Зеленский второй раз за месяц заявил о возможных переговорах с Россией. Главная страница Новости Ленты новостейО концерте по случаю 150-летия инова. Второе отделение было посвящено Второму концерту Сергея Рахманинова для фортепиано с оркестром.
В ГЭС-2 Юрий Башмет сыграл Рахманинова
Так начался концерт Рахманинова для фортепьяно с оркестром № 2 до минор, который держал благодарную публику в эмоциональном напряжении восторга и трепета. Читать онлайн книгу «Второй концерт Рахманинова как национальная идея: критика, полемика, интервью» автора Вадима Месяца полностью, на сайте или через приложение Литрес: Читай и Слушай. Второй фортепианный концерт и Вторая симфония Сергея Рахманинова – грандиозные шедевры, воспевающие необъятный, полный драматизма и величия, русский мир. Значение второго концерта Рахманинова в мировой музыкальной культуре Концерт отличается своей грандиозностью и эмоциональной глубиной. Так начался концерт Рахманинова для фортепьяно с оркестром № 2 до минор, который держал благодарную публику в эмоциональном напряжении восторга и трепета.
Нашим партнерам!
- В Московской филармонии состоялся юбилейный концерт в честь 150-летия Рахманинова
- Рахманинов. Концерт № 2 для фортепиано с оркестром. Солист Евгений Кисин (1987)
- Денис Мацуев: Играть Рахманинова очень сложно
- Содержание
- Концерт для фортепиано с оркестром 2 (Рахманинов) - скачать в Mp3 и слушать онлайн бесплатно
Закрытие филармонического сезона: семь интересных фактов о Втором концерте Сергея Рахманинова
В других разделах «тяжелая медь» вступает лишь изредка, эпизодически и на коротких промежутках. После достигнутой кульминации следует столь же длительная линия непрерывного, постепенного затухания. Границы между тематическими разделами репризы стушевываются и становятся слабо ощутимыми. Второе построение главной партии в котором на этот раз ведущая роль принадлежит фортепиано непосредственно «втекает» в побочную партию, значительно изменяющую свой облик. Тема ее мягко и приглушенно звучит у валторны solo в ритмическом увеличении на фоне чуть слышного тремоло струнных. Трепетная лирическая мелодия как бы застывает в неподвижности, лишаясь порыва и воодушевления. Побочная партия значительно сокращена по сравнению с экспозицией и исчерпывается однократным проведением основного тематического построения Вследствие ритмического увеличения темы восьмитактовое построение расширяется до размеров шестнадцатитакта. В основе коды лежит коренным образом переосмысленный «императивный» мотив вступления. Благодаря иному типу изложения и увеличению ритмических длительностей партия фортепиано с такта 7 после цифры 14 он утрачивает свой волевой, энергичный характер и приобретает лирически-мечтательную окраску, сближаясь с темой побочной партии. В этом новом своем «обличии» мотив развивается плавно и медлительно посредством ряда восходящих секвенций Здесь секвенция служит средством не усиления напряженности, а, наоборот, ее ослабления.
Завершает первую часть небольшое заключительное построение Meno mosso , основанное на ровном и легком моторном движении с выразительными «всплесками» такты 3 и 7 и стремительным нарастанием к концу, которое решительно и властно «обрубается» краткой, повелительной аккордовой репликой. Вторая часть концерта — Adagio sostenuto — является одним из совершеннейших образов светлой, поэтической лирики Рахманинова. Своеобразие этой части состоит уже в том, что при довольно значительной продолжительности звучания она вся построена на одной теме. Единство и выдержанность эмоционального колорита подчеркиваются остинатностью непрерывно текучего триольного ритмического фона. Тема состоит из двух элементов. Первый четырехтакт вступительного характера Этот четырехтактможно рассматривать как вступление к теме. Однако он настолько тесно спаян с последующим мелодическим развитием, что становится неотъемлемым элементом самой темы и неизменно появляется при каждом ее проведении. Но мелодия взлетает наверх не так легко и стремительно, фаза ее восхождения короче. После активного восходящего хода на кварту с последующим хроматическим повышением второго звука идет плавная нисходящая секвенция, а затем она словно застывает на одном уровне: Многократное опевание терцового звука лада, к которому настойчиво и неизменно возвращается мелодия, создает впечатление чуть заметной зыби или плавного парения.
Но под покровом кажущейся неподвижности и застылости проявляется интенсивная внутренняя жизнь. Этому способствуют, в частности, разнообразие ладовых нюансов, постоянные смены гармонической окраски при сохранении основной тональности E-dur, устойчивое ощущение которой подкрепляется длительно выдерживаемым тоническим органным пунктом. Так, очень выразительно звучит отклонение в минорную параллель в конце первого предложения, где мелодия соответственно «сползает» на терцию вниз Тональность cis-moll «просвечивает» и раньше, способствуя известному «оминориванию» темы. Характерно в этом смысле вступительное модулирующее построение, где тональное развитие идет по направлению к cis-moll, доминанта которого непосредственно сопоставляется с тоническим трезвучием E-dur. Во втором предложении мелодия развивается более динамично и целеустремленно. Ярко выделенный, напряженный ход на септиму вверх в предпоследнем такте окрашивает всю тему Здесь возможна известная аналогия с мелодическим строением темы главной партии первой части, где открытый восходящий ход на сексту вносит элемент напряженной экспрессии в плавно и сдержанно развивающуюся мелодию, при различном характере обеих тем в целом. Но эта внезапная эмоциональная вспышка сразу угасает. Последующее хроматически нисходящее движение с остановкой на терцовом звуке, служащем «мелодической осью» темы, приводит к повторному ее проведению у фортепиано: Сдерживаемое сильное чувство открыто вырывается на простор в среднем разделе — Un росо piu mosso. Тихий мечтательный покой сменяется тревожным, взволнованным порывом.
