Круглосуточные новости Екатеринбурга Читайте краткое изложение повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие», подробный разбор данного произведения, его стилистических особенностей и характеристик, основные сведения об авторе. Борис Васильев А зори здесь тихие Серия «100 главных книг» В оформлении переплета использованы фотографии: Анатолий Гаранин, Олег Кнорринг, С. Альперин, Ярославцев / РИА Новости; Архив РИА Новости Фотография снайпера Розы Шаниной на корешке. Кратко пересказываем «А зори здесь тихие» – историю о старшине и пяти храбрых зенитчицах, которые вступили в неравный бой с врагом.
«А зори здесь тихие…»: какая история была в реальной жизни
Мероприятие «А зори здесь тихие» проведенное в библиотеке – филиале №3 открыло цикл мероприятий посвященных 75 годовщине начала Великой Отечественной войны. Истинный успех пришел к Васильеву после публикации повести А зори здесь тихие. Писатель Борис Васильев, автор множества произведений о войне, в том числе "А зори здесь тихие", скончался на 89-м году жизни, сообщили РИА Новости в Союзе писателей Москвы в понедельник.
О повести "А зори здесь тихие"
- 95 лет со дня рождения Б.Л. Васильева, 50 лет повести «А зори здесь тихие» | Майшоп
- А зори здесь тихие читать полностью Данинград
- Борис Васильев. А зори здесь тихие…
- История создания книги “А зори здесь тихие…” Бориса Васильева
Откуда Борис Васильев взял сюжет для "А зори здесь тихие..."
А зори здесь тихие В жизни случаются вещи жестокие и непонятные. В этой повести молодые девушки сталкиваются со смертью просто потому, что идёт война. По итогам исследования с участием более двух тысяч россиян, на первом месте оказался роман Бориса Васильева «А зори здесь тихие». «А зори здесь тихие» — художественное произведение, написанное Борисом Васильевым, повествующее о судьбах пяти самоотверженных девушек-зенитчиц и их командира во время. Автор: Борис Васильев. Читать онлайн книгу «А зори здесь тихие (сборник)» автора Бориса Васильева полностью, на сайте или через приложение Литрес: Читай и Слушай.
Борис Васильев
Повесть «А зори здесь тихие» написал Борис Васильев в 1969 году. Кадр из фильма «А зори здесь тихие» (1972). Повесть «А зори здесь тихие» (1969) посвящена великому, но не попавшему в сводки военных событий подвигу пятерых юных девушек-зенитчиц, под руководством старшины Васкова в мае 1942 года вступивших в неравный бой с отрядом немецких диверсантов. Кратко пересказываем «А зори здесь тихие» – историю о старшине и пяти храбрых зенитчицах, которые вступили в неравный бой с врагом. «Женский след» в предыстории создания картины «А зори здесь тихие» был и у ее режиссера-фронтовика Станислава Ростоцкого, посвятившего фильм медсестре Анне Бекетовой, благодаря которой он после ранения остался жить.
"Весна, которой не было", или история одной книги
Но делают они это не из-за нужды. Каждая приходит по своей воле и, как показала история, каждая вложила все свои силы, чтобы противостоять немецко-фашистским захватчикам. Женщина на войне. В первую очередь в произведении Б. Васильева важен тот факт, что девушки находятся не в тылу. Они наравне с мужчинами воюют за честь своей родины.
Каждая из них — это личность, у каждой были планы на жизнь, своя семья. Но жестокая судьба отнимает это всё. В устах главного героя звучит мысль о том, что война страшна тем, что, отнимая жизни женщин, она губит жизнь целого народа. Подвиг маленького человека. Ни одна из девушек не была профессиональным бойцом.
Это были обычные советские люди с разными характерами и судьбой. Но война сплачивает героинь, и они готовы сражаться вместе. Вклад в борьбу каждой из них не был напрасным. Мужество и смелость. Некоторые героини особенно выделились на фоне остальных, проявив феноменальную отвагу.
