Взял у mbla «Золото бунта» — таки да, прекрасная книга, спасибо, друзья, что не отсоветовали. Автор: Алексей Иванов. Год выпуска. Любители чтения дождались момента, когда полную версию книги Золото бунта от Алексей Иванов в виде fb2 файла можно скачать полностью бесплатно и без регистрации, либо читать онлайн. «Золото бунта, или Вниз по реке теснин» — один из самых известных романов современного российского писателя Алексея Иванова, посвященный жизни на реке Чусовой и особенно жизни самых знаменитых её обитателей — сплавщиков.
Алексей Иванов: Золото бунта, или Вниз по реке теснин
Всё вокруг нахмурилось: дождевое небо, сырой метельник по берегам. Гора впереди словно в пляске мотала каменным сарафаном, колыхала складками и топотала по реке, брызжа прибоем. И Осташа впервые почуял нутром холод сплавщицкого одиночества, когда вот он несётся на скалу, и барки для него уже нет, потому что барка — это он сам. И он один на один со скалой, которая пляшет в бесовских кобях, машет подолом. И никто, кроме него, сплавщика, этой пляски не видит, а потому и такого страха божьего не чует. И в этом полёте, за которым, быть может, ждёт гибель, в прыжках и корчах каменного бойца то ли проявился и вправду морок бесовский, а то ли прорезалось в глазах истинное и чистое зрение души. Данную книгу можно смело назвать "Путеводитель по реке Чусовой", в качестве гида будет Осташа, главный-герой-терминатор, вчерашний пес, которого не может убить ровным счетом никогда и ничего. Под конец начиная с четвертой части , описания приелись на столько, что я в итоге просто не усваивал все обилие описание реки и мне в какой-то момент наскучило, хотелось уже больше динамики, а не описание более сотни бойцов-камней. Мистическая составляющая Полюбившая часть в книге, для меня, безусловно - третья. Первые две вводят в характер персонажа, его мытарства и похождения в поисках правды, в борьбе за честность отца перед другими бурлаками и за семейный авторитет это продолжалось всю книгу.
Но вот третья часть... Я был очень удивлен увидеть здесь своеобразного вогула-шамана как выяснилось, это манси, те самые, которые связаны с легендой Дятлова. Ну и пошло поехало. Я даже не знаю, как назвать то, что происходило в третьей части. Можно ли сослаться на фольклор, или это что-то новое, выдуманное автором и является просто фэнтези?
Все произведение можно прослушать целиком и в хорошем качестве. На данный момент в нашей библиотеке собранно более 25000 аудиокниг. Желаем Вам приятного времяпровождения и делитесь своими любимыми аудиокнигами в социальных сетях, пусть больше людей узнает об этом. Рекомендуем к прослушиванию.
Мертвые, конечно, сраму не имут — да и не было на бате позора. Наговор один, поклеп. Не червивило батю коварство. Батя погиб, это понятно. Но кому чего докажешь, если не бить в зубы, кровью затыкая поганую пасть? Осташа завернул штуцер обратно в рогожу. После бунта на Чусовой много разного оружья осталось. В любом доме имелось. Вот и батя купил хорошее ружье.
Ты, Остафий, и без ружья любому глаз выбьешь. А если Макаровну украдут, так вечером же сами и обратно принес ут, да еще нам два пуда хлеба подарят, чтобы мы ее за ворота не выпускали…» Батя обмотал штуцер дерюгой и берестой и закопал в голбце. Батя все равно бы не стал стрелять в человека, хотя после Пугача в такое и не верилось. А Осташа стрельнул бы, рука бы не дрогнула. И когда батин подгубщик Гурьяна Утюгов принес весть о крушении отцовой барки, Осташа выкопал штуцер и взял его с собой в дорогу. Река уже посинела. На ярко освещенных камнях дальнего берега раскричались птицы. Солнце укололось донышком о верхушки сосен на хребте Четырех Братьев и покраснело, словно от боли. Из тесного, сумеречного распадка толчками выбивался бурный по весне Четырешный ручей. Он волочил ветки, сучья, кору, оторванные куски дернины, гневливо швырял все это в Чусовую — так вздорная баба, подметая в избе, выбрасывает мусор с крыльца под ноги пришедшему гостю.
Осташа забрался в шитик и оплыл барку кругом. Пролом был только один — на левом кормовом плече, которым барка ударилась в скалу. Трещина рассекла борт сверху донизу. В этой черной щели торчала заплывшая ветка, будто шерстинка между зубов у волка. Доски обшивки лопнули, но кокора, похоже, была цела. Огниво от удара растрескалось вдоль слоев. Палубный настил задрало и расшеперило. А в общем, барку можно было починить. В межень, к Прокопьеву дню, вода еще упадет, обнажив пролом наполовину. Днище барки все равно лежит на камнях не плотно.
В просветы можно просунуть чегени и на распорах рычагами приподнять гузно барки, полностью выведя пролом из реки. Потом сменить огниво, прибить дощатую заплату, вколотить обратно тесины палубы и засмолить все. Потом отчерпать воду из барки, и барка всплывет. Заплата все ж таки на корме, и на ходовые свойства она особо не повлияет. Да ниже устья Койвы сплавщику и бояться-то нечего, разве что Гребешок боец опасный. А Вашкэрский перебор, Камбсинские мели, протоки Дикого острова за деревней Купально — это другое дело, не смертельное. Но Осташа решил осмотреть барку еще и внутри. Не хотелось лезть в ледяную воду, да не положено было сплавщику оценивать барку на глазок. На палубе барки Осташа разделся догола, взял весло на всякий случай и спрыгнул под кровлю на дно барки, в льяло. Воды оказалось по грудь.
Внутри барки полумрак был насечен на ломти полосами света из прорех, где кумышские воры уже сняли доски. В огромном, гулком, пустом коробе барки глухо шлепали о деревянные борта волны, поднятые Осташиными движениями. Бурлаки выбрались после крушения на берег, отогрелись у костра; потом пошарили по прибрежным кустам вниз на пару верст, отыскивая тело Перехода, но не нашли ничего; потом поразмыслили и двинули в Кын-завод. Батя вел барку из строгановского завода Билимбай, поэтому в строгановском Кыне им должны были помочь. Тридцать с лишним верст до Кына шли голодняком два дня; переползали через скалы, перебирались через притоки. В Ослянской пристани на пароме перекинулись на левый берег, перевалили гору Мултыка. Строгановского сплавного приказчика Кузьму Егорыча бурлаки застали в Кыну. Кузьма Егорыч распорядился дать им два межеумка, что были заготовлены на летнюю путину для межени, и сказал: коли бурлаки хотят за сплав свои деньги получить, пусть плывут обратно, перегружают чугун на межеумки и везут его на Левшину пристань, как и должно было. Бурлаки, понятно, согласились; уплыли, разгрузили затонувшую барку и на межеумках побежали дальше, в Каму. Все страшное для них было уже позади: Горчак, Молоков, Разбойник, Четыре Брата пройдены, а мимо Отмётыша бог проведет.