Композитор вычленяет из темы наиболее подвижный мелодически отрезок, развивая его секвенционно, тональный план становится неустойчивым, непрестанно модулирующим, с преобладанием минорных тональностей. Средняя часть Adagio распадается на два раздела, соотносящиеся между собой как две последовательные волны нарастания с яркими экспрессивными кульминациями allargando, ff. Постепенно ускоряется ритмическая пульсация, во втором разделе вместо плавного триольного движения восьмыми появляется оживленная фигурация в шестнадцатых нотах. За указанными двумя разделами средней части следует еще одна короткая, но стремительная волна нарастания, приводящая к центральной, наивысшей кульминации всего Adagio в виде широкого, светлого и блестящего по звучанию арпеджированного пассажа протяженностью в шесть октав, основанного на трезвучии Cis-dur. В восприятии слушателя она невольно сопоставляется с «тихой кульминацией» из коды первой части, построенной на аналогичном же широко разливающемся трезвучном пассаже. Таким образом, перекидывается еще одна арка между частями. Но если там этот пассаж возникал в результате «исчерпания» лирического чувства, как некое «растворение в тишине», то здесь это момент наивысшего эмоционального подъема, бурного прорыва восторженной, ликующей эмоции. Далее следует довольно развернутое по размеру построение типа виртуозной каденции, которое, однако, не воспринимается как нечто инородное, нарушающее логический ход развития. Бурный поток пассажей естественно вытекает из завоеванной крутой вершины и, стремительно вздымаясь вверх, словно силится еще раз ее достигнуть, а затем постепенно затихает и плавно «вливается» в репризу.
Реприза короче экспозиции вместо двух проведений темы дано только одно , но это компенсируется заключительным построением, проникнутым таким же светлым, спокойным настроением. Ровно, неторопливо покачивающиеся аккорды на фоне волнообразных арпеджированных пассажей представляют собой замечательный образец рахманиновской «поющей» гармонии. Как выразительный прощальный вздох звучит завершающая эту часть краткая реплика фортепиано после того, как оркестр умолкает. В финале — Allegro scherzando — образно-тематические контрасты выявлены с гораздо большей резкостью и отчетливостью, чем в предыдущих частях, и в этом отношении он ближе к традиционному типу сонатного allegro, нежели начальное Moderato. Вместе с тем индивидуальное своеобразие рахманиновского мышления ясно выражено как в его тематическом материале, так и в общем характере музыкального развития. Четко разграниченные между собой темы главной и побочной партии интонационно связаны с тематизмом первой части, хотя эта связь и не всегда улавливается сразу, по первому впечатлению. Так в мелодико-ритмическом рисунке первой темы финала есть элементы, общие с эпически суровой начальной темой концерта, однако они настолько видоизменены и переосмыслены, что это приводит к возникновению нового тематического образа. В ритмически упругой теме главной партии финала соединяются черты маршеобразности и скерцозности: Характерна изменчивость и неуловимость ее облика. Четко ритмованная начальная фраза растворяется далее в ровном и легком пассажном движении.
Эту свою многоликость, способность к постоянным метаморфозам тема обнаруживает и на протяжении дальнейшего развития. Тема побочной партии, первоначально излагаемая в оркестре, содержит явственные интонационные «переклички» с аналогичной по своему местоположению темой из первой части концерта. Но она более собранна, сжата по построению, в сопровождающих ее синкопированных аккордах валторн Этот синкопированный ритм подготавливается уже в главной партии такты 5—6 темы. Однако этот оборот передвинут с начала на границу третьей и четвертой четверти в примере обозначен прямыми скобками , образуя кульминацию темы, постепенно завоевываемую путем последовательно нарастающих волн мелодического подъема. Тем самым мелодия приобретает более активный, поступательно развивающийся характер. При повторном изложении темы у фортепиано она полнее «раскрывается» мелодически и звучит с большей выразительной напряженностью благодаря значительному ее расширению на 12 тактов , достигаемому посредством секвенционного развития отмеченного кульминационного оборота. Небольшая заключительная партия Meno mosso, цифра 32 носит типичный для Рахманинова «затухающий» характер. Тема главной партии здесь «расщепляется» на два одновременно звучащих плана: легко звенящие, словно доносящиеся издалека аккорды в оркестре деревянные духовые, валторны и струнные pizzicato с тарелками и мягко вьющаяся, спокойная триольная фигурация у фортепиано.
Мои собеседники слушали Второй концерт Рахманинова несколько раз и утверждают, что каждый раз он звучит по-новому, потому что исполнители вкладывают своё ощущение, эмоции. Этот концерт запомнится им надолго, они открыли для себя новое имя, восхищены пианистом и старейшим симфоническим оркестром, отмечающим своё 90-летие. Во второй части концерта прозвучала сюита из балета «Жар-птица» в исполнении симфонического оркестра. Напомню читателям, что впервые концерт, написанный Сергеем Рахманиновым, полностью исполнен автором с оркестром в Москве 27 октября 1901 года по старому стилю. Второй концерт стал одним из самых общеизвестных, популярных и исполняемых произведений не только Рахманинова, но и всей мировой музыкальной литературы для фортепиано с оркестром. Гость нашего фестиваля — Даниил Харитонов рано проявил способности к музыке. В 5 лет был принят в Новосибирскую специальную музыкальную школу, а затем в специальную музыкальную школу при Московской консерватории. С 2016 года проходил обучение в Королевском колледже музыки в Лондоне. Пианист выступает с лучшими музыкантами и коллективами со всего мира.
