Новости парижский мир 1814

ПАРИЖСКИЙ МИР 1814 подписан 18(30) мая Францией и странами — участниками 6-й антинаполеоновской коалиции — Россией, Великобританией, Австрией и Пруссией; позднее присоединились Испания, Швеция и Португалия.

Забытые русские герои. Взятие Парижа 19 марта 1814

20 ноября 1815 года в Париже был подписан новый договор между Францией и участниками 7-й коалиции, условия которого оказались более тяжелыми для Франции, чем по договору 1814 года. К началу кампании 1814 г. в войсках союзников насчитывалось около 460 тыс. человек, в том числе свыше 157 тыс. русских. 31 марта 1814 года русские войска торжественно вступили в сдавшийся Париж.

31 мая 1814 года – памятная дата военной истории России. Подписан Парижский мирный договор

Парижский мирный договор 1814 г. подписали страны-участницы, входящие в Шестую антифранцузскую коалицию, с Людовиком XVIII, представлявшим французское государство. Парижский мирный договор 30 мая 1814 года не предусматривал начисления контрибуции. Русские войска вступили в Париж и восстановили на французском престоле прежнюю династию Бурбонов. Высочайшій Манифестъ о заключеніи мира съ Франціею (1814 г., Маія 18). 1814 г. – подписание Наполеоном в Фон-Тен-Бло отречения за себя и своего сына. 1 марта 1814 года между Россией, Австрией, Пруссией и Англией был подписан так называемый Шомонский трактат, содержавший предварительные условия мира.

30 мая 1814 был заключен Парижский договор — Россия завершила Наполеоновские войны

Тюлар: "Начиная с 1808 года, буржуазия мечтала отделаться от своего "спасителя", который перестал ее устраивать, однако не решалась на изменения, способные ущемить ее интересы. Неблагодарность умерялась трусостью. Поражения наполеоновской армии стали для буржуазии тем предлогом, которого она долго ждала. Нотабли были не в состоянии собственными силами свергнуть императора, они нуждались в помощи извне"7. Окончательное падение построенного им имперского здания произошло не только вследствие военных успехов союзников. Очень важный вывод в свое время сделал Ч. По его мнению, "империя разрушалась изнутри в той же мере, в какой она терпела поражения извне"8. На окончательное решение повлияли даже не наспех организованные демонстрации роялистов или мастерство закулисных интриг аморального и хитроумного ренегата Талейрана, а мнение представителей французской буржуазии, выраженное генеральным советом Департамента Сены то есть Парижа.

Этот государственный орган первым заявил о неподчинении власти Наполеона и выступил за восстановление старой королевской династии. Благодаря манипуляциям Талейрана 20 марта 1 апреля 1814 года созвали заседание Сената, который проголосовал за создание Временного правительства пять членов во главе с Талейраном , и на следующий день провозгласил смещение с трона Наполеона и членов его семьи. По словам Т. Ленца: "Палаты поймали его на слове в 1814 году, когда проголосовали за отрешение его от власти за то, что он "разорвал пакт, который связывал его с французским народом""9. Но это юридические тонкости, используемые роялистской оппозицией, большинству были малопонятны. Династия Бурбонов была восстановлена на троне благодаря усилиям этих двух вышеупомянутых государственных органов Франции. В целом же для французской нации в этом вопросе была характерна усталость от войн, полное равнодушие и крайняя апатия.

Легитимность режима Необходимо признать: Александр I легко дал себя убедить Талейрану, что Франция жаждет Бурбонов, не имевших социальной опоры в стране. Восстановление королевской власти было на руку старой лисице Талейрану, а буржуазия согласилась терпеть уже почти забытую династию. Союзникам в целом было не с руки провозглашать низвержение Наполеона или призывать на трон Бурбонов, хотя это был вопрос уже почти решенный. Это сделали сами французы. Листок "Новости из армии" с условиями капитуляции Парижа и с декларацией союзников. Да и дальнейшие события играли на руку Бурбонам. После первого отречения Наполеона в пользу сына маршал О.

Вьесс де Мармон по предварительной договоренности с союзниками увел свой корпус из-под Фонтенбло и фактически перешел на их сторону. Это предательство Мармона как полагают многие французские авторы поставило крест на достижении возможной договоренности с Александром I о регентстве Марии-Луизы. У французских генералов-переговорщиков был выбит важный козырь - их утверждение, что армия всецело поддерживала Наполеона Бонапарта. После этого события уже не имелось веских аргументов в пользу прав Римского короля и Марии-Луизы. Поэтому Александр I объявил уполномоченным Наполеона, что данные обстоятельства заставили его отказаться от плана регентства, трон будет отдан Бурбонам, а Наполеон должен подписать безусловное отречение. Фактически у французского императора уже не оставалось выбора и 26 марта 7 апреля 1814 года он написал своим торопливым и неразборчивым почерком текст своего отречения: "Ввиду того, что европейские державы заявили, что император Наполеон является единственным препятствием на пути установления мира в Европе, император Наполеон, храня верность своим клятвам, заявляет, что отрекается лично и от имени своих детей от тронов Франции и Италии, ибо нет такой жертвы, даже если речь идет о его жизни, которую он не принес бы в интересах Франции"10. По мнению Д.

Ливена, "действия Александра I в Париже увенчались крупным успехом. Он очаровал французов, соответствовал своим союзникам и установил в Париже такой режим, у которого были наибольшие шансы сохранить легитимность, соглашаясь на длительный мир"11.

К счастью, пророчества великого полководца не сбылись. Заграничный поход русской армии оказался успешным. Прежде всего, потому, что два первых были отображены в бондарчуковских экранизациях бессмертного романа Льва Николаевича Толстого «Война и мир», да и сам роман многие наши соотечественники, коим за сорок, читали. Про Ватерлоо был также снят Бондарчуком фильм, правда, похуже. Шведская эстрадная группа «Абба» в свое время пела популярнейшую песню «Waterloo».

К тому же, запоминается, что это было последнее сражение великого императора Франции. Битва под Лейпцигом О Лейпцигской битве, возможно, и помнят, что это была «Битва народов», но кто там сражался и как развивались события — это уже для среднестатистического россиянина многовато, а житель Европы или Америки, загрузив свои мозговые файлы информацией об этом событии мировой истории, вообще рискует перегреть и перенасытить извилины. Между тем, по своему значению, это была одна из важнейших битв эпохи наполеоновских войн, а по количеству погибших — самая кровопролитная. В «Битве народов» сражалось максимальное количество человек — с обеих сторон в общей сложности полмиллиона, что по тем временам было непревзойденным рекордом. И войска Наполеона , в основном — французы и поляки, потеряли доселе неслыханное количество убитых и раненых. Потерпев поражение под Лейпцигом, Наполеон в дальнейшем не одержал ни одной победы. Об этой битве мы знаем, что русские войска «тоже в ней участвовали».