Только Гурьяна совсем простыл и остался в Кыне. А поправился — и побрел берегом Чусовой в Кашку, понес Осташе черную весть. Ступая на уже осклизлые плахи подмета, стараясь не запнуться о кирень, хватаясь руками за брусья озд над головой, Осташа внимательно осмотрел барку изнутри. Из пролома живот обдало холодом свежей воды. Кроме самого пролома имелась только одна дыра по левому борту за бараном, почти у днища. Здесь выскочила доска-бокарь, заменить которую было раз плюнуть. Нет, барку рано было разбирать на лес. Можно еще поднять, можно. Напоследок Осташа заглянул в казенку — дощатую каморку под палубой. Залезали в казенку из мурьи.
Маленький лаз под потолком был очень неудобен, когда в барке нет груза. Бурлаки прорубили здесь стенку, чтобы достать утопленника. Осташа протиснулся в казенку и огляделся. Тесная конура была бы совсем темной, если б не два оконца-прудуха в потолке, перекрещенные скобами, чтобы в них не проваливались ноги бурлаков. Осташа набрал в грудь воздуха и присел совсем под воду, разглядел в мути и сумраке толстое железное кольцо, намертво ввинченное в брус. К этому кольцу и был прикован колодник. Барка затонула, и он тоже захлебнулся в своей темнице. Ну и смерть… Осташа вынырнул, отплевался и полез обратно на палубу. Теперь ему все было ясно. Барку смело можно продать.
Здесь всегда разбивали стан рыбаки, охотники, отдыхавшие рудокопы с недалекого Четырехбратского рудника, пока рудник еще работал, да и просто прохожий или проплывающий мимо народ. Посреди полянки чернело кострище с рогульками, а рядом с ним громоздился навес, покрытый горой порыжевшего лапника, стояли вешала — одежу просушить, лодку.
И вот посреди озлобленных друг на друга людей пытается найти своё место в жизни молодой крестьянин Остафий Петров, или Осташа. Отец его, знаменитый на всю Чусовую сплавщик железных караванов очень своеобразный речной лоцман, если на наши деньги Переход, погиб в прошлом году, проводя барку мимо скалы-бойца Разбойник на реке. Поговаривают, что Перехода сгубила сплавщицкая гордыня: он хотел пройти непроходимую скалу рискованным способом — «отуром» [1] , но Осташа не верит в это, ибо хорошо знает, что отец был искусным сплавщиком и не мог на такое пойти, не зная наверняка, как выйдет. Дело усугубляется ещё и историей с казной самого Емельяна Пугачёва. В роковой сплав с покойным плыли знающие секрет казны братья Гусевы, нечистая на руку родня сплавщика. Это и становится причиной дурных толков о нём. Осташа решается и найти клад , и пройти Разбойник отуром, чтобы восстановить честное имя отца. Но на клад много охотников — за ним гоняются сплавщицкие старейшины и связанные с ними вожаки раскольничьих толков, государственная власть во главе с Екатериной II тоже положила на него глаз, а ещё по берегам Чусовой доживают свои дни последние вогульские шаманы, у которых свои тайны… Что такое «барки» и кто такие «сплавщики» Горнозаводская экономика Урала серьёзно зависела в это время от единственного транспортного пути — речного.
Самым серьёзным из них была река Чусовая, которую к тому же искусственно «подкармливали» водой из заводских прудов. И по этой пополненной реке каждый год сплавляли по весне огромные гребные полубаржи — барки, в основном с железным грузом. Но Чусовая — извилистая река, по ней стоит множество опасных скал, и чтобы обходить их, требуется большая сноровка. Именно на этом выстроено ремесло сплавщиков — своеобразных лоцманов, знающих фарватер и берега, умеющих командовать гребцами и выводящих их из стремнин, несущих на скалы-бойцы. Работа более чем опасная — в среднем, убивалась о скалы каждая десятая барка — но и денежная: хороший сплавщик дорого брал за свои услуги. Вот таким потомственным сплавщиком и был Осташа. Главный персонаж романа; всю историю мы видим только его глазами. Сплавщицкий сын из деревни Кашка, мечтающий восстановить доброе имя отца. Не смог пройти Разбойник отуром, убил барку на бойце Гусельном. Зато выяснил, что отец действительно оболган.
Переход, про прозванию Пётр Фёдорович — покойный отец Осташи, чья лодка убилась незадолго до начала повествования, а сам он якобы бросил её ради казны Пугачёва. На самом деле его в суматохе гибели барки убил арестованный Сашка Гусев, размозжив ему голову и оставив тело на цепи в своей камере, из-за чего все решили, что это труп Сашки, а Переход бежал. Колыван Бугрин — сплавщик из соседней с Осташиной деревни, лютый недруг сначала Перехода, а потом и Осташи. Домашний тиран. Не стесняется возносить на Осташино и Переходово имена напраслину и клевету, а то и замарать руки, чтобы сжить со свету. В борьбе оказался вынужден сам пройти Разбойник отуром, но Осташа избавился от него, заставив нырнуть в холодную Чусовую за нательным крестом. Доплыл до родной деревни с крестом, но насмерть закоченевший. Непосредственный виновник гибели Перехода..
Выплыть из морока: золотовалютный роман о русском бунте
Не может Господь быть с теми, для кого никакого иного закона, кроме воли своей, не значится Впечатление: С этой книгой у меня все с самого начала стало складываться все не очень. Я не смогла найти ее в свободном доступе в аудиоформате, ну как бы окей. На Литрес нашла, взяла в чтение, точнее в прослушиванием но не тут то было, книга не грузится и все, ни на телефоне, ни на планшете, ничего не помогает.
Осташа несколькими точными и сильными гребками отвел лодку с той струи, что ударила бы его прямо в скалу. Проплывая под Разбойником, он задрал голову, придерживая шапку на затылке. Над бугристым и морщинистым каменным рылом, над плешивым теменем висело и слепило солнце, словно нимб.
Облезлые клочья лишайников испятнали скалу, будто забрызгали кровью. Чего ж: безвинной кровушкой Разбойник трижды умылся с головы до пят. Отвернувшись от Разбойника, Осташа увидел вдали под светлыми глыбами Четырех Братьев отцову барку, лежащую на дне. Палуба ее поднималась над водой на аршин, не больше. Светлела тесом двускатная кровля над льялом.
