Автор. Александр Грин; А. Грин. Написано множество произведений про мечту, но самым известным является роман «Алые паруса» Александра Грина.
Рецензия на роман А. Грина Алые паруса
На сайте CMP24 вы можете почитать отзывы на книгу «Алые паруса (Александр Грин)» [SKU1749347]; Автор(ы):Александр Грин; Серия:Шедевры мировой классики; Раздел:Классическая русская литература; Издатель:Эксмо, Редакция 1; ISBN. Тегиалександр грин вера, мультик белые паруса, алые паруса александр грин. Отзывы о книге Алые паруса, лучшие моменты, общее впечатление, обсуждение автора. Александр Грин хочет, чтобы мы на время погрузились в иной мир, где сбываются все наши мечты. Грин Александр Степанович в форматах fb2, rtf, epub, pdf, txt или читать онлайн.
«Алые паруса» - Александр Грин
Я понял, чего я жажду, душа моя нашла свой путь. Александр Грин 1906—1908 годы стали переломными в жизни Грина. Прежде всего, он стал писателем. Начал печататься в 1906 году, всего опубликовал около четырёхсот произведений. В начале 1908 года в Петербурге у Грина вышел первый авторский сборник «Шапка-невидимка» с подзаголовком «Рассказы о революционерах». Большинство рассказов в нём — об эсерах. Другим событием стал окончательный разрыв с эсерами.
Существующий строй Грин ненавидел по-прежнему, но он начал формировать свой позитивный идеал, который был совсем не похож на эсеровский. Третьим важным событием стала женитьба — его мнимая «тюремная невеста» 24-летняя Вера Абрамова стала женой Грина. Нок и Гелли — главные герои рассказа «Сто вёрст по реке» 1912 — это сами Грин и Вера. Как новый оригинальный и талантливый российский литератор он знакомится с Алексеем Толстым, Леонидом Андреевым, Валерием Брюсовым, Михаилом Кузминым и другими крупными литераторами. Особенно сблизился он с А. Впервые в жизни Грин стал зарабатывать много денег, которые у него, впрочем, не задерживались, быстро исчезая после кутежей и карточных игр.
По воспоминаниям жены писателя, «Александр Степанович был всегда очень мнителен относительно здоровья, пугался малейшего заболевания. Боязнь же заболеть холерой обратилась у него почти в манию». В своих воспоминаниях она жалуется на непредсказуемость и неуправляемость Грина, его постоянные кутежи, взаимное непонимание. Грин сделал несколько попыток примирения, но без успеха. На своём сборнике 1915 года, подаренном Вере, Грин написал: «Единственному моему другу». С портретом Веры он не расставался до конца жизни.
После Октябрьской революции в журнале «Новый сатирикон» и в небольшой малотиражной газете «Чёртова перечница» один за другим появляются заметки и фельетоны Грина, осуждающие жестокость и бесчинства. Он говорил: «В моей голове никак не укладывается мысль, что насилие можно уничтожить насилием». Весной 1918 года журнал вместе со всеми другими оппозиционными изданиями был запрещён. Грина арестовали в четвёртый раз и чуть не расстреляли.
Как-то во время жестокого шторма местный лавочник и трактирщик Меннерс был унесён в своей лодке далеко в море. Единственным свидетелем этого оказался Лонгрен. Он спокойно курил трубку на пирсе, наблюдая, как тщетно взывает к нему Меннерс. Лишь когда стало очевидным, что тому уже не спастись, Лонгрен прокричал ему, что вот так же и его Мери просила односельчанина о помощи, но не получила её.
Есть и более прозаичная версия. Бытует мнение, что Грин обратил внимание на вопрос, сказанный им однажды вслед официанту: «А соль? Тут же возникла ассоциация с именем, он только удвоил букву «с». Вышло очень красиво и романтично: Ассоль. Эти две версии о происхождении имени удивительно соответствуют образу героини, ведь в ней было «две девушки, две Ассоль, перемешанных в замечательной прекрасной неправильности. Одна была дочь матроса, ремесленника, мастерившая игрушки, другая - живое стихотворение, со всеми чудесами его созвучий и образов, с тайной соседства слов, во всей взаимности их теней и света, падающих от одного на другое». Именно второе «я» Ассоль Грин считает наиболее важным. В реальной жизни ее звали Нина Миронова. На сердце у меня весело и светло, - говорил он жене. И еще: - Начали мы с тобой жизнь «Алыми парусами». Сердце сразу сказало мне, что я нашел друга». Они познакомились в Петрограде в самом начале 1918 года. Однако из-за болезни и отъезда Мироновой к родственникам в Москву, им пришлось расстаться. Нина Николаевна впоследствии вспоминала, что ухаживаниям Грина не придала тогда большого значения. Ей было 23 года. Озорная, смешливая красавица, умница, закончившая с золотой медалью гимназию, обучившаяся на Бестужевских курсах, вряд ли сразу обратила внимание на угрюмого литератора, выглядевшего старше своих лет и казавшегося ей почти стариком. Нина Николаевна вспоминала, что Грин походил на католического патера: «Длинный, худой, в узком черном, с поднятым воротником, пальто, в высокой черной меховой шапке, с очень бледным, тоже узким лицом и узким… извилистым носом». Вновь с Ниной Николаевной Грин встретился на Невском проспекте спустя два с половиной года, которые по насыщенности событиями для писателя равнялись чуть ли не половине жизни. А встретились случайно снова, и души запели в унисон». Спустя месяц после встречи Грин сделал избраннице предложение и уже не расставался с ней до конца жизни. Люблю тебя больше жизни», - писал он ей. Именно своей жене писатель посвятил феерию «Алые паруса». ПБГ, 23 ноября 1922 г. После смерти Грина судьба Нины Николаевны сложилась непросто. Когда фашистские войска захватили Крым, Нина осталась с тяжело больной матерью на оккупированной нацистами территории, работала в газете «Официальный бюллетень Старо-Крымского района». Немецкая власть использовала имя вдовы знаменитого писателя в своих пропагандистских целях. В дальнейшем Миронова была угнана на трудовые работы в Германию. Однако после возвращения в СССР была арестована, и получила десять лет сталинских лагерей за «коллаборационизм и измену Родине» с конфискацией имущества. После выхода на свободу по амнистии в 1956 году, Нина Николаевна вернулась в Старый Крым, где с трудом отыскала заброшенную могилу мужа. Будучи уже немолодой женщиной, она стала хлопотать о возвращении дома, где прожил свои последние дни Александр Грин, открыла в нем Дом-музей писателя в Старом Крыму. Там же она провела последние годы своей жизни. Осенью 1970 года Нины Николаевны не стало. Однако полностью она была реабилитирована только в 1997 году. Таким образом, не совершила действий, предусматривающих ответственность за измену Родине». Однако трудность этой задачи не останавливала творческих людей - режиссеров, музыкантов, театральных деятелей, которые обращались к произведениям Александра Грина. Художники также не оставили без внимания книги писателя. Замечательные иллюстрации к его произведениям создавали в разное время Наталья Салиенко, Екатерина Штанко, Александр Дудин, Андрей Харшак и многие другие художники, графики и иллюстраторы детской и юношеской книги. Описанию Ассоль в феерии уделяется довольно много места. Мы видим её такой, какой она представляется писателю: «... На ее плечах лежала серая шелковая косынка. Полудетское, в светлом загаре, лицо было подвижно и выразительно; прекрасные, несколько серьезные для ее возраста глаза посматривали с робкой сосредоточенностью глубоких душ. Ее неправильное личико могло растрогать тонкой чистотой очертаний; каждый изгиб, каждая выпуклость этого лица, конечно, нашли бы место в множестве женских обликов, но их совокупность, стиль — был совершенно оригинален, — оригинально мил; на этом мы остановимся. Остальное неподвластно словам, кроме слова «очарование». А вот как видели Ассоль российские художники-иллюстраторы разных лет. Известный советский художник Савва Григорьевич Бродский с начала 1960-х годов 20 века увлекся книжной графикой, и в итоге это стало главной работой в его жизни. Бродский создал иллюстрации к множеству книг, в том числе к многотомным собраниям сочинений Теодора Драйзера, Проспера Мериме, Ромена Роллана, Стефана Цвейга и др. Особое место в творчестве Бродского занимал его любимый с детства писатель - Александр Грин. Савва Григорьевич очень тонко, точно и глубоко чувствовал Грина, и определил главную живописную тональность, свойственную поэтике писателя, воплотив ее в своих иллюстрациях. Основной акцент художник сделал на персонажах произведения. Ассоль, например, показана подчеркнуто крупно, вынесена на первый план изображения, а то, что ее окружает, показано с минимальным количеством деталей, с высокой степенью обобщенности. В иллюстрациях художника лирика и философичность сочетались с высоким профессионализмом, глубоким проникновением в самую суть творчества Грина. Не зря Бродского часто называют «самым гриновским художником», а его работы являются в своем роде классическими. Михаил Бычков - один из самых ярких иллюстраторов современности. Книги, оформленные им с неизменным трепетом, чуткостью и глубочайшим погружением в текст, обретают душу и незабываемую индивидуальность: в них каждый элемент подчинен замыслу художника, где слово и рисунок превращаются в единое целое. В своей работе художник особое внимание уделяет деталям. Все предметы, изображенные на его работах, соответствуют их историческим прототипам, будь это костюм моряка или огромный лайнер. Прежде чем приступить к иллюстрации той или иной книги художник проводит серьезную исследовательскую работу: консультируется со специалистами в различных областях знаний, проводит многие часы в архивах. Техника, в которой работает Бычков, тоже весьма самобытна. Фактически это живопись на бумаге. В одном из интервью Михаил Бычков признался, что очень любит Грина и его сказочную феерию, но видит ее несколько иначе, чем другие художники. Над иллюстрациями к книге «Алые паруса» Бычков работал целых двенадцать лет. И эта книга была сделана совершенно в другой манере - на её страницах оживают настоящие живописные полотна, удивительные по гамме цветов, воскрешающие «запах» эпохи и поразительно передающие то щемящее и трогательное чувство, которым проникнута знаменитая феерия Александра Грина. Благодаря эффектным иллюстрациям этого художника можно не только читать эту удивительную историю, но и видеть ее так, будто мы сами — там. За иллюстрации к «Алым парусам» Михаил Бычков в 2002 году был удостоен Почётного диплома Международного совета по детской литературе IBBY - высочайшей международной награды за достижения в области книжного искусства. Тогда же «Алые паруса» были включены в Почетный список самых красивых книг мира. Вручение премии состоялось в швейцарском городе Базеле. Вокруг иллюстраций художника к феерии Грина всё время толпился народ. Приехавшие со всех концов света писатели и художники также хотели отправиться в тот край, где на горизонте вспыхивают алые паруса, а у окна стоит тоненькая и хрупкая Ассоль в белом платье — как сложивший крылышки, но готовый каждый миг вспорхнуть белоснежный мотылёк… Тонко прочувствовать и передать на бумаге дух произведения удалось и современной художнице Нонне Алешиной, прекрасные акварели которой звучат абсолютно в унисон с текстом. А ее Ассоль изящна и воздушна. И ещё одна Ассоль — это репродукция с выполненной пастелью портретной работы Юрия Масютина. Художник изобразил загорелую девочку с высветленными южным солнышком волосами и не по-детски серьёзным взглядом больших синих глаз. Что в этом «блеске свежих глаз»: грусть, задумчивость, мечтательность? Её юная душа исполнена доверия к людям и миру. Её чувства легки, как перистые облака, которые высоко поднявшись в небо, никогда не предвещают бурь и ненастий. Всё, хорошее и плохое, в её жизни впереди. А пока девочка пленяет наивной прелестью детства и верой в осуществимость мечты. Художник поступил правильно, отказавшись от загромождения картины разными романтическими деталями. Нет ничего. Есть лишь лицо и синь. Его Ассоль - это обыкновенная, простая девочка, разве что с морем и небом в глазах. И это очень точно для этого образа. Сказочная феерия «Алые паруса», ее героиня и сегодня занимает значительное место в творческой биографии многих российских художников, таких, например, как Владимир Галатенко, Александр Елисеев, Оксана Балеева и других. А также символом надежды в светлое и доброе будущее. Наряду с этим она является одним из самых красочных произведений. Именно поэтому данное произведение несколько раз экранизировалось. Период конца 50-х - начала 60-х годов ХХ века в советском кинематографе прошел под знаком «романтичного» бума: в моду вошли фильмы о возвышенных чувствах, неординарных героях и незаурядных событиях. Именно в это время получила новую - киноэкранную - жизнь книга Грина «Алые паруса». В 1961 году режиссером Александром Птушко был снят фильм с одноименным названием. Идею экранизации гриновской феерии он вынашивал более двадцати лет, поэтому, приступая к работе, уже имел четкие ответы на большинство вопросов, связанных с общим замыслом кинокартины. Разрабатывая киноверсию «Алых парусов», режиссер не во всем следовал тексту Грина, и кое-что в сюжет сказки добавил от себя.
