О музыке. Говоря о газетных статьях великого Бернарда Шоу (1856—1950) на музыкальные темы, автор подробной биографии писателя Хескет Пирсон рискует утверждать: «В первый и последний раз за всю историю английской критики человек. Читать книги автора Бернард Шоу, онлайн бесплатно можно без регистрации на сайте.
Бернард Шоу. Избранные сочинения в двух томах. Том первый
Более того, он клянется, что через три месяца сможет выдать ее за герцогиню на рауте у посланника. Хигинс с огромным энтузиазмом берется за дело. Одержимый идеей во что бы то ни стало сделать из простой уличной девчонки настоящую леди, он абсолютно уверен в успехе, и совершенно не задумывается о последствиях своего эксперимента, который коренным образом изменит не только судьбу Элизы так зовут девушку , но и его собственную жизнь. Зубова Исполнители: К. Зубов, Е.
Велихов, Д.
В двадцать лет Бернард Шоу переехал в Лондон, твердо решив стать писателем. Будущий драматург занялся самообразованием, много времени проводил в библиотеке Британского музея. Чтобы заработать на жизнь, он работал внештатным корреспондентом в различных журналах. Первые романы автора не пользовались популярностью, тогда Шоу обратился к драматургии. Язвительный ум, ехидство и саркастичность позволили ему создать пьесы, которые не только смотрели, но и читали. Его стиль отличается острыми конфликтными ситуациями и насыщенными парадоксами диалогами.
Писатель изучал творчество Генрика Ибсена, которое, несомненно, оказало влияние на развитие драматургического таланта Шоу.
Так в 1898 году и состоялся этот фантастический и невообразимый мезальянс. Шоу было уже за сорок, он много писал, но с точки зрения общества был типичным неудачником, еле сводящим концы с концами, а также «социалистом, ирландцем, наглецом».
Бернард Шоу возле своего дома в Хартфордшире. Тоже за сорок, не красавица, социалистка… Правда, в 34 года она стала обладательницей наследства всей семьи и была весьма богата. Они договорятся «на берегу», что в случае смерти Шоу она положит его матери пенсию.
Мог ли кто предположить, что вскоре Бернарду Шоу будет рукоплескать вся Европа, он станет Нобелевским лауреатом, а имя его будут писать рядом с именем Шекспира? Перед свадьбой он писал актрисе Эллен Терри: «Моя прекрасная ирландка с зелеными глазами мне начала настолько нравиться, что влюбляться в нее было бы лишним... Но она меня не любит.
Она умная женщина и знает цену своей неограниченной самостоятельности». В итоге он относился к ней с понимающим терпением, особо не задумываясь о ее существовании и чувствах — так на кухне годами может стоять табуретка. Но однажды в одном из альбомов он найдет фото 22-летней Шарлотты.
Ее красота потрясет его. Что могло ее так изменить? Перед свадьбой она, конечно, говорила ему, что роман со шведским писателем разбил ей сердце.
Но это была чушь! У нее же теперь был он, Шоу! А разве это не счастье само по себе?
Их супружеские отношения были странными. Шарлотта не скрывала, что асексуальна. Но это Шоу...
Он не особо интересовался вопросами интимной жизни. Возможно, «мужская сила» не была его козырем... Ведь все его влюбленности не переходили черты, за которой разливались страсти.
Брак дал им обоим то, что нужно: ей — мужа, разделявшего ее взгляды, ему — тихую жену и деньги. Потом он думал — может, Шарлотта и правда любила его? Супруги сняли дом в Хартфордшире и к 1910-м годам, забросив романы и начав писать пьесы, Шоу обрел славу.
Он бил пуританскую мораль, называл все пороки общества своими именами. Шокированный Лондон ахал, ощущая себя голым, и — рукоплескал ему! В 1912 году он пишет « Пигмалион», представляя, что сыграть Элизу Дулиттл может лишь одна актриса — Стэлла Патрик Кэмпбэлл.
Затем он приветствовал приход Сталина и Гилера, а с началом Второй мировой войны был обвинен в разжигании пораженческих настроений. Впоследствии, как и Томас Манн стал одним из интеллектуальных лидеров, призывавших США открыть второй фронт. Тем не менее Бернард Шоу был в первую очередь драматург. Его пьесы завоевывали театральные помосты разных стран и пользовались все большей популярностью. Одна из самых популярных работ писателя 1912 года — «Пигмалион» долгое время не ставилась в Англии.
Лишь спустя два года удалось создать театральную постановку в Великобритании. Пьеса «Святая Иоанна» 1923 года, стала переломной в творчестве писателя. Даже комитет Нобелевской премии, который долгое время «не замечал» работы Бернарда Шоу, не смог игнорировать ее успех. В 1925 году писателю была присуждена Нобелевская премия по литературе. Следующую пьесу Бернард Шоу смог написать лишь через пять лет.
Человек — как кирпич: обжигаясь, твердеет. В 1938 году на драматурга вышли представители Голливуда. Они просили создать сценарий для его работ «Пигмалион» и «Святая Ионна». Несмотря на призрение к Голливуду, драматург с оптимизмом смотрел на будущее кино. Поэтому с энтузиазмом взялся за работу.
В итоге 1938 году он был удостоен премии «Оскар» как лучший сценарист. Но начиная с 1940 года здоровье писателя начало вызывать опасения. Для его успешного лечения применяли концентрированную печень животных, что у убежденного вегетарианца Шоу и его единомышленников вызывало отторжение.