Например, Женя Комелькова ценой жизни спасла товарищей, обратив преследование врагов на себя. Она не боялась рискнуть, так как была уверена в победе. Даже получив ранение, девушка лишь удивилась, что такое произошло с ней. Васков винил себя за то, что случилось с его подопечными. Он представлял, что их сыновья поднимутся и выскажут упрек мужчинам, которые не смогли уберечь женщин.
Он не верил, что какой-то Беломорканал стоит этих жертв, ведь его и так охраняли сотни бойцов. Но в разговоре со старшиной Рита пресекла его самобичевание, сказав, что отчество — это не каналы и дороги, которые они защищали от диверсантов. Это вся русская земля, которая требовала защиты здесь и сейчас. Именно так автор представляет родину. Проблемы Проблематика повести охватывает типичные проблемы из военной прозы: жестокость и человечность, смелость и трусость, историческая память и забытье.
Также она передает специфическую новаторскую проблему — судьба женщины на войне. Рассмотрим самые яркие аспекты на примерах. Проблема войны. Борьба не разбирает, кого убить, а кого оставить в живых, она слепа и равнодушна, подобна разрушительной стихии. Поэтому случайно гибнут слабые и ни в чем не повинные женщины, а единственный мужчина выживает, тоже случайно.
Они принимают неравный бой, и вполне естественно, что им никто не успел помочь. Таковы условия военного времени: везде, даже в самом тихом месте, опасно, везде ломаются судьбы. Проблема памяти. В финале старшина приходит на место страшной расправы с сыном героини и встречает молодых людей, которые удивляются тому, что в этой глуши происходили бои. Таким образом, выживший мужчина увековечивает память о погибших женщинах, устанавливая мемориальную плиту.
Товарищ переводчик!.. Какое там: только сапоги затопали… А топали сапоги потому, что Соня Гурвич доселе никогда их не носила и по неопытности получила в каптерке на два номера больше. Когда сапоги по ноге, они не топают, а стучат: это любой кадровик знает. Но Сонина семья была штатской, сапог там вообще не водилось, и даже Сонин папа не знал, за какие уши их надо тянуть. И хотя папа был простым участковым врачом, а совсем не доктором медицины, дощечку не снимали, так как ее подарил дедушка и сам привинтил к дверям. Привинтил потому, что его сын стал образованным человеком и об этом теперь должен был знать весь город Минск.
А еще висела возле дверей ручка от звонка, и ее надо было все время дергать, чтобы звонок звонил. И сквозь все Сонино детство прошел этот тревожный дребезг: днем и ночью, зимой и летом. Папа брал чемоданчик и в любую погоду шел пешком, потому что извозчик стоил дорого. А вернувшись, тихо рассказывал о туберкулезах, ангинах и малярии, и бабушка поила его вишневой наливкой. У них была очень дружная и очень большая семья: дети, племянники, бабушка, незамужняя мамина сестра, еще какая-то дальняя родственница, и в доме не было кровати, на которой спал бы один человек, а кровать, на которой спали трое, была. Еще в университете Соня донашивала платья, перешитые из платьев сестер: серые и глухие, как кольчуги.
И долго не замечала их тяжести, потому что вместо танцев бегала в читалку и во МХАТ, если удавалось достать билет на галерку. А заметила, сообразив, что очкастый сосед по лекциям совсем не случайно пропадает вместе с ней в читальном зале. Это было уже спустя год, летом. А через пять дней после их единственного и незабываемого вечера в Парке культуры и отдыха имени Горького сосед подарил ей тоненькую книжечку Блока и ушел добровольцем на фронт. Да, Соня и в университете носила платья, перешитые из платьев сестер. Длинные и тяжелые, как кольчуги… Недолго, правда, носила: всего год.
А потом надела форму. И сапоги на два номера больше. В части ее почти не знали: она была незаметной и исполнительной и попала в зенитчицы случайно. Фронт сидел в глухой обороне, переводчиков хватало, а зенитчиц — нет. Вот ее и откомандировали вместе с Женькой Комельковой после того боя с «мессерами». И, наверно, поэтому ее голос услыхал один старшина.
