Коровьев, который, разумеется, не мог не знать правильного отчества Варенухи, путает его намеренно, дурача таким образом собеседника. Пролетая мимо писательского дома, Маргарита устраивает разгром в квартире критика Латунского, по её мнению погубившего мастера. Павел Ворожцов в роли Ивана Варенухи (в центре) в кадре из фильма «Мастер и Маргарита».
Странная смерть мастера и Маргариты
Орнальдо внушал им, что они дети на пляже — и взрослые люди начинали играть в песочек, ныряли в воду, ловили рыбу. После представления писатели дождались Орнальдо и вместе с ним вышли из сада. Оказалось, что он русский и настоящая фамилия его — Смирнов. Все трое подошли к нему. Все будет в порядке. И гражданин сначала робко, потом уверенно зашагал дальше». Особая фигура в сеансе черной магии — это пострадавший конферансье Жорж Бенгальский, с которым дьявольская шайка едва не поступила так, как с Михаилом Берлиозом. Но его пожалели, и голову вернули.
Кто же из в конферанса в мюзик-холле мог быть шаржированной копией Жоржа Бенгальского? Заметим, что работу конферансье Булгаков знал не понаслышке и не только как зритель: в начале своей московской жизни он работал конферансье в маленьком театре Конечно, булгаковский Жорж Бенгальский, которому за излишнюю болтовню отрывают голову, образ собирательный, хотя явное сходство сценических имен Жоржа Бенгальского и реально существовавшего московского конферансье Жоржа Георгия Раздольского. Возможно, романист более цирковым «тигриным» псевдонимом хотел усилить комический эффект внешности и поведения своего героя. Георгий Раздольский был сравнительно мало известен и популярен. А из признанных звезд московского конферанса, среди знаменитых А. Менделевича, А. Глинского, А.
Алексеева и других, безусловно, следует выделить одного из самых популярных в Московском мюзик-холле - Александра Александровича Грилля. Он был, пожалуй, наиболее близок к булгаковскому Жоржу Бенгальскому. Сеанс черной магии закончился скандально. Жаждущий разоблачения фокусов председатель «Акустической миссии московских театров» Аркадий Аполлонович Семплеяров был разоблачен сам. Интересно, что Булгаков соблюдает и здесь точность даже в деталях. Напомним, что происшествием с улетевшими Геллой и Варенухой не закончилась страшная для финдиректора Варьете ночь. Поседевший от пережитого кошмара Римский, выбравшись из здания, задыхаясь, подбежал к стоянке такси на противоположном от театра углу площади, где был кинотеатр.
На Триумфальной недавно Маяковского площади напротив здания мюзик-холла действительно находился кинотеатр под названием «Ханжонков», затем «Межрабпом», «Горн» теперь это кинотеатр «Москва». Около него и поймал такси Римский, чтобы мчаться к отправлению ленинградского экспресса. Заметим, в описании пребывания доведенного до невменяемости финдиректора в Ленинграде Булгаков использует автобиографические подробности. Он сам всегда останавливался именно в гостинице «Астория», причем указанный в романе 412-й номер «с серо-голубой мебелью с золотом и прекрасным ванным отделением» был один из постоянно занимаемых писателем. И еще один персонаж романа, пострадавший от черной магии, мечется в районе Садовой.
Открываем Булгакова: «был маленького роста, упитан, лыс». Сального критика Латунского, члена редколлегии журнала, похоронившего одной рецензией роман Мастера, сыграл Дмитрий Лысенков. На роль лживого администратора варьете Варенухи утвердили Ивана Верника. Что ж, ему идет. Кстати, можно ли считать смертельное ДТП с участием Ксении Собчак , которая за несколько часов до этого вела корпоратив с Игорем Верником , началом проклятия булгаковского романа, которое ложится на всех участников экранизаций мистического произведения?.. А вот так выглядит оборотень Кот Бегемот. Довольно величественно и даже аристократично. Цвета черного дыма. Вовсе не так, как описывал его автор: «громадный, как боров, черный, как сажа или грач».
Но вскоре выясняется, что в кресле сидит не прежний Варенуха, а не отбрасывающий тени вампир - мнимое подобие администратора. В отличие от Афрания , успешно организовавшего убийство Иуды из Кириафа, Варенуха задание Римского провалил, так и не добравшись до нужного ему учреждения: вместо ОГПУ администратор попал в нужник, где его избили Азазелло и Бегемот, а Гелла превратила в вампира. Однако новоявленный вампир пытается заставить Римского поверить, будто все обстоит благополучно, рассказывая фантастические подробности визита в органы. Армавирского кота принимают за спутника Воланда, волшебного кота Бегемота, умеющего ходить на двух ногах, платить за себя в трамвае и говорить человеческим голосом. Потому-то несчастное животное ведут в милицию со связанными передними лапами. Но задержанный кот оказывается самым обыкновенным, и в кота-оборотня превращается только в воображении схватившего его не вполне трезвого гражданина. Отчество Степы Лиходеева - Богданович откровенно пародийно. Не Бог, а черт принес пьяницу и развратника директора на голову сотрудников Театра Варьете. Неслучайно Римский постоянно чертыхается в его адрес. Лицо Лиходеева порой выглядит столь же уродливо, как и лицо искалеченного на войне Марка Крысобоя, но это - мнимое уродство, следствие непроходящего похмелья, в котором пребывает Степан Богданович.
Тем временем наступает утро, слышится первый крик петуха, и вампиры исчезают. Не теряя ни минуты, мгновенно поседевший Римский на такси мчится на вокзал и курьерским поездом уезжает в Ленинград. Тем временем Иван Бездомный, познакомившись с Мастером, рассказывает ему о том, как он встретился со странным иностранцем, погубившим Мишу Берлиоза. Мастер объясняет Ивану, что встретился он на Патриарших с сатаной, и рассказывает Ивану о себе. Мастером его называла его возлюбленная Маргарита. Будучи историком по образованию, он работал в одном из музеев, как вдруг неожиданно выиграл огромную сумму — сто тысяч рублей. Он оставил работу в музее, снял две комнаты в подвале маленького домика в одном из арбатских переулков и начал писать роман о Понтии Пилате. Роман уже был почти закончен, когда он случайно встретил на улице Маргариту, и любовь поразила их обоих мгновенно. Маргарита была замужем за достойным человеком, жила с ним в особняке на Арбате, но не любила его. Каждый день она приходила к мастеру. Роман близился к концу, и они были счастливы. Наконец роман был дописан, и мастер отнёс его в журнал, но напечатать его там отказались. Тем не менее, отрывок из романа был напечатан, и вскоре в газетах появилось несколько разгромных статей о романе, подписанных критиками Ариманом, Латунским и Лавровичем. И тут мастер почувствовал, что заболевает. Однажды ночью он бросил роман в печь, но прибежавшая встревоженная Маргарита выхватила из огня последнюю пачку листов. В это утро Маргарита просыпается с ощущением, что что-то должно произойти. Утирая слёзы, она перебирает листы обгоревшей рукописи, разглядывает фотографию мастера, а после отправляется на прогулку в Александровский сад. Здесь к ней подсаживается Азазелло и сообщает ей, что некий знатный иностранец приглашает её в гости. Маргарита принимает приглашение, потому что надеется узнать хоть что-то о Мастере. Вечером того же дня Маргарита, раздевшись донага, натирает тело кремом, который дал ей Азазелло, становится невидимой и вылетает в окно. Пролетая мимо писательского дома, Маргарита устраивает разгром в квартире критика Латунского, по её мнению погубившего мастера. Воланд просит Маргариту быть королевой на его балу. В награду он обещает исполнить её желание. В полночь начинается весенний бал полнолуния — великий бал у сатаны, на который приглашены доносчики, палачи, растлители, убийцы — преступники всех времён и народов; мужчины являются во фраках, женщины — обнажёнными.