Совершилось это, разумеется, постепенно, путем внушения и окриков взрослых приобрело характер страшного запрета, а затем, усиленное пересудами и кривотолками, разрослось в детских умах страхом к дому матроса. К тому же замкнутый образ жизни Лонгрена освободил теперь истерический язык сплетни; про матроса говаривали, что он где-то кого-то убил, оттого, мол, его больше не берут служить на суда, а сам он мрачен и нелюдим, потому что «терзается угрызениями преступной совести». Играя, дети гнали Ассоль, если она приближалась к ним, швыряли грязью и дразнили тем, что будто отец ее ел человеческое мясо, а теперь делает фальшивые деньги. Одна за другой, наивные ее попытки к сближению оканчивались горьким плачем, синяками, царапинами и другими проявлениями общественного мнения; она перестала, наконец, оскорбляться, но все еще иногда спрашивала отца: — «Скажи, почему нас не любят? Надо уметь любить, а этого-то они не могут». Любимым развлечением Ассоль было по вечерам или в праздник, когда отец, отставив банки с клейстером, инструменты и неоконченную работу, садился, сняв передник, отдохнуть, с трубкой в зубах, — забраться к нему на колени и, вертясь в бережном кольце отцовской руки, трогать различные части игрушек, расспрашивая об их назначении. Так начиналась своеобразная фантастическая лекция о жизни и людях — лекция, в которой, благодаря прежнему образу жизни Лонгрена, случайностям, случаю вообще, — диковинным, поразительным и необыкновенным событиям отводилось главное место. Лонгрен, называя девочке имена снастей, парусов, предметов морского обихода, постепенно увлекался, переходя от объяснений к различным эпизодам, в которых играли роль то брашпиль, то рулевое колесо, то мачта или какой-нибудь тип лодки и т. Тут появлялась и тигровая кошка, вестница кораблекрушения, и говорящая летучая рыба, не послушаться приказаний которой значило сбиться с курса, и Летучий Голландец с неистовым своим экипажем; приметы, привидения, русалки, пираты — словом, все басни, коротающие досуг моряка в штиле или излюбленном кабаке. Рассказывал Лонгрен также о потерпевших крушение, об одичавших и разучившихся говорить людях, о таинственных кладах, бунтах каторжников и многом другом, что выслушивалось девочкой внимательнее, чем может быть слушался в первый раз рассказ Колумба о новом материке. Также служило ей большим, всегда материально существенным удовольствием появление приказчика городской игрушечной лавки, охотно покупавшей работу Лонгрена. Чтобы задобрить отца и выторговать лишнее, приказчик захватывал с собой для девочки пару яблок, сладкий пирожок, горсть орехов. Лонгрен обыкновенно просил настоящую стоимость из нелюбви к торгу, а приказчик сбавлял. Бот этот пятнадцать человек выдержит в любую погоду». Кончалось тем, что тихая возня девочки, мурлыкавшей над своим яблоком, лишала Лонгрена стойкости и охоты спорить; он уступал, а приказчик, набив корзину превосходными, прочными игрушками, уходил, посмеиваясь в усы. Всю домовую работу Лонгрен исполнял сам: колол дрова, носил воду, топил печь, стряпал, стирал, гладил белье и, кроме всего этого, успевал работать для денег. Когда Ассоль исполнилось восемь лет, отец выучил ее читать и писать. Он стал изредка брать ее с собой в город, а затем посылать даже одну, если была надобность перехватить денег в магазине или снести товар. Это случалось не часто, хотя Лисе лежал всего в четырех верстах от Каперны, но дорога к нему шла лесом, а в лесу многое может напугать детей, помимо физической опасности, которую, правда, трудно встретить на таком близком расстоянии от города, но все-таки не мешает иметь в виду. Поэтому только в хорошие дни, утром, когда окружающая дорогу чаща полна солнечным ливнем, цветами и тишиной, так что впечатлительности Ассоль не грозили фантомы воображения, Лонгрен отпускал ее в город. Однажды, в середине такого путешествия к городу, девочка присела у дороги съесть кусок пирога, положенного в корзинку на завтрак. Закусывая, она перебирала игрушки; из них две-три оказались новинкой для нее: Лонгрен сделал их ночью. Одна такая новинка была миниатюрной гоночной яхтой; белое суденышко подняло алые паруса, сделанные из обрезков шелка, употреблявшегося Лонгреном для оклейки пароходных кают — игрушек богатого покупателя. Здесь, видимо, сделав яхту, он не нашел подходящего материала для паруса, употребив что было — лоскутки алого шелка. Ассоль пришла в восхищение. Пламенный веселый цвет так ярко горел в ее руке, как будто она держала огонь. Дорогу пересекал ручей, с переброшенным через него жердяным мостиком; ручей справа и слева уходил в лес. Отойдя в лес за мостик, по течению ручья, девочка осторожно спустила на воду у самого берега пленившее ее судно; паруса тотчас сверкнули алым отражением в прозрачной воде: свет, пронизывая материю, лег дрожащим розовым излучением на белых камнях дна. Ну, тогда я тебя посажу обратно в корзину». Только что капитан приготовился смиренно ответить, что он пошутил и что готов показать слона, как вдруг тихий отбег береговой струи повернул яхту носом к середине ручья, и, как настоящая, полным ходом покинув берег, она ровно поплыла вниз. Мгновенно изменился масштаб видимого: ручей казался девочке огромной рекой, а яхта — далеким, большим судном, к которому, едва не падая в воду, испуганная и оторопевшая, протягивала она руки. Поспешно таща не тяжелую, но мешающую корзинку, Ассоль твердила: — «Ах, господи! Ведь случись же…» — Она старалась не терять из вида красивый, плавно убегающий треугольник парусов, спотыкалась, падала и снова бежала. Ассоль никогда не бывала так глубоко в лесу, как теперь. Ей, поглощенной нетерпеливым желанием поймать игрушку, не смотрелось по сторонам; возле берега, где она суетилась, было довольно препятствий, занимавших внимание. Мшистые стволы упавших деревьев, ямы, высокий папоротник, шиповник, жасмин и орешник мешали ей на каждом шагу; одолевая их, она постепенно теряла силы, останавливаясь все чаще и чаще, чтобы передохнуть или смахнуть с лица липкую паутину. Когда потянулись, в более широких местах, осоковые и тростниковые заросли, Ассоль совсем было потеряла из вида алое сверкание парусов, но, обежав излучину течения, снова увидела их, степенно и неуклонно бегущих прочь. Раз она оглянулась, и лесная громада с ее пестротой, переходящей от дымных столбов света в листве к темным расселинам дремучего сумрака, глубоко поразила девочку. На мгновение оробев, она вспомнила вновь об игрушке и, несколько раз выпустив глубокое «ф-ф-у-уу», побежала изо всех сил. В такой безуспешной и тревожной погоне прошло около часу, когда с удивлением, но и с облегчением Ассоль увидела, что деревья впереди свободно раздвинулись, пропустив синий разлив моря, облака и край желтого песчаного обрыва, на который она выбежала, почти падая от усталости. Здесь было устье ручья; разлившись нешироко и мелко, так что виднелась струящаяся голубизна камней, он пропадал в встречной морской волне. С невысокого, изрытого корнями обрыва Ассоль увидела, что у ручья, на плоском большом камне, спиной к ней, сидит человек, держа в руках сбежавшую яхту, и всесторонне рассматривает ее с любопытством слона, поймавшего бабочку. Отчасти успокоенная тем, что игрушка цела, Ассоль сползла по обрыву и, близко подойдя к незнакомцу, воззрилась на него изучающим взглядом, ожидая, когда он подымет голову. Но неизвестный так погрузился в созерцание лесного сюрприза, что девочка успела рассмотреть его с головы до ног, установив, что людей, подобных этому незнакомцу, ей видеть еще ни разу не приходилось. Но перед ней был не кто иной, как путешествующий пешком Эгль, известный собиратель песен, легенд, преданий и сказок. Седые кудри складками выпадали из-под его соломенной шляпы; серая блуза, заправленная в синие брюки, и высокие сапоги придавали ему вид охотника; белый воротничок, галстук, пояс, унизанный серебром блях, трость и сумка с новеньким никелевым замочком — выказывали горожанина. Его лицо, если можно назвать лицом нос, губы и глаза, выглядывавшие из бурно разросшейся лучистой бороды и пышных, свирепо взрогаченных вверх усов, казалось бы вялопрозрачным, если бы не глаза, серые, как песок, и блестящие, как чистая сталь, с взглядом смелым и сильным. Ты как поймал ее? Эгль поднял голову, уронив яхту, — так неожиданно прозвучал взволнованный голосок Ассоль. Старик с минуту разглядывал ее, улыбаясь и медленно пропуская бороду в большой, жилистой горсти. Стиранное много раз ситцевое платье едва прикрывало до колен худенькие, загорелые ноги девочки. Ее темные густые волосы, забранные в кружевную косынку, сбились, касаясь плеч. Каждая черта Ассоль была выразительно легка и чиста, как полет ласточки. Темные, с оттенком грустного вопроса глаза казались несколько старше лица; его неправильный мягкий овал был овеян того рода прелестным загаром, какой присущ здоровой белизне кожи. Полураскрытый маленький рот блестел кроткой улыбкой. Слушай-ка ты, растение! Это твоя штука? Она была тут? Кораблекрушение причиной того, что я, в качестве берегового пирата, могу вручить тебе этот приз. Яхта, покинутая экипажем, была выброшена на песок трехвершковым валом — между моей левой пяткой и оконечностью палки. Хорошо, что оно так странно, так однотонно, музыкально, как свист стрелы или шум морской раковины: что бы я стал делать, называйся ты одним из тех благозвучных, но нестерпимо привычных имен, которые чужды Прекрасной Неизвестности? Тем более я не желаю знать, кто ты, кто твои родители и как ты живешь. К чему нарушать очарование? Я занимался, сидя на этом камне, сравнительным изучением финских и японских сюжетов… как вдруг ручей выплеснул эту яхту, а затем появилась ты… Такая, как есть. Я, милая, поэт в душе — хоть никогда не сочинял сам. Что у тебя в корзинке? Там солдаты живут. Тебя послали продать. По дороге ты занялась игрой. Ты пустила яхту поплавать, а она сбежала — ведь так? Или ты угадал? Ассоль смутилась: ее напряжение при этих словах Эгля переступило границу испуга. Пустынный морской берег, тишина, томительное приключение с яхтой, непонятная речь старика с сверкающими глазами, величественность его бороды и волос стали казаться девочке смешением сверхъестественного с действительностью. Сострой теперь Эгль гримасу или закричи что-нибудь — девочка помчалась бы прочь, заплакав и изнемогая от страха. Но Эгль, заметив, как широко раскрылись ее глаза, сделал крутой вольт. Какой славный сюжет». Я был в той деревне — откуда ты, должно быть, идешь, словом, в Каперне. Я люблю сказки и песни, и просидел я в деревне той целый день, стараясь услышать что-нибудь никем не слышанное. Но у вас не рассказывают сказок. У вас не поют песен. А если рассказывают и поют, то, знаешь, эти истории о хитрых мужиках и солдатах, с вечным восхвалением жульничества, эти грязные, как немытые ноги, грубые, как урчание в животе, коротенькие четверостишия с ужасным мотивом… Стой, я сбился. Я заговорю снова. Подумав, он продолжал так: — Не знаю, сколько пройдет лет, — только в Каперне расцветет одна сказка, памятная надолго. Ты будешь большой, Ассоль. Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе. Тихо будет плыть этот чудесный корабль, без криков и выстрелов; на берегу много соберется народу, удивляясь и ахая: и ты будешь стоять там. Корабль подойдет величественно к самому берегу под звуки прекрасной музыки; нарядная, в коврах, в золоте и цветах, поплывет от него быстрая лодка. Кого вы ищете? Тогда ты увидишь храброго красивого принца; он будет стоять и протягивать к тебе руки. Ты будешь там жить со мной в розовой глубокой долине. У тебя будет все, чего только ты пожелаешь; жить с тобой мы станем так дружно и весело, что никогда твоя душа не узнает слез и печали». Он посадит тебя в лодку, привезет на корабль, и ты уедешь навсегда в блистательную страну, где всходит солнце и где звезды спустятся с неба, чтобы поздравить тебя с приездом. Ее серьезные глаза, повеселев, просияли доверием. Опасный волшебник, разумеется, не стал бы говорить так; она подошла ближе. Потом… Что говорить? Что бы ты тогда сделала? Иди, девочка, и не забудь того, что сказал тебе я меж двумя глотками ароматической водки и размышлением о песнях каторжников. Да будет мир пушистой твоей голове! Лонгрен работал в своем маленьком огороде, окапывая картофельные кусты. Подняв голову, он увидел Ассоль, стремглав бежавшую к нему с радостным и нетерпеливым лицом. Горячка мыслей мешала ей плавно передать происшествие. Далее шло описание наружности волшебника и — в обратном порядке — погоня за упущенной яхтой. Лонгрен выслушал девочку, не перебивая, без улыбки, и, когда она кончила, воображение быстро нарисовало ему неизвестного старика с ароматической водкой в одной руке и игрушкой в другой. Он отвернулся, но, вспомнив, что в великих случаях детской жизни подобает быть человеку серьезным и удивленным, торжественно закивал головой, приговаривая: — Так, так; по всем приметам, некому иначе и быть, как волшебнику. Хотел бы я на него посмотреть… Но ты, когда пойдешь снова, не сворачивай в сторону; заблудиться в лесу нетрудно. Бросив лопату, он сел к низкому хворостяному забору и посадил девочку на колени. Страшно усталая, она пыталась еще прибавить кое-какие подробности, но жара, волнение и слабость клонили ее в сон. Глаза ее слипались, голова опустилась на твердое отцовское плечо, мгновение — и она унеслась бы в страну сновидений, как вдруг, обеспокоенная внезапным сомнением, Ассоль села прямо, с закрытыми глазами и, упираясь кулачками в жилет Лонгрена, громко сказала: — Ты как думаешь, придет волшебниковый корабль за мной или нет? Много ведь придется в будущем увидеть тебе не алых, а грязных и хищных парусов: издали — нарядных и белых, вблизи — рваных и наглых. Проезжий человек пошутил с моей девочкой. Что ж?! Добрая шутка! Ничего — шутка! Смотри, как сморило тебя, — полдня в лесу, в чаще. А насчет алых парусов думай, как я: будут тебе алые паруса». Ассоль спала. Лонгрен, достав свободной рукой трубку, закурил, и ветер пронес дым сквозь плетень, в куст, росший с внешней стороны огорода. У куста, спиной к забору, прожевывая пирог, сидел молодой нищий. Разговор отца с дочерью привел его в веселое настроение, а запах хорошего табаку настроил добычливо. Мне, видишь, не хочется будить дочку. Проснется, опять уснет, а прохожий человек взял да и покурил. Зайди, если хочешь, попозже. Нищий презрительно сплюнул, вздел на палку мешок и разъяснил: — Принцесса, ясное дело. Вбил ты ей в голову эти заморские корабли! Эх ты, чудак-чудаковский, а еще хозяин! Пошел вон! Через полчаса нищий сидел в трактире за столом с дюжиной рыбаков. Сзади их, то дергая мужей за рукав, то снимая через их плечо стакан с водкой, — для себя, разумеется, — сидели рослые женщины с гнутыми бровями и руками круглыми, как булыжник. Нищий, вскипая обидой, повествовал: — И не дал мне табаку. Так как твоя участь выйти за принца. И тому, — говорит, — волшебнику — верь». Но я говорю: — «Буди, буди, мол, табаку-то достать». Так ведь он за мной полдороги бежал. О чем толкует? Рыбаки, еле поворачивая головы, растолковывали с усмешкой: — Лонгрен с дочерью одичали, а может, повредились в рассудке; вот человек рассказывает. Колдун был у них, так понимать надо. Они ждут — тетки, вам бы не прозевать! Через три дня, возвращаясь из городской лавки, Ассоль услышала в первый раз: — Эй, висельница! Посмотри-ка сюда! Красные паруса плывут! Девочка, вздрогнув, невольно взглянула из-под руки на разлив моря. Затем обернулась в сторону восклицаний; там, в двадцати шагах от нее, стояла кучка ребят; они гримасничали, высовывая языки. Вздохнув, девочка побежала домой. Грэй Если Цезарь находил, что лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме, то Артур Грэй мог не завидовать Цезарю в отношении его мудрого желания. Он родился капитаном, хотел быть им и стал им. Огромный дом, в котором родился Грэй, был мрачен внутри и величественен снаружи. К переднему фасаду примыкали цветник и часть парка. Лучшие сорта тюльпанов — серебристо-голубых, фиолетовых и черных с розовой тенью — извивались в газоне линиями прихотливо брошенных ожерелий. Старые деревья парка дремали в рассеянном полусвете над осокой извилистого ручья. Ограда замка, так как это был настоящий замок, состояла из витых чугунных столбов, соединенных железным узором. Каждый столб оканчивался наверху пышной чугунной лилией; эти чаши по торжественным дням наполнялись маслом, пылая в ночном мраке обширным огненным строем. Отец и мать Грэя были надменные невольники своего положения, богатства и законов того общества, по отношению к которому могли говорить «мы». Часть их души, занятая галереей предков, мало достойна изображения, другая часть — воображаемое продолжение галереи — начиналась маленьким Грэем, обреченным по известному, заранее составленному плану прожить жизнь и умереть так, чтобы его портрет мог быть повешен на стене без ущерба фамильной чести. В этом плане была допущена небольшая ошибка: Артур Грэй родился с живой душой, совершенно не склонной продолжать линию фамильного начертания. Эта живость, эта совершенная извращенность мальчика начала сказываться на восьмом году его жизни; тип рыцаря причудливых впечатлений, искателя и чудотворца, т. В таком виде он находил картину более сносной. Увлеченный своеобразным занятием, он начал уже замазывать и ноги распятого, но был застигнут отцом. Старик снял мальчика со стула за уши и спросил: — Зачем ты испортил картину? Я этого не хочу. В ответе сына Лионель Грэй, скрыв под усами улыбку, узнал себя и не наложил наказания. Грэй неутомимо изучал замок, делая поразительные открытия. Так, на чердаке он нашел стальной рыцарский хлам, книги, переплетенные в железо и кожу, истлевшие одежды и полчища голубей. В погребе, где хранилось вино, он получил интересные сведения относительно лафита, мадеры, хереса. Здесь, в мутном свете остроконечных окон, придавленных косыми треугольниками каменных сводов, стояли маленькие и большие бочки; самая большая, в форме плоского круга, занимала всю поперечную стену погреба, столетний темный дуб бочки лоснился как отшлифованный. Среди бочонков стояли в плетеных корзинках пузатые бутыли зеленого и синего стекла. На камнях и на земляном полу росли серые грибы с тонкими ножками: везде — плесень, мох, сырость, кислый, удушливый запах. Огромная паутина золотилась в дальнем углу, когда, под вечер, солнце высматривало ее последним лучом. В одном месте было зарыто две бочки лучшего Аликанте, какое существовало во время Кромвеля, и погребщик, указывая Грэю на пустой угол, не упускал случая повторить историю знаменитой могилы, в которой лежал мертвец, более живой, чем стая фокстерьеров. Начиная рассказ, рассказчик не забывал попробовать, действует ли кран большой бочки, и отходил от него, видимо, с облегченным сердцем, так как невольные слезы чересчур крепкой радости блестели в его повеселевших глазах. Там лежит такое вино, за которое не один пьяница дал бы согласие вырезать себе язык, если бы ему позволили хватить небольшой стаканчик. В каждой бочке сто литров вещества, взрывающего душу и превращающего тело в неподвижное тесто. Его цвет темнее вишни, и оно не потечет из бутылки. Оно густо, как хорошие сливки. Оно заключено в бочки черного дерева, крепкого, как железо. На них двойные обручи красной меди. На обручах латинская надпись: «Меня выпьет Грэй, когда будет в раю». Эта надпись толковалась так пространно и разноречиво, что твой прадедушка, высокородный Симеон Грэй, построил дачу, назвал ее «Рай», и думал таким образом согласить загадочное изречение с действительностью путем невинного остроумия. Но что ты думаешь? Он умер, как только начали сбивать обручи, от разрыва сердца, — так волновался лакомый старичок. С тех пор бочку эту не трогают. Возникло убеждение, что драгоценное вино принесет несчастье. В самом деле, такой загадки не задавал египетский сфинкс. Правда, он спросил одного мудреца: — «Съем ли я тебя, как съедаю всех? Скажи правду, останешься жив», но и то, по зрелом размышлении… — Кажется, опять каплет из крана, — перебивал сам себя Польдишок, косвенными шагами устремляясь в угол, где, укрепив кран, возвращался с открытым, светлым лицом. Хорошо рассудив, а главное, не торопясь, мудрец мог бы сказать сфинксу: «Пойдем, братец, выпьем, и ты забудешь об этих глупостях». Выпьет, когда умрет, что ли? Следовательно, он святой, следовательно, он не пьет ни вина, ни простой водки. Допустим, что «рай» означает счастье. Но раз так поставлен вопрос, всякое счастье утратит половину своих блестящих перышек, когда счастливец искренно спросит себя: рай ли оно? Вот то-то и штука. Чтобы с легким сердцем напиться из такой бочки и смеяться, мой мальчик, хорошо смеяться, нужно одной ногой стоять на земле, другой — на небе. Есть еще третье предположение: что когда-нибудь Грэй допьется до блаженно-райского состояния и дерзко опустошит бочечку. Но это, мальчик, было бы не исполнение предсказания, а трактирный дебош. Убедившись еще раз в исправном