Через год после похорон Надежды Аллилуевой, на ее могиле по лично отобранному Сталиным эскизу был поставлен скромный памятник из белого мрамора с надписью: «Надежда Сергеевна Аллилуева-Сталина. И опять надо было ехать к бабушке и сообщать ей очередную тяжелую новость.
Дети Кремля
Автор не постеснялся обвинить мою мать в стяжательстве, будто книгу она свою писала ради одной корыстной цели — заработать большой гонорар. Но люди, хорошо ее знавшие, этому уж никак не могли поверить! Видимо, и Светлана не очень разобралась в этой истории, когда в своей книге написала, что "Воспоминания" вызвали "страшный" гнев отца. Должно быть, с его слов угадывались отдельные резкие формулировки, — была написана в "Правде" разгромная рецензия Федосеева, недопустимо грубая, потрясающе безапелляционная и несправедливая. Все безумно испугались, кроме Анны Сергеевны.
Она даже не обратила на рецензию внимания, поскольку восприняла ее как несправедливую и неправильную[16]. Она знала, что это неправда, чего же еще? А то, что отец гневается, ей было не страшно; она слишком близко его знала, он был для нее человеком со слабостями и заблуждениями, почему же он не мог ошибиться? Она смеялась и говорила, что будет свои воспоминания продолжать".
Должен сказать, что так думала тогда не только Светлана. Одно время и я склонялся к этой версии, но что-то в ней давало сбой. В книге не было ничего такого, что могло вызвать гнев Сталина. И потом, многое из нее было опубликовано уже в журналах и газетах, все это было известно Сталину и реакции негативной у него не вызывало.
Да и сам выход книги, если читатель помнит, был ведь санкционирован Сталиным, а он просто так, "не глядя", ничего ведь не одобрял. Еще одно, книга вышла в 1946 году, мать была арестована через два года. Если дело в книге, то зачем надо было огород городить, устраивать какое-то следствие, когда достаточно было построить все обвинение на основе книги? Поразмыслив, я от этой версии отказался.
Все дело в том, что было вокруг книги. Этими читательскими конференциями воспользовались для того, чтобы приписать матери то, что она не говорила и не могла говорить. Вроде той басни, что поведал, якобы со слов моей матери, "историк" В. Антонов-Овсеенко — о поездке Сталина, Надежды и деда в Царицын.
Я писал об этом выше. Это чистейшая ложь. И я нисколько не сомневаюсь, что именно такие лживые и специально придуманные кем-то заинтересованным истории и послужили в скором времени причиной ее ареста. Но это будет в 1948 году.
А пока еще шел 1947 год. Шумиха вокруг маминой книги и книги деда была в разгаре. Маму приняли в Союз писателей. Леонид учился на первом курсе Московского энергетического института, а я — в шестом классе.
Международная обстановка не радовала. Абстрактная линия США на "сдерживание коммунизма" стала оборачиваться сколачиванием агрессивных блоков и окружением СССР плотным кольцом американских военных баз. На исходе 1947 года проводится реорганизация высшего государственного руководства в США, учреждается Совет национальной безопасности во главе с президентом. В прямом подчинении Совета образуется ЦРУ, основывается министерство обороны.
Эта структура была создана для войны. Фултоновская речь Черчилля была принята в качестве государственной политики США. В нашей семье произошло событие, в мае 1947 года Светлана развелась с Г. В сущности, общепринятого развода не было: Григория выставили из квартиры, а Василий, забрав у Светланы паспорт, отвез его в милицию и вернулся оттуда с "чистым", без брачных печатей паспортом.
Вот и вся процедура — развод по-кремлевски. В то время Светлана была дружна с Евгенией Александровной и как-то сообщила ей, что скоро разведется с мужем. Евгения Александровна, уверенная, что за этим стоит воля отца, неосторожно воскликнула, намекая на перенесенный Сталиным инсульт: "Что, твой папочка совсем выжил из ума? Так решила я.
А причины, они исключительно личного характера". На том разговор и завершился. Свои события разворачивались и у Василия. У него возник новый роман еще в начале 1946 года.
Он снова выгнал из дома свою первую жену Галину Бурдонскую и женился на Екатерине Тимошенко, с которой познакомился во время Потсдама. Никакого развода, конечно, не оформлялось, он просто заменил свои документы, где уже стояла отметка о новом браке. Екатерина Тимошенко была женщиной жестокой, хуже всего пришлось детям от первого брака Василия — Саше, ему тогда было четыре с половиной годика, и Наде — трех лет. Внимания на них никто не обращал, они были обойдены родительской лаской, их иногда забывали даже покормить.
Бабушка и мама ссорились и ругались с Василием, но это мало что меняло. Галина жила у нас и целыми днями плакала, ожидая, что Василий, как и в прошлый раз, одумается и вернется к ней. Но этого, увы, не случилось. Василий все больше пил, и было ясно, что этот брак недолговечен.
Однажды мои брат показал мне сторублевую купюру и сказал, скоро будет денежная реформа, давай обменяем эти деньги на мелочь, ведь монеты-то явно не будут менять? Сказано — сделано. И действительно, в конце 1947 года произошла денежная реформа, тысяча рублей, что была в сумочке у мамы, превратилась в сторублевку, три тысячи рублей, накопленные няней Таней, теперь означали только триста. А наши сто рублей мелочью как были сотней, так и остались той же суммой.
Я считал эту операцию крупным финансовым успехом Леонида. Больше всего огорчилась няня Таня, она тогда сильно обиделась на маму, рассчитывая, что та могла бы обменять ее деньги вместе с деньгами благотворительного фонда — один к одному. Но мама тогда посмеялась, ей и в голову не могло прийти, что можно смешать какие-то личные деньги с теми, святыми, предназначенными на помощь обездоленным. В это же время Кира, дочь Павла, получила приглашение сниматься в небольшой роли в фильме по произведению А.
В квартире у Евгении Александровны стали собираться актеры, шли репетиции, смотреть на которые было так интересно, что я боялся пропустить их. В один из вечеров я, по привычке, поднялся на восьмой этаж и позвонил. Мне открыли, и я увидел множество людей. Наверное, сейчас начнется репетиция, подумал я, но сильно ошибся.
Меня усадили на диван и попросили сидеть тихо. Я увидел Киру, Сергея и Сашу, а также детей И. Молочникова — Леву и Ксению. У всех у них были убитые лица.
Какие-то незнакомые люди рылись в шкафах, бумагах, перелистывали книги. Это был обыск. Оказывается, несколько часов назад были арестованы Евгения Александровна и ее муж. Руководил обыском полковник Масленников, высокий человек с лицом, испещренным шрамами, а проводил его майор Гордеев.
С ними мне предстояло еще встретиться. Обыск длился долго, дома заволновались и послали за мной Леонида. Теперь и Леонид был усажен в комнате. Когда уже было за полночь, в квартиру пришла няня Таня, она стала требовать, чтобы детей отпустили домой, но вместо этого ее попытались усадить вместе с нами.
Няня Таня стала скандалить, и полковник разрешил ей уйти, но нас оставил. Няня Таня была женщиной мудрой, она смекнула, что к чему, пришла домой и все рассказала маме. Вернулись мы домой глубокой ночью. Так начались для нашей семьи новые репрессии, разразившиеся не только в нашем доме.
Бабуся в ту пору была в "Барвихе" и ничего еще не знала. Мы приехали к ней втроем — мама, Леонид и я. Подъехала и Светлана. Всей четверкой мы долго ходили вокруг бабушки и не решались ей сказать о случившемся.
Наконец мама собрала силы и сказала: — Мама, на днях арестовали Женю и ее мужа. Реакция Ольги Евгеньевны, как мне показалось, для всех была неожиданной и потрясающей. Поднявшись и гордо выпрямившись, она истово перекрестилась и воскликнула: — Слава тебе, Господи! Мы все разинули рты.
С тех пор прошло много-много лет, но лишь только после того, как я ознакомился с реабилитационным делом матери, я наконец понял, что стояло за этими ее словами. А тогда все терялись в догадках. Светлана в книге "Двадцать писем к другу", вспоминая про 1938 год, когда неожиданно вдруг умер Павел, пишет, что возникло подозрение, что сделала это так или иначе его жена Евгения Александровна. Эту мысль Берия упорно внушал Сталину.
Была, даже проведена, эксгумация тела Павла Сергеевича. Впрочем, официальная версия, что Павел скончался от легочной эмболии закупорки легочной артерии , так и не была опровергнута. Десять лет спустя, когда были арестована Евгения Александровна и ее муж, их соседи по квартире — Г. Угер и его жена, жена Р.
Хмельницкого Вера Ивановна, давнишняя приятельница тети Жени и мамы, и еще несколько человек, ей вновь было предъявлено обвинение в отравлении первого мужа. И тут опять возникает зловещая фигура Берия. Но нам придется для прояснения картины вернуться в тот, 1938 год. Там они пробыли недолго.
Вскоре его вызвали в Москву — он ехал с тяжелым сердцем, — и больше его не видели. Но есть одна неверная деталь, которая требует нового взгляда на этот факт. Берия не мог отправить отца в Алма-Ату. Отец уехал в Казахстан в начале 1938 года, а Берия пришел в НКВД на пост первого заместителя наркома в первых числах августа 1938 года.
Познакомившись в последнее время со множеством архивных материалов, я пришел к выводу, что отца направили в Казахстан потому, что он знал, что представляет собой Л. Мирзоян — еще по Закавказью. Многое, сложившееся в Казахстане, оказалось аналогичным ситуации в Азербайджане, когда Мирзоян был там первым партийным лицом. Знания отца и самого Мирзояна, и общей обстановки которая складывалась вокруг этой фигуры, сильно могли бы пригодиться, чтобы разобраться объективно в казахстанских делах.
А дела там происходили странные. Вокруг Л. Мирзояна, первого секретаря ЦК КП б республики, сложился настоящий культ его личности. Его суждения были непререкаемы, он распоряжался в республике, как в своей вотчине.
Его именем назывались города и села.
Интересная деталь — о ней мне говорила тетя Женя, жена Павла Сергеевича. Жена К. Ворошилова Екатерина Давидовна была жутко ревнивой.
Уж не знаю, имела ли она для этого основания или нет, но ревновала она супруга ко всем женщинам, оказавшимся в его окружении. Ко всем, кроме мамы, хотя та была привлекательной и миловидной. Ей Екатерина Давидовна верила безоглядно. Я сам мог с детства наблюдать радушное отношение-матери к людям, она часто брала меня с собой, куда бы ни шла — в гости ли, или на свои благотворительные мероприятия, посещения госпиталей, детских домов и т.
