Либретто Франческо Мария Пиаве по драме Александра Дюма-сына «Дама с камелиями» (1852). Сейчас в планах у театра много новых спектаклей, уже в работе «Дама с камелиями», «Свадьба Кречинского» и многие другие. «Дама с камелиями» в Михайловском театре — история жизни русской балерины, которая вынуждена выбирать между сценой и чувствами. «В своей первой оперной постановке Владимир Кехман представит собственную оригинальную трактовку знаменитой «Дамы с камелиями». Отметим, спектакль по роману Александра Дюма «Дама с камелиями» в краевом театре им. М. Горького представят ориентировочно в июне 2016 года.
Премьера «Дамы с камелиями» Ноймайера в Большом театре
На Исторической сцене Большого театра после двух лет и трех месяцев отсутствия вновь появилась «Дама с камелиями» — Джон Ноймайер продлил лицензию на показ своего спектакля. это история любви парижской куртизанки Маргариты Готье к молодому человеку Арману Дювалю. В основе спектакля Смоленского государственного академического драматического театра имени А. С. Грибоедова лежит пьеса современных авторов по мотивам знаменитого романа Александра Дюма «Дама с камелиями».
В Казани состоялась мировая премьера балета «Дама с камелиями»
| ДАМА С КАМЕЛИЯМИ | Дама с камелиями 12+. love story Большая сцена. Камелия – один из тех цветов, который обладает яркой восхитительной формой и при этом совсем не имеет запаха. |
| В Михайловском «Даме с камелиями» поменяли профессию | Культовый балет «Дама с камелиями» исчезнет из репертуара Большого театра: после истечения срока лицензии балетмейстер Джон Ноймайер отказался её продлить. |
| Премьера. Опера «Дама с камелиями» в постановке Владимира Кехмана | Опера «Дама с камелиями» с 8 февраля по 12 июля 2024, Михайловский театр в Санкт-Петербурге — дата и место проведения, описание и программа мероприятия, купить билет. |
Искусство и страсть: вовлекающий спектакль "Дама с камелиями" в Михайловском театре
Но Владимир Кехман написал свою версию «Дамы с камелиями»: изменил сюжет, характер взаимоотношений некоторых героев, сохранив при этом их имена Маргарита, Арман и Жорж Дюваль, барон Дюфоль , а также канву повествования. Никакой чахоточной куртизанки, никакого порока и наслаждения им в аристократических салонах здесь нет и в помине. Все чисто, воздушно, балетно. Действие из Парижа середины XIX века перенесено в Санкт-Петербург начала XX, а конкретно — на улицу Росси, где маленькая девочка, приседая в скромном книксене, подает письмо седому господину солидного вида. И эта же девочка уже в балетной юбке у станка. В одной сцене она проживет три возраста — даровитая малышка, подросток, который уже умело гнется и ножку тянет, наконец, вполне готовая балерина, узнавшая первый успех. Взросление и умение происходит на фоне нескольких прозрачных занавесей, которые работают как экран. На одном под божественную музыку Верди плывут старинные черно-белые фото юных воспитанниц Агриппины Вагановой, на другом — три или четыре грации в балетных экзерсисах, тут же — улицы старого Петербурга с петербуржцами разных сословий, трамвай, лошадь с извозчиком… Словом, Северная столица до рубежного 1917 года. Исторический видеоконтент Вадим Дуленко и содержанием, и техническим исполнением тонко пронизан ностальгией. Фото предоставлено пресс-службой театра Как, собственно, и вся история русской балерины Маргариты: пережившей эмиграцию, потерю профессии, успеха. И любовь, как возможность забыться от утрат и невозможность жить без балетного искусства.
Причем часть этих этапов режиссер Кехман лишь обозначает — молчаливое движение людей с чемоданами, точно теней, где-то на третьем плане, зато суть жизни актрисы — балет — он выводит на первый на сцене и крупно дает на воздушных экранах. В роли барона выступает замечательный Сергей Лейферкус, и для известного певца это, по сути, возвращение на Михайловскую сцену, на которой он когда-то начинал. Его красивейший баритон и игра, безусловно, украшение постановки. После первого показа, уже за кулисами, Владимир Кехман благодарил Сергея Петровича, что тот поверил начинающему режиссеру и пошел за ним. Фото предоставлено пресс-службой театра Но вернемся к спектаклю.
Продолжительность — 3 часа 5 минут. Хореограф-постановщик — Джон Ноймайер Декорации и костюмы — Юрген Розе История трагической любви молодого герцога и куртизанки, описанная Александром Дюма-младшим в романе «Дама с камелиями», продолжает резонировать в сердцах современных читателей и поклонников театрального искусства. Положенный на музыку Шопена и срежиссированный хореографом Джоном Ноймайером, этот сюжет раскрылся, подобно диковинному цветку, аромат которого заставляет трепетать душу. Балет об истории отношений, обреченных с самого начала, начинается со сцены подготовки к распродаже-аукциону всего, что некогда принадлежало Маргарите Готье — куртизанки, умершей от чахотки.
В числе актеров есть люди с профильным образованием, но большинство — любители, представители самых разных профессий, которых объединяет любовь к классическому вокалу и драматическому искусству. Участники театра не только выступают на сцене. Они полноправные создатели каждого спектакля — декораторы и костюмеры, специалисты по звуку, освещению и сценографии, искусству грима, бутафории и реквизиту. Яркие, нарядные театральные костюмы для спектаклей, которым может позавидовать и профессиональный коллектив, сделаны руками участников студии. Луначарского, оперный певец, концертный исполнитель, педагог по вокалу. Так и случилось.
