Как семейные саги отражают социальные изменения Семейные саги, в качестве типичного жанра литературы и кино, часто используются для отражения социальных изменений в обществе.

Примером саги в литературе является «Сага о Вольнаре» Шарлотты Бронте, роман, который охватывает несколько поколений семьи Вольнар и их судьбы. Примером саги в литературе является «Сага о Вольнаре» Шарлотты Бронте, роман, который охватывает несколько поколений семьи Вольнар и их судьбы. Сага — это жанр литературы, который характеризуется длинным и побочным развитием сюжета, рассказывающим о приключениях героев на протяжении длительного временного периода. Захватывающая семейная сага английской писательницы Дафны Дюморье 1907—1989, книги которой стали классикой готической традиции в литературе XX века. город в Японии, на о. Кюсю, административный центр префектуры Сага.

От саги к роману

Ещё сага подавала пример поведения и воспитывала – не зря в "сагах о недавних событиях" герои жалеют о порче нравов – но эта её функция составителями не осознавалась. Отношения полов в сагах никогда не описываются так, как это принято в литературе нового времени. Определение саги в литературе состоит в том, что это длинное эпическое произведение в прозе, в котором описываются события и действия героев, связанные с мифологией, историей и культурой народа, к которому принадлежит автор саги. Сага (др.-исл. saga) — понятие, обобщающее повествовательные литературные произведения, записанные в Исландии в XIII—XIV веках на древнеисландском языке, и.

Введение в концепцию саги

Важно было все: кто чей муж, имена всех детей и дальних родственников, их род занятий и прочее. Многие саги начинали свое повествование с момента зарождения государственности в Исландии Скандинавии. Для этого жанра было характерно огромное количество действующих лиц. Их было настолько много, что запросто можно запутаться и вообще потерять нить рассказа. Хронология саг строго выдержана. Всегда можно понять, о каком отрезке времени идет речь. В произведениях нередко можно встретить фантастические элементы например, борьбу с нежитью, привидениями. Отношениям уделяется недостаточно внимания, по сравнению с более поздней литературой. Разновидности Понять, что такое сага, невозможно без знакомства с древнеисландскими памятниками литературы. Традиционно они делились на несколько циклов в зависимости от времени, тематики.

Вот лучшие саги того периода: 1. Саги об исландцах повествование об отношениях внутри рода и между ними : ""Сага о Ньяле""; ""Сага о людях из Лососьей долины"" и т.

О словаре Этнографический словарь — справочный словарь, посвященный народам мира, их вероучениям и культуре.

Словарные статьи содержат подробные определения большинства применяемых в этнографии терминов и определений, а также сведения о мифологии и религии народов мира, отражают формирования народов, народностей и наций в контексте мировой истории. Статьи этнографического словаря содержат ссылки на понятия, в той или иной мере связанные с главным термином. Аналогично устроены ссылки на более узкоспециализированные термины — с их помощью можно перейти к более общему понятию.

Словарь будет полезен студентам вузов, специалистам и всем, интересующимся этнографией. Терминологический словарь-тезаурус по литературоведению сага древнесканд. В древнескандинавском фольклоре — прозаическое повествование о богах и героях со стихотворными вставками.

В переносном расширительном смысле — обширное эпическое повествование. Рб: роды и жанры литературы Род: эпические жанры Пример: Дж. Ибсена, Х.

Лакснесса" А. Рубрикаторы содержат ссылки на словарные статьи или отсылки к нужному термину, если подобный уже был растолкован. В словаре дано толкование самых широко применяемых определений, используемых в современном литературоведении, даны биографические сведения об известных философах, теоретиках литературы, критиках.

Словарь адресован широкому кругу читателей и будет полезен и школьникам, интересующимся литературой, и специалистам-филологам и преподавателям литературоведческих дисциплин. Словарь по мифологии М. Ладыгин, О.

Ладыгина Краткий мифологический словарь - М. О словаре Словарь по мифологии М.

Представление о том, что такое синкретическая правда, могут дать также пережитки этой правды, широко представленные и в современной жизни, например в бытовой передаче разговора, бытовом рассказе очевидца и т.

Ведь никакой разговор не может быть воспроизведен точно, как правда в собственном смысле слова, если он не записан на магнитофон. Никакой очевидец не может запомнить все детали события, и люди часто видят или слышат то, что хотят увидеть или услышать, а не то, что они видят или слышат на самом деле. Особенно много вымысла содержат бытовые рассказы о виденном во сне.

Сновидения обычно настолько иррациональны и настолько плохо удерживаются в памяти, что сколько-нибудь правдиво рассказать их содержание и нельзя. К тому же здесь невозможен никакой контроль. Неудивительно поэтому, что и в литературе сновидения, как правило, очень условны и совсем не похожи на то, что люди в действительности видят во сне.

В частности, и в "сагах об исландцах" сны — это, пожалуй, наиболее условное в них. Эти сны всегда вещие, сопровождаются всегда теми же внешними проявлениями "метался во сне" и т. Тем не менее сны в сагах несомненно принимались за правду.

Современному человеку они кажутся явным литературным вымыслом. Но это только потому, что в наше время в рассказах о виденном во сне господствуют другие условности и нормы допустимого в пределах правды, не те, что господствовали в древнеисландском обществе 9. Приписывая наши современные представления о литературе и литературных жанрах людям древнеисландского общества, современные исследователи обычно считают "саги об исландцах" чем-то так же четко отграниченным, как литературные жанры нашего времени, и даже нередко противопоставляют эти саги как "художественную литературу" некоторым другим сагам как "исторической литературе".

Ничего подобного такому делению не существовало, конечно, в представлениях средневекового исландца. Ни "саги об исландцах", ни другие разновидности саг, и именно "саги о древних временах", "саги о королях", "саги о епископах" все эти названия возникли только в новое время , не осознавались как особые литературные жанры. Это сказывается, в частности, в том, что в рукописях они могли быть расположены вперемежку, а также в том, что в "сагах об исландцах" нередко встречаются вкрапления, ничем не отличающиеся от "саг о древних временах" или "саг о королях", а в "сагах о королях" вкрапления, которые ничем не отличаются от "саг об исландцах" или "саг о древних временах" 10.

Все древнеисландские саги явно объединены тем, что они всегда повествования о прошлом, и притом повествования, которые считались правдой или по меньшей мере и с большим или меньшим успехом выдавались за правду. Различия же между отдельными разновидностями саг вытекают только из того, насколько далеко это прошлое и где происходило то, о чем рассказывается. Но есть также различие между сагами, в которых рассказывается о событиях в Исландии, т.

Другими словами, саги различаются тем, что в них рассказывается о далеком, менее далеком и недавнем прошлом, а также тем, что в них рассказывается о событиях в Исландии и вне ее. Невозможно обнаружить такие разновидности саг, которые отличались бы только различной трактовкой того же содержания. Взамен традиционного деления саг Сигурдом Нордалем, главой исландской школы филологов, было предложено их деление в зависимости от расстояния между событиями и их записью на три группировки: "саги о далеком прошлом" приблизительно до 850 г.

Деление это верно отражает то, что ориентация во времени — основное для различия между сагами. Но название "саги о современности" — недоразумение, конечно. В сагах этих описывается отнюдь не настоящее, или эпоха, современная написанию, как в реалистических романах нашего времени, а просто более недавнее прошлое, чем то, которое описывается в "сагах о прошлом".

Эти саги могут быть и рассказом очевидца. Тем не менее они о прошлом, а не о настоящем. Правда, автор реалистического романа о современности тоже может писать о том, что "случилось в недавнем прошлом".

Но ведь роман — художественная, а не синкретическая правда. Поэтому, говоря "случилось в прошлом", автор романа вовсе не имеет в виду, что описываемое действительно случилось в прошлом , а только, что оно могло бы случиться в настоящем. Между тем саги — синкретическая правда, и, конечно, писавший сагу о недавнем прошлом считал, что описываемые им события действительно случились в прошлом, а не только могли бы случиться в его время.

Не случайно все саги — это повествования о прошлом. Повествований о настоящем в описанном выше смысле еще и не могло быть, и это одно из наиболее заметных различий между нашими современными и древнеисландскими представлениями о литературе. В повествованиях о настоящем вымысел очевиден, каким бы правдоподобным он ни был.

Поэтому в повествованиях о настоящем вымысел не может не осознаваться, и повествование о настоящем может быть только художественной, но не синкретической правдой. Вот почему вымысел правдоподобный, но сознательный и рассчитанный на то, что он будет осознан, появился в литературе вместе с повествованиями о настоящем. Процесс завершился в реалистическом романе о современности, т.

Еще позднее правдоподобный, но сознательный и осознаваемый вымысел появился в повествованиях о прошлом, другими словами, возник исторический роман. Развитие истории как науки и реалистических романов из современной жизни сделало возможным возникновение исторических романов. Таким образом, необходимой предпосылкой для исторического романа были не только исторические "не романы", т.

От "саг об исландцах" "Сага о Стурлунгах" отличается большей фактографичностыо — одних имен в ней свыше трех тысяч на девятистах страницах. Поэтому обычно считается, что она "историческая литература", тогда как "саги об исландцах" — "художественная литература". Делая отсюда все выводы, некоторые ученые считают даже, что, с одной стороны, все диалоги в "Саге о Стурлунгах" — а их там очень много — это исторические факты, т.

В действительности, однако, различие между "Сагой о Стурлунгах" и "сагами об исландцах" едва ли имеет хоть что-нибудь общее с современным различием между историей как наукой и художественной литературой. В наше время научная и художественная литература настолько отличаются друг от друга и по трактовке материала, и по стилю, и по словарю, что не отличить их друг от друга невозможно: обычно достаточно прочесть одну строчку или просто увидеть шрифт, формат книги, ее обложку и т. Между тем для исландца XIII в.

Содержание и тех, и других — распри между исландцами в прошлом. И в тех, и в других сражения и убийства образуют драматические вершины, которым предшествуют вещие сны и т. И в тех, и в других цитируются строфы, о которых утверждается, что они сочинены персонажами саги.

И те, и другие содержат ссылки на устную традицию вроде "рассказывают", "правдивые люди говорят" и т. И в тех, и в других приводятся генеалогии и другие подробные сведения, которые явно не выполняют никакой художественной функции. Одинаковые трафаретные выражения и стереотипные описания ранений и убийств встречаются и в тех, и в других.

