Мало избранных» – вторая книга романа-пеплума Алексея Иванова «Тобол». О первой части «Тобола» Алексея Иванова, книге «Много званых», не писал, кажется, только ленивый.
Откройте свой Мир!
Если вы хотите одним из первых читать эти материалы, то подписывайтесь: t. Фото: Ivanproduction.
К таким людям, без сомнения, можно отнести писателя Алексея Иванова. Каждую деталь он передает так, что кажется, будто ты видишь все своими глазами, все ощущаешь и проживаешь вместе с героями его книг. Даже предметы оживают в повествовании. В роман «Тобол. Мало избранных» погружаешься полностью, пропитываясь духом того времени.
Это продолжение романа «Тобол. Много званых», в котором писатель только начал описывать судьбы разных людей, а здесь уже они сплетаются с тугой узел. Автор поведает о жизни людей в Сибири.
По ее словам, это «мощная историческая книга по объему сравнимая с «Сердцем Пармы» и «Золотом бунта». Алексей Иванов работал над ней почти два года. Выход книги планируется в конце 2022 года. Из аннотации: «Россия начала ХХ века — это мощно развивающаяся страна с огромным и передовым речным флотом, почти полностью частным. И вся его сложная хозяйственная громада оказалась взорвана трагедией 1917 года.
Но тогда же действовал мощный созидательный тренд. Увидеть это созидание посреди разрушений — увлекательная художественная задача. Писать про современность в ближайшие два года я точно ничего не буду. Сибирь — это регион, который осваивался силой человеческой предприимчивости. Там это главная ценность. В то время как на Урале ценится труд. Но только на Урале мощно создается краеведческое движение и осмысление самого себя, города. В других городах такого нет. В современном мире быть жителем не Москвы — не интересно. О любви к сериалам - Сериал — мой любимый вид кинопродукции. Сейчас большое кино переходит в разряд зрелищных спецэффектов для подростков.
Иванов: «Мы восхваляем богатства Сибири, но они не развивают страну»
Кого может заинтересовать «Тобол»? Тех, кому нравится «Сибириада» и «Война и мир», тех, кому по душе медленные, тягучие, медитативные книги с минимумом экшена. И то лишь из-за ударной второй части романа. Оценка: 7 [ 3 ] Yarowind , 5 мая 2022 г. Монументальный труд Иванова по истории Сибири. Периодически можно потеряться в хитросплетении имен и родственных отношений, особенно когда речь заходит про джунгар, калмыков и прочих степняков.
Произведение толстенное, но чувства скуки не вызывает, прочитал с удовольствием. Ну, и в целом мне нравится, как Иванов про исторические события пишет, еще со времен Золота Пармы. Оценка: 10 [ 9 ] sergej210477 , 15 июня 2019 г. Монументальный исторический роман. Правда, с элементами мистики, но, автор очень точно уловил грань, за которой книга превратилась бы в шаблонное славянское фэнтези, и, ни разу не перешагнул за эту черту.
Если искать сравнения, то это не «Петр I» А. Толстого, как кажется поначалу, а «Слово и Дело» В. Очень похожие как по сюжету, так и по стилю книги. Иванова, главный герой — князь Гагарин, губернатор Сибири. У Пикуля — А.
Волынский — казанский губернатор. Их характеры, мысли и судьбы очень схожи. Ну и композиционно эти две книги имеют много общего. Множество персонажей. Действие происходит в Сибири, Москве, Петербурге.
В общем — аналогий куча, и это здорово, по крайней мере, для меня. Чем мне нравятся книги А. Иванова в первую очередь? У автора очень легкий и приятный язык. Два огромных тома, а читаются быстро и без усилий.
Жаркие сухие степи. Мрачная тайга. Жуткие болота. Древние курганы, языческие капища, могучие реки. Легенды о седой старине.
И тут же — интересные политические интриги, любовные истории, батальные сцены. И, по-моему, герои удались. Впрочем, мне показалось, что второстепенные персонажи вышли ярче, реалистичнее и натуральнее, чем образ главного героя — губернатора Гагарина. Вообще, в русской истории, князь Гагарин — фигура неоднозначная. То ли казнокрад, то ли рачительный сибирский хозяин.
А скорее всего — все вместе и сразу. Но, как мне показалось, А. Иванов так и не внёс ясности в понимание этой фигуры. Может быть, сделал это специально. Все-таки, целостного представления о этом человеке у меня не сложилось.