Джордж Бернард Шоу
В годы Первой мировой войны Бернарду Шоу пришлось выслушать в свой адрес немало нелестных слов и прямых оскорблений, высказанных зрителями, коллегами по перу, газетами и журналами. Тем не менее он продолжал писать, и в 1917 г. Трагедия «Святая Иоанна», поставленная в 1924 г. Шоу былую славу, а в 1925 г. В возрасте за 70 в 30-ых гг. Побывал он и в СССР в 1931 г. Являясь социалистом, Шоу искренне приветствовал происходившие в стране Советов перемены и превратился в сторонника сталинизма.
После прихода к власти лейбористской партии Б. Шоу были предложены титул пэра и дворянство, однако он ответил отказом. Позднее он дал согласие на присвоение статуса почетного гражданина Дублина и одного из лондонских округов.
Она шествует по театрам и большим экранам уже больше ста лет. Режиссеры любят ее за нарочитую простоту и кажущуюся наивность сюжета. Профессор фонетики Генри Хиггинс поспорил с полковником Пикерингом, что за полгода сможет из грубой и неотесанной цветочницы Элизы Дулиттл сделать настоящую леди, которую в высшем обществе никто не отличит от герцогини.
Пьеса, написанная в 1912 году, имела шумный успех, а роль главной героини, по мнению библиографа Шоу Эмриса Хьюза, очень быстро стала популярной среди актрис и многих из них прославила. В пьесе Бернард Шоу с острозаточенным юмором и ненавязчивой лёгкостью показал, что чувство собственного достоинства и внутреннее благородство — черты, которые необязательно отличают людей высшего сословия. Они могут встретиться и у «обычного» человека из народа, тогда как низость и испорченность души часто присущи избалованным аристократам. Эта мысль актуальна и сейчас, когда вокруг полно пустых людей, прячущихся за показной «хорошестью» и благородством, а на самом деле не имеющих внутреннего стержня и никаких принципов. Цезарь и Клеопатра, 1898 Цитата: «Когда я вернусь в Рим, я издам законы против этих излишеств и даже позабочусь, чтобы законы эти выполнялись» Даже не зная истории, трудно не знать Клеопатру. Можно сказать, что это растиражированный образ, которого кто только не касался — и художники, и писатели, и режиссеры, и музыканты.
Бернард Шоу тоже к ней равнодушным не остался и написал «Цезаря и Клеопатру», по-своему переосмыслив их историю. Пьеса появилась в 1898 году, а первый профессиональный спектакль прошёл на сцене Немецкого театра в Берлине только в 1905. Критики называют «Цезаря и Клеопатру» одной из лучших пьес Бернарда Шоу, впрочем, они многие его пьесы причисляют к этому статусу. Однако и имена актёров, участвовавших в её постановке в разное время, говорят сами за себя. Действие происходит в Египте в 48-47 годах до н. Шоу показал Цезаря идеальным правителем, а Клеопатру — наивной и простодушной поначалу , полностью убрав сексуальный контекст из их отношений.
Дом, где разбиваются сердца, 1917 Цитата : «Душа, видите ли, очень дорого обходится. Содержать ее стоит гораздо дороже, чем, скажем, автомобиль» Удивительно, насколько пьесы, написанные Бернардом Шоу, актуальны и сегодня.
Пьеса «Святая Иоанна» 1923 года, стала переломной в творчестве писателя. Даже комитет Нобелевской премии, который долгое время «не замечал» работы Бернарда Шоу, не смог игнорировать ее успех. В 1925 году писателю была присуждена Нобелевская премия по литературе. Следующую пьесу Бернард Шоу смог написать лишь через пять лет. Человек — как кирпич: обжигаясь, твердеет. В 1938 году на драматурга вышли представители Голливуда. Они просили создать сценарий для его работ «Пигмалион» и «Святая Ионна».
Несмотря на призрение к Голливуду, драматург с оптимизмом смотрел на будущее кино. Поэтому с энтузиазмом взялся за работу. В итоге 1938 году он был удостоен премии «Оскар» как лучший сценарист. Но начиная с 1940 года здоровье писателя начало вызывать опасения. Для его успешного лечения применяли концентрированную печень животных, что у убежденного вегетарианца Шоу и его единомышленников вызывало отторжение. Его последняя небольшая пьеса вышла в 1950 году — это была работа «Почему она не пожелала», которую он написал всего за неделю. На старости Шоу много времени проводил в саду. Во время обрезки деревьев, он упал и получил травму, ставшей причиной его смерти. Умер он в ноябре 1950 года.
Прах Бернарда Шоу развеян по территории его сада. Это позволило им попасть в наш список 100 лучших книг зарубежной классики.
Один из анекдотов: как-то на одном из королевских приёмов к Шоу подошла сама королева Великобритании и спросила его: "Правда ли говорят, сэр, что вы утверждаете, будто все женщины продажны? Сколько же, по вашему, я стою?
Неужели так мало?! Похожие вопросы.
Бернард Шоу: биография, творчество, произведения
Шоу Бернард Избранные произведения В 2 томах Издательство: М.: Гослитиздат 1956. Бернард Шоу (George Bernard Shaw, 1856-1950). Книги автора. Обложка Шоу Бернард. Полное собрание пьес в шести томах. Бернард Шоу и его новеллы. Уже двадцать лет бывший пасторский дом в Айот-Сент-Лоуренсе, приобретенный Шоу в 1906 году, пустует без хозяина.
Шоу Джордж Бернард
Шестой том содержит двенадцать произведений, написанных в 1933-1950 гг. Большенство пьес с предисловием драматурга. Том снабжен комментариями, раскрывающими историю пьес. Другие подарочные издания.
В конечном итоге это принесло ему Нобелевскую премию по литературе и «Оскар» за сценарий к фильму «Пигмалион» по его собственной пьесе. Из-под пера Бернарда Шоу вышло пять романов, которые известны знатокам литературы и горячим поклонникам, около 60 пьес, среди них десяток гениальных, и, как было подсчитано, 250 тысяч писем.