Она удивительно легко все прощала людям и не умела долго обижаться; если человек совершил какой-то нехороший поступок, мама моя всегда пыталась найти причину для его оправдания. И люди относились к маме с искренней доброжелательностью, для нее, как верно заметила Светлана, все двери были открыты. Сталин, которому приходилось взвешивать каждый свой шаг во взаимоотношениях с людьми, видеть неискренность, показуху, подхалимаж, критиковал мою мать. В "Двадцати письмах к другу" Светлана рассказывает: "Отец всегда страшно негодовал на это ее христианское всепрощение, называл ее "беспринципной", "дурой", говорил, что "ее доброта хуже всякой подлости".
Мама жаловалась, что "Нюра портит детей, и своих и моих", — "тетя Аничка" всех любила, всех жалела и на любую шалость и пакость детей смотрела сквозь пальцы. Это не было каким-то сознательным, "философски" обоснованным поведением, просто такова была ее природа, она иначе не смогла бы жить". Светлана, возможно, верно ухватила какой-то внешний рисунок, но Сталин любил и ценил в моей матери ее умение находить общий язык с людьми, ладить с ними. Не случайно в тяжелую годину войны он позвал к себе не деда или бабушку, а мою мать, когда просил поехать всей семьей в Сочи к Светлане.
Он знал, что если договорится с матерью, значит, согласие обретет вся семья. Анна Сергеевна была тогда тем стержнем, который удерживал от распада всю нашу большую семью, переживавшую свои внутренние сложности и проблемы. И Василий, и Светлана, и Галина Бурдонская в трудные минуты обращались к моей маме. Они и раны-то свои "зализывали" у нее на плечике и подолгу жили у нас дома, как это было с Василием или Галиной.
Я могу со знанием дела поспорить со Светланой в том, что нам, Леониду и мне, своим детям, мать спуску не давала и за любую нашу провинность строго наказывала. Иное дело — отношение к Светлане и Василию. Вся семья видела, что сошедшиеся вместе два жестких характера их родителей не лучшим образом сказываются на их детях. Поэтому каждый в семье пытался как-то компенсировать недостающее детям родительское тепло своей добротой.
А уж после злополучного самоубийства Надежды родичи всю свою любовь к ней перенесли на ее детей, так рано оставшихся без материнского внимания и воспитания. Но дети тогда уже сформировались как личности, и коренным образом воздействовать на них уже было невозможно. И тем не менее и моя мать, и дед с бабушкой не проходили мимо их "чудачеств". Я сам был частым свидетелем тех скандалов, которые возникали в семье в 40-е и 50-е годы из-за различных "художеств" Василия.
В детскую память врезался последний приезд Сталина в Зубалово в апреле 1941 года, о котором я рассказывал выше. Я помню, как радушно, искренне радостно встретились друг с другом эти люди — моя мама и Сталин, детское сознание уловило бы любую фальшь и наигранность. Мать довольно часто разговаривала со Сталиным по телефону и всегда это делала спокойно, без какой-либо нервозности. Обычно она шла к И.
Тевосяну, который жил в соседней квартире, и пользовалась его "вертушкой", телефоном спецсвязи, стоявшим у него дома. И шла, и звонила, и разговаривала с ним. И никогда ей в этом не было отказа. Володя Тевосян, сын Ивана Федоровича, вспоминая те годы, говорит: — "Вертушка" стояла у нас в спальне отца.
Анна Сергеевна частенько заходила к нам, и я провожал ее в спальню, где стоял этот телефон. Она набирала номер, и ее соединяли со Сталиным. Разговор обычно касался семейных дел, детей, Светланы, Василия. Иногда Анна Сергеевна жаловалась Сталину на те или иные "художества" его детей.
Если бы Сталин не доверял моей матери хоть в чем-то, то, будучи человеком последовательным во всех своих действиях, он никогда бы не позволил ни ей, ни ее детям жить в Зубалове вместе со Светланой и Василием. Однако были люди, которым это доверие не нравилось, не нравилось, что моя мать могла позвонить Сталину и что-то сказать ему, о чем-то спросить. Продолжая свою линию на изоляцию Сталина, отсекновение от него близких людей, они позаботились о том, чтобы эти контакты прекратить, а мою мать в этих целях дискредитировать. К тому же им не нравилось, что моя мать многое знала о них самих, их семьях.
Как раз на горизонте замаячила новая волна репрессий. Но не будем торопить события. Еще шел 1945 год. Весной того победного года Сергей, старший сын Павла Аллилуева, с медалью закончил школу и поступил на учебу в МГУ на физико-математический факультет.
Дочь Павла Кира работала в Малом театре. Радзиевский, ставший потом его близким другом. Глеб был на несколько лет старше Сергея. Он воевал, попал в немецкий плен, провел там почти всю войну и был освобожден нашими войсками.
И вот теперь — счастливое время студенчества. Я вспоминаю о Глебе, не дожившем из-за подорванного здоровья до наших дней, не только потому, что он был хорошим другом Сергея и всей нашей семьи, но и потому, чтобы этим примером возразить "новым историкам", утверждавшим, что все наши солдаты, попавшие в плен, были отправлены в "сталинские лагеря". Страна продолжала энергично восстанавливать народное хозяйство. Когда после окончания войны вновь встал вопрос о темпах и сроках восстановления промышленно-экономического потенциала страны, И.
Сталин сказал: "Мы можем восстановить разрушенное народное хозяйство за 10—15 лет. Но этого срока нам империалисты не дадут. Мы можем восстановить хозяйство за 5 лет. Но и этого срока нам могут не дать.
Мы должны восстановить народное хозяйство за 2,5 года". Этот срок оказался реальным. Сегодня он кажется абсолютно невероятным, фантастическим, особенно на фоне умирающей промышленности и спада всех темпов экономического развития страны. В 1947 году была отменена карточная система, проведена денежная реформа.
Социалистически ориентированная система со своим централизованным планированием, концентрацией государственных сил и ресурсов на решающих участках народного хозяйства, единой правящей партией, способной поднять и мобилизовать народ на решение узловых проблем, еще раз продемонстрировала свои преимущества и возможности. Вместе с тем Сталин отлично понимал, что мы можем оставаться социалистической страной только будучи великой державой. Взаимозависимость здесь была жесткой и органичной. В конце 1945 года Сталин тяжело заболел: инсульт.
Сказались огромное напряжение предвоенных и военных лет, накопившаяся за эти годы усталость, возраст — ему уже было шестьдесят шесть лет. Болел он долго, трудно, но помощь медицины и внутренняя воля позволили одолеть эту хворобу, из которой далеко не каждый мог выкарабкаться. В феврале 1946 года мама отпраздновала свое пятидесятилетие, юбилей собрал за праздничным столом всю семью и многих, многих наших друзей. Отсутствовал только Сталин, но мы и не рассчитывали его увидеть.
Мама получила уйму поздравлений. Пришел поздравить ее и начальник личной охраны Сталина генерал Н. Я видел эти полотна великих мастеров прошлого на выставке, которая была организована в Музее имени А. Пушкина перед тем, как эти шедевры, отреставрированные нашими лучшими специалистами, вернулись на свою родину.
Я видел эти картины и еще тогда, когда они только прибыли к нам, покалеченные, разорванные, со следами плесени, огня, осыпающейся краской, без рам, но все равно они были прекрасны. Мать специально водила меня в течение нескольких дней смотреть эти картины и много рассказывала мне о них. Трумена У. Черчилль произнес свою печально знаменитую речь, положившую начало "холодной войне".
Как видим, нам не дали не только 10—15 лет, но и тех 2,5 года, о которых говорил Сталин. Черчилль, полагавший, что с Россией можно разговаривать только на силовом языке, предложил создать антисоветский плацдарм, дающий старт на установление англо-американского мирового господства. Назвал он этот плацдарм, как это любят на Западе, элегантно, как некую "братскую ассоциацию народов, говорящих на английском языке. Это означает особые отношения между Британским содружеством наций, с одной стороны, и Соединенными Штатами — с другой.
Братская ассоциация требует не только растущей дружбы и взаимопонимания между нашими двумя обширными, но родственными системами общества, но и сохранения близких отношений между нашими военными советниками, проведения совместного изучения возможных опасностей, стандартизации оружия и учебных пособий, а также обмена офицерами и слушателями в технических колледжах. Это должно сопровождаться сохранением нынешних условий, созданных в интересах взаимной безопасности, путем совместного использования всех военно-морских и авиационных баз, принадлежащих обеим странам во всем мире. Это, возможно, удвоило бы мобильность американского флота и авиации. Это значительно увеличило бы мощь британских имперских вооруженных сил и вполне могло бы привести к значительной финансовой экономии.
Впоследствии может возникнуть принцип общего гражданства, и я уверен, что он возникнет". Этот союз по мнению Черчилля, должен быть направлен против Советского Союза и зарождавшихся социалистических государств. В этой речи впервые прозвучал антисоветский термин "железный занавес", изобретенный еще в феврале 1945 года И. Этот занавес, заявил Черчилль, опустился на Европейский континент и разделил его по линии от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике.
Бывший английский премьер призвал применить против СССР силу как можно скорее, пока он не располагает ядерным оружием. Английские избиратели оказались провидцами, провалив Черчилля на прошедших парламентских выборах. Западногерманский либеральнобуржуазный публицист С. Хаффнер в этой связи тонко заметил: "Черчилль был нужен Англии, чтобы вести войну против Германии.
Однако при всем восхищении и всей благодарности за то, что он сделал в войне против Германии, Англия не захотела его услуг для развязывания войны против Советского Союза". Сталин же, в интервью корреспонденту газеты "Правда", так прокомментировал фултонское выступление У. Черчилля: "По сути дела, г. Черчилль стоит теперь на позиции поджигателя войны.
Черчилль здесь не одинок — у него имеются друзья не только в Англии, но и в Соединенных Штатах Америки. Гитлер начал дело развязывания войны с того, что провозгласил расовую теорию, объявив, что только люди, говорящие на немецком языке, представляют полноценную нацию. Г-н Черчилль начинает дело развязывания войны тоже с расовой теории, утверждая, что только нации, говорящие на английском языке, являются полноценными нациями, призванными вершить судьбы всего мира. По сути дела, г.
Черчилль и его друзья в Англии и США предъявляют нациям, не говорящим на английском языке, нечто вроде ультиматума: признайте наше господство добровольно, и тогда все будет в порядке, — в противном случае неизбежна война. Несомненно, что установка г. Черчилля есть установка на войну, призыв к войне с СССР". Сталин, быть может, лучше и быстрее других понял, чем это грозит стране и ее народу, еще не успевшим остыть от тяжелой войны 1941—1945 годов, в безжалостном молохе которой безвозвратно исчезали людские жизни и национальное богатство.