О достоинствах этого романа можно долго рассуждать. Если коротко — интересная, остросюжетная книга. Отлично сбалансированный историко-приключенческий роман. Да, не без недостатков. Хотя, это, скорее, специфика, чем слабые стороны.
Да, интересное, но, уж очень объемное. Знаешь, чем все закончится, тут уж никуда не деться. А до финала ещё так далеко... Спойлер раскрытие сюжета кликните по нему, чтобы увидеть Но, к середине второго тома, я мечтал — повесьте уж скорее князя, пора уже, что тянуть! Тут и север Сибири и восток и юг.
Да, автор хочет создать целостную картину, добавляет довольно много исторической информации. Легко запутаться. Сначала — режет глаз. Исторические хроники, реально существовавшие люди. Вдруг — «там чудеса, там леший бродит...
Но, потом привыкаешь. Как я уже писал, автор очень точно знает чувство меры. В фэнтези книга не скатывается. Об этом много пишут в других отзывах. Вечная проблема исторической литературы.
Никто точно не знает, как изъяснялись люди в разные эпохи. А кто из писателей и пытается воссоздать точный язык и особенности диалектов, сталкивается с тем, что читателям без словаря не продраться сквозь текст. Поэтому, я на этом не заостряюсь. Прочитал два тома с удовольствием. Если бы не затянутость, поставил бы высший балл.
Оценка: 9 [ 12 ] URRRiy , 19 марта 2018 г. Хороший исторический роман о временах позднего Петра Великого 1715-1722 в основном действие происходит в Сибири — Тобольск, поход вверх по Иртышу экспедиции русских войск в Среднюю Азию, столкновения с джунгарским ханством, русско-китайские отношения, а также дебри,чащи, язычники вогулы и остяки, их духи-демоны, крещение инородцев, раскопки могильных курганов, раскольники и дьявол, шведские военнопленные и их доблестная служба России, а также противостояние царя Петра м родовой аристократии, коррупции и абсолютизма, живого творчества и бюрократии. Основная линия противостояния в романе — царь деспот Петр против умного деятельного, хотя и небезгрешного губернатора Сибири Матвея Петровича Гагарина. Основной грех, по мнению автора, впрочем, небезосновательно, князя Гагарина — это его интеллектуальное и духовное превосходство над деятельным, но худородным и жестоким первым российским императором, в общем грех смертный в глазах любого властителя. Сам роман, несмотря на весьма внушительный объем, проработан очень тщательно — выведены, причем очень живо явно на возможность экранизации многие исторические личности — архитектор и историк Семён Ремезов, церковные иерархи Иоанн и Филофей, шведы и немцы, джунгары и калмыки — на мой взгляд, даже избыточно.
Единственное, что не понравилось в книге — неоднократное повторение, причем в одних и тех же фразах разных родоплеменных баек про ойратов, калмыков, кто кого там родил и породил и прочего, что не имело никакого отношения к сюжету и усложняло восприятие. Мистическая составляющая вполне гармонична, хотя не так шедевральна как в «Сердце Пармы» — то есть, описания духов тайги, шаманов и прочих одаренных персонажей воспринимаются естественно, без сильного недоверия и скатывания в сказки дядюшки Римуса в сибирском антураже. В целом — достойный труд, познавательный — тема творческого использования военнопленных шведов, а также дерзностного похода русских войск из Тобольска аж к берегам Сырдарьи с попутным основанием Омска, Семипалатинска, Усть-Каменогорска и пр. Оценка: 9 [ 8 ] Мета , 28 марта 2019 г. Во многом данное произведение походит на продолжение другого романа Алексея Иванова «Сердце пармы» — если отстраниться от конкретных персонажей, происходит все то же самое: шаманы камлают, православные священники крестят язычников, религиозные фанатики жгут себя, степняки нападают...
Реальные факты в фактологию тут можно нырнуть и не вернуться переплетаются с умело вставленными элементами мистики, и все вместе это погружено в какую-то особую кровавую реальность. Но самое важное — что главным героем здесь являются не люди, а сама Сибирь. Автор сплетает свой сюжет из множества отдельных нитей, создавая грандиозный узор сибирской жизни. Но и его постепенно скрывают под собой потоки крови. И если в первой части Иванов по большей мере развешивает и заряжает ружья, то во второй оные оглушительно выстреливают, и нарратив начинает напоминать уже не цветистый ковер, а сильно поредевшую колоду карт.