Казалось бы, о таком плодовитом человеке должно быть известно всё. На самом деле истинный Шоу успешно скрылся за своими афоризмами и политическими нравоучениями. В самом деле, трудно отыскать общее между торговцем зерном и певицей. Пара произвела на свет двух дочерей и сына, который застал уже вконец опустившегося и сильно пьющего отца. С малых лет Джордж Бернард мучительно подозревал, что его настоящий родитель — яркий музыкант по фамилии Ли, с которым беззаветно дружила матушка.
Родители отдали мальчика в заведение, где детей воспитывали в основном розгами и подзатыльниками. Бернард называл учителя «всеобщим врагом», а себя — застенчивым и трусливым. Позже он посвятил немало полемических строк системе образования. Бернард Шоу «Человек — как кирпич: обжигаясь, твердеет» Когда Шоу исполнилось 15, отношения между отцом и матерью совсем разладились. Джордж остался с отцом и пошел работать.
У него был великолепный разборчивый почерк, поэтому он быстро перерос должность мелкого клерка. Одной из его обязанностей было собирать деньги с арендаторов, которые проживали в трущобах. Наблюдения, сделанные в тот период, пригодились ему при создании пьесы «Дома вдовца». Режиссеры Леонид Галлис, Галина Соколова, 1975 г. Чуть позже он покинул Ирландию почти на 30 лет.
Шоу выступал как увлекательный рассказчик, и его письма-исповеди складываются в вереницу занимательных рассказов, раскрывающих течение одной романтической истории — скорей гармоничной и цельной, чем драматичной и надрывной, переданной с чувством юмора и изящной непринужденностью. Шоу умел очень мило шутить и развлекать корреспондентку, и в то же время он держался серьезного тона, когда заходил разговор о возрождении театра и драмы, о призвании людей искусства. Именно Эллен Терри мог Шоу откровенно поведать свои соображения о том, что больше всего занимало его как художника, потому что она, по признанию Шоу, обладала той «мудростью сердца», которая позволяла ему делиться с ней глубокими мыслями. Шоу писал ей о возникающих замыслах например, о замысле «Пигмалиона» и о пьесе, специально для нее предназначенной, — «Обращение капитала Брассбаунда» , о поэтическом строе «Кандиды» и особенностях «Человека судьбы» и «Ученика дьявола», о природе жанра мелодрамы, о сценическом воплощении «божественных откровений» Шекспира и многом другом, что может служить теперь бесценным источником при исследовании эстетических воззрений писателя. Письма позволяют заглянуть в сложный личный мир писателя, разрушая ходячие о нем представления. В общем контексте его литературно-критических работ и драматических произведений они дают возможность глубже уяснить направление и эволюцию его литературных исканий. О большой заинтересованности Шоу в верной интерпретации его пьес говорят его испещренные многочисленными пометками режиссерские экземпляры, хранящиеся в Отделе рукописей Британского музея, и его деловая переписка с Гренвилл-Баркером, принимавшим живейшее участие в постановке многих пьес Шоу на сцене театра «Корт» 1904 — 1907. Видно, как Шоу была дорога идея целостного ансамбля, где правильно подобраны и распределены роли.
Интимно-лирическое начало, как начало поэтическое, не выпадало из поля зрения Шоу-драматурга и Шоу-режиссера. Оно занимало вполне определенное место в его драмах и комедиях, как это не раз давал понять Шоу в своих письмах к Баркеру и Патрик-Кэмпбелл. Бездарность не причиняет хлопот, и в спектакле, который нуждается в режиссуре, она образует лучший исполнительский состав. Но мои пьесы требуют не режиссуры, а актерской игры, и притом самой серьезной. В них должен слышаться гул и хруст подлинной жизни, сквозь который временами проглядывает поэзия. Для этого нужны сказочная энергия и жизненная сила. Монотонное сладострастие красоты, каким упивается тот, кто раболепствует перед искусством, а не владеет им, для моих пьес гибельно». Шоу не недооценивает роли режиссера, но он по-своему эту роль понимает, о чем свидетельствуют его письма, а также очень содержательная и интересная книга английского актера и драматурга Ричарда Хаггета «Правда о «Пигмалионе» 4.
В представлении Шоу, режиссер — мудрый и дипломатичный наставник, а не диктатор, сковывающий творческую инициативу автора. Режиссер не натаскивает актера, а направляет к истинному пониманию тех характерных черт, которые определяют внутреннее существо той или иной роли и ее место в целостном ансамбле. В иных случаях, когда такой выдающийся актер, как Бирбом Три, явно вступал в противоречие с литературной концепцией драматурга и истолковывал образ героя «Пигмалиона» Хиггинса в привычном для него стиле «романтизации», Шоу не считал возможным в своем письменном обращении к актеру смягчать саркастичность и жалящую язвительность тона. Уникальные, замечательные в своем роде «Последние предписания», обращенные к Патрик-Кэмпбелл они включены в книгу Р. Хаггета , говорят не только о бескомпромиссной твердости Шоу в защите своих концепций, но и об его умении убедительно их аргументировать; с ними не могла не согласиться первая и талантливейшая исполнительница роли уличной «замарашки», чудесным образом превращающейся в светскую даму. Драматургу-новатору было очень важно привлечь на свою сторону такую самобытную, темпераментную актрису, как Стелла Патрик-Кэмпбелл, игру которой он в 90-е годы анализировал на страницах «Сатердей ревью». Высоко отзываясь о способности актрисы создавать индивидуальные характеры, восхищаясь ее мастерством и своеобразной манерой игры, Шоу вместе с тем отмечал то, что ему казалось неудачей.