Целую треть национального нашего богатства, созданного трудом многих поколений, унесла война. По тогдашнему курсу война обошлась нашей стране в 485 миллиардов рублей с учетом стоимости разрушенного. Поставки по ленд-лизу СССР составили около 10 миллиардов долларов, что составляет 3,5 процента от общих военных расходов США в годы войны. Вот вам и реальный вклад США в победу.
Разжигание новой, пока "холодной войны" против СССР означало, что право на значительный подъем своего жизненного уровня, завоеванного народом в военных победах, право на отдых после тягот войны, удовлетворение многих кричащих нужд приходилось откладывать Но иного выхода не было. Наступал очередной этап тяжелой, напряженной работы. На его похоронах мама и бабушка последний раз виделись со Сталиным.
Была освобождена в 1954 году. Скончалась в 1964 году и была похоронена на Новодевичьем кладбище рядом с родными. В 2008 году в её могилу был захоронен сын В. Аллилуев, автор книги «Сталин — Аллилуевы.
Обычно после таких скандалов бабушка, посещая кладбище и могилу Надежды, жаловалась ей: "И кого же ты родила нам, Надюша? Это была моя последняя встреча с Василием у него дома. Я встретился с ним уже гораздо позже, в 1951 году — на похоронах бабушки, да еще были встречи мельком на балконе, когда он приходил к Светлане. У нас дома Василий был в последний раз в 1961 году, перед отъездом в Казань, он пришел попрощаться с мамой, но я его уже не увидел — был в командировке. Василий только встретился с мамой и моей женой. Уже были арестованы Кира, соседи Евгении Александровны, другие знакомые. В январе арестовали и маму. Арестовали ее ночью. Уходя, она сказала тихо и печально: "И что же это за напасть такая на Аллилуевых?.. И опять надо было ехать к бабушке и сообщать ей очередную тяжелую новость. Поехал Леонид и, чтобы как-то скрасить дурную весть, горько пошутил: "Ну вот, это тебя наказал Бог за твое "Слава тебе. Обыск производил уже знакомый нам майор Гордеев. Так получилось, что я оказался в квартире тети Жени, когда пришли арестовывать Г. Угера и его жену, живших у них, и опять мне пришлось сидеть чуть ли не до утра. Обыск производил Гордеев. При аресте Киры Павловны мы снова увидели того же майора, так что за этот несчастный месяц майор Гордеев стал нам как родственник. Делал он свое дело неохотно. На наши колкости не реагировал. Только раз, как бы вскользь, заметил: "Вот подрастете, сами все поймете". Работа у майора была нудная и противная — все вещи пересчитать, внести в опись, а каждую страницу описи отдельно подписать. Книги и письма перелистывались и пронумеровывались. Были у него помощники. А еще — понятые, которые чувствовали себя в этой обстановке неловко. Обыск продолжался всю ночь до утра, целый день и еще целый вечер. Опись переписывалась по нескольку раз — часто ошибались. Нас с Леонидом волновал только один вопрос: как они поступят с гимнастеркой отца, на которой привинчены были три ордена? Тогда, в 1938 году, дед выгнал сотрудников НКВД, которые попытались произвести в нашей квартире обыск. Няня Таня спокойно вытаскивала одну вещь за другой из чемодана, показывала их майору и укладывала в стопку. Уже все гимнастерки развернула, показала, чемодан совсем опустел, а той гимнастерки так и не обнаружилось. Только потом я понял в чем дело. Няня Таня разворачивала гимнастерки лицом к себе, а майор их видел только со спины, потому и не заметил. К сожалению, ордена отца у нас не сохранились, уже после реабилитации отца мама зачем-то отдала их в какой-то музей. Долгих шесть лет семья Аллилуевых оставалась без своей главной душевной опоры — Анны Сергеевны. Так мы остались с Леонидом и няней Таней одни, а из трех комнат нам оставили одну, остальные запечатали. Няня Таня, Татьяна Ивановна Москалева, была святая женщина, была она нам как мать родная. Родом из небольшой деревни в Рязанской области, она в молодости была красавицей, но почему-то жизнь свою не смогла устроить и осталась одинокой. В нашем доме Татьяна Ивановна была полноправным членом нашей семьи, все мы были привязаны к ней, и она отвечала нам взаимностью и любовью. Она даже в отпуск уходила редко, да и то — уедет на несколько дней в свою деревеньку и быстро возвращается, соскучилась. Кроме нас, детей, на ее плечах лежал весь дом. Она прекрасно готовила, умела шить, вязать, гладить и стирать. Очень любила читать книги, особенно вслух, и мы часто с удовольствием ее слушали. Няня Таня, еще до революции, совсем молоденькой, служила в семьях, и навыки эти всегда ее выручали. Она знала массу лечебных снадобий и народных рецептов. Когда мы с Леонидом болели, няня Таня приготовляла нам различные отвары и не отходила от наших постелей ни днем, ни ночью. Подруги ее — Александра Андреевна Светланина няня и Фекла Прокофьевна — были ей под стать, такие же добрые, сердечные и кристально честные. Все они были людьми глубоко верующими, ходили в церковь, соблюдали обряды, но нам своих взглядов не навязывали. Няня Таня была исключительно преданным человеком. Когда в октябре 1941 года немцы прорвались к Москве и над столицей нависла опасность, она собрала все ценные наши вещи и увезла их в свою деревню, а когда немцы отступили и положение нормализовалось, привезла их обратно. Как ей это удалось, ума не приложу! И в нашей семье, и в семье Сталина все с пониманием относились к религиозным убеждениям и няни Саши, и няни Тани, никаких гонений не было, да и быть не могло. Никто в нашей семье не смущался оттого, что жена Павла, тетя Женя, была дочерью новгородского священника. В этой связи запомнился эпизод, который описывал в своей книге "Дело всей жизни" маршал А. Василевский: "Один из очередных тостов И. Сталин предложил за мое здоровье, и вслед за этим он задал мне неожиданный вопрос: почему по окончании семинарии я "не пошел в попы"? Я, несколько смутившись, ответил, что ни я, ни отец не имели такого желания, что ни один из его четырех сыновей не стал священником. На это Сталин, улыбаясь в усы, заметил: — Так, так. Вы не имели такого желания. А вот мы с Микояном хотели пойти в попы, но нас почему-то не взяли. Почему, не поймем до сих пор. Беседа на этом не кончилась. Насколько мне известно, один ваш брат — врач, другой — агроном, третий — командир, летчик и обеспеченный человек. Я думаю, что все вы могли бы помогать родителям, тогда бы старик не сейчас, а давным-давно бросил бы свою церковь. Она была нужна ему, чтобы как-то существовать. Я ответил, что с 1926 года я порвал всякую связь с родителями. И если бы я поступил иначе, то, по-видимому, не только не состоял бы в рядах нашей партии, но едва ли бы служил в рядах Рабоче-Крестьянской Армии и тем более в системе Генерального штаба. В подтверждение я привел следующий факт. За несколько недель до этого впервые за многие годы я получил письмо от отца. Во всех служебных анкетах, заполненных мною до этого, указывалось, что я связи с родителями не имею. Я немедленно доложил о письме секретарю своей партийной организации, который потребовал от меня, чтобы впредь я сохранял во взаимоотношениях с родителями прежний порядок. Сталина и членов Политбюро, присутствовавших на обеде, этот факт удивил. Сталин сказал, чтобы я немедленно установил с родителями связь, оказывал бы им систематическую материальную помощь и сообщил бы об этом разрешении в парторганизацию Генштаба. Надо сказать, что через несколько лет Сталин почему-то вновь вспомнил о моих стариках, спросив, где и как они живут. Я ответил, что мать умерла, а 80-летний отец живет в Кинешме у старшей дочери, бывшей учительницы, потерявшей во время Великой Отечественной войны мужа и сына. Наверное, им здесь было бы не хуже, — посоветовал Сталин. Думаю, что и в этих добрых чувствах Сталина к моим близким не обошлось без Бориса Михайловича". Чуев, ссылаясь на маршала Голованова, рассказывает, как он вместе с Жуковым и Маленковым летал в Сталинград по заданию Сталина, чтобы выяснить обстановку и определить на месте, что нужно для победы на Волге: "Прилетели, нашли командующего фронтом Еременко и члена Военного совета Хрущева в канализационной трубе. Жуков стал распекать Еременко, дескать, что тот плохо воюет, не хочет бить немцев. Хрущев отвел в сторону Маленкова: — Что вы там слушаете поповского сынка? Мне стало неловко, о я отошел. Тогда я не знал еще, что Маленков и Хрущев дружат между собой, а третий в их компании — Берия. И они всегда друг друга поддерживали. Что же касается "поповского сынка", то так Хрущев назвал А. Василевского, предполагая, что Александр Михайлович высказал Сталину свои сомнения по руководству Сталинградским фронтом, что, видимо, и послужило причиной нашей инспекционной поездки". Так что обвинять Сталина в гонениях на церковь несправедливо и необъективно, тем более что лично он много сделал, особенно в годы войны, чтобы наладить нормальный диалог между государством и церковью. К сожалению, Н. Хрущев не смог быть воспреемником этой линии, и началась широкая волна гонений на религию и церковь, закрытия храмов — не меньше, если не больше, чем во времена воинствующего безбожия Е. Вообще тема религии и социализма, советской власти и церкви только на первый взгляд кажется ясной и простой. Наши демократы и "новые историки", обвинив во всех грехах Октябрь, Ленина и Сталина, посчитали, что это и есть истина. Проигнорирована, например, такая объективная истина, что уже в начале этого века наша церковь как, впрочем, и все христианство шла к глубокому кризису, налицо была потеря веры как среди церковников, так и верующих, так что Октябрь, в определенном смысле слова, свою атеистическую окраску черпал из живой действительности и закрытие многих храмов на местах было не результатом злой воли сверху, а самостийным движением снизу. В этом смысле ленинский декрет об охране и учете памятников, декрет СНК "О запрещении вывоза за границу предметов искусства и старины" и ряд других помогли сберечь многие наши церкви и бесценные произведения православного искусства. Зато сейчас рынок сделал свое черное дело — за границу вывезены миллионы наших икон, особенно пострадали сокровища нашего древнего искусства. Я уже не говорю о том, что кражи икон, церковной утвари из храмов приняли характер бедствия, а иконная контрабанда стала просто обыденным, привычным явлением. Мамин арест подкосил и сломал няню Таню. Перед нами она бодрилась и всячески оберегала, жалела, но страдала