В отделе репертуарного планирования Большого театра в начале 2000-х также зрело амбициозное решение попросить Ноймайера поставить что-нибудь грандиозно-полнометражное на сюжет из русской литературы. Как раз в 2001 году прошла премьера «Пиковой дамы» Ролана Пети. Следующим сюжетом должен был стать, насколько нам известно, лермонтовский «Маскарад» в постановке Ноймайера. Но не случилось. Ноймайер ответил уклончиво, предложив Большому сперва поставить «Сон в летнюю ночь», и по результатам работы продолжить переговоры о новом проекте. Хореограф имел в виду, что артисты Большого должны познакомиться с основами его авторского театра. Премьера «Дамы с камелиями» Ноймайера в Большом театре «Сон» прошел не слишком удачно, если судить постановку по Гамбургскому счету, потому что технически он выглядел совершенным, но фирменные ноймайеровские «шекспирименты» не читались. Например, так и не «заработал» слой с ремесленниками — едва ли не самый важный в балете. К тому же наши артисты увидели в этом сложном литературном балете сходство с большими сюжетными балетами Григоровича — «Легендой о любви», «Спартаком», что тоже верно, но лишь отчасти. Связки, поддержки и прочие силовые комбинации в балетах Григоровича и Ноймайера похожи, но театральная ткань спектаклей двух хореографов качественно разная. И драмбалетная составляющая в спектаклях того и другого имеет совсем разные корни. Кроме того, сам Ноймайер во время постановки заболел, и 90 процентов работы по переносу балета выполнили его репетиторы. Не хватило его авторского участия. А дальше, вместо того, чтобы срочно просить о новом балете или, например, о «Даме с камелиями», сотрудничество с хореографом внезапно прекратилось. Историческая сцена закрылась на реконструкцию, «Сон» сыграли несколько раз на Новой сцене, в том числе в рамках Золотой маски, и сразу сняли. Ноймайера «перехватил» МАМТ — здесь с большим успехом прошли премьеры его литературных балетов — «Чайки» и «Русалочки», и осенью 2014 состоится премьера балета «Татьяна» на музыку Леры Ауэрбах — копродукция с Гамбургским балетом. Первые показы еще не поставленного балета пройдут на ежегодном фестивале Hamburger Ballett Tage в июне с гамбургскими артистами, а в сентябре начнутся репетиции в МАМТе. Эти потрясающие результаты достигнуты людьми из международного отдела театра, умело выстроившими внешнюю политику театра. Большому театру использовать опыт 2004 года не удалось год премьеры «Сна» — к моменту постановки «Дамы» в театре произошла смена поколений, да и просто за десять лет информация стерлась, хотя «память тела» у артистов — это не пустой звук. Но люди уже другие. Премьера «Дамы с камелиями» Ноймайера в Большом театре Идея поставить «Даму» в Большом принадлежит худруку балета Сергею Филину, который с самого начала своего правления ориентируется не столько на эксклюзивы для Большого театра, сколько на великую хореографию XX века. Он считает, что главные шедевры мировой хореографии должны присутствовать в афише Большого театра. Тем более, что он сделал ставку на определенных молодых артистов, чей взлет будет приурочен к его эпохе в Большом. То есть эксклюзивом Большого в постановках, которые идут во многих других театрах мира, должны были стать его артисты. Такой подход вполне логичен. Потому что увидев в роли Татьяны в «Онегине» Ольгу Смирнову, которая несомненно пополнила мировой каталог лучших исполнительниц этой роли, влюбленный зритель с нетерпением ждал Маргариту в ее исполнении. И не ошибся. Это серьезная литература роман «Дама с камелиями» Дюма-сына , три акта, частые перемены декораций, шикарные наряды для балерин, три грандиозных дуэта главных героев, балы, «театр в театре» и параллельная основной — история Манон и Де Гриё.
«Дама с камелиями» посетила театральный «Бархатный сезон» в Ессентуках
Билеты на спектакль «Дама с камелиями» продаются онлайн на сайте Наш балет-мелодрама “Дама с камелиями” – отличная возможность проверить справедливость его слов. В аннотации спектакля говорится, что «Дама с камелиями» Михайловского театра — это «история жизни русской балерины, которая вынуждена выбирать между сценой, чувствами и деньгами». Опера «Дама с камелиями» с 8 февраля по 12 июля 2024, Михайловский театр в Санкт-Петербурге — дата и место проведения, описание и программа мероприятия, купить билет. В остальном в работе Большого театра в связи с кончиной Майи Плисецкой ничего не меняется, ни спектакли, ни репетиции не отменены, сообщил Барыкин. В своей первой оперной постановке Владимир Кехман представит собственную оригинальную трактовку знаменитой «Дамы с камелиями».
Премьера «Дамы с камелиями» Ноймайера в Большом театре
Арман, её любовник, оказывается подлецом, и даже преданный поклонник барон Дюфоль покидает Маргариту, чтобы спасти собственную свободу. Что делать женщине, которая осталась без любви, средств к существованию, а главное — без сцены?.. Над постановкой работали художник-постановщик и художник по костюмам Вячеслав Окунев, а также хореограф Александр Омар.
Для постановки созданы необычайной красоты декорации и изысканные костюмы, стилизованные в духе эпохи. Знаменитая история «дамы с камелиями», куртизанки Маргариты Готье — один из самых известных и романтичных сюжетов XIX века. Александр Дюма создал бессмертный образ обреченной красоты, порочной и в то же время невинной, образ блистательной женщины, чья жизнь - витрина для демонстрации чужого тщеславия, а сама она — дорогой аксессуар.
Владимир Кехман перенес время действия пьесы в первую половину XX века, после революции 1917 года, и создал собственную сценическую версию либретто.
Спектакль «Дама с камелиями» в Михайловском театре — это «история жизни русской балерины, которой приходится выбирать между сценой, эмоциями и деньгами». Но, покинув Россию, балерина обнаруживает, что европейские сцены и публика уже не те, что ее роскошная вилла на Капри больше похожа на золотую клетку, что годы уходят, а вместе с ними — ее сила и талант.
Онлайн заказ билетов делает процесс быстрым и легким. Забронируйте свое место и насладитесь прекрасной постановкой в уютной атмосфере Михайловского театра. Больше новостей.
О мероприятии
- Владимир Кехман переписал Дюма-сына - МК
- Камелии для Травиаты
- В Михайловском «Даме с камелиями» поменяли профессию // Новости НТВ
- Спектакль "Дама с камелиями" (Театр им. А.С. Пушкина) в Москве – купить билеты, отзывы, афиша
- Новая «Дама с камелиями»: | ВестиСПб: Новости Санкт-Петербурга
Билеты на оперу «Дама с камелиями» в Санкт-Петербурге
На этот раз Владимир Кехман представит собственную трактовку «Дамы с камелиями» спектакль так и будет называться. Он собственноручно сделал сценическую редакцию либретто Пьяве по драме Александра Дюма-сына, созданного для вердиевской «Травиаты», а также поучаствовал в музыкальной реадкции спектакля вместе с дирижером-постановщиком Александром Соловьевым фрагменты оперы решено было дополнить музыкой Чайковского, Сен-Санса и Сибелиуса. Новая постановка будет рассказывать о жизни русской балерины, которая вынуждена выбирать между сценой, чувствами и деньгами.