Вернуть людям способность к воображению — вполне задача. Попытаться нащупать «подлинность»: эта забытая вещь существует даже в мире «производства безразличий». Витальность, глубина, попытка помочь и спасти… Хм, здесь все-таки важно чувствовать дух времени. Через симулякры мы перешагнули, архетипы остались. Эти сущности больше похожи на медицинский факт, они действительно неизменны. Мы говорим о человеческой природе. И в ней всегда останется стремление к подлинному, пока есть такие вещи, как мама, земля, море… смерть… Можно даже проще. Вы варите деревенскую курицу, и ее аромат распространяется на весь дом, да? А когда варите бройлерную из супермаркета, о запахе можно только догадываться. На примитивном уровне это тоже выбор между подлинным и поддельным. Подлинное в виде organic food становится достоянием высших классов, что, конечно, потешно. Современное общество представляет собой спектакль, который не может вечно продолжаться. Можно говорить о массовой избалованности, извращенности вкусов, отрыве от традиций, глупости… Но если у народов осталось чувство самосохранения, они эти детские болезни переживут. Может, загнутся некоторые вещи типа поэзии, в том смысле, как мы ее сейчас понимаем, или, там, искусство психологического романа, но появится что-то новое, и оно, это новое, рано или поздно обратится к старому. Как мы сегодня смотрим на античную поэзию или с замиранием сердца слушаем народные песни. В общем, я бы в сложившейся ситуации не паниковал. Люди по-прежнему готовы прислушиваться ко всему, что делается с чистым сердцем. Надо искать какие-то новые слова, чтоб достучаться. Или по-другому преподносить старые истины. Возникает вопрос: каков был язык первого человека? Каков будет язык сверхчеловека? Народные мифологии и ритуалы, описанные Фрэзером и Тейлором, для меня — поэзия гораздо большая, чем светская культура «правильного составления слов». Есть предположение, что поэтический язык первочеловеков был более действен, чем нынешний. Колдовство — практическая вещь. Восхваление Бога — более высокая практика. При упоминании о «сверхчеловеке» мне проще думать о его универсальности, чем о ловкости и силе какого-нибудь «супермена» или «паука». Бодхисатва, человек просветленный, — вот это хороший образец. Потому я бы скорее изучал физиологию и язык йогов, а не фантазировал о «киборге». Лучшее, что мне на эту тему попадалось, — «Йога: бессмертие и свобода» Элиаде. Хотя тут не читать надо, а медитировать. А книги пишутся по-разному. Так, чтобы что-то с неба упало, бывает редко. Материал собираешь, планируешь. Полно рутинной работы. Я сейчас пишу некоторую прозу: до недавнего времени знал, что с кем будет, страниц на тридцать вперед. Приехал в гости друг, геолог, коллекционирует минералы… Крупнейшая коллекция того-то и того-то. Оказывается, занялся в последнее время метеоритами, ездит в экспедиции, копает, сделал какой-то чудесный глубинный металлоискатель. Поговорили несколько вечеров. Господь мне его послал, что ли? Стало понятно, чем дальше будут заниматься мои герои, легла карта. Самое странное, что текст приближался к этим метеоритам и без того. В общем, теперь осталось эту книжку только написать. Возни еще много, но алгоритм движения прояснился. Благодаря случайной, в общем-то, встрече. XX век изменил наше мышление. Мы часто стали обращаться к Античности. Что будет с христианством после метафизики? Что-то меня в этом суждении смущает, чувствуется подмена. Когда-то радостно читал «Языческий империализм» Эволы; если снять немного жутковатый «арийский подтекст», это и сейчас может быть актуальным. С другой стороны, я не уверен, что христианство — религия слабых, юродивых… В конце концов, существовало рыцарство раннего христианства или, например, тамплиеры, сохраняющие связь с тайнами Востока. Христос — герой яростный, бескомпромиссный. Воинственные германцы не случайно предпочли Его Тору: Христос приносил победу. Нынешний мир по преимуществу атеистичен. Существующее противостояние — между верующими и безбожниками, а вовсе не между христианством и исламом. Переходность этапа вряд ли связана с проблемами религии, если не вспоминать о солидификации Вселенной, вытеснении идеального материальным, о Кали-юге, «железном» или «пластиковом» веке. Речь, скорее, об овладении информационными технологиями, постановке их на пользу, а не на дезориентацию человечества. Владельцы медиа в этом не заинтересованы, задача — перенаправить информацию, перестроить матрицу. Это возможно. Современные средства коммуникации должны служить укреплению духа, быть вовлечены в создание религии, способной объединить и примирить. Главное — отсеять лишнее. Метафизическая работа может продолжиться, но уже на другом качественном уровне. Мне в это хочется верить. А что касается христианства, скажу вот что. У «Гулливера» был такой проект-ритуал — «Молебен о палачах», или «Молитва о палачах», посвященный избавлению от теней нацистского и большевистского прошлого. Так вот, реакция была крайне ожесточенной и слева и справа. Упрекали чуть ли не в сатанизме.