так сильно, что силы ее оказались на исходе. Через три месяца после того трагического дня она умерла от инфаркта. Это было в ночь на Пасху. Мать тети Жени, жена священника, жившая после ареста дочери с ее детьми, завидовала такой смерти: "В ночь на Пасху, — сказала она, — умирают только святые. И после смерти попадают прямо в рай". После смерти няни Тани наша бабушка, Ольга Евгеньевна, позвонила B. Абакумову, возглавлявшему тогда МГБ. Этот звонок вернул нам все наши вещи, находившиеся в опечатанных комнатах, и добавил нам еще одну комнату. Всю эту процедуру проводил тот же полковник Масленников, который арестовывал тетю Женю и ее супруга. Этот тон совсем не вязался с его грозным видом. Таким образом у нас были две комнаты — комната с балконом, где раньше была мамина спальня, и смежная с ней, бывший дедов кабинет. Третью нашу комнату, столовую, отдали еще одной семье, так что "коммунальность" нашей квартиры повысилась на новую ступень — в ней стали проживать три семьи. Между тем "холодная война" набирала свои темпы в обстановке полной секретности. Такова конечная цель этой секретной директивы для "мирного времени". Но в этой директиве речь шла не только об уничтожении советской власти, но и российской государственности, исчезновении нашей страны из числа великих держав. Вместе с тем США заранее побеспокоились о том, чтобы эти "грязные" цели и средства, выделяемые на эту работу, не выглядели как прямое вмешательство в дела нашей страны, чтобы внешние условия способствовали самой эволюции внутреннего режима в "нужном направлении". Столь же энергично отмечалась необходимость избежать хомута, когда политические группы России будут "выпрашивать нашу помощь". Вероятно, между различными группами вспыхнет вооруженная борьба. Даже в этом случае мы не должны вмешиваться, если только эта борьба не затронет наши военные интересы". В этом документе, естественно, не осталась без внимания и судьба Коммунистической партии: "Как быть с силой Коммунистической партии Советского Союза — это в высшей степени сложный вопрос, на который нет простого ответа", признается в директиве. И если эти правители начнут расправляться с коммунистами, то США будут в стороне, умоют руки. Вместе с тем директива содержит жесткие советы, как вести себя с теми, кто уйдет в подполье, "как это случилось в областях, занятых немцами в недавнюю войну": "В этом отношении проблема, как справиться с ним, относительно проста: нам окажется достаточным раздать оружие и оказать военную поддержку любой некоммунистической власти, контролирующей данный район, и разрешить расправиться с коммунистическими бандами до конца традиционными методами русской гражданской войны". Затем группа лиц, облеченная высокими полномочиями, — вице-президент СНБ А. Баркли, министр обороны Д. Ферресол, военный министр К. Ройал, директор ЦРУ контрадмирал Р. Сорок лет понадобилось США, чтобы план этот реализовался. Конечно, правящие круги Америки рассчитывали на более короткие сроки. Но в момент зарождения всех этих планов перед ними стояла непреодолимая тогда для них преграда — великая держава, не склоняющая своей головы ни перед кем, и ее руководитель Сталин. Его опасались более всего. Генерал Валентин Иванович Варенников, Герой Советского Союза, прошедший со своей 35-й гвардейской стрелковой дивизией весь путь от Сталинграда до Берлина, участник Парада Победы в одном из своих майских интервью в 1994 году рассказывал, что после войны авторитет СССР был столь велик, что "без его голоса ничто серьезное в мире не могло решаться". И хотя нас пытались изолировать, "опустился "железный занавес", а в 1949 году было создано НАТО. В соответствии с решением Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций от 29 ноября 1947 года на части территории Палестины было провозглашено 14 мая 1948 года государство Израиль. Я не собираюсь касаться различных аспектов проблемы государства Израиль. Коснусь лишь одной грани, которая так или иначе связана с темой моей книги. Бен-Гурион, первый премьер-министр и министр обороны нового государства, был одним из организаторов и лидеров сионистской правой социал-демократической партии Израиля МА-ПАИ. Приведу одно его высказывание: "Я не постесняюсь признаться, что, если бы у меня было бы столько же власти, сколько желаний, я бы подобрал способных, развитых, порядочных, преданных нашему делу молодых людей, горящих желанием переделать евреев, и послал бы их в страны, где евреи погрязли в греховном самодовольстве. Этим молодым людям я бы приказал замаскироваться под неевреев и преследовать евреев грубыми методами антисемитизма под такими лозунгами: "грязные евреи! Я уверяю вас, что результаты эмиграции. Полагаю, что сионистская пропаганда в послевоенной России весьма активно работала на раздувание антисемитизма, чтобы понуждать еврейское население эмигрировать в Израиль. Предметом ее особого внимания и "заботы" была интеллигенция еврейского происхождения, ее старались обласкать и затянуть в свои сети часто обманным путем. Некоторые наши деятели культуры и науки становились орудием сионистского влияния, не подозревая об этом. И громкие кампании тех времен — "дело врачей", борьба с "безродным космополитизмом", история с Крымской еврейской автономией — были не результатом мифического "зоологического антисемитизма" Сталина, о чем столь широко вещали наши "демократы", а плодами целенаправленной политики лидеров и идеологов сионизма, за каждым из них прячется тайная, тщательно скрываемая ниточка, ведущая за пределы нашей страны, в молодое развивающееся государство. Эти кампании были спровоцированы мировым и внутренним сионизмом. И такие люди, как, например, С. Михоэлс, стали его прямыми жертвами. В конце июня 1948 года в Румынии состоялось совещание Информбюро коммунистических и рабочих партий, обсудившее положение дел, сложившееся в Коммунистической партии Югославии. В принятой резолюции отмечалось, что руководство КПЮ "за последнее время проводит в основных вопросах внешней и внутренней политики неправильную линию, представляющую отход от марксизма-ленинизма, противопоставило себя ВКП б и другим компартиям, входящим в Информбюро, встало на путь отхода от единого социалистического фронта против империализма, на путь измены делу международной солидарности трудящихся и перехода на позиции национализма". Отход Югославской компартии от принципов, принятых в международном коммунистическом движении, был тяжелой потерей в общем деле, но никаких крутых мер вокруг Югославии не предпринималось, танков и десантников туда не направляли, ограничившись методами идеологического воздействия на отступников. Многие события, только завязавшиеся в 1948 году, принесли свои отравленные плоды лишь в наше время. И та же Югославия, благодаря своим амбициозным вождям и американской "помощи", первой отправившись в свободное плавание по "свободному" рынку, ныне уже называется бывшей Югославией, и наша, прежде могучая и несокрушимая, держава с гордым именем СССР в тяжелом раздумье стоит у последней черты, за которой маячит ее неприглядное колониальное будущее, но нет державы и нет СССР. Зато есть киви, легальные масонские ложи, легальный сионизм, бейтаровские молодчики, полудохлый СНГ и полное обнищание народа, угнетенного нуждой и бесправием. И еще полный разгул "демократии". Между тем хроника жизни нашей семьи 1948 года зафиксировала еще одно событие — из тюрьмы была выпущена Кира, дочь Павла Аллилуева, по мужу Полипковская. Эту фамилию она носит до сих пор, хотя с ним развелась давным-давно, а второй муж скончался несколько лет назад. Сегодня Кира — пенсионерка и живет в Москве в своей маленькой однокомнатной квартирке. И хотя ей уже много лет, она по-прежнему веселая и жизнерадостная женщина. Тогда она просидела в тюрьме месяцев шесть или семь, а потом была выслана на пять лет в Шую. Когда ее выпустили из тюрьмы, а это было во Владимире, она не смогла достать билет в Москву и не смогла устроиться на ночь в гостинице. Знакомых во Владимире у нее не было, и она под вечер вернулась в тюрьму и попросила разрешения у ее начальника переночевать там еще одну ночь. Начальник тюрьмы был поражен таким оборотом дела, но нашел для племянницы Сталина свободную камеру "со всеми удобствами". В Москву Кира приехала на пару дней, чтобы взять с собой в Шую необходимые вещи и повидаться с нами. Тогда же она рассказала нам, что второй муж тети Жени Николай Владимирович Молочников оказался "чьим-то там шпионом" и что именно в этом и была причина ареста Евгении Александровны и ее самой. А от нас она узнала, что вскоре после ее ареста была арестована моя мать. В Шуе Кира пробыла до лета 1953 года. Ее муж и брат, Сергей, несколько раз за это время ездили к ней в Шую, что помогло ей выстоять в этой ссылке и не чувствовать себя одинокой. Мы с Леонидом привыкали к самостоятельной жизни, бабушка по состоянию здоровья большей частью проводила время в "Соснах", и мы втроем — Леонид, Саша и я — навещали ее постоянно, а летом я иногда и какое-то время жил с ней в этом санатории. Там же подолгу жили Гулька со своей "Дюнюней". В их квартире жили и оставшиеся после ареста Угеров, соседей семьи Павла Аллилуева, их дети: Володя и Леночка. В беде мы как-то все вместе теснее сдружились, помогали друг другу чем могли. Кстати, в квартире напротив нас, в семье И. Тевосяна, женатого на сестре Л. Мирзояна, также нашли свой приют сын и дочь арестованного в 1938 году Мирзояна и его жены. Закон был один — дети за родителей не отвечают. Не могу покривить душою и сказать, что нас в чем-то притесняли, ограничивали. Все мы были комсомольцами, поступили в институты, которые выбрали сами. Сын того же Мирзояна был избран в 1952 году секретарем партийной организации крупного предприятия. Сергей учился в МГУ, а Леонид после маминого ареста сам бросил МЭИ, хотя в некоторых публикациях сердобольные дяди изображают его пострадавшим, пишут, будто его выгнали из института. Мы сами долго не знали о том, что он бросил учебу, пока к нам домой не пришел то ли начальник курса, то ли декан факультета и уговаривал Леонида вернуться в институт. Но Леонид возвращаться в МЭИ не стал. Позднее он поступил в МИСИ на гидротехнический факультет. Жили мы в те годы на бабушкину пенсию, на стипендии, которые Сергей и Леонид получали в институтах, и на два обеда — обед деда, который был оставлен за нами, и обед