Невероятной силы любовь, искренняя и жертвенная, является и наградой для Маргариты Готье, и искуплением. Сергей Землянский считает, что и на сегодняшний день сюжет "Дамы с камелиями" продолжает оставаться одним из самых актуальных.
А перед этим все кончалось страшным криком Армана: «Милостивые государи… Вы видите эту женщину…» И еще более страшными словами Маргерит: «Да, да… я подлая тварь… Я твоя раба, собака». Естественно, что ничего подобного мейерхольдовская Графиня не произносит и не произнесет даже под страхом смерти.
Пока жива, не откроет она и тайну трех карт. В спектакле Мейерхольда и в исполнении тридцатилетней Надежды Вельтер это замечательно яркий персонаж, не вполне оперный, далеко не традиционный. В Графине — Вельтер чувствовалась тяжесть лет, но не было дряхлости, не лежало на ней печати смерти. Фотографии сохранили выражение ее лица, похожее и на дьявольский оскал, и на дьявольскую усмешку. И в ее пении, и в ее походке и в самом деле присутствовала тайная дьявольщина, след миракля, о котором говорил Мейерхольд, живой след исчезнувшего жанра. Восприимчивые зрители все это понимали, хотя, рассказывая о впечатлении, использовали нейтральные и неопасные слова. Вспоминает певший Томского Алексей Иванов, тогда начинающий певец, впоследствии знаменитый баритон Большого театра: «Облик ее — 89-летней старухи — отличается от традиционного тем, что она еще держится прямо, ходит без палки, не трясется, пытается следить за модой и скрывает свои года под румянами, белилами и пудрой.
На сцене она появляется в сопровождении одной камеристки. Приживалки — за сценой» В. А о центральной сцене спектакля спустя сорок лет вспомнил Борис Равенских: «Совершенно гениальной была сцена появления Германа в спальне Графини по-моему, лучшая сцена в советском оперном театре » Там же. Эта сцена столь же драматична и столь же динамична, как и упомянутая чуть выше сцена из «Дамы с камелиями», и так же развертывается вокруг кресла, около лестницы и чуть ли не на бегу, но в отличие от той, из «Дамы с камелиями», подробно, почти такт за тактом, описана Н. Шульгиным, актером и помощником режиссера Малого оперного театра, умершим в первую блокадную зиму, в феврале 1942 года. Он попытался зафиксировать весь спектакль на бумаге, и запись его, один из первых опытов такого рода, совершенно бесценна напечатана в книге, которую мы здесь несколько раз вспоминаем. Шульгин был добросовестный хроникер, описывал только то, что видел, и не давал волю никаким произвольным интерпретациям.
А старые ленинградцы наблюдали другое: молодой человек с простонародным, как будто чекистским лицом, с пистолетом в руках и с истеричной интонацией в голосе ведет допрос старой аристократки: где драгоценности? А старуха молчит, держится до последнего вздоха. Это был триумф петербурженки «из бывших» на ленинградской сцене. На репетиции Мейерхольд говорил певице Вельтер: «Мы не хотим Бабы-яги». Он знал, чего добивался. Но больше всего волновал его Герман. Партию Германа пел тридцатисемилетний певец Николай Ковальский не имевший, кстати сказать, специального образования и, судя по единодушным отзывам, пел замечательно.
В одно время с Ковальским партию Германа в бывшем Мариинском театре пел Николай Печковский, кумир ленинградских меломанов и предмет устойчивой и почти необъяснимой ненависти Мейерхольда. Печковский был артистом с роковой судьбой, — как мы расскажем дальше, роковая судьба коснулась и почти всех участников мейерхольдовской постановки. Совсем не намеренно оказавшись в начале Отечественной войны по ту сторону фронта, после войны он был осужден, попал в ГУЛАГ, провел там несколько лет, после смерти Сталина был реабилитирован, но петь в прежнюю силу уже не мог и вынужден был расстаться с Ленинградом. Начинал он, однако, в Москве, в оперной студии К. Станиславского, хотя уроки великого реформатора, по-видимому, не пошли ему впрок, и, переехав в Ленинград, он быстро перенял весьма условную и чисто петербургскую — старопетербургскую — манеру пропевания нот, произношения слов и выделывания жестов. Сохранившиеся записи Печковского — Германа позволяют судить о том, как он строил партию и как пел: интонационно заразительно, вокально эффектно, но и чрезмерно мелодраматично. Он пел то, что написал Модест Ильич: «и плачу вашею слезою».
И действительно «плакал слезою», что, конечно, не могло не вызвать протеста у Мейерхольда, которому нужен был драматический и даже героический тенор, а не тенор слезливый. В партии Германа Мейерхольд услышал героические нотки. Впрочем, не только это. Как и тридцатисемилетний певец Николай Ковальский. У исполнителя мейерхольдовского Германа тоже была непростая судьба. Вскоре после этого покинул Ленинград и уехал в провинцию» В. Дальше след его пропадает.
Дата смерти точно не известна. Предположительно 1952 год. Официальных записей тоже не осталось. И все-таки существует нечто такое, что можно считать документальным свидетельством о спектакле, которого нет. Есть радиозапись «Пиковой дамы» Большого театра. Это, конечно, не Мейерхольд, исполняется без всяких купюр канонический текст музыки и либретто. Но за пультом Самуил Самосуд, тот самый Самосуд, который был музыкальным руководителем и дирижером мейерхольдовской постановки.
Сам Мейерхольд считал его соавтором и даже сорежиссером. Согласие было полным. Даже в том, что касалось неизбежных и нежелательных купюр. Тем не менее все авторитетные специалисты посчитали, что именно Самосуд заново открыл запетую оперу, что музыка звучит грандиозно. Притом что дирижерский принцип Самосуда решительно расходился с режиссерским принципом Мейерхольда, что вовсе не заводило в тупик, а приводило к желанному результату. Мейерхольд, по своему обыкновению, членил режиссерский текст на эпизоды, всего их было четырнадцать. А Самосуд стремился слить все музыкальное содержание оперы в один симфонический поток, он ставил оперу-симфонию или, иначе, вокальную симфонию, симфонию голосов, вливавшуюся в оркестровую симфонию, что создавало единый и нерасчленимый звуковой образ.