This edition has a preface by Oscar-winning actress Judi Dench. Pygmalion was first performed in 1914 and was an instant hit which then inspired the hit musical and award winning film, My Fair Lady. It tells the story of Eliza Doolittle and Henry Higgins, who tries to elevate a feisty flower girl out of her working-class roots and into high society.
Винтаж: Бернард Шоу. Полное собрание пьес (комплект из 6 книг)
Рейтинг лучших книг Бернарда Шоу, созданный на основе голосования читателей. Эта книга, выпущенная в Москве в 1968 году издательством «Молодая Гвардия», хранится в фонде Российской государственной библиотеки для слепых вместе с произведениями Бернарда Шоу в форматах, доступных для чтения слепыми и слабовидящими людьми. скачать бесплатно все книги автора. Книги 1—25 из 31.
Бернард Шоу. Письма
Он называет вещи их настоящими именами, считает возможным изображать любое житейское явление и до известной степени является последователем натурализма. Когда опыт и популярность Шоу возросла, его пьесы стали менее сосредоточены на реформах, которые он отстаивал, но их развлекательная роль не уменьшалась. Такие работы, как «Цезарь и Клеопатра» 1898 , «Человек и сверхчеловек» 1903 , «Майор Барбара» 1905 и «Врач перед дилеммой» 1906 , показывают зрелые взгляды автора, которому было уже 50 лет. До 1910-х Шоу был полностью сформированным драматургом.
Честь отца Тома мне дорога, как собственная, и, если вы на нее покусились, значит, вы — лжец. Вам угодно помериться со мной силами?.. Разве что вы обратите вспять наше святое чудо.
Я поклонился Кэйт и вышел из дому. В саду было так темпо, что я не мог различить даже калитки. Пока я искал ее, до меня донесся голос отца Хики: «Я охотно отдал бы, Фил, десять фунтов, чтобы всего этого не случилось.
Ведь он совсем сумасшедший. Кардинал мне так и сказал». Я вернулся домой, облился холодной водой, чтобы смыть кровь со спины, потом немного поел.
Встряска была изрядной, и я все еще чувствовал слабость и головокружение. На каминной полке стоял будильник. Я завел его и поставил стрелку на половину первого.
Потом укутал его полотенцем, чтобы звон никого не поднял за стеной, и улегся спать. Я проспал крепким сном час с четвертью. Зазвонил будильник, и я разом вскочил с постели, еще не проснувшись как следует.
Стоило мне хоть минуту промедлить, и сон свалил бы меня. Хотя спина у меня еще сильно болела и руки тряслись от озноба, вызванного этим внезапным подъемом от сна, я быстро оделся, освежился глотком воды и, осторожно ступая, вышел во двор. В темноте, пробираясь ощупью, я разыскал хлев и взял там заступ и тачку, на которой положил мешки с картофолем.
Я тащил их сперва на плечах, пока не отошел подальше; потом положил заступ в тачку и покатил ее по дороге на кладбище. Подойдя к реке, где, как я уже раньше выяснил, ночью было пустынно, я покатил свою тачку смелее, не заботясь более — скрипит колесо или нет. На другом берегу фосфорические огоньки окружали одинокую могилу Адского Билли.
Ориентируясь по ним, я нашел паромную пристань, потом, споткнувшись раз или два в темноте, разыскал лодку паромщика, погрузил в нее тачку и оттолкнулся от берега. Держась за канат, я без труда пересек реку, привязал лодку, вытащил тачку на берег и сел отдохнуть на груду камней у могилы. Я сидел так не менее четверти часа, глядя на блуждающие огни, и набирался сил для предстоящей работы.
Церковный колокол вдалеке отзвонил час ночи. Я поднялся, взял свой заступ и через десять минут отрыл гроб, который нестерпимо смердел. Держась наветренной стороны и пользуясь заступом, как рычагом, я с превеликим трудом взгромоздил гроб на тачку.
До берега я докатил ее благополучно, но на погрузку тачки и гроба в лодку я потратил, наверное, не меньше чем двадцать минут. Наконец, уперев рукоятку в корму и подняв тачку спереди за колесо, я кое-как занес ее через борт; за это время я несколько раз чуть не перевернул лодку вверх дном, и к концу работы был весь мокрый и в глине. Вытащить тачку на другом берегу и вывезти ее к кладбищу оказалось гораздо легче.
Уже было два часа ночи, забрезжил рассвет, и работать стало не так тоскливо. Я подкатил гроб к небольшому глинистому участку, который приметил еще вчера у самой могилы святых монахинь. Работая, я постепенно размялся.
Спина перестала болеть. Я усердно копал и очень скоро отрыл небольшую траншею, достаточную, чтобы принять гроб. Прохладное жемчужно-серое утро разогнало ночную тьму.
Стало видно на мили вокруг, и меня тоже, наверно, кто-нибудь мог приметить. Это было опасно. Надо кончать поскорее.
Я чувствовал все же, что, не отдышавшись, не смогу опустить гроб в траншею. Вытерев руки, я осушил лоб платком и огляделся вокруг. Надгробие урсулинок, каменная плита на четырех массивных шарах, стала седой от росы.
Рядом стоял куст боярышника, и лоскуты на нем, те, что были новее, становились все более нарядными в сиянии, шедшем с востока. Надо кончать. Я взялся за тачку, подъехал вплотную к траншее и, осторожно орудуя заступом, стал толкать гроб в могилу, пока он не ухнул туда с глухим протестующим шумом, словно покойник хранил еще свою хмельную строптивость.
Торопясь изо всех сил, я стал кидать землю в траншею. Через четверть часа могила была засыпана. Через десять минут над могилой высился ровный холмик и участок вокруг был в образцовом порядке.