В какой-то момент начало казаться, будто на руках у Иванова осталось уже слишком мало козырей, чтобы он сумел еще чем-то удивить, однако он умудряется даже в таких условиях несколько раз составить неожиданный расклад, попутно вытаскивая пару тузов, которые будто бы уже давно ушли в отбой. Порадовали живые и в массе своей неоднозначные действующие лица, почти все вызывающие эмоциональный отклик, ну или хотя бы желание, чтобы этого гада поскорее придушили где-нибудь в темном уголку. Большой объем сочинения позволяет выстраивать длинные многоходовочки и долгоиграющие интриги. Да, иногда автору приходится вручную сводить концы с концами, сталкивая двух персонажей лбами на необъятных просторах Сибири и своего текста, а взаимоотношения героев порой начинают ощутимо отдавать санта-барбарой, а однажды даже вылезают чисто хоррорные клише, однако в целом книга не перестает быть увлекательной. Особо хочется выделить вкрапления не то мистики, не то магического реализма: различные загадочные и необъяснимые события органично вплетены как в ткань повествования, так и в мировоззрение персонажей, дополняя и оттеняя общее мироощущение.
Разве что окончание линий судьбы отдельных действующих лиц могут показаться обрубленными в рамках романа, но ведь описание одной жизни невозможно закончить, если только вечным покоем, можно лишь вдруг уметь расстаться с ним. Да и история всего региона, как уже было отмечено выше, здесь важнее бытия отдельно взятых людей. Так же радует отличный язык и разнообразные пейзажно-описательные вкусности. Кроме того, чтобы придать веса тексту и дать читателю почувствовать, что он не просто так тратит время на развлекательное чтиво, автор периодически вставляет многообразные не самые тривиальные размышлизмы и философствования. Мне, например, очень понравилась отсылка к одной из известнейших библейских цитат, тем, что хоть ссылаются на нее очень часто, не припомню, чтобы хоть раз встречала ее в таком или близком истолковании: «Когда хотят вершить неправую месть, всегда вспоминают «око за око».
Но ведь в Писании говорится не о том, что надо мстить.
Реформы царя Петра перепахали Сибирь, и все, кто «были званы» в эти вольные края, поверяют: «избранны» ли они Сибирью? Беглые раскольники воздвигают свой огненный Корабль — но вознесутся ли в небо души тех, кто проклял себя на земле? Российские полки идут за золотом в далёкий азиатский город Яркенд — но одолеют ли они пространство степей и сопротивление джунгарских полчищ? Упрямый митрополит пробивается к священному идолу инородцев через сопротивление таёжных демонов.
Потому что такого сеттинга никто еще не использовал из авторов. А речной мир — это мир удивительный и в каком-то смысле даже живущий по собственным законам. И самое трагичное для этого мира заключалось в том, что все пароходы, хоть они и являлись участниками гражданской войны, были жертвами», — высказался Алексей Иванов. Писатель также рассказал на встрече с читателями еще об одном своем произведении «Речфлот», которое начал писать до «Бронепароходов».