Показ самой знаменитой оперы композитора состоится 24 апреля на новой сцене. В новом сезоне впервые за всю историю фестиваля в нем примут участие артисты Большого театра — симфоническую программу представит сводный симфонический оркестр Мариинского и Большого. Также впервые к акции масштабно присоединится Приморская сцена Мариинского театра — она представит Дальневосточный Пасхальный фестиваль, который пройдет с 9 по 14 мая в Сахалинской области, Приморском и Хабаровском краях.
«Браво!» исполнителям Второго концерта Рахманинова для фортепьяно с оркестром в Воронеже
Место проведения второго концерта Рахманинова История исполнения второго концерта Рахманинова Местом проведения этого исторического выступления стал Большой зал Московской консерватории. Филадельфийский оркестр в сокращённом составе, дирижёр Леопольд Стоковский, солист Сергей Рахманинов. Поговорим о Втором концерте Рахманинова и проследим, насколько сильно он отличается от Первого. Алексей Рубин, солист - Денис Мацуев. Рахманинов. 35:05. Слушать. Скачать MP3. 28 ноября 2023 года в Якутске прошел второй концерт фестиваля "Мой Рахманинов", посвященный 150-летию со дня рождения великого композитора.
Денис Мацуев: Играть Рахманинова очень сложно
Впрочем, и до «культурной оккупации» синтетическое мышление, неожиданно сочетающееся с глубинной тягой к последней правде и последней справедливости, было более распространено, чем аналитическое. Синтетическое мышление — это то, что предполагает существование сразу нескольких логик вместо одной, подбор логики, отличной от алгоритма противника. Существование нескольких логик одновременно, нескольких параллельных ответов, из которых должен быть выбран один наиболее парадоксальный, в этом понимании является определением таланта интуиции. Другими словами, способность к фантазии, воображению.
Славянский ренессанс, обозначенный Милорадом Павичем, вполне может состояться на просторах нашей Родины. Способность нести обаятельную пургу, через которую тем не менее просвечивает святая и бездонная истина, — мерцает в нас от Гоголя до Курёхина. Почти дзенский абсурд — русское умение; литература, кажется, только начала его осваивать.
Алогичное мышление в частности, фольклорно-поэтическое в определенных условиях может быть лучшим способом познания, изначально полагая электрон и волной и частицей, а слово — и топором и иконой. Массовая кельтомания среди русских неслучайна: священное безумие в поэзии, парадоксальный юмор, сказочная религиозность. Ирландцы создали свою метафизическую литературу, мы еще нет.
Мы подошли к порогу и словно на миг застыли. Китайская весть, кельтская весть, латиноамериканская весть. Где русская?
По-моему, на подходе. Преодоление литературы по-русски — одна из самых долгожданных для меня вестей; не знаю, от чего она будет отталкиваться: от протопопа Аввакума, «Слова о полку», Державина, Хлебникова, Гагарина, Калашникова… Поэзия — вещь сверхчеловеческая и, значит, наднациональная. С другой стороны, каждый народ играет свою партию в общем оркестре истории: в силу своего темперамента, менталитета.
Именно так развивается любая национальная культура — через заимствования. Соло на этом балу — вещь относительная. Главное, что каждый занят своим делом и по-своему необходим.
Так вот, русские для меня звучат отнюдь не балалаечным или бутылочным звоном, а фортепьянными накатами Рахманинова, Прокофьева и Чайковского — мощным и неповторимым больше нигде звуком и тоном. Если бы наша «национальная поэзия» восприняла сегодня этот простой факт как фон, на котором можно работать, она зазвучала бы иначе. Кротость, смирение — хорошо и похвально, но для полноценной жизни нужен полный диапазон звуков.
И он в нас есть. Мы закрылись, сбитые с толку политической неразберихой, увязшие в плену бесплодных самоунижений, в ученических оглядках на давно тупиковые штудии западной «университетской литературы». Но двадцать лет обморока, полусмерти — это же инициация, начало перехода на новый, более качественный жизненный виток.
Теперь можно многое начать сначала. Почти с нуля. Отбросив все призрачное и вымороченное.
Не для нас ли В. Топоров восстанавливал индоевропейский протогимн, Вяч. Иванов выпускал «Мифы народов мира», Д.
Лихачев восстанавливал берестяные грамоты и «Слово о полку»? Старшее поколение сделало достаточно много, чтобы мы росли нормальными людьми. Я это к тому, что для восстановления, а еще лучше — для воссоздания, идентичности есть всё.
Говорят, мы имперская нация. Такова наша история. Как и англичанин в Англии, например, или американец в Америке, — русский, лишенный имперского сознания, уже не русский.
И сейчас мы говорим не о деспотизме, а об универсальности сознания. О всемирной отзывчивости, империи духа. Это, если хотите, иной, более высокий, модус бытия.
В нашем Отечестве эта привычная мысль, в той или иной огласовке, проявлена как догадка о чем-то большем, всемирном, к которому Отечество и предназначено. Третий Рим — трон духовный, здесь же теократия Владимира Соловьева, откровения Достоевского, прозрения Тютчева… сейчас идея также на слуху, причем в самых различных исполнениях. Применим эти понятия к поэзии; страна, как ни верти, литературоцентрична.
И в эту центричность русскими втянуты остальные братские народы нашей державы. Православная цивилизация, о которой говорит Хантингтон, — нечто большее, чем славянство. Имперскость, стремление к расширению на весь мир — являли античная поэзия Гомер и Вергилий , Киплинг, Паунд.
Христианство могло осуществиться только в Империи с ее дорогами и всемирностью. Все великие проекты древности обращались к большим пространствам. Земным или небесным.