И этот образ был захватывающе экспрессивен. С первых тактов интродукции музыка властно влекла за собой. Ее наполняла магнетическая и неостановимая сила. Это было явление Фатума, и это был музыкальный портрет Германа, фатального героя. Именно таким он был у Ковальского, Мейерхольда и Самосуда. Просвещенные зрители, которых привел в восторг Герман — Ковальский, пытались разъяснить впечатление с помощью популярных социологических схем и естественных литературных ассоциаций. Вспоминали литературную серию тех лет: молодой человек XIX века, называли Стендаля и Достоевского, Жюльена Сореля из «Красного и черного», Родиона Раскольникова из «Преступления и наказания» — таким широким был ассоциативный диапазон и таким стойким стремление увидеть в роли Ковальского антидворянский мятеж, восстание гордого плебея.
Об этом писал театровед Алексей Гвоздев, говорил музыковед Иван Соллертинский, вспоминая к тому же Печорина и Грушницкого. И все это справедливо, все это входило в спектакль и окрашивало роль, все рождало наплыв впечатлений, захватывающих, неординарных. Но кажется, что из внимания выдающегося театроведа и еще более выдающегося музыковеда ускользнула немаловажная вещь: певец строил свой образ из музыки, а не из литературы.
Завадского, Достоевскому посвященный. Метафора сновидения — в отличие от метафоры парижской жизни — означала пребывание не здесь и сейчас, а в некотором воображаемом времени и воображаемом пространстве, в прошедшем веке, о котором грезит Графиня и куда устремлены фантазии Германа, в атмосфере призрачных кавалеров, призрачных свиданий, призрачных карет, пока в казарме не появляется почти натуральный призрак — призрак умершей Графини.
Призрачным оказывается и сам город — блистательный Санкт-Петербург вплоть до предпоследней ослепительно яркой сцены в Игорном доме. Очевидно, что задумывая поставить петербургскую оперу Чайковского, Мейерхольд в первой половине 30-х годов находился если не под влиянием — этого сказать нельзя, то под впечатлением немецкого экспрессионистского кино, искусно создававшего подобную гнетущую атмосферу и подобные жутковатые эффекты. Еще в «Маскараде» использовались свечи и зеркала, это был излюбленный реквизит, но теперь они светили и отсвечивали по-другому: таинственно и зловеще. Мерцающие огоньки освещали полные безумия глаза, полные ужаса лица. Экспрессионистская тень легла на ленинградский спектакль, как она легла и на саму разоренную бывшую имперскую столицу.
И это провело черту между двумя «Дамами», разделенными во времени и в пространстве. Импрессионистская «Дама с камелиями», экспрессионистская «Пиковая дама». Через такие этапы проходила история искусства. Подобное произошло и в действительной жизни. Однако внутреннее устройство «Пиковой дамы» Мейерхольд насыщал действием, предельно драматичным, превращавшим театральный миракль в театр интриги, — правда, необычный.
Сначала разыгрывалась в буквальном смысле интрижка — с описанными Пушкиным взглядами издалека и тайной перепиской, с придуманной Мейерхольдом встречей на балу и передачей ключа вместе с запиской. Это история Германа и Лизы. А затем вся эта увлекательная интрижка отходит на задний план, и на первый выходит совершенно другое воплощение театра интриги — роковой поединок Германа и Графини. В трех эпизодах: в спальне Графини — наяву, в казарме — в полусне, в Игорном доме — в бреду, движение напряженного действия совпадало с движением душевной болезни. И весь этот графически строго построенный миракль Мейерхольд обогащал — а отчасти так даже разрушал — яркими, а под конец и ярчайшими живописными контрастами.
Процитируем Константина Рудницкого. Цитата слишком пространна, но ее невозможно прервать — сцену в игорном доме Рудницкий описал превосходно. Правую половину сцены занимала грандиозная по размерам тахта. На этой тахте и возле нее — на подушках, разбросанных на полу, на медвежьих шкурах, в креслах и на столах, придвинутых к тахте, Мейехольд организовал массовую сцену совершенно фантастической красоты. Все это пространство было заполнено нарядными мужчинами и женщинами, которые возлежали на тахте, на полу, развалились в креслах, разлеглись на шкурах — с бокалами, букетами, цветными шарфами, бутылками, лорнетами в руках — небрежно, в обнимку, вповалку, как придется.
Гвардейские и гусарские мундиры — красные, зеленые, синие, черные, золотые эполеты, блистающие ордена и сверкающие пуговицы, черные фалды фраков, белые пятна крахмальных сорочек, атлас, парча и бархат платьев — нежно-голубых, пепельных, розоватых, палевых, развернутые веера, меха, горящие камни кулонов, жемчуга, обнаженные плечи и груди — все это феерическое богатство красок было дано в движении, в оживлении вакхическом и буйном, и все это отражалось и удваивалось огромным зеркалом, которое Мейерхольд наклонно повесил над тахтой, да еще окружил гирляндами горящих свечей. Такой головокружительной картины никогда и нигде не было на театре» К. В последний раз на театральных подмостках — и, в сущности, в искусстве вообще — возник образ «блистательного Санкт-Петербурга». Блистательный Санкт-Петербург по контрасту с умирающим Ленинградом, блистательный Санкт-Петербург, и не думающий умирать, — Мейерхольд прощался с городом своей молодости и своей славы. Гимн, который он на сцене пропел городу Петра, может быть сопоставлен со строками «Медного всадника», данными в слове.
Итак, в одном случае роскошный салон, в другом спальня-гробница, там — Мане, Ренуар, полуночный Париж, тут старинные репрезентативные портреты, но и к тому же ослепительно яркий живой натюрморт, ночной Петербург, коллективный портрет пушкинской столицы. Но Мейерхольд не был бы Мейерхольдом, если бы представил зрителям зрелище прекрасной красоты вне всяких снижающих контрастов. Прекрасное в обоих спектаклях дано в преломлении и в неразрывных связях с тем, что вызывающе противостоит ему: порок в «Даме с камелиями», преступление в «Пиковой даме». И конечно же, Мейерхольд не был бы Мейерхольдом, если бы порок у него был грязным распутством, а преступление — всего лишь грубой уголовщиной, «мокрухой». Вот уж нет, в «Даме с камелиями» порок по-парижски блестящ, а преступление в «Пиковой даме» по-петербургски умственно, отчасти даже абстрактно.