бабушки. Ежемесячное получение обеденных книжек составляло тогда целый ритуал. Бабуся писала соответствующую доверенность "на получение обеденных книжек двух", и Сергей шел с той доверенностью в столовую к ее начальнику — маленькому, очень грустному человеку с сильно косящими глазами — и получал эти самые книжки. Этими обедами еще кормился младший брат мамы — Федор Сергеевич Аллилуев, живший в семнадцатом подъезде нашего дома. Вскоре закончил школу и Саша, поступил он в Первый Московский медицинский институт на санитарно-гигиенический факультет. Василий продолжал куролесить, его вторая жена, Екатерина Тимошенко, была выставлена за дверь. С двумя детьми, Василием и Светланой, она некоторое время жила с бабусей в "Соснах". Неудачное замужество сломило ее и вконец доконало, она так и не смогла оправиться от горестного удара и устроить свою жизнь. Летом 1950 года я в последний раз побывал в Зубалове. Светлана пригласила всех четырех братьев на стадион "Динамо", где проходил большой праздник в честь Дня физкультурника. Она заехала за мной в "Сосны", и, отправляясь в Москву, мы заехали к ней на дачу. В Зубалове вместе с ней жили сын Светланы Оська и няня Саша. Как тут все изменилось с памятного 1943 года! Там, где раньше были "гигантские шаги", а потом волейбольная площадка, сооруженная Василием, теперь зеленела березовая рощица, к даче была пристроена большая солнечная веранда. Из Зубалова мы заехали за другими братьями и отправились на стадион. Праздник был красочный, многолюдный, завершился он любимым в народе футбольным матчем. Со стадиона Светлана повезла нас с Леонидом в "Сосны", для нас праздник еще продолжался: Светлана заехала к Москве-реке, туда, где в нее впадает Черная речка и где располагалась лодочная станция, обслуживающая окрестные дачи, и мы еще часа полтора покатались на моторке. В конце 1950 года Сергей с отличием закончил МГУ, его рекомендовали в аспирантуру. Началось оформление документов, и тут выяснилось, что мать его репрессирована как враг народа, начальство струхнуло и стало волынить дело с приемом. Юлия Исааковна, узнав от бабуси о случившемся, безапелляционно заявила: "Клянусь это было ее любимое словечко , о какой аспирантуре может помышлять сын врага народа? Должен заметить, что некоторые наши родственники после маминого ареста стали шарахаться от нас и избегать любых контактов, а вот простые люди, наши Друзья, соседи по дому отношений к нам не меняли и за карьеру свою не боялись, опекали нас как могли и помогали нам вырасти. Светлана и Василий относились к нам, конечно, по-прежнему ласково и заботливо. А между тем наша главная опора, бабушка, стала заметно сдавать. Трудная жизнь, семейные горести совсем ее скрутили, ей было семьдесят четыре года, и ее часто мучили сердечные приступы. Умерла она внезапно. Приехала навестить нас в дом на набережной, собралась уже уезжать к себе, но почувствовала себя плохо. Дома был один Леонид, он вызвал "скорую", и бабушку отвезли в "кремлевку". Прошло совсем немного времени — час или два, нам позвонили из больницы и сообщили о смерти бабуси. Похоронили ее рядом с младшей дочерью. На следующий после похорон день Василий пригласил к себе Леонида, как самого старшего. Он сказал, что за нами сохраняются обеды, которые мы получали при жизни бабушки, половина пенсии, которую мама получала за деда эта сумма будет выплачиваться мне до моего совершеннолетия — в 1951 году мне исполнилось шестнадцать лет. И действительно, на следующий день к ректору МГУ приехал адъютант Василия, майор Дагаев, и популярно объяснил, что Сергея нужно оценивать по уровню знаний и способностей, которые к его анкете не относятся. И если он человек способный, препятствовать его поступлению в аспирантуру не следует. С тех пор прошло более сорока лет. Сергей Павлович Аллилуев — доктор физико-математических наук, профессор. Работая в Московском физикотехническом институте, подготовил не один десяток научных кадров. Он женат, растит дочь Александру. Вскоре после смерти бабушки в моей жизни произошли изменения: меня усыновил младший брат мамы Федор Сергеевич Аллилуев, мой дядя Федя. Так я стал Федоровичем и Аллилуевым. Судьба Федора сложилась трагично. В молодости, как я уже писал, он был одаренным человеком, знания схватывал на лету. С золотой медалью окончил гимназию и поступил в гардемарины. С 1917 года вступил в партию, доброволец Красной Армии. С апреля 1918 года работал у Сталина секретарем. Во время немецкого наступления на Петроград воевал на Псковском фронте, потом попал на Царицынский фронт, а в 1919 году во время наступления на Питер Юденича снова защищал Петроград. В 1920 году его свалил тяжелый сыпной тиф. Еще не оправившись, он попадает в часть особого назначения под начало С. Тер-Петросяна, легендарного Камо. Камо был человек изобретательный, смелый и решительный. Однажды он задумал учинить своим бойцам смертельную проверку: ночью инсценировал налет "белых" и захватил часть красноармейцев в "плен". Чтобы все было как в действительности, пленных избили и поволокли на "расстрел" ко рву, где уже стояли наготове пулеметы. Половина бойцов знала о "комедии", они-то больше всех кричали и корчились "от боли", падая в ров. Впечатлительный Федор получил сильнейшую психическую травму и на всю жизнь остался инвалидом. Ему дали персональную пенсию, и он жил в однокомнатной маленькой квартирке в нашем доме. Умер Ф. Аллилуев в 1955 году и похоронен на Новодевичьем, рядом с родителями, братом и сестрой. Примерно тогда же в соседний с нами подъезд переехала Светлана с Осей и Катей, у нас с ней был теперь общий балкон. Мы вновь стали часто встречаться. Вся послевоенная жизнь страны была насыщена упорной и напряженной работой на всех ее магистральных направлениях — восстановлении разрушенного народного хозяйства и укреплении экономического потенциала страны на основе внедрения новых технологий, повышении жизненного уровня людей, обеспечении развития науки и искусства, обновлении нравственно-мировоззренческого, идеологического поля советского общества. Своеобразная "идеологическая перестройка", осуществляемая в 1944—1953 годах, носила исключительно принципиальный характер и была рассчитана на дальние перспективы. Духовное развитие становилось первостепенной заботой государства и партии, являющейся цементирующим стержнем советского общества, ядром государства. Если говорить коротко, то смысл этой "идеологической перестройки" состоял в переводе идеологии на патриотические основы, восстановления связей советской истории с многовековой историей России. Работа эта оказалась чрезвычайно сложной и трудной. Удалось лишь обозначить направление и заложить несколько важных кирпичей в этот мировоззренческий фундамент. Слишком много было еще старых, непреодоленных догм, которые гирями висели на неокрепших плечах идеологического организма, слишком тонок еще был слой той советской интеллигенции, которая была бы способна грамотно решать эти задачи, не впадая в примитивизм, новый мифологизм и паникерство. Отсюда и грубые огрехи, кампанейщина, крайности и просто благоглупости. Мои размышления на эту тему привели меня к одному суждению, которое, быть может, расходится с мнением некоторых наших современных патриотически настроенных политологов и публицистов. Считается, что именно в войну и сразу после войны произошел коренной перелом в сознании Сталина и в нашей идеологии. Внешне это действительно так. Более того, именно в эти годы — 1944-1953-й — было больше всего сделано в идеологической сфере. Но я бы сказал, что эта линия у Сталина обозначилась гораздо раньше, еще на XIV съезде партии 1925 год , когда была преодолена троцкистская линия на разжигание мирового революционного пожара, во имя которого наша страна и наш народ должны лечь жертвенными костьми. Надо было идейно и организационно разгромить оппозицию, чтобы уберечь и нашу страну, и нашу историю от гибели. Сегодня это видно особенно четко. И первые ласточки того патриотического курса, который сформировался и обозначился явственно в годы войны и после нее, полетели еще до войны. Вспомним прекрасные довоенные фильмы "Александр Невский", "Петр Первый", довоенный репертуар наших лучших театров, опиравшийся на вечную русскую классику — "Три сестры", "Вишневый сад", "Чайка" А. Чехова, "Таланты и поклонники", "Горячее сердце", "Гроза" А. Островского, "Анна Каренина" Л.
«Воспоминания»
| Читать книгу «Воспоминания», Анна Сергеевна Аллилуева | Анна Сергеевна Реденс (Аллилуева) (1896—1964) — сестра Надежды Аллилуевой, второй жены Сталина. |
| «Я не знал, что ты мой враг»: судьба СССР и семейная драма | Реденс (Аллилуева), Анна Сергеевна — Анна Сергеевна Реденс Имя при рождении: Анна Сергеевна Аллилуева Дата рождения: 1896 год(1896) Гражданство: СССР Подданство: Российская империя Дата смерти: 1964 год(1964). |
| Надежда Аллилуева — биография, фото, фильмография, новости. Беседка.ТВ | Надежда Сергеевна Аллилуева родилась в Баку 22 сентября 1901 года[3] и была младшей из четырех детей в семье, родившись после Анны, Федора и Павла[12]. |
| Аллилуева, Анна Сергеевна — Что такое Аллилуева, Анна Сергеевна | Анна Сергеевна Аллилуева биография, Анна Сергеевна Реденс Аллилуева 18961964 сестра Надежды Аллилуевой, второй жены Сталина. |
| Тайна смерти Надежды Аллилуевой: что погубило жену Сталина | Аллилуева анна сергеевна реденс, дрофа питается прочной и парашютной ротой — сотнями, изоляцией успешных растений, коллегами, иногда литераторами и мышеподобными хорватами. |
Надежда Сергеевна Аллилуева
Аллилуева О.Е. Анна Сергеевна Аллилуева, моя мать, была вторым ребенком в семье. Надежда Сергеевна Аллилуева родилась 9 (22) сентября 1901 года в городе Тифлис (Тбилиси) Грузия (Российская империя). Главная» Новости» Анна аллилуева. Два сына Аллилуевых начали «самостоятельное плавание», так что у Нади и ее сестры Анны были собственные комнаты.
Надежда умерла первой. Непростая любовь Иосифа Сталина
Аллилуева О.Е. Анна Сергеевна Аллилуева, моя мать, была вторым ребенком в семье. Аллилуева О.Е. Анна Сергеевна Аллилуева, моя мать, была вторым ребенком в семье. Аллилуева, Анна Сергеевна — статья из Интернет-энциклопедии для выживали за счет обедов, получаемых в Кремлевской больнице на старшего Аллилуева, Сергея Яковлевича. Анна Сергеевна Аллилуева (1896-1964) — советская писательница-мемуаристка, сестра Надежды Аллилуевой, второй жены Иосифа Сталина.