Запад своей единой и всемирной духовной сущности сегодня по ряду причин лишается: не нужно распространять свою ущербность на весь мир. Я не вижу преимуществ прогресса и демократии в том виде, в котором они оформились у наших соседей. Особенно для литературы.
Русские обладают глубинными ресурсами собственного рецепта. Поэзия сверх-человечна и наднациональна? Миссия России так же сверхчеловечна и наднациональна.
Это замечательное совпадение нужно использовать. Говорят, что русских элит, столь необходимых для возрождения идентичности, в России не создано. Так ли это?
Не знаю. Меня интересует: плачевна ли эта гипотетическая ситуация для поэзии? Стихи сочиняют не элиты не интеллигенция , поэзия — удел более древних ментальностей, чудом проявляющихся в настоящем.
Другое дело — читатели. Они существуют, и если в настоящий момент от поэзии отвернулись, то не наша ли в этом вина? Напишите что-то интересное, что-то из ряда вон выходящее.
Пусть комментаторы правы и русских элит по-прежнему не существует, но предположить, что за времена унизительных испытаний в стране выкристаллизовывается новый, невиданный доселе дух, очень хочется. И мне кажется, я вижу его очертания. Во многом они до сих пор стоят на материке Серебряного века, кто-то идет дальше, выбирая в учителя Ломоносова и Державина.
Главное, что нынешнее положение вещей дает нам свободу выбора и некоторую множественность точек отсчета. Откажись от всего этого — станешь никем. Председателем земного шара мог быть только русский поэт.
Дело в том, что он узнал о замужестве своей возлюбленной. Ею была Вера Дмитриевна Скалон, которая предпочла другого молодого человека. Говорят, Вера даже сожгла перед свадьбой письма Рахманинова. Рахманинов обратился к нему с речью и признался, что это именно его концерт. После этого еще на многих выступлениях Сергея Васильевича присутствовал личный врач композитора, который всегда сидел на первых рядах.
Таким образом, он помогал музыканту справляться с сильным волнением перед аудиторией. Словом, впервые прозвучав в исполнении самого композитора 27 октября 1901 года, Второй концерт сразу же приобрел небывалую популярность и признание публики. Он тут же начинает триумфальное шествие по различным городам нашей страны и за ее пределами, каждый раз восхищая публику, вызывая неизменный восторг. До сих пор Второй концерт Рахманинова остается одним из самых ярких его произведений и заслуженно входит в сокровищницу мировой музыки.
Много переводил тамошних авангардистов, — то, что стало сейчас поэтическим мейнстримом в России, очень похоже: путь меньшего сопротивления речи. Это стало популярным потому, что легко воспроизводится.
Каждый язык развивается по своим законам. То есть какого-то англосаксонского влияния в моих стихах сейчас, пожалуй, не осталось. С прозой иначе. Здесь я, кажется, совершенно не продолжаю родных традиций. Совсем недавно понял, что Джон Дос Пассос, Фицджеральд, Миллер, тот же Том Роббинс помогли мне гораздо больше, чем отечественная классика. Кстати, проблемы с литературной речью были.
Роман «Правила Марко Поло» казался моим издателям написанным не по-русски. Он на американскую тему и даже от лица американца художественный прием, не более , но язык пришлось править, редактировать. Слишком вжился в образ. Вы написали книгу «Час приземления птиц». Что для Вас есть время и место? Помню сон, где летаю на воздушном шаре над Сан-Франциско.
Где-то в районе Северного пляжа, я потом эти места узнал. Летаю низко, шар мобильный, маленький. Сижу в пластиковом стульчике, как на карусели. И уговор такой: если спрыгнешь — станешь изменником Родины. Не спрыгнул. На дворе развитой социализм, за окном мороз, Сибирь.
Уютное время. Так вот, проблему с пространством мне более-менее удалось решить. Очень легко теперь это получается. И чувствуешь себя как дома: хоть в Италии, хоть в Непале. Сейчас я отвечаю Вам из Нарочи Беларусь , через несколько дней уеду в Литву, и т. Тем не менее время — это нечто, идущее для меня только снаружи.
Так бывает. Изменения в политике, старение, перемещения, геопоэтические проекты типа смешения священных почв и т. В этом есть нечто алхимическое: то есть материальные ходы и преодоления ведут к изменению души, но ощущение какой-то византийской незыблемости на заднем фоне — преобладает. То есть я вполне могу вернуться к написанию стишка, который не закончил, когда мне было 15 лет, — понимая, что по большому счету ничего не изменилось. Остальное — вроде смены декораций, что ли. Я соблюдаю правила игры, поддерживаю «контролируемое безумие», остаюсь активным участником процесса.
Вполне ответственно, если хотите. Но не очень-то принимая жизнь всерьез. То ли свойство характера, то ли времени, то ли хитрая духовная практика. Впрочем, это внутренние дела. А что касается внешних, то глобализм, несмотря на отвратительный колониальный контекст, массовую обезличку и утрату национального характера многими его участниками, — штука полезная и, возможно, даже ведущая к созданию мирового разума если он и без этого не существует. Мое «глобальное почвенничество», о котором я говорю в «Норумбеге», отличается от «интегрального традиционализма» или «абсолютной мифологии» большей гибкостью, адаптацией к современным условиям, открытостью, дружелюбием… Не знаю, насколько у меня хватит вежливости, но пока что удается оставаться корректным.