Почти все мужчины «Дамы с камелиями» показаны как весьма утонченные бонвиваны и бульвардье, почти все женщины — как кокотки высшего класса. Многие репетиции спектакля были посвящены изучению ремесла, обязательного для профессионалов ночной жизни. Это своеобразная философия и своеобразный кодекс чести богемы. Мейерхольд показывает актерам, как снимать и куда ставить цилиндры, показывает актрисам, как поддерживать длинные трены-«хвосты», объясняет всем, что такое «фасон» и что такое «мода». И разумеется, обсуждается важнейшая тема: как танцевать канкан, чтобы не выглядеть смешным — слишком чинным или, наоборот, слишком вульгарным.
Искусно подаваемая вульгарность в канкане разрешена, даже необходима, но именно в движениях, в танце. А в обыденной жизни, в костюме, в манерах, тем более в страстях должен господствовать хороший тон, поэтому ревнивая выходка Армана Дюваля — центральный момент спектакля — это скандал, дурной тон, нарушение неизбежного этикета. В свою очередь, безумная выходка Германа, ворвавшегося с пистолетом в руках в спальню Графини, ясно мотивируется тем, что он во власти безумной идеи, на грани помрачения рассудка, повреждения ума, он мечется по сцене как полупомешанный, а не как холодный убийца. Игра прекрасного и порочного в «Даме с камелиями», игра прекрасного и преступного в «Пиковой даме» вводит нас в мир мейерхольдовской режиссуры. Здесь ее внутренний смысл, здесь ее внешние границы.
Возвышенная поэзия и трезвая мизантропия соединены здесь неразрывно. Мейерхольда почти всегда интересовал порок, тем более блистательный порок, изучению чего и был посвящен его первый большой и, в свою очередь, блистательный спектакль — мольеровский «Дон Жуан» 1910 с Юрьевым в главной роли. И впоследствии эта тема не оставляла его. По-разному порочных женщин играла и, по-видимому, неплохо играла, как ни странно, Зинаида Райх — вульгарно-порочную Городничиху в «Ревизоре», изощренно-порочную Софью в «Горе уму», портовую шлюху Кармен-Пелагею в «Последнем решительном», — но ни то, ни другое, ни третье к Маргерит не относилось. По смыслу спектакля Маргерит Зинаиды Райх — блестящая женщина, с головой погруженная в мир парижского порока, но не принадлежащая ему, и это, конечно, после Достоевского традиционно русская тема.
А психология преступления — тоже одна из постоянно волновавших Мейерхольда проблем, отчасти и поэтому его влекло к Пушкину и к Шекспиру. Он, впрочем, демонстрировал крайнюю осторожность и впервые подступил к этой проблеме в 1917 году, поставив лермонтовский «Маскарад» с тем же Юрьевым в главной роли. И здесь преступление умственное, совершенное в здравом уме, хотя и подчиненном безумной идее. Затем на репетициях появился пушкинский Борис Годунов, а в репертуарных проектах шекспировский Клавдий и шекспировский Яго. Но все эти персонажи должны были получить сценическую жизнь в новом театре, медленно воздвигавшемся в центре Москвы, а пока что Мейерхольд был занят своими женскими персонажами.
Итак, две дамы — парижская женщина и петербургская женщина хотя по прозвищу Venus moscovite, московская Венера, что во французском словоупотреблении XVIII века означало Венеру русскую, или российскую, а не обязательно московскую. Проще сказать: парижанка и петербурженка, парижская дама полусвета второй половины XIX века, петербургская дама высшего света второй половины XVIII века, и та и другая нарисованы безошибочно точно, со всем набором увлекательных жанровых подробностей и увлекательных культурных мифов. Полная жизни мейерхольдовская парижанка окружена быстро сменяющимися поклонниками, и в ней самой все подвижно и мимолетно: интонации, взгляды, порывы. В своих меняющихся туалетах красное бархатное платье в 1-м акте, синий жакет — в 3-м, черное платье с нашитыми на нем букетиками розово-красных камелий — в 4-м, белое атласное — в 5-м она оставалась в памяти как букет живых цветов, отчасти полевых, отчасти экзотических, и вместе с тем казалась аккордом тонов с палитры живописцев-импрессионистов. Сама судьба ее была импрессионистской.
А застылая мейерхольдовская Графиня, показанная на фоне фамильных портретов, для всех окружающих тоже фамильная достопримечательность, парадный исторический портрет, бессмертное петербургское прошлое, запечатленное в скульптурной, но и призрачной пластике, в скульптурных, но и призрачных мизансценах. И это ампирная судьба, но также экспрессионистская судьба, судьба женщины-призрака, женщины-раритета. И в целом оба спектакля во многом противоположны: один — о женской слабости, другой — о женской силе. О Маргерит в исполнении Зинаиды Райх написал в своей книге видевший ее на сцене Констатин Рудницкий, о ее женственности и ее красоте, написал по-мужски проницательно и по-писательски ярко.
В Казани состоялась мировая премьера балета «Дама с камелиями»
Волшебная музыка Шопена, то лирическая, то трагическая, как нельзя лучше соответствует прекрасно рассказанной языком танца истории о большой любви и великом самопожертвовании. А великолепная прима Большого Светлана Захарова раскрывается в этом спектакле как потрясающая драматическая актриса, не играя, а проживая судьбу своей героини от первого до последнего такта. Краткое содержание Действие балета начинается с аукциона, устроенного в квартире умершей куртизанки, и развивается как ряд воспоминаний разных людей — Армана, его отца месье Дюваля и Маргариты Готье. Рассказ о событиях прошлого выделен в тексте жирным шрифтом.
Вся мебель из ее роскошных апартаментов, а также личные вещи и украшения распродаются с аукциона. Нанина, преданная служанка Маргариты, держит в руках дневник покойной, она мысленно прощается со своей хозяйкой. Среди гостей, рассматривающих распродаваемые ценности, находится месье Дюваль; его сын Арман врывается в дом в состоянии исступления.
Охваченный воспоминаниями, он падает в изнеможении. Месье Дюваль успокаивает сына, и Арман рассказывает свою историю. Она начинается в Театре варьете на постановке балета «Манон Леско», в котором известная куртизанка эпохи рококо Манон обманывает Де Грие с многочисленными поклонниками.
На публике Маргарита Готье возмущается фривольным поведением Манон. Арман Дюваль, который давно восхищается Маргаритой, представлен ей Гастоном Рьё. Маргарита посмеивается над наивностью и чистосердечием Армана.