Но нам неплохо бы знать и то, что среди множества народов, дравшихся на огромном пространстве вокруг Лейпцига, русских было больше всего — 127 тысяч. При 65 тысячах австрийцев и 90 тысячах пруссаков. Войска коалиции состояли из четырех армий, которые с северо-запада и юго-востока наступали на Лейпциг, занятый Наполеоном. А вот как выстраиваются все участники «Битвы народов» по своему количеству от наибольшего к наименьшему: русские, французы, австрийцы, пруссаки, поляки, шведы, итальянцы, бельгийцы, голландцы и другие. Таким образом, основными действующими лицами сражения вновь, как и при Бородине, являлись русские и французы. Как и год назад, все решалось между ними. Почему же тогда Лейпцигское сражение менее известно у нас, чем Бородинское?

А к нему в нашей истории, особенно советского периода, отношение было хуже некуда. Как заклеймил его Александр Сергеевич «плешивым щёголем», «властителем слабым и лукавым», «нечаянно пригретым славой», так и пошло-поехало. В итоге несколько поколений русских людей и на всю военную кампанию 1813—1814 годов смотрели как на никчемную. Дошли, мол, до своей границы, и нечего было в Европу лезть! Можно подумать, что такой самолюбивый вояка как Наполеон смирился со своим изгнанием из России и больше бы не стал к нам лезть! И государь Александр Павлович это прекрасно понимал. Вот ради чего он вынужден был начать «ответный визит».

Во избежание новых больших жертв ему приходилось проливать русскую кровь. Еще одной причиной нашего неблагодарного забвения «Битвы народов» явилось то, что после смерти Кутузова в войсках не было любимца, подобного Михаилу Илларионовичу. Наши главнокомандующие почти все были не русские. Немецкий барон Беннигсен состоял на русской службе с 1773 года. Участник заговора против Павла I, Леонтий Леонтьевич расцвел в ранние годы правления императора Александра. Он проиграл Наполеону битву при Фридланде. С именем Беннигсена связывалось воспоминание о тяжелом отступлении летом 1812 года от Немана до самого Бородинского поля.

После смерти Кутузова весной 1813 года старый генерал вновь стал главнокомандующим русской армией. А в Лейпцигском сражении ему была поручена так называемая Польская армия. Почему «так называемая»? Потому что имя свое она носила лишь номинально. Поляков в ней почти не было, все поляки сражались на стороне Наполеона. Битва под Лейпцигом, А. Государственный музей А.

Пушкина Богемской армией командовал австрийский генерал Шварценберг, хотя на самом деле ее военачальником был герой Отечественной войны 1812 года шотландец Михаил Богданович Барклай де Толли. Во главе Силезской армии стоял прусский генерал-фельдмаршал Гебхард Леберехт Блюхер, за свою отвагу и решительность носивший прозвище «маршал Вперед». Наконец, во главе Северной армии стоял Жан Батист Бернадот, бывший маршал наполеоновской армии, в 1810 году уволенный в отставку. Тогда же шведский ригсдаг единодушно избрал его наследником престола королевства Швеции. У Бернадота были старинные связи со Швецией, он освобождал шведских пленников в Голландии и заслужил любовь шведов. Теперь именно в составе его армии находилось 18 тысяч шведских солдат и офицеров. Армиями Наполеона командовали его любимые маршалы.

С севера Лейпциг прикрывали Ней и Мармон. Мишель Ней, сын бочара, ныне носивший титулы «герцог Эльхингенский» и «князь Московский». Огюст Фредерик Луи Виесс де Мармон — потомственный аристократ, герцог Рагузский, плечом к плечу с Наполеоном начиная с осады Тулона в 1793 году. Во время Русской кампании 1812 года воевал в Испании и Португалии, где шли весьма ожесточенные бои. После Лейпцига ему суждено будет подписать капитуляцию Парижа, перейти на сторону Бурбонов и оставаться с ними даже во время наполеоновских «ста дней». С юга Лейпциг прикрывал самый любимый маршал Наполеона — Иоахим Мюрат, сын трактирщика, а теперь — герцог Клевский и Бергский, король Неаполитанский. В год восхождения Наполеона Мюрат женился на его сестре Каролине.

В 1808 году он залил кровью восставший Мадрид. В 1812-м руководил отступавшей из России «великой армией». На западном участке во главе двенадцатитысячного корпуса дефилировал личный адъютант Бонапарта Анри Грасьен Бертран. Битва началась 4 17 октября в 10 часов утра. Во второй половине дня, в виду успешных действий французов, наступил критический момент. Мюрату удалось смять русско-прусскую линию и обратить ее в бегство.

Венский конгресс 1814—1815. Договор предусматривал восстановление независимости Голландии, Швейцарии, немецких княжеств объединявшихся в союз и итальянских государств кроме земель, отходивших к Австрии. Объявлялась свобода судоходства по Рейну и Шельде. Франции возвращалась большая часть колониальных владений, утраченных ею во время Наполеоновских войн.

Русские взяли Париж, но французы не выучили урок 1814 года 08:51 13. Практически все историки, включая французов, писали о тех днях с удивлением и восхищением относительно поведения русских офицеров, казаков и солдат. Париж самозабвенно гулял!

От Березины до Парижа: зарубежный поход русской армии

200 лет назад русские снова вошли в Париж: 1981dn — LiveJournal Парижский мир 1814. После вхождения союзных войск и последовавшего отречения Наполеона в стане победителей царило благодушие, переходившее в ликование.
Парижский мирный договор. 31 мая 1814 года Парижский мирный договор 1814 г. подписали страны-участницы, входящие в Шестую антифранцузскую коалицию, с Людовиком XVIII, представлявшим французское государство.
Итоги Наполеоновских войн Парижский мирный договор 1814 г. подписали страны-участницы, входящие в Шестую антифранцузскую коалицию, с Людовиком XVIII, представлявшим французское государство.
ПАРИЖСКИЙ МИРНЫЙ ДОГОВОР 1814 31 марта 1814 года русские войска торжественно вступили в сдавшийся Париж.

Париж, 1814. Великий триумф России

Парижский мирный договор 1814, общее название 7 договоров, заключённых между Францией и участниками 6-й антифранцузской коалиции (Австрия. 1 марта 1814 года между Россией, Австрией, Пруссией и Англией был подписан так называемый Шомонский трактат, содержавший предварительные условия мира. Парижский мирный договор установил мир между Францией и Великобританией, Россией, Австрией и Пруссией, которые в марте определили свою общую цель войны в Шомоне.[2] Подписавшие его были. Мирный договор между участниками шестой антифранцузской коалиции (Россией, Великобританией, Австрией и Пруссией), с одной стороны, и Францией — с другой был подписан в Париже 30 мая. Мирный договор между участниками шестой антифранцузской коалиции (Россией, Великобританией, Австрией и Пруссией), с одной стороны, и Францией — с другой был подписан в Париже 30 мая.

Парижский мир император

Такой же пригласительный билет получил и уполномоченный испанский Лабрадор. В назначенный час конференция собралась: за зеленым столом сидели Касльри на председательском месте , Меттерних, Нессельроде и уполномоченные прусские, Гарденберг и Вильгельм Гумбольдт; знаменитый публицист Гёнц вел протокол; для французского уполномоченного оставлено было место между президентом и Меттернихом. Входит Талейран и представляет собранию Лабрадора: уполномоченный младшей линии Бурбонов под крылом уполномоченного старшей. Приступают к делу. Тот подал Талейрану бумагу, скрепленную пятью подписями. Первое, что остановило Талейрана в протоколе, — это слово союзники, как еще продолжали называть себя четыре державы. В Шомоне или Лаоне?