Наконец, в "Саге о Стурлунгах" есть и художественный вымысел и притом такого же характера, что и в "сагах об исландцах", т. Все диалоги в "Саге о Стурлунгах", — конечно, вымысел, если не допустить, что они каким-то чудом магнитофонная запись. Особенно явный вымысел — диалоги в пылу битвы.

То, что в "Саге о Стурлунгах" кое-что, возможно, написано очевидцем, не исключает, конечно, возможности вымысла. Скрытый вымысел, конечно, — и все предвестья, предчувствия и вещие сны, предшествующие драматическим событиям, а также строфы, сказанные потусторонними персонажами, привидившимися кому-то во сне, — а таких строф немало в "Саге о Стурлунгах". Несмотря на сухость изложения и фактографичность, есть в "Саге о Стурлунгах" немало и других отклонений от фактической правды, и поскольку в этой саге, как и в "сагах об исландцах", изображаются почти исключительно распри, а все прочие стороны жизни игнорируются, картина действительности получается довольно односторонняя.

С точки зрения современной науки очевидно, что в "сагах об исландцах" больше эпической стилизации и драматизации событий, чем в "Саге о Стурлунгах", другими словами — больше вымысла. Но так как этот вымысел и в "сагах об исландцах", и в "Саге о Стурлунгах" был скрытым, различие в его количестве не могло быть заметным исландцу XIII в. Но мало того, чтобы определить, как это делают современные исследователи, представляют ли собой данные саги художественную или историческую литературу, ему надо было бы еще быть начитанным в художественной и научной литературе нового времени 13.

Различие в количестве вымысла в "сагах об исландцах", т. И те, и другие — синкретическая правда о прошлом. Но, очевидно, что количество вымысла в сагах прямо пропорционально расстоянию между событиями и временем написания саги, и причина такого закономерного распределения вымысла в сагах тоже очевидна: в устной традиции — а наличие той или иной устной традиции в основе письменных саг несомненно — количество скрытого вымысла увеличивается по мере того, как события становятся более удаленными во времени, менее хорошо известными, иначе говоря, по мере того, как возможность принять вымысел за правду увеличивается, или, наоборот, по мере того, как возможность заметить вымысел уменьшается.

Та же закономерность в распределении вымысла обнаруживается и при сравнении "саг об исландцах" с другой большой группировкой саг — "сагами о древних временах", повествованиях о событиях, которые, как правило, относятся к эпохе до заселения Исландии или к очень далекому прошлому 14. Основная особенность типичных "саг о древних временах" — это широкое использование сказочных мотивов и сказочная трактовка действительности. В этих сагах много великанов и прочих сверхъестественных существ, могильных жителей, охраняющих клад, волшебных мечей, разных заколдованных предметов и т.

Несомненно, однако, что в основе данной разновидности саг тоже лежит синкретическая правда. Это видно прежде всего из того, что сказочная фантастика, не связанная ни с какой определенной эпохой или страной, отнюдь не исчерпывает их содержания. Нередко в них находит отражение, хотя и преломленное сквозь призму волшебной сказки, скандинавская действительность эпохи, непосредственно предшествовавшей заселению Исландии, — походы и быт викингов, языческие верования, родовые и племенные распри.

Действие в этих сагах нередко локализовано в реальном мире Норвегии, Швеции, Дании, Англии и т.

Однако «лживые саги» все же не волшебные сказки. Грубо говоря, различие между ними заключается в том, что волшебные сказки возникали на устно-повествовательном уровне, тогда как «лживые саги» возникали на литературном уровне. Этим объясняется не только наличие в «лживых сагах» более или менее явных заимствований из других литературных произведений, как исландских, так и иноземных, но и ряда других черт, характерных для «лживых саг». Сюжет «лживой саги» часто представляет собой сплетение нескольких параллельных линий развития. У главного героя оказываются дублеры всего чаще это его противники, ставшие после сражения с ним его побратимами , которые дублируют его карьеру, так что сага кончается несколькими свадьбами с королевскими дочерьми. Композиция «лживой саги» может быть усложнена также возвращением рассказа назад или тем, что кто-то из персонажей рассказывает свою жизнь.

По сравнению с тем, что имеет место в волшебных сказках, в «лживых сагах» сказочные мотивы в меньшей степени включены в сюжет, с меньшей необходимостью вытекают из него и могут быть композиционно избыточными. Наконец, в композиции «лживой саги» заметное место могут занимать описания. Часто это описание внешности персонажей, доспехов, одеяний, драгоценностей, убранства палат, пиршеств. Но наиболее часты и пространны в «лживых сагах» описания битв. Описания эти обычно гиперболичны: противник героя рассекается сверху донизу или разрубается пополам, у него высыпаются все зубы, его голова отлетает, он так подбрасывается героем вверх, что исчезает в воздухе, он проваливается сквозь землю, он превращается во время битвы в орла, змея, льва и т. Поскольку при этом невозможны ни опасения за героя он непременно одержит победу и в конце концов получит в жены королевскую дочь! К ним вполне подходит аристотелевское определение комического: «ошибка или уродство, не причиняющие страданий и вреда».

О том, что гиперболические описания битв именно так воспринимались в Исландии, свидетельствует, в частности, знаменитое высказывание «Евангелие не забавно, там нет битв», приписываемое какой-то простодушной старушке и ставшее поговоркой. Но, пожалуй, самое существенное отличие «лживых саг» от волшебной сказки заключается в том, что в них, как правило, сообщается множество сведений, совершенно ненужных ни для развертывания действия, ни для характеристики персонажей, а именно — личных имея, в том числе иногда имен исторических лиц, генеалогий или других перечней личных имен, названий самых разнообразных стран, городов и местностей, различных географических сведений и т. В классических исландских сагах такого рода сведения обычно были, так сказать, художественно мертвыми элементами, т. В «лживых сагах» такого рода сведения уже не художественно мертвые элементы. Их назначение — придать правдоподобие рассказу, создать иллюзию реальности. Они уже не содержание, а форма. Они — художественный прием, обычный и в реалистических романах.

В «лживых сагах», в той мере, в какой они не основаны на древней устной традиции, локализация действия всегда вымысел, конечно. Однако прослеживается развитие от локализации действия в Скандинавии эпохи викингов в тех «сагах о древних временах», которые называются также «викингскими сагами» к его локализации в любых, как реальных, так и фантастических, странах в «поздних исландских средневековых романах». Это развитие обычно тоже считается своего рода деградацией, потерей чувства реальности и т. Но отзвук этот сводится, в сущности, к нескольким совершенно трафаретным мотивам и ситуациям, таким как бой с викингами на острове, заключение побратимства после боя, добыча клада из могильного кургана, и т. Поэтому развитие, о котором идет речь, скорее не деградация, а, наоборот, завоевание новых творческих возможностей, освобождение от трафаретов, заданных местной традицией, расширение творческого горизонта, выход на интернациональную литературную арену, т. В этом очерке я только мельком упомянул о том, что в «лживых сагах» есть заимствования из иноземной литературы. Между тем, по-видимому, в науке господствует мнение, что выслеживание таких заимствований — основное, чем должен заниматься исследователь «лживых саг», и что эти саги и нельзя исследовать иначе, как с точки зрения влияния на них иноземной литературы и в первую очередь — французского рыцарского романа.

Поэтому, боясь показаться безнадежно отставшим от науки, я все же коснусь отношения «лживых саг» к французскому рыцарскому роману. Очевидно, конечно, что в средневековой Исландии существовали все условия для того, чтобы французский рыцарский роман мог оказать влияние на туземную литературную традицию. Как известно, еще в 1226 г. По-видимому, в XIII в. Поскольку «лживые саги» начали писать не раньше конца XIII в. Очевидно также, что ряд мотивов, используемых в «лживых сагах» например, любовный напиток, благодарный лев, оклеветанная королева, завистливый придворный и т. Из них же, вероятно, и встречающиеся в «лживых сагах» черты рыцарского быта — турниры, замки, обучение семи искусствам и т.

Возможно, что обычные в «лживых сагах» описания доспехов, пышных одеяний, роскошных палат, празднеств и т. Однако, как нам представляется, для понимания места «лживых саг» в процессе литературного развития важно знать не столько то, что было в них заимствовано из рыцарских романов, сколько то, что не было в них заимствовано из рыцарских романов, несмотря на то, что существовали все условия для такого заимствования. Я имею в виду следующее важное обстоятельство: в «лживых сагах» как в «поздних сагах о древних временах», так и в «поздних средневековых исландских романах» нет того, что, как обычно считается, составляет сущность французских рыцарских романов, а именно — углубления во внутренний мир персонажей, в их переживания, и в первую очередь — любовные, романические переживания. Другими словами, в «лживых сагах» нашло отражение только, так сказать, внешнее пространство французских рыцарских романов, но не их внутреннее пространство. Характерно, что в упомянутых выше прозаических пересказах французских рыцарских романов романическим переживаниям уделено, как известно, несравненно меньше места, чем в оригиналах. Так, в «Саге о Тристраме и Исёнд» все монологи или диалоги, в которых эти переживания находят выражение, как правило, сильно сокращены или совсем выпущены. В сущности, романические переживания не устранены полностью, лишь поскольку они входят в сюжет как его неотъемлемая составная часть.

В самом деле, что осталось бы от данного сюжета, если бы любовные отношения и переживания героя и героини были бы полностью устранены? Но что касается «лживых саг», т. Правда, в соответствии с каноном сказочного конца герой всякой «лживой саги» кончает свою карьеру тем, что женится на королевской дочери, и в аналогичные браки вступают его дублеры побратимы. Но хотя такая женитьба может быть результатом сватовства, сопряженного с преодолением различных трудностей и препятствий, ей никогда не предшествуют какие-либо упоминания о любовных переживаниях тех, кто вступает в брак. Получение героем и его дублерами невест в эпилоге «лживой саги» чаще всего похоже на получение ими феодальных владений, и не случайно такое получение невесты было вместе с тем и вступлением во владение королевством. Соответственно в «лживых сагах», как правило, отсутствует какая-либо индивидуализация героя и героини, за исключением того, что они наделяются всегда теми же стандартными качествами: герой — силой и доблестью, а героиня — красотой и умом. Здесь, однако, целесообразно остановиться на саге, которая может показаться исключением из общего правила, а именно на «Саге о Фритьофе».

Понятие сага и ее влияние на развитие сюжетов.