По мере того, как развивается действие балета, Арман с ужасом понимает, что он может повторить печальную судьбу Де Грие. После представления Маргарита приглашает Армана к себе в апартаменты вместе с его другом Гастоном, куртизанкой Прюданс, и со своим собственным спутником, нудным молодым Графом N. Раздраженная ревностью графа, Маргарита заходится в приступе кашля.
Арман провожает ее в спальню, предлагает помощь и признается в любви. Маргарита тронута его искренней страстью. Однако, отдавая себе отчет, что ее болезнь неизлечима и ей необходимы роскошь и комфорт, Маргарита настаивает, что их связь должна оставаться в тайне.
Пока Маргарита продолжает вести сумбурный образ жизни, торопясь с одного бала на другой, от одного поклонника к другому, от старого герцога к молодому графу, Арман всегда рядом — он ждет. Арман отправляется вслед за Маргаритой в загородный дом, предоставленный ей в полное распоряжение Герцогом. В окружении кутящих друзей и пылких поклонников Маргарита ведет бурную светскую жизнь и в деревне.
Три экосеза из ноктюрна, траурный марш и три экосеза, op. Она публично признается в любви к Арману. Наконец, Арман и Маргарита остаются наедине.
Сгорая от стыда за то, что его сын сожительствует с куртизанкой, месье Дюваль навещает Маргариту в деревне. Он говорит, что их отношения погубят Армана. Маргарита шокирована, она протестует, но в ее памяти возникает образ Манон и ее поклонников.
Образ, который, как зеркало, отражает ее собственное прошлое и подтверждает истинность обвинений месье Дюваля.
Еще мне в спектакле был нужен некий системообразующий персонаж — барон Дюфоль, — который рассказывал бы всю эту историю. Я решил посоветоваться с Сергеем Петровичем Лейферкусом, звездой петербургской и международной оперной сцены. Я думал, что он не вернется ко мне с ответом, но он перезвонил со словами: «Блистательно — работаем!
Мне действительно очень важно было, чтобы в спектакле нашем была признанная звезда. И он — все время на сцене, рассказывая историю как бы от своего имени. Как мне кажется, я придумываю новый театральный стиль под названием «драма-опера-балет». Мало кто из режиссеров этим занимается.
Но в нашей «Даме с камелиями» такое будет. Например, очень важные дивертисментные номера в исполнении известных балерин, приглашенных звезд. Каждый раз разных — в зависимости от их расписания. А мы здесь можем показывать спектакли любой сложности.
Это универсальный зал: можно нажать на кнопку — и оркестровая яма превратится в дополнительные ряды кресел, появится еще 100 мест. И кстати, наши декорации к «Даме с камелиями» в московском МХАТе смотрятся даже лучше, чем в петербургском Михайловском театре. Все будет очень симпатично, правда. Мы, знаете ли, строим главный номенклатурный театр нашей страны.
Спальня похожа на «комнату-мавзолей… Если стоит ваза, то в ней иммортель, если стоит какое-либо кресло, то оно кажется белым мрамором… Вот эту комнату-мавзолей графини окаймляет лестница — вся в золоте или серебре… от нее звучит грациозностью и блеском» так у Мейерхольда. И этот образ тяжести Мейерхольд дополняет противоположным образом «не то какого-то миракля, не то какого-то сна. Пиковая дама. Таков был замысел, о судьбе скажем позднее, а воплощение в театре оказалось несколько более материальным, другим оно и быть не могло. Тем не менее Мейерхольд очень многого добился. Спектакль можно было назвать «петербургским сновидением», вспоминая Достоевского и спектакль Ю. Завадского, Достоевскому посвященный. Метафора сновидения — в отличие от метафоры парижской жизни — означала пребывание не здесь и сейчас, а в некотором воображаемом времени и воображаемом пространстве, в прошедшем веке, о котором грезит Графиня и куда устремлены фантазии Германа, в атмосфере призрачных кавалеров, призрачных свиданий, призрачных карет, пока в казарме не появляется почти натуральный призрак — призрак умершей Графини. Призрачным оказывается и сам город — блистательный Санкт-Петербург вплоть до предпоследней ослепительно яркой сцены в Игорном доме. Очевидно, что задумывая поставить петербургскую оперу Чайковского, Мейерхольд в первой половине 30-х годов находился если не под влиянием — этого сказать нельзя, то под впечатлением немецкого экспрессионистского кино, искусно создававшего подобную гнетущую атмосферу и подобные жутковатые эффекты.
Еще в «Маскараде» использовались свечи и зеркала, это был излюбленный реквизит, но теперь они светили и отсвечивали по-другому: таинственно и зловеще. Мерцающие огоньки освещали полные безумия глаза, полные ужаса лица. Экспрессионистская тень легла на ленинградский спектакль, как она легла и на саму разоренную бывшую имперскую столицу. И это провело черту между двумя «Дамами», разделенными во времени и в пространстве. Импрессионистская «Дама с камелиями», экспрессионистская «Пиковая дама». Через такие этапы проходила история искусства. Подобное произошло и в действительной жизни. Однако внутреннее устройство «Пиковой дамы» Мейерхольд насыщал действием, предельно драматичным, превращавшим театральный миракль в театр интриги, — правда, необычный. Сначала разыгрывалась в буквальном смысле интрижка — с описанными Пушкиным взглядами издалека и тайной перепиской, с придуманной Мейерхольдом встречей на балу и передачей ключа вместе с запиской. Это история Германа и Лизы.