В мире существуют разные типы людей, и взаимопонимание между ними практически недостижимо: задача «избежать резни» вполне резонна. В чем заключалась цель данного проекта? Потом стали работать самостоятельно. На настоящий момент «Гулливер» — издательство, в котором выходит несколько серий: «Академический проект», «поэтическая», «мемориальная», «Гуманитарные исследования», «античная» и т. С другой стороны, «Русский Гулливер» не столько издательский, сколько мировоззренческий проект, ставящий своей целью смену культурных парадигм, установившихся в России, на наш взгляд, по недоразумению. Я не стану говорить о постмодерне как об «оккупационном режиме», через это ерничество было необходимо пройти.
Любой опыт положителен. Главное — перешагнуть и двигаться дальше. Мне в девственной Беларуси иногда кажется, что у здешнего общества нет прививки культурного или социального релятивизма… Чувства юмора, если хотите… «Революция через социальные сети» делает здесь офигенные вещи, но массе населения ход с аплодисментами в адрес правящего режима непонятен. А ведь как похоже на «асимметричный ответ», народное творчество. Деятельность «Гулливера» близка к подобному акционизму. Внешне близка.
Работа проведена масштабная, хотя люди знают о ней по обрывочной информации из Сети. Самое время издать обобщающую книгу. Выход намечен на начало следующего года. Пока она не издана, мы с Андреем Тавровым опубликовали две книги эссе: «Письма о поэзии» Андрея и «Поэзия действия» Вашего покорного слуги. Начали подбивать бабки. А то забудется все.
Если говорить коротко, «Гулливер» занимается созданием ритуалов, восстановлением связи земли и небес. Я называл нас «арт-группой», но, думаю, эти дурашливые термины в данном случае не работают. В Беларуси занялся «восстановлением» Великого княжества Литовского. Белорусы-литвины… это, по существу, было их государство. Материалов пока не публиковал, покажу потом. Каковы тенденции ее развития?
Преобладание заимствований, имитация, вторичность. Перепевание и, надеюсь, переосмысление западного опыта. Здесь полезно понимать, что, как минимум, поэзия наших постиндустриальных соседей накрылась медным тазом, а у нас есть шанс на собственный голос. Не буду ворчать: талантливых людей много.
Его появлению предшествовал крайне тяжелый период в жизни композитора — неудачная премьера Первой симфонии в 1897 году. Это сильно отразилось на душевном состоянии Рахманинова, из-за чего он даже отказался полностью от композиции на несколько лет, пребывая в сильнейшей депрессии.
Такое состояние продолжалось у музыканта три года. Он постоянно жаловался на усталость, бессонницу, острую боль в спине, руках. Друзья и близкие пытались всячески помочь ему, даже организовали встречу со Львом Толстым. Но это не помогло, а наоборот, еще более усугубило ситуацию. После возвращения домой, Рахманинова стали мучить галлюцинации. И только Николай Даль, в те времена очень известный врач-гипнотизер и психотерапевт, к тому же музыкант —любитель играл в струнном квартете помог преодолеть Сергею Рахманинову его столь тяжелое душевное состояние.
Музыку этого прекрасного произведения можно услышать во многих фильмах: «Рай» 2016 , «Женщина и Мужчина» 2010 , «Частная жизнь» 1982 , «Поэма о крыльях» 1979 , «Весна на Заречной улице» 1956 , «Ветка сирени» 2007 , «Бинго-Бонго» 1982 , «Короткая встреча» 1974 , «Бункер», мультфильм «Свинья-копилка» 1963 и др.
Наши партнеры
- Второй концерт Рахманинова listen online. Music
- Request Rejected
- Рекомендуемое
- Вторая симфония Сергея Рахманинова – Радио Орфей (Москва 99,2 FM)
- Денис Мацуев: «Концерт № 2 Рахманинова — залог полного зала в любой точке мира»
Сергей Рахманинов
В его исполнении прозвучал третий концерт С. Рахманинова для фортепиано с оркестром - произведение, написанное композитором в 1907 году и явно опередившее свое время. По крайней мере, по-настоящему его оценили только десятилетия спустя. Но время все расставляет на свои места. Потому что этот концерт — воплощение души композитора и вообще — русской души. Прекрасно, что на Тамбовской земле, где Рахманинов сочинил это произведение, по-прежнему его дух живет и вдохновляет», - выразил свои чувства Денис Мацуев под благодарные аплодисменты.
Как считает музыкант, год Рахманинова — это лишь символичная дань его гению, а вечная музыка композитора будет жить и звучать всегда независимо от всех юбилеев.
Обладатель сильного и чистого голоса, он передал всю глубину произведений, создал особую атмосферу и эмоциональное настроение. Павел Шнипов - превосходный тенор, приглашенный солист Тверской академической филармонии, а с 2021 года он пополнил состав приглашенных солистов Новгородской областной филармонии имени А. Аренского и Петербургского музыкального театра имени Ф. Голос Павла Шнипова обладает особой силой и выразительностью, что позволяет ему раскрыть эмоциональный потенциал музыки Рахманинова. В его интерпретации прозвучали произведения "Как мне больно" и "Я опять одинок".
Красивым аккордом прозвучал романс "Весенние воды", который завершил первое отделение концерта. Эмоциональное исполнение произвело незабываемое впечатление на слушателей. Этюды-картины, написанные Сергеем Рахманиновым, представляют собой набор пьес, где музыкальные образы передаются через различные технические исполнительские приемы. Оркестровки молодых композиторов дополнили звучание этих сочинений, придавая ему новые звуковые оттенки и насыщенность. В финале концерта прозвучала Рапсодия на тему Паганини в исполнении талантливого пианиста, лауреата всероссийских и международных конкурсов, XVII Международного конкурса им.