Косо торчала мачта-щегла. Осташа пригляделся. Какие-то люди ползали по крылу кровли, как мухи по пирогу. Он отложил весло, сел на дно лодки, размотал берестяные ленты лаптей и разулся. Потом обтер ноги тряпкой, накрутил онучи, вытащил из мешка сапоги и напялил; за голенище сунул нож.
Снова поднявшись во весь рост, Осташа не стал подгребать, а медленно, вместе с течением, приближался к барке. Издалека походило, что это не барка затонула, а никонианская церковь. Осташа оглядывал быстроток, а сам все думал о бате: представлял, как батя здесь проходил. Вот он стукнулся в берег под Кликуном; барку отурило, понесло бортом на Разбойник; вот она полезла на водяной вал… И вдруг, вместо того чтобы плавно скользнуть вдоль скалы, она врезалась левым кормовым плечом в камень. Лопнули перебитые пополам черные от смолы доски порубня на огибке, будто пальнуло из пушки, и растопорщились в разные стороны.
Волна комом упала в пробоину. В утробе барки загрохотали чугунные чушки, скатываясь с места. Барку проволокло боком по скале и выбросило дальше на быстроток, разворачивая обратно носом вперед. И барка все грузла, заливаясь водой, осаживалась в волну, неповоротливая уже, как мертвая. Да она и была мертвая — убилась о Разбойник.
Ее несло прямо на Четырех Братьев. Будь она жива, ее все равно раздробило бы в щепу. Но она не доплыла, затонула и легла на дно рядом с устьем Четырешного ручья. Люди, видно, цеплялись за пыжи и огнива, за кровлю, за стойки коня — потому их и не смыло. Уцелели все — и бурлаки, и подгубщики, и водолив.
Лишь колодник захлебнулся в казенке под палубой, да батя, сплавщик, сгинул неизвестно где. Никто не видел, куда он делся со скамейки. И тела его до сих пор не нашли. Осташа был в отца — сплавщик по крови. Он не сожалел, что батя попробовал пройти мимо Разбойника своим опасным способом.
Осташа и сам поступил бы так же. Благо, барка собственная. Рисковать чужой баркой честный сплавщик не стал бы. Но сердце грызли боль и досада. Неужели батя был не прав и пройти Разбойник таким путем невозможно?
Нет, нет, нет! Батя все рассчитал, все учел, все промерил. Он шел в двадцатый весенний сплав. За двадцать лет он не убил ни единой барки. Но Осташа знал, что не было в батиной удаче никакой удачи — только знание, верный глаз, навык, твердая рука и крепкая воля.
На Чусовой удач не бывает. Но почему же батина барка разбилась? Батя должен был пройти. И не прошел. Кумышских мужиков на барке было четверо.
Они уже сняли с кровли конек и теперь топорами подцепляли доски. Выдернутые гвозди заботливо складывали в короб. Связка длинных тесин, перетянутая веревкой и готовая к перевозке, покачивалась в воде у борта. Мужики спокойно и деловито разбирали барку, словно у той вовсе и не было хозяина. Он выложил на палубу барки длинный рогожный сверток и с веслом в руке запрыгнул наверх.
Мужики, сидевшие на коньке, как вороны на заборе, опустили топоры. Один даже вогнал топор в доску и слез к Осташе, остановился напротив и вытер потные ладони о рубаху на брюхе, нагло улыбаясь в глаза. На потеси здесь стоял? Осташа почувствовал, как душа его словно цепенеет. Он не боялся своей злобы, потому что гнев будто стягивал его грудь обручами, и зубы стискивались, глаза делались зорче, а все движения становились точными и короткими.
Он не зевал замаха врага, чтобы со свороченной скулой покатиться по траве. В Кашке с ним и заречные давно перестали связываться. Осташа переложил весло в левую руку и сильно толкнул мужика в широкую грудь: — Ослеп? Переход перед тобой! Мужик отодвинулся, и глаза его вдруг сделались маслеными.
Тебе тятька денег принесет, десять новых барок себе купите. Пугача денег. Глаза кумышского остекленели, а улыбка исчезла, будто он ее сплюнул. Все ведь знают, что он один видел, куда Чика клад зарыл. Осташа молча перехватил весло обеими руками и с короткого замаха ударил кумышского по скуле.
Того отбросило на ребро кровли, но он не упал, удержавшись за край. Осташа бросил весло, отбежал назад и поднял свой рогожный сверток. Стряхнув рогожу, он наставил на мужиков унтер-офицерский штуцер, переводя граненый ствол с одного на другого.
Сосны гибко качнулись над головами через все небо, как волосы над лицом утопленника. А потом течение приподняло барку и потащило дальше, к Разбойнику, разворачивая задом-наперед. Бурлаки вставали на колени и крестились, глядя, как впереди вырастает тусклая, урчащая гора воды. Над ней из пенных кипунов поднимался страшный боец. И любой бы сплавщик так решил, любой. Не отказываются от последней, хоть и бесполезной попытки спастись; в водовороте не отцепляются и от соломинки. А батя о погибели не думал. Не грести, бога ради! Но никто уже и не тянулся к потесям. Барка, медленно разворачиваясь, теперь всем левым бортом неслась прямо на Разбойника. Ее стало кренить, поднимая на водяную гору перед стеной. И вдруг с этой горы, как сани со склона, огромная барка скользнула вперед и вниз.
Здесь власть купцов и заводчиков ничто в сравнении с могуществом старцев — учителей веры, что правят Рекой из тайных раскольничьих скитов. Здесь даже те, кто носит православный крест, искренне верят в силу вогульских шаманов. Здесь ждет в земле казна Пугачева, золото бунта, клад, который уже четыре года не дастся ни шаманам, ни разбойникам, ни бродягам-пытарям.
Выплыть из морока: золотовалютный роман о русском бунте
В новой книге Алексея Иванова «Ёбург» – сто новелл о Екатеринбурге на сломе истории: сюжеты о реальных людях, которые не сдавались обстоятельствам и упрямо строили будущее. Последнее прекрасно реализовано в романе Алексея Иванова «Золото бунта». Иванов, Алексей Викторович. Золото бунта, или Вниз по реке теснин. Слушать онлайн аудиокнигу «Золото бунта, или вниз по реке теснин» Алексея Иванова на сайте слушать аудиокнигу онлайн в Звуке. Новое звёздное исполнение заслуженного артиста России Александра Гуськова!
Аудиокниги слушать онлайн
Алексей Викторович Иванов (писатель). Любители чтения дождались момента, когда полную версию книги Золото бунта от Алексей Иванов в виде fb2 файла можно скачать полностью бесплатно и без регистрации, либо читать онлайн. В наличии Книга "Золото бунта" автора (Иванов А.), Эксмо-АСТ в интернет-магазине Book24 со скидкой! Отрывок из книги, отзывы, фото, цитаты, обложка. Аудиокнигу «Золото бунта», автор которой — Алексей Викторович Иванов, вы можете послушать на сайте или в приложении для iOS или Android. Скачать или читать онлайн книгу Золото бунта.