В «сагах об исландцах» каждое географическое название содержит ведения о природе Исландии, о ее истории. Во времена создания саг описания природы как литературного приема не существовало. Этот прием был невозможен, пока природа была средой, из которой человек себя не выделял. Лишь когда природа оказалась противопоставленной человеку в качестве объекта эстетического любования, появился пейзаж как литературный прием. Назначение пейзажа в литературе нового времени состоит в том, что он подчеркивает специфику произведения как художественного вымысла. В «сагах об исландцах» такого приема нет. Если в саге и сообщается какая-то информация о ландшафте, то исключительно для объяснения описываемых событий. Так же дело обстоит и с людьми.

Те, кто писал саги, считали, что люди, о которых в них рассказывается, не плод художественного вымысла, а реально существовавшие люди. Они верили, что все рассказываемое в саге — правда. Поэтому «саги об исландцах» не сдержат сознательный художественный вымысел.

Исландская сага — также имеет большое значение в мире литературы. Она включает в себя произведения, написанные в период с 12-го по 14-й век, и повествует о событиях, происходивших на Исландии в древности. Скандинавская сага — также очень популярна и включает в себя саги, относящиеся к истории и мифологии скандинавских народов, таких как «Сага о Вельгельме Тукинссоне», «Сага о Стурлье Муаги», «Сага о Бьёрне Рисе» и другие.

Сага о Вингильдсе и Хельге — это сага, изображающая лирические и героические события в жизни мифических персонажей. Все эти саги вместе создают богатое и интересное литературное наследие, которое до сих пор продолжает привлекать внимание читателей со всего мира. Важность саги в литературе Саги играют важную роль в литературе. Они позволяют авторам создавать эпические истории, раскрывая сложные сюжеты и развивая персонажей на протяжении множества произведений. Одна из важных черт саги — это ее продолжительность. Часто саги состоят из серии книг или рассказов, которые объединены общей темой, миром или персонажами.

Такая форма позволяет авторам более детально раскрыть сюжет и исследовать различные аспекты и темы. Саги также могут иметь глубокий эмоциональный и философский смысл. Они часто затрагивают важные вопросы о жизни, смерти, любви, справедливости и человеческой природе. Через сагу, автор может передать сложные идеи и вызвать у читателя глубокие эмоции и размышления. Саги также способствуют углублению воображения и восприятия читателя. Они создают детальные и многомерные миры, полные интересных персонажей, эпических событий и приключений.

Читатель может погрузиться в это воображаемое пространство и испытать удовольствие от исследования новых миров и историй. Кроме того, саги позволяют развивать навыки анализа и критического мышления у читателя.

Самой знаменитой сагой о древних временах является «Сага о Вельсунгах», в которой рассказывается о героях, известных и по эпическим сказаниям других народов. В «сагах о древних временах» много фантастических, сказочных мотивов. Но есть саги, которые полностью состоят из сказочных мотивов — их в древности называли «лживыми сагами». Переводные повествовательные произведения тоже называются сагами: «Сага о римлянах», «Всемирная сага», «Сага о троянцах», «Сага о иудеях», «Сага о Карле Великом и его витязях», «Сага об Александре». Именно «саги об исландцах» являются самыми известными из исландских саг. Когда говорят об «исландских сагах», обычно под ними подразумеваются «саги об исландцах».

В «родовых сагах» в большом количестве встречаются названия холмов, рек, хуторов, островов, озер и т. Отдельные «родовые саги» - это истории тех, кто жил в определенной исландской местности в «век саг». Часто это отражается в названиях отдельных саг, например: «Сага о людях с Песчаного берега», «Сага о людях с болот», «Сага о людях с Лососьей Долины», «Сага о людях с Долины Дымов» и т. Так как отдельные «родовые саги» связаны с определенными местностями, в изданиях или обзорах этих саг принято их располагать не в хронологическом порядке так как хронологическая последовательность написания неясна , а в географической последовательности: сначала северо-западное побережье, затем северное, восточное, южное, западное. Топономика в современных научных изданиях «родовых саг» обычно подробно комментируется.

Древнескандинавское и древнекельтское народное героическое сказание в прозе. Легенда, сказание обычно поэтическое. Нужно видеть Чусовую весной, чтобы понять те поэтические грезы, предания, 12 саги и песни, какие вырастают около таких рек.

Мамин-Сибиряк, Бойцы. Некоторые авторы включают слово «сага» в название своих произведений.

Что такое правда?

Термин сага происходит от древнескандинавского слова saga, что означает рассказ или повести. Сага — это особый жанр литературы, который появился в древности и до сих пор пользуется огромной популярностью. Кроме значения слова «сага» в словарях, рекомендуем также ознакомиться с примерами предложений и цитат из классической литературы, в которых употребляется слово «сага». Пояснения к написанию саг. Исландцы выпустили большой объем литературы в зависимости от численности населения.

Введение в концепцию саги

В 2 томах. Гордович, К. Зайцев, В. Зайцев, А. Зарубежная литература XX века. Том 2. Избранные имена. Русские поэты.

История русской литературы XX века комплект из 2 томов. История русской литературы XX века. В 2 частях. Часть 1. Ковакина, А.

Рб: роды и жанры литературы Род: эпические жанры Пример: Дж. Ибсена, Х. Лакснесса" А. Ладыгин, О.

Ладыгина Краткий мифологический словарь - М. Толковый словарь русского языка Алабугина 1. Древнескандинавская или древнеисландская героическая или историческая повесть о богах и героях. Фасмер, 3, 543. Радлов сага каз. Их можно принимать не на базе истории или науки, а на основе веры, данной Святым Духом. Словарь духов и богов Сага в германо-скандинавской мифологии богиня прорицания. Энциклопедический словарь город в Японии, на о. Кюсю, административный центр префектуры Сага.

Машиностроительная, хлопчатобумажная, фарфоро-керамическая промышленность.

И в тех, и в других сражения и убийства образуют драматические вершины, которым предшествуют вещие сны и т. И в тех, и в других цитируются строфы, о которых утверждается, что они сочинены персонажами саги. И те, и другие содержат ссылки на устную традицию вроде "рассказывают", "правдивые люди говорят" и т. И в тех, и в других приводятся генеалогии и другие подробные сведения, которые явно не выполняют никакой художественной функции. Одинаковые трафаретные выражения и стереотипные описания ранений и убийств встречаются и в тех, и в других. Наконец, в "Саге о Стурлунгах" есть и художественный вымысел и притом такого же характера, что и в "сагах об исландцах", т. Все диалоги в "Саге о Стурлунгах", — конечно, вымысел, если не допустить, что они каким-то чудом магнитофонная запись.

Особенно явный вымысел — диалоги в пылу битвы. То, что в "Саге о Стурлунгах" кое-что, возможно, написано очевидцем, не исключает, конечно, возможности вымысла. Скрытый вымысел, конечно, — и все предвестья, предчувствия и вещие сны, предшествующие драматическим событиям, а также строфы, сказанные потусторонними персонажами, привидившимися кому-то во сне, — а таких строф немало в "Саге о Стурлунгах". Несмотря на сухость изложения и фактографичность, есть в "Саге о Стурлунгах" немало и других отклонений от фактической правды, и поскольку в этой саге, как и в "сагах об исландцах", изображаются почти исключительно распри, а все прочие стороны жизни игнорируются, картина действительности получается довольно односторонняя. С точки зрения современной науки очевидно, что в "сагах об исландцах" больше эпической стилизации и драматизации событий, чем в "Саге о Стурлунгах", другими словами — больше вымысла. Но так как этот вымысел и в "сагах об исландцах", и в "Саге о Стурлунгах" был скрытым, различие в его количестве не могло быть заметным исландцу XIII в. Но мало того, чтобы определить, как это делают современные исследователи, представляют ли собой данные саги художественную или историческую литературу, ему надо было бы еще быть начитанным в художественной и научной литературе нового времени 13. Различие в количестве вымысла в "сагах об исландцах", т.

И те, и другие — синкретическая правда о прошлом. Но, очевидно, что количество вымысла в сагах прямо пропорционально расстоянию между событиями и временем написания саги, и причина такого закономерного распределения вымысла в сагах тоже очевидна: в устной традиции — а наличие той или иной устной традиции в основе письменных саг несомненно — количество скрытого вымысла увеличивается по мере того, как события становятся более удаленными во времени, менее хорошо известными, иначе говоря, по мере того, как возможность принять вымысел за правду увеличивается, или, наоборот, по мере того, как возможность заметить вымысел уменьшается. Та же закономерность в распределении вымысла обнаруживается и при сравнении "саг об исландцах" с другой большой группировкой саг — "сагами о древних временах", повествованиях о событиях, которые, как правило, относятся к эпохе до заселения Исландии или к очень далекому прошлому 14. Основная особенность типичных "саг о древних временах" — это широкое использование сказочных мотивов и сказочная трактовка действительности. В этих сагах много великанов и прочих сверхъестественных существ, могильных жителей, охраняющих клад, волшебных мечей, разных заколдованных предметов и т. Несомненно, однако, что в основе данной разновидности саг тоже лежит синкретическая правда. Это видно прежде всего из того, что сказочная фантастика, не связанная ни с какой определенной эпохой или страной, отнюдь не исчерпывает их содержания. Нередко в них находит отражение, хотя и преломленное сквозь призму волшебной сказки, скандинавская действительность эпохи, непосредственно предшествовавшей заселению Исландии, — походы и быт викингов, языческие верования, родовые и племенные распри.

Действие в этих сагах нередко локализовано в реальном мире Норвегии, Швеции, Дании, Англии и т. Обычно в них упоминается значительно больше имен и названий, чем это необходимо в волшебной сказке, и многие из упоминаемых в этих сагах людей реальные исторические лица. Вообще есть в этих сагах кое-что общее с "сагами об исландцах": в них немало генеалогий, обычно фантастических, правда, и распри играют в них большую роль. Саги эти, как правило, и по рыхлости своей композиции ближе к "сагам об исландцах", чем к волшебной сказке с ее композиционной стройностью. Нередко эти саги состоят целиком из механически нанизанных трафаретных мотивов. Характерно также, что когда в "саге об исландцах" действие происходит в эпоху, предшествовавшую заселению Исландии, то "сага об исландцах" тем самым как бы превращается в "сагу о древних временах": появляются сказочные мотивы, правдоподобие исчезает, масштабы делаются фантастическими, и даже стиль меняется — предложения делаются более округленными, но менее содержательными. Таким образом, "сага об исландцах" и "сага о древних временах" — это как бы результаты наложения той же сетки на две разные действительности прошлое в Исландии и далекое прошлое вне Исландии. Все это относится к типичным "сагам о древних временах".