Дети Кремля
| Надежда Аллилуева - биография, новости, личная жизнь, фото, видео - | Реденс (Аллилуева), Анна Сергеевна — Анна Сергеевна Реденс Имя при рождении: Анна Сергеевна Аллилуева Дата рождения: 1896 год(1896) Гражданство: СССР Подданство: Российская империя Дата смерти: 1964 год(1964). |
| Гибель Надежды Аллилуевой | Анна Сергеевна Аллилуева (1896-1964) — советская писательница-мемуаристка, сестра Надежды Аллилуевой, второй жены Иосифа Сталина. |
«Я не знал, что ты мой враг»: судьба СССР и семейная драма
Анна Сергеевна Реденс (более известная под своей девичьей фамилией Аллилуева, 1896—1964) — сестра Надежды Аллилуевой, второй жены Сталина. внук Илья, сын Иосифа Григорьевича Аллилуева, родившегося в первом браке Светланы. Послевоенная атака Сталина на родственников была спровоцирована книгой воспоминаний Анны Сергеевны Аллилуевой. По словам Светланы Аллилуевой, эти «Воспоминания» вызвали у её отца страшный гнев, что обернулось для Анны Сергеевны в 1948 году тюремным заключением. До конца своих дней Анна Сергеевна проявляла заботу о своем племяннике Василии, сыне Надежды Аллилуевой и Сталина. История сомнительна, поскольку никто, кроме неё, об этом не упоминал, и стоит отметить, что Анна Аллилуева имела все основания ненавидеть Сталина.
Анна аллилуева фото
А потом, кто же, кроме вас, посмел бы опоздать на мой доклад? Сталин разговаривает с Жемчужиной, женой Молотова, которая всегда заигрывала с ним. Она заведовала всей парфюмерией страны, и ей хотелось похвалиться новыми советскими духами. После папиной смерти Берия предложил маме стать экономкой Иосифа Виссарионовича. У Сталина работала очень несимпатичная грузинка-экономка.
Берия был уверен: если мама возьмет в руки хозяйство Сталина, все станет на свои места. Мама испугалась. И она заторопилась замуж за Николая Владимировича Молочникова, с которым была знакома много лет, со времен Германии. Жену его арестовали, потому что она была полька.
Вскоре после своего второго замужества мама попала в больницу. Как раз в эти дни Сталин несколько раз звонил нам, спрашивал маму. Не продолжались ли они до 1938 года и после? Он был изобретатель и работал в Нижнем Тагиле.
А когда началась война и нужно было эвакуироваться, Сталин хотел, чтобы мама ехала в эвакуацию со Светланой и другими родственниками. Она отговорилась тем, что у нее большая семья: свои дети и двое детей мужа, ей нужно ехать к мужу. Она и замуж вышла, чтобы защититься… — От Берия или от притязаний Сталина? Кира Павловна не отвечает.
Владимир Аллилуев, сын Анны Сергеевны, сестры Надежды, в своей книге «Хроника одной семьи» пишет: «Раскол в нашу семью внесла и Евгения Александровна, вступившая после смерти Павла в брак с Молочниковым. Он был вдовцом и имел двоих взрослых детей — Льва и Ксению. Мои дед и бабушка считали этот брак неприлично быстрым после смерти сына». Сложный клубок семейных противоречий.
В подобных и еще более сложных ситуациях люди выясняют отношения, но — это сталинская семья, а Сталин может все. В государственном масштабе может объявить родственников шпионами и врагами. Кира Павловна и сегодня не может понять, что так возмутило Сталина в этой книге. Беру ее, читаю по строкам и сквозь строки.
Как будто не к чему придраться. И все-таки… Анна Сергеевна пишет: «Для армии Сталина забраковали в 1916 году. Левая рука Сталина плохо сгибалась в локте. Он повредил ее в детстве.
От ушиба на руке началось нагноение, а так как лечить мальчика было некому, то оно перешло в заражение крови. Сталин был при смерти. Но след от ушиба на руке остался на всю жизнь«. Легко представить, насколько Сталину, отцу народов, победителю, генералиссимусу в полном расцвете славы, неприятно было в 1946 году читать эти строки, напоминавшие также о том, что рука уже почти не действует.
Ну, не действует, ладно, можно скрыть, но зачем многомиллионному народу, восхваляющему вождя, знать о нем такие малоприятные, унизительные подробности?! Подлый бабий язык! А вот другие страницы из воспоминаний Анны Сергеевны: «В Петербурге мы объяснили Сталину, что переезжаем на новую квартиру. Лицо Сталина проясняется от улыбки: — Оставьте, обязательно оставьте… комнату считайте моей«.
Почему-то при чтении этого отрывка из воспоминаний Анны Сергеевны мне вспомнились Савельич и Пугачев в пушкинской «Капитанской дочке»: слуга Савельич упрямо напоминает Пугачеву о тулупчике, подаренном ему в те времена, когда Пугачев был еще бродягой, а новый Пугачев, в роли царя Петра Третьего, злится, не желая вспомнить тулупчик как свое унизительное прошлое. Анна Сергеевна была обречена. Но сначала взяли мать Киры, Евгению Александровну. Через девять лет после смерти мужа в конце 1947 года ее обвинили в его отравлении.
Была эксгумация, ничего не доказала, но мать Киры продолжали держать в заключении. Звонок в дверь. Я открыла. Стоят двое мужчин.
Спрашивают маму. Я впустила, покричала маму и опять пошла репетировать. Выбегаю, бросаюсь к маме, она на ходу прощается со мной, быстро выходит. Много лет спустя она мне рассказала, что хотела выброситься с восьмого этажа.
Почти через месяц, в два часа ночи, взяли меня. Потом взяли Анну Сергеевну». Он любил ее? Вы ведь хотите знать, какая я была — кремлевская счастливица?
Камера — семь метров. Я совершенно не могу жить без ощущения времени, не знать, что на дворе, какой день, — рассказывает Кира Павловна. Я это гнездо так заслонила разными предметами, что его никто не мог заметить.
Существует семейное предание, согласно которому впервые со своим будущим мужем девочка столкнулась еще в двухлетнем возрасте: малышка упала в море во время прогулки по бакинской набережной, а спас девочку от смерти 23-летний Иосиф Джугашвили.
Из Баку семья Аллилуевых перебралась в Петербург. Жизнь в новом городе была весьма комфортной: Сергей в тому времени зарабатывал достаточно, чтобы снимать просторную квартиру. Два сына Аллилуевых начали «самостоятельное плавание», так что у Нади и ее сестры Анны были собственные комнаты. Не пожалел отец и денег на фортепиано, чтобы девочки могли заниматься музыкой.
Когда собирали деньги для какого-то чиновника, школьница категорически отказалась в этом участвовать, заявив, что из принципа не даст ни копейки. Впрочем, на отношение к Аллилуевой в школе это никак не повлияло: одноклассники и учителя ее любили и уважали. Брат Нади Павел рассказывал, что Аллилуевы привлекали детей к своей деятельности «как наиболее удобное с точки зрения конспирации средство». Им давали несложные, но ответственные поручения: разносить литературу, расклеивать прокламации, передавать письма и даже перевозить патроны.
Неизвестно, участвовали ли в этом сестры, но одно точно понятно: росла Надя среди революционеров. Она же ребенок! Спальню Нади отдали гостю, а сама она переехала в комнату сестры. Сталин держался скромно: старался никого не утруждать, сердечно благодарил жену Сергея за починку одежды, охотно разговаривал с сестрами о литературе и читал вслух.
Аллилуевы были уверены: Иосиф симпатизирует Анне и наверняка на ней женится. Однако оказалось, что почти сорокалетний мужчина положил глаз на другую сестру. Отец был растерян: «Куда он увез ее? Существует и другая версия брака Надежды, изложенная ее сестрой.
По словам Анны, не было никакой любви: Сталин изнасиловал Аллилуеву. Когда взбешенный отец собирался его за это убить, Иосиф заверил Сергея, что обожает девушку и женится на ней. Сама Надежда выходить за него замуж не хотела, но подчинилась решению, которое мужчины приняли без нее. Вероятно, что Анна лгала: после того как ее мужа расстреляли, а сама она провела несколько лет в лагерях, Сталина женщина возненавидела.
Некоторые поводы можно назвать смешными, однако они приводили к нешуточному противостоянию. Например, Сталин требовал, чтобы жена обращалась к нему на «ты», а для девушки, получившей дворянское образование, это было недопустимой фамильярностью.
Ладо заговорил с ними. Но часовой внизу, у стены, поднял ружье и крикнул: — Молчать! Буду стрелять. Ладо, не сходя с подоконника, спокойно, почти шутливо обратился к часовому: неужели его принуждают стрелять в человека только за то, что тот мирно разговаривает с товарищами по несчастью? Часовой свистнул. Вышел караульный начальник.
Отец видел из окна, как, энергично жестикулируя, он что-то говорил часовому. Когда начальник отошел, солдат повторил свой окрик: — Молчать! Часовой целился. Товарищи закричали Ладо: — Отойди, отойди! Но было поздно. Часовой выстрелил. На одно мгновенье наступила тишина. Негодующий гул прервал ее, Крики возмущения неслись с берега.
В тюрьме шумели, требовали возмездия палачам за смерть товарища. Приехавший полицмейстер напрасно старался успокоить арестованных, говоря, что Ладо жив, что он только ранен. В тюрьме знали — Ладо убит! Не стало замечательного революционера. Горько, трудно было товарищам примириться с утратой. Глава седьмая Отец все еще в тюрьме. Мать с утра уходит на работу. И тогда появляются друзья, товарищи отца, и те из лучших людей тифлисской интеллигенции, о которых и сейчас помнят в Тбилиси.
Доктора Худатова рабочие железнодорожных мастерских считали своим доктором. Он бесплатно лечил всех бедняков поселка. Упрямо добивался для больных рабочих лучших условий. Он был настойчив, и ему многое удавалось. Худатов был интеллигентом-просветителем. Он устраивал для рабочих лекции, концерты, вечера. Рабочие платили Худатову уважением и горой стояли за своего доктора, которого ненавидели черносотенцы Тифлиса. Подкупленные бандиты ночью подстерегли и застрелили Худатова, торопившегося к больному.
Смерть Худатова была ударом для всего рабочего населения Тифлиса. Отец болел малярией. Однажды он — машинист на паровозе — больной приехал в Тифлис. И добился. В те времена это было не легко. В дни и месяцы ареста отца Худатов приходил к нам узнать, не нуждается ли в чем семья. Лечил нас, приносил лекарства. Мы ждали посещения милого доктора.
Высокий, грузный, всегда в черной широкополой шляпе, он приходил и ласковой шуткой умел всех рассмешить. Конфетка, которую он вынимал из кармана, казалось, уносила болезнь. Был еще Никита Макарович Кара-Мурза. Он занимал административный пост на железной дороге. Рабочие знали — Никита Макарович не предаст — и всегда обращались к нему за помощью. Семьи арестованных рабочих находили у него поддержку. Отца не было, и мы оставались одни в Тифлисе. Мама с трудом перебивалась.
Никита Макарович помог ей найти работу. Зима в этот год была тяжелая. В Тифлисе неожиданно ударили морозы. Мы замерзали в бабушкином домике. Топить было нечем, и мама послала меня к Никите Макаровичу. И тут он нам помог. С благодарностью вспоминаю елку в его гостеприимном доме. Мы пришли одетые в лучшие свои платья и, смущенные, держась за руки, остановились на пороге.