А затем вся эта увлекательная интрижка отходит на задний план, и на первый выходит совершенно другое воплощение театра интриги — роковой поединок Германа и Графини. В трех эпизодах: в спальне Графини — наяву, в казарме — в полусне, в Игорном доме — в бреду, движение напряженного действия совпадало с движением душевной болезни. И весь этот графически строго построенный миракль Мейерхольд обогащал — а отчасти так даже разрушал — яркими, а под конец и ярчайшими живописными контрастами. Процитируем Константина Рудницкого. Цитата слишком пространна, но ее невозможно прервать — сцену в игорном доме Рудницкий описал превосходно. Правую половину сцены занимала грандиозная по размерам тахта. На этой тахте и возле нее — на подушках, разбросанных на полу, на медвежьих шкурах, в креслах и на столах, придвинутых к тахте, Мейехольд организовал массовую сцену совершенно фантастической красоты. Все это пространство было заполнено нарядными мужчинами и женщинами, которые возлежали на тахте, на полу, развалились в креслах, разлеглись на шкурах — с бокалами, букетами, цветными шарфами, бутылками, лорнетами в руках — небрежно, в обнимку, вповалку, как придется. Гвардейские и гусарские мундиры — красные, зеленые, синие, черные, золотые эполеты, блистающие ордена и сверкающие пуговицы, черные фалды фраков, белые пятна крахмальных сорочек, атлас, парча и бархат платьев — нежно-голубых, пепельных, розоватых, палевых, развернутые веера, меха, горящие камни кулонов, жемчуга, обнаженные плечи и груди — все это феерическое богатство красок было дано в движении, в оживлении вакхическом и буйном, и все это отражалось и удваивалось огромным зеркалом, которое Мейерхольд наклонно повесил над тахтой, да еще окружил гирляндами горящих свечей. Такой головокружительной картины никогда и нигде не было на театре» К.
В последний раз на театральных подмостках — и, в сущности, в искусстве вообще — возник образ «блистательного Санкт-Петербурга». Блистательный Санкт-Петербург по контрасту с умирающим Ленинградом, блистательный Санкт-Петербург, и не думающий умирать, — Мейерхольд прощался с городом своей молодости и своей славы. Гимн, который он на сцене пропел городу Петра, может быть сопоставлен со строками «Медного всадника», данными в слове. Итак, в одном случае роскошный салон, в другом спальня-гробница, там — Мане, Ренуар, полуночный Париж, тут старинные репрезентативные портреты, но и к тому же ослепительно яркий живой натюрморт, ночной Петербург, коллективный портрет пушкинской столицы. Но Мейерхольд не был бы Мейерхольдом, если бы представил зрителям зрелище прекрасной красоты вне всяких снижающих контрастов. Прекрасное в обоих спектаклях дано в преломлении и в неразрывных связях с тем, что вызывающе противостоит ему: порок в «Даме с камелиями», преступление в «Пиковой даме». И конечно же, Мейерхольд не был бы Мейерхольдом, если бы порок у него был грязным распутством, а преступление — всего лишь грубой уголовщиной, «мокрухой». Вот уж нет, в «Даме с камелиями» порок по-парижски блестящ, а преступление в «Пиковой даме» по-петербургски умственно, отчасти даже абстрактно. Почти все мужчины «Дамы с камелиями» показаны как весьма утонченные бонвиваны и бульвардье, почти все женщины — как кокотки высшего класса. Многие репетиции спектакля были посвящены изучению ремесла, обязательного для профессионалов ночной жизни.
Это своеобразная философия и своеобразный кодекс чести богемы. Мейерхольд показывает актерам, как снимать и куда ставить цилиндры, показывает актрисам, как поддерживать длинные трены-«хвосты», объясняет всем, что такое «фасон» и что такое «мода». И разумеется, обсуждается важнейшая тема: как танцевать канкан, чтобы не выглядеть смешным — слишком чинным или, наоборот, слишком вульгарным. Искусно подаваемая вульгарность в канкане разрешена, даже необходима, но именно в движениях, в танце. А в обыденной жизни, в костюме, в манерах, тем более в страстях должен господствовать хороший тон, поэтому ревнивая выходка Армана Дюваля — центральный момент спектакля — это скандал, дурной тон, нарушение неизбежного этикета. В свою очередь, безумная выходка Германа, ворвавшегося с пистолетом в руках в спальню Графини, ясно мотивируется тем, что он во власти безумной идеи, на грани помрачения рассудка, повреждения ума, он мечется по сцене как полупомешанный, а не как холодный убийца. Игра прекрасного и порочного в «Даме с камелиями», игра прекрасного и преступного в «Пиковой даме» вводит нас в мир мейерхольдовской режиссуры. Здесь ее внутренний смысл, здесь ее внешние границы. Возвышенная поэзия и трезвая мизантропия соединены здесь неразрывно. Мейерхольда почти всегда интересовал порок, тем более блистательный порок, изучению чего и был посвящен его первый большой и, в свою очередь, блистательный спектакль — мольеровский «Дон Жуан» 1910 с Юрьевым в главной роли.
И впоследствии эта тема не оставляла его. По-разному порочных женщин играла и, по-видимому, неплохо играла, как ни странно, Зинаида Райх — вульгарно-порочную Городничиху в «Ревизоре», изощренно-порочную Софью в «Горе уму», портовую шлюху Кармен-Пелагею в «Последнем решительном», — но ни то, ни другое, ни третье к Маргерит не относилось. По смыслу спектакля Маргерит Зинаиды Райх — блестящая женщина, с головой погруженная в мир парижского порока, но не принадлежащая ему, и это, конечно, после Достоевского традиционно русская тема. А психология преступления — тоже одна из постоянно волновавших Мейерхольда проблем, отчасти и поэтому его влекло к Пушкину и к Шекспиру. Он, впрочем, демонстрировал крайнюю осторожность и впервые подступил к этой проблеме в 1917 году, поставив лермонтовский «Маскарад» с тем же Юрьевым в главной роли. И здесь преступление умственное, совершенное в здравом уме, хотя и подчиненном безумной идее. Затем на репетициях появился пушкинский Борис Годунов, а в репертуарных проектах шекспировский Клавдий и шекспировский Яго. Но все эти персонажи должны были получить сценическую жизнь в новом театре, медленно воздвигавшемся в центре Москвы, а пока что Мейерхольд был занят своими женскими персонажами. Итак, две дамы — парижская женщина и петербургская женщина хотя по прозвищу Venus moscovite, московская Венера, что во французском словоупотреблении XVIII века означало Венеру русскую, или российскую, а не обязательно московскую. Проще сказать: парижанка и петербурженка, парижская дама полусвета второй половины XIX века, петербургская дама высшего света второй половины XVIII века, и та и другая нарисованы безошибочно точно, со всем набором увлекательных жанровых подробностей и увлекательных культурных мифов.
Полная жизни мейерхольдовская парижанка окружена быстро сменяющимися поклонниками, и в ней самой все подвижно и мимолетно: интонации, взгляды, порывы.