Характеристика Варенухи в романе Булгакова «Мастер и Маргарита»
| ПЕШЕХОДНЫЕ ЭКСКУРСИИ | Посвящение Елене Сергеевне – «Мастер и Маргарита» в «Мастеркой» Г. Козлова / Страстной бульвар, 10. |
| Админитратор Варенуха в романе «Мастер и Маргарита» | TheOcrat Quotes | Варенуха молча подал ему телеграмму и финдиректор увидел в ней слова: "Умоляю верить брошен ялту гипнозом воланда молнируйте угрозыску подтверждение личности лиходеев". |
| Мастер и Маргарита - краткое содержание по главам романа Булгакова | Что мы знаем о Мастере, кроме того, что он написал книгу, что любил Маргариту, что он был в больничной одежде и шапочке, которую ему связала Маргарита? |
| Варенуха в романе "Мастер и Маргарита": характеристика, образ, описание | мнимое подобие администратора. |
Проклятье «Мастера и Маргариты»
Маргарита и Мастер были возвращены в маленькую подвальную квартиру вместе с нетронутой рукописью. Вести из Владикавказа и гибель Варенухи. В это время на той же Садовой в кабинете дирекции кабаре находились двое ближайших помощников Степы — финансовый директор Близнецов и администратор Варенуха. Мастер и Маргарита (2005). Азазелло предупреждает Варенуху не относить телеграммы в НКВД. Варенуха воровато оглянулся, следуя безумному взору Римского, за спинку кресла и понял, что он открыт. С Мастером и Маргаритой поскучнее.
Римский и Варенуха решают отнести телеграммы в НКВД. Мастер и Маргарита (2005)
Волосы Варенухи поднялись дыбом, потому что даже сквозь холодную, пропитанную водой ткань толстовки он почувствовал, что ладони эти еще холоднее, что они холодны ледяным холодом. Варенуха молча подал ему, телеграмму и финдиректор увидел в ней слова: "Умоляю верить брошен Ялту гипнозом Воланда молнируйте угрозыску подтверждение личности Лиходеев". Дьявол устраивает встречу Маргариты с Мастером и дальнейшую их судьбу. второстепенный персонаж романа "Мастер и Маргарита"; администратор театра Варьете, имеющий двадцатилетний стаж работы в.
Варенуха в романе "Мастер и Маргарита": характеристика, образ, описание
Иван Савельевич врет, как дышит чаще на рабочем месте , грубит и хамит тем, кто пытается дозвониться на его рабочий телефон. Ещё один грешок: Варенуха оставляет билеты на самые лучшие места себе, чтобы выручить за них деньги в собственный карман. Решив, отнести распечатки звонков и телеграмм Лиходеева в НКВД, Варенуха заходит в летний туалет около театра и его похищает свита Воланда. Варенуха становится вампиром, его держат 2 дня на злосчастной квартире он помогает Гелле в осуществлении своих целей , после чего герой спешит в милицию с просьбой закрыть его в бронированную камеру.
Наказание от нечистой силы То, что булгаковская сатира снизошла до образа такого мелкого персонажа Иван Савельевич не убийца, не предатель подчёркивает тот факт, что зло в любой степени заслуживает наказания, высшие силы видят несправедливость и в малых, и в больших проступках. Варенуха поплатился за ложь и хамство, которое было образом его жизни.
Так, он покушается на Римского. Во время пребывания в «вампирском» состоянии внешний облик Варенухи меняется: его лицо становится бледным, голос — глухим и низким, глаза — вороватыми и трусливыми. Все эти «вампирские» похождения доставляют большие мучения Варенухе. В конце концов, Азазелло отпускает его и возвращает в прежнее состояние, наказав впредь не лгать и не хамить. После этого Варенуха в милиции рассказывает обо всём, что с ним произошло, и просит упрятать его в бронированную камеру. Он сильно напуган — как, впрочем, и многие другие участники событий. Интересно, что компания Воланда наказывает Варенуху по инициативе не Воланда, а Азазелло и кота Бегемота. Воланд же вообще не знает о существовании Варенухи и знакомится с ним только в «нехорошей квартире».
Видимо, этим автор хотел сказать, что Варенуха сам попал в ловушку из-за своего поведения и сам спровоцировал все неприятности, которые с ним произошли. Преображение Дальнейшая судьба Варенухи напоминает народную сказку: «злой» персонаж после перенесённого наказания становится «добрым».
И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет. Секретарь вытаращил глаза на арестанта и не дописал слова.
Пилат поднял мученические глаза на арестанта и увидел, что солнце уже довольно высоко стоит над гипподромом, что луч пробрался в колоннаду и подползает к стоптанным сандалиям Иешуа, что тот сторонится от солнца. Тут прокуратор поднялся с кресла, сжал голову руками, и на желтоватом его бритом лице выразился ужас. Но он тотчас же подавил его своею волею и вновь опустился в кресло. Арестант же тем временем продолжал свою речь, но секретарь ничего более не записывал, а только, вытянув шею, как гусь, старался не проронить ни одного слова. Я советовал бы тебе, игемон, оставить на время дворец и погулять пешком где-нибудь в окрестностях, ну хотя бы в садах на Елеонской горе. Гроза начнется, — арестант повернулся, прищурился на солнце, — позже, к вечеру.