Я бросил заступ на землю и обозрел результаты своих трудов с облегчением и торжеством. В ту же минуту я ахнул от ужаса: я стоял на пустынном, поросшем дроком лугу. Никаких следов кладбища не было и в помине, возле меня возвышалась могила Адского Билли, одинокая, как и прежде, а рядом — тачка и заступ.
Я обернулся к реке. На том берегу лежало кладбище, окруженное глинобитной стеной с проломами, и ясно виднелась могила монахинь-урсулинок. Ветерок шевелил лоскуты на кусте боярышника.
А вон и полуразрушенная часовня. Ни один камень не выпал из ее древних стен, и ничто не показывало, что она стоит на земле менее прочно, чем холмы по-соседству. Я поглядел на могилу рядом со мной и от души посочувствовал бедному Уолфу Тону Фицджеральду, которого так невзлюбили святые праведники.
Хотя все случилось в точности как я рассчитал, я все же не мог отделаться от невольного изумления. Но птицы уже щебетали, где-то кричал петух. Мой хозяин любил вставать спозаранку.
Забрав заступ и тачку, я поспешил домой, чтобы спрятать их снова в хлеву. Потом, осторожно ступая, я прошел к себе в комнату, сменил сорочку, переобулся, надел пальто и цилиндр. У меня снова был цивилизованный вид.
Я вышел из дому, освежил лицо холодной водой, бросил прощальный взгляд на кладбище и зашагал в Уиклоу, откуда первый же поезд увез меня в Дублин. Через несколько месяцев, в Каире, я получил по почте пачку ирландских газет и вырезанную передовую статью из «Таймса», посвященную чуду. Отец Хики понес достойную кару за свое негостепрпимство.
Комиссия, прибывшая в Фор-Майл-Уотер вслед за моим отъездом, нашла кладбище на том же самом месте, где оно стояло всегда. Растерявшийся отец Хики пытался представить комиссии какие-то объяснения, приведшие лишь к тому, что все чудо было тут же объявлено грубой мистификацией. Комментируя эти события и приводя другие примеры бессовестности церковников, газета писала: «Мы рады сообщить читателям, что преподобный Хики смещен церковным начальством с поста приходского священника в Фор-Майл-Уотер.
Прискорбно, однако, что сторонники мистера Хики умудрились собрать двести подписей под абсурдной петицией, где утверждается, что священник был прав». Пьесу, как обычно, я написал сам, — это была сказка в трех действиях и ее сюжет строился на том, что герой, молодой персидский принц, владел волшебньш рогом. Мои произведения настолько хорошо известны, что вряд ли есть необходимость подробно рассказывать содержание сказки.
Следует только напомнить читателю, что в центральной сцене второго акта праздник нарушается звуками рога, доносящимися из недр магнитной горы, куда принца заточила злая фея. Изобразить звуки рога должен был музыкант, игравший на корнет-а-пистоне в оркестре моего полка; мы условились, что он будет находиться не на сцене, а внизу, в холле, чтобы создать необходимое впечатление, будто звуки доносятся очень издалека. Нечер начался замечательно.
Конечно, мои гости испытали вполне естественное разочарование, узнав, что я сам не играю в спектакле, но охотно простили меня, когда я извинился и в свое оправдание сослался на то, что мне приходится выполнять двойные обязанности — хозяина и режиссера. Лучшее место в зрительном зале занимала красавица Линда Фицнайтингейл. Соседним стулом, который я предназначал для себя, весьма бесцеремонно завладел Порчерлестер из двенадцатого пехотного полка, довольно милый молодой человек, наделенный некоторыми музыкальными способностями и сладеньким баритоном, который он имеет слабость выдавать за тенор.
Любовь Линды к музыке граничит с фанатизмом, поэтому благодаря своему единственному достоинству Порчерлестер имел в ее глазах преимущество перед более солидными и зрелыми мужчинами. Я твердо решил прервать их беседу, как только освобожусь. Но это случилось не так скоро, ибо в дни домашних спектаклей я взял себе за правило лично проверять, все ли необходимое находится под рукой и на своем месте.
Наконец мисс Ватерлоо, игравшая роль героини, пожаловалась, что моя беготня действует ей на нервы, и попросила меня пойти в зал отдохнуть. Я охотно подчинился и поспешил к Линде. При моем появлении Порчерлестер встал и произнес: — Я заглянул бы за кулисы, если, разумеется, туда пускают посторонних.
Малейшая перестановка… — Хорошо-хорошо, — перебил он меня. Я буду все время держать руки в карманах. Ну, а как продвигаются ваши музыкальные занятия?
Ах, полковник Грин, вы знаете Серенаду Шуберта? Ди-дли-ди-дам, дии-ди-дли-ди-дам, дии-дам, дии-дли-ди-ди-ди — кажется, что-то в этом роде? А мистер Порчерлестер поет ее?
Но ему удаются только пошленькие романсы. А то, что требует серьезного отношения, глубины чувства, зрелого понимания, как, например… — Да, да. Я знаю, вы считаете мистера Порчерлестера легкомысленным.
Так вам нравится эта Серенада? Собственно говоря… А вам она нравится? Я очарована ею.
Я только ею живу последние три дня. Надеюсь, я буду иметь удовольствие услышать ее в вашем исполнении по окончании нашего маленького спектакля. О, я не осмелюсь!
А вот и мистер Порчерлестер. Сейчас я возьму с него слово, что он споет ее нам. Если он не придет, пьеса погибла.
Поспешно извинившись перед Линдой, я торопливо спустился в холл. Корнет-а-пистон лежал там на столике. Значит, Порчерлестер прибег к бесчестному обману, чтобы избавиться от меня.