Золотистый тифлисский персик! Всем хотелось попробовать его в этот декабрьский морозный день. Шум сразу поднялся невообразимый. Я хочу персик! И нам не терпелось крикнуть с порога, что и мы хотим. А Никита Макарович неожиданно поднял в воздух нашу Надю и поставил ее на столик, рядом с нарядной, красивой елкой. Еще приходил Молокоедов. Он размахивал связкой бубликов и похлопывал по оттопыренным карманам — мы знали, что они набиты яблоками.
Еще интереснее самим ходить к Молокоедову. Все в его комнате необычно. На железной походной кровати вместо простыни лежат газеты. На столе пустые жестянки — единственная посуда, которой пользовался хозяин. Он пренебрегал удобствами и заработанные деньги раздавал товарищам. Молокоедов работал в железнодорожных мастерских. Он был близок к революционным организациям Кавказа. Был он еще и неутомимым изобретателем.
Многим поэтому он казался чудаком. Он придумал усовершенствованную систему сцепления вагонов. Но никто тогда не помог ему осуществить эту идею. И Молокоедов показывал нам свои чертежи, которые, покрываясь пылью, аккуратными стопками лежали на полу в комнате. Самым заманчивым у Молокоедова была его подзорная труба. Вечерами он подолгу наблюдал звездное небо и рассказывал нам о нем, учил различать в небесном пространстве те или иные звезды. Странности Молокоедова к концу его жизни приняли болезненный характер. Неудачи с изобретением, добровольные лишения сломили его.
Он погиб в Петербурге, не дождавшись революции, от тяжелой болезни. Всегда приходил на помощь маме брат ее Иван Евгеньевич Федоренко. И мы любили молодого веселого красивого дядю Ваню, который никогда не уставал возиться с нами. То мы просили смастерить нам самодельную игрушку, то приставали, чтобы он под гитару спел нам. Дядя Ваня тоже работал в железнодорожных мастерских и исполнял поручения подпольных кружков. Как-то опять бастовали железнодорожные мастерские. Опять собиралась толпа на пустыре. Через бабушкин двор, ворота которого давно сломаны, на пустырь приходит весь поселок.
С рассвета толпятся там бастующие. На тропинке они становятся в ряд. Ораторы поднимаются, они говорят по-русски и по-грузински. Стоит душное, жаркое лето. Жильцы бабушкиного дома спят во дворе и на крыше. И мы вынесли наши матрацы на галерею. Солнце стоит еще совсем низко, когда шум на пустыре будит людей. Вместе со взрослыми мы бежим к забору.
На поле — смятенье. Там — казаки. Всадники избивают людей плетками. Лошади топчут толпу, вон кто-то упал под копыта. Но толпа не отступает. Камни летят в казаков. С крыши бабушкиного дома летят булыжники. Целятся, видно, метко.
Один из всадников выпускает поводья и медленно сползает с лошади. Так тебе и надо, собака! Казаки еще злее напирают на толпу. Отряд полицейских прискакал на помощь. Толпа не выдерживает натиска и отступает. Люди спасаются, унося раненых через ворота бабушкиного дома. Только трупы убитых казаков остаются на опустевшем поле. Сам околоточный на лошади въезжает к нам во двор.
Ищут тех, кто убил казаков. Полицейские схватили дядю Ваню и ведут мимо галереи, где стоим мы все: бабушка, мама, тетки. Почему взяли его? Ты мне, старуха, ответишь! Почему ворота не на запоре? Покажу, как укрывать, дождешься? Арестовать бы тебя. Околоточный ругается долго и исступленно.
Тетя Ксеня не выдерживает: — Псы, вы чего от нас хотите? Ксеню с трудом унимают. Двор пустеет. Тревожно и уныло в бабушкином доме. Папа давно в тюрьме. А теперь увели дядю Ваню. С ним вместе арестованы двадцать два человека. Почти все они, как и дядя Ваня, работают в железнодорожных мастерских.
Родные арестованных, соседи собираются в нашем дворе. Мы давно знаем, что это самое страшное — «военный суд». Это — смертная казнь. Давай сломаем все тюрьмы. Мы уже в кроватях, я слушаю Павлушин шепот и думаю, что он всегда прав. Как он хорошо придумал — сломать все тюрьмы! Я стараюсь представить себе тюрьму. Это Метехи, Метехский замок!
Я хорошо его помню. Легко ли его сломать? Мама за швейной машиной, что-то шьет. Как всегда! На минутку треск машины затихает, и Павлуша, который продолжает ворочаться, громко говорит: — Как было бы хорошо, если бы папа сейчас вернулся! Мать оборачивается к нам: спать, спать! Но кто-то стучит во входную дверь. Вздрогнув, мама поднимается, выходит из комнаты, и мы слышим ее торопливые шаги по галерее.
Выпущен из тюрьмы! Мы вскакиваем, бежим навстречу. Отец вернулся, а дядю Ваню будут судить. В день суда мы остаемся одни дома. Двор опустел — все жильцы выступают свидетелями. Игры не могут занять нас сегодня. До вечера у калитки мы поджидаем возвращения взрослых. Громкие голоса, возгласы будят нас ночью.
Мы отдергиваем занавеску, за которой стоят наши кровати. В комнате светло, как в торжественные вечера. Павлуша вскрикивает: — Ваня! Ваня пришел! Утром от дяди Вани мы требуем подробного рассказа. Правда ли, что он сидел в кандалах? Во дворе, в отдельном домике, сидел палач. Он из окна грозил нам кулаком, думал, то скоро расправится с нами.
Мы замираем. Если бы он только попался в наши руки! На защиту рабочих, обвиненных в убийстве только потому, что они были причастны к революционному движению, поднялись лучшие люди тифлисской интеллигенции. Военный суд пришлось заменить обычным. Некоторых из арестованных освободили сразу, остальных выслали. Дядя Ваня был в числе освобожденных. Опять мы одни с мамой. Не надо расспрашивать, где отец, куда он уехал, когда вернется.
Мы давно научились не задавать лишних вопросов. И когда, прибежав с улицы, мы вдруг видим папу, мы ни о чем не спрашиваем, только радостно вскрикиваем. Дядя Ваня заглядывает в комнату. Надолго, до самого вечера, уходят они из дому. Праздничной суетой начинается следующее утро. Завтра — Новый год, в комнатах убирают, мама и тетки возятся на кухне. Бабушка с подносом и кастрюлей проходит в кладовую. Время от времени нам перепадают кусочки очищенных орехов, горстка кишмиша.
А вон и дядя Ваня вносит на крыльцо круглую плетеную корзину, Новый — 1904 — год радостно встречают в бабушкином доме — из тюрьмы вернулись отец и дядя Ваня. В лучшей комнате, где за занавеской стоят кровати, вечером зажигают лампу и накрывают длинный стол. Нас уложили спать. Мы вскакиваем и отдергиваем занавески. Нас не угомонить никакими сладостями. Голоса за столом становятся громче. Давно не был слышен смех в наших комнатах. Мы глядим на отца.
Он снял с окна занавеску и, подвязав ее как фартук, обносит гостей вином. Мы смеемся вместе со всеми. Как хорошо, когда в доме смеются! Гости поднимают бокалы, пьют за освобожденных из тюрьмы, пьют за молодых, недавно обвенчанных тетю Ксеню и ее мужа Казимира Манкевича, В доме много гостей. Нельзя не заглядеться на большого русоволосого человека, он то и дело громко, раскатисто смеется. Подмигивая и весело улыбаясь, он подходит к нашим кроватям. Так в первый раз увидели мы Василия Андреевича Щелгунова, тогда еще зрячего. Мы редко встречаемся с отцом.
Проходит несколько дней — опять он уезжает. В конце 1903 года в Баку налаживали подпольную типографию. Тифлисские железнодорожники сделали для типографии печатный станок. Шрифт тоже достали тифлисцы. Перевезти это имущество в Баку поручили отцу и В. В корзине, которую принес дядя Ваня под Новый год под пивными бутылками спрятали печатный станок. Его хранили среди старой домашней рухляди на бабушкином чердаке до того дня, когда отец с Василием Андреевичем, разделив на две части поклажу, поодиночке ушли из дому. А накануне отец зашел к одному из товарищей, к Михо Бочоридзе, — в его квартире, в домике у Верийского моста, хранился шрифт.
Бабе, родственница Бочоридзе, встретила отца. Заходи, обождешь! Худощавый темноволосый молодой человек показался из соседней комнаты. Бледное лицо с резким изломом бровей, карие испытующе-внимательные глаза кажутся отцу знакомыми. Молодой пропагандист, который занимался с рабочими железнодорожных мастерских. Он вывел на демонстрацию батумских рабочих. Скупо и коротко Coco рассказал о том, как из тюрьмы, где он просидел много месяцев, его выслали в Иркутскую губернию, в село Уда. Сначала не удалось — стражник не спускал с меня глаз.
Потом начались морозы. Выждал немного, достал кое-что из теплых вещей и ушел пешком. Едва не отморозил лицо. Башлык помог. И вот добрался. Сперва в Батум, а потом сюда. Как тут у вас? Что бакинцы делают?
Отец рассказывает о бакинских делах, о типографии, о поручении, делится сомнениями: удастся ли ему с Шелгуновым благополучно довезти тяжелый, громоздкий груз — станок, барабан от него и еще шрифт? Coco внимательно слушает. Разберите его на части и везите отдельно. Сядьте в разные вагоны и не показывайте виду, что едете вместе. А шрифт пусть привезут потом, другие… Я запомнила рассказ отца о его первой встрече с молодым Сталиным. Это было в начале января 1904 года. Глава восьмая Теперь мы ждем писем из Баку. И однажды мы бежим на пустырь с новостью: мы уезжаем.
К отцу, в Баку. Идут разговоры о море, о нефти. И нам завидуют. Мы настоящие герои-путешественники. Была весна. Груженные нефтью пароходы отходили от пристани, мы смотрели, как, неуклюже поворачиваясь, они плыли, вспенивая залитые мазутом волны. Потом мы бежали в губернаторский сад — на единственный зеленый кусочек бакинской земли. Между асфальтированных дорожек поднимались чахлые, покрытые пылью деревья.
Мы прыгали в начерченных мелом квадратах. Вечером к приходу отца мы неслись домой. С отцом придут товарищи — наши любимцы Алеша, Василий Андреевич. Они расскажут, прочтут что-нибудь. Домой, скорей домой! Но почему в комнатах пусто? И матери тоже нет. Нас встречает соседка.