Разве мир не заключен? Разве идет еще война? И против кого? Талейран начал опять читать протокол и через несколько минут проговорил: «Не понимаю». Опять углубился в чтение, и опять восклицание: «Все же ничего не понимаю! Собрались на конгресс для того, чтобы удовлетворить правам всех, и было бы большое несчастье, если бы начали нарушением этих прав; мысль — покончить все, прежде чем конгресс собрался, — для него нова; он думал, что надобно начать с того, чем теперь хотят кончить.

После долгих разговоров разъехались, ничего не решив. Искусный полководец сбил врагов с позиции, заставил их ретироваться в беспорядке. Гёнц записал в своем дневнике: «Вмешательство Талейрана и Лабрадора страшно расстроило и разорвало наши планы; они протестовали против формы, какую мы приняли; они нас отлично отделывали целые два часа; я никогда не забуду этой сцены». Через день, 1-го октября, другая сцена. Талейран был приглашен к императору Александру. Мы видели, какие образовались отношения между императором Александром и новым правительством Франции.

Талейран, чтобы удержать портфель иностранных дел при Людовике XVIII, должен был сообразоваться со взглядами последнего, то есть удаляться от России и приближаться к Англии. Император Александр уехал из Парижа, не простившись с Талейраном, которого это очень обеспокоило; он был дальновиднее своего короля; гнев могущественного императора русского мог быть опасен, и Талейран написал письмо Александру 13-го июня 1814 г. Государь, давно уже важные сношения открыли вам мои сокровенные чувства, ваше уважение было следствием этого; оно меня утешало в продолжение многих лет и помогало мне сносить тяжкие искушения. Я предугадывал вашу судьбу; я чувствовал, что придет время, когда я, оставаясь французом, буду иметь право присоединиться к вашим проектам, ибо они не изменили бы своего великодушного характера. Вы совершенно исполнили это прекрасное предназначение; если я следовал за вами в вашей благородной карьере, то не лишайте меня моей награды; я этого прошу у героя моего воображения и, смею прибавить, у героя моего сердца». Теперь в Вене Талейран опять увиделся с героем своего воображения и сердца, который считал необходимым склонить французского уполномоченного к тому, чтобы он не мешал польско-саксонскому проекту.

Мы оставляем подробности, ибо не знаем, какие жертвы французский дипломат принес точности повествования; существенное заключалось в том, что император высказал решительно свою волю относительно присоединения к России герцогства Варшавского под именем Польши и присоединения Саксонии к Пруссии; высказался, что для исполнения этого он не остановится и перед войною, а Талейран противопоставлял желанию императора права других и обычное великодушие самого Александра. Объяснение не повело ни к чему, разве к большему охлаждению между объяснившимися. Благодаря Талейрану открытие конгресса замедлилось и было отсрочено до 1-го ноября. Французский уполномоченный, верный своим инструкциям, настаивал, чтобы представители всех держав приняли живое участие в конгрессе. Это ему не удалось, но удалось внести в объявление об отсрочке конгресса до 1-го ноября выражение, что конгресс будет руководствоваться началами народного права. По поводу этого выражения был сильный спор: Гарденберг настаивал, что выражение лишнее; само собою разумеется, что конгресс будет поступать на основании народного права.

Так действовал представитель Франции на конференциях, где теперь кроме представителей России, Англии, Австрии, Пруссии, Франции, Испании присутствовали представители Португалии и Швеции. Вне конференций Талейран сближался с представителями второстепенных держав, жаловался им на конгресс, на легкомыслие представителей великих держав, на неприготовленность к решению ни одного важного вопроса, причем выставлял бескорыстие Франции, охранительницы права, защитницы всех утесненных: «Франция не желает для себя ничего, ни одной деревни, — она желает только справедливости для всех; если не будут меня слушать, я выйду из конгресса, я подам протест». В Париже шли дальше: здесь Веллингтон в сношениях с любимцем королевским Блака утверждал, что присоединение Саксонии к Пруссии нисколько не противоречит здравой политике; Блака возражал, что Людовик XVIII никогда не согласится на это присоединение, и внушал, что Саксония — это единственный пункт, через который Англия и Франция могут проводить свое влияние на Север Европы. Когда Веллингтон указывал на возможность войны и на опасность, какою эта война могла грозить Бурбонской династии, Блака отвечал: если Англия не будет против Франции, то нет никакой опасности, и в известных обстоятельствах мир опаснее самой несчастной войны. Открытие конгресса было отсрочено до 1-го ноября именно для того, чтобы дать важнейшим вопросам время созреть для решения. Важнейшим вопросом был вопрос Польский.

После личного свидания с императором Александром, которое не повело ни к чему, Касльри 12-го октября обратился к нему с письменными объяснениями по Польскому вопросу: «Так как я сопровождал ваше величество во время трудной и нерешительной борьбы, то считаю себя вправе особенно сильно желать, чтобы конец дела соответствовал его общему характеру, чтобы ваше величество употребили свое влияние и свой пример для внушения европейским кабинетам, при настоящих великих отношениях, духа примирения, умеренности и великодушия; этот дух один может упрочить Европе спокойствие, для которого ваше величество сражались, а вашему величеству — славу, которая должна окружать ваше имя. Умоляю ваше величество не верить, что я буду смотреть без удовольствия на значительное расширение ваших границ со стороны Польши. Мои возражения касаются только пространства и формы этого расширения. Ваше величество можете получить очень значительный залог благодарности Европы, не требуя от своих союзников и соседей распоряжения, несовместного с их политическою независимостью. Я могу, если нужно, обратиться к прошедшему для доказательства, что я и мое правительство чужды политики, враждебной способу воззрения и интересам России. Мы только что расстались с тяжкою политикой относительно Норвегии; мы долго обрекали себя на эту политику по настояниям вашего величества, чтоб обеспечить вам поддержку Швеции во время войны, чтоб укрепить за вами Финляндию, доставив Швеции в Норвегии соответственное вознаграждение с другой стороны.

Руководимые тем же дружественным чувством своего правительства к вашему величеству, наши министры при Порте Оттоманской содействовали заключению мира между Россиею и Турцией, который доставил вашей империи обширную область. Мир с Персией, доставивший вам важные и обширные приобретения, был заключен вследствие деятельного посредничества английского посланника. Если я упоминаю об этом, то единственно из опасения, чтобы вашему величеству не истолковали дурно моих побуждений в настоящее время, когда я из чувства моих общественных обязанностей к Европе, и особенно к вашему величеству, должен настаивать на изменении, а не на отказе от ваших требований. Дух, с каким ваше величество отнесетесь к вопросу об увеличении вашего государства, исключительно решит, должен ли настоящий конгресс составить счастие вселенной или представить только сцену раздоров, интриг и несдержанной борьбы для приобретения власти насчет принципов. Положение, занимаемое вашим величеством теперь в Европе, позволяет вам сделать все для общего блага, если вы оснуете свое посредничество на справедливых началах, пред которыми преклонится Европа. Есть путь, на котором ваше величество можете соединить наши благодетельные намерения относительно польских подданных ваших с тем, чего требуют ваши союзники и целая Европа.