Прогулка принесла бы тебе большую пользу, а я с удовольствием сопровождал бы тебя. Мне пришли в голову кое-какие новые мысли, которые могли бы, полагаю, показаться тебе интересными, и я охотно поделился бы ими с тобой, тем более что ты производишь впечатление очень умного человека. Секретарь смертельно побледнел и уронил свиток на пол. Ведь нельзя же, согласись, поместить всю свою привязанность в собаку. Твоя жизнь скудна, игемон, — и тут говорящий позволил себе улыбнуться. Секретарь думал теперь только об одном, верить ли ему ушам своим или не верить.
Приходилось верить. Тогда он постарался представить себе, в какую именно причудливую форму выльется гнев вспыльчивого прокуратора при этой неслыханной дерзости арестованного. И этого секретарь представить себе не мог, хотя и хорошо знал прокуратора. Тогда раздался сорванный, хрипловатый голос прокуратора, по-латыни сказавшего: — Развяжите ему руки. Один из конвойных легионеров стукнул копьем, передал его другому, подошел и снял веревки с арестанта. Секретарь поднял свиток, решил пока что ничего не записывать и ничему не удивляться.
Круто, исподлобья Пилат буравил глазами арестанта, и в этих глазах уже не было мути, в них появились всем знакомые искры. Краска выступила на желтоватых щеках Пилата, и он спросил по-латыни: — Как ты узнал, что я хотел позвать собаку? Помолчали, потом Пилат задал вопрос по-гречески: — Итак, ты врач? Если хочешь это держать в тайне, держи. К делу это прямого отношения не имеет. Так ты утверждаешь, что не призывал разрушить...
Разве я похож на слабоумного? Пилат вздрогнул и ответил сквозь зубы: — Я могу перерезать этот волосок. Не знаю, кто подвесил твой язык, но подвешен он хорошо. Кстати, скажи: верно ли, что ты явился в Ершалаим через Сузские ворота верхом на осле, сопровождаемый толпою черни, кричавшей тебе приветствия как бы некоему пророку? Арестант недоуменно поглядел на прокуратора. Ты всех, что ли, так называешь?
Можете дальнейшее не записывать, — обратился он к секретарю, хотя тот и так ничего не записывал, и продолжал говорить арестанту: — В какой-нибудь из греческих книг ты прочел об этом? С тех пор как добрые люди изуродовали его, он стал жесток и черств. Интересно бы знать, кто его искалечил. Добрые люди бросались на него, как собаки на медведя. Германцы вцепились ему в шею, в руки, в ноги. Пехотный манипул попал в мешок, и если бы не врубилась с фланга кавалерийская турма, а командовал ею я, — тебе, философ, не пришлось бы разговаривать с Крысобоем.
Это было в бою при Идиставизо, в долине Дев. Впрочем, этого и не случится, к общему счастью, и первый, кто об этом позаботится, буду я. В это время в колоннаду стремительно влетела ласточка, сделала под золотым потолком круг, снизилась, чуть не задела острым крылом лица медной статуи в нише и скрылась за капителью колонны. Быть может, ей пришла мысль, вить там гнездо. В течение ее полета в светлой теперь и легкой голове прокуратора сложилась формула. Она была такова: игемон разобрал дело бродячего философа Иешуа по кличке Га-Ноцри, и состава преступления в нем не нашел.
В частности, не нашел ни малейшей связи между действиями Иешуа и беспорядками, происшедшими в Ершалаиме недавно. Бродячий философ оказался душевнобольным. Вследствие этого смертный приговор Га-Ноцри, вынесенный Малым Синедрионом, прокуратор не утверждает. Но ввиду того, что безумные, утопические речи Га-Ноцри могут быть причиною волнений в Ершалаиме, прокуратор удаляет Иешуа из Ершалаима и подвергает его заключению в Кесарии Стратоновой на Средиземном море, то есть именно там, где резиденция прокуратора. Оставалось это продиктовать секретарю. Крылья ласточки фыркнули над самой головой игемона, птица метнулась к чаше фонтана и вылетела на волю.
Прокуратор поднял глаза на арестанта и увидел, что возле того столбом загорелась пыль. Прочитав поданное, он еще более изменился в лице. Темная ли кровь прилила к шее и лицу или случилось что-либо другое, но только кожа его утратила желтизну, побурела, а глаза как будто провалились. Опять-таки виновата была, вероятно, кровь, прилившая к вискам и застучавшая в них, только у прокуратора что-то случилось со зрением. Так, померещилось ему, что голова арестанта уплыла куда-то, а вместо нее появилась другая. На этой плешивой голове сидел редкозубый золотой венец; на лбу была круглая язва, разъедающая кожу и смазанная мазью; запавший беззубый рот с отвисшей нижней капризною губой.
Пилату показалось, что исчезли розовые колонны балкона и кровли Ершалаима вдали, внизу за садом, и все утонуло вокруг в густейшей зелени Капрейских садов. И со слухом совершилось что-то странное, как будто вдали проиграли негромко и грозно трубы и очень явственно послышался носовой голос, надменно тянущий слова: «Закон об оскорблении величества... Пилат напрягся, изгнал видение, вернулся взором на балкон, и опять перед ним оказались глаза арестанта. Но тебе придется ее говорить. Но, говоря, взвешивай каждое слово, если не хочешь не только неизбежной, но и мучительной смерти. Никто не знает, что случилось с прокуратором Иудеи, но он позволил себе поднять руку, как бы заслоняясь от солнечного луча, и за этой рукой, как за щитом, послать арестанту какой-то намекающий взор.
Он пригласил меня к себе в дом в Нижнем Городе и угостил... Его этот вопрос чрезвычайно интересовал. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть. Секретарь, стараясь не проронить ни слова, быстро чертил на пергаменте слова. Прокуратор с ненавистью почему-то глядел на секретаря и конвой. Конвой поднял копья и, мерно стуча подкованными калигами, вышел с балкона в сад, а за конвоем вышел и секретарь.
Молчание на балконе некоторое время нарушала только песня воды в фонтане. Пилат видел, как вздувалась над трубочкой водяная тарелка, как отламывались ее края, как падали струйками. Первым заговорил арестант: — Я вижу, что совершается какая-то беда из-за того, что я говорил с этим юношей из Кириафа. У меня, игемон, есть предчувствие, что с ним случится несчастье, и мне его очень жаль. Итак, Марк Крысобой, холодный и убежденный палач, люди, которые, как я вижу, — прокуратор указал на изуродованное лицо Иешуа, — тебя били за твои проповеди, разбойники Дисмас и Гестас, убившие со своими присными четырех солдат, и, наконец, грязный предатель Иуда — все они добрые люди? Так много лет тому назад в долине дев кричал Пилат своим всадникам слова: «Руби их!