Алексей Иванов - Золото бунта, или Вниз по реке теснин
Он знал, что его батя опытный мастер, не раз спасавший барки от неминуемой катастрофы. Однако, однажды река оказалась сильнее и он погиб. Но много вопросов возникло у юноши в связи с его смертью. Осташа пытается не просто понять причины гибели отца, но и вернуть ему честное имя.
Уходя, парень говорит старику про найденные у Яшки крестики. Домой Осташа возвращается на лодке с приказчиком Федькой и молодым сплавщиком Алфёром. Тот советует парню идти в скиты к раскольникам-истяжельцам на поклон, чтобы его взяли в сплавщики. По словам Алфёра, Конон послушается старцев, потому как зависит от них. Но Осташа не собирается менять веру ради работы. Бурлаки Алфёра напиваются и сажают лодку на мель. Здесь Осташу подстерегает Чупря Гусев, ещё один воскресший разбойник, и, ошибившись, убивает вместо него Алфёра.
Парень переживает и понимает, что Чупрю послал Конон отобрать сплавщицкие крестики. Осташа клянётся раскрыть тайну «золота бунта» и доказать порядочность отца, не тронувшего этот клад. Приказчик Федька просит героя довести лодку до Илима. Часть 2. Тайна беззакония[ ред. Он горд, что доставил людей и груз в целости и сохранности, как некогда отец — лучший на Чусовой. Парень много думает о своём ремесле, где «вместо веры — наука, уменье», без которых невозможно провести барку по бурной реке и остаться в живых. Правда веры в работе сплавщицкой будет поважнее всего прочего. Парень вспоминает наставления отца. Тот всегда хотел от сына «чтобы и Осташа честным сплавщиком стал».
Купец Сысолятин предлагает Осташе стать будущей весной его сплавщиком, тот с радостью соглашается, предчувствуя исполнение своей мечты. Парень едет в скиты, к старцу Гермону, чтобы увидеть Ипата, который причастен к спрятанному золоту. На лесной поляне при большом стечении народа происходит религиозная дискуссия про истяжельчество — религиозный толк, к чему Осташа остаётся равнодушен. Потом старец изгоняет бесов из девушки, которая оказывается дочерью Ипата, разыскиваемого Осташей. Парень идёт за девушкой в дремучие леса к её отцу. Тот хитник — тайный золотодобытчик, работающий на скитских старцев, на Гермона. Эти копатели — страшные люди, маргиналы и преступники, не желающие огласки своего незаконного промысла. На золотоносной реке Ипат собирается убить Осташу как нежеланного свидетеля. Никаких тайн, кроме известных, он герою не открывает. От смерти парня спасает дырник человек, молящийся Богу без посредников и икон Веденей и уводит его на Костер-гору, где живёт с одичавшим сыном.
В глухом лесу, где нет рек и дорог, Осташа чувствует себя потерянным и беспомощным; он опасается, что не найдёт дороги домой, а отпускать дырник его не хочет, пока герой не отдаст ему душу. Обманув Веденея и убив его сына, Осташа сбегает с горы, выбирается к реке и в деревне встречает знакомого артельщика Федота, добывающего руду. Парень остаётся на руднике у деловитого рудокопа до зимы. Здесь, среди простых и приветливых людей он отходит душой от тайн и преступлений. Осташа возвращается в Кашку, где встречает Неждану, о которой часто вспоминал. Девушка оскорбляет его. Встреченный Колыван предупреждает Осташу, что Неждана просватана за внука Конона. Всё это подталкивает парня к отчаянному поступку: желая наказать и Колывана, и его дочь, Осташа тайно пробирается в баню к Бугриным и насилует девушку. Неждана не обижается на парня, а признаётся ему в любви. Они долго разговаривают; девушка рассказывает всё, что знает о пугачёвском золоте, так как во время бунта она многое слышала и видела.
С помощью Нежданы парень приходит к выводу, что Колыван причастен к тайне клада. Именно он договорился с гарнизоном, чтобы бандита Сашку Гусева посадили на барку Перехода, а сам отдал тому ключ от кандалов. Осташа удивляется проницательности девушки, так как сам пока мало что понимает в прошлых тайнах. Осташа плывёт в Екву на свидание с Бойтэ, запавшей ему в душу. Там от старика Шакулы он узнаёт, что скитский старец Гермон, Конон и выжившие братья Гусевы связаны между собой и командуют сплавом. Все их боятся, включая Шакулу, колдующего для них. Бойтэ ведёт Осташу в капище вогульских богов, где она камлает колдует. Молодые люди признаются друг другу в любви, но девушка не может быть с Осташей. Она верит, что Шакула украл у неё душу, а без души она опасна для любимого. Она просит потерпеть до весны, когда придумает, как освободиться от старика.
Осташа собирается выгнать из дома Макариху, которую не любит, и та доносит на него капитану Бергу, начальнику гарнизона. Тот велит арестовать парня за то, что тот якобы знает, где спрятано «царёво» золото. Осташу сажают в подвал конторы в Илиме, где до пугачёвского бунта сидели проворовавшиеся братья Гусевы. Рассказана история семьи Гусевых, которые сыграли роковую роль в жизни Осташи и его отца. В Кашке их считали подменёнышами — отродьем нечистой силы.
На самом деле его в суматохе гибели барки убил арестованный Сашка Гусев, размозжив ему голову и оставив тело на цепи в своей камере, из-за чего все решили, что это труп Сашки, а Переход бежал. Колыван Бугрин — сплавщик из соседней с Осташиной деревни, лютый недруг сначала Перехода, а потом и Осташи. Домашний тиран. Не стесняется возносить на Осташино и Переходово имена напраслину и клевету, а то и замарать руки, чтобы сжить со свету.
В борьбе оказался вынужден сам пройти Разбойник отуром, но Осташа избавился от него, заставив нырнуть в холодную Чусовую за нательным крестом. Доплыл до родной деревни с крестом, но насмерть закоченевший. Непосредственный виновник гибели Перехода.. Неждана, его дочь, редкая красавица. В отместку за все обиды Осташа пообещался Неждану изнасиловать и, в общем, преуспел, но не ожидал, что она и сама окажется в него влюблена. Позднее бежит от отца в Кашку и рожает Осташе сына. Петрунька, его сын. Ненавидит отца и потому по мере сил помогает Осташе даже в самых сомнительных начинаниях. В конце романа остаётся жить с сестрой и зятем.