Они не желают, чтобы поляки были унижены, лишены административной системы, кроткой, примирительной, сообразной с их потребностями. Они не желают, чтобы ваше величество заключили такие условия, которые стесняли бы вашу верховную власть над вашими собственными областями. Они желают только, чтобы для сохранения мира ваше величество шествовали постепенно к улучшению административной системы в Польше; чтобы вы если только не решились на полное восстановление и совершенную независимость Польши избежали меры, которая, при громком титуле короля, распространит беспокойство в России и странах соседних и которая, льстя честолюбию малого числа людей из знатных фамилий, в сущности даст менее свободы и настоящего благоденствия, чем более умеренное и скромное изменение в административной системе страны». К этому письму был приложен меморандум: здесь Касльри указывает, что Россия, Австрия и Пруссия связаны договорами 1813 года, в которых утверждено, что эти три державы разделят между собою герцогство Варшавское, распорядятся им полюбовно. План русского императора — присоединить герцогство Варшавское к русским областям, доставшимся России по трем разделам, и сделать из них отдельную монархию под властью русского императора как польского короля, — этот план распространил волнение и ужас при дворах австрийском и прусском, наполнил страхом все государства Европы. Россия, уже увеличенная Финляндией, Бессарабией, землями персидскими, устремляется на Запад, в сердце Германии, не имеющей с этой стороны оборонительной линии; Россия приглашает поляков соединиться около русского знамени для восстановления их королевства; Россия возбуждает легкомысленный и беспокойный народ к тем внутренним и внешним борьбам, которыми поляки ознаменовали себя в истории.

План русского императора противоречит не только букве, но и духу договоров 1813 года; можно ли предположить, чтобы император Австрийский и король Прусский, уговорившись разделить герцогство Варшавское с Россией, согласились теперь отдать его все России, разрушая собственные границы и оставляя столицы свои беззащитными? Проект русского императора не может быть рассматриваем и как нравственный долг. Если нравственный долг требует, чтобы положение поляков было улучшено таким решительным способом, как восстановление их монархии, то пусть эти дела совершатся по принципу широкому и либеральному; пусть восстановляется нация независимая, а не делается из нее страшное военное орудие в руках одного государства. Такая либеральная мера будет принята с восторгом всей Европой. Правда, это была бы жертва со стороны России по обыкновенным государственным расчетам; но если император русский не готов к такой жертве по отношению к собственной империи, то он не имеет никакого нравственного права делать подобные опыты насчет своих союзников и соседей. Русский император не может надеяться, чтобы уполномоченные Австрии и Пруссии по собственному побуждению, перед глазами Европы предложили покинутие своих военных границ как меру благоразумную и почетную.

Уполномоченные Великобритании, Франции, Испании и, вероятно, других государств, больших и малых, имеют одинаковый взгляд насчет этого проекта. В каком же печальном положении очутится Европа, если его императорское величество не захочет отказаться от своего проекта и решится овладеть герцогством Варшавским против общего мнения? Письмо и меморандум Касльри, быть может без ясного сознания автора, имели способность произвести сильное раздражение. В ответном письме своем 30-го октября император Александр, естественно, обратился к исчислению заслуг Англии в пользу расширения русских пределов и восстановил настоящее значение этих заслуг: «Мы приступаем к рассуждению о будущем, и для этого естественно объясниться насчет прошедшего. Все приобретения, мною сделанные, имеют только оборонительное значение. Если бы во время борьбы на жизнь и на смерть, какую я вел в сердце моих владений, я не был спокоен со стороны турок, то мог ли бы я употребить для продолжения войны все великие средства, которые я ей посвятил, и Европа была ли бы освобождена?

Вы говорите, что Англия согласилась на присоединение Норвегии к Швеции только для того, чтоб обеспечить меня насчет обладания Финляндией. Что касается до меня, то я отправлялся от принципа более великодушного: уговаривая Англию гарантировать Швеции обладание Норвегией, я хотел присоединить Швецию к нашему союзу. Я не мог потерять из виду великие морские выгоды, которые Норвегия доставляла Швеции против меня. Впрочем, моя столица становилась неприступною, а Швеции, более сосредоточенной, нечего было больше бояться. Таким образом, с обеих сторон выигрывали относительно безопасности и все причины распрей и опасений были отстранены. Если уже тут не соблюдены правила равновесия, то не знаю, где их больше после того искать.

Вы видите, милорд, что я очень хорошо понимаю настоящий смысл, в котором вы привели несколько действий вашей политики, и я вовсе не намерен уменьшать достоинство этих действий. Без сомнения, от исхода настоящего конгресса зависит будущая судьба европейских государств, и все мои старания, все мои пожертвования имеют ту цель, чтобы члены нашего союза приобрели размеры, способные поддержать общее равновесие. Я не понимаю, каким образом при таких принципах конгресс может сделаться сценою интриг, вражды и беззаконных усилий для приобретения могущества. Пусть целый мир, который видел мои принципы со времени перехода через Вислу до перехода через Сену, решит, может ли желание приобрести лишний миллион душ или упрочить за собою какой-нибудь перевес одушевлять меня и руководить моими поступками. Чистота моих намерений даст мне силу. Если я стою за порядок вещей, который я хотел бы установить в Польше, так это вследствие убеждения, что его установление послужит к общей пользе.

Такая нравственная политика, какой бы оттенок вы ей ни давали, быть может, найдет ценителей у народов, которым нравится все, что бескорыстно и благодушно». К письму был присоединен меморандум, написанный Чарторыйским; здесь объяснялось, что договоры 1813 года насчет герцогства Варшавского в настоящее время не могут иметь никакого значения, ибо они состоялись в то время, когда Австрия и Пруссия не могли иметь в виду огромных владений, какие достаются им теперь; при этих условиях и Россия получает право требовать большие вознаграждения. В первом договоре 1813 г. Условия последнего договора выполнены. Пруссия получила Данциг с округом, Австрия — Галицию, соляные копи Велички, предместье и уезд Краковский. Страна, которую получит Пруссия для связи между своими древними провинциями, — одна из самых населенных и самых богатых в герцогстве, самая цивилизованная, самая цветущая земледелием и промыслами, наполненная мануфактурами, которых нет в остальных частях.

Выходит, что Австрия возвращает себе кроме трех миллионов гульденов чистого дохода участок, богатый каменноугольными копями и серою, уезд, без которого Краков не значит ничего; следовательно, Россия отказывается в герцогстве от четвертой доли народонаселения и от третьей доли богатств и доходов, приобретает таким образом 2. Можно ли после этого еще более ограничивать русский участок? Можно ли это приобретение назвать громадным, как оно величается в английском меморандуме? Может ли он быть назван значительным и равным в сравнении с участками Австрии и Пруссии, расположенными в странах, наиболее облагодетельствованных природой, обильных источниками промышленности и богатства? Если к этому автор меморандума прибавит картину внутреннего состояния герцогства, разоренного войною, голодом, заразительными болезнями, выселениями, то что останется от его горячих выходок против громадности этого приобретения? Напрасно автор меморандума вопиет, что с присоединением герцогства к России страшная опасность станет грозить беззащитным столицам Австрии и Пруссии.