Он видится выразителем всемогущей воли империи, то есть «бесчеловечной силы», как думает митрополит Иоанн, глазами которого в большой мере и обрисовывается князь Гагарин в первой части романа. Он вызывает гнетущий страх Иоанна, окрашивающий собой главу «Прореха Мазепы», которая подспудно задает тему государственной измены в «Тоболе». Примечателен портрет Гагарина, данный с точки зрения христианских иерархов, митрополита Иоанна и владыки Филофея, после тяжкого ранения Филофея в первой его экспедиции по обращению вогулов в православных глава «С лихвой». Примечательно внешнее описание Гагарина, его портрет: «В обширной епанче багряного атласа, расшитой синей нитью по бортам и пяти гнездам, Матвей Петрович казался просто великаном. Он неловко громоздился на маленькой лавочке возле топчана, на котором лежал бледный Филофей... При князе его угнетал усталый страх. Огромный Гагарин был как медведь. Перед нами портретное описание, чисто внешнее, без зарисовки выражений лица, подчеркивающее лишь огромность, грузность человеческой фигуры в тяжеловесном, ярком и барственном одеянии. Это, так сказать, портрет без портретности, без главной своей силы и особенности - без образа глаз, «окна» в человеческую душу. И это неслучайно. Как правило, А. Иванов в романе не выписывает выражений человеческих глаз или делает это очень редко, как в случае с Епифанией - раскольницей с глазами, «как на иконе». Невыписанность лиц, глаз персонажей автор оставляет, думается, как поле для свободного творчества актеров возможного киносериала. И это тоже безошибочный творческий расчет и жест писателя. Но в случае с Гариным дело обстоит несколько иначе, это скорее композиционно необходимый автору эффект - создание поначалу впечатления закрытости существа героя, образ которого будет разматываться постепенно и не однолинейно. Автор романа в изображении своего героя движется постепенно в сторону емкой детализации, живых сцен с речью персонажей, диалогами, жестами, психологическими и символическими коннотациями, которые метят в глубь характера, приоткрывая в нем сложную человеческую индивидуальность. Так, в ярких, горячих диалогах губернатора и архитектона Ремезова -спорах и размышлениях о строительстве кремля, о старом и новом стиле в архитектуре и в самой жизни, о грехе, воровстве и чести - открывается широта ума, «своеволие» и подкупающая человечность Гагарина выразительна единственная и помещенная ближе к трагическому финалу сцена свидания Матвея Петровича, страдающего отца, с младшей дочерью в монастыре. Но во взаимоотношениях губернатора с Ремезовым, разумеется, неизбежна была и другая сторона, обернувшаяся драматическим конфликтом и их разрывом. Основная сюжетная интрига «Тобола», главная интрига Гагарина, вносящая в структуру произведения элемент увлекательного авантюрного романа, заключена в истории таинственных действий губернатора Сибири, который - в обход воли царя Петра - развязывает войну с джунгарами, что могло быть на руку Китаю. Замысел Гагарина заключался в поддержке сибирской торговли торговых караванов из Китая в надежде на собственное обогащение. Кроме того, дело осложнялось своевольной дипломатией Гагарина, его связью с китайским посланником, игрой в тайные знаки китайского доверия русским история золотой пайцзы, добытой им у Тулишэня. Все это и могло быть расценено царем Петром не только как недопустимое для подданного своеволие, но и как коварная государственная измена. С развитием сюжетного действия «Тобола» в изображении героя возрастает роль форм психологизма. Доминирующая их форма - это авторская речь, окрашенная колоритом внутреннего видения персонажем самого себя, его самооценками и речевыми выражениями, - то есть форма, достаточно близкая к традиционным формам психологизма в реалистическом историческом повествовании, искусно разработанная в русской литературе, как известно, тем же А. Толстым в его романе «Петр Первый». Вспомним эпизод размышлений и обдумывания рискованного решения Гагарина, когда он узнает о грозящем запрете караванов: «Что ж, была не была, придется рискнуть. Замысел-то созрел у него давно, однако страшно было затевать такое. Но тут уж надо выбирать: либо смарагды Тулишэня, кошели золота и угроза царского топора, либо тихонько воровать, как тот же Бибиков, и кропотливо складывать рублик к рублику, будто он лавочник, а не губернатор. Это были самые главные слова - и пропадай буйна головушка» [1. Раздумья губернатора, представленные в конце первой книги «Тобола», -это уже окончательный ответ Гагарина на эти «главные слова», внутреннее обоснование сделанного им выбора: «Матвей Петрович вспомнил жену и сына. Они наотказ отказались ехать с ним, и он жил в одиночестве. Что поделать, ежели он обрел родину здесь, а не в вотчинах и не в столичных имениях. Здесь его поприще и его держава. Он уже ох как не молод, у него одышка и больная спина, впору на палку опираться, но его душе нужны эти великие просторы, потому что