состоянии крана большой бочки, Польдишок сосредоточенно и мрачно заканчивал: — Эти бочки привез в 1793 году твой предок, Джон Грэй, из Лиссабона, на корабле «Бигль»; за вино было уплачено две тысячи золотых пиастров. Надпись на бочках сделана оружейным мастером Вениамином Эльяном из Пондишери. Бочки погружены в грунт на шесть футов и засыпаны золой из виноградных стеблей. Этого вина никто не пил, не пробовал и не будет пробовать. Вот рай!.. Он у меня, видишь? Нежная, но твердых очертаний ладонь озарилась солнцем, и мальчик сжал пальцы в кулак. То тут, то опять нет… Говоря это, он то раскрывал, то сжимал руку и наконец, довольный своей шуткой, выбежал, опередив Польдишока, по мрачной лестнице в коридор нижнего этажа. Посещение кухни было строго воспрещено Грэю, но, раз открыв уже этот удивительный, полыхающий огнем очагов мир пара, копоти, шипения, клокотания кипящих жидкостей, стука ножей и вкусных запахов, мальчик усердно навещал огромное помещение. В суровом молчании, как жрецы, двигались повара; их белые колпаки на фоне почерневших стен придавали работе характер торжественного служения; веселые, толстые судомойки у бочек с водой мыли посуду, звеня фарфором и серебром; мальчики, сгибаясь под тяжестью, вносили корзины, полные рыб, устриц, раков и фруктов. Там на длинном столе лежали радужные фазаны, серые утки, пестрые куры: там свиная туша с коротеньким хвостом и младенчески закрытыми глазами; там — репа, капуста, орехи, синий изюм, загорелые персики. На кухне Грэй немного робел: ему казалось, что здесь всем двигают темные силы, власть которых есть главная пружина жизни замка; окрики звучали как команда и заклинание; движения работающих, благодаря долгому навыку, приобрели ту отчетливую, скупую точность, какая кажется вдохновением. Грэй не был еще так высок, чтобы взглянуть в самую большую кастрюлю, бурлившую подобно Везувию, но чувствовал к ней особенное почтение; он с трепетом смотрел, как ее ворочают две служанки; на плиту выплескивалась тогда дымная пена, и пар, поднимаясь с зашумевшей плиты, волнами наполнял кухню. Раз жидкости выплеснулось так много, что она обварила руку одной девушке. Кожа мгновенно покраснела, даже ногти стали красными от прилива крови, и Бетси так звали служанку , плача, натирала маслом пострадавшие места. Слезы неудержимо катились по ее круглому перепутанному лицу. Грэй замер. В то время, как другие женщины хлопотали около Бетси, он пережил ощущение острого чужого страдания, которое не мог испытать сам. Нахмурив брови, мальчик вскарабкался на табурет, зачерпнул длинной ложкой горячей жижи сказать кстати, это был суп с бараниной и плеснул на сгиб кисти. Впечатление оказалось не слабым, но слабость от сильной боли заставила его пошатнуться. Бледный, как мука, Грэй подошел к Бетси, заложив горящую руку в карман штанишек. Пойдем же! Он усердно тянул ее за юбку, в то время как сторонники домашних средств наперерыв давали служанке спасительные рецепты. Но девушка, сильно мучаясь, пошла с Грэем. Врач смягчил боль, наложив перевязку. Лишь после того, как Бетси ушла, мальчик показал свою руку. Этот незначительный эпизод сделал двадцатилетнюю Бетси и десятилетнего Грэя истинными друзьями. Она набивала его карманы пирожками и яблоками, а он рассказывал ей сказки и другие истории, вычитанные в своих книжках. Однажды он узнал, что Бетси не может выйти замуж за конюха Джима, ибо у них нет денег обзавестись хозяйством. Грэй разбил каминными щипцами свою фарфоровую копилку и вытряхнул оттуда все, что составляло около ста фунтов. Встав рано. Предводитель шайки разбойников Робин Гуд». Переполох, вызванный на кухне этой историей, принял такие размеры, что Грэй должен был сознаться в подлоге. Он не взял денег назад и не хотел более говорить об этом. Его мать была одною из тех натур, которые жизнь отливает в готовой форме. Она жила в полусне обеспеченности, предусматривающей всякое желание заурядной души, поэтому ей не оставалось ничего делать, как советоваться с портнихами, доктором и дворецким. Но страстная, почти религиозная привязанность к своему странному ребенку была, надо полагать, единственным клапаном тех ее склонностей, захлороформированных воспитанием и судьбой, которые уже не живут, но смутно бродят, оставляя волю бездейственной. Знатная дама напоминала паву, высидевшую яйцо лебедя. Она болезненно чувствовала прекрасную обособленность сына; грусть, любовь и стеснение наполняли ее, когда она прижимала мальчика к груди, где сердце говорило другое, чем язык, привычно отражающий условные формы отношений и помышлений. Так облачный эффект, причудливо построенный солнечными лучами, проникает в симметрическую обстановку казенного здания, лишая ее банальных достоинств; глаз видит и не узнает помещения: таинственные оттенки света среди убожества творят ослепительную гармонию. Знатная дама, чье лицо и фигура, казалось, могли отвечать лишь ледяным молчанием огненным голосам жизни, чья тонкая красота скорее отталкивала, чем привлекала, так как в ней чувствовалось надменное усилие воли, лишенное женственного притяжения, — эта Лилиан Грэй, оставаясь наедине с мальчиком, делалась простой мамой, говорившей любящим, кротким тоном те самые сердечные пустяки, какие не передашь на бумаге — их сила в чувстве, не в самих них. Она решительно не могла в чем бы то ни было отказать сыну. Она прощала ему все: пребывание в кухне, отвращение к урокам, непослушание и многочисленные причуды. Если он не хотел, чтобы подстригали деревья, деревья оставались нетронутыми, если он просил простить или наградить кого-либо, заинтересованное лицо знало, что так и будет; он мог ездить на любой лошади, брать в замок любую собаку; рыться в библиотеке, бегать босиком и есть, что ему вздумается. Его отец некоторое время боролся с этим, но уступил — не принципу, а желанию жены. Он ограничился удалением из замка всех детей служащих, опасаясь, что благодаря низкому обществу прихоти мальчика превратятся в склонности, трудно-искоренимые. В общем, он был всепоглощенно занят бесчисленными фамильными процессами, начало которых терялось в эпохе возникновения бумажных фабрик, а конец — в смерти всех кляузников. Кроме того, государственные дела, дела поместий, диктант мемуаров, выезды парадных охот, чтение газет и сложная переписка держали его в некотором внутреннем отдалении от семьи; сына он видел так редко, что иногда забывал, сколько ему лет. Таким образом, Грэй жил в своем мире. Он играл один — обыкновенно на задних дворах замка, имевших в старину боевое значение. Эти обширные пустыри, с остатками высоких рвов, с заросшими мхом каменными погребами, были полны бурьяна, крапивы, репейника, терна и скромнопестрых диких цветов.
«Алые паруса» читательский дневник
Всегда, когда грустно, можно перечитать эту душевную книгу. Книга Александра Грина "Алые паруса" - это мир очарований, это мир из серебра. Я рекомендую эту книгу на сон грядущую. Книга читается легко и непринужденно.
В середине рассказа появляется юноша — Грэй, который родился в богатой семье, но отличался добродушием, мечтательностью, состраданием, а также верой в чудеса. Пойдя против желания родителей, он стал капитаном. В одном из своих плаваний он видит спящую Ассоль на берегу, а позже от местных жителей узнает ее заветную мечту. Несмотря на насмешки, он решает ее исполнить. Таким образом автор заставляет нас верить в чудеса, идти к своей мечте и поставленной цели. По мотивам рассказа А.
Грина был снят фильм «Алые паруса» Admin.
Северо-восточное побережье Австралии в принципе подходит, но откуда там взяться военным крейсерам? Что они там забыли? Да и вообще, не похоже как-то, и медведи там сумчатые, и Большой Барьерный риф. У парусников там большие трудности, а в гриновских водах им раздолье. Так какой вывод? Очень простой — не существует на Земле такого места. Попробую дать краткую характеристику мира, в котором обитают герои Грина. Это грубый и жестокий мир, до гармоничного состояния ему, как до звёзд.
Назвать этот мир утопией в одном из отзывов мне встретилось предположение, что кто-то мог бы это сделать может только тот, кто не имеет ни малейшего представления об этом жанре. Ну, какая гармония а утопия это всегда попытка изображения гармоничного мира в рассказе «Сто вёрст по реке», где действие происходит совсем рядом с деревней, в которой живёт Ассоль? Там каторга и обманутая любовь, донос и преследование невиновного человека... А в «Алых парусах» история «утопления» трактирщика Меннерса и болезни и смерти матери Ассоль... Вполне достаточно, чтобы представить эту жизнь. Внести в такой мир гармонию можно разве что в гомеопатической дозе для одного, много — двух, человек. И даже для этого необходимо рукотворное чудо, которое и совершает капитан Грэй, причём чудо это невозможно сотворить без изначальной совсем уж мизерной частной гармонии, заключающейся в редчайшем сочетании снова чудо и круг замыкается тугого кошелька и доброго сердца. Таков Артур Грэй, или сокращённо А-р Гр. В Грэе ровно 50 процентов Грина, т.
Грин, Грэй,...
Как новый оригинальный и талантливый российский литератор он знакомится с Алексеем Толстым, Леонидом Андреевым, Валерием Брюсовым, Михаилом Кузминым и другими крупными литераторами. Особенно сблизился он с А. Впервые в жизни Грин стал зарабатывать много денег, которые у него, впрочем, не задерживались, быстро исчезая после кутежей и карточных игр. По воспоминаниям жены писателя, «Александр Степанович был всегда очень мнителен относительно здоровья, пугался малейшего заболевания.
Боязнь же заболеть холерой обратилась у него почти в манию». В своих воспоминаниях она жалуется на непредсказуемость и неуправляемость Грина, его постоянные кутежи, взаимное непонимание. Грин сделал несколько попыток примирения, но без успеха. На своём сборнике 1915 года, подаренном Вере, Грин написал: «Единственному моему другу». С портретом Веры он не расставался до конца жизни.
После Октябрьской революции в журнале «Новый сатирикон» и в небольшой малотиражной газете «Чёртова перечница» один за другим появляются заметки и фельетоны Грина, осуждающие жестокость и бесчинства. Он говорил: «В моей голове никак не укладывается мысль, что насилие можно уничтожить насилием». Весной 1918 года журнал вместе со всеми другими оппозиционными изданиями был запрещён. Грина арестовали в четвёртый раз и чуть не расстреляли. Весной 1919 года Грин, как не достигший сорокалетнего возраста, был мобилизован в Красную Армию связистом, но вскоре он заболел сыпным тифом.