Руби их! Великан Крысобой попался! А затем, понизив голос, он спросил: — Иешуа Га-Ноцри, веришь ли ты в каких-нибудь богов? Покрепче помолись! Впрочем, — тут голос Пилата сел, — это не поможет. Жены нет?
Лицо Пилата исказилось судорогой, он обратил к Иешуа воспаленные, в красных жилках белки глаз и сказал: — Ты полагаешь, несчастный, что римский прокуратор отпустит человека, говорившего то, что говорил ты? О, боги, боги! Или ты думаешь, что я готов занять твое место? Я твоих мыслей не разделяю! И слушай меня: если с этой минуты ты произнесешь хотя бы одно слово, заговоришь с кем-нибудь, берегись меня! Повторяю тебе: берегись.
И когда секретарь и конвой вернулись на свои места, Пилат объявил, что утверждает смертный приговор, вынесенный в собрании Малого Синедриона преступнику Иешуа Га-Ноцри, и секретарь записал сказанное Пилатом. Через минуту перед прокуратором стоял Марк Крысобой. Ему прокуратор приказал сдать преступника начальнику тайной службы и при этом передать ему распоряжение прокуратора о том, чтобы Иешуа Га-Ноцри был отделен от других осужденных, а также о том, чтобы команде тайной службы было под страхом тяжкой кары запрещено о чем бы то ни было разговаривать с Иешуа или отвечать на какие-либо его вопросы. По знаку Марка вокруг Иешуа сомкнулся конвой и вывел его с балкона. Затем перед прокуратором предстал стройный, светлобородый красавец со сверкающими на груди львиными мордами, с орлиными перьями на гребне шлема, с золотыми бляшками на портупее меча, в зашнурованной до колен обуви на тройной подошве, в наброшенном на левое плечо багряном плаще. Это был командующий легионом легат.
Его прокуратор спросил о том, где сейчас находится себастийская когорта. Легат сообщил, что себастийцы держат оцепление на площади перед гипподромом, где будет объявлен народу приговор над преступниками. Тогда прокуратор распорядился, чтобы легат выделил из римской когорты две кентурии. Одна из них, под командою Крысобоя, должна будет конвоировать преступников, повозки с приспособлениями для казни и палачей при отправлении на Лысую Гору, а при прибытии на нее войти в верхнее оцепление. Другая же должна быть сейчас же отправлена на Лысую Гору и начинать оцепление немедленно. Для этой же цели, то есть для охраны Горы, прокуратор попросил легата отправить вспомогательный кавалерийский полк — сирийскую алу.
Когда легат покинул балкон, прокуратор приказал секретарю пригласить президента Синедриона, двух членов его и начальника храмовой стражи Ершалаима во дворец, но при этом добавил, что просит устроить так, чтобы до совещания со всеми этими людьми он мог говорить с президентом раньше и наедине. Приказания прокуратора были исполнены быстро и точно, и солнце, с какой-то необыкновенною яростью сжигавшее в эти дни Ершалаим, не успело еще приблизиться к своей наивысшей точке, когда на верхней террасе сада у двух мраморных белых львов, стороживших лестницу, встретились прокуратор и исполняющий обязанности президента Синедриона первосвященник иудейский Иосиф Каифа. В саду было тихо. Но, выйдя из-под колоннады на заливаемую солнцем верхнюю площадь сада с пальмами на чудовищных слоновых ногах, площадь, с которой перед прокуратором развернулся весь ненавистный ему Ершалаим с висячими мостами, крепостями и — самое главное — с не поддающейся никакому описанию глыбой мрамора с золотою драконовой чешуею вместо крыши — храмом Ершалаимским, — острым слухом уловил прокуратор далеко и внизу, там, где каменная стена отделяла нижние террасы дворцового сада от городской площади, низкое ворчание, над которым взмывали по временам слабенькие, тонкие не то стоны, не то крики. Прокуратор понял, что там на площади уже собралась несметная толпа взволнованных последними беспорядками жителей Ершалаима, что эта толпа в нетерпении ожидает вынесения приговора и что в ней кричат беспокойные продавцы воды. Прокуратор начал с того, что пригласил первосвященника на балкон, с тем чтобы укрыться от безжалостного зноя, но Каифа вежливо извинился и объяснил, что сделать этого не может.
Пилат накинул капюшон на свою чуть лысеющую голову и начал разговор. Разговор этот шел по-гречески. Пилат сказал, что он разобрал дело Иешуа Га-Ноцри и утвердил смертный приговор. Таким образом, к смертной казни, которая должна совершиться сегодня, приговорены трое разбойников: Дисмас, Гестас, Вар-равван и, кроме того, этот Иешуа Га-Ноцри. Первые двое, вздумавшие подбивать народ на бунт против кесаря, взяты с боем римскою властью, числятся за прокуратором, и, следовательно, о них здесь речь идти не будет. Последние же, Вар-равван и Га-Ноцри, схвачены местной властью и осуждены Синедрионом.
Согласно закону, согласно обычаю, одного из этих двух преступников нужно будет отпустить на свободу в честь наступающего сегодня великого праздника пасхи. Итак, прокуратор желает знать, кого из двух преступников намерен освободить Синедрион: Вар-раввана или Га-Ноцри? Каифа склонил голову в знак того, что вопрос ему ясен, и ответил: — Синедрион просит отпустить Вар-раввана. Прокуратор хорошо знал, что именно так ему ответит первосвященник, но задача его заключалась в том, чтобы показать, что такой ответ вызывает его изумление. Пилат это и сделал с большим искусством. Брови на надменном лице поднялись, прокуратор прямо в глаза поглядел первосвященнику с изумлением.
Пилат объяснился. Римская власть ничуть не покушается на права духовной местной власти, первосвященнику это хорошо известно, но в данном случае налицо явная ошибка. И в исправлении этой ошибки римская власть, конечно, заинтересована. В самом деле: преступления Вар-раввана и Га-Ноцри совершенно не сравнимы по тяжести. Если второй, явно сумасшедший человек, повинен в произнесении нелепых речей, смущавших народ в Ершалаиме и других некоторых местах, то первый отягощен гораздо значительнее. Мало того, что он позволил себе прямые призывы к мятежу, но он еще убил стража при попытках брать его.
Вар-равван гораздо опаснее, нежели Га-Ноцри. В силу всего изложенного прокуратор просит первосвященника пересмотреть решение и оставить на свободе того из двух осужденных, кто менее вреден, а таким, без сомнения, является Га-Ноцри. Каифа прямо в глаза посмотрел Пилату и сказал тихим, но твердым голосом, что Синедрион внимательно ознакомился с делом и вторично сообщает, что намерен освободить Вар-раввана. Даже после моего ходатайства? Ходатайства того, в лице которого говорит римская власть? Первосвященник, повтори в третий раз.