Достаточно бросить взгляд на карту для убеждения, что эти опасности существуют только в воображении. Защита естественная находится на стороне Австрии, искусственная, посредством крепостей, — на стороне Пруссии, а герцогство, выдающееся между этими двумя государствами, всегда может быть схвачено их армиями. Национальность, которая должна быть возвращена полякам, не представляет никакой опасности; напротив: здесь будет верное средство утишить беспокойство, в котором упрекают поляков, и примирить все интересы. Император носит в себе это убеждение; время и события докажут, что оно основательно. То обстоятельство, что меморандум был написал Чарторыйским, внушило Касльри мысль, что он может бесцеремонно отвечать на него, не нарушая уважения к особе императора. Ответному меморандуму от 4 ноября Касльри представил извинительное письмо к императору: «Я нахожу большое облегчение в мысли, что меморандум, с которым имею дело, не выражает собственных идей вашего императорского величества.

Мои замечания написаны с полною свободой спора, с целью представить пред вашим трибуналом, государь, начала, в которых я не согласен с автором меморандума». Касльри утверждает, что договоры 1813 года, Рейхенбахский и Теплицкий, сохраняют всю свою силу: разве император Австрийский согласился в силу расширения своих владений в Италии отказаться от права быть защищенным со стороны Польши? Разве различные государства, принявшие участие в Парижском мире, назначая По границею Австрии в Италии, думали, что они этим самым уничтожают военную границу между Россией и Австрией со стороны Польши? Касльри настаивает, что нельзя ничего доказывать на основании характера императора: каковы бы ни были добродетели государя, не на личной доверенности, не на жизни одного человека должны основываться свобода и безопасность государств. Потом Касльри указывает на ложные показания, которые позволил себе Чарторыйский: число жителей Варшавского герцогства уменьшено более чем на миллион; доход ее соляных копей для Австрии вместо 300. В заключение Касльри сильно упрекает Чарторыйского за выставленный в меморандуме принцип, что военные издержки могут быть вознаграждаемы земельными приобретениями: великие военные державы, восторжествовавшие в борьбе, должны вспомнить, что они боролись за собственную свободу и свободу Европы, а не для расширения своих владений.

Обращаясь к договорам 1813 года, меморандум говорит, что история дипломатии предоставляет несколько примеров, когда одна из договаривающихся сторон не считала более обязательными для себя договоры по причине совершенной перемены обстоятельств. Сама Англия, основываясь на этом принципе, не сочла себя обязанною исполнять Амьенский договор. Неизменное правило справедливости требует, чтобы выгоды, приобретаемые каждым из союзников при торжестве общего дела, были пропорциональны его усилиям и величине пожертвований. Необходимость политического равновесия предписывает с своей стороны давать каждому государству силу, способную содержать гарантию политических интересов в собственных средствах, какие она имеет, для того, чтобы заставить уважать их. Сообразуясь неизменно с этими двумя принципами, император решился вести войну, вначале один, и продолжать ее посредством коалиции до тех пор, пока общее умиротворение Европы могло опереться на прочные, несокрушимые основания независимости народов и священные права наций. Когда Одер был перейден, Россия сражалась только за своих союзников: для увеличения могущества Пруссии и Австрии, для освобождения Германии, для спасения Франции от бешенств деспотизма.

Если бы император основал свою политику на расчетах частного интереса, то заключил бы мир с Францией в то время, когда армия Наполеона, собранная на иждивение целой Европы, нашла себе могилу в России. Но император воспользовался великодушным порывом своего народа, чтобы сражаться за дело, с которым связаны судьбы всего человечества. Россия давно могла бы дать силу своим правам над страною, завоеванною ее оружием без всякого постороннего содействия; но она постоянно удерживалась от всякого произвольного поступка и отсрочила проект законного увеличения своих владений до того времени, когда все европейские государства, получившие полную независимость, придут рассуждатьо своих интересах и способствовать соглашению интересов союзников. Это время наступило, и союзники, получившие значительное приращение своего могущества, не вправе оспаривать у России того, что она требует не в видах усиления своих средств, но для равновесия Европы. Могущество Великобритании обхватывает весь земной шар: она господствует на океане, распространяется на всех морских берегах, властвует в Индии, предписывает законы Американскому континенту, разрабатывает неистощимый рудник Леванта, держит в своих руках ключи Средиземного моря; нет соперников ее могуществу, морскому и торговому, а ее отношения к Голландии и возвращение курфюршества Ганноверского дают ей прямое и сильное влияние на дела континента. Австрия распространяет свой скипетр и свое влияние на лучшую половину Германии, покрытой развалинами своих древних учреждений; она обладает прекрасными областями Италии, которые были покорены соединенными усилиями великого союза под самыми стенами Парижа; она присоединила к своим обширным владениям провинции иллирийские, которые доставляют ей господство на Адриатическом море и обеспечивают первенствующее влияние в Европейской Турции; по своему настоящему положению в Италии она способна предписывать законы королевствам Неаполитанскому и Сардинскому, могущественно влиять на Швейцарию и охранять против Франции границу альпийскую.

Пруссия берет на себя северную часть великого наследства Германской империи и упрочивает свою власть на Висле, Эльбе и Рейне. Германия получает политическую крепость, какой прежде никогда не имела. Франция, обрезанная вследствие крайностей колоссального честолюбия, без флота и торговли, может надеяться только на мудрость своего правительства. Пиренейский полуостров, истощенный и занятый гибельною борьбой с собственными колониями, не представляет никакой точки опоры. Остается Россия. Что это за увеличения ее владений, которые грозят спокойствию Европы?

Неужели приобретение Финляндии и Бессарабии может подать повод к таким опасениям? Нельзя ли спросить наоборот: неужели Германия или Италия могут обеспечить Россию против враждебных замыслов какой-нибудь державы, которая захочет воспользоваться своими новыми выгодами? Россия может ли льстить себя совершенною безопасностью внутри, если не получит хорошей военной границы и особенно если покинет жителей герцогства Варшавского на жертву отчаянию и прельщению с разных сторон? Для России предмет первой важности — положить конец всем беспокойствам поляков.

После войны был созван Венский Конгресс, на котором прозвучал «Концерт наций». Казалось бы, живи Европа в мире, но это пожелание было не по адресу, и спустя сорок лет объединенные армии Европы, включая французов, направились аннексировать у России Крым. Пришлось опять их обламывать!