После выздоровления Грину при содействии Горького удалось получить академический паёк и жильё — комнату в «Доме искусств» на Невском проспекте, 15, где Грин жил рядом с Н. Гумилёвым, В. Рождественским, О. Мандельштамом, В. Соседи вспоминали, что Грин жил отшельником, почти ни с кем не общался, но именно здесь он написал своё самое знаменитое, трогательно-поэтическое произведение — феерию «Алые паруса» опубликована в 1923 году.
В числе первых этот шедевр оценил Максим Горький, часто читавший гостям эпизод появления перед Ассоль — главной героиней феерии — сказочного корабля Обложка первого издания 1923 Весной 1921 года Грин в третий раз женился на 26-летней вдове, медсестре Нине Николаевне Мироновой. В Феодосии Грин написал роман «Золотая цепь» 1925, опубликован в журнале «Новый мир» , задуманный как «воспоминания о мечте мальчика, ищущего чудес и находящего их». Старый Крым, Могила Грина. Бегущая по волнам Осенью 1926 года Грин закончил главный свой шедевр — роман «Бегущая по волнам», над которым работал полтора года.
«Ребята, надо верить в чудеса...» (отзыв на книгу А.Грина «Алые паруса»)
На кухне Грэй немного робел: ему казалось, что здесь всем двигают темные силы, власть которых есть главная пружина жизни замка; окрики звучали как команда и заклинание; движения работающих, благодаря долгому навыку, приобрели ту отчетливую, скупую точность, какая кажется вдохновением. Грэй не был еще так высок, чтобы взглянуть в самую большую кастрюлю, бурлившую подобно Везувию, но чувствовал к ней особенное почтение; он с трепетом смотрел, как ее ворочают две служанки; на плиту выплескивалась тогда дымная пена, и пар, поднимаясь с зашумевшей плиты, волнами наполнял кухню. Раз жидкости выплеснулось так много, что она обварила руку одной девушке. Кожа мгновенно покраснела, даже ногти стали красными от прилива крови, и Бетси так звали служанку , плача, натирала маслом пострадавшие места. Слезы неудержимо катились по ее круглому перепутанному лицу. Грэй замер. В то время, как другие женщины хлопотали около Бетси, он пережил ощущение острого чужого страдания, которое не мог испытать сам. Нахмурив брови, мальчик вскарабкался на табурет, зачерпнул длинной ложкой горячей жижи сказать кстати, это был суп с бараниной и плеснул на сгиб кисти. Впечатление оказалось не слабым, но слабость от сильной боли заставила его пошатнуться. Бледный, как мука, Грэй подошел к Бетси, заложив горящую руку в карман штанишек.
Пойдем же! Он усердно тянул ее за юбку, в то время как сторонники домашних средств наперерыв давали служанке спасительные рецепты. Но девушка, сильно мучаясь, пошла с Грэем. Врач смягчил боль, наложив перевязку. Лишь после того, как Бетси ушла, мальчик показал свою руку. Этот незначительный эпизод сделал двадцатилетнюю Бетси и десятилетнего Грэя истинными друзьями. Она набивала его карманы пирожками и яблоками, а он рассказывал ей сказки и другие истории, вычитанные в своих книжках. Однажды он узнал, что Бетси не может выйти замуж за конюха Джима, ибо у них нет денег обзавестись хозяйством. Грэй разбил каминными щипцами свою фарфоровую копилку и вытряхнул оттуда все, что составляло около ста фунтов.
Встав рано. Предводитель шайки разбойников Робин Гуд». Переполох, вызванный на кухне этой историей, принял такие размеры, что Грэй должен был сознаться в подлоге. Он не взял денег назад и не хотел более говорить об этом. Его мать была одною из тех натур, которые жизнь отливает в готовой форме. Она жила в полусне обеспеченности, предусматривающей всякое желание заурядной души, поэтому ей не оставалось ничего делать, как советоваться с портнихами, доктором и дворецким. Но страстная, почти религиозная привязанность к своему странному ребенку была, надо полагать, единственным клапаном тех ее склонностей, захлороформированных воспитанием и судьбой, которые уже не живут, но смутно бродят, оставляя волю бездейственной. Знатная дама напоминала паву, высидевшую яйцо лебедя. Она болезненно чувствовала прекрасную обособленность сына; грусть, любовь и стеснение наполняли ее, когда она прижимала мальчика к груди, где сердце говорило другое, чем язык, привычно отражающий условные формы отношений и помышлений.
Так облачный эффект, причудливо построенный солнечными лучами, проникает в симметрическую обстановку казенного здания, лишая ее банальных достоинств; глаз видит и не узнает помещения: таинственные оттенки света среди убожества творят ослепительную гармонию. Знатная дама, чье лицо и фигура, казалось, могли отвечать лишь ледяным молчанием огненным голосам жизни, чья тонкая красота скорее отталкивала, чем привлекала, так как в ней чувствовалось надменное усилие воли, лишенное женственного притяжения, — эта Лилиан Грэй, оставаясь наедине с мальчиком, делалась простой мамой, говорившей любящим, кротким тоном те самые сердечные пустяки, какие не передашь на бумаге — их сила в чувстве, не в самих них. Она решительно не могла в чем бы то ни было отказать сыну. Она прощала ему все: пребывание в кухне, отвращение к урокам, непослушание и многочисленные причуды. Если он не хотел, чтобы подстригали деревья, деревья оставались нетронутыми, если он просил простить или наградить кого-либо, заинтересованное лицо знало, что так и будет; он мог ездить на любой лошади, брать в замок любую собаку; рыться в библиотеке, бегать босиком и есть, что ему вздумается. Его отец некоторое время боролся с этим, но уступил — не принципу, а желанию жены. Он ограничился удалением из замка всех детей служащих, опасаясь, что благодаря низкому обществу прихоти мальчика превратятся в склонности, трудно-искоренимые. В общем, он был всепоглощенно занят бесчисленными фамильными процессами, начало которых терялось в эпохе возникновения бумажных фабрик, а конец — в смерти всех кляузников. Кроме того, государственные дела, дела поместий, диктант мемуаров, выезды парадных охот, чтение газет и сложная переписка держали его в некотором внутреннем отдалении от семьи; сына он видел так редко, что иногда забывал, сколько ему лет.
Таким образом, Грэй жил в своем мире. Он играл один — обыкновенно на задних дворах замка, имевших в старину боевое значение. Эти обширные пустыри, с остатками высоких рвов, с заросшими мхом каменными погребами, были полны бурьяна, крапивы, репейника, терна и скромнопестрых диких цветов. Грэй часами оставался здесь, исследуя норы кротов, сражаясь с бурьяном, подстерегая бабочек и строя из кирпичного лома крепости, которые бомбардировал палками и булыжником. Ему шел уже двенадцатый год, когда все намеки его души, все разрозненные черты духа и оттенки тайных порывов соединились в одном сильном моменте и тем получив стройное выражение стали неукротимым желанием. До этого он как бы находил лишь отдельные части своего сада — просвет, тень, цветок, дремучий и пышный ствол — во множестве садов иных, и вдруг увидел их ясно, все — в прекрасном, поражающем соответствии. Это случилось в библиотеке. Ее высокая дверь с мутным стеклом вверху была обыкновенно заперта, но защелка замка слабо держалась в гнезде створок; надавленная рукой, дверь отходила, натуживалась и раскрывалась. Когда дух исследования заставил Грэя проникнуть в библиотеку, его поразил пыльный свет, вся сила и особенность которого заключалась в цветном узоре верхней части оконных стекол.
Тишина покинутости стояла здесь, как прудовая вода. Темные ряды книжных шкапов местами примыкали к окнам, заслонив их наполовину, между шкапов были проходы, заваленные грудами книг. Там — раскрытый альбом с выскользнувшими внутренними листами, там — свитки, перевязанные золотым шнуром; стопы книг угрюмого вида; толстые пласты рукописей, насыпь миниатюрных томиков, трещавших, как кора, если их раскрывали; здесь — чертежи и таблицы, ряды новых изданий, карты; разнообразие переплетов, грубых, нежных, черных, пестрых, синих, серых, толстых, тонких, шершавых и гладких. Шкапы были плотно набиты книгами. Они казались стенами, заключившими жизнь в самой толще своей. В отражениях шкапных стекол виднелись другие шкапы, покрытые бесцветно блестящими пятнами. Огромный глобус, заключенный в медный сферический крест экватора и меридиана, стоял на круглом столе. Обернувшись к выходу, Грэй увидел над дверью огромную картину, сразу содержанием своим наполнившую душное оцепенение библиотеки. Картина изображала корабль, вздымающийся на гребень морского вала.
Струи пены стекали по его склону. Он был изображен в последнем моменте взлета. Корабль шел прямо на зрителя. Высоко поднявшийся бугшприт заслонял основание мачт. Гребень вала, распластанный корабельным килем, напоминал крылья гигантской птицы. Пена неслась в воздух. Паруса, туманно видимые из-за бакборта и выше бугшприта, полные неистовой силы шторма, валились всей громадой назад, чтобы, перейдя вал, выпрямиться, а затем, склоняясь над бездной, мчать судно к новым лавинам. Разорванные облака низко трепетали над океаном. Тусклый свет обреченно боролся с надвигающейся тьмой ночи.
Но всего замечательнее была в этой картине фигура человека, стоящего на баке спиной к зрителю. Она выражала все положение, даже характер момента. Поза человека он расставил ноги, взмахнув руками ничего собственно не говорила о том, чем он занят, но заставляла предполагать крайнюю напряженность внимания, обращенного к чему-то на палубе, невидимой зрителю. Завернутые полы его кафтана трепались ветром; белая коса и черная шпага вытянуто рвались в воздух; богатство костюма выказывало в нем капитана, танцующее положение тела — взмах вала; без шляпы, он был, видимо, поглощен опасным моментом и кричал — но что? Видел ли он, как валится за борт человек, приказывал ли повернуть на другой галс или, заглушая ветер, звал боцмана? Не мысли, но тени этих мыслей выросли в душе Грэя, пока он смотрел картину. Вдруг показалось ему, что слева подошел, став рядом, неизвестный невидимый; стоило повернуть голову, как причудливое ощущение исчезло бы без следа. Грэй знал это. Но он не погасил воображения, а прислушался.
Беззвучный голос выкрикнул несколько отрывистых фраз, непонятных, как малайский язык; раздался шум как бы долгих обвалов; эхо и мрачный ветер наполнили библиотеку. Все это Грэй слышал внутри себя. Он осмотрелся: мгновенно вставшая тишина рассеяла звучную паутину фантазии; связь с бурей исчезла. Грэй несколько раз приходил смотреть эту картину. Она стала для него тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя. В маленьком мальчике постепенно укладывалось огромное море. Он сжился с ним, роясь в библиотеке, выискивая и жадно читая те книги, за золотой дверью которых открывалось синее сияние океана. Там, сея за кормой пену, двигались корабли. Часть их теряла паруса, мачты и, захлебываясь волной, опускалась в тьму пучин, где мелькают фосфорические глаза рыб.