Прислушались: тишина висела над грядой, только чуть посвистывал ветер. Далекий, слабый, как вздох, голос больше не слышался, но Васков, напрягшись, все ловил и ловил его, медленно каменея лицом. Странный выкрик этот словно застрял в нем, словно еще звучал, и Федот Евграфыч, холодея, уже догадывался, уже знал, что он означает. Глянул стеклянно, сказал чужим голосом: — Комелькова, за мной. Остальным здесь ждать. Васков тенью скользил впереди, и Женька, задыхаясь, еле поспевала за ним.
Но главное, Женька столько сил отдавала тишине, что на остальное почти ничего не оставалось. А старшина весь заостренный был, на тот крик заостренный. Единственный, почти беззвучный крик, который уловил он вдруг, узнал и понял. Слыхал он такие крики, с которыми все отлетает, все растворяется и потому звенит. Внутри звенит, в тебе самом, и звона этого последнего ты уже никогда не забудешь. Словно замораживается он и холодит, сосет, тянет за сердце, и потому так спешил сейчас комендант.
И потому остановился, словно на стену налетел, вдруг остановился, и Женька с разбегу стволом его под лопатку клюнула. А он и не оглянулся даже, а только присел и руку на землю положил — рядом со следом. Разлапистый след был. С рубчиками. Старшина не ответил. Глядел, слушал, принюхивался, а кулак стиснул так, что косточки побелели.
Женька вперед глянула: на осыпи темнели брызги. Васков осторожно поднял камешек: черная густая капля свернулась на нем, как живая. Женька дернула головой, хотела закричать и — задохнулась. И шагнул за скалу. В расселине, скорчившись, лежала Гурвич, из-под прожженной юбки косо торчали грубые кирзовые сапоги. Васков потянул за ремень, приподнял чуть, чтобы под мышки подхватить, оттащил и положил на спину.
Соня тускло смотрела в небо полузакрытыми глазами, и гимнастерка на груди была густо залита кровью. Федот Евграфыч осторожно расстегнул ее, приник ухом. Слушал, долго слушал, а Женька беззвучно тряслась сзади, кусая кулаки. Потом он выпрямился и бережно расправил на девичьей груди липкую от крови рубашку: две узкие дырочки виднелись на ней. Одна в грудь шла, в левую грудь. Вторая — пониже — в сердце.
Не дошел он до сердца с первого раза, грудь помешала… Запахнул ворот, пуговки застегнул — все, до единой. Руки ей сложил, хотел глаза закрыть — не удалось, только веки зря кровью измарал. Поднялся: — Полежи тут покуда, Сонечка. Судорожно всхлипнула сзади Женька. Старшина свинцово полоснул из-под бровей: — Некогда трястись, Комелькова. И, пригнувшись, быстро пошел вперед, чутьем угадывая слабый рубчатый отпечаток… 9 Ждали немцы Соню или она случайно на них напоролась?
Бежала без опаски по дважды пройденному пути, торопясь притащить ему, старшине Васкову, махорку ту, трижды клятую. Бежала, радовалась и понять не успела, откуда свалилась на хрупкие плечи потная тяжесть, почему пронзительной, яркой болью рванулось вдруг сердце… Нет, успела. И понять успела и крикнуть, потому что не достал нож до сердца с первого удара: грудь помешала. Высокая грудь была, тугая. А может, не так все выходило? Может, ждали они ее?
Может, перехитрили диверсанты и девчат неопытных, и его, сверхсрочника, орден имеющего за разведку? Может, не он на них охотится, а они на него? Может, уже высмотрели все, подсчитали, прикинули, когда кто кого кончать будет? Но не страх — ярость вела сейчас Васкова. Зубами скрипел от той черной, ослепительной ярости и только одного желал: догнать. Догнать, а там разберемся… — Ты у меня не крикнешь.
Нет, не крикнешь… Слабый след кое-где еще печатался на валунах, и Федот Евграфыч уже точно знал, что немцев было двое. И опять не мог простить себе, опять казнился и маялся, что недоглядел за ними, что понадеялся, будто бродят они по ту сторону костра, а не по эту, и сгубил переводчика своего, с которым вчера еще котелок пополам делил. И кричала в нем эта маета и билась, и только одним успокоиться он сейчас мог: погоней. И думать ни о чем другом не хотел, и на Комелькову не оглядывался. Женька знала, куда и зачем они спешат. Знала, хоть старшина ничего и не сказал, знала, а страха не было.