Я уже хотел вернуться и потребовать объяснений, но тут мне в голову пришло мысль, что корнетист мог оставить здесь свой инструмент после утренней репетиции, а сейчас и в самом деле не пришел. Однако слуга, которого я позвал, доложил мне, что солдат с военной точностью явился ровно в половине восьмого. Согласно моему приказанию, его провели в смежный с холлом зал, где был накрыт ужин, и дали ему стакан вина и сандвич.
Значит, Порчерлестер обманул меня. Слуга вернулся к своим обязанностям, оставив меня в холле наедине с моим гневом, и тут, сам не знаю почему, я принялся разглядывать блестящий медный инструмент, лежащий на столе. Среди неодушевленных предметов, которые окружали меня, корнет как-то особенно выделялся своей молчаливостью и неподвижностью, как будто, затаив грозный звук, он намеренно поджидал случая выпустить его на волю.
Я подкрался к столу и осторожно дотронулся указательным пальцем до одного из клапанов. Потом осмелел и нажал на него. Клапан щелкнул.
Из зала донесся какой-то шорох, и я с виноватым видом отскочил от корнета. Зазвенел колокольчик суфлера, означавший, что корнетист должен приготовиться. Я не без смущения ждал появления оркестранта, моля бога, чтобы он не заметил, что я, как ребенок, трогал его инструмент.
Но он не появлялся. Мое беспокойство усилилось, и я бросился в зал. Там во главе накрытого к ужину стола сидел солдат и спал непробудным сном.
Рядом с ним стояли пять пустых графинов. Я схватил его за плечо и сильно встряхнул. Он что-то промычал, пьяно замахнулся на меня и вновь впал в бесчувственное состояние.
В гневе поклявшись расстрелять его за этот бунт, я поспешил назад в холл. Колокольчик зазвенел снова. Это был сигнал трубить.
На сцене ждали. В этот роковой миг я видел только один путь спасти пьесу. Я схватил инструмент, взял тонкий конец в рот и изо всей силы дунул.
Но тщетно — в ответ не раздалось ни звука. Мне стало дурно от напряжения; полированная медь выскальзывала из моих вспотевших рук. Колокольчик вновь настойчиво нарушил губительную тишину.
Тогда я сжал корнет, словно в тисках, набрал воздуха, прижал мундштук к губам так, что даже зубы заныли, и с остервенением плюнул в него. Раздался оглушительный рев. У меня чуть не лопнули барабанные перепонки; на люстре зазвенели хрустальные подвески; с вешалки посыпались шляпы; я сжал ладонями раскалывавшиеся от боли виски, и тут солдат — такой бледный, словно трубный глас пробудил его в день Страшного суда, — пошатываясь, вышел из зала и предстал взорам изумленных гостей, высыпавших на лестницу.
В течение трех следующих месяцев я изучал искусство игры на корнет-а-пистоне под руководством специалиста. Он раздражал меня своими мещанскими манерами и утомительной привычкой повторять, что «трубка», как он называл корнет, больше чем любой другой инструмент, напоминает человеческий голос, но музыкант он был знающий и добросовестный, и я упорно продолжал занятия, невзирая на возражения соседей. Наконец я осмелился спросить его, достаточно ли я преуспел, чтобы сыграть соло для одного своего друга.
Да к тому же вы слишком сильно дуете. Поверьте, сэр, тут не нужно так напрягаться, от этого звук только хуже. А что вы хотите сыграть для своего друга?
Он изумленно уставился на меня и покачал головой. Это рассеяло его сомнения. Но даже после усердной практики я исполнял Серенаду весьма неуверенно и с большим трудом.
Наконец я все-таки добился успеха. Здесь, дома, вы играете довольно прилично, поупражнявшись перед этим полчасика, но, когда меня не будет рядом, дело пойдет не так гладко, вот увидите. Я не принял всерьез этого совета, разумность которого теперь полностью признаю.
Но в то время я был весь во власти давно задуманного плана сыграть Линде Серенаду. Ее дом у северного конца Парк-Лейн был расположен как нельзя более удобно для этой цели; я уже подкупил слугу, чтобы он впустил меня в палисадник перед домом. Как-то в конце июня я узнал, что Линда намерена провести вечер дома и отдохнуть от светской суеты.
Это и был тот случай, которого я ждал. В девять часов я положил корнет в дорожный сак и поехал к Мраморной Арке, а дальше пошел пешком. Внезапно я услышал голос Порчерлестера.
Не желая подвергаться расспросам, я предпочел опередить его и спросил, куда он направляется. Я не скрываю от вас этого, полковник, потому что вы человек чести и знаете, как она добродетельна. Я обожаю ее.
Если бы только я мог быть уверен, что ей нравлюсь, я сам, а не просто мой голос, я был бы счастливей всех в Англии. Когда я смотрю на нее, у меня аж дух захватывает. Вы знаете, я так ни разу не набрался храбрости спеть ей Серенаду Шуберта после того, как она сказала, что это ее любимая вещь!
Ей не нравится, как вы поете Серенаду? Я чуть ли не ревную ее к этой проклятой мелодии! Но я готов сделать что угодно, лишь бы доставить ей удовольствие, и завтра ее ждет сюрприз у миссис Локсли-Холл.
Я даже брал уроки и работал без устали, чтобы спеть Серенаду по-настоящему хорошо. Только, если увидите Линду, помните: ни слова об этом. Это должно быть сюрпризом.
Я знал, что его голос не выдержит сравнения с меланхолической нежностью, угрожающей мрачностью, сдержанной силой, которые искусный исполнитель способен извлечь из инструмента, лежащего в моем саке. Мы простились, и он вошел в дом Лииды. Через несколько минут я был в палисаднике и, укрывшись в тени кустов, смотрел на них — они сидели возле открытого окна.