Другие, схваченные бурунами, бились о рифы; утихающее волнение грозно шатало корпус; обезлюдевший корабль с порванными снастями переживал долгую агонию, пока новый шторм не разносил его в щепки. Третьи благополучно грузились в одном порту и выгружались в другом; экипаж, сидя за трактирным столом, воспевал плавание и любовно пил водку. Были там еще корабли-пираты, с черным флагом и страшной, размахивающей ножами командой; корабли-призраки, сияющие мертвенным светом синего озарения; военные корабли с солдатами, пушками и музыкой; корабли научных экспедиций, высматривающие вулканы, растения и животных; корабли с мрачной тайной и бунтами; корабли открытий и корабли приключений. В этом мире, естественно, возвышалась над всем фигура капитана. Он был судьбой, душой и разумом корабля. Его характер определял досуга и работу команды. Сама команда подбиралась им лично и во многом отвечала его наклонностям. Он знал привычки и семейные дела каждого человека. Он обладал в глазах подчиненных магическим знанием, благодаря которому уверенно шел, скажем, из Лиссабона в Шанхай, по необозримым пространствам.
Он отражал бурю противодействием системы сложных усилий, убивая панику короткими приказаниями; плавал и останавливался, где хотел; распоряжался отплытием и нагрузкой, ремонтом и отдыхом; большую и разумнейшую власть в живом деле, полном непрерывного движения, трудно было представить. Эта власть замкнутостью и полнотой равнялась власти Орфея. Такое представление о капитане, такой образ и такая истинная действительность его положения заняли, по праву душевных событий, главное место в блистающем сознании Грэя. Никакая профессия, кроме этой, не могла бы так удачно сплавить в одно целое все сокровища жизни, сохранив неприкосновенным тончайший узор каждого отдельного счастья. Опасность, риск, власть природы, свет далекой страны, чудесная неизвестность, мелькающая любовь, цветущая свиданием и разлукой; увлекательное кипение встреч, лиц, событий; безмерное разнообразие жизни, между тем как высоко в небе то Южный Крест, то Медведица, и все материки — в зорких глазах, хотя твоя каюта полна непокидающей родины с ее книгами, картинами, письмами и сухими цветами, обвитыми шелковистым локоном в замшевой ладанке на твердой груди. Осенью, на пятнадцатом году жизни, Артур Грэй тайно покинул дом и проник за золотые ворота моря. Вскорости из порта Дубельт вышла в Марсель шхуна «Ансельм», увозя юнгу с маленькими руками и внешностью переодетой девочки. Этот юнга был Грэй, обладатель изящного саквояжа, тонких, как перчатка, лакированных сапожков и батистового белья с вытканными коронами. В течение года, пока «Ансельм» посещал Францию, Америку и Испанию, Грэй промотал часть своего имущества на пирожном, отдавая этим дань прошлому, а остальную часть — для настоящего и будущего — проиграл в карты.
Он хотел быть «дьявольским» моряком. Он, задыхаясь, пил водку, а на купаньи, с замирающим сердцем, прыгал в воду головой вниз с двухсаженной высоты. По-немногу он потерял все, кроме главного — своей странной летящей души; он потерял слабость, став широк костью и крепок мускулами, бледность заменил темным загаром, изысканную беспечность движений отдал за уверенную меткость работающей руки, а в его думающих глазах отразился блеск, как у человека, смотрящего на огонь. И его речь, утратив неравномерную, надменно застенчивую текучесть, стала краткой и точной, как удар чайки в струю за трепетным серебром рыб. Капитан «Ансельма» был добрый человек, но суровый моряк, взявший мальчика из некоего злорадства. В отчаянном желании Грэя он видел лишь эксцентрическую прихоть и заранее торжествовал, представляя, как месяца через два Грэй скажет ему, избегая смотреть в глаза: — «Капитан Гоп, я ободрал локти, ползая по снастям; у меня болят бока и спина, пальцы не разгибаются, голова трещит, а ноги трясутся. Все эти мокрые канаты в два пуда на весу рук; все эти леера, ванты, брашпили, тросы, стеньги и саллинги созданы на мучение моему нежному телу. Я хочу к маме». Выслушав мысленно такое заявление, капитан Гоп держал, мысленно же, следующую речь: — «Отправляйтесь куда хотите, мой птенчик.
Если к вашим чувствительным крылышкам пристала смола, вы можете отмыть ее дома одеколоном «Роза-Мимоза». Этот выдуманный Гопом одеколон более всего радовал капитана и, закончив воображенную отповедь, он вслух повторял: — Да. Ступайте к «Розе-Мимозе». Между тем внушительный диалог приходил на ум капитану все реже и реже, так как Грэй шел к цели с стиснутыми зубами и побледневшим лицом. Он выносил беспокойный труд с решительным напряжением воли, чувствуя, что ему становится все легче и легче по мере того, как суровый корабль вламывался в его организм, а неумение заменялось привычкой. Случалось, что петлей якорной цепи его сшибало с ног, ударяя о палубу, что непридержанный у кнека канат вырывался из рук, сдирая с ладоней кожу, что ветер бил его по лицу мокрым углом паруса с вшитым в него железным кольцом, и, короче сказать, вся работа являлась пыткой, требующей пристального внимания, но, как ни тяжело он дышал, с трудом разгибая спину, улыбка презрения не оставляла его лица. Он молча сносил насмешки, издевательства и неизбежную брань, до тех пор пока не стал в новой сфере «своим», но с этого времени неизменно отвечал боксом на всякое оскорбление. Однажды капитан Гоп, увидев, как он мастерски вяжет на рею парус, сказал себе: «Победа на твоей стороне, плут». Когда Грэй спустился на палубу, Гоп вызвал его в каюту и, раскрыв истрепанную книгу, сказал: — Слушай внимательно!
Брось курить! Начинается отделка щенка под капитана. И он стал читать — вернее, говорить и кричать — по книге древние слова моря. Это был первый урок Грэя. В течение года он познакомился с навигацией, практикой, кораблестроением, морским правом, лоцией и бухгалтерией. Капитан Гоп подавал ему руку и говорил: «Мы». В Ванкувере Грэя поймало письмо матери, полное слез и страха. Он ответил: «Я знаю. Но если бы ты видела, как я; посмотри моими глазами.
Если бы ты слышала, как я: приложи к уху раковину: в ней шум вечной волны; если бы ты любила, как я — в твоем письме я нашел бы, кроме любви и чека, — улыбку…» И он продолжал плавать, пока «Ансельм» не прибыл с грузом в Дубельт, откуда, пользуясь остановкой, двадцатилетний Грэй отправился навестить замок. Все было то же кругом; так же нерушимо в подробностях и в общем впечатлении, как пять лет назад, лишь гуще стала листва молодых вязов; ее узор на фасаде здания сдвинулся и разросся. Слуги, сбежавшиеся к нему, обрадовались, встрепенулись и замерли в той же почтительности, с какой, как бы не далее как вчера, встречали этого Грэя. Ему сказали, где мать; он прошел в высокое помещение и, тихо прикрыв дверь, неслышно остановился, смотря на поседевшую женщину в черном платье. Она стояла перед распятием: ее страстный шепот был звучен, как полное биение сердца. Затем было сказано: — «и мальчику моему…» Тогда он сказал: — «Я …» Но больше не мог ничего выговорить. Мать обернулась. Она похудела: в надменности ее тонкого лица светилось новое выражение, подобное возвращенной юности. Она стремительно подошла к сыну; короткий грудной смех, сдержанное восклицание и слезы в глазах — вот все.
Но в эту минуту она жила сильнее и лучше, чем за всю жизнь. Он выслушал о смерти отца, затем рассказал о себе. Она внимала без упреков и возражений, но про себя — во всем, что он утверждал, как истину своей жизни, — видела лишь игрушки, которыми забавляется ее мальчик. Такими игрушками были материки, океаны и корабли. Грэй пробыл в замке семь дней; на восьмой день, взяв крупную сумму денег, он вернулся в Дубельт и сказал капитану Гопу: «Благодарю. Вы были добрым товарищем. Прощай же, старший товарищ, — здесь он закрепил истинное значение этого слова жутким, как тиски, рукопожатием, — теперь я буду плавать отдельно, на собственном корабле». Гоп вспыхнул, плюнул, вырвал руку и пошел прочь, но Грэй, догнав, обнял его. И они уселись в гостинице, все вместе, двадцать четыре человека с командой, и пили, и кричали, и пели, и выпили и съели все, что было на буфете и в кухне.
Прошло еще мало времени, и в порте Дубельт вечерняя звезда сверкнула над черной линией новой мачты. То был «Секрет», купленный Грэем; трехмачтовый галиот в двести шестьдесят тонн. Так, капитаном и собственником корабля Артур Грэй плавал еще четыре года, пока судьба не привела его в Лисс. Но он уже навсегда запомнил тот короткий грудной смех, полный сердечной музыки, каким встретили его дома, и раза два в год посещал замок, оставляя женщине с серебряными волосами нетвердую уверенность в том, что такой большой мальчик, пожалуй, справится с своими игрушками. Рассвет Струя пены, отбрасываемая кормой корабля Грэя «Секрет», прошла через океан белой чертой и погасла в блеске вечерних огней Лисса. Корабль встал на рейде недалеко от маяка. Десять дней «Секрет» выгружал чесучу, кофе и чай, одиннадцатый день команда провела на берегу, в отдыхе и винных парах; на двенадцатый день Грэй глухо затосковал, без всякой причины, не понимая тоски. Еще утром, едва проснувшись, он уже почувствовал, что этот день начался в черных лучах. Он мрачно оделся, неохотно позавтракал, забыл прочитать газету и долго курил, погруженный в невыразимый мир бесцельного напряжения; среди смутно возникающих слов бродили непризнанные желания, взаимно уничтожая себя равным усилием.
Тогда он занялся делом. В сопровождении боцмана Грэй осмотрел корабль, велел подтянуть ванты, ослабить штуртрос, почистить клюзы, переменить кливер, просмолить палубу, вычистить компас, открыть, проветрить и вымести трюм. Но дело не развлекало Грэя. Полный тревожного внимания к тоскливости дня, он прожил его раздражительно и печально: его как бы позвал кто-то, но он забыл, кто и куда. Под вечер он уселся в каюте, взял книгу и долго возражал автору, делая на полях заметки парадоксального свойства. Некоторое время его забавляла эта игра, эта беседа с властвующим из гроба мертвым. Затем, взяв трубку, он утонул в синем дыме, живя среди призрачных арабесок, возникающих в его зыбких слоях. Табак страшно могуч; как масло, вылитое в скачущий разрыв волн, смиряет их бешенство, так и табак: смягчая раздражение чувств, он сводит их несколькими тонами ниже; они звучат плавнее и музыкальнее. Поэтому тоска Грэя, утратив наконец после трех трубок наступательное значение, перешла в задумчивую рассеянность.
Такое состояние длилось еще около часа; когда исчез душевный туман, Грэй очнулся, захотел движения и вышел на палубу. Была полная ночь; за бортом в сне черной воды дремали звезды и огни мачтовых фонарей. Теплый, как щека, воздух пахнул морем. Грэй, поднял голову, прищурился на золотой уголь звезды; мгновенно через умопомрачительность миль проникла в его зрачки огненная игла далекой планеты. Глухой шум вечернего города достигал слуха из глубины залива; иногда с ветром по чуткой воде влетала береговая фраза, сказанная как бы на палубе; ясно прозвучав, она гасла в скрипе снастей; на баке вспыхнула спичка, осветив пальцы, круглые глаза и усы. Грэй свистнул; огонь трубки двинулся и поплыл к нему; скоро капитан увидел во тьме руки и лицо вахтенного. Пусть возьмет удочки. Он спустился в шлюп, где ждал минут десять. Летика, проворный, жуликоватый парень, загремев о борт веслами, подал их Грэю; затем спустился сам, наладил уключины и сунул мешок с провизией в корму шлюпа.