Все в ней вдруг запеклось и потому не болело пока и не кровоточило. Словно ждало разрешения, но разрешения этого Женька не давала, а потому ничто теперь не отвлекало ее. Такое уже было однажды, когда эстонка ее прятала. Летом сорок первого, почти год назад… Васков поднял руку, и она сразу остановилась, всеми силами сдерживая дыхание. Близко где-то. Женька грузно оперлась на винтовку, рванула ворот.
Хотелось вздохнуть громко, всей грудью, а приходилось цедить выдох, как сквозь сито, а сердце от этого никак не желало успокаиваться. Он смотрел в узкую щель меж камней. Женька глянула: в редком березняке, что шел от них к лесу, чуть шевелились гибкие вершинки. Как я утицей крикну, шумни чем-либо. Ну, камнем ударь или прикладом, чтобы на тебя они оглянулись. И обратно замри.
Поняла ли? Не раньше. Он глубоко, сильно вздохнул и прыгнул через валун в березняк: наперерез. Главное дело, надо было успеть с солнца забежать, чтоб в глазах у них рябило. И второе главное дело — на спину прыгнуть. Обрушиться, сбить, ударить и крикнуть не дать.
Чтоб — как в воду… Он хорошее место выбрал: ни обойти его немцы не могли, ни заметить. А себя открывали, потому что перед его секретом проплешина в березняке шла. Конечно, он стрелять отсюда спокойно мог, без промаха, но не уверен был, что выстрелы до основной группы не докатятся, а до поры шум поднимать было невыгодно. Поэтому он сразу наган вновь в кобуру сунул, клапан застегнул, чтоб случаем не выпал, и проверил, легко ли ходит в ножнах финский трофейный нож. И тут фрицы впервые открыто показались в редком березняке, в весенних, кружевных еще листах. Как и ожидал Федот Евграфыч, их было двое, и впереди шел дюжий детина с автоматом на правом плече.
Самое время было их из нагана достать, самое время, но старшина опять отогнал эту мысль, но не потому уже, что выстрелов опасался, а потому, что Соню вспомнил и не мог теперь легкой смертью казнить. Око за око, нож за нож — только так сейчас дело решалось, только так. Немцы свободно шли, без опаски: задний даже галету грыз, облизывая губы. Старшина определил ширину их шага, просчитал, прикинул, когда с ним поравняются, вынул финку и, когда первый подошел на добрый прыжок, крякнул два раза коротко и часто, как утка. Немцы враз вскинули головы, но тут Комелькова грохнула позади их прикладом о скалу, они резко повернулись на шум, и Васков прыгнул. Он точно рассчитал прыжок: и мгновение точно выбрано было, и расстояние отмерено — тик в тик.
Упал немцу на спину, сжав коленями локти. И не успел фриц тот ни вздохнуть ни охнуть, как старшина рванул его левой рукой за лоб, задирая голову назад, и полоснул отточенным лезвием по натянутому горлу. Именно так все задумано было: как барана, чтоб крикнуть не мог, чтоб хрипел только, кровью исходя. И когда он валиться начал, комендант уже спрыгнул с него и метнулся ко второму. Всего мгновение прошло, одно мгновение: второй немец еще спиной стоял, еще только поворачиваться начал. Но то ли у Васкова сил на новый прыжок не хватило, то ли промешкал он все же, а только не достал этого фрица ножом.
Автомат вышиб, да при этом и собственную финку выронил: в крови она вся была, скользкая, как мыло. Глупо получилось: вместо боя — драка, кулачки какие-то. Фриц хоть и нормального роста, а цепкий попался, жилистый: никак его Васков согнуть не мог, под себя подмять. Барахтались на мху меж камней да березок, но немец покуда помалкивал: то ли одолеть старшину рассчитывал, то ли просто силы берег. И опять Федот Евграфыч промашку дал: хотел немца половчее перехватить, а тот выскользнуть умудрился и свой нож из ножен выхватил. И так Васков этого ножа убоялся, столько сил и внимания ему отдал, что немец в конце концов оседлал его, сдавил ножищами и теперь тянулся и тянулся к горлу острым кинжальным жалом.