суть его души - дерзость. Он подгреб под свою руку все, что есть в Сибири, таможни и гостиные дворы, пушные ярмарки и комендантские канцелярии. Такого своеволия не ведали ни хитроумные воеводы, ни могущественный Сибирский приказ. Он, Матвей Гагарин, князь от колена Рюрика, - царь Сибири» [1. В этих последних словах и кроется одно из главных объяснений финала его трагической судьбы, его смертной казни по воле императора Петра, картина которой дана в завершении романа. Чтобы понять смысл финала, смысл «Тобола» в целом, необходимо попытаться осмыслить образ царя Петра в романе. Сцены пытки тобольского губернатора на дыбе и суда в Сенате даны глазами Гагарина и царя Петра, преломленных в авторском повествовании: «Все, что Матвею Петровичу теперь ставили в вину, являлось сутью губернаторства! На кой ляд надобно губернаторство, ежели нельзя брать мзду с любого дела в губернии? На том и зиждется служба державе! Не мздою же мерят губернатора, а процветанием его губернии, и у Матвея Петровича в Сибири все перло вверх, как на дрожжах! Отеческое правило объявить беззаконием - все равно что землю из-под ног выбить! Гнев снова пошатнул Матвея Петровича» [2. Но «за воровство смертью не карают! Он, подданный, который «самовольно мог послать войско против иноземной державы» [2. Сцена казни, представленная в романе одновременно и как жестокая, бесчеловечная кара, и как ужасный спектакль, издевательское унижение приговоренного пиршественный стол с сановными лицами рядом с виселицей, придуманный Меншиковым оставляет впечатление не столько неизбежного возмездия, сколько следствия личной ярости и мести царя. Заметим, что на этих страницах романа уже в полный голос звучат мотивы «мести» Петра [2. Образ Петра, повторим, присутствует лишь в нескольких эпизодах романа - в прологе, в картине неожиданного дружеского приезда царя в дом князя Гагарина, в кабинете-мастерской Петра, затем в сцене, когда Гагарин приезжает в Петербург на прием к царю, который после беседы с ним при виде драгоценной шкатулки для царицы приходит в ярость и наказывает князя прилюдным позором - за шиворот волочит его по коридорам на виду у всех, сановников и лакеев. Наконец, это сцена пытки, которую с вожделением наблюдает царь. Личность Петра в целом очерчивается чертами необычной стремительности, резких, неожиданных движений и поворотов в действиях. Он думает о собственной смерти, охвачен сомнениями в успехе преобразований и своим странным поведением вызывает недоумение окружающих: царь мстительно и настойчиво попирает «мертвеца», тело повешенного. Однако на страницах романа мелькает образ Петра совсем иного - яркого, полного замыслов, творчески неугомонного, но и не поддающегося однознач- ным оценкам. Вот, к примеру, восприятие царя Петра митрополитом Иоанном в годы войны со шведами: «В начале войны со шведом Иоанн встречался с Петром в Киеве, и Петр Иоанну очень понравился: внимательный, тонкого ума, веселый, деятельный и совсем простой, без чванства. Иоанн охотно предрек этому славному царю победу. Однако в Киеве был один Петр, а потом Иоанн узнал другого» [1. Заключение Двойственность в изображении царя Петра, как и в понимании его исторического значения, остается, пожалуй, осью художественной оценки этой фигуры А. Загадка, когда-то заданная еще Д. Мережковским о Петре I в его трилогии «Христос и Антихрист» и сформулированная позже в одной из его публицистических статей - «Чудо или чудовище? Правда, А. Иванов пока и не задается целью до конца ее разрешить: его роман, собственно, не о Петре, но о Сибири во времена Петра, после Полтавы. Фигура Петра глазами автора «Тобола» видится прежде всего неоднозначной исторической фигурой, в которой одновременно сошлись и непримиримо столкнулись начала «чуда» и «чудовища». В этом трагическом освещении прочитывается и сюжет Гагарина, «царя Сибири», закончившийся его смертной казнью. В том же ключе открывается и смысл пролога романа с его странным героем - «мертвецом». Но «Тобол» в целом завершается все-таки иначе - двумя эпилогами -«1742 год. Ученый» и «1722 год. В первом эпилоге возникает фигура известного русского историка Татищева, звучат мотивы исторической науки с ее вечными спорами, сомнениями Татищева относительно традиции русских кремлей.
Продюсер писателя Алексея Иванова анонсировала его новый роман «Бронепароходы»
особая книга в современной литературе. Писатель Алексей Иванов отправил в издательство вторую часть своей монументальной сибирской саги «Тобол». Писатель Алексей Иванов отправил в издательство вторую часть своей монументальной сибирской саги «Тобол».
Писатель Алексей Иванов анонсировал в Екатеринбурге новый огромный роман «Тобол»
Юлия Зайцева призналась, что завидует тем, кто только начнет читать новую книгу и узнает «этот сложный и красивый речной мир». Книга «Речфлот» выйдет в конце осени в издательстве «Альпина нон-фикшн». Тираж составил 80 тысяч экземпляров. Наш корреспондент побывал на этих съемках.