И без того страшного истощения сил, которому подвергалась Франция при Наполеоне, неудачи наступательной войны служат дурным приготовлением к войне оборонительной: при потерях материальных дух падает в войске и народе, особенно когда нет убеждения в правде начатой войны; не может быть той свежести и твердости в отпоре, с каким защищается народ, подвергшийся сначала нападению в своей стране. Сюда присоединялась непрочность отношений Наполеона к Франции, недавность власти, которой право основывалось на военной деятельности, военной славе. Как ни чувствителен французский народ к военной славе, но односторонняя деятельность всегда утомляет; и деспотизм может приготовить народ только к неправильным революционным движениям, к деятельности отрицательной, а не к твердой защите существующего. Многие могли чувствовать сильную горечь в сердце при виде нашествия врагов на родную землю; но трудно было с ожесточением отнестись к врагу, пришедшему не по своей вине, пришедшему с требованием мира и устранения человека, при котором мир был невозможен; негодование при виде врагов на родной земле, естественно, отвлекалось от этих врагов и падало на человека, который поднял врагов и не успел защитить от них Францию. Могли вооружиться люди из низших слоев народонаселения, не рассуждая о причинах и следствиях, видя только врагов перед собою; но для этих людей нужны были вожди, а вожди могли явиться из людей того общества, где соображают причины и следствия. При таких-то невыгодных для себя обстоятельствах Наполеон из Фонтенебло отправил Коленкура к императору Александру с мирными предложениями. Император принял посланного чрезвычайно ласково; но тем безотраднее зазвучал спокойный ответ, что союзники не хотят знать Наполеона и ждут, как распорядится Франция насчет своего будущего правительства.

Итак, Франция должна решить свою судьбу; но как она это сделает и способна ли это сделать? Дважды истомленная нравственно, революцией и военным деспотизмом империи, она не имела средств энергически высказаться в пользу той или другой правительственной формы, в пользу того или другого человека. Партия республиканская, пораженная нравственно, потерявшая кредит вследствие неудач революции, была придавлена материально при Наполеоне, и теперь не время было ей подавать свой слабый голос в присутствии соединенных государей Европы. Правительственная форма, существовавшая до сих пор во время империи, терпелась только благодаря личности императора и падала вместе с ним; следовательно, ограниченная монархия была единственною формой, стоявшей на очереди. Но кто будет конституционным монархом Франции? Кандидатство малолетнего сына Наполеона, при регентстве матери, имело большую невыгоду в отсутствии силы и самостоятельности, имело и выгоду, удовлетворяя войско и отнимая у старого Наполеона право беспокоить Францию и Европу. Это кандидатство могло бы пройти, если б было поддержано могущественной партией; но наполеоновская партия была слаба, как побежденная: против империи естественно и необходимо шла сильная реакция; против нее, как обыкновенно бывает, раздавались страшные слова: «Горе побежденным!

Кто же мог быть кандидатом? Старый маршал Франции, теперь наследный принц шведский Бернадот? Но кроме того положения, случайным образом приобретенного, у Бернадота не было никаких других прав против его товарищей. Выбор был крайне трудный, и потому легко было напомнить о себе забытым людям — Бурбонам, старший из которых носил титул французского короля под именем Людовика XVIII. Надежды этого короля оживали при каждом возобновлении борьбы с Наполеоном; и так как борьба давно велась собственно между Францией и Россией, то Людовик XVIII постоянно обращался к русскому императору с просьбою вспомнить о его правах и поднять его знамя, способное помочь России и Европе в борьбе с похитителем французского престола. Но мы видели, что император Александр нисколько не разделял взглядов и надежд представителя старой французской династии и думал, что ее знамя способно не помочь, но повредить России и ее союзникам в борьбе с императором французов. Зло, опасность для Европы состоит не в честолюбии и личных средствах одного человека, а в самой революции.

Если захотят предписать новые законы Франции, то возмутят ее; если объявят, что она вольна сама создать себе правительство, какое хочет, то этим предложится ей анархия. Между двумя означенными опасностями есть верная дорога — противопоставить право насилию, законного государя похищению, более даже, чем похитителю». Людовик обращался в своих письмах к императору Александру: «Monsieur, mon Frиre et Cousin! Дождавшись развязки, Людовик опять написал императору 22-го октября 3-го ноября : «Король Прусский потерпел поражение, Берлин во власти Бонапарта. Чем сильнее опасность, тем нужнее принять против нее средства. Чтоб извлечь из деятельного вмешательства короля то есть Людовика XVIII всю пользу, надобно провести меня во Францию, на берега моего отечества, с войском, достаточным для обеспечения высадки и для поставления опоры моим верным подданным». Александр отвечал: «Несмотря на мое убеждение, что предложенная вами мера могла бы иметь хороший успех, она неудобоисполнима в настоящую минуту по причине позднего времени года и долговременных приготовлений, необходимых для подобной экспедиции».

В 1807 году племянник короля герцог Ангулемский просился волонтером в русскую армию: просьба не была принята. Наступил 1812 год, наступила решительная для всей Европы борьба между Россией и Францией; Бурбоны опять напомнили о себе. Император отвечал 9-го октября : «Я бы принял ваше предложение, если бы замышлял высадку на французские берега; но из Англии это сделать удобнее». Армия Наполеона исчезла в России, Александр перешел за границу для окончания борьбы; Людовик XVIII возобновил свои домогательства под благовидным предлогом, 14-го февраля 1813 года он написал императору Александру из Гартуэля: «Жребий войны отдал в руки вашего императорского величества более 150. Мне нет нужды до того, под какими знаменами они шли: они несчастны, и я вижу в них только детей моих; поручаю их щедротам нашего императорского величества». После этого нежного введения король приступает к делу, просит императора объявить себя за Бурбонскую династию во Франции и предлагает высадку в Нормандию, 26-го марта 7-го апреля другое письмо, в котором король просит позволения герцогу Ангулемскому приехать в русскую армию. Ответ прежний от 24-го апреля : «С великим бы удовольствием увидел я герцога Ангулемского на континенте; но думаю, что настоящая минута еще неблагоприятна».

Прогремела «битва народов»; Наполеон должен был уйти за Рейн, и вслед за ним союзники готовились вступить во Францию; в челе союза стоял русский император, и Людовик XVIII снова обращается к неумолимому; письмо из Бата от 15-го ноября: «Похититель не может защитить несправедливых завоеваний; но он старается встревожить французов насчет намерения государей, вооружившихся против его нападения. Единственное средство вырвать у него последнее оружие — это указать Франции верную гарантию ее независимости и счастия в восстановлении отеческой и законной власти. Я не могу спокойно видеть чужую армию на границах моих владений, тогда как намерения союзников неизвестны, мои права не признаны и моя законная власть не провозглашена. Я никогда не желал сохранить завоевания, столь же гибельные для спокойствия Франции, сколько несовместные с безопасностью других правительств; но я боюсь честолюбивых видов, которые встревожат французов, заставят их защищать власть ненавистную. Меня уверяют, что генерал Сульт, тайный враг Бонапарта, очень расположен служить моему делу и что если ваше императорское величество изволите гарантировать обещание, которое мне предложили ему сделать, то он скоро обратит свое оружие против тирана». Но император Александр продолжал считать лучшим средством успокоить Францию — это дать ей свободу устроить самой свое правительство; он не считал поэтому себя вправе мешать Бурбонам, если сама Франция их призовет; но не хотел делать ни одного шага, произносить ни одного слова в их пользу: одинаково сдержанно относился он и к Бурбонам, и к союзникам, и к самим французам. Уже во Франции, при вступлении императора Александра в Труа, некоторые из жителей этого города просили его о восстановлении Бурбонов.