Покуда старшина еще держал его руку, покуда оборонялся, но фриц-то сверху давил, всей тяжестью, и долго так продолжаться не могло. Про это и комендант знал, и немец — даром, что ли, глаза сузил да ртом щерился. И обмяк вдруг, как мешок, обмяк, и Федот Евграфыч сперва не понял, не расслышал первого-то удара. А второй расслышал: глухой, как по гнилому стволу. Кровью теплой в лицо брызнуло, и немец стал запрокидываться, перекошенным ртом хватая воздух. Старшина отбросил его, вырвал нож и коротко ударил в сердце.
Только тогда оглянулся: боец Комелькова стояла перед ним, держа винтовку за ствол, как дубину. И приклад той винтовки был в крови. Только на того, первого, оглянулся: здоров был фриц, как бык здоров. Еще дергался, еще хрипел, еще кровь толчками била из него. А второй уже и не шевелился: скорчился перед смертью да так и застыл. Дело было сделано.
Женька вдруг отбросила винтовку и, согнувшись, пошла за кусты, шатаясь, как пьяная. Упала там на колени: тошнило ее, выворачивало, и она, всхлипывая, все кого-то звала. Маму, что ли… Старшина поднялся. Колени еще дрожали, и сосало под ложечкой, но время терять было уже опасно. Он не трогал Комелькову, не окликал, по себе зная, что первая рукопашная всегда ломает человека, переступая через естественный, как жизнь, закон «не убий». Тут привыкнуть надо, душой очерстветь, и не такие бойцы, как Евгения, а здоровенные мужики тяжко и мучительно страдали, пока на новый лад перекраивалась их совесть.
А тут ведь женщина по живой голове прикладом била, баба, мать будущая, в которой самой природой ненависть к убийству заложена. И это тоже Федот Евграфыч немцам в строку вписал, потому что преступили они законы человеческие и тем самым сами вне всяких законов оказались. И потому только гадливость он испытывал, обыскивая еще теплые тела, только гадливость: будто падаль ворочал. И нашел то, что искал: в кармане у рослого, что только-только богу душу отдал, хрипеть перестав, — кисет. Она все еще на коленях в кустах стояла, давясь и всхлипывая. Женька сразу голову подняла: узнала.
Помог встать. Назад было повел, на полянку, а Женька шаг сделала, остановилась и головой затрясла. Тут одно понять надо: не люди это. Не люди, товарищ боец, не человеки, не звери даже — фашисты. Вот и гляди соответственно. Но глядеть Женька не могла, и тут Федот Евграфыч не настаивал.
Забрал автоматы, рожки запасные, хотел фляги взять, да покосился на Комелькову и раздумал. Шут с ними: прибыток невелик, а ей все легче. Меньше напоминаний. Прятать убитых Васков не стал: все равно кровищу всю с поляны не соскребешь. Да и смысла не было: день к вечеру склонялся, вскоре подмога должна была подойти. Времени у немцев мало оставалось, и старшина хотел, чтоб время это они в беспокойстве прожили.
Пусть помечутся, пусть погадают, кто дозор их порешил, пусть от каждого шороха, от каждой тени пошарахаются. У первого же бочажка благо тут их — что конопушек у рыжей девчонки старшина умылся, кое-как рваный ворот на гимнастерке приладил, сказал Евгении: — Может, ополоснешься? Помотала головой; нет, не разговоришь ее сейчас, не отвлечешь… Вздохнул старшина: — Наших сама найдешь или проводить? И — к Соне приходите. Туда, значит… Может, боишься одна-то? Понимать должна.
Не мешкайте там, переживать опосля будем. Федот Евграфыч вслед ей глядел, пока не скрылась: плохо шла. Себя слушала, не противника. Эх, вояки… Соня тускло глядела в небо полузакрытыми глазами. Старшина опять попытался прикрыть их, и опять у него ничего не вышло. Тогда он расстегнул кармашки на ее гимнастерке и достал оттуда комсомольский билет, справку о курсах переводчиков, два письма и фотографию.