При этом и в романе, и в хронике владыка получает трагическое известие мистическим образом. Однако новаторство — не только язык и манера изложения. Новаторство — это еще и структура романа. В «Тоболе» соединены несколько парадигм, несколько художественных систем: привычный реализм линии семейства Ремезовых , политический детектив линия сговора губернатора с китайцами на «частную», «несанкционированную» войну русских с джунгарами , военный жанр поход Бухгольца, но это во второй книге и мистика идолоборчество владыки Филофея, шаманство Нахрача и двойничество Айкони, проклятие полковника Новицкого, тайна кольчуги Ермака. Эти линии сплетены неразрывно, они держат друг друга". По словам писателя, мистика, которая смутила Павла, тоже не совсем обычная: «Это не произвольная авторская выдумка в угоду неким запросам публики.
Новицкого , погибшего в тайге в борьбе с язычниками».
В русской литературе образ Петра часто несколько идеализирован. Часто преподносится как образ великого царя-победителя и реформатора. У Иванова показана другая сторона Петра.
Петра тирана, авантюриста, жесткого человека, пьяницы, дебошира, хама. Я думаю, что очень правильно при оценке исторической личности понимать все её стороны. Можно восхищаться тем, что Петр построил прекрасный памятник самому себе - город Санкт-Петербург, но впечатление немного смазывается, когда понимаешь, какой ценой это было сделано. Коренные народы Сибири.
В книге очень ярко показаны коренные народы около Тобола, а также их отношения с русскими. Вообще Тобольск был удивительный город. В нем жили одновременно русские, пленные шведы, мусульмане-бухарцы, местные коренные народы-язычники. Все это плавилось в одном котле и наполнялось особыми метаморфозами, которые очень красочно описаны в книге. Зыбкость элиты в условиях абсолютной монархии. Власть на местах может воровать и переступать через закон сколько угодно, пока эта власть мила монарху. Вам это ничего не напоминает?
Sorry, your request has been denied.
О первой части «Тобола» Алексея Иванова, книге «Много званых», не писал, кажется, только ленивый. + Алексей Иванов презентует в ИТАР-ТАСС книгу "Ёбург". Писатель Алексей Иванов отправил в издательство вторую часть своей монументальной сибирской саги «Тобол».
Тобол. Много званых
| Роман Алексея Иванова «Тобол», или О пользе прямолинейности | Литературный журнал «Сибирские огни» | Мало избранных» — вторая книга романа-пеплума Алексея Иванова «Тобол». |
| Скачать книгу Тобол. Мало избранных бесплатно | О сервисе Прессе Авторские права Связаться с нами Авторам Рекламодателям Разработчикам. |
| Алексей Иванов отрекся от авторства сценария фильма "Тобол" - Российская газета | Мало избранных" — вторая книга романа-пеплума Алексея Иванова "Тобол". |
| Алексей Иванов «Тобол. | | «Тобол» Алексея Иванова – объёмный роман о Сибири начала XVIII века, состоящий из двух томов «Много званных» и «Мало избранных». |
Алексей Иванов - Тобол. Мало избранных [litres]
+ Алексей Иванов презентует в ИТАР-ТАСС книгу "Ёбург". ↑ Книга на выходные: «Тобол» Алексея Иванова как попытка понять и объяснить Россию (неопр.). В работе над «Тоболом» я перерыл огромное количество источников, горы книг, которые рассказывают об этом периоде в истории Сибири.
Алексей Иванов «Тобол. Много званных» и «Тобол. Мало избранных»
Мало избранных" - вторая книга романа-пеплума Алексея Иванова "Тобол". Причудливые нити человеческих судеб, протянутые сквозь первую книгу романа, теперь завязались в узлы. Реформы царя Петра перепахали Сибирь, и все, кто "были званы" в эти вольные края, поверяют: "избранны" ли они Сибирью? Беглые раскольники воздвигают свой огненный Корабль - но вознесутся ли в небо души тех, кто проклял себя на земле?
Читать, как ехать в поезде, надеясь, что хорошо проведешь время в городе н, а поезд не останавливается. Но затем история захватила — старые слова погрузили в атмосферу, истории героев которых достаточно много не давали покоя — хотелось узнать продолжение. Читаешь о временах Петра Первого, а проводишь параллели с современной жизнью. И понимаешь, что далеко не все изменилось, к сожалению. Буду читать вторую часть! Всё прочитала с удовольствием. Да, здесь русские плохие, но украинец, остряки и остальные тоже не ангелы.