Все было кончено, и говорить более было не о чем. Га-Ноцри уходил навсегда, и страшные, злые боли прокуратора некому излечить; от них нет средства, кроме смерти. Но не эта мысль поразила сейчас Пилата. Все та же непонятная тоска, что уже приходила на балконе, пронизала все его существо. Он тотчас постарался ее объяснить, и объяснение было странное: показалось смутно прокуратору, что он чего-то не договорил с осужденным, а может быть, чего-то не дослушал. Пилат прогнал эту мысль, и она улетела в одно мгновение, как и прилетела.
Она улетела, а тоска осталась необъясненной, ибо не могла же ее объяснить мелькнувшая как молния и тут же погасшая какая-то короткая другая мысль: «Бессмертие... Этого не понял прокуратор, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепеке. Тут он оглянулся, окинул взором видимый ему мир и удивился происшедшей перемене. Пропал отягощенный розами куст, пропали кипарисы, окаймляющие верхнюю террасу, и гранатовое дерево, и белая статуя в зелени, да и сама зелень. Поплыла вместо этого всего какая-то багровая гуща, в ней закачались водоросли и двинулись куда-то, а вместе с ними двинулся и сам Пилат. Теперь его уносил, удушая и обжигая, самый страшный гнев, гнев бессилия.
Он холодною влажною рукою рванул пряжку с ворота плаща, и та упала на песок. Темные глаза первосвященника блеснули, и, не хуже, чем ранее прокуратор, он выразил на своем лице удивление. Может ли это быть? Мы привыкли к тому, что римский прокуратор выбирает слова, прежде чем что-нибудь сказать. Не услышал бы нас кто-нибудь, игемон? Пилат мертвыми глазами посмотрел на первосвященника и, оскалившись, изобразил улыбку.
Кто же может услышать нас сейчас здесь? Разве я похож на юного бродячего юродивого, которого сегодня казнят? Мальчик ли я, Каифа? Знаю, что говорю и где говорю. Оцеплен сад, оцеплен дворец, так что и мышь не проникнет ни в какую щель! Да не только мышь, не проникнет даже этот, как его...
Кстати, ты знаешь такого, первосвященник? Так знай же, что не будет тебе, первосвященник, отныне покоя! Ни тебе, ни народу твоему, — и Пилат указал вдаль направо, туда, где в высоте пылал храм, — это я тебе говорю — Пилат Понтийский, всадник Золотое Копье! Он вознес руку к небу и продолжал: — Знает народ иудейский, что ты ненавидишь его лютой ненавистью и много мучений ты ему причинишь, но вовсе ты его не погубишь! Защитит его бог! Услышит нас, услышит всемогущий кесарь, укроет нас от губителя Пилата!
Не нужно было подбирать слова. Теперь полетит весть от меня, да не наместнику в Антиохию и не в Рим, а прямо на Капрею, самому императору, весть о том, как вы заведомых мятежников в Ершалаиме прячете от смерти. И не водою из Соломонова пруда, как хотел я для вашей пользы, напою я тогда Ершалаим! Нет, не водою! Вспомни, как мне пришлось из-за вас снимать со стен щиты с вензелями императора, перемещать войска, пришлось, видишь, самому приехать, глядеть, что у вас тут творится! Вспомни мое слово, первосвященник.
Увидишь ты не одну когорту в Ершалаиме, нет! Придет под стены города полностью легион Фульмината, подойдет арабская конница, тогда услышишь ты горький плач и стенания. Вспомнишь ты тогда спасенного Вар-раввана и пожалеешь, что послал на смерть философа с его мирною проповедью! Лицо первосвященника покрылось пятнами, глаза горели. Он, подобно прокуратору, улыбнулся, скалясь, и ответил: — Веришь ли ты, прокуратор, сам тому, что сейчас говоришь? Нет, не веришь!
Не мир, не мир принес нам обольститель народа в Ершалаим, и ты, всадник, это прекрасно понимаешь. Ты хотел его выпустить затем, чтобы он смутил народ, над верою надругался и подвел народ под римские мечи! Но я, первосвященник иудейский, покуда жив, не дам на поругание веру и защищу народ! Ты слышишь, Пилат? Каифа смолк, и прокуратор услыхал опять как бы шум моря, подкатывающего к самым стенам сада Ирода великого. Этот шум поднимался снизу к ногам и в лицо прокуратору.
А за спиной у него, там, за крыльями дворца, слышались тревожные трубные сигналы, тяжкий хруст сотен ног, железное бряцание, — тут прокуратор понял, что римская пехота уже выходит, согласно его приказу, стремясь на страшный для бунтовщиков и разбойников предсмертный парад. Прокуратор тыльной стороной кисти руки вытер мокрый, холодный лоб, поглядел на землю, потом, прищурившись, в небо, увидел, что раскаленный шар почти над самой его головою, а тень Каифы совсем съежилась у львиного хвоста, и сказал тихо и равнодушно: — Дело идет к полудню. Мы увлеклись беседою, а между тем надо продолжать. В изысканных выражениях извинившись перед первосвященником, он попросил его присесть на скамью в тени магнолии и обождать, пока он вызовет остальных лиц, нужных для последнего краткого совещания, и отдаст еще одно распоряжение, связанное с казнью. Каифа вежливо поклонился, приложив руку к сердцу, и остался в саду, а Пилат вернулся на балкон. Там ожидавшему его секретарю он велел пригласить в сад легата легиона, трибуна когорты, а также двух членов Синедриона и начальника храмовой стражи, ожидавших вызова на следующей нижней террасе сада в круглой беседке с фонтаном.
К этому Пилат добавил, что он тотчас выйдет и сам, и удалился внутрь дворца. Пока секретарь собирал совещание, прокуратор в затененной от солнца темными шторами комнате имел свидание с каким-то человеком, лицо которого было наполовину прикрыто капюшоном, хотя в комнате лучи солнца и не могли его беспокоить. Свидание это было чрезвычайно кратко. Прокуратор тихо сказал человеку несколько слов, после чего тот удалился, а Пилат через колоннаду прошел в сад. Там в присутствии всех, кого он желал видеть, прокуратор торжественно и сухо подтвердил, что он утверждает смертный приговор Иешуа Га-Ноцри, и официально осведомился у членов Синедриона о том, кого из преступников угодно оставить в живых. Получив ответ, что это — Вар-равван, прокуратор сказал: — Очень хорошо, — и велел секретарю тут же занести это в протокол, сжал в руке поднятую секретарем с песка пряжку и торжественно сказал: — Пора!