На фотографии той множество гражданских было, а кто в центре — не разобрал Васков: здесь аккурат нож ударил. А Соню нашел: сбоку стояла, в платьишке с длинными рукавами и широким воротом: тонкая шея торчала из того ворота, как из хомута. Он припомнил вчерашний разговор, печаль Сонину и с горечью подумал, что даже написать некуда о геройской смерти рядового бойца Софьи Соломоновны Гурвич. Потом послюнил ее платочек, стер с мокрых век кровь и накрыл тем же платочком лицо. А документы к себе в карман положил. В левый — рядом с партбилетом.
Сел подле и закурил из трижды памятного кисета. Ярость его прошла, да и боль приутихла: только печалью был полон, по самое горло полон, аж першило там. Теперь подумать можно было, взвесить все, по полочкам разложить и понять, как действовать дальше. Он не жалел, что прищучил дозорных и тем открыл себя. Сейчас время на него работало, сейчас по всем линиям о них и диверсантах доклады шли, и бойцы, поди, уж инструктаж получали, как с фрицами этими проще покончить. Три, ну, пусть пять даже часов оставалось держаться вчетвером против четырнадцати, а это выдержать можно было.
Тем более что сбили они противника с прямого курса и вокруг Легонтова озера наладили. А вокруг озера — сутки топать. Команда его подошла со всеми пожитками: двое ушло — в разные, правда, концы, — а барахлишко их осталось, и отряд уже обрастать вещичками начал, как та запасливая семья. Галя Четвертак закричала было, затряслась, Соню увидев, но Осянина крикнула зло: — Без истерик тут!.. И Галя смолкла. Стала на колени возле Сониной головы, тихо плакала.
А Рита только дышала тяжело, а глаза сухие были, как уголья. Взял топор эх, лопатки не захватил на случай такой! Поискал, потыркался — скалы одни, не подступишься. Правда, яму нашел. Нарубил веток, устелил дно, вернулся. А про себя подумал: не это главное.
А главное, что могла Соня детишек нарожать, а те бы — внуков и правнуков, а теперь не будет этой ниточки. Маленькой ниточки в бесконечной пряже человечества, перерезанной ножом… — Берите, — сказал. Комелькова с Осяниной за плечи взяли, а Четвертак — за ноги. Понесли, оступаясь и раскачиваясь, и Четвертак все ногой загребала. Неуклюжей ногой, обутой в заново сотворенную им чуню. А Федот Евграфыч с Сониной шинелью шел следом.
Положили у края: голова плохо легла, все набок заваливалась, и Комелькова подсунула сбоку пилотку. А Федот Евграфыч, подумав и похмурившись ох, не хотел он делать этого, не хотел! Да не здесь — за коленки!.. И сапог с ноги Сониной сдернул. Держи, Осянина. Приказываю, держи.
Сдернул второй сапог, кинул Гале Четвертак. И без переживаний давай, немцы ждать не будут. Спустился в яму, принял Соню, в шинель обернул, уложил. Стал камнями закладывать, что девчата подавали. Работали молча, споро. Вырос бугорок: поверх старшина пилотку положил, камнем ее придавив, а Комелькова — веточку зеленую.
Сориентировал карту, крестик нанес.
Пять девушек - зенитчиц, многим из которых нет еще и 20 лет, и их командир, старшина Васков, неожиданно обнаруживают, что в этой, еще далекой от линии фронта местности, высадился немецкий диверсионный отряд. Необходимо передать эту информацию в штаб. Но связь нарушена диверсантами, маленький отряд отрезан от своих, и помощи ждать не приходится.
В последнюю бомбежку рухнула водонапорная башня, и поезда перестали здесь останавливаться. Немцы прекратили налеты, но кружили над разъездом ежедневно, и командование на всякий случай держало там две зенитные счетверенки. Шел май 1942 года.