В Лангре роялисты вызывались набирать волонтеров на службу старой династии; Александр согласился, но с тем, чтобы этот набор не имел никакого отношения к движениям союзников и производился в областях, ими еще не занятых. Иначе относилось к делу английское правительство, у которого Людовик нашел приют и сочувствие. Мы видели, что еще в 1804 году Питт указывал Новосильцеву на пользу восстановления Бурбонов. Во сколько здесь действовало убеждение, что Франция при Бурбонах не будет сильна и опасна Англии, — мы не знаем; по крайней мере в начале 1814 года английский принц-регент высказался пред русским посланником, что он считает нужным дать французам свободу распорядиться насчет своего будущего правительства, но думает, что было бы небесполезно напомнить им о существовании их законной династии. Но тут же принц-регент предоставлял это дело русскому императору, «вождю бессмертной коалиции, к которому обращены все надежды». Вождь бессмертной коалиции, не высказываясь насчет будущего государя Франции, дошел до ее столицы. Людовик XVIII счел нужным сделать последний шаг и предложить приманку, чтобы заставить русского императора высказаться за него в решительную минуту, — и к русскому посланнику в Лондоне является любимец Людовика, Блака, с изъявлением чувств благодарности своего государя к императору Александру как спасителю Франции и Бурбонов.

Чем более король сознает благодеяния императора и долг благодарности за них, тем более желает скрепить самыми тесными узами связь между двумя государствами, которая обеспечивала бы его подданным постоянное расположение их покровителя». Блака от имени королевского предложил брак между сестрою императора Александра и племянником Людовика XVIII, герцогом Беррийским, причем, однако, сделал намек, что будущая королева Французская должна быть римско-католического исповедания, и приводил в пример русскую княжну Анну Ярославну, бывшую за французским королем Генрихом I-м. Император Александр велел отвечать, что он готов содействовать браку сестры с герцогом Беррийским, но решение зависит от императрицы Марии Федоровны; притом, если перемена исповедания есть непременное условие брака, то он невозможен. Помощь русского императора нельзя было приобрести никаким средством; но он не будет препятствовать Бурбонам занять французский престол, если сама Франция этого захочет. Истощенная материально и нравственно, Франция не в состоянии возвысить замирающий на устах голос, да и не знает, какое слово, чье имя произнести. При таком положении страны первый влиятельный человек, который решительно и громко скажет свое слово, произнесет известное имя, будет иметь наверное успех уже по тому самому, что будет говорить при всеобщем молчании, и это молчание примется за знак всеобщего согласия. Бурбонам, следовательно, нужно было найти такого человека, который бы произнес их забытое имя, и они нашли такого человека: это был Талейран.

Мы уже хорошо познакомились с Талейраном; мы видели, как давно почувствовал он, что дом затлел, и не хотел в нем оставаться; мы видели, с какими речами явился он к Александру в Эрфурт. На третий год, 15 сентября 1810, Талейран писал императору Александру, что расположение, оказанное ему русским государем в дни печали, стало утехою и гордостью всей его жизни. Жалуясь на целую систему упреков, стеснений, внутренних мучений, какую он претерпевает со времени эрфуртского свидания, систему, расстроившую его дела, Талейран просил у императора полтора миллиона франков. Александр отказал в этой просьбе, отвечая, что ее исполнение может повредить самому Талейрану и противно тем чистым и простым правилам, которыми император руководится в сношениях с иностранными государями и с теми, которые им служат. Теперь, в 1814 году, император Александр встретился с Талейраном как с чародеем, который дорого просит за свои предсказания, но предсказывает верно. И теперь Талейран занимался каким-то таинственным делом. Дом сгорел; куда же перебраться?

Наполеон — император, герой ста битв, завоеватель — низвержен; война должна прекратиться, но с прекращением войны должна начать действовать дипломатия: пришел, следовательно, черед дипломатическому Наполеону — и Талейран готов. Он в Париже, мудрец, прошедший огонь и воду, знающий все и всех. Глаза всех обращены на него: на кого он укажет? Около Талейрана давно уже собирались люди, недовольные правительством Наполеона, давно произносилось и имя Бурбонов. Роялисты, возвратившиеся во Францию при Наполеоне, служили императору и молчали, пока он был в силе; но теперь, когда на империю рассчитывать было нельзя более, они естественно обратились к законной династии и начали действовать в пользу ее; действовать становилось все легче и легче, ибо соперничества не было; другие партии, пораженные бессилием, безмолвствовали. Талейран молчал, прислушиваясь и приглядываясь, и наконец решил, что одни Бурбоны возможны. В четверг 19 31 марта союзники торжественно вступили в Париж.

Император Александр ехал между прусским королем и фельдмаршалом Шварценбергом; император Франц не хотел участвовать в торжестве, которое было ему очень не по душе. В такие великие минуты дух главного исторического деятеля, каким был Александр, переполнялся впечатлениями настоящего и прошлого в их тесной, необходимой связи; Александр имел нужду высказаться, освободиться от этой тяжести впечатлений, и, разумеется, он выскажет то, что для него в эти минуты представляет главное, существенное, что всего больше занимает его дух. Он высказывается невольно; чрез несколько времени, успокоившись от волнения, придя, так сказать, в себя, он бы не сказал этого не только другим, он бы и самого себя постарался убедить, что не то должно быть для него на первом плане, не то должно преимущественно занимать его. В описываемые минуты Александру представилось его прошлое со дня вступления на престол, когда он явился провозгласителем великой идеи успокоения Европы от революционных бурь и войн, идеи восстановления равновесия между государствами, правды в их отношениях, при удовлетворении новым потребностям народов, при сохранении новых форм, явившихся вследствие этих потребностей. В этой Европе, пережившей страшную, неслыханную бурю, следы которой наводили столько раздумья, в этой Европе перед государем Божиею милостью, пред внуком Екатерины II-й, выдавался вперед образ человека нового, человека вчерашнего дня, который во время революционной бури личными средствами стал главою могущественного народа. Воспитанник швейцарца Лагарпа демократически, без предубеждений, протянул руку новому человеку, приглашая его вместе работать над водворением в Европе нового, лучшего порядка вещей. Но сын революции не принял предложения либерального самодержца; у него были другие замыслы, другое положение: он хотел основать династию, хотел быть новым Карлом Великим, а для этого нужно было образовать империю Карла Великого.

Завоевательные стремления Наполеона, необходимо соединенные с насилиями, с подавлением народных личностей, дали в нем Александру страшного врага и освободили от опасного соперника. Александр стал против гениального главы французского народа представителем нравственных начал, нравственных средств, без колебаний вступил в страшную борьбу, опираясь на эти начала и средства, убежденный в великом значении своего дела, во всеобщем сочувствии к нему. Но борьба шла неудачно; неудача за неудачей, унижение за унижением; чувствовались, слышались внутри и вне страшные для самолюбия отзывы: «Он не в уровень своему положению; где ему бороться с великаном! Он слаб, невыдержлив, на него полагаться нельзя». Во сколько тут было несправедливого, во сколько тут было горечи обманутых надежд, желания сложить свою вину на другого — это было в стороне; толпа судила по видимости, оскорбительные отзывы повторялись и крепли, становились общим мнением, утвержденным приговором. Прошло шесть лет тяжких испытаний. Наконец, во время страшной бури, засветился луч надежды.