Грэй сел к рулю. Капитан молчал. Матрос знал, что в это молчание нельзя вставлять слова, и поэтому, замолчав сам, стал сильно грести. Грэй взял направление к открытому морю, затем стал держаться левого берега. Ему было все равно, куда плыть. Руль глухо журчал; звякали и плескали весла, все остальное было морем и тишиной. В течение дня человек внимает такому множеству мыслей, впечатлений, речей и слов, что все это составило бы не одну толстую книгу. Лицо дня приобретает определенное выражение, но Грэй сегодня тщетно вглядывался в это лицо. В его смутных чертах светилось одно из тех чувств, каких много, но которым не дано имени.
Как их ни называть, они останутся навсегда вне слов и даже понятий, подобные внушению аромата. Во власти такого чувства был теперь Грэй; он мог бы, правда, сказать: — «Я жду, я вижу, я скоро узнаю …», — но даже эти слова равнялись не большему, чем отдельные чертежи в отношении архитектурного замысла. В этих веяниях была еще сила светлого возбуждения. Там, где они плыли, слева волнистым сгущением тьмы проступал берег. Над красным стеклом окон носились искры дымовых труб; это была Каперна. Грэй слышал перебранку и лай. Огни деревни напоминали печную дверцу, прогоревшую дырочками, сквозь которые виден пылающий уголь. Направо был океан, явственный, как присутствие спящего человека. Миновав Каперну, Грэй повернул к берегу.
Здесь тихо прибивало водой; засветив фонарь, он увидел ямы обрыва и его верхние, нависшие выступы; это место ему понравилось. Матрос неопределенно хмыкнул. Загвоздистый капитан. Впрочем, люблю его. Забив весло в ил, он привязал к нему лодку, и оба поднялись вверх, карабкаясь по выскакивающим из-под колен и локтей камням. От обрыва тянулась чаща. Раздался стук топора, ссекающего сухой ствол; повалив дерево, Летика развел костер на обрыве. Двинулись тени и отраженное водой пламя; в отступившем мраке высветились трава и ветви; над костром, перевитый дымом, сверкая, дрожал воздух. Грэй сел у костра.
Кстати, ты взял не хинную, а имбирную. Только было темно, а я торопился. Имбирь, понимаете, ожесточает человека. Когда мне нужно подраться, я пью имбирную. Пока капитан ел и пил, матрос искоса посматривал на него, затем, не удержавшись, сказал: — Правда ли, капитан, что говорят, будто бы родом вы из знатного семейства? Бери удочку и лови, если хочешь. Не знаю. Может быть. Но… потом.
Летика размотал удочку, приговаривая стихами, на что был мастер, к великому восхищению команды: — Из шнурка и деревяшки я изладил длинный хлыст и, крючок к нему приделав, испустил протяжный свист. Наконец, он ушел с пением: — Ночь тиха, прекрасна водка, трепещите, осетры, хлопнись в обморок, селедка, — удит Летика с горы! Грэй лег у костра, смотря на отражавшую огонь воду. Он думал, но без участия воли; в этом состоянии мысль, рассеянно удерживая окружающее, смутно видит его; она мчится, подобно коню в тесной толпе, давя, расталкивая и останавливая; пустота, смятение и задержка попеременно сопутствуют ей. Она бродит в душе вещей; от яркого волнения спешит к тайным намекам; кружится по земле и небу, жизненно беседует с воображенными лицами, гасит и украшает воспоминания. В облачном движении этом все живо и выпукло и все бессвязно, как бред. И часто улыбается отдыхающее сознание, видя, например, как в размышление о судьбе вдруг жалует гостем образ совершенно неподходящий: какой-нибудь прутик, сломанный два года назад. Так думал у костра Грэй, но был «где-то» — не здесь. Локоть, которым он опирался, поддерживая рукой голову, просырел и затек.
Бледно светились звезды, мрак усилился напряжением, предшествующим рассвету. Капитан стал засыпать, но не замечал этого. Ему захотелось выпить, и он потянулся к мешку, развязывая его уже во сне. Затем ему перестало сниться; следующие два часа были для Грэя не долее тех секунд, в течение которых он склонился головой на руки. За это время Летика появлялся у костра дважды, курил и засматривал из любопытства в рот пойманным рыбам — что там? Но там, само собой, ничего не было. Проснувшись, Грэй на мгновение забыл, как попал в эти места. С изумлением видел он счастливый блеск утра, обрыв берега среди этих ветвей и пылающую синюю даль; над горизонтом, но в то же время и над его ногами висели листья орешника. Внизу обрыва — с впечатлением, что под самой спиной Грэя — шипел тихий прибой.
Мелькнув с листа, капля росы растеклась по сонному лицу холодным шлепком. Он встал. Везде торжествовал свет. Остывшие головни костра цеплялись за жизнь тонкой струёй дыма. Его запах придавал удовольствию дышать воздухом лесной зелени дикую прелесть. Летики не было; он увлекся; он, вспотев, удил с увлечением азартного игрока. Грэй вышел из чащи в кустарник, разбросанный по скату холма. Дымилась и горела трава; влажные цветы выглядели как дети, насильно умытые холодной водой. Зеленый мир дышал бесчисленностью крошечных ртов, мешая проходить Грэю среди своей ликующей тесноты.
Капитан выбрался на открытое место, заросшее пестрой травой, и увидел здесь спящую молодую девушку. Он тихо отвел рукой ветку и остановился с чувством опасной находки. Не далее как в пяти шагах, свернувшись, подобрав одну ножку и вытянув другую, лежала головой на уютно подвернутых руках утомившаяся Ассоль. Ее волосы сдвинулись в беспорядке; у шеи расстегнулась пуговица, открыв белую ямку; раскинувшаяся юбка обнажала колени; ресницы спали на щеке, в тени нежного, выпуклого виска, полузакрытого темной прядью; мизинец правой руки, бывшей под головой, пригибался к затылку. Грэй присел на корточки, заглядывая девушке в лицо снизу и не подозревая, что напоминает собой фавна с картины Арнольда Беклина. Быть может, при других обстоятельствах эта девушка была бы замечена им только глазами, но тут он иначе увидел ее. Все стронулось, все усмехнулось в нем. Разумеется, он не знал ни ее, ни ее имени, ни, тем более, почему она уснула на берегу, но был этим очень доволен. Он любил картины без объяснений и подписей.
Впечатление такой картины несравненно сильнее; ее содержание, не связанное словами, становится безграничным, утверждая все догадки и мысли.
Но стоит ли отказываться от своих принципов во имя мнения большинства? Алые паруса. Рассказы Александр Грин Твердый переплет «Алые паруса» убеждают юных читателей: что бы ни происходило и как бы тяжело вам ни было, не предавайте себя. Верность собственным идеалам рано или поздно приведет вас к счастью. Ассоль многие годы была посмешищем для соседей. Казалось бы, что, кроме сочувствия и смеха, могут вызвать попытки скрыться от реальности в фантазиях? Финал повести хорошо известен каждому, ведь именно мечты девушки позволили ей обрести то, к чему она стремилась так долго. Настоящая любовь существует Способная принимать разные формы, она рано или поздно случается в жизни каждого человека.
И история о девушке Ассоль, которая дождалась своего Грэя, — яркое тому подтверждение. Повесть Александра Грина может стать настоящим утешением в трудную минуту для тех, кто отчаялся встретить свою вторую половинку. Именно в подростковом возрасте грустные мысли посещают человека довольно часто.
Я раскрываю его на любой странице. Так весной протирают окна в доме. Все становится светлым, ярким, все снова таинственно волнует, как в детстве». А для меня алый парус навеки стал символом надежды и веры в мечту и счастье! Надеюсь и вы, дорогие читатели Букли, разделяете наши с Д. Граниным и В. Кетлинской мнения относительно этой прекрасной сказки и ее создателя!!!
Фото prosodia. Самое интересное в истории создания "Алых парусов" — историческое время. Значительная часть работы над текстом пришлась на суровые и кровавые революционные годы. При этом в повести Грин сознательно исключает политический подтекст, и даже алый цвет не имеет у него ни одной точки соприкосновения с известной идеологией. Вспомним сюжет "Алых парусов". Феерия начинается историей о девочке Ассоль, которая потеряла мать, будучи младенцем. Ассоль жила в деревне со своим отцом — моряком Лонгреном. Отец, замкнутый и уединенный человек, после отставки стал делать и продавать игрушки — маленькие модели кораблей. Селяне не уважали бывшего моряка, особенно после того, как во время жестокого шторма местного лавочника и трактирщика Меннерса унесло в лодке далеко в море. Единственным свидетелем этого оказался Лонгрен. Он спокойно курил трубку, наблюдая, как Меннерс просит о спасении. Когда стало ясно, что Меннерсу не спастись, моряк прокричал ему, что вот так же и его Мэри просила о помощи, но не получила ее. Истощенного лавочника подобрал пароход. И Меннерс рассказал перед смертью о том, что его погубил моряк. Однако он не стал упоминать о том, как пять лет назад жена Лонгрена обратилась к нему с просьбой дать немного денег взаймы, когда её муж долго не возвращался с плавания. Меннерс отказал, и это привело к гибели женщины. Известие о демонстративном бездействии Лонгрена поразило жителей села. Недоброжелательность перешла в ненависть к моряку и его ни в чем не повинной дочери. Однажды отец отправил Ассоль в город с новыми игрушками, среди которых была миниатюрная яхта с красными шелковыми парусами. Девочка опустила кораблик в ручей. Поток захватил игрушечное судно и унес его в устье. Ассоль побежала корабликом и увидела незнакомца.
Отзыв на книгу "Алые паруса"
| Алые паруса. Александр Грин. ТриМаг и Эксмо | И «Алые паруса» Александра Грина как нельзя лучше подойдут в их качестве. |
| А. ГРИН «АЛЫЕ ПАРУСА». Аудиокнига. Читает Александр Белый | Одним из самых известных произведений Александра Грина является повесть-притча «Алые паруса». |
| Отзывы на книгу: Алые паруса (Грин Александр Степанович); Эксмо, 2015 | Отзывы читателей о книге Александр Грин "Алые паруса". |
| «Алые паруса»: краткое содержание и анализ | Рецензии на книгу «Алые паруса» Александр Грин. |
| «Алые паруса» читательский дневник | Читайте лучшие рецензии и отзывы читателей ЛитРес на книгу «Алые паруса» Александра Грина. |
Рецензии на книгу «Алые паруса» Александр Грин
произведение, к которому нужно вернуться в более осознанном возрасте, чтобы снова проникнуться надеждой, мечтой, счастьем, теплом. Грин Александр Степанович в форматах fb2, rtf, epub, pdf, txt или читать онлайн. Написано множество произведений про мечту, но самым известным является роман «Алые паруса» Александра Грина. И Александр Грин «Алых парусов», литератор со вроде бы давно сложившейся репутацией, — не тот Александр Грин, что написал «Зурбаганского стрелка», «Дьявола оранжевых вод». В 1922 году Александр Грин завершил написание повести-феерии "Алые паруса". Александр Грин Алые паруса Год: 2007 Издатель: Астрель, АСТ.