На западе в сырые ночи оттуда доносило тяжкий гул артиллерии обе стороны, на два метра врывшись в землю, окончательно завязли в позиционной войне; на востоке немцы день и ночь бомбили канал и Мурманскую дорогу; на севере шла ожесточенная борьба за морские пути; на юге продолжал упорную борьбу блокированный Ленинград. А здесь был курорт. От тишины и безделья солдаты млели, как в парной, а в двенадцати дворах оставалось еще достаточно молодух и вдовушек, умевших добывать самогон чуть ли не из комариного писка. Три дня солдаты отсыпались и присматривались; на четвертый начинались чьи-то именины, и над разъездом уже не выветривался липкий запах местного первача.
Биография автора кратко
- Скончался автор повести «А зори здесь тихие...» | STARHIT
- Упомянутые книги
- "А зори здесь тихие" анализ произведения (3 варианта) ~ Проза (Школьная литература)
- Форма обратной связи
Автор повести «А зори здесь тихие…» Борис Васильев умер в Москве
Самой важной книгой о Великой Отечественной войне, которую должен прочесть каждый, опрошенные назвали знаковый роман Бориса Васильева о девушках-зенитчицах «А зори здесь тихие…», экранизированный в 1972 году.
В сборник вошли наиболее известные произведения Б. Васильева о войне. Повесть «А зори здесь тихие…» 1969 посвящена великому, но не попавшему в сводки военных событий подвигу пятерых юных девушек-зенитчиц, под руководством старшины Васкова в мае 1942 года вступивших в неравный бой с отрядом немецких диверсантов. Действие повести «Завтра была война» 1984 происходит накануне войны.
Пожалуйста, проверьте все уровни ниже и постарайтесь соответствовать вашему правильному уровню. Если вы все еще не можете понять это, оставьте комментарий ниже, и мы постараемся вам помочь.
Командир понимает, что скрывшийся враг может оказаться коварен и не исключает угрозу нападения на свой отряд. Вместе с Осяниной он отправляется в разведку. Разузнав, что диверсанты устроились на привал, Васков решает изменить местоположение команды и отправляет Риту за девушками. Федот вспоминает, что забыл кисет и расстраивается. Заметив его настроение, Соня решает вернуться за пропажей. Командир не успел остановить убежавшую за кисетом Гуревич. Раздаются выстрелы. Соня погибает от пуль двоих немецких солдат. Расстроенная группа хоронит девушку. Васков снимает с нее сапоги и передает их Гале, которая потеряла свои в болоте, отмечая, что должен заботиться о живых. Попрощавшись с Соней, командир и зенитчицы начинают яростное преследование немцев, желая отомстить за гибель соратницы. Они настигают врага и, незаметно подкравшись, Васков убивает одного из них, но на второго у него не оказывается сил. В этот момент рядом оказывается Женя и, убив диверсанта прикладом, спасает жизнь командиру. Немцы отступают. Осознав совершенный поступок, Комелькова мучается гнетущими мыслями за содеянное. Старшина пытается оправдать ее решительный шаг, рассказывая о бесчеловечности и безжалостности врага. Потрясенная смертью Сони, мечтательная Галя во время встречного боя отбрасывает винтовку в сторону и падает на землю. Девушки начинают обвинять ее в трусости, но Васков оправдывает Четвертак неопытностью и растерянностью. В воспитательных целях старшина берет Галю с собой на разведку. Осматривая окрестности леса, разведчики замечают трупы немцев. По подсчетам, оставалось еще 12 немецких солдат. Старшина и Галя прячутся в засаде, готовые стрелять по приближающимся диверсантам. Неожиданно Четвертак покидает укрытие и, обезумев от ужаса, выдает себя, получая пулеметную очередь от немцев. Васков решает увести врага в другую сторону от места, где остались Женя и Рита. До самой ночи он пытался создавать шум в лесу, стрелял по вражеским фигурам, мелькавшим между деревьев, кричал и пытался заманить диверсантов поближе к топкому месту. Получив ранение в руку, он укрывается в болоте до утра. С рассветом раненый командир выбирается на сушу и замечает на воде черного цвета юбку, что носила Лиза Бричкина. Васков понимает, что девушка погибла, и последние надежды на помощь обращаются в прах. Удрученный