Мейерхольд переносит действие из 40-х годов 19-го века в 70-ые. Над разработкой заданий режиссера работала целая бригада художников. Отбирались изобразительные мотивы из произведений французских живописцев той поры, парижских модных журналов конца 1870-х. Сходство предметов, купленных для спектакля, было поразительным. Мебель, ковры, вазы, бокалы, зонты, веера, трости — все было подлинным в этом спектакле.
И здесь санкции: в Большом театре отменили показ балета «Дама с камелиями»
«Дама с камелиями», воплощенная на сцене Михайловского театра, представляет собой увлекательную историю жизни русской балерины, стоящей перед непростым выбором между сценой, любовью и материальным благополучием. На сцене НОВАТа премьера: впервые в Новосибирске – спектакль Большого театра России «Дама с камелиями» в постановке Джона Ноймайера. Оперу "Дама с камелиями" представил Михайловский театр на сцене МХАТа имени Горького.
16 апреля — творческий юбилей заслуженной артистки России Ольги Белявской
Маргарита в отчаянии. Болезнь опять напоминает о себе. Возвращается Арман. Он преисполнен любви и нежности. Маргарита не выдает обуревающих ее чувств. Она просит Армана отнести долг владельцу усадьбы.
Воспользовавшись его отсутствием, Маргарита и Нанина уезжают в Париж. В его душе борются любовь и ярость, нежность и отчаяние. Силы оставляют его. Появляется Гастон и замечает лежащего Армана. Он приводит приятеля в чувство и уводит с собой.
Хозяйка борделя, мадам Жорж пытается угодить клиентам и демонстрирует своих новеньких «очаровашек». Крупье фотографирует веселую компанию. Гастон приводит Армана к мадам Жорж, но даже модный танец «кан-кан» оставляет Армана безучастным. Мужчины начинают игру в карты. Арман присоединяется к игрокам.
Ему везет. Юноша выигрывает большую сумму. Арман торжествует. Теперь он может встретиться с Маргаритой и заплатить ей за все. В особняке Олимпии бал-маскарад.
Хозяйка задает тон в общем веселье. В сопровождении герцога приходит Маргарита. Она весела и беспечна, только слишком часто наполняет свой бокал. Маргарита пьянеет и хочет покинуть бал, но внезапно появившийся Арман преграждает ей путь. Юноша приглашает Маргариту на танец.
Их дуэт приковывает всеобщее внимание. Внезапно Арман прерывает танец. Он созывает всех и бросает деньги Маргарите в лицо.
Он поместил сюжет в эпоху, наступившую после революции 1917 года. Из-за ужасных событий в России ей приходится уехать из Петербурга и строить карьеру в другой стране. Но ей приходится привыкать к европейской сцене и другим зрителям. Источник фото: Фото редакции И хотя она живет на вилле и купается в роскоши, ее жизнь больше напоминает существование дорогой певчей птички в клетке.
Невероятной силы любовь, искренняя и жертвенная, является и наградой для Маргариты Готье, и искуплением. Сергей Землянский считает, что и на сегодняшний день сюжет "Дамы с камелиями" продолжает оставаться одним из самых актуальных.
Связки, поддержки и прочие силовые комбинации в балетах Григоровича и Ноймайера похожи, но театральная ткань спектаклей двух хореографов качественно разная. И драмбалетная составляющая в спектаклях того и другого имеет совсем разные корни. Кроме того, сам Ноймайер во время постановки заболел, и 90 процентов работы по переносу балета выполнили его репетиторы. Не хватило его авторского участия.
А дальше, вместо того, чтобы срочно просить о новом балете или, например, о «Даме с камелиями», сотрудничество с хореографом внезапно прекратилось. Историческая сцена закрылась на реконструкцию, «Сон» сыграли несколько раз на Новой сцене, в том числе в рамках Золотой маски, и сразу сняли. Ноймайера «перехватил» МАМТ — здесь с большим успехом прошли премьеры его литературных балетов — «Чайки» и «Русалочки», и осенью 2014 состоится премьера балета «Татьяна» на музыку Леры Ауэрбах — копродукция с Гамбургским балетом. Первые показы еще не поставленного балета пройдут на ежегодном фестивале Hamburger Ballett Tage в июне с гамбургскими артистами, а в сентябре начнутся репетиции в МАМТе. Эти потрясающие результаты достигнуты людьми из международного отдела театра, умело выстроившими внешнюю политику театра. Большому театру использовать опыт 2004 года не удалось год премьеры «Сна» — к моменту постановки «Дамы» в театре произошла смена поколений, да и просто за десять лет информация стерлась, хотя «память тела» у артистов — это не пустой звук. Но люди уже другие.
Премьера «Дамы с камелиями» Ноймайера в Большом театре Идея поставить «Даму» в Большом принадлежит худруку балета Сергею Филину, который с самого начала своего правления ориентируется не столько на эксклюзивы для Большого театра, сколько на великую хореографию XX века. Он считает, что главные шедевры мировой хореографии должны присутствовать в афише Большого театра. Тем более, что он сделал ставку на определенных молодых артистов, чей взлет будет приурочен к его эпохе в Большом. То есть эксклюзивом Большого в постановках, которые идут во многих других театрах мира, должны были стать его артисты. Такой подход вполне логичен. Потому что увидев в роли Татьяны в «Онегине» Ольгу Смирнову, которая несомненно пополнила мировой каталог лучших исполнительниц этой роли, влюбленный зритель с нетерпением ждал Маргариту в ее исполнении. И не ошибся.
Это серьезная литература роман «Дама с камелиями» Дюма-сына , три акта, частые перемены декораций, шикарные наряды для балерин, три грандиозных дуэта главных героев, балы, «театр в театре» и параллельная основной — история Манон и Де Гриё. Это все так и не так, потому что театр Ноймайера — театр компактный, даже камерный. И «Дама» — камерный балет. Не случайно половина партитуры — рояльные соло. Это атмосфера тесных гостиных Шопена и Жорж Санд, негласных участников истории Дюма-сына и спектакля Ноймайера. Понятно, что постановщики ахнули, когда начались сценические репетиции. Им было одновременно и страшно и заманчиво освоить эти просторы.
Можно было подстраховаться и сделать выгородки — то есть сократить сцену, сделать ее идентичной штутгартской или гамбургской, и сохранить интимность «театра в театре», но соблазн перед объемом и простором был слишком велик, и «Дама» в Большом отправилась в новое рискованное плавание. Многие детали постановки стали умозрительными, иллюзорными. Декорации перестали работать на понимание сюжета.