До сих пор он остается едва ли не самым популярным произведением Рахманинова, благодаря своей необыкновенной красоте, эмоциональности, художественному замыслу и воплощению. История создания Второй концерт для фортепиано с оркестром до минор был написан в 1900 году. Его появлению предшествовал крайне тяжелый период в жизни композитора — неудачная премьера Первой симфонии в 1897 году. Это сильно отразилось на душевном состоянии Рахманинова, из-за чего он даже отказался полностью от композиции на несколько лет, пребывая в сильнейшем творческом кризисе.
Такое состояние продолжалось у музыканта три года. Он постоянно жаловался на усталость, бессонницу, острую боль в спине, руках. Друзья и близкие пытались всячески помочь ему, даже организовали встречу со Львом Толстым. Но это не помогло, а наоборот, еще более усугубило ситуацию. После возвращения домой, Рахманинова стали мучить галлюцинации. Близким пришлось обратиться за помощью к специалисту.
Концерт прошел в рамках ежегодного фестиваля "Рахманиновские дни". Мероприятие посетила министр культуры РФ Ольга Любимова. Изначально планировалось, что фортепианные концерты Рахманинова 1, 2 и 3 апреля исполнит пианист Денис Мацуев, дирижер Гергиев и Российский национальный молодежный симфонический оркестр. Несмотря на изменившиеся обстоятельства, организаторы решили провести концерт с обновленной программой, которую исполнил лауреат первой премии I Конкурса имени С. Рахманинова Бессонов.
Второй концерт Рахманинова как национальная идея: критика, полемика, интервью
В последнее время из-за непонятной болезни немецкий тенор был вынужден отменить ряд 04. Сергея Рахманинова. Концерт был написан Сергеем Рахманиновым в 1900 году и впервые полностью исполнен в Москве 27 октября 1901 года автором с оркестром под управлением Александра Зилоти. Главная тема первой части произвела неизгладимое впечатление на слушателей и поразила буквально всех, кто присутствовал в зале. Рахманинов посвятил свой Второй фортепианный концерт известному московскому врачу — невропатологу и гипнотизёру Н. Далю, лечение у которого способствовало укреплению его нервной системы и преодолению душевного кризиса. Продолжительность произведения — от 34 до 38 минут в зависимости от избранных исполнителями темпов.
В Тверской академической областной филармонии начался фестиваль, посвящённый 150-летию со дня рождения знаменитого русского композитора Сергея Рахманинова. Как прокомментировал губернатор Тверской области Игорь Руденя, такие знаковые проекты помогают популяризации культурного наследия России, привлекают как жителей, так и гостей Тверского края. Как указано в пресс-материале, Второй концерт Рахманинова — одно из самых популярных произведений музыканта.
Как и в прошлом году, в концерте примут участие дети и юноши греческой диаспоры Москвы, которые исполнят классические произведения на разных инструментах: фортепиано, скрипка, альт, аккордеон, флейта, кларнет, вокал. Вместе с юными дарованиями по сложившейся традиции в концерте примут участие уже состоявшиеся известные музыканты, лауреаты международных конкурсов: пианист, музыковед, радиоведущий Алексей Сканави; лауреат российских и международных конкурсов, преподаватель фортепиано факультета искусств МГУ им. Ломоносова, концертмейстер в Московской государственной консерватории им. Чайковского и на факультете искусств в МГУ им.
Ограничиваться какой-то определенной поэтикой, традицией, декларациями возрастных или политических групп, претендовать на изобретение стиля, — ребячливо, неконструктивно. Лучше играть со стилями и эпохами. Поэзия может быть разной. Она там, где есть искра Божья, свет: «Дух живет где хочет». Превратить поэзию в «философию общего дела» и есть цель «Русского Гулливера», и этого журнала в частности. Поэзия — избавление от эгоизма, почти религиозная интенция. Панибратство исключено, если есть критерии творчества. К их возвращению в жизнь и стремятся наши проекты. Нащупывая точку отсчета, в которой все наши начинания и предметы гордости не значат ровно ничего, становятся нонсенсом, мышиной беготней, мы выстраиваем иную шкалу ценностей, преодолевающую не только коллегиальную субъективность, но и антропный принцип вообще. Рождение поэзии происходит в той точке, где слово и дело были равны. Таким образом, журнал «Гвидеон» не только свод текстов и статей о них. Это своего рода алхимическая печь, в которой скромно и естественно возникают новые качества и новые ценности. Это не фиксация состояния литературы, это процесс ее создания. Завистники бросают младенца в море, но он, подобно библейским Ною, Моисею или кельтскому Талиесину, выживает, рождается вновь. Смерть поэзии, как и смерть Бога, не катастрофична; мы живем в переходную эпоху. Гибель одного предполагает появление другого. Если у людей остается интерес к жизни, то останется и вкус к поэзии. На ее второе рождение мы и рассчитываем, его и торопим. Качественные изменения предопределены природой, спиралями развития, парадоксом «вечного возвращения». Появившись в устной форме, пожив на камне, пергаменте, бумаге, поэзия перемещается в виртуальное пространство, обживает его и вновь, как доисторический зверь, выползает из воды на сушу. Наша задача — разглядеть в этих замысловатых траекториях следы богов и, может быть, вновь увидеть их лица. Второй концерт Рахманинова как национальная идея Когда-то я переводил большую обзорную статью об американской поэзии и наткнулся на высказывание автора, сожалеющего о том, что поэт-посланник вроде Пабло