Их разговор не доносился до меня; казалось, Порчерлестер никогда не уйдет. Вечер был довольно прохладный, а земля сырая. Пробило десять часов, четверть одиннадцатого, половину одиннадцатого; я уже почти решил идти домой.
Если бы Линда не сыграла на рояле нескольких пьес, я бы просто не выдержал. Наконец они поднялись, и теперь я мог разобрать, что они говорили. Как горячо я согласился с ней!
Но вы могли бы спеть мне Серенаду. Ведь я вам сыграла целых три пьесы. Спокойной ночи.
Вы вовсе не простужены. Но не важно. Больше я никогда вас об этом не попрошу.
Спокойной ночи, мистер Порчерлестер. Раньше, чем я думаю! Если вы приготовили мне сюрприз, я вас прощу.
Надеюсь, мы увидимся завтра у миссис Локсли-Холл. Он подтвердил это и поспешил уйти, видимо, боясь выдать свой план. После его ухода она подошла к окну и залюбовалась звездами.
Глядя на нее, я забыл о своем нетерпении; зубы мои перестали лязгать. Я вынул корнет из сака. Линда вздохнула, закрыла окно и опустила белую штору.
Одного вида ее руки в этот миг было достаточно, чтобы я превзошел все свои прежние достижения. Линда села у окна, и я увидел на шторе ее тень. Она сидела ко мне боком.
Мой час настал. Парк-Лейн почти затихла, а Оксфорд-стрит была слишком далеко, и шум движения не мешал мне. Я начал.
При первой же ноте Линда вздрогнула и прислушалась. Когда я закончил фразу и стало ясно, что именно я играю, она отложила книгу. Мундштук был холодный, как лед, губы у меня замерзли и не повиновались, поэтому, несмотря на величайшие старания, я никак не мог избежать тех хриплых, булькающих звуков, которые порой возникают даже у лучших корнетистов.
Тем не менее, хотя я продрог и очень нервничал, справился я со своей задачей весьма прилично. Преисполняясь все большей уверенности в своих силах по мере того, как дело подвигалось к концу, я частично загладил несовершенство начала властной звучностью заключительных тактов и даже добился неплохой трели на предпоследней ноте. По возгласам одобрения, которые донеслись с улицы, когда я кончил, мне стало ясно, что там собралась толпа и что о немедленном бегстве не может быть и речи.
Я положил корнет в сак и стал ждать, чтобы толпа рассеялась и можно было уйти. А пока я не отрывал глаз от тени в окне. Она писала.
Неужели, подумал я, она пишет мне? Потом она поднялась; тень закрыла все окно, и я уже не мог различить ее движений. Я услышал звон колокольчика.
Через минуту дверь дома отворилась. Я отступил за кадку с алоэ, но, узнав подкупленного мной слугу, тихо свистнул. Он подошел ко мне с письмом в руке.
Сердце у меня забилось, когда я увидел его. Когда она позвонила, я позаботился, чтобы никто другой меня не опередил. Она сказала мне: «Вы найдете в саду джентльмена.
Отдайте ему эту записку и попросите его идти домой. Он не должен читать ее здесь». Благодарю вас, сэр.
Спокойной ночи, сэр. Я бежал до самой Гамильтон-Плейс, а там взял кеб. Десять минут спустя я был у себя в кабинете и дрожащими руками разворачивал письмо.
Оно было без конверта, просто аккуратно сложено. Я развернул его и прочел: «714, Парк-Лейн, пятница. Дорогой мистер Порчерлестер…» Я остановился.
Неужели она приписала ему мою Серенаду? Но тут возникал куда более важный и неотложный вопрос: имею ли я право читать письмо, адресованное не мне? Однако любопытство и любовь взяли верх над щепетильностью.
Дальше в письме говорилось: «Весьма сожалею, что мое увлечение Серенадой Шуберта Вам представилось всего лишь поводом для насмешек. Я понимаю, это увлечение может показаться странным, но я бы не рассказала Вам о нем, если бы не считала Вас способным его понять. Возможно, Вам будет приятно узнать, что Вы совершенно излечили меня от него, а потому поверьте: отныне Серенада не будет вызывать у меня ничего, кроме смеха и горечи.
Я даже не подозревала, что человеческое горло способно издавать подобные звуки, и, конечно, не догадывалась, какое представление Вы собираетесь устроить, когда Вы пообещали, что я услышу Ваш голос раньше, чем ожидаю. Еще только одно слово: прощайте! Я не буду иметь удовольствия встретиться с Вами у миссис Локсли-Холл, так как очень занята и не смогу быть у нее.
По той же причине, к сожалению, я вынуждена отказаться от удовольствия принимать Вас у себя в этом сезоне. Искрение Ваша, дорогой мистер Порчерлестер, Линда Фицнайтингейл». Я почувствовал, что переслать это письмо Порчерлестеру значило бы причинить ему лишнюю боль.
Я понял также, что мой наставник был прав и что я не рожден для игры на корнет-а-пистоне. И я решил оставить этот инструмент. Линда стала моей женой.
Иногда я спрашиваю ее, почему она упорно отказывается принимать Порчерлестера, который дал мне слово офицера и джентльмена, что не знает, чем и когда он мог оскорбить ее. Но она каждый раз уклоняется от ответа. Если, по-вашему, мне неприлично так говорить, то вам следует обратиться к рассказам тех, чьи представления о женской скромности совпадают с вашими.