Тут все присутствующие тронулись вниз по широкой мраморной лестнице меж стен роз, источавших одуряющий аромат, спускаясь все ниже и ниже к дворцовой стене, к воротам, выходящим на большую, гладко вымощенную площадь, в конце которой виднелись колонны и статуи Ершалаимского ристалища. Лишь только группа, выйдя из сада на площадь, поднялась на обширный царящий над площадью каменный помост, Пилат, оглядываясь сквозь прищуренные веки, разобрался в обстановке. То пространство, которое он только что прошел, то есть пространство от дворцовой стены до помоста, было пусто, но зато впереди себя Пилат площади уже не увидел — ее съела толпа. Она залила бы и самый помост, и то очищенное пространство, если бы тройной ряд себастийских солдат по левую руку Пилата и солдат итурейской вспомогательной когорты по правую — не держал ее. Итак, Пилат поднялся на помост, сжимая машинально в кулаке ненужную пряжку и щурясь. Щурился прокуратор не оттого, что солнце жгло ему глаза, нет!
Он не хотел почему-то видеть группу осужденных, которых, как он это прекрасно знал, сейчас вслед за ним возводят на помост. Лишь только белый плащ с багряной подбивкой возник в высоте на каменном утесе над краем человеческого моря, незрячему Пилату в уши ударила звуковая волна: «Га-а-а... Волна не дошла до низшей точки и неожиданно стала опять вырастать и, качаясь, поднялась выше первой, и на второй волне, как на морском валу вскипает пена, вскипел свист и отдельные, сквозь гром различимые, женские стоны. Он выждал некоторое время, зная, что никакою силой нельзя заставить умолкнуть толпу, пока она не выдохнет все, что накопилось у нее внутри, и не смолкнет сама. И когда этот момент наступил, прокуратор выбросил вверх правую руку, и последний шум сдуло с толпы. Тогда Пилат набрал, сколько мог, горячего воздуха в грудь и закричал, и сорванный его голос понесло над тысячами голов: — Именем кесаря императора!
Тут в уши ему ударил несколько раз железный рубленый крик — в когортах, взбросив вверх копья и значки, страшно прокричали солдаты: — Да здравствует кесарь! Пилат задрал голову и уткнул ее прямо в солнце. Под веками у него вспыхнул зеленый огонь, от него загорелся мозг, и над толпою полетели хриплые арамейские слова: — Четверо преступников, арестованных в Ершалаиме за убийства, подстрекательства к мятежу и оскорбление законов и веры, приговорены к позорной казни — повешению на столбах! И эта казнь сейчас совершится на Лысой Горе! Вот они перед вами! Пилат указал вправо рукой, не видя никаких преступников, но зная, что они там, на месте, где им нужно быть.
Толпа ответила длинным гулом как бы удивления или облегчения. Когда же он потух, Пилат продолжал: — Но казнены из них будут только трое, ибо, согласно закону и обычаю, в честь праздника пасхи одному из осужденных, по выбору Малого Синедриона и по утверждению римской власти, великодушный кесарь император возвращает его презренную жизнь! Пилат выкрикивал слова и в то же время слушал, как на смену гулу идет великая тишина. Теперь ни вздоха, ни шороха не доносилось до его ушей, и даже настало мгновение, когда Пилату показалось, что все кругом вообще исчезло. Ненавидимый им город умер, и только он один стоит, сжигаемый отвесными лучами, упершись лицом в небо. Пилат еще придержал тишину, а потом начал выкрикивать: — Имя того, кого сейчас при вас отпустят на свободу...
Он сделал еще одну паузу, задерживая имя, проверяя, все ли сказал, потому что знал, что мертвый город воскреснет после произнесения имени счастливца и никакие дальнейшие слова слышны быть не могут. Тут ему показалось, что солнце, зазвенев, лопнуло над ним и залило ему огнем уши. В этом огне бушевали рев, визги, стоны, хохот и свист. Пилат повернулся и пошел по мосту назад к ступеням, не глядя ни на что, кроме разноцветных шашек настила под ногами, чтобы не оступиться. Он знал, что теперь у него за спиною на помост градом летят бронзовые монеты, финики, что в воющей толпе люди, давя друг друга, лезут на плечи, чтобы увидеть своими глазами чудо — как человек, который уже был в руках смерти, вырвался из этих рук! Как легионеры снимают с него веревки, невольно причиняя ему жгучую боль в вывихнутых на допросе руках, как он, морщась и охая, все же улыбается бессмысленной сумасшедшей улыбкой.
Он знал, что в это же время конвой ведет к боковым ступеням троих со связанными руками, чтобы выводить их на дорогу, ведущую на запад, за город, к Лысой Горе. Лишь оказавшись за помостом, в тылу его, Пилат открыл глаза, зная, что он теперь в безопасности — осужденных он видеть уже не мог. К стону начинавшей утихать толпы примешивались теперь и были различимы пронзительные выкрики глашатаев, повторявших одни на арамейском, другие на греческом языках все то, что прокричал с помоста прокуратор. Кроме того, до слуха долетел дробный, стрекочущий и приближающийся конский топот и труба, что-то коротко и весело прокричавшая. Этим звукам ответил сверлящий свист мальчишек с кровель домов улицы, выводящей с базара на гипподромскую площадь, и крики «берегись! Солдат, одиноко стоявший в очищенном пространстве площади со значком в руке, тревожно взмахнул им, и тогда прокуратор, легат легиона, секретарь и конвой остановились.
Кавалерийская ала, забирая все шире рыси, вылетела на площадь, чтобы пересечь ее в сторонке, минуя скопище народа, и по переулку под каменной стеной, по которой стлался виноград, кратчайшей дорогой проскакать к Лысой Горе. Летящий рысью маленький, как мальчик, темный, как мулат, командир алы — сириец, равняясь с Пилатом, что-то тонко выкрикнул и выхватил из ножен меч. Злая вороная взмокшая лошадь шарахнулась, поднялась на дыбы. Вбросив меч в ножны, командир ударил плетью лошадь по шее, выровнял ее и поскакал в переулок, переходя в галоп. За ним по три в ряд полетели всадники в туче пыли, запрыгали кончики легких бамбуковых пик, мимо прокуратора понеслись казавшиеся особо смуглыми под белыми тюрбанами лица с весело оскаленными, сверкающими зубами. Поднимая до неба пыль, ала ворвалась в переулок, и мимо Пилата последним проскакал солдат с пылающей на солнце трубою за спиной.
Закрываясь от пыли рукой и недовольно морща лицо, Пилат двинулся дальше, устремляясь к воротам дворцового сада, а за ним двинулся легат, секретарь и конвой. Было около десяти часов утра. Глава 3. Седьмое доказательство — Да, было около десяти часов утра, досточтимый Иван Николаевич, — сказал профессор. Поэт провел рукою по лицу, как человек, только что очнувшийся, и увидел, что на Патриарших вечер. Вода в пруде почернела, и легкая лодочка уже скользила по ней, и слышался плеск весла и смешки какой-то гражданки в лодочке.