тяжкими мыслями о проигранной «своей войне», Васков идет на поиски немецких солдат. В лесу он встречает заброшенную хижину, которая оказалась убежищем диверсантов. Затаившись, старшина наблюдал за немцами, которые прятали взрывчатку. Далее вся группа уходит на разведку, оставив одного бойца охранять избушку. Федот убивает врага, забирает оружие и идет на берег той реки, где некогда они разыгрывали сценку перед диверсантами. Там он рассказывает оставшимся зенитчицам о смерти Гали и Лизы, сообщая, что вскоре им придется принять свой последний, вероятно, бой. Диверсанты появляются на берегу, завязывается страшная битва. Неотступно сражался Васков, защищая Родину и не позволяя вражескому отряду пересечь реку. Тяжелое осколочное ранение в живот получает Рита. Раненая Женя продолжает отстреливаться, уводя за собой немцев и не замечая полученных ран. Девушка стреляла до последнего патрона, не жалея сил и поражая врага своим мужеством. Немцы расстреливают в упор безоружную Комелькову. Умирающая Осянина рассказывает старшине о сыне Альберте и просит позаботиться о малыше. Васков, терзаемый мыслями о потере всей команды, делится с Ритой переживаниями о случившемся и задается вопросом: стоила ли гибель молодых девчонок того, чтобы отдать ее за попытку перекрыть дорогу немцам? Рита отвечает, что они защищали Родину и все сделали правильно. Разве могли они поступить по-другому и позволить врагу подорвать дорогу? Васков поднимается и вновь идет за немцами. Он слышит выстрел и возвращается к Рите, которая застрелилась, не желая мучить ни себя, ни старшину. Похоронив обеих девушек, из последних сил Федот двигался вперед, где располагалась хижина немцев. Он врывается внутрь, где одного из диверсантов убивает и еще четверых берет в плен. В полубредовом состоянии, раненый и измученный, он ведет немцев к линии разъезда. Осознав, что добрался до места, старшина теряет сознание. В эпилоге книги автор рассказывает о письме туриста, написанном многие годы спустя после военных событий. В нем сообщается о приехавшем на озеро седовласом старике, у которого не было руки, и капитане-ракетчике по имени Альберт Федотыч. На берегу они установили плиту из мрамора. Турист рассказывает, что вместе с прибывшими он отправляется на поиски могил погибших здесь когда-то зенитчиц. И отмечает, какие «зори здесь тихие». Описание книги «А зори здесь тихие…» "А зори здесь тихие... Они любили стихи и мечтали о любви... Но пришла война, и хрупкие девушки взяли в руки оружие.
Краткое содержание А зори здесь тихие. Васильев Б. Л. Пересказ повести за 13 минут
"А зори здесь тихие " и "В списках не значился". Мероприятие сопровождалось электронной презентацией, фрагментами из фильмов: «А зори здесь тихие», «В списках не значился». В книгу талантливого советского писателя, лауреата Государственной премии СССР Бориса Васильева вошли широко известные произведения, рассказывающие о Великой Отечественной войне, участником и свидетелем которой был автор.
Кратко «А зори здесь тихие» Б. Л. Васильев
А так же на нашем сайте вы имеете возможность скачать книгу А зори здесь тихие Борис Львович Васильев в формате Fb2, MOBI, EPUB. Читать онлайн книгу «А зори здесь тихие (сборник)» автора Бориса Васильева полностью, на сайте или через приложение Литрес: Читай и Слушай. Сегодня, 11 марта, не стало писателя-фронтовика Бориса Васильева, пишет «Российская газета».Автор повести «А зори здесь тихие» скончался на 89-м году жизни, об этом сообщили в Союзе писат |. А зори здесь тихие В жизни случаются вещи жестокие и непонятные. В этой повести молодые девушки сталкиваются со смертью просто потому, что идёт война. Борис Львович Васильев бесплатно на сайте.
Аннотация к книге "А зори здесь тихие.."
- Краткая история создания повести «А зори здесь тихие» Васильева
- Анализ повести «А зори здесь тихие» (Б. Васильев)
- Борис Васильев ★ А зори здесь тихие… Повесть читать книгу онлайн бесплатно
- Свежие записи
- Борис Васильев. "А зори здесь тихие..." 12+
- 95 лет со дня рождения Б.Л. Васильева, 50 лет повести «А зори здесь тихие» | Майшоп