Алые паруса Александр Грин книга
На сайте CMP24 вы можете почитать отзывы на книгу «Алые паруса (Александр Грин)» [SKU1749347]; Автор(ы):Александр Грин; Серия:Шедевры мировой классики; Раздел:Классическая русская литература; Издатель:Эксмо, Редакция 1; ISBN. Повести Александра Грина «Алые паруса» 100 лет: почему прототип Ассоль получила 10 лет лагерей и умерла в нищете Александр и Нина Грин. А «Алые Паруса» — эту пленительную и сказочную книгу Грин обдумывал и начал писать в Петрограде 1920 года, когда «после сыпняка он бродил по обледенелому городу и искал каждую ночь нового ночлега у случайных, полузнакомых людей».
Книга vs Фильм. Александр Грин «Алые паруса».
| «Алые паруса» Александр Грин: рецензии на книгу | сказочный роман, несмотря на то, что в этой истории нет ни тени художественного вымысла, все события здесь реальны и близки к действительности. |
| Мои любимые Книги и Творенья. #11. Книга Александра Грина "Алые Паруса" | Главная» Книги» Художественная литература» Отзывы Алые паруса, Александр Грин. |
| Александр Грин — романтика ненависти. Почему «Алые паруса» считали неудачей | Аргументы и Факты | Повесть «Алые паруса» Александра Грина не случайно была переведена на множество иностранных языков – она понятна людям любых наций. |
| Отзыв на книгу "Алые паруса" | в рейтинге книг на |
Грин А.С. "Алые паруса" — Отзывы от реальных покупателей
Повесть рассказывает историю о девочке Ассоль и ее отце-моряке в отставке. Он делает игрушки, чтобы заработать себе и маленькой дочери на жизнь. Однажды в лесу, во время «погони» за уплывшей игрушечной яхтой, Ассоль встречает старика — собирателя песен, легенд, преданий и сказок. Он предсказывает ей, что когда она вырастет, к ней однажды приплывёт принц на корабле с алыми парусами. Ассоль поверила старику и стала ждать принца.
Режиссёр-постановщик — О.
Луцива Кокшетау, Казахстан. Мюзикл «Алые паруса» на музыку Максима Дунаевского на сцене театра «Русская песня». Режиссёр-постановщик — Светлана Горшкова. Премьера 13 февраля 2015 г. Мюзикл «Алые паруса» на музыку Максима Дунаевского в Театре для детей и молодёжи «свободное пространство» г.
Режиссёр-постановщик — Александр Михайлов. Мюзикл «Алые паруса» на музыку Максима Дунаевского на сцене Ивановского музыкального театра г. Иваново по мотивам либретто Михаила Бартенева и Андрея Усачёва. Режиссёр — А. Лободаев, дирижёр — Д.
Щудров, художник — засл. Новожилова, балетмейстер — В. Лисовская, хормейстер — Я. Премьера мюзикла состоялась 22 апреля 2016 года. Музыкальная феерия в Краснодарском академическом театре драмы имени Горького.
Постановщик — Алла Решетникова. Ассоль» по пьесе Павла Морозова в Государственном академическом русском театре драмы им. Горького [25]. Астана, Казахстан. Музыкальный спектакль Алтайского театра музыкальной комедии.
Композитор — Максим Дунаевский. Постановщик — Константин Яковлев. Спектакль «Таптал долгунугар уйдаран» Ассоль. Алые паруса по пьесе Павла Морозова в Саха академическом театре им.
Режиссёр-постановщик — Светлана Горшкова. Премьера 13 февраля 2015 г. Мюзикл «Алые паруса» на музыку Максима Дунаевского в Театре для детей и молодёжи «свободное пространство» г. Режиссёр-постановщик — Александр Михайлов. Мюзикл «Алые паруса» на музыку Максима Дунаевского на сцене Ивановского музыкального театра г. Иваново по мотивам либретто Михаила Бартенева и Андрея Усачёва. Режиссёр — А. Лободаев, дирижёр — Д. Щудров, художник — засл. Новожилова, балетмейстер — В. Лисовская, хормейстер — Я. Премьера мюзикла состоялась 22 апреля 2016 года. Музыкальная феерия в Краснодарском академическом театре драмы имени Горького. Постановщик — Алла Решетникова. Ассоль» по пьесе Павла Морозова в Государственном академическом русском театре драмы им. Горького [25]. Астана, Казахстан. Музыкальный спектакль Алтайского театра музыкальной комедии. Композитор — Максим Дунаевский. Постановщик — Константин Яковлев. Спектакль «Таптал долгунугар уйдаран» Ассоль. Алые паруса по пьесе Павла Морозова в Саха академическом театре им. Постановщик — Сергей Потапов. Пластическая феерия в Херсонском музыкально-драматическом театре им. Либретто и постановка — Александр Бельский.
Он стал изредка брать её с собой в город, а затем посылать даже одну. Однажды в середине такого путешествия к городу девочка присела у дороги съесть кусок пирога. З Однажды в середине такого путешествия к городу девочка присела у дороги съесть кусок пирога. Смысл высказывания известного лингвиста я понимаю так: знание грамматики языка помогает людям правильно использовать всё её средства для выражения собственных мыслей и чувств. Приведём примеры из текста А. Грина, подтверждающие эти мысли. Так, например, в 39 предложений Эгль сам даёт себе характеристику: «Потому что я — самый главный волшебник». С этой целью используется следующее построение высказывания: подлежащее выражено личным местоимением, а сказуемое — существительным. Важно, что между главными членами предложения ставится тире, благодаря которому логическое ударение падает на слово «я». Так, грамматические средства помогает лучше понять героя А. С помощью знаков препинания также можно выразить чувства персонажей.
алые паруса личное мнение о произведении отношение к прочитанному
Алые паруса в исполнении Миядзаки возможно станут очень красивой и впечатляющей по картинкой, но их многогранность и глубина поблекнут. Я считаю, что книгу "Алые паруса" Александра Грина стоит прочитать, особенно девочкам. В 1922 году Александр Грин завершил написание повести-феерии "Алые паруса". Те же «Алые паруса», принесшие Грину ураганную славу и большие деньги, вышли отдельной книгой в 1923 году. «Алые паруса» — книга, замысел которой Александр Грин вынашивал почти пять лет.
Рецензия на роман А. Грина Алые паруса
Они родились в разных городах, у них разные социальные статусы, но повесть эта — феерия, притча, поучительная и немножко сказочная, а потому такие разные, герои должны обязательно встретиться, что произойдёт по воле случая, а может быть из-за других персонажей. Например, отец Ассоль, старый моряк Лонгрен, воспитал дочь искренней и доброй, поэтому она так легко поверила в судьбу, предсказанную ей Эглем, собирателем сказок и легенд. Она, сама во всём и во всех видящая добро, не понимает, почему и как люди могут злиться и не любить друг друга. Её душа чиста, именно поэтому Грей не смог устоять перед её нежной красотой при первой встрече. Как говорится, никогда не выпадает второй оказии создать первое впечатление, именно поэтому никто уже не смог убедить Грэя в странностях Ассоль: ни зловредный Хин Меннерс, вечно ворчащий по делу и без, ни циничные, приземлённые жители Каперны, для которых сказка об алых парусах была лишь ещё одной возможностью посмеяться над мечтательной девушкой. Сюжет охватывает примерно два десятилетия — с момента рождения Ассоль и до приезда Грэя в Лис. Являясь дочерью бывшего моряка, а ныне мастера деревянных моделей кораблей, Ассоль с детства мечтает о том, как за ней придёт принц на корабле с алыми парусами, из-за этого весь городок над ней смеётся. Девочка же, простодушная и искренняя по своей натуре, ни на кого не держит зла, не сердится и не обижается. Так и остаётся она прекрасной до момента достопамятной встречи.
На берегу она встретила незнакомого старика, который поймал кораблик. Это был собиратель песен и сказок. Ему понравилась Ассоль, и он тут же сочинил историю о том, что однажды большой белый корабль с алыми парусами приплывет в эти края и принц с этого корабля заберет ее в свою чудесную страну. Девочка поверила в эту сказку, а отец, узнав про это происшествие, не стал ее разубеждать, думая, что Ассоль со временем забудет о корабле с алыми парусами. Но девочка продолжала помнить о предсказании старого сказочника. Вскоре жители деревни случайно узнали об истории. Они стали часто дразнить девочку, крича, что на горизонте показались алые паруса. Со временем о девочке стали думать, что она не в своем уме и называли ее «Корабельная Ассоль». Прошло семь лет. Ассоль выросла, она уже сама делала игрушки и модели кораблей, но продажи шли плохо. Рукодельные игрушки уже не могли конкурировать с блестящими фабричными изделиями. В доме Ассоль и ее отца поселилась бедность. Однажды вечером она гуляла недалеко от берега моря и там незаметно уснула. А утром капитан одного корабля, по имени Грэй, отдыхавший в этих местах, наткнулся на спящую Ассоль, и был настолько поражен ее красотой, что в порыве восхищения снял с руки старинное кольцо и надел его девушке на палец.
Ну, наверное, зависит от мировоззрения человека: кто кому и чем нравится.... Может быть, кому-то такие люди, о которых Гоголь рассказал, рассматривая их типы в образе Манилова, и интересны... Лично мне они не буду пускаться в рассуждения: характер этого героя мне как-то поднадоело разбирать на уроках литературы... За комментарий! С уважением, Надежда. Всех благ. Интересный у Вас диспут с Миланой! Решила присоединится! Читать не могу! Про убийцу!
В течение многих лет она сносила насмешки и издёвки, но не сломалась, не пошла на поводу у толпы, а продолжала верить в свою мечту. Большой удачей стала для неё встреча с Артуром Грэем — человеком такого же склада ума, как и она. Будучи родственными душами — страстными мечтателями и романтиками — они наверняка обрели счастье в личной жизни. Главная мысль Если всем сердцем верить в чудо, оно обязательно произойдет. Авторские афоризмы «…Но есть не меньшие чудеса: улыбка, веселье, прощение, и — вовремя сказанное, нужное слово. Владеть этим — значит владеть всем…» «…Теперь дети не играют, а учатся. Они всё учатся, учатся и никогда не начнут жить. Всё это так, а жаль, право, жаль…» «…Счастье сидело в ней пушистым котёнком…» «…Она стала для него тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя…» «…Она умела и любила читать, но и в книге читала преимущественно между строк, как жила…» «…В маленьком мальчике постепенно укладывалось огромное море…» Толкование непонятных слов Ревостишия — определения данного слова в обычных словарях нет. Возможно, это слово выдумано самим автором, подчеркивает, что матросы своими грубыми голосами не пели песни, а ревели.
Сочинения к варианту №36 ОГЭ-2023 по русскому языку
«Алые паруса» – трогательное, романтическое произведение о возвышенной, всепобеждающей мечте, дающей силы жить и верить в лучшее. Сочинение-отзыв на книгу "Алые паруса", написанное в юбилейный для книги 2017 год (95 лет со дня выхода в свет). Александр Грин хочет, чтобы мы на время погрузились в иной мир, где сбываются все наши мечты. Недавно я прочитала книгу «Алые паруса». Эту повесть написал Александр Грин, который прожил довольно тяжелую жизнь. это книга, которую я прочитал с большим удовольствием. Обсуждаем «Алые паруса» Александра Грина.