Одним подвигом твердости — не мириться с завоевателем — завоеватель был изгнан с позором, с потерею всего войска; другим подвигом твердости — докончить борьбу низложением Наполеона — освобождена была Европы и русский государь получал небывалую в истории славу. Чувство этой славы, в данную минуту еще ничем не отравленное, в противоположность с недавним горьким чувством унижения переполнило душу Александра и вылилось в словах, сказанных им Ермолову: «Ну что, Алексей Петрович, теперь скажут в Петербурге? Ведь было время, когда у нас, величая Наполеона, меня считали простячком». Но когда, какой монарх находился в положении, подобном положению Александра? Еще одно чувство переполняло душу Александра в описываемую минуту. При окончании подвига сильнее чувствуется главная трудность, встретившаяся при его совершении; но мы знаем, что главная трудность Александра при достижении цели великой коалиции заключалась в противодействии австрийской политике, причем император, употребляя все средства, чтобы уговорить Шварценберга не останавливаться, иногда должен был забывать свое высокое положение: Александр помнил, как ему приходилось ночью с фонарем отправляться в ставку Шварценберга и убеждать его к движению вперед. И это воспоминание вылилось при входе в Париж; Александр сказал тому же Ермолову, указывая на Шварценберга: «По милости этого толстяка не раз у меня ворочалась под головою подушка».

Такие чувства переполняли душу Александра. Что же чувствовали парижане, глядя на знаменитого царя? Париж в этом случае верно представил Францию: народ толпился и молчал в нравственном бессилии при отсутствии ясного понимания и определенного чувства своего положения. На свободе могли волноваться роялисты с своими криками, с своим белым знаменем. Но французы при своей впечатлительности не могут долго сдерживаться: тут было лицо, производившее сильное впечатление своим значением, пред которым поникало значение Наполеона, и лицо чрезвычайно симпатичное — то был русский государь, который вызвал громкие приветствия со стороны не одних роялистов. На Елисейских полях остановились союзники, чтобы сделать смотр своим войскам; но что делать после смотра, с чего начать, что сказать Парижу, Франции? От кого узнать о состоянии умов в Париже, Франции?

Больше не от кого, как от Талейрана, и статс-секретарь русского императора Нессельроде едет в улицу С. Во время разговора дипломатов о состоянии Франции Нессельроде получает записку от императора, в которой говорится, что во время смотра войск дано знать, будто под Елисейский дворец, где намеревался остановиться император Александр, подведены мины. Талейран пользуется случаем и предлагает императору свой дом как совершенно безопасный и удобный. Император соглашается, и в тот же день между хозяином и высоким гостем происходит совещание о будущности Франции. Вследствие этого решения прокламация союзных государей объявила Франции, что они не вступят в переговоры ни с Наполеоном, ни с кем-либо из членов его фамилии; что они уважают целость прежней Франции, как она была при королях законных; что признают и гарантируют конституцию, какую французский народ себе даст, и приглашают сенат назначить временное правительство. Временное правительство назначает Талейран, под своим председательством, из пяти людей, к себе близких. Дипломат, ушедший вовремя из горящего дома, господствует; в ином положении находится другой наполеоновский дипломат, который в глазах Талейрана был сумасшедшим, потому что не хотел оставить горящего дома и употреблял отчаянные усилия затушить пожар, спасти хозяина.

Коленкур ездит по знатным людям, обязанным всем Наполеону, умоляет их действовать в пользу императора, но — говорит глухим. Сенат произносит низвержение Наполеона на том основании, что он нарушил законы, в силу которых призван был царствовать, попрал свободу частную и общественную. Император Александр убеждает Коленкура не тратить понапрасну времени в Париже, ехать в Фонтенебло и уговаривать Наполеона отречься от престола, причем предложено было падшему императору убежище в России, где он найдет блистательное и радушное гостеприимство. Но Наполеон не хочет еще уступить без боя; он думает напасть на союзников, электризует солдат, но в высших слоях войск, между генералами и офицерами, рассудительность берет верх над чувством, здесь не питают никакой надежды на успешное продолжение борьбы. Маршалы — Удино, Ней, Макдональд — намекают на необходимость отречения в пользу сына. Наполеон говорит им, что это не поведет ни к чему: жена и сын его не удержатся, и чрез 15 дней на их месте будут Бурбоны. Он соглашается завести переговоры с союзниками насчет отречения в пользу сына только для того, чтобы выиграть время, обмануть союзников и нечаянно напасть на них.

Для переговоров отправляются в Париж Коленкур, Ней и Макдональд; на дороге присоединился к ним и маршал Мармон, который уже завел переговоры с союзниками, обещаясь с своим корпусом отступить от Наполеона и покинуть важное положение при реке Ессоне, прикрывавшее Фонтенебло. Прибывши в Париж, маршалы целую ночь провели в переговорах с императором Александром, настаивая на регентстве Марии-Луизы во время малолетства Наполеона II-го. В передних комнатах они столкнулись с роялистами, перебранились с ними и подняли шум; Талейран должен был напомнить им, что они в квартире русского императора. Между тем Наполеон, все думая о том, как напасть на союзников, послал в корпус Мармона за начальствовавшим там в отсутствие маршала генералом Сугамом; тот испугался, объявил товарищам, что, должно быть, Наполеон узнал об их переговорах с союзниками и требует его для расстреляния; чтобы избавиться от беды, генералы решили перейти немедленно же к союзникам и привели в исполнение свое решение. Вследствие этого в Париже произошла любопытная сцена: когда император Александр вместе с королем Прусским и министрами коалиции принял в другой раз маршалов, то они опять начали говорить в пользу Наполеона II-го и регентства Марии-Луизы, выставляя на вид, что у Наполеона I-го еще много войска, ему преданного, а потому доводить его до крайности нельзя. Но в то время, когда речи маршалов начинали производить сильное впечатление, входит русский адъютант и тихонько что-то говорит своему императору. Коленкур, понимавший немного по-русски вследствие своего пребывания в Петербурге, услыхав слова «шестой корпус», сейчас догадался, в чем дело, особенно когда император, наклонившись к адъютанту, спросил: «Целый корпус?

Действительно, император, выйдя опять к маршалам, объявил твердым тоном, что одни Бурбоны пригодны для Франции и для Европы; что армия, во имя которой говорили маршалы, по крайней мере разделена: целый корпус перешел к союзникам. Маршалам нечего было отвечать, и Наполеону в Фонтенебло нечего было думать о продолжении борьбы; он отрекся от престола безусловно. Он сохранил титул императора и получил во владение остров Эльбу. Это местопребывание обещал ему император Александр в разговоре с Коленкуром и потом настоял на исполнении обещания, хотя другие союзники сильно возражали, представляя близость острова к Италии и Франции. Только что пронеслась весть об отречении, как толпа, жаждущая наругаться над падшим величием, начала свое дело. У героя ста битв, перед которым недавно все преклонялось, нет другого названия, как «людоед корсиканский».

Наполеон отрёкся от престола. Сослан на о-в св. Умер в 1821 г. Ульм Франция-Австрия 1805 г. Священная Римская Империя прекращает свое существование.

Похожие новости:

Оцените статью
Добавить комментарий