Она молчит. И мы с недобрым, уже знакомым, предчувствием остаемся одни в пустой квартире. Отца задержали, чтобы объявить: по приказу наместника он высылается за пределы Кавказа. С морем надо было распрощаться. Отец уехал в Тулу: там товарищи. Наша дорога опять в Тифлис. Домик бабушки в Дидубе всегда рад внукам. Шумно встречает пустырь вернувшихся к нему путешественников.
Не удалось отцу устроиться в Туле на работу. Он едет дальше, в Москву. Многие из бакинской организации сейчас там. Отец разыскал Леонида Борисовича Красина, который предложил отцу поехать в Серпухов на фабрику Коншина. В Дидубе приходит письмо из Серпухова.
Взаимозависимость здесь была жесткой и органичной.
В конце 1945 года Сталин тяжело заболел: инсульт. Сказались огромное напряжение предвоенных и военных лет, накопившаяся за эти годы усталость, возраст — ему уже было шестьдесят шесть лет. Болел он долго, трудно, но помощь медицины и внутренняя воля позволили одолеть эту хворобу, из которой далеко не каждый мог выкарабкаться. В феврале 1946 года мама отпраздновала свое пятидесятилетие, юбилей собрал за праздничным столом всю семью и многих, многих наших друзей. Отсутствовал только Сталин, но мы и не рассчитывали его увидеть. Мама получила уйму поздравлений.
Пришел поздравить ее и начальник личной охраны Сталина генерал Н. Я видел эти полотна великих мастеров прошлого на выставке, которая была организована в Музее имени А. Пушкина перед тем, как эти шедевры, отреставрированные нашими лучшими специалистами, вернулись на свою родину. Я видел эти картины и еще тогда, когда они только прибыли к нам, покалеченные, разорванные, со следами плесени, огня, осыпающейся краской, без рам, но все равно они были прекрасны. Мать специально водила меня в течение нескольких дней смотреть эти картины и много рассказывала мне о них. Трумена У.
Черчилль произнес свою печально знаменитую речь, положившую начало "холодной войне". Как видим, нам не дали не только 10—15 лет, но и тех 2,5 года, о которых говорил Сталин. Черчилль, полагавший, что с Россией можно разговаривать только на силовом языке, предложил создать антисоветский плацдарм, дающий старт на установление англо-американского мирового господства. Назвал он этот плацдарм, как это любят на Западе, элегантно, как некую "братскую ассоциацию народов, говорящих на английском языке. Это означает особые отношения между Британским содружеством наций, с одной стороны, и Соединенными Штатами — с другой. Братская ассоциация требует не только растущей дружбы и взаимопонимания между нашими двумя обширными, но родственными системами общества, но и сохранения близких отношений между нашими военными советниками, проведения совместного изучения возможных опасностей, стандартизации оружия и учебных пособий, а также обмена офицерами и слушателями в технических колледжах.
Это должно сопровождаться сохранением нынешних условий, созданных в интересах взаимной безопасности, путем совместного использования всех военно-морских и авиационных баз, принадлежащих обеим странам во всем мире. Это, возможно, удвоило бы мобильность американского флота и авиации. Это значительно увеличило бы мощь британских имперских вооруженных сил и вполне могло бы привести к значительной финансовой экономии. Впоследствии может возникнуть принцип общего гражданства, и я уверен, что он возникнет". Этот союз по мнению Черчилля, должен быть направлен против Советского Союза и зарождавшихся социалистических государств. В этой речи впервые прозвучал антисоветский термин "железный занавес", изобретенный еще в феврале 1945 года И.
Этот занавес, заявил Черчилль, опустился на Европейский континент и разделил его по линии от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике. Бывший английский премьер призвал применить против СССР силу как можно скорее, пока он не располагает ядерным оружием. Английские избиратели оказались провидцами, провалив Черчилля на прошедших парламентских выборах. Западногерманский либеральнобуржуазный публицист С. Она даже не обратила на рецензию внимания, поскольку восприняла ее как несправедливую и неправильную. Бабушка и мама ссорились и ругались с Василием, но это мало что меняло.
Галина жила у нас и целыми днями плакала, ожидая, что Василий, как и в прошлый раз, одумается и вернется к ней. Но этого, увы, не случилось. Василий все больше пил, и было ясно, что этот брак недолговечен. Однажды мои брат показал мне сторублевую купюру и сказал, скоро будет денежная реформа, давай обменяем эти деньги на мелочь, ведь монеты-то явно не будут менять? Сказано — сделано. И действительно, в конце 1947 года произошла денежная реформа, тысяча рублей, что была в сумочке у мамы, превратилась в сторублевку, три тысячи рублей, накопленные няней Таней, теперь означали только триста.
А наши сто рублей мелочью как были сотней, так и остались той же суммой. Я считал эту операцию крупным финансовым успехом Леонида. Больше всего огорчилась няня Таня, она тогда сильно обиделась на маму, рассчитывая, что та могла бы обменять ее деньги вместе с деньгами благотворительного фонда — один к одному. Но мама тогда посмеялась, ей и в голову не могло прийти, что можно смешать какие-то личные деньги с теми, святыми, предназначенными на помощь обездоленным. В это же время Кира, дочь Павла, получила приглашение сниматься в небольшой роли в фильме по произведению А. В квартире у Евгении Александровны стали собираться актеры, шли репетиции, смотреть на которые было так интересно, что я боялся пропустить их.
В один из вечеров я, по привычке, поднялся на восьмой этаж и позвонил. Мне открыли, и я увидел множество людей. Наверное, сейчас начнется репетиция, подумал я, но сильно ошибся. Меня усадили на диван и попросили сидеть тихо. Я увидел Киру, Сергея и Сашу, а также детей И. Молочникова — Леву и Ксению.
У всех у них были убитые лица. Какие-то незнакомые люди рылись в шкафах, бумагах, перелистывали книги. Это был обыск. Оказывается, несколько часов назад были арестованы Евгения Александровна и ее муж. Руководил обыском полковник Масленников, высокий человек с лицом, испещренным шрамами, а проводил его майор Гордеев. С ними мне предстояло еще встретиться.
Обыск длился долго, дома заволновались и послали за мной Леонида. Теперь и Леонид был усажен в комнате. Когда уже было за полночь, в квартиру пришла няня Таня, она стала требовать, чтобы детей отпустили домой, но вместо этого ее попытались усадить вместе с нами. Няня Таня стала скандалить, и полковник разрешил ей уйти, но нас оставил. Няня Таня была женщиной мудрой, она смекнула, что к чему, пришла домой и все рассказала маме. Вернулись мы домой глубокой ночью.
Так начались для нашей семьи новые репрессии, разразившиеся не только в нашем доме. Бабуся в ту пору была в "Барвихе" и ничего еще не знала. Мы приехали к ней втроем — мама, Леонид и я. Подъехала и Светлана. Всей четверкой мы долго ходили вокруг бабушки и не решались ей сказать о случившемся. Наконец мама собрала силы и сказала: — Мама, на днях арестовали Женю и ее мужа.
Реакция Ольги Евгеньевны, как мне показалось, для всех была неожиданной и потрясающей. Поднявшись и гордо выпрямившись, она истово перекрестилась и воскликнула: — Слава тебе, Господи! Мы все разинули рты. С тех пор прошло много-много лет, но лишь только после того, как я ознакомился с реабилитационным делом матери, я наконец понял, что стояло за этими ее словами. А тогда все терялись в догадках. Светлана в книге "Двадцать писем к другу", вспоминая про 1938 год, когда неожиданно вдруг умер Павел, пишет, что возникло подозрение, что сделала это так или иначе его жена Евгения Александровна.
Эту мысль Берия упорно внушал Сталину. Была, даже проведена, эксгумация тела Павла Сергеевича. Впрочем, официальная версия, что Павел скончался от легочной эмболии закупорки легочной артерии , так и не была опровергнута. Десять лет спустя, когда были арестована Евгения Александровна и ее муж, их соседи по квартире — Г. Угер и его жена, жена Р. Хмельницкого Вера Ивановна, давнишняя приятельница тети Жени и мамы, и еще несколько человек, ей вновь было предъявлено обвинение в отравлении первого мужа.
И тут опять возникает зловещая фигура Берия. Но нам придется для прояснения картины вернуться в тот, 1938 год. Там они пробыли недолго. Вскоре его вызвали в Москву — он ехал с тяжелым сердцем, — и больше его не видели. Но есть одна неверная деталь, которая требует нового взгляда на этот факт. Берия не мог отправить отца в Алма-Ату.
Отец уехал в Казахстан в начале 1938 года, а Берия пришел в НКВД на пост первого заместителя наркома в первых числах августа 1938 года. Познакомившись в последнее время со множеством архивных материалов, я пришел к выводу, что отца направили в Казахстан потому, что он знал, что представляет собой Л. Мирзоян — еще по Закавказью. Многое, сложившееся в Казахстане, оказалось аналогичным ситуации в Азербайджане, когда Мирзоян был там первым партийным лицом. Знания отца и самого Мирзояна, и общей обстановки которая складывалась вокруг этой фигуры, сильно могли бы пригодиться, чтобы разобраться объективно в казахстанских делах. А дела там происходили странные.
Вокруг Л. Мирзояна, первого секретаря ЦК КП б республики, сложился настоящий культ его личности. Его суждения были непререкаемы, он распоряжался в республике, как в своей вотчине. Его именем назывались города и села. В Карагандинской области была шахта имени Л. Мирзояна, был совхоз имени Л.
Мирзояна, железнодорожная станция Мирзоян. Город Аулис-Ата "по просьбе трудящихся" переименован в Мирзоян. Был и институт имени Мирзояна и Мирзояновский район в Семипалатинске, и даже пик Мирзояна. Но Берия, переведясь в Москву, сразу воспользовался этим удобным для него случаем — отсутствием в столице Реденса — и начал свою гробокопательную работу. Он тотчас завел на отца дело, и в него легли первые два доноса — показания С. Вейнберга от 16 августа и Я.
Закгейма от 21 августа 1938 года, то есть в том же месяце, как Берия заступил на новую должность. Времени он не терял. Что это за люди, Вейнберг и Закгейм, я не знаю. Но вот два других лица, доносы которых сыграли роковую роль, — люди известные: это С. Косиор и Н. Их показания легли в дело позже, где-то в апреле 1939 года.
Практически на основе показаний этих людей отец был приговорен к расстрелу. Следователь — полковник Звягинцев, который вел реабилитационное дело моего отца, как я писал выше, сказал мне, что впоследствии и Ежов, и Косиор от своих показаний отказались, это позволило вынести в 1961 году решение о полной реабилитации С. Из этих объяснений я понял, что Ежов и Косиор, несмотря на расстрельный приговор, тогда еще были живы.