Моя красота доказывается тем, что мужчины бросают на ветер немало времени и денег, выставляя себя на посмешище ради меня. Нот почему, хотя я всего лишь провинциальная красавица, я разбираюсь в тонкостях ухаживания и флирта не хуже любой другой женщины моего возраста и могу заранее предсказать — если вы из тех мужчин, которых я привлекаю, — что вы станете мне говорить и как вы станете это говорить во время нашей первой беседы, или второй, или третьей и так далее. Я много раз была помолвлена и иногда расторгала помолвку сама, когда думала, что он этого хочет, а иногда заставляла его сделать это, давая понять, что я так хочу.
В перлом случае сожалела я, во втором — он; впрочем, несмотря на всю Соль разрыва, возникавшее при этом чувство облегчения было совершенно одинаково у обеих сторон. Я полагаю, теперь вы — кто бы вы ни были — вполне поняли мой характер или, по крайней мере, так вам кажется. Что же, тешьтесь этой мыслью сколько хотите.
Но позвольте сказать вам, что флирт — это единственное развлечение, которого мне никогда не приходилось искать и которому я никогда не должна была учиться. Я люблю платья, танцы и теннис, о чем вы уже догадались. Кроме того, я люблю хорошую музыку, хорошие книги, ботанику, люблю сельские работы и люблю учить детей, о чем вы не догадывались.
И если в наших краях я больше известна как красавица и кокетка и гораздо меньше как ботаник и учительница, то лишь потому что все твердо убеждены, будто мое назначение в жизни — поиски хорошей партии, и только. Мужчины, даже самые лучшие из них, ищут моего общества единственно для того, чтобы пожирать меня глазами, а вовсе не для того, чтобы упражнять свой ум.
Так мы приходим к заключению, удивляющему простаков: в искусстве важнее всего не изображение отношений мужчины и женщины; искусство — это единственная область, в которой секс — сила оттеснённая и второстепенная. Миром правят молодые — когда состарятся. На свете нет ничего смешнее. Н[ править ] Нам станет очень весело, как только вам надоест веселиться. Она никогда не решит вопроса, не поставив при этом десятка новых. Не делай другим то, что ты хотел бы, чтобы они делали для тебя. У вас могут быть разные вкусы. Непостоянство женщин, в которых я был влюблен, искупалось разве что адским постоянством женщин, влюбленных в меня.
Ни один мужчина, который должен сделать что-то важное в этом мире, не имеет времени и денег на такую долгую и дорогую охоту, как охота за женщиной. Природа не терпит пустоты: там, где люди не знают правды, они заполняют пробелы домыслом. Патриотизм — разрушительная, психопатическая форма идиотизма. Патриотизм : убеждение, что твоя страна лучше других потому, что именно ты в ней родился. Поэтому прогресс всегда зависит от неразумных. Репутация врача зависит от числа выдающихся личностей, которых он отправил на тот свет. Самопожертвование дает нам возможность жертвовать другими без угрызений совести. Вот почему большинство людей боится свободы. Сигарета — это бикфордов шнур, на одном конце которого огонь, а на другом — дурак.
Для этого просто нет времени. Нельзя же ввести в бетховенскую симфонию паузу на пять тактов, чтобы успеть обглодать куриное крылышко; точно так же нельзя останавливать оркестр Шекспира для каких-то мизансцен. Чтобы в шекспировском спектакле наступила такая противоестественная вещь, как тишина, нужна, по меньшей мере, траурная процессия или смертельный поединок. Декарт , несомненно, извлекал из жизни больше радостей, чем Казанова. Ньютон создал универсум, который просуществовал 300 лет. Эйнштейн создал ещё один универсум, и я не могу сказать вам, как долго он будет существовать. Мы должны высказывать свои мнения так, чтобы люди, которые иначе повесили бы нас, думали, будто мы шутим. Бетховен оставался невылизанным щенком и тогда, когда превратился в поседевшего медведя. Покойный лорд Брайс, расхваливая Толстого, думал, что оказал ему величайшую честь, назвав его вторым романистом в мире после Джорджа Элиота. Всю деловую сторону он взвалил на плечи Иуды. Не опера написана в стиле Шекспира, а пьеса написана в стиле итальянской оперы. Подобно Чайльд-Гарольду, который в рядовой момент своей жизни умудряется быть более трагичным, чем рядовой англичанин, который готовится к казни, Чайковский мог ввести роковую дробь барабанов или заставить тромбоны издавать похоронный глас судьбы без всякого повода. Но она поддала ногой этот шар и уже не могла достать его оттуда, куда он катился. Чтобы сделать это, нужен настоящий талант. Это был образцовый провал. Но вершин искусства достигают последние в роде, а не первые. Почти каждый может что-то начать; трудно закончить начатое — создать нечто такое, что уже нельзя превзойти.
Бернард Шоу (пьесы)
Шоу Бернард: Новые книги. Всего книг: 80. биография, фотографии, список произведений, интервью, статьи, новости, рецензии. библиотека ЛибКинг. Бернард Шоу (George Bernard Shaw, 1856-1950). Джордж Бернард Шоу – английский драматург ирландского происхождения, один из основоположников «драмы идей», писатель, эссеист, один из реформаторов театрального искусства XX ст., после Шекспира второй в рейтинге популярности автор пьес в английском.
Бернард Шоу. Письма
Пьесу Бернарда Шоу «Пигмалион» можно прочесть на одном дыхании, настолько она лёгкая для восприятия и увлекательная. Джордж Бернард Шоу — известный британский (ирландский и английский) писатель, романист, драматург, лауреат. Джордж Бернард Шоу Книги. 3. «Святая Иоанна» Джорджа Бернарда Шоу, краткое содержание. В юбилейную дату Бернарда Шоу Тобольская районная библиотека представляет подборку книг о жизни и творчестве ирландского писателя.