Шакула — старик-вогул, у которого какое-то время живёт заболевший Осташа. Мягко говоря, непростой старик. Состоял в общем сговоре с Гусевыми и Кононом. Совместными усилиями Осташи, Яшки Гусева и колдовства Бойте был убит. Бойтэ — вогульская девушка, живущая у Шакулы как приёмная дочь. В дни Пугачёвщиы совсем девчонкой была изнасилована, не может больше рожать и вынуждена быть тем, кем стала, — в том числе и любовницей Осташи. А также вынужденной соучастницей тёмных делишек Шакулы с Кононом. Зато шаманские силы её таковы, что она умудрилась очень сильно, но пугающе и опасно помочь Осташе, а тот перепугался и бежал от неё. В финале ушла прочь от Чусовой в земли вогулов.
Главные антагонисты книги, участники Пугачёвского бунта. Когда-то держали постоялый двор мерзейших нравов, проворовались и в итоге угодили под арест, откуда были выпущены пугачёвцами к коим и примкнули. Когда Пугачёвщина начала сходить на нет, им была доверена для перевозки повстанческая казна, бесследно пропавшая вместе с братьями. Во время бунта участвовали в изнасиловании и зверском убийстве Маруси Зырянкиной - первой любви Осташи.
Река Чусовая бурная и непредсказуемая, на ее порогах погибли сотни смельчаков.
Есть единый способ избежать гибели и доставить груз в полной сохранности заручиться поддержкой старцев, управляющих железным караваном. Они прячутся в тайных раскольничьих скитах и знают секреты реки. Молодой сплавщик Осташа не раз сплавлялся по реке с отцом.
Золото бунта, или Вниз по реке теснин
В ней Алексей Иванов рассказывает и об исторической основе романа, и о фольклорной, сказовой и мистической. «Золото бунта» – толстый роман, но из него читатель не уяснит даже основополагающих вещей о старообрядцах: чем, например, часовенные отличаются от поморцев? Иванов, Алексей Викторович. Золото бунта, или Вниз по реке теснин. Продаю книгу Золото бунта Алексея Иванова, мягкая обложка, в идеальном состоянии. А подлинное «золото бунта» — это не пугачёвский клад, но ответ на вопрос: как сделать непосильное дело и не потерять душу?
Иванов Алексей - Золото бунта
Остальное повествование вертится вокруг пропавшего золота Пугачёва и безтолковых хождений по берегам Чусовой главного героя. При этом периодически возникают мистические мотивы, так, к примеру вогулы манси способны наводить "мленье", в котором несложно заплутать человеку, потерявшему душу а воровать души они тоже умеют. С реализмом другой части повествования это сочетается плохо, яркое чувство, что автор сам не верит в подобные чудеса и напридумывал их, чтобы сделать книгу интересней.
Она была почти нагой, от пота мокрой и блестящей. Мокрые волосы облепили голову и плечи, мокрая чёрная тряпка плотно обвивала бёдра. От колышка тянулся ремень, накрученный на Бойтэ поперёк живота. Осташа стоял и жадно смотрел на голую, ничего не понимавшую девку-вогулку, которая заживо жарилась в огне его простуды. Ему немного жаль было её — наверное, куда меньше, чем Шакуле, — но жалость лизала душу где-то с самого края.
Под ложечкой горячо запекло от другой мысли: вот девка, даже без рубахи, доступная, в забытьи, а значит, безответная, покорная, которая после и не вспомнит обиды… Да и вообще, обижается ли она?.. Но мысль эта была какая-то поганая, давила горло, словно сухой кус. Стыдно было бы бате признаться в такой мысли. Да что там бате — Никешке и то стыдно. Подожду, пока девка твоя оклемается. Всё ж таки жизнь мне спасла, наверное. На прибрежной отмели встал шитик с четырьмя молодыми подвыпившими мужиками: по замашкам — мастеровые, а по рванью — демидовские.
Тот, что спрашивал, явно прятал за нахальством смущение. Он исподлобья глянул на заводского. Мужики в шитике замолчали, спьяну неповоротливо соображая, что же делать. Теперь будет на что у Петровича второе ведро купить. Шитик сполз с отмели, неуклюже развернулся на реке, сплывя почти до Собачьего камня, и пополз к порожней, а потому высокой барке, что на якоре стояла у левого берега напротив устья Ёквы. Барку, видно, сплавляли от плотбища на Илимской пристани к казённым причалам Ослянки, где в только что опустевшие амбары уже привезли новые полосы откованного в Кушве железа. При словах о смерти жлудовки тонкие руки её даже не дрогнули: двигались всё так же мерно, как жерди-шатуны, которые от зубчаток водобойных колёс над вешняками прудов качали рамы с полотнищами пил на лесопильных мельницах под плотинами.
Осташа угрюмо молчал, сматывая бредень, и тогда Бойтэ спросила: — Почто меня мёртвой назвал? Лесенку из берёзовых жердей сколотил Шакула и спустил с обрыва на приплёсок, чтобы ходить к воде прямо со своего двора, а не тащиться к дальней деревенской дорожке. Под горячим ветром над берегом чуть качались дырявые космы высоких сосен. Огни прыгали по Чусовой, в огнях ныряли чайки. На гребнях скалы в ряд стояли тонкие и острые ёлки, как свечки вдоль иконостаса неба. Бойтэ сполоснула котёл, распрямилась, держа его за ухо, и направилась к лесенке. Осташа дорогу не уступил.
Бойтэ остановилась, не глядя ему в глаза, помолчала. А деньгу за себя Шакуле уже отдал. Больше ихней. Бойтэ наконец подняла глаза и с какой-то прощающей жалостью глянула в глаза Осташе. Лицо у неё было смуглое, кошачье, треугольное, глаза — жёлто-зелёные, словно осенние, а пышные, неприбранные волосы — совсем светлые, как седые. В лесных глазах Бойтэ мелькнула давно отгоревшая боль, словно за праздничной листвой бабьего лета качнулась чёрная, уже облетевшая ветка. Грустно улыбнувшись бледными, нецелованными губами, Бойтэ котлом спихнула Осташу со ступеньки и прошла наверх.
Лесенка даже не скрипнула под её лёгкими ногами, только подол рубахи с запахом сена и девичьего тела обмахнул Осташу по лицу. Всё вроде бы Осташе про себя было понятно. Колыван в душу плюнул, Неждана Колыванова по сердцу царапнула, а тут и девка подвернулась блудная. Сорвать бы злость — и домой. Но пока ждал, чтобы Бойтэ от болезни оправилась, слишком уж сильно засматривался на неё, и злость куда-то пропала. Осташа знал про себя, что злопамятный, а вот пропала злость, не вспоминалась. И как-то жалко было эту девку — даже стыдно за себя.