Но наиболее знаменитые из этих саг и, по-видимому, отражающие наиболее раннюю стадию их развития те, которые основаны полностью или частично на героических песнях, сохранившихся или несохранившихся и в этом случае гипотетических. Несомненно, что героические песни — это хранившаяся в устной традиции синкретическая правда о событиях очень далекого прошлого. Такая правда в поэтической или прозаической форме была, вероятно, прообразом и для "саг о древних временах" вообще. Но когда события, о которых повествуется в устной традиции, отодвинуты в очень далекое прошлое, то вымысла в этих повествованиях, естественно, больше, чем когда рассказывается о более недавнем прошлом, и, в частности, в этих повествованиях обычной становится сказочная фантастика. Таким образом, сказочная фантастика оказывается связанной с тем, что было очень давно, и во всяком рассказе о событиях, происшедших очень давно, она становится обязательным элементом. Поэтому, по-видимому, в сагу о событиях до заселения Исландии можно было вводить сказочные мотивы, рассчитывая все же, что рассказу поверят. Правда, тот, кто вводил эти мотивы в сагу, вероятно, сознавал, что сочиняет. Характерно, что именно в "сагах о древних временах" появляются пространные заверения в том, что рассказ, несмотря на кажущееся неправдоподобие, правдив, так как в далекие времена люди были крупнее и сильнее и вообще жизнь подчинялась другим законам.

Впрочем, в сущности в "сагах о древних временах" нет никакой фантазии в собственном смысле слова, никакой выдумки. Типичные "саги о древних временах" разлагаются целиком на абсолютно трафаретные и механически нанизанные мотивы. Неудивительно поэтому, что авторское самосознание никогда не проявляется в этих сагах. Все же как ни трафаретен вымысел в них, в известном смысле он ближе к вымыслу в романах нового времени, чем вымысел в "сагах об исландцах": в силу неправдоподобия того, что рассказывается в "сагах о древних временах", вымысел в них все же, вероятно, был заметен, т. Недаром еще король Сверрир назвал саги этого рода "лживыми" и "наиболее забавными". Правда, едва ли "лживость" этих саг была для всех очевидна: вера в сверхъестественное была общераспространенной, а доверчивость к письменному слову — очень велика. В сущности уже волшебная сказка — это преодоление синкретической правды и зачаточная форма художественной правды. Ведь волшебная сказка, как правило, не претендует на достоверность, и, следовательно, вымысел в ней осознается как вымысел.

Естественно, что такая зачаточная форма художественной правды не может не быть явным вымыслом, т. Естественно также, что зачаточная художественная правда возникает как своего рода отрицательная величина. Ее считают пустой выдумкой, вздорной небылицей, чем-то не заслуживающим серьезного внимания. Отсюда пренебрежение к волшебной сказке, характерное для эпох, когда господствует синкретическая правда, и выраженное в известных словах "Саги об Олаве Трюггвасоне" монаха Одда: "Лучше слушать себе на забаву это [т. Поэтому можно было бы предположить, что эта разновидность есть более поздняя ступень развития по сравнению с "сагами об исландцах" и другими сагами, и такое предположение делалось. Возникновение "саг о древних временах" рассматривалось как результат потери чувства реальности или исторического чутья, как своего рода упадок, вырождение. Однако благодаря одному случайно сохранившемуся и до сих пор не опровергнутому свидетельству существование этой разновидности саг в устной традиции еще в начале XII в. Несколько позднее такие саги слышал Саксон Грамматик от одного исландца и, по-видимому, считал их за правду, поскольку он использовал их в своей "Истории Дании".

Таким образом, позднее появление этих саг в письменности свидетельствует не о том, что они более поздняя ступень развития по сравнению с другими сагами, но только об их меньшей важности в глазах современников в силу обилия в них сказочной фантастики — ведь пренебрежение к ней было, как уже говорилось, характерной чертой эпохи. Впрочем, это не исключает, конечно, и того, что популярность сказочных саг в послеклассический период в Исландии, параллельная распространению рыцарского романа в других европейских странах, действительно была процессом разрушения единой, т. Большая группа саг, называемая "сагами о королях", тоже отличается от "саг об исландцах" не другой трактовкой того же материала, а самим материалом. Но здесь та же сетка накладывается на действительность, иначе расположенную не во времени, а в пространстве. В "сагах о королях" рассказывается о событиях, происходивших в странах, где были короли, т. Что же касается временного расположения этих событий, то всего чаще оно то же, что и в "сагах об исландцах", и в этом случае "саги о королях" всего ближе и по характеру представленной в них правды, и по своей манере к "сагам об исландцах". А в тех частях "саг о королях", где рассказывается об исландцах, в так называемых "прядях об исландцах", эти саги ничем не отличаются от "саг об исландцах". Поэтому "пряди об исландцах" обычно включаются в издания "саг об исландцах".

Естественно также, что если в "сагах о королях" рассказывается о событиях до заселения Исландии, о легендарных или мифических временах, то они всего ближе к "сагам о древних временах", тогда как саги, в которых рассказывается о королях XIII в. В одном, однако, "саги о королях" существенно отличаются от саг, в которых рассказывается о событиях в Исландии: в "сагах о королях" рассказывается о событиях в стране, где, в противоположность Исландии, было государство в собственном смысле этого слова, была государственная власть, сосредоточенная в руках одного человека. Поэтому рассказываемое в этих сагах связано тем, что оно о государстве или о его главе, короле, и его правлении. В то время как в "сагах об исландцах" описываемое, т. Таким образом, в "сагах о королях" есть как бы зачаточная историческая правда, они ближе к исторической правде нашего времени, к истории как науке, чем "саги об исландцах": ведь история как наука тоже подразумевает выборочное описание действительности прошлого в силу невозможности ее охвата во всей ее живой полноте. Правда, историки древнеисландской литературы, считая извечным противопоставление истории как науки художественной литературе, нередко относят некоторые из "саг о королях" к "исторической литературе", а другим отказывают в этой чести на том основании, что в них больше вымысла. Но в действительности большее и меньшее количество того, что с современной точки зрения представляется вымыслом, это, конечно, вовсе не свидетельство принадлежности данных саг к двум разным жанрам, а колебания, естественные в пределах синкретической правды и обусловленные индивидуальными склонностями тех, кто писал эти саги. То, что представляется научностью той или иной саги, — это проявление личных склонностей того, кто ее писал, его недоверчивости, осторожности и т.

Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать Карту слов. Я отлично умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций. Вопрос: накостница — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?

«Сага о Форсайтах»

Сага в литературе: основные черты и значение
Сага — Википедия
Значение слова Сага
Происхождение и история саги
Саги . Древнескандинавская литература
Литература

Что такое правда?

О любовной связи между мужчиной и женщиной, не состоящими в браке, вообще говорится только намёками. Разновидности саг [ править править код ] Корпус текстов, известных нам как саги, традиционно разделяется на несколько циклов, в соответствии с обобщающей тематикой произведений и временем действия: « Саги о древних временах » — саги, повествующие о легендарной истории Скандинавии, основанные на общих для всех германских народов мифах и героических сказаниях и содержащие ряд сказочных мотивов. Самыми известными из этих саг считаются « Сага о Вёльсунгах », « Сага о Хрольве Жердинке и его витязях », некоторые исследователи относят «Сагу об Инглингах» к сагам о древних временах. В основе таких саг, видимо, не лежит древняя устная традиция [4].

К этой категории относятся как отдельные саги о норвежских королях, такие как, например, « Сага о Хаконе Хаконарсоне » или « Сага об Олаве Трюггвасоне », так и сводные произведения, характерным и наиболее известным примером которых является « Хеймскрингла » «Круг земной» Снорри Стурлусона. Также существует исландская сага о королях Дании — « Сага о Кнютлингах ». Большая их часть собрана в компиляции под названием « Сага о Стурлунгах ».

Данные саги содержат большое количество исторически достоверного материала о деяниях исландских епископов в период с 1000 по 1340 г.

Это добавляет повествованию эпический характер и помогает создать глубокое погружение в историю и образы персонажей. Она является одним из важнейших источников информации о древнескандинавском обществе и менталитете, а также представляет собой уникальную форму художественной литературы», — подчеркивает литературовед Яна Иванова. Саги были созданы на протяжении многих веков и охватывают разные периоды и события. Важным элементом саги является ее продолжительность — многие саги имеют многочисленные главы и отличаются большим размером.

Также, саги обычно содержат богатую галерею персонажей, каждый из которых имеет свою уникальную судьбу и задачу, которую они находятся решать на протяжении всего повествования. Примером саги является известная «Сага о Гретти Сильном» Grettis saga , которая рассказывает о приключениях отважного викинга Гретти. В этой саге описываются его битвы с монстрами, поединки с врагами и его собственную внутреннюю борьбу, которая закончится его гибелью. Эта сага является ярким примером северной эпической литературы и демонстрирует все главные особенности жанра. Определение саги Термин «сага» происходит от древнеисландского слова «saga», которое означает «рассказ» или «история».

Саги были важной частью устной традиции древних северных народов, и передавались от поколения к поколению.

Под редакцией проф. Горкина А. Содержание Канон принцип саги Сага всегда начинается с представления действующих лиц, описания их родословной. При этом употребляются стандартные клише: "Жил человек по имени. Женат он был на. Все более или менее значимые действующие лица характеризуются таким образом. Иногда рассказ начинается за несколько поколений до появления главного героя героев , восходя ко временам заселения Исландии и возникновения государств Скандинавского полуострова. Вообще, для саг характерно очень большое число действующих лиц, иногда до сотни и более.

Затем рассказ переходит к основным событиям - распрям в родовых сагах , правлению в королевских сагах , которые тоже описываются со всей подробностью, вплоть до указания, кто кому и какую рану нанес в бою и какое возмещение было за это выплачено. Часто дословно цитируются другие памятники - например "Книга о заселении земли" или тексты древнескандинавских законов. Хронология всегда достаточно четко выдерживается - точно указывается, сколько лет прошло со времени того или иного события. Отношения полов в сагах никогда не описываются так, как это принято в литературе нового времени. Все, что происходит между супругами, упоминается лишь постольку, поскольку имеет отношение к сюжету. О любовной связи между мужчиной и женщиной, не состоящими в браке, вообще говорится только намеками.