А в Сибирь посылали преступников и лихих людей, как в Австралию или в Америку. Нет, как в советской литературе совести, братства, патриотизма, порядочности, благодарности, преданности. Нет и страха Божьего.
Дитмер держал в кулаке всю общину шведов. Как обычно у русских, не хватает всего. Но очень поучительно, господа, наблюдать устройство русской жизни, когда преимущество слагается из недостатков.
Местный оружейник прозвищем Пилёнок был отправлен в столицу для обучения разумным приёмам работы, которые следовало бы внедрить на тобольской оружейной мануфактуре. Однако затея оказалась напрасной: сей господин не понял выгод машин от действия водяного колеса и отказался сооружать подобные агрегаты здесь, в Сибири. А недавно вдруг выяснилось, что пули, заготовленные войску для похода в степь, калибром превосходят калибры мушкетных стволов. Требуется подвергнуть их дополнительной обработке в шаровых мельницах. Если машины мастера Пилёнка приводились бы в движение водяными колёсами, то по причине зимы мельницы пребывали бы в остановке. Но машины Пилёнка работают на конной тяге, каковая не зависит от времени года, и мануфактура получила большой заказ от губернатора.
Таким образом, отсталость производства явилась причиной его прибыльности.
Дострою кремль. А ты дай сначала от врагов отмахаться. Чтобы состояться в Сибири, мало механически отдать на благое дело «долю малую». Большой грех требует еще большего искреннего покаяния, если не жертвы. Спрашивается со всех и всегда. Сибирские запредельные мистические масштабы не обезличивают людей и их поступки. Добро и зло никто не отменяет.
Просто для них находятся свои места и диспозиции, которые могут быть самыми причудливыми и неожиданными. Исходя из этого, упрек Г. Юзефович в «консервативной прямолинейности» романа представляется, в свою очередь, излишне прямолинейным. На чем же в действительности основываются подобные суждения? Если говорить о целостном впечатлении после прочтения «Тобола», то в сознание приходят такие забытые сегодня слова, как исторический оптимизм. И это оптимизм не декларируемый, не пропагандистский, не прописанный условным курсивом в романе. Он вырастает из самого текста по мере его раскрытия. Читатель вместе с автором поднимается на высоту, откуда видит и понимает нужность и важность всех персонажей.
Насильник и трус Юрка-солдат, казнокрад и душегуб Гагарин, фанатик Авдоний необходимы Сибири наравне с созидателями и воинами Ремезовыми, подвижниками Иоанном и Филофеем. Все их движения внезапно совпадают в какой-то высшей исторической точке. Пытающаяся укрыться от этого накатывающего движения в глуши родных лесов Айкони убеждается в невозможности спрятаться и пересидеть, защититься родовыми богами: Земля очень, очень большая, везде разные реки, везде разные боги, и солнце везде светит по-разному… Но повсюду, повсюду — русские. Их убивают, они погибают от голода и холода, но все равно идут, идут, идут. Они отнимают добычу у рыбаков и охотников, они заставляют жить по-своему, они строят свои города, они изгоняют лесных богов и тащат за собой своего бога, потому что считают его сильнее всех. Классические завоеватели с увлечением предаются единственному и естественному для них занятию: «отнять». То место, где они грабят, для них всего лишь безличное пространство, как безличны и неодушевленны и те, кого они грабят: дикари, язычники и т. В нашем же случае русские обнаруживают мир с его обитателями, которые, прежде всего, интересны для них — пришедших и оставшихся.
И Сибирь принимает русских, доказавших свою соразмерность ее глубине и сложности. В первом томе романа есть прекрасный эпизод, рисующий зимний бег санного торгового каравана по руслу замерзшего Иртыша: Санный обоз мчался по ледяной дороге Иртыша. Свистели полозья, комья снега летели из-под конских копыт, клубились вихри снежной пыли. Чистое солнце ярко пылало в гладкой и стылой синеве зимнего неба, словно округло омытое лампадным маслом. На сизых крутоярах проплывали мимо грозные ельники, запорошенные крещенскими вьюгами. Над обозом сияло золото хоругвей, и свободно вились их веселые хвосты. В стремительном и слаженном движении коней и саней было что-то победное, торжествующее и литургическое. Русские люди ехали по Сибири.