Неруды в американской культуре невозможен. Мысль меня насторожила: в России тех лет глашатай и какой-либо буревестник казались чрезмерностью, чуть ли не дурным вкусом… Времена изменились. Коллективно-мистическое, экстравертное — «поэт должен быть больше, чем поэт», вера в особую роль литературы и ее воздействие на общественную жизнь — возвращаются; мы остались такими же, какими были. Фенотип, архетип… Национальную специфику надо беречь. Сейчас о другом. О вещах внутренних. О провинциализме, вернее — о двух формах периферийности, сжимающих нашу поэзию в осадное кольцо. Что такое провинциализм? Несамостоятельность, вторичность, подражательность, да? Итак, первый фланг — посконный, лапотный, «народный», условно говоря, традиционный. В идеале эта тенденция должна бы подчеркивать достоинство классического выбора, делая ставку на гармонию. Лучшие образцы этой практики на настоящий момент — стихи о природе и любви, выражение скромных, но чистых чувств, христианская лирика, публицистика. Преимущественно эта поэзия стала формой общения в социальных сетях, обрела свою нишу вне литературных конкурсов и журнальных публикаций. Сообщество создано. Этому, как бы варяжскому сегменту нашей литературы успешно противостоит западнический фронт: евроатлантический, продвинутый. Здесь знают правила поведения в обществе и литературе, говорят об эволюции в поэзии, пытаются диктовать моду. В силу постсоветского расклада крыло все еще имеет авторитет, хорошую информационную поддержку, опору в литературных и академических институциях, вышедших из советского истеблишмента и самиздата. Единственная весть, которая может быть выношена в этих рядах, — диссидентская. Раздраженное, почти паническое оживление, связанное с рокировкой в высших эшелонах власти, говорит, что эта карта может быть в очередной раз разыграна и даже принята в «прогрессивном мире» за чистую монету. Зачем повторяться? Международный успех Бунина и Шолохова смотрится сейчас выигрышнее, чем впечатляющие победы авторов интеллигентского направления: Бродского, Пастернака и Солженицына. В связи с изменением мирового политического контекста, увы, меняется и восприятие их творчества. Я вынужден называть «нобелиатов», поскольку до последнего времени именно эта роль, с некоторыми оговорками, на них и возлагалась. Бунин приносит весть о России навсегда ушедшей, Шолохов — о новом строительстве, Солженицын — о том, что строительство, увы, кровопролитно. Наконец, Бродский и Пастернак сообщают о себе самих на фоне всего этого. Мир меняется: не знаю, насколько нас будет интересовать мнение Шведской академии через десять, скажем, лет, если переоценка ценностей пойдет тем ходом, который предчувствуется в России уже сейчас. Самостоятельность — вещь трудная, в Отечестве пока что диковинная, но рано или поздно зрелость прийти должна. И торопить ее не надо, и форсировать нет смысла. Это естественный процесс. Потенциал распределения Божьего дара в обоих лагерях я не рассматривал. Таланты — они вне и над. И весть наша — пока что в шуме общих голосов, дай бог выразить ее кому-нибудь одному. Она нужна именно нам самим: на мировое понимание я бы пока не рассчитывал. Разговаривая с западным цивилизованным человеком, мы всегда вынуждены допускать, что нечто неартикулируемое неминуемо остается за скобками. Общение может быть более-менее близким бывают же смешанные браки , но барьер есть. Существуют вещи, которых мы не сможем им объяснить, но которые между нами понимаются с полуслова. И эти вещи существенны, важны. В них тайна, разгадка цивилизационного кода. О загадочной русской душе не буду. И об обреченности на непонимание — тоже. На Западе, на мой взгляд, русские часто живут не из-за теплого климата и политических свобод, а из-за трудноуловимого ощущения собственного интеллектуального и духовного превосходства. Даже механики автомастерских, даже новые русские банкиры. Не говоря об «интеллектуалах» полета Набокова и Бродского. Я размышляю об этом «тайном спуде», «таинственном опыте», «духовном излишке»: именно они позволяют не обращать внимания на насмешки и поучения Запада, великодушно не обижаться на внутренних оппонентов. Вот что пишет о русских китаист Владимир Малявин: «Мы имеем дело именно с практикой повседневности, обладающей колоссальной жизненной силой, силой неиссякаемого сопротивления всем схемам жизни. Русскому восприятию повседневности свойственно обостренное сознание внутренней самодостаточности и силы практик повседневности, не знающей границ и кодов официального порядка. Я ликую. Об этой, казалось бы, весьма заметной вещи почти никто никогда не говорил. Не знаю, насколько эти черты способствуют созданию собственной философии не говоря об экономике , но что они полезны для поэзии — точно.
В ГЭС-2 Юрий Башмет сыграл Рахманинова
Оркестр колледжа, состоящий из юных дарований региона, впервые исполнил Второй концерт для фортепиано с оркестром Сергея Рахманинова. Филадельфийский оркестр в сокращённом составе, дирижёр Леопольд Стоковский, солист Сергей Рахманинов. Он тоже должен быть включен во Второй концерт Рахманинова с оркестром. Второй концерт Рахманинова продолжает оставаться одним из самых известных и часто исполняемых произведений в современной классической музыке.
Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?
- Рахманинов - Концерт для фортепиано с оркестром 2
- Знаменитые фортепианные концерты - Рахманинов - Второй концерт: lovers_of_art — LiveJournal
- Симфония для ада
- Второй концерт Рахманинова
- Симфония для ада