Точность саг часто вызывает горячие споры. Большинство средневековых рукописей, которые являются самыми ранними сохранившимися свидетелями саг, были доставлены в Данию и Швецию в семнадцатом веке, но позже вернулись в Исландию. Классические саги были написаны в тринадцатом веке. Ученые когда-то считали, что эти саги передавались устно из поколения в поколение, пока писцы не записали их в тринадцатом веке. Однако большинство ученых теперь считают, что саги были сознательными художественными творениями, основанными как на устной, так и на письменной традиции. В исследовании, посвященном описанию предметов одежды, упомянутых в сагах, делается вывод, что авторы попытались создать историческую «атмосферу» в истории, одев персонажей в то, что в то время считалось «старомодной одеждой». Однако эта одежда не современна событиям саги, поскольку она ближе к одежде, которую носили в 12 веке. Лишь недавно начало 20-го века рассказы о путешествиях в Северную Америку современная Канада были подтверждены. Большинство саг исландцев относятся к периоду 930—1990 гг. Саги о королях, епископах, современные саги имеют свои временные рамки. Большинство из них были записаны между 1190 и 1320 годами, иногда существовали как устные традиции задолго до этого, другие - чистая выдумка, а для некоторых мы знаем источники: автор саги о короле Сверрире встречался с королем и использовал его как источник. Хотя саги, как правило, анонимны, отличительное литературное движение 14 века включает саги, в основном на религиозные темы, с известными авторами и характерным латинским стилем. Подавляющее большинство текстов сегодня называют «саги» были составлены в Исландии.

Что такое САГА простыми словами

Сага – исландские повествовательные произведения XIII – XIV веков, записанные на древнескандинавском языке. Сага – это особый жанр эпической литературы, который имеет глубокие исторические корни. одна из повествовательные жанры, и это обычно в прозе, хотя есть некоторые саги в стихах. САГА — город в Японии, на о. Кюсю, административный центр префектуры Сага. Широко известна «сумеречная сага», представляющая весьма вольную интерпретацию всех человеческих представлений о вампирах. «Сага о Форсайтах» являет собой образец классической саги.

Литературный ликбез 8

Саги оказались ценным вкладом исландцев в европейскую литературу и в изучение средневековой истории. Определение саги в литературе состоит в том, что это длинное эпическое произведение в прозе, в котором описываются события и действия героев, связанные с мифологией, историей и культурой народа, к которому принадлежит автор саги. Значение семейных саг в современной литературе и культуре Семейные саги занимают особое место в современной литературе и культуре, так как отражают распространенные и важные жизненные темы и проблемы. Сага представляет собой одну из форм эпической литературы, которая имеет корни в древности.

Сага в литературе: сущность и особенности

Роман повествует об истории семи поколений семьи афроамериканского писателя — от свободной жизни в африканской Гамбии, перешедшей к рабству в Северной Каролине, до дальнейшего освобождения и процветания в эпоху борьбы за гражданские права. Писатели иногда включают слово «сага» в название книги, как английский прозаик Джон Голсуорси в «Саге о Форсайтах». Саги могут пересекаться с другими жанрами, например с научной фантастикой, как «Хроники Дюны» Фрэнка Герберта. Константин Маковский.

Двуплановость и соответственно двусмысленность истории, дихотомия земли и неба в «Круге Земном» обнаруживается только с введением в нее темы святого Олава. В упомянутом сне конунга Магнуса христианская философия выступает уже достаточно заметно: судьба, двигавшая поступками людей, казалась язычникам неумолимой и неизбежной; между тем Олав, являющийся Магнусу, предлагает ему выбор: либо последовать велению судьбы, которая возвысит его, но и отяготит злодеяниями, либо уклониться от нее и предпочесть небесную славу. Следовательно, судьба сомнительна в этическом плане и не неизбежна в общем устройстве мироздания, в системе человеческих дел. Свобода выбора, предлагаемая святым Олавом Магнусу, имеет уже мало общего с язычеством: это свобода, предполагаемая у каждого христианина и заключающаяся в том, что он волен погубить или спасти свою душу. Как мы могли убедиться, в снах, о которых повествуется в «Круге Земном» и которые должны были пролить свет на ход и смысл истории, переплетаются языческие мотивы с мотивами христианскими.

Последние становятся ощутимыми преимущественно в заключительных сагах, хотя и в них далеко не торжествуют. Идея судьбы, играющая немалую роль в историческом мышлении автора саг о конунгах, имеет особую структуру. Перейдем к ближайшему ее рассмотрению. Чем определяются их поступки? Саги дают ответ и на эти вопросы. Деяния и самая жизнь людей управляются судьбой. Судьба — всеобщая детерминированность социальной жизни, настолько недифференцированная, что она распространяется и на природу, от которой жизнь людей не отделена достаточно четко, которой она, во всяком случае, еще не противопоставлена. Но судьба, в представлении скандинава, не безличная сила, стоящая над миром, не слепой рок; до какой-то степени она — внутреннее предназначение человека.

Термины, употребляемые в сагах в этой связи, — hamingja, gaefa, heill — выражают разные оттенки понятия: «судьба», «счастье», «удача», «участь», «доля». Они обозначают качества отдельного человека или его семьи, рода у каждого индивида или рода своя судьба, своя удача. Hamingja в этом отношении — термин наиболее показательный: это и личная удача, везение и дух — охранитель отдельного человека, покидающий его в момент смерти и переходящий к потомку или близкому сородичу умершего. Удача выявляется в поступках человека, поэтому активное, решительное действие — императив его поведения. Нерешительность и излишняя рефлективность расцениваются как признаки отсутствия счастья и осуждаются. Кроме того, и это очень важно, «счастье», «удача» у скандинавов не нечто столь неотъемлемое и постоянно сопутствующее индивиду, чтобы он мог позволить себе не подкреплять их систематически своими поступками, не испытывать их в действии. От степени, характера счастья, везения человека зависит благоприятный исход его поступков, но лишь при постоянном напряжении всех моральных и физических сил он может добиться обнаружения своей удачи. В этом смысле представления скандинавов о судьбе далеки от фатализма; здесь нет и следа пассивной покорности и смирения перед высшей силой.

Напротив, знание своей судьбы из предсказаний, гаданий, вещих снов побуждает человека с наибольшей энергией и честью выполнить положенное, не страшиться даже неблагоприятной участи, не пытаться от нее уклониться, но гордо и мужественно ее принять. С наибольшей силой эти героические установки выражены в песнях «Старшей Эдды». Но они явственно видны и в сагах. Один из героев «Саги о Гисли Сурссоне», возвращаясь домой, узнает о грозящей ему опасности, но не сворачивает с пути: «Отсюда реки текут к югу в Дюрафьорд, и я тоже туда поеду». Поэтому нужно смело идти ей навстречу. В сагах не слепой детерминизм, а именно отношение к судьбе героев саги, их решимость встретить достойно то, что им предназначено. Разумеется, перед нами не суверенные личности, напоминающие людей Возрождения, — они коренным образом от них отличаются. Человек в средневековой Скандинавии, по-видимому, вообще слабо осознавал свою индивидуальность.

Его личность не создана им самим, она принадлежит роду, семье, воплощая определенные коллективные качества. Поэтому, как явствует из саг об исландцах и из «Круга Земного», от благородного и рожденного в браке человека ожидают такого поведения и образа мыслей, какого нелепо было бы ожидать от низкорожденного или внебрачного сына. Личные склонности отступали на задний план перед требованиями родовой морали, и привязанность к кровным родственникам обязательнее и сильнее, чем любовь к жене или мужу. В человеке действует некая сила, судьба, но она индивидуализирована столь же мало, как и его собственное «я», — это судьба рода, коллектива. Но вопрос о личности однозначно не решается. Достаточно вчитаться в «Сагу о Сверрире», чтобы увидеть яркую и своеобычную личность этого конунга-узурпатора. Сверриру, выходцу из низов, к тому же аутсайдеру-фарерцу, было легче, чем многим другим, осознать свою нестандартность и обособленность. Над телом повергнутого врага, ярла Эрлинга, Сверрир отчетливо выражает как необычность переживаемого исторического момента, так и собственную исключительность: «Произошла удивительная смена времен, когда один человек заступил место трех — конунга, ярла и архиепископа, — и человек этот — я» 51, гл.

Подобное утверждение своей личной самобытности и неповторимости, значимости уникально. Сверрир и на практике выступал в роли новатора: смело заменял знатных противников своими приверженцами из простолюдинов — биркебейнерами «березовоногими» — они обертывали берестой ноги, так как износили обувь , ввел важные изменения в боевом строе войска, предоставив больше самостоятельности отдельным отрядам, и во флоте боевые корабли, которые по традиции связывали один с другим, теперь могли действовать более маневренно и эффективно ; Сверрир пошел на прямой разрыв с католическими прелатами и с самим папой, не побоявшись ни интердикта, ни отлучения. Однако вместе с тем и Сверрир, типичный средневековый человек, сливает свое «я» с историческими прототипами — с королем Олавом Святым, мистическим сыном и подопечным которого он себя изображает см. Таким образом, и эта незаурядная личность не может не искать собственного обоснования вовне — в религиозной и исторической традиции — и, уподобляя себя высшим авторитетам, стремится растворить себя в них. Впредставлениях скандинавов о судьбе и удаче отражается их отношение к человеческой личности и, следовательно, их самосознание: сознавая необходимость активного действия, человек вместе с тем видит в его результатах проявление силы, с ним связанной, но все же не идентичной его личности. Эта сила поэтому нередко представляется персонализованной в облике девы — хранительницы удачи такие девы — fylgja, hamingja — фигурируют в скандинавской мифологии и в сагах об исландцах. Для древних скандинавов вообще характерна форма самосознания, при которой источником поступков, мыслей, речей оказывается не сама человеческая личность, а качества, существующие отчасти как бы помимо нее. Так, человек не думает, но «ему думается», не он говорит, а «ему говорится», не он завоевывает свое счастье или достигает победы, но «ему посчастливилось», «ему выпала удача», «ему досталась победа» и т.