В аллеях на скамейках появилась публика, но опять-таки на всех трех сторонах квадрата, кроме той, где были наши собеседники. Небо над Москвой как бы выцвело, и совершенно отчетливо была видна в высоте полная луна, но еще не золотая, а белая. Дышать стало гораздо легче, и голоса под липами звучали мягче, по-вечернему. А может, это и не он рассказывал, а просто я заснул и все это мне приснилось? Это может кто подтвердить! Те наклонились к нему с обеих сторон, и он сказал, но уже без всякого акцента, который у него, черт знает почему, то пропадал, то появлялся: — Дело в том...
И на балконе был у Понтия Пилата, и в саду, когда он с Каифой разговаривал, и на помосте, но только тайно, инкогнито, так сказать, так что прошу вас — никому ни слова и полный секрет!.. Наступило молчание, и Берлиоз побледнел. Вот так история! Берлиоз тотчас сообразил, что следует делать. Откинувшись на спинку скамьи, он за спиною профессора замигал Бездомному, — не противоречь, мол, ему, — но растерявшийся поэт этих сигналов не понял. Даже очень возможно, и Понтий Пилат, и балкон, и тому подобное...
А вы одни приехали или с супругой?
Marry Mary Профи 602 , закрыт 4 года назад В 1 части 10 главе под названием "Вести из Ялты" есть один не очень ясный для меня момент. Это я что-то не догнала, или это Булгаков перепутал отчество своего персонажа? Скорее всего, что последнее, но мне интересно, сколько читателей заметили это Лучший ответ Сергей Смолицкий Искусственный Интеллект 232239 4 года назад Я не думаю, что Булгаков в данном случае что-то спутал. Дело в том, что неправильно называть имя и отчество собеседника - признак либо плохого тона человек не берет на себя труд запомнить имя правильно , либо, особенно когда собеседника называют несколько раз по-разному, это делается намеренно, чтобы выказать пренебрежение, "щелкнуть по носу".
Мастер и Маргарита. Глава 10. Вести из Ялты
К таковым относится Иван Савельевич Варенуха из «Мастера и Маргариты» — хотя в сюжете этот герой появляется ненадолго и роль играет, на первый взгляд, незначительную, остаться к нему равнодушным практически невозможно. Варенуха по характеру вовсе не агрессивный и не жестокий человек, участь вампира ему не нравится, он раскаивается в своих прежних делах и горячо просит отпустить его. Все это – про драму «Воланд» («Мастер и Маргарита») режиссера Михаила Локшина. Мы собрали самые свежие новости о проекте и попытались выяснить, есть ли шансы на прокат картины в России. Сравнивать фильм и роман достаточно сложно, каждый из них имеет свои уникальные достоинства. Фильм качественно снят и может заинтересовать тех, кто любит хор. Воланд забирает Мастера и Маргариту с собой, даруя им столь ожидаемое успокоение. Мастер и его возлюбленная Маргарита. Мастер знает пять языков и написал роман о Понтии Пилате - том самом, который отправил на смерть Иешуа.
Краткое содержание романа «Мастер и Маргарита» по главам (М. А. Булгаков)
Среди них побывали: бухгалтер с ведомостью, дирижер в грязном воротничке. С этим дирижером Римский, отличавшийся странной манерой никому и никогда не выдавать денег, поругался из-за какой-то кожи на барабане и сказал: - Пусть они собственную кожу натягивают на барабан! Нету в смете! Оскорбленный дирижер ушел, ворча что-то о том, что так он не может работать. В то время как Римский оскорблял дирижера, Варенуха непрерывно лгал и хамил по телефону, отвечая бесчисленным лицам: - Все продано! Нет-с, не могу! Не могу! Но телефон трещал вновь, и вновь Варенуха кричал неприятным гусиным голосом: - Да! Приходил какой-то лысый униженный человек и принес скетч. Приходила какая-то накрашенная актриса просить контрамарку - ей отказали. До часу дня все шло благополучно, но в час Римский стал злиться и нервничать из-за Степы.
Тот обещал, что придет немедленно, а, между тем, его не было. А у Римского на столе накопилась большая пачка бумаг, требовавших немедленно Степиной подписи. Варенуха через каждые пять минут звонил по телефону на квартиру к Степе, которая, кстати сказать, находилась в двух шагах от "Кабаре". Значит, вышел. Так продолжалось до двух часов дня, и в два часа Римский совершенно остервенился... И в два же часа дверь в кабинет отворилась и вошла женщина в форменной куртке, в тапочках, в юбке, в мужской фуражке, вынула из маленькой сумки на поясе конвертик и сказала: - Где тут "Кабаре"? Распишитесь, "молния". Варенуха черкнул какую-то закорючку в тетради у женщины и, когда та вышла, вскрыл конвертик. Прочитав написанное, он сказал: "Гм!.. В телеграмме было напечатано следующее: "Владикавказа Москву Кабаре Молнируйте Владикавказ помощнику начальника Масловскому точно ли субъект ночной сорочке брюках блондин носках без сапог признаками психоза явившийся сегодня отделение Владикавказа директор Кабаре Лиходеев Масловский".
Независимо от сообщения о владикавказском самозванце принялись разыскивать Степу. Квартира его упорно не отвечала. Варенуха начал звонить совершенно наобум и зря в разные учреждения. Но, конечно, нигде Степы не нашел. Тут принесли колоссальных размеров, ярко расписанную афишу, на которой крупными красными буквами стояло: ВОЛАНД, а ниже черными поменьше: "Сеансы белой магии с полным их разоблачением". На круглом лице Варенухи выразилось удовольствие, но он не успел как следует полюбоваться афишей, как в дверь вошла та самая женщина, которая принесла первую "молнию", и вручила Варенухе новый конвертик. Варенуха прочитал "молнию" и свистнул. В "молнии" стояло следующее: "Умоляю молнируйте Масловскому что я действительно Лиходеев брошенный Воландом Владикавказ Примите меры наблюдения Воландом Лиходеев". В течение минуты Римский и Варенуха молча, касаясь друг друга лбами, перечитывали телеграмму. Да не может он быть во Владикавказе!
Располагался он в том же доме, где нынешний Московский театр сатиры Большая Садовая, 18 , в районе нынешней Триумфальной площади — Старых Триумфальных Ворот. Много претерпело перестроек и переименований это старое, спрятанное сейчас за современным фасадом здание: Театр оперетты, Театр народного творчества, Второй госцирк, Киноцирк. И выстроено оно было круглым, как и настоящий цирк, в 1911 году архитектором Б. Нилусом для первого русского цирка братьев Никитиных на месте домов и флигелей П. Шереметева, разорившегося потомка старинного дворянского рода.