Не поднималась на неё рука. А чтоб за плату, как со всеми, — она, видишь, не согласна. Тьфу, досада. Жлудовкой Бойтэ, понятно, не родилась. Жила, найденная и пригретая Шакулой, как все. Ей было тринадцать лет, когда по льдам Чусовой покатилось вниз кровавое половодье пугачёвщины. Воры только до Кашки дошли, где пировали и лютовали вместе с дядьями Осташиными, братьями Гусевыми.
А кто уж придумал от Кашки за десять вёрст до Ёквы прокатиться, Осташа не знал. Может, и Гусевы, чтоб их в пекло за ребро волокли. Только эти гулёбщики полтора дня в избе насильничали девчонку-вогулку. Разворотили её, как быки — калитку. И детей у неё уже быть не могло, а потому грех сокрытым мог остаться. Вот потихоньку-помаленьку всякий пропащий люд, что на сплавах по Чусовой с караванами бежал, и приучил вогулку грехом деньги добывать. И прозвали её жлудовкой.
Хоть и жалели, но брезговали за человека считать. Батя как-то говорил, что за общий людской грех под святым именем царским пришёл наказанием на Чусовую Пугач-антихрист, соблазнивший и обольстивший немало безвинного народу. И каждый из тех, кто выжил, за этот грех ответит, хоть и сам не грешил. По греху и Бойтэ Осташе близкой была: она честью расплатилась, и Осташа от поклёпа колывановского — тоже честью. Может, это Осташу и зацепило в Ёкве? Хотя, наверное, вряд ли. Плевал Осташа на все эти стариковские рассужденья.
Грехи не оплакивать, а исправлять надо. В скитах — молитвой, а на сплаве — делом. Так батя учил. Пёс его знает, что Осташу при жлудовке держало. Он караулил девчонку, не решаясь завалить её в чуме или в дому. Не то чтобы Шакула его смущал, нет — он же заплатит, чего тогда смущаться? Прочие жители деревни его не беспокоили — всё равно жлудовка не станет орать и звать на помощь.
Заминка была в том, что до сих пор Осташа баб ещё не пробовал. Дружки его уже отметились, тот же Никешка, к примеру. А вот Осташе случай не подвернулся. По рассказам парней постарше Осташа всё знал. Тот же Никешка, у которого женатые братья долго жили в отцовом дому ещё не отделённые, чего только не растрепал, подглядывая по ночам. Да и в Кашке на игрищах Осташа достаточно погонялся за девками, задирая для смеху подолы. Но вот главного пока не случалось.
И дело такое по первости надо было сделать подальше от чужих глаз и ушей — мало ли какой позор выйдет. Она уже ушла, а Осташа всё решал, брать ему штуцер с собой или нет. На медведя можно напороться. Окрестные дивьи леса считались божелесьем — были отписаны от казны вогулам. Порубок здесь не велось, а потому и зверь уцелел невыбитый. Осташа побаивался, не засмеётся ли Бойтэ: мол, ружжо-то взял меня уговаривать, да? Одними руками не справишься с девкой?
Но Осташа в конце концов плюнул на свои опасения, забросил за спину тяжёлый штуцер и побежал по тропке вдоль Ёквы вслед за вогулкой. Во всей этой кутерьме с простудой он, оказывается, проглядел весну, вскипевшую зелёной пеной, — словно молоко, убежавшее из горшка, прокараулил. Маленькая, узкая Ёква шустро струилась сквозь урёму, юлила на луговинах, подныривала под копны зелёных кустов или вдруг замирала тихим омутом, боязливо скосившим глаза на небо. А солнце словно нарвали на клочья и весело расшвыряли по лесу, и в солнечных пятнах свиристели и тилиликали пичуги. Высокие и заросшие горы, от тепла сытые, как послеобеденный вздох, подымались и справа, и слева, будто ладонями подгребали урёму к речке. В небе качались вершины сосен, а над ними, как гуси, растянули белые, слепящие крылья редкие облака. Осташа шагал по узкой тропке в вогульском лесу, но ему совсем не было страшно.
Заблудиться он не заблудится. Речка рядом — главная примета. Да и вообще, батя говорил, что у настоящего сплавщика глаз должен быть таким зорким и цепким, что в лесу заблудиться — стыд. А медведя, коли тот пожалует, он укокошит, если что. Осташа не верил в страшилки, что медведь подкрадывается незаметно, что коня обгоняет, что со склона кувырком скатывается. Медведь — он неуклюжий, глупый, малину жрёт, грибы сырые. Башка как помойное ведро.
Искали сухие, ломкие дудки, рыли мокрую землю, набивали пазухи сладкими луковками, и непременно, рано или поздно, раздавался вопль: «Медведь!.. А Осташа, похолодев от страха, всё-таки оставался на месте, прижимаясь к какому-нибудь упавшему стволу, выжидал, потом осматривался, а потом собирал потерянные приятелями луковки и возвращался в деревню последним — гордым и с самым большим урожаем. Вот и весь «медведь!.. Так вогулы свои молебные горы называют. И здесь кругом в лесу от нечисти мленье, а на горе — кумирня, вокруг неё тын с черепами. За тыном стоят чёрные идолы, амбарчики на курьих ножках, в которых лежат деревянные мертвецы с красными, накрашенными ртами. Ну и пусть себе лежат.
Осташа их не потревожит. Не боится же их некрещёная вогульская девчонка… Осташа споткнулся, будто ему оборотень под ноги кинулся. А где девчонка-то? Осташа завертелся на месте. Впереди за листвой зеленел лужок, и Бойтэ на нём не было. Идти так быстро, чтобы скрыться в дальнем лесу, Бойтэ не могла. Только что Осташа видел, как мелькнула за деревьями её светлая неподпоясанная рубашка.
И вдруг он услышал позади себя лёгкий звук шагов. Он тотчас юркнул за куст, цепляясь дулом штуцера, и повалился на землю. В просветах между корней Осташа увидел босые ноги, прошлёпавшие по тропинке. За кустом раздался тихий смешок, будто девчонка потешалась над тем, как она запутала парня. Осташа проворно переполз чуть подальше, к опушке, и увидел Бойтэ, идущую по лугу. Бойтэ была совсем голая, как напоказ. Она волокла рубашку по яичной накипи мать-и-мачехи.
В другой руке она несла узелок. Светлые волосы разметались по плечам, по спине с натянутой тетивой позвоночника, пушились вокруг головы. У Осташи перехватило в горле и затяжелело под ложечкой, когда он увидел тело Бойтэ — не безвольное в болезни, а живое, движущееся, упругое. Если Бойтэ догадалась, что Осташа за ней следит, то дразнила его, искушала, когда нагло вышла голой на луг. И для Осташи не только в этой вызывающей наготе, но и в походке, в осанке, в каждом движении вогулки вдруг оказалось столько призыва, обещания, запретной сладости, что взмокла рубаха под мышками. Хотя Бойтэ вовсе не была ядрёной девкой, каким вслед от восхищения цокали языком кашкинские парни. Наоборот, была она худенькой, как мальчишка, и круглый задок только чуть-чуть раздавался ниже узкого перехвата пояса.