Разумеется, было бы опрометчиво буквально толковать соответствующие обороты языка как непосредственное выражение человеческой мысли и психологии — с такими же оборотами мы встречаемся и в современных языках. Тем не менее частота и постоянство, с какими в древнескандинавских текстах встречаются безличные обороты, заставляют предположить, что они вэпоху саг еще не превратились окончательно в простые формы выражения, лишенные специфического оттенка. В этом убеждает анализ понятия «судьба»: судьба именно происходит, «случается» с человеком, а не свободно им творится. В«Саге о Гуннлауге Змеином Языке» рассказано о том, как дочь знатного человека Торстейна, который перед ее рождением велел матери «вынести» ее, то есть обречь на смерть потому что он видел вещий сон, предрекавший большие несчастья из-за девочки, когда она подрастет , была спасена. Тот сказал жене, что не винит ее в нарушении его приказа: «Видно, чему быть, того не миновать» буквально: «По большей части катится туда, куда хочет». Далее в саге повествуется о ссоре между двумя молодыми людьми из-за этой девушки, — ссора грозила перерасти в смертельный поединок между ними который и был возвещен сном, предшествовавшим ее рождению. Родичи обоих молодых людей считали столкновение большим несчастьем, но «что суждено, то должно случиться» буквально: «Так должно было произойти, как складывалось». Люди не могут уклониться от судьбы, события, в которые они вовлечены «катятся», «складываются», свершаются с неумолимой неизбежностью.

Однако не всякое событие в жизни человека предопределено, и для его свободной воли остается достаточный простор; судьба обнаруживается в критические, решающие моменты жизни, и тогда требуется предельное напряжение всех его сил. Саги как раз и рисуют людей преимущественно в подобные поворотные моменты. Вкоролевских сагах удача, счастье — качества, присущие прежде всего конунгу, вождю. Вообще, чем знатнее и благороднее человек, тем большей удачей он наделен, тем легче ему достаются победы и богатства, ему везет на верных друзей и дружинников. Каждый конунг обладает своей личной «удачей», «долей», но вместе с тем он наследник «удачи» всех своих предков. Интерес к генеалогиям, столь живой у скандинавов, помимо других причин вызывался стремлением выяснить, от каких славных и «богатых удачей» предков они происходят, и тем самым понять размеры их собственной «удачи». В«Круге Земном» неоднократно повторяется мотив бессилия простонародья в столкновении с конунгом: бонды еще могут держаться против него, пока у них есть удачливый вождь, но достаточно ему погибнуть, как даже обладающее значительным численным перевесом войско бондов, совершенно деморализованное, немедленно рассыпается. Поэтому мысль об удаче конунга является существенным фактором, влияющим на ход событий и на принятие тех или иных решений.

Когда Олав Харальдссон обратился к мелким конунгам Уппланда с просьбой поддержать его в борьбе за освобождение Норвегии от чужеземного господства, один из них сказал: «Что касается этого человека, Олава, то его судьба и удача должны решить, добьется ли он власти». Один из них советует не рисковать и «не тягаться в удаче с Олавом» 40, гл. Низкорослый и горбатый конунг Инги Харальдссон едва мог самостоятельно передвигаться из-за того, что одна нога у него была сухая. Эти физические недостатки, как передают, он приобрел в двухлетнем возрасте, когда один из предводителей взял Инги в битву: стоя в разгар боя близ боевого стяга, этот предводитель держал в руках младенца, подвергая его большой опасности. Сага сообщает, что противники Инги, хотя и обладали численным превосходством, тем не менее потерпели поражение. Участие в бою малютки конунга могло иметь только один смысл: в особе конунга заключена «удача», необходимая для достижения победы. При избрании на престол Магнуса Эрлингссона его сторонники высказались за то, чтобы советником конунга стал его отец, Эрлинг Кривой, обладавший для этого необходимыми достоинствами. Счастье, благополучие, везение — принадлежность вождя, тем не менее, по тогдашним убеждениям, к ним можно приобщиться, если вступить в контакт с конунгом: служить ему, получать от него подарки, — ибо и в вещах удачливого вождя воплощается его везение.

Поэтому дружинниками, домогавшимися у конунгов даров, владели более сложные чувства, нежели простая жадность: они стремились при посредстве его подарков разделить с ним его удачу. Но удачу можно получить и не через вещи, а непосредственно, в силу выраженного конунгом благого пожелания, как своего рода благословение. Один из приближенных Олава Харальдссона, отправляясь в Швецию с миссией, сопряженной с немалой опасностью, просил у конунга его «удачи» для этой поездки: «Чтобы ты вложил свою hamingja в эту поездку». И конунг отвечал, что удача посланца во время его миссии может подвергнуться большим испытаниям и поскольку он близко к сердцу принимает это дело, то посылает вместе с ним и его людьми собственную hamingja. Посланец выражает надежду, что удача конунга поможет и в данном случае, поскольку до этого удавались все его начинания 40, гл. Но удача может и покидать вождя. Большой популярностью пользовались рассказы о его подвигах в викингских экспедициях и на службе при византийском дворе. Воинская удача этого конунга вознаграждалась огромными богатствами, а обладание драгоценностями служило залогом верности вождю его дружинников.

И тем не менее во время похода на Англию 1066 г. Снорри пишет, что перед битвой при Стэмфордбридже, в которой решился исход этого предприятия войско Харальда было разбито, и он пал на поле боя , под Харальдом неожиданно упал конь. Конунг, вставая на ноги, сказал: «Падение — знак удачи в поездке! Датский конунг Свейн, потерпев поражение в битве с норвежцами, явился под чужим именем он назвал себя Vandrar — Находящийся в беде к ярлу Хакону и просил помочь ему спастись. Ярл послал его к своему другу, бонду Карлу, и тот хорошо его принял. Карл узнал конунга, но не подал вида, жена же его, не ведая, кого она принимает, стала распространяться о том, что у них, дескать, несчастливый конунг, хромой и трус к тому же. Vandrar возразил ей: если конунг невезучий в битвах, это не значит, что он трус. Трусость — личное качество, тогда как везение, счастье не зависят от одного человека и могут ему изменить, несмотря на волю и мужество.

Трус достоин лишь презрения, а человек, от которого отвернулась судьба, заслуживает сочувствия и может рассчитывать на помощь, ибо утрата удачи ставит его в трудное положение на что и указывает принятое Свейном прозвище. Счастье может еще и вернуться. Когда жена Карла отняла у гостя полотенце, серединою которого он вытирал руки, обвинив его в грубых манерах, конунг воскликнул: «Я еще возвращусь туда, где смогу вытирать руки серединою полотенца! Остается добавить, что, когда Свейн вновь утвердился на датском престоле, он наградил Карла и сделал его «большим человеком», но отказал в просьбе оставить при нем прежнюю жену, сказав, что даст ему лучшую и более умную. Везение достойного человека никого не удивляет, но иногда оно выпадает на долю недостойного. Так, во всяком случае, рассуждает Олав Харальдссон в сцене крещения своего сына. Ребенок родился у служанки, но приближенные конунга знали, кто мог быть его отцом. Наутро конунг упрекал Сигхвата, что он окрестил ребенка без его ведома, выбрав имя, не принадлежавшее к числу родовых имен королевской семьи.

А именам скандинавы придавали огромное значение. Сигхват возразил: он назвал мальчика в память Карла Великого, которого считают величайшим в мире человеком. Конунг сказал: «Ты удачливый человек, и неудивительно, когда удаче сопутствует мудрость. Странно, однако, что иногда удача сопутствует глупцам и неумные советы оборачиваются удачными». Конунг был очень доволен, ибо имя, которое носил такой человек, как Карл Великий, сулило ребенку удачу, и Сигхват остался в милости 40, гл. Ярл Хакон, одно время правивший Норвегией в конце Х в. Видимо, существовали средства воздействия на судьбу, или, лучше сказать, средства, способствовавшие ее выявлению. Но впоследствии ярлу перестало везти, и он погиб жалкой смертью от руки собственного раба, который зарезал его в яме в свинарнике, куда они вместе спрятались от конунга Олава Трюггвасона.

Ярл Хакон вызвал ненависть бондов и утратил всякую популярность из-за своей развращенности, толкавшей его на захват чужих жен и дочерей. Однако главную причину «не-счастья» Хакона сага приписывает тому, что «наступило время, когда язычество и идолопоклонство были осуждены и на их место шли святая вера и правильные обычаи» 41, гл. Судьба, всесильная, по мнению Снорри Стурлусона, в эпоху язычества, утрачивает свое могущество перед лицом христианства. Как видим, ему известны и «субъективные» и «объективные» условия действия судьбы, но, признавая превосходство христианского божественного провидения над языческой судьбой, удачей, он по-прежнему придает ей самое серьезное значение. Новые оттенки в понимании судьбы мы встречаем в «Саге об Олаве Святом». Удачи этого конунга в первый период его правления контрастируют с неудачами последних лет жизни. Как пишет Снорри, во время пребывания в изгнании Олаву приходило в голову, что в течение первых десяти лет правления все ему удавалось и шло хорошо, а потом все стало трудно и пошло плохо. С этими сомнениями пребывавший в нерешительности конунг часто обращался к Богу.

Здесь дана обобщенная характеристика отношений Олава с судьбой и, как это часто встречается в тексте «Саги об Олаве Святом», идея судьбы упомянута в связи с именем Бога, — тем самым ей придается до известной степени новое истолкование. Hamingja отчасти утрачивает свое самостоятельное значение, превращается в божье благословение, в функцию провидения. Но подобная интерпретация удачи не так уж характерна для «Круга Земного». Сам Снорри не очень-то четко различает удачу в языческом понимании и удачу, ниспосылаемую богом христиан. Глубокой трансформации это понятие не переживает. Однако поскольку понимание судьбы до некоторой степени видоизменено под влиянием христианской идеологии, удача уже не является чем-то не нуждающимся в дальнейшем объяснении и обосновании, — она оказывается зависящей от воли божьей даже в тех случаях, когда ее нехристианская природа достаточно очевидна. Решение спора о принадлежности пограничных территорий метанием игральных костей именно так уладили распрю государи Швеции и Норвегии не имеет ничего общего с христианством. Тем не менее Олав Харальдссон бросил кости со словами: «Для моего Господа Бога пустяк повернуть кости» — и выиграл!

Максимально сближены понятия удачи и божьей воли и в речи Олава Харальдссона перед своим войском перед битвой при Стикластадире. Приведенных данных достаточно для того, чтобы не оставалось сомнений: эти понятия — судьба, удача, счастье — играют огромную роль в сознании скандинавов и в большой мере определяют их отношение к действительности, их поведение и этику. Несмотря на христианское влияние, затронувшее и представления о судьбе, по сути своей эти представления мало изменились. Христианизация не сопровождалась радикальной перестройкой языческого миропонимания.