После революции, через несколько лет после в 1921 году последнего из братьев Петра Никитина, до своей кончины бывшего директором, этот цирк в чистом виде прекратил свое существование. Будущий романист успел все же побывать там — описание его посещения можно найти в ранней повести «Роковые яйца»: «В цирке бывшего Никитина, на приятно пахнущей навозом коричневой жирной арене мертвенно-бледный клоун Бом говорил распухшему в клетчатой водянке Биму: - Я знаю, отчего ты такой печальный! Здание превратилось в театр и сначала называлось Вторым Госцирком — мюзик-холлом, а потом просто Московским мюзик-холлом. Зал был рассчитан на 1766 мест и имел партер, ложи, бельэтаж, балкон-галерею — совсем как и булгаковское Варьете. Интересные представления нового эстрадного театра сопровождались большим успехом.
Один из спектаклей назывался «Артисты варьете». В путеводителе «Театральная Москва» за 1930 год мюзик-холл представлялся как театр эстрадно-аттракционного жанра и обозрений, где помимо постоянной труппы выступают «советские и иностранные артисты-гастролеры». Так что «черный маг» Воланд со свитой здесь совершенно естественным явлением. Московский мюзик-холл просуществовал до 1936 года. Именно в это время Булгаковым, видимо часто посещавшим его представления, были созданы те главы романа, где показан феерический сеанс черной магии в Варьете.
А многие его персонажи и таинственные фокусы имеют в основе реальных артистов и их искусство в тогдашнем мюзик-холле. Представление в булгаковском Варьете начинается с выступления «велосипедной семьи Джулли»: «Маленький человек в дырявом желтом котелке и с грушевидным малиновым носом, в клетчатых брюках и лакированных ботинках выехал на сцену Варьете на обыкновенном двухколесном велосипеде. Под звуки фокстрота он сделал круг, а затем испустил победный вопль, отчего велосипед поднялся на дыбы. Проехавшись на одном заднем колесе, человечек перевернулся вверх ногами, ухитрился на ходу отвинтить переднее колесо и пустить его за кулисы, а затем продолжать путь на одном колесе, вертя педали руками. На высокой металлической мачте с седлом наверху и с одним колесом выехала полная блондинка в трико и юбочке, усеянной серебряными звездами, и стала ездить по кругу.
Встречаясь с ней, человечек издавал приветственные крики и ногой снимал с головы котелок. Наконец прикатил малютка лет восьми со старческим лицом и зашнырял между взрослыми на крошечной двухколеске, к которой был приделан громадный автомобильный гудок…» Вот так подробно, как бы с натуры описал Булгаков велофигуристов в своеобразном эстрадном прологе к сеансу черной магии. Из чего состоял сам так называемый «сеанс черной магии» в романе Булгакова? Из фокусов с картами, денежного дождя фальшивых в конечном счете бумажек, из отрывания и приживления головы у конферансье, из переодеваний в «салоне парижских мод», окончившихся всеобщим скандалом. Стоит отметить, что особенно популярен в Московском мюзик-холле 30-х годов был жанр фокуса в технике «черного кабинета».
Работа начинающего Эмиля Кио Э. Ренарда сопровождалась шуточным комментарием о черной и белой магии конферансье Н.
Он обещает Азазелло больше никогда не лгать и не хамить по телефону. Раскаяние героя После бала Сатаны прощённый персонаж становится таким, как раньше — обычным человеком.
Он больше не вампир, странноватый вид и привычки оставляют его. Естественно, что герой страдает от своей доброты и отзывчивости, но обещание данное нечистой силе он не нарушает. Посмотрите, что еще у нас есть: для самых рациональных -.
Вот только пока остается непонятным целесообразность исчезновения тел как мастера, так и Маргариты. Маргарита В случае с Маргаритой версия предложенная объяснить раздвоение мастера душа отделилась от тела не работает. Было двое свидетелей, что Маргарита Николаевна покинула свою квартиру. Поэтому мы предположили, что после отравления двойник Маргариты мистическим образом как, например, Азазелло или Алоизий перенеся в ее квартиру, чтобы Азазелло мог засвидетельствовать ее смерть. Правда, остается непонятным целесообразность исчезновения из квартиры ее тела после смерти, как и исчезновение тела мастера из больницы. Маргарита намазалась мазью от Азазелло. Перед отлетом она сначала написала мужу записку, потом разговаривала с Наташей и, наконец, подразнила из окна соседа Николая Ивановича.
И она, как была нагая, из спальни, то и дело взлетая на воздух, перебежала в кабинет мужа и, осветив его, кинулась к письменному столу. На вырванном из блокнота листе она без помарок быстро и крупно карандашом написала записку: «Прости меня и как можно скорее забудь. Я тебя покидаю навек. Не ищи меня, это бесполезно. Я стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших меня. Мне пора. Более того, возбужденный Николай Иванович поднялся в квартиру Маргариты и застал там только служанку, которая тоже натерлась мазью от Азазелло.
Он сделал ей непристойное предложение. Она же в ответ мазнула его мазью по лысине, и он превратился в борова. На нем Наташа прилетела на Великий бал. Таким образом, хозяйка и служанка покинули квартиру и обе отправились на Великий бал. В квартире никого не должно было оставаться. Свидетель этого — сосед Николай Иванович. Он единственный, кто возвратился после бала домой и, как и профессор Понырев, мучился каждый год во время весеннего полнолуния.
После бала Наташа получила через Маргариту согласие Воланда, чтобы она осталась ведьмой и вышла замуж за господина Жака, сделавшего ей предложение. Николай Иванович получил справку от кота, что пробыл всю ночь на балу у сатаны и отправился домой. А Маргариту Николаевну и мастера большая черная машина доставила на Арбат. Там их посетил Азазелло по поручению Воланда. Он сначала отравил хозяев, а затем оживил их. Причем автор указывает, что Маргарита умерла. После отравления Азазелло посетил квартиру Маргариты, чтобы убедиться, что все надлежаще исполнено.
Первым делом он бросился в окно и через несколько мгновений был в особняке, в котором жила Маргарита Николаевна. Всегда точный и аккуратный Азазелло хотел проверить, все ли исполнено, как нужно. И все оказалось в полном порядке. Азазелло видел, как мрачная, ожидающая возвращения мужа женщина вышла из своей спальни, внезапно побледнела, схватилась за сердце и, крикнув беспомощно: — Наташа! Здесь возникает первое противоречие.