Солнце, «омытое лампадным маслом», крещенские вьюги, «литургическое» движение коней и саней… Сибирь приняла русских и их бога — такова одна из центральных сюжетных линий романа, которая соединяет, придает смысл отдельным историям и судьбам. Для современной русской литературы подобный «большой образ», основанный на прочтении реальной отечественной истории, — событие, к сожалению, нечастое. Постепенно утверждается и п р одается читателю как норма конвенция о разделении литературы на высокую, настоящую — и литературу «для всех». Демаркационной линией служит соотношение языка и сюжета. Нам предлагается модель литературы, в которой языковая сторона произведений объявляется основой для положительной или отрицательной оценки. Языковые игры, культурные аллюзии и отсылки, метафорическая насыщенность или даже чрезмерность позволяют причислять те или иные тексты к чистой, высокой литературе. Сюжет вторичен, «сериален», как было сказано, он призван лишь развлечь невзыскательного читателя. Литература превращается в «упражнение на тему».
Новосибирский, точнее, академгородковский прозаик Олег Постнов, рассуждая о природе своего писательства, приходит к справедливому заключению об отсутствии таковой. Филолог по образованию, автор диссертации о творчестве Гончарова, он считает наличие русской классической прозы позапрошлого столетия достаточным поводом для собственных литературных упражнений. XIX век, русский психологический роман. К двухтысячным годам мои вкусы и цели определились: я хотел возродить стилистическую традицию того времени... Моя задача была по необходимости скромной: я хотел обратить внимание на себя — с тем, чтобы обратили внимание на классическое наследие прошлого. Далее автор с удовлетворением отмечает, что «внимание немедленно обратили», «удостоился даже восторгов и проклятий». По поводу последних возникают некоторые сомнения. Какие могут быть проклятия за унылое переложение «классического наследия прошлого»?
Установка на вторичность вызывает несколько иные чувства, главное среди которых — скука. Сюжет в подобных текстах представляется элементом факультативным, он идет прицепом к стилистическим упражнениям на заданную тему. Есть — нормально, нет — язык и тончайшая смысловая игра с легкостью компенсируют его отсутствие. Возьмем, к примеру, ультрапопулярный среди про двинутой публики роман А. Сальникова «Петровы в гриппе и вокруг него». Знакомый нам К. Мильчин относит книгу к безусловным шедеврам современной прозы. Каковы основания для этого?
Критик авторитетно объясняет нам: Он рассказывает о вещах, которые всем известны, погружает читателя в узнаваемый быт и тину повседневности, в воспоминания о детстве, как приятные, так и неприятные. А дальше он завораживает рваным ритмом. Над этой книгой не заснешь, потому что тут повествование постоянно разрывается флешбэками. Как мы должны понимать, когда «рвется» и «разрывается», то это признак высокой прозы. Благодарный и лишенный здорового сна критик идет дальше: Жанр все время меняется. То это гриппозные скитания незадачливого автослесаря по Екатеринбургу, «Улисс» на новый лад. То, как уже было упомянуто, триллер. То повесть о советском детстве.
То пародия на историческую дискуссию. Тут все прекрасно, включая революционное открытие новых жанров литературы — «гриппозных скитаний незадачливого автослесаря» и «пародии на исторические дискуссии». Ну и еще раз, чтобы мы знали, что есть настоящая литература высшей, джойсовской пробы: Книга написана от третьего лица, речь держит автор, но по смыслу это, конечно же, бесконечный монолог то одного, то другого героя, который в гриппозном тумане вспоминает, рефлексирует, изумляется, не может долго держать одну и ту же мысль, возвращается к только что забытой идее, снова теряется и так до бесконечности. Да, в отличие от персонажей Сальникова, страдающих недержанием мысли, автор «Тобола» показывает других, даже не персонажей — людей: сложных, интересных этой самой внутренней сложностью, соединяющих мысль и действие. Одним словом это называется цельностью. Даже фанатик Авдоний с его яростным, почти изуверским отрицанием грешного мира вызывает уважение. Недаром Табберт, изучающий Сибирь и русских, приходит к выводу, что старообрядцы — элементарные варвары, неспособные отделить сущность веры от ее символов и пойти на сознательный компромисс: Русское церковное византийство после реформ оставалось таким же полновластным и пышным, каким было и прежде, и лишь незначительно отличалось в обрядах. Здравомыслящий человек примет эти отличия без сопротивления: не все ли равно?
Но русские фанатики согласны были погибать за форму креста или за произношение пары звуков в Символе веры.