Но и тяжбы, как они описываются в «родовых сагах», были, по выражению одного исследователя, лишь «стилизованной местью». Тяжбу вел не судья, не представитель государства — такого представителя и не могло быть, — а сами тяжущиеся стороны. Поэтому исход тяжбы обычно определялся реальным соотношением сил, а не большей или меньшей обоснованностью иска. Не случайно тяжба на тинге иногда превращалась в настоящее сражение, как это произошло в «Саге о Ньяле».

Наконец, привести приговор в исполнение должен был сам истец или тот, кто за это по тем или иным причинам брался, иначе приговор оставался пустым словом. Таким образом, самопомощь господствовала и в тяжбе. Для того чтобы кровавая месть была эффективной формой самопомощи, она должна была быть долгом, т. Поэтому убийство в силу долга мести — это совсем не то, что месть в современном значении этого слова. Выполняя долг мести, человек не задумываясь рисковал собственной жизнью или жизнью близких, совершал далекие и трудные поездки, проявлял огромную выдержку, выжидая удобного случая, иногда в продолжение многих лет. В «родовых сагах» описываются случаи такой затяжной мести. Быстрое осуществление мести или ее осуществление в состоянии аффекта считалось плохим выполнением долга. Напротив, чем более долгим было выжидание удобного случая, чтобы осуществить кровавую месть, чем больше выдержки проявил при этом человек и тем самым чем меньше он был в состоянии аффекта во время ее осуществления, тем лучше было выполнение долга.

Когда аффект отсутствовал, выполнение долга выступало, так сказать, в чистом виде. Таким образом, убийство из мести вовсе не было проявлением жестокости, тем более что оно, как правило, было аналогично честному и открытому бою: убитым мог быть только мужчина, но не женщина или ребенок, удар наносился открыто, не со спины или прикрытия, и днем, а не ночью, и было принято, чтобы совершивший убийство сразу же сам объявлял кому-нибудь о случившемся. Раз убийство из мести осуществлялось независимо от чувств того, кто убивал, или даже вопреки им, кровавая месть могла быть направлена не на самого обидчика, а на его родича, домочадца или сторонника. Выбор того, кто становился объектом кровавой мести, определялся не его участием в нанесении ущерба, а его весом в глазах других людей, его опасностью в будущем или просто случайностью. Таким образом, кровавая месть могла быть направлена на человека, по отношению к которому у того, кто ее осуществлял, не было никакого чувства обиды, гнева или ненависти. Важно было, чтобы общее количество убитых в распре оказалось с той и другой стороны одинаковым. Поэтому, если распря кончалась мировой, то производился расчет: убийство такого-то идет за убийство такого-то, рана такого-то — за рану такого-то и т. Разное число убитых и раненых могло быть компенсировано вирой.

Поскольку кровавая месть была долгом, то естественно, что она представлялась благом и подвигом. Она была лучшим удовлетворением оскорбленного и лучшей почестью убитому. Убийство из мести воспевалось в стихах, и она — одна из главных тем «родовых саг». В литературе о «родовых сагах», как правило, молчаливо предполагается, что две формы правды о прошлом, характерные для сознания современного человека, — правда художественная и правда историческая — существовали и в сознании людей древнеисландского общества. Концепции развития «родовых саг» и оценки сущности каждой из них обычно сводятся к такому подведению под одну из двух привычных для современного человека рубрик. В соответствии с этим рассказываемое в саге толкуется одним из трех способов: либо как историческая правда, и тогда сага анализируется методами исторической науки — устанавливается хронология событий, описываемых в саге, проводится сопоставление с показаниями других источников и т. Приписывая наши представления о литературных жанрах людям древнеисландского общества, современные исследователи обычно считают «родовые сага» чем-то так же четко отграниченным, как и литературные жанры нашего времени, и нередко противопоставляют эти саги как «художественную литературу» некоторым другим сагам как «исторической литературе». Однако ничего подобного такому делению не существовало, конечно, в представлении средневекового исландца.

Ни «родовые саги», ни «королевские саги», ни «саги о древних временах» все эти названия возникли только в новое время не осознавались как особые жанры. Это сказывается, в частности, в том, что в рукописях они нередко расположены вперемежку, а также в том, что в «родовых сагах» нередко встречаются вкрапления, ничем не отличающиеся от «саг о древних временах» или «королевских саг», а в «королевских сагах» — вкрапления, ничем не отличающиеся от «родовых саг» или «саг о древних временах». Исследователи «родовых саг» уже второе столетие колеблются между «теорией книжной прозы» и «теорией свободной прозы» см. Слабая сторона «теории свободной прозы» — это, конечно, то, что она предполагает, с одной стороны, существование «записывателей», аналогичных современным собирателям фольклора, а с другой стороны, — в отношении устных саг — «авторов», аналогичных современным авторам. Но «теория книжной прозы» в еще гораздо большей мере игнорирует характер авторства в «родовых сагах». Она предполагает известным то, что не может быть сколько-нибудь точно известно, — размеры авторского вклада в саге — и неизвестным то, что прекрасно известно, — форму «устной традиции, послужившей источником письменной саги» так сторонники «теории книжной прозы» называют устную сагу. Очевидно, что, будучи синкретической правдой, эта устная традиция не могла не быть повествованием с большей или меньшей примесью скрытого вымысла, т. Сторонники «теории книжной прозы» говорят: надо исследовать только то, что известно, и игнорировать то, что неизвестно.

Тем самым они, по существу, предлагают игнорировать происхождение письменной саги вообще. Особое внимание они уделяют датировке отдельных саг, т. Это последнее различие они совершенно не замечают: слишком уж оно очевидно. Между тем в области датировки отдельных саг современным исследователям обычно не удается достигнуть достаточно убедительных результатов. Дело в том, что критерии, используемые в датировке «родовых саг», — заимствование из других письменных саг, упоминание лиц или событий, позднейших по сравнению с тем, о чем рассказывается в саге, и прочие «отражения времени написания» в саге, большая или меньшая «зрелость стиля» и т. А заимствования из других письменных саг самый популярный критерий для датировки саг предполагает, кроме того, что автор саги был не только писателем-профессионалом, но и еще литературоведом-профессионалом или саговедом? Но еще гораздо менее убедительных результатов достигают исследователи, пытающиеся определить, кто был автором той или иной «родовой саги». Это и понятно: ведь такие попытки целиком основаны на молчаливом допущении, что у каждой из этих саг был совершенно такой же автор, как и у литературных произведений нашего времени, т.

Недопущение это находится в вопиющем противоречии со всем, что известно об авторах в отношении «родовых саг», и, в частности, с тем, что неизбежно обнаруживается в исследованиях, основанных на этом допущении. Группу, отличную от «родовых саг», образуют саги о событиях более недавнего прошлого по отношению ко времени написания , чем то, которое описывается в «родовых сагах». Большая часть таких саг собрана в компиляции, которая называется «Сага о Стурлунгах» Стурлунги — знатный исландский род, к которому принадлежал, в частности, Снорри Стурлусон. В «Саге о Стурлунгах» рассказывается о событиях с 1117 по 1266 г. Название это, однако, — недоразумение. В сагах этих описывается отнюдь не эпоха, современная их написанию, как в реалистических романах Нового времени, а просто более недавнее прошлое, чем то, которому посвящены «родовые саги». Эти саги могут быть и рассказом очевидца. Тем не менее они о прошлом, а не о настоящем.

Правда, автор реалистического романа о современности тоже может иметь в виду то, что «случилось в недавнем прошлом». Но ведь роман — художественная, а не синкретическая правда, и время в нем фиктивное, параллельное реальному историческому времени. Автор романа, говоря «случилось в недавнем прошлом», вовсе не имеет в виду, что описываемое действительно случилось в прошлом, а только, что оно могло бы случиться в настоящем. Между тем в эпоху, когда писались саги, такого повествования о настоящем вообще не могло быть, и это одно из наиболее заметных различий между нашими современными и древнеисландскими представлениями о литературе. Вымысел правдоподобный, но сознательный и рассчитанный на то, что он будет осознан, приобрел права гражданства в Европе только в романе из современной жизни, т. Еще позднее правдоподобный, но сознательный вымысел появился в повествовании о прошлом, возник исторический роман. Развитие истории как науки и реалистических романов из современной жизни сделали возможным его появление. Таким образом, необходимой предпосылкой для исторического романа были не только исторические «не романы», т.

В историческом романе обращение к прошлому обусловлено тем, что вымысел уже давно стал в литературе сознательным и в частности уже давно применяется в реалистическом изображении современности. В сагах, наоборот, обращение к прошлому обусловлено тем, что художественный вымысел еще не был сознательным и поэтому не мог применяться к изображению современности. От «родовых саг» «Сага о Стурлунгах» отличается большей фактографичностью — одних имен в ней свыше трех тысяч на девятистах страницах. Поэтому многие считают, что она — «историческая литература», тогда как «родовые саги» — «художественная литература». Делая отсюда все выводы, некоторые ученые считают даже, что, с одной стороны, все диалоги в «Саге о Стурлунгах» — а их там очень много — это исторические факты, а с другой стороны, что персонажи «родовых саг» — это художественное изображение известных нам из «Саги о Стурлунгах» людей XII—XIII вв. Содержание и «родовых саг», и «Саги о Стурлунгах» — распри между исландцами в прошлом. И в тех, и в других сражения и убийства образуют драматические вершины, которым предшествуют вещие сны, предвестия и т. И в тех, и в других цитируются строфы, о которых утверждается, что они сочинены персонажами саги.

И те, и другие содержат ссылки на устную традицию вроде «рассказывают», «правдивые люди говорят» и т. И в тех, и в других приводятся генеалогии и другие сведения, которые явно не выполняют никакой художественной функции. Одинаковы в них трафаретные выражения и стереотипные описания ранений и убийств. Есть в «Саге о Стурлунгах» и скрытый вымысел, и притом такого же характера, что и в «родовых сагах»: скрытый вымысел, конечно, — все диалоги, а также предвестия, предчувствия и вещие сны, предшествующие драматическим событиям, строфы, сказанные потусторонними персонажами, привидевшимися кому-то во сне таких строф немало в «Саге о Стурлунгах» и т. Правда, в «родовых сагах» больше эпической стилизации и драматизации событий, т. Но различие в количестве вымысла в «родовых сагах», т. Поскольку вымысел был скрытым, он не мог быть заметен исландцу XIII в. Для него и «родовые саги», и «Сага о Стурлунгах» были просто сагами, т.