А шла Бойтэ, оказывается, не по лугу, а по старому рудничному двору с проплешинами от кострищ, на которых обжигали руду. Земля была взгорблена разъехавшимися земляными кучами, что уже сплошь затянулись травой. На стойках сверху лежала просевшая деревянная балка. Заросший можжевельником склон горы толстой складкой набряк над жерлом копани, будто гора нахмурила чело. Земляные стены штольни оплыли, проросли. Только ручеёк, вытекавший из рудника, проточил себе светлое песчаное русло через весь двор к тёмному зеркалу маленького пруда, что потихоньку прососал ветхую плотину и журчащими языками свесился в русло Ёквы. Ёквинский рудник, как слышал Осташа, забросили лет тридцать назад.
Говорят, вогулы его заколдовали: вместо руды посыпалась обманка, а четверо рудокопов так и не вернулись из горы — просто ушли в штольню и не вышли, и обвала никакого не было. Как поганый гриб на могучем пне срубленного кедра, на окраине рудничного двора, на дальней опушке торчал вогульский идолок высотой всего-то по пояс человеку. У него был раззявленный трухлявый рот и зелёная шапка мха на голове. Бойтэ подошла к идолку, присела на корточки, забормотала что-то, оглаживая идола по рассохшимся щекам, потом сунула ему в рот руку и вытащила нож и горсть монет. Зажав монеты в кулаке, она распрямилась, постояла и вдруг с яростью швырнула деньги в сторону штольни. Осташа увидел только, как мелькнула белая рука, по кругу мотнулись светлые волосы вокруг плеч, да зашаталась длинная трава над мелким ручьём. По движению локтей Осташа понял, что Бойтэ царапает себе лицо, горло, грудь, но ни всхлипа до Осташи не донеслось.
А потом правый локоть Бойтэ опустился, дёрнулся назад, нож упал к ногам, и Бойтэ, застонав, склонилась над идолом, держась руками за его моховую макушку. Сзади он видел, как по ляжкам Бойтэ потекли красные струйки. Но девка снова присела, как-то стыдно и безобразно раздвинула колени и начала тереться животом о рожу идола. Потом она вдруг оттолкнулась от него и задом шлёпнулась в траву. Края трухлявого рта у идола были свеже-чёрные, мокрые от крови. А Бойтэ уже развязывала свой узелок и вытаскивала небольшую резную чурку, грубую куклу. Осташа видел такие чурки у Шакулы.
Шакула говорил, что это «ургаланы» — малые идолки, хранители душ. Надо на охоту бога позвать — не переть же с собой большого идола: посадил бога в ургалана, и хорошо. Надо предка покормить — в ургалана его приглашаешь и кормишь. Этих ургаланов у Шакулы был целый короб. Он их и с собой брал, и бил, и советовался с ними. И теперь Бойтэ шептала что-то ургалану, тёрла его о живот, обмазывая кровью, а потом вдруг бросила на землю, прижала рукой и начала тыкать ножом — резать лицо, ковырять глаза. Единым махом вскочив на ноги — Осташа у девки, как у кошки, и рывка не заметил, — Бойтэ побежала к пруду и кинулась в воду.
И пруд словно захлестало десятком веников — столько брызг, солнца и плеска вмиг на нём разбушевалось. Бойтэ металась в воде — не уследишь. А потом, успокоившись, медленно вышла на берег. Ургалана с ней уже не было. Потемневшие, мокрые волосы сплошь облепили голову и плечи, как платок. Капли, сияя, ползли по телу, словно Бойтэ обсыпали звёздами. Осташа удивился: у Бойтэ, узенькой и тонкой, как лодочка, были неожиданно бабьи, круглые, как пушечные ядра, груди.
Поперёк живота протянулся свежий красный порез. Словно устав, ссутулившись, Бойтэ вернулась к идолу, не глядя провела ладошкой по его затылку, зашла идолу за спину, отодвинула густую ветку черёмухи на опушке и скрылась за ней. Осташа лежал, поражённый всем, что увидел. Бойтэ не появлялась. Осташа уж и не знал, хочет он теперь девку или нет. Не на то он рассчитывал, увязавшись ей вслед. Думал — у неё лесные дела всякие, травы собирать идёт, мало ли чего… Осташа бессмысленным взглядом смотрел на идола и вдруг вспомнил, как Бойтэ сидела перед ним на корточках, как сросшейся репкой раздвоился, округлившись, её задок.
Осташа вскочил и бросился на луговину, перебежал рудничный двор, вломился в лес, стал продираться в тесных зарослях, хватавших его за штуцер. Он чуть не вывалился на другую полянку, поменьше, но успел остановиться, ухватившись за ствол осины. Посреди полянки в траве навзничь разметалась жлудовка, а на ней громоздился какой-то рыжий мужик, даже порты не спустивший. Он дёргался всем телом, взрывая землю коленями и пальцами босых ног. Осташе и одного взгляда было достаточно, потому что узнавание колоколом бухнуло в лоб: этот мужик был Яшкой Гусевым! Тем самым Яшкой Гусевым, Фармазоном, который должен был четвёртый год долёживать под землёй на Четырёх Братьях, оберегая пугачёвский клад… А вместо этого Яшка, как и братец его Сашка, шлялся по земле, прячась от людей, и сейчас драл вогулку, которую Осташа присмотрел для себя. Душа Осташи перевернулась кубарем, словно попала в водоворот, опаливший грудь ледяным холодом.
Руки его, раскрывшие затвор, не дрожали, но Осташа на них и не смотрел. Все знают, что Яшка мёртв. Убить мёртвого — не грех. Да и пусть грех убить Яшку, человека, плевать: смерть Фармазону и по делам его прошлым, и за то, что сейчас, именно сейчас он отнял у Осташи девку, а девка эта Осташе уже вроде нужнее становилась, чем удавленнику — глоток ветра. Ствол смотрел Яшке в висок. Осташа помнил, что у его штуцера разлёт большой: можно и вогулке башку прострелить… Чуть дрогнув зрачками, Осташа посмотрел на Бойтэ, которая, захрипев, отвернула от Яшки исцарапанное лицо, облепленное мокрыми волосами. Лицо было прозрачно-пунцовое, отупевшее, как у дурочки, с опустевшими распахнутыми глазами, с раскрытым ртом… Осташа надавил на собачку.
Громыхнуло-бабахнуло, кислятиной шибануло в нос, ударило в плечо так, что лязгнули зубы. Яшку словно пинком сбило с девки. Он перекатился по траве и вскочил на четвереньки, ничего не сообразив. Правая рука его подогнулась, и Яшка ничком ткнулся в землю. По правому рукаву поползло красное пятно. Вогулка, как раздавленная, бессмысленно таращась, стала на заду отползать назад. Осташа, путаясь в ветвях, проламывался на поляну.
Добить Яшку, прикладом дать ему по темени… Яшка вскочил, шатаясь, подхватил торбу, валявшуюся рядом, и кинулся в лес, в кусты. Торба зацепилась за ветки, вырвалась из рук. Осташа совсем было настиг Яшку, махнул штуцером, но не попал по голове. Зажав ладонью рану на плече, Яшка склонил голову и боком, как заяц, побежал сквозь заросли, скрылся в урёме и тотчас как в омут канул. Яшка Гусев снова сбежал от смерти. Вогулки уже не было, когда Осташа вернулся на поляну. Да ему и не до неё стало.
Смыло все мысли, все желания. Осташа тяжело уселся в траву, за верёвку подтащил к себе Яшкину торбу и высыпал всё её содержимое. Этот складень принадлежал Макаровне. Когда пришла весть, что Чика-Зарубин положил всех Гусевых на клад, Макаровна надела чёрный платок по сыновьям, обещавшись не снимать его до смерти. С того дня прошло четыре года. А складень у неё исчез прошлым летом. ПСЫ Окна, что смотрели на улицу, были застеклёны, а прочие — просто затянуты пузырями.
Батя купил обломки стёкол в разгромленной пугачёвцами Шайтанке, там битого стекла много было. Батя привёз стёкла домой в Кашку, сам вставил в свинцовую оплётку. Макариха тогда ещё ворчала: «Почто деньги тратить? Без бати вся изба как-то враз Макарихина сделалась. Батя, как хмельной домовой, был громыхалой — всегда у него дверцы хлопали, посуда брякала, дрова в печи трещали и стреляли, даже воробьи за окном дрались и галдели. А теперь — тихо везде. Осташа давился постной репной кашей, политой льняным маслом, и угрюмо зыркал по сторонам.
При бате порядок был в доме, батя всякого хлама и рухляди не терпел. А теперь вдоль стен какие-то бочки рассохшиеся стоят, корчаги треснутые, лопнувшая конская дуга; все полати завалены узлами с тряпьём. На печи сушится мешок с хлебными корками. Корки Макариха весь год собирает, чтобы на сплаве нищим и голодным бурлакам втридорога продать. Батя однажды тихо сказал Макарихе: «Не с хлеба те сухари бы делали — в выгребную бы яму твой мешок кинул. Убери, чтоб никогда я не видел. А станешь продавать — выручку твою швырну в перебор, ищи, ныряй».
Руки Макарихи словно сами собой сноровисто двигались внутри большой деревянной рамы, разбирали нити, встряхивали лоток. Кросны шуршали и стукали, пощёлкивали. Полоса ткани выползала толчками и складками стелилась Макарихе на колени. И кросны тоже батя из Ревды привёз: они были на болтах, с железными шпильками и рычагами. А Макариха по бате небось и слезинки не уронила. По сынам своим Гусевым, псам, до гроба обещала чёрное носить, а бате на упокой и свечки не нашла. Говорил, что согласен взять тебя себе помощником.
Или на плотбище пристроить… — Я сплавщиком буду, — резко ответил Осташа. Макариха пожевала губами. А Кузьма Егорыч уже грозился оброк с тебя как со сплавщика содрать — весь рубль… — А тебе какое горе? Ты мне не мать, не бабка. Живи в батином дому да помалкивай. Он встал, пихнул коленом лавку и пошёл из горницы; попил в сенях из ведра и на крыльце сел на ступеньку. Уж лето давно на дворе, а всё удивительно: как это — выйти из избы в одной рубахе и не мёрзнуть?
За зиму, наверное, так душа промерзала, что только к осени и успевала оттаять, а там и опять холода. Осташа сидел на ступеньках, глядел за ворота. День клонился к сумеркам. Сизый дым плыл по пенным разводьям Кашкинского перебора, что разноголосо шумел на Чусовой у подножия Дождевого бойца. А Дождевой упрямо выпятил грудь и широко развернул плечи над острозубым лесом. Раньше с Осташиного крыльца был виден только нахмуренный лоб Дождевого, торчавший над крышей избы Прохора Зырянкина. После того как Гусевы извели Зырянкиных и спалили подворье, Дождевой стал виден весь.
Но сделался он каким-то укоряющим и грозным, будто библейская скрижаль, на которой был написан закон, что попрали Гусевы. Может, потому на пепелище никто и не захотел строиться, словно присесть на скамью при чьей-то казни. Высокая крапива торчала на пустыре нагло и погано. Осташа поднялся со ступеньки, вышел на улицу, пошёл к пруду на речке Кашке. На чурбачках у ворот грелись старики, кланялись Осташе первыми. Сестры Зворыгины уставились на него, и та, что побойчее, Верка, пропищала: «Остафий Петрович, потолковал бы с нами, дурами! Осташа не ответил.
Пруд на закате тлел малиновым светом. В крошеве щепок неподвижно плавали бревенчатые клетки для сплава дров. В воде мутно отражались сваи причалов гавани, стены амбаров. На скатище по рёбрам склизней, вытертым до блеска днищами барок, прыгали и кричали чайки. Под большими чугунными чанами, где вываривался вар, ещё курились угли. Возле рам лесопилки, мерно качающихся взад-вперёд, ещё суетились мужики, стучали топорами, стаскивали в кучу свежие доски. Они повизгивали и пузырили разогретым дёгтем.
Оси вели от водобойных колёс к большим деревянным шестерням, которые кривыми шатунами двигали лесопильные рамы.
Но здесь барки с заводским железом безжалостно крушат береговые скалы-бойцы. У сплавщиков, которые проводят барки по стремнинам реки, есть способ избежать крушений: попросить о помощи старцев, что правят Рекой из тайных раскольничьих скитов и держат в кулаке грандиозный сплав «железных караванов». Однако молодой сплавщик Осташа, пытаясь разгадать причины гибели своего отца, поднимает бунт против сложившегося на Чусовой порядка. Чтобы вернуть честное имя себе и отцу, он должен будет найти казну самого Пугачёва, спрятанную где-то на бойцах...
С реализмом другой части повествования это сочетается плохо, яркое чувство, что автор сам не верит в подобные чудеса и напридумывал их, чтобы сделать книгу интересней. Вышло это плохо. К недостаткам следует отнести и излишне затянутое повествование, и главного героя, описанного с таким рваным характером, что не то что ему сопережевать не хочется, но даже он не воспринимается живым человеком.