Естественно, однако, что количество вымысла в саге прямо пропорционально времени между событиями, описываемыми в ней, и временем ее написания, поскольку в устной традиции — а наличие той или иной устной традиции в основе письменных саг не подлежит сомнению — количество скрытого вымысла должно было увеличиваться по мере того как события становились более удаленными во времени и, следовательно, менее известными, иначе говоря, по мере того как возможность принять вымысел за правду увеличивалась, а возможность заметить вымысел уменьшалась. К сагам о недавнем прошлом относятся и так называемые «саги о епископах» или «епископские саги». В Исландии было два епископства — в Скальхольте, на юге Исландии, и в Холаре, на севере страны. После того как в 1199 г. Так возникла первая епископская сага «Сага о Торлаке Святом». Затем была написана сага о холарском епископе Ионе Эгмундарсоне, который был объявлен святым в 1201 г. Позднее были написаны саги о других исландских епископах, в том числе о Гудмунде Арасоне, епископе, который сыграл большую роль в распрях эпохи Стурлунгов сага о нем входит в состав «Саги о Стурлунгах». В «епископских сагах» рассказывается об исландской церкви, выступающей в лице ее главы — епископа.

Но церковь в Исландии была ближайшим аналогом государства. Поэтому в «епископских сагах» охват действительности становится, по сравнению с «родовыми сагами», менее полным, более выборочным. Вместе с тем, поскольку в «епископских сагах» говорится о недавнем прошлом они охватывают период от около 1000 до 1340 г. Но основная особенность «епископских саг» — это тенденция выдавать за правду то, что было в интересах церкви. В «Саге о Гудмунде Арасоне» есть такое наивно откровенное обоснование этого нового вида правды: «Все люди знают, что все то хорошее, что говорится о боге и его святых — это правда, и поэтому хорошо верить хорошему и плохо верить плохому, хотя бы оно и было правдой, и всего хуже верить тому, что плохо солгано». Другими словами, правда — это то, что выгодно для церкви. Наиболее явное проявление нового вида правды — это так называемые «чудеса» по-исландски jarteikn, буквально «знак, знамение». Перечни их обычно включаются в издания «епископских саг», и они обильно представлены и в самих этих сагах.

Рассказы о том, как исполнялись желания всякого, кто обращался за помощью к святому, — слепой прозревал, глухой обретал слух, калека исцелялся от увечья, рана исчезала мгновенно, тяжелобольной выздоравливал, и при этом от него распространялся чудесный аромат, и даже мертвый оживал, — выдавались за правду потому, конечно, что верить в них казалось чем-то хорошим, а не верить — чем-то плохим. Иначе говоря, назначение этих рассказов заключалось в прославлении церкви и ее святых. Этот новый вид правды — так сказать, «церковная правда», или, поскольку в Исландии церковь была зарождающимся государством, «государственная правда», — был, конечно, большим регрессом по сравнению с синкретической правдой «родовых саг». В этих сагах гораздо более неправдоподобного, чем в «родовых», в них много сказочной фантастики, и это, очевидно, объясняется тем, что события, описываемые в саге, тем меньше подчинялись требованиям правдоподобия, чем больше они были удалены от настоящего. Характерно, что в «сагах о древних временах» встречаются заверения авторов в том, что рассказ, несмотря на кажущееся неправдоподобие, правдив, так как в далекие времена люди были крупнее и сильнее и вообще жизнь подчинялась другим законам. В романе — будь то роман из современной жизни, исторический роман из жизни любой эпохи или даже фантастический роман из жизни будущего — события могут трактоваться в принципе в одной и той же манере, т. Между тем для древнеисландских саг характерно, что определенная трактовка того, о чем повествуется, полностью обусловлена тем, когда произошло то, о чем повествуется. С точки зрения современного литературоведения «саги о древних временах», «родовые саги» и «Сага о Стурлунгах» — это три различных жанра.

Для каждой из этих трех разновидностей характерна специфическая манера, грубо говоря, — авантюрно-сказочная, драматико-реалистическая и протокольно-натуралистическая. Но с точки зрения исландца XIII в. Различным осознавалось только время, когда произошли события в этих сагах, — далекое, менее далекое и недалекое прошлое. Время, таким образом, было хотя и единым, но неоднородным на своем протяжении. Далекое прошлое, или периферийное время, было временем, когда неправдоподобное было возможным. Но именно в силу этого нет четкой границы между «сагами о древних временах» и так называемыми «лживыми сагами», обширной группой, которая объединяется только тем, что входящие в ее состав произведения не претендуют на то, что они — правда. Название «лживые саги» распространяют нередко и на «саги о древних временах» или, во всяком случае, на большинство из них. Те из этих саг, в которых находят какое-то отражение походы викингов, называются также «викингскими», а те из них, которые всего ближе к иноземным рыцарским романам, — «рыцарскими».

Все эти саги вместе называются также «мифогероическими». Можно их назвать также «романическими», и, пожалуй, это последнее название всего лучше передает их сущность. Наиболее знаменитые из «саг о древних временах» и, по-видимому, отражающие наиболее раннюю стадию их развития основаны на древних героических сказаниях или древних героических песнях. Но героические сказания, как и героические песни, — это хранившаяся в устной традиции синкретическая правда о далеком прошлом. Поэтому и саги, основанные на них, вероятно, тоже в какой-то мере принимались за правду. Самая знаменитая из саг этого рода — «Сага о Вёльсунгах». Она возникла, по-видимому, в середине XIII в. В большей своей части она — прозаический пересказ героических песней, совершенно аналогичных тем, которые представлены в рукописи «Старшей Эдды», т.

Сага эта позволяет восстановить предположительно, правда содержание и тех героических песней, которые были в рукописи «Старшей Эдды» на месте лакуны см. Поэтому «Сагу о Тидреке» относят обычно к «переводной литературе», а не к «сагам о древних временах». Изобилующая сказочными мотивами «Сага о Хрольве Жердинке», несомненно, в какой-то мере основана на древних датских героических сказаниях. На героических песнях и сказаниях разного происхождения основана в значительной своей части «Сага о Хейдреке» она называется также «Сагой о Хервёр и конунге Хейдреке». Эта возникшая в середине XIII в. Исследователи, как правило, относят эту песнь к самому древнему слою эддической поэзии, и поэтому она обычно включается в издания «Старшей Эдды». Другие стихотворные вставки в этой саге — «Загадки Хейдрека», «Предсмертная песнь Хьяльмара» и «Песнь Хервёр» — считаются подражаниями эддическим песням. Такие эддические стихи есть и в некоторых других «сагах о древних временах», и это свидетельствует о том, что «саги о древних временах» считались в чем-то аналогичными древней героической поэзии.

Однако в большинстве «саг о древних временах» никакая основа из синкретической правды не прощупывается. Сказочная фантастика в них господствует. Герой сражается с великанами и прочими сверхъестественными существами, добывает клад из могильного кургана, прибегает к помощи волшебного меча или других заколдованных предметов, всегда одерживает победу, несмотря на превосходство его врагов, и в конце концов, несмотря на козни злой мачехи или других злых существ, в жены ему достается «королевская дочь. Однако что касается тех «саг о древних временах», которые называются «викингскими», то сказочная фантастика, не связанная ни с какой определенной эпохой или страной, как правило, все же не исчерпывает их содержания. Нередко в них находит отражение, хотя и преломленное сквозь призму волшебной сказки, скандинавская действительность эпохи, непосредственно предшествовавшей заселению Исландии, — походы и быт викингов, скандинавское язычество, родовые и племенные распри. Действие в этих сагах обычно локализовано в реальном мире — Норвегии, Швеции, Дании, Англии или на каком-то неопределенном «востоке». Обычно в них упоминается значительно больше имен и названий, чем это необходимо в волшебной сказке, и многие из героев — реальные исторические лица. Вообще в «викингских сагах» есть кое-что общее с «родовыми сагами».

В них немало генеалогий фантастических, правда, и распри играют в них немалую роль. Саги эти, как правило, и по рыхлости своей композиции ближе к «родовым сагам», чем к волшебной сказке с ее композиционной стройностью: они обычно состоят из механически нанизанных трафаретных эпизодов, таких как битва с великаном, встреча с мужелюбивой великаншей, сражение с викингами, поединок с берсерком и т. Характерно также, что когда в «родовой саге» действие переносится в эпоху, предшествующую заселению Исландии, то она тем самым превращается в «сагу о древних временах»: появляются сказочные мотивы, правдоподобие исчезает, масштабы делаются фантастическими, и даже стиль меняется — предложения становятся более округленными, но менее содержательными. Таким образом, «родовая сага» и «сага о древних временах» — это как бы результат наложения одной и той же сетки на две различные действительности — прошлое в Исландии и далекое прошлое вне Исландии. К «сагам о древних временах», в которых не прощупывается никакой исторической основы, относятся «Сага о Хрольве Пешеходе» ее герой носит имя знаменитого викингского вождя, завоевавшего Нормандию, т. Самые знаменитые из «саг о древних временах», не имеющих исторической основы, это «Сага об Одде Стреле» и «Сага о Фритьофе». Сюжет первой очень похож на сказание о вещем Олеге. Вёльва предсказала Одду, что он погибнет от своего коня, и, хотя Одд сразу же убивает его и глубоко зарывает в землю, когда через триста лет Одд возвращается на родину, он умирает от укуса змеи, выползшей из черепа его коня.

Этот странствующий сюжет представлен и в других литературах в частности, в английской. Сюжет этой саги — сентиментальная история любви доблестного Фритьофа к добродетельной Ингибьёрг, с которой Фритьоф после преодоления всех препятствий в конце концов благополучно соединяется. Уже в самом сюжете «Саги о Фритьофе» очевидно влияние рыцарских романов с характерной для многих из них сентиментальной трактовкой романических отношений. Влияние куртуазной идеологии заметно и во многих других «сагах о древних временах», даже в тех, которые основаны на древних героических песнях. Герои в таких сагах нередко являют пример рыцарского служения даме и куртуазного обхождения. Но влияние куртуазной идеологии всего сильнее в тех «лживых сагах», в которых персонажи носят не скандинавские, а различные иноземные имена, и в которых скандинавская действительность не находит никакого отражения.

Новости что такое сага в литературе

От саги к роману

Введение в концепцию саги

Понятие сага и ее влияние на развитие сюжетов.

Что такое правда?

Введение в концепцию саги

«Сага о Форсайтах»

Что такое правда?

Что такое САГА простыми словами

Литературный ликбез 8

Сага в литературе: сущность и особенности

Похожие новости: