автор 158 книг.
Эпистолярное наследие Шоу
Бернард Шоу верил в гениальность каждого человека, в способности любого человека создавать что-то прекрасное, ценное, нужное. Джордж Бернард Шоу – английский драматург ирландского происхождения, один из основоположников «драмы идей», писатель, эссеист, один из реформаторов театрального искусства XX ст., после Шекспира второй в рейтинге популярности автор пьес в английском. Читать книги автора Бернард Шоу, онлайн бесплатно можно без регистрации на сайте.
Книги и аудиокниги автора: Бернард Шоу
Никаких следов кладбища не было и в помине, возле меня возвышалась могила Адского Билли, одинокая, как и прежде, а рядом — тачка и заступ. Я обернулся к реке. На том берегу лежало кладбище, окруженное глинобитной стеной с проломами, и ясно виднелась могила монахинь-урсулинок. Ветерок шевелил лоскуты на кусте боярышника. А вон и полуразрушенная часовня. Ни один камень не выпал из ее древних стен, и ничто не показывало, что она стоит на земле менее прочно, чем холмы по-соседству. Я поглядел на могилу рядом со мной и от души посочувствовал бедному Уолфу Тону Фицджеральду, которого так невзлюбили святые праведники.
Хотя все случилось в точности как я рассчитал, я все же не мог отделаться от невольного изумления. Но птицы уже щебетали, где-то кричал петух. Мой хозяин любил вставать спозаранку. Забрав заступ и тачку, я поспешил домой, чтобы спрятать их снова в хлеву. Потом, осторожно ступая, я прошел к себе в комнату, сменил сорочку, переобулся, надел пальто и цилиндр. У меня снова был цивилизованный вид.
Я вышел из дому, освежил лицо холодной водой, бросил прощальный взгляд на кладбище и зашагал в Уиклоу, откуда первый же поезд увез меня в Дублин. Через несколько месяцев, в Каире, я получил по почте пачку ирландских газет и вырезанную передовую статью из «Таймса», посвященную чуду. Отец Хики понес достойную кару за свое негостепрпимство. Комиссия, прибывшая в Фор-Майл-Уотер вслед за моим отъездом, нашла кладбище на том же самом месте, где оно стояло всегда. Растерявшийся отец Хики пытался представить комиссии какие-то объяснения, приведшие лишь к тому, что все чудо было тут же объявлено грубой мистификацией. Комментируя эти события и приводя другие примеры бессовестности церковников, газета писала: «Мы рады сообщить читателям, что преподобный Хики смещен церковным начальством с поста приходского священника в Фор-Майл-Уотер.
Прискорбно, однако, что сторонники мистера Хики умудрились собрать двести подписей под абсурдной петицией, где утверждается, что священник был прав». Пьесу, как обычно, я написал сам, — это была сказка в трех действиях и ее сюжет строился на том, что герой, молодой персидский принц, владел волшебньш рогом. Мои произведения настолько хорошо известны, что вряд ли есть необходимость подробно рассказывать содержание сказки. Следует только напомнить читателю, что в центральной сцене второго акта праздник нарушается звуками рога, доносящимися из недр магнитной горы, куда принца заточила злая фея. Изобразить звуки рога должен был музыкант, игравший на корнет-а-пистоне в оркестре моего полка; мы условились, что он будет находиться не на сцене, а внизу, в холле, чтобы создать необходимое впечатление, будто звуки доносятся очень издалека. Нечер начался замечательно.
Конечно, мои гости испытали вполне естественное разочарование, узнав, что я сам не играю в спектакле, но охотно простили меня, когда я извинился и в свое оправдание сослался на то, что мне приходится выполнять двойные обязанности — хозяина и режиссера. Лучшее место в зрительном зале занимала красавица Линда Фицнайтингейл. Соседним стулом, который я предназначал для себя, весьма бесцеремонно завладел Порчерлестер из двенадцатого пехотного полка, довольно милый молодой человек, наделенный некоторыми музыкальными способностями и сладеньким баритоном, который он имеет слабость выдавать за тенор. Любовь Линды к музыке граничит с фанатизмом, поэтому благодаря своему единственному достоинству Порчерлестер имел в ее глазах преимущество перед более солидными и зрелыми мужчинами. Я твердо решил прервать их беседу, как только освобожусь. Но это случилось не так скоро, ибо в дни домашних спектаклей я взял себе за правило лично проверять, все ли необходимое находится под рукой и на своем месте.
Наконец мисс Ватерлоо, игравшая роль героини, пожаловалась, что моя беготня действует ей на нервы, и попросила меня пойти в зал отдохнуть. Я охотно подчинился и поспешил к Линде. При моем появлении Порчерлестер встал и произнес: — Я заглянул бы за кулисы, если, разумеется, туда пускают посторонних. Малейшая перестановка… — Хорошо-хорошо, — перебил он меня. Я буду все время держать руки в карманах. Ну, а как продвигаются ваши музыкальные занятия?
Ах, полковник Грин, вы знаете Серенаду Шуберта? Ди-дли-ди-дам, дии-ди-дли-ди-дам, дии-дам, дии-дли-ди-ди-ди — кажется, что-то в этом роде? А мистер Порчерлестер поет ее? Но ему удаются только пошленькие романсы. А то, что требует серьезного отношения, глубины чувства, зрелого понимания, как, например… — Да, да. Я знаю, вы считаете мистера Порчерлестера легкомысленным.
Так вам нравится эта Серенада? Собственно говоря… А вам она нравится? Я очарована ею. Я только ею живу последние три дня. Надеюсь, я буду иметь удовольствие услышать ее в вашем исполнении по окончании нашего маленького спектакля. О, я не осмелюсь!
А вот и мистер Порчерлестер. Сейчас я возьму с него слово, что он споет ее нам. Если он не придет, пьеса погибла. Поспешно извинившись перед Линдой, я торопливо спустился в холл. Корнет-а-пистон лежал там на столике. Значит, Порчерлестер прибег к бесчестному обману, чтобы избавиться от меня.
Я уже хотел вернуться и потребовать объяснений, но тут мне в голову пришло мысль, что корнетист мог оставить здесь свой инструмент после утренней репетиции, а сейчас и в самом деле не пришел. Однако слуга, которого я позвал, доложил мне, что солдат с военной точностью явился ровно в половине восьмого. Согласно моему приказанию, его провели в смежный с холлом зал, где был накрыт ужин, и дали ему стакан вина и сандвич. Значит, Порчерлестер обманул меня. Слуга вернулся к своим обязанностям, оставив меня в холле наедине с моим гневом, и тут, сам не знаю почему, я принялся разглядывать блестящий медный инструмент, лежащий на столе. Среди неодушевленных предметов, которые окружали меня, корнет как-то особенно выделялся своей молчаливостью и неподвижностью, как будто, затаив грозный звук, он намеренно поджидал случая выпустить его на волю.
Я подкрался к столу и осторожно дотронулся указательным пальцем до одного из клапанов. Потом осмелел и нажал на него. Клапан щелкнул. Из зала донесся какой-то шорох, и я с виноватым видом отскочил от корнета. Зазвенел колокольчик суфлера, означавший, что корнетист должен приготовиться. Я не без смущения ждал появления оркестранта, моля бога, чтобы он не заметил, что я, как ребенок, трогал его инструмент.
Но он не появлялся. Мое беспокойство усилилось, и я бросился в зал. Там во главе накрытого к ужину стола сидел солдат и спал непробудным сном. Рядом с ним стояли пять пустых графинов. Я схватил его за плечо и сильно встряхнул. Он что-то промычал, пьяно замахнулся на меня и вновь впал в бесчувственное состояние.
В гневе поклявшись расстрелять его за этот бунт, я поспешил назад в холл. Колокольчик зазвенел снова. Это был сигнал трубить. На сцене ждали. В этот роковой миг я видел только один путь спасти пьесу. Я схватил инструмент, взял тонкий конец в рот и изо всей силы дунул.
Но тщетно — в ответ не раздалось ни звука. Мне стало дурно от напряжения; полированная медь выскальзывала из моих вспотевших рук. Колокольчик вновь настойчиво нарушил губительную тишину. Тогда я сжал корнет, словно в тисках, набрал воздуха, прижал мундштук к губам так, что даже зубы заныли, и с остервенением плюнул в него. Раздался оглушительный рев. У меня чуть не лопнули барабанные перепонки; на люстре зазвенели хрустальные подвески; с вешалки посыпались шляпы; я сжал ладонями раскалывавшиеся от боли виски, и тут солдат — такой бледный, словно трубный глас пробудил его в день Страшного суда, — пошатываясь, вышел из зала и предстал взорам изумленных гостей, высыпавших на лестницу.
В течение трех следующих месяцев я изучал искусство игры на корнет-а-пистоне под руководством специалиста. Он раздражал меня своими мещанскими манерами и утомительной привычкой повторять, что «трубка», как он называл корнет, больше чем любой другой инструмент, напоминает человеческий голос, но музыкант он был знающий и добросовестный, и я упорно продолжал занятия, невзирая на возражения соседей. Наконец я осмелился спросить его, достаточно ли я преуспел, чтобы сыграть соло для одного своего друга. Да к тому же вы слишком сильно дуете. Поверьте, сэр, тут не нужно так напрягаться, от этого звук только хуже. А что вы хотите сыграть для своего друга?
Он изумленно уставился на меня и покачал головой. Это рассеяло его сомнения. Но даже после усердной практики я исполнял Серенаду весьма неуверенно и с большим трудом. Наконец я все-таки добился успеха. Здесь, дома, вы играете довольно прилично, поупражнявшись перед этим полчасика, но, когда меня не будет рядом, дело пойдет не так гладко, вот увидите. Я не принял всерьез этого совета, разумность которого теперь полностью признаю.
Но в то время я был весь во власти давно задуманного плана сыграть Линде Серенаду. Ее дом у северного конца Парк-Лейн был расположен как нельзя более удобно для этой цели; я уже подкупил слугу, чтобы он впустил меня в палисадник перед домом. Как-то в конце июня я узнал, что Линда намерена провести вечер дома и отдохнуть от светской суеты. Это и был тот случай, которого я ждал. В девять часов я положил корнет в дорожный сак и поехал к Мраморной Арке, а дальше пошел пешком. Внезапно я услышал голос Порчерлестера.
Не желая подвергаться расспросам, я предпочел опередить его и спросил, куда он направляется. Я не скрываю от вас этого, полковник, потому что вы человек чести и знаете, как она добродетельна. Я обожаю ее. Если бы только я мог быть уверен, что ей нравлюсь, я сам, а не просто мой голос, я был бы счастливей всех в Англии. Когда я смотрю на нее, у меня аж дух захватывает. Вы знаете, я так ни разу не набрался храбрости спеть ей Серенаду Шуберта после того, как она сказала, что это ее любимая вещь!
Ей не нравится, как вы поете Серенаду? Я чуть ли не ревную ее к этой проклятой мелодии! Но я готов сделать что угодно, лишь бы доставить ей удовольствие, и завтра ее ждет сюрприз у миссис Локсли-Холл. Я даже брал уроки и работал без устали, чтобы спеть Серенаду по-настоящему хорошо. Только, если увидите Линду, помните: ни слова об этом. Это должно быть сюрпризом.
Я знал, что его голос не выдержит сравнения с меланхолической нежностью, угрожающей мрачностью, сдержанной силой, которые искусный исполнитель способен извлечь из инструмента, лежащего в моем саке. Мы простились, и он вошел в дом Лииды. Через несколько минут я был в палисаднике и, укрывшись в тени кустов, смотрел на них — они сидели возле открытого окна. Их разговор не доносился до меня; казалось, Порчерлестер никогда не уйдет. Вечер был довольно прохладный, а земля сырая. Пробило десять часов, четверть одиннадцатого, половину одиннадцатого; я уже почти решил идти домой.
Если бы Линда не сыграла на рояле нескольких пьес, я бы просто не выдержал. Наконец они поднялись, и теперь я мог разобрать, что они говорили. Как горячо я согласился с ней! Но вы могли бы спеть мне Серенаду. Ведь я вам сыграла целых три пьесы. Спокойной ночи.
Вы вовсе не простужены. Но не важно. Больше я никогда вас об этом не попрошу. Спокойной ночи, мистер Порчерлестер. Раньше, чем я думаю! Если вы приготовили мне сюрприз, я вас прощу.
Надеюсь, мы увидимся завтра у миссис Локсли-Холл. Он подтвердил это и поспешил уйти, видимо, боясь выдать свой план. После его ухода она подошла к окну и залюбовалась звездами. Глядя на нее, я забыл о своем нетерпении; зубы мои перестали лязгать. Я вынул корнет из сака. Линда вздохнула, закрыла окно и опустила белую штору.
Одного вида ее руки в этот миг было достаточно, чтобы я превзошел все свои прежние достижения. Линда села у окна, и я увидел на шторе ее тень. Она сидела ко мне боком. Мой час настал. Парк-Лейн почти затихла, а Оксфорд-стрит была слишком далеко, и шум движения не мешал мне. Я начал.
При первой же ноте Линда вздрогнула и прислушалась. Когда я закончил фразу и стало ясно, что именно я играю, она отложила книгу. Мундштук был холодный, как лед, губы у меня замерзли и не повиновались, поэтому, несмотря на величайшие старания, я никак не мог избежать тех хриплых, булькающих звуков, которые порой возникают даже у лучших корнетистов. Тем не менее, хотя я продрог и очень нервничал, справился я со своей задачей весьма прилично. Преисполняясь все большей уверенности в своих силах по мере того, как дело подвигалось к концу, я частично загладил несовершенство начала властной звучностью заключительных тактов и даже добился неплохой трели на предпоследней ноте. По возгласам одобрения, которые донеслись с улицы, когда я кончил, мне стало ясно, что там собралась толпа и что о немедленном бегстве не может быть и речи.
Я положил корнет в сак и стал ждать, чтобы толпа рассеялась и можно было уйти. А пока я не отрывал глаз от тени в окне. Она писала. Неужели, подумал я, она пишет мне? Потом она поднялась; тень закрыла все окно, и я уже не мог различить ее движений. Я услышал звон колокольчика.
Через минуту дверь дома отворилась. Я отступил за кадку с алоэ, но, узнав подкупленного мной слугу, тихо свистнул. Он подошел ко мне с письмом в руке. Сердце у меня забилось, когда я увидел его. Когда она позвонила, я позаботился, чтобы никто другой меня не опередил. Она сказала мне: «Вы найдете в саду джентльмена.
Отдайте ему эту записку и попросите его идти домой. Он не должен читать ее здесь». Благодарю вас, сэр. Спокойной ночи, сэр. Я бежал до самой Гамильтон-Плейс, а там взял кеб. Десять минут спустя я был у себя в кабинете и дрожащими руками разворачивал письмо.
Оно было без конверта, просто аккуратно сложено. Я развернул его и прочел: «714, Парк-Лейн, пятница. Дорогой мистер Порчерлестер…» Я остановился. Неужели она приписала ему мою Серенаду? Но тут возникал куда более важный и неотложный вопрос: имею ли я право читать письмо, адресованное не мне? Однако любопытство и любовь взяли верх над щепетильностью.
Дальше в письме говорилось: «Весьма сожалею, что мое увлечение Серенадой Шуберта Вам представилось всего лишь поводом для насмешек. Я понимаю, это увлечение может показаться странным, но я бы не рассказала Вам о нем, если бы не считала Вас способным его понять. Возможно, Вам будет приятно узнать, что Вы совершенно излечили меня от него, а потому поверьте: отныне Серенада не будет вызывать у меня ничего, кроме смеха и горечи. Я даже не подозревала, что человеческое горло способно издавать подобные звуки, и, конечно, не догадывалась, какое представление Вы собираетесь устроить, когда Вы пообещали, что я услышу Ваш голос раньше, чем ожидаю. Еще только одно слово: прощайте! Я не буду иметь удовольствия встретиться с Вами у миссис Локсли-Холл, так как очень занята и не смогу быть у нее.
По той же причине, к сожалению, я вынуждена отказаться от удовольствия принимать Вас у себя в этом сезоне. Искрение Ваша, дорогой мистер Порчерлестер, Линда Фицнайтингейл». Я почувствовал, что переслать это письмо Порчерлестеру значило бы причинить ему лишнюю боль. Я понял также, что мой наставник был прав и что я не рожден для игры на корнет-а-пистоне. И я решил оставить этот инструмент. Линда стала моей женой.
Иногда я спрашиваю ее, почему она упорно отказывается принимать Порчерлестера, который дал мне слово офицера и джентльмена, что не знает, чем и когда он мог оскорбить ее. Но она каждый раз уклоняется от ответа. Если, по-вашему, мне неприлично так говорить, то вам следует обратиться к рассказам тех, чьи представления о женской скромности совпадают с вашими. Моя красота доказывается тем, что мужчины бросают на ветер немало времени и денег, выставляя себя на посмешище ради меня. Нот почему, хотя я всего лишь провинциальная красавица, я разбираюсь в тонкостях ухаживания и флирта не хуже любой другой женщины моего возраста и могу заранее предсказать — если вы из тех мужчин, которых я привлекаю, — что вы станете мне говорить и как вы станете это говорить во время нашей первой беседы, или второй, или третьей и так далее. Я много раз была помолвлена и иногда расторгала помолвку сама, когда думала, что он этого хочет, а иногда заставляла его сделать это, давая понять, что я так хочу.
В перлом случае сожалела я, во втором — он; впрочем, несмотря на всю Соль разрыва, возникавшее при этом чувство облегчения было совершенно одинаково у обеих сторон. Я полагаю, теперь вы — кто бы вы ни были — вполне поняли мой характер или, по крайней мере, так вам кажется. Что же, тешьтесь этой мыслью сколько хотите. Но позвольте сказать вам, что флирт — это единственное развлечение, которого мне никогда не приходилось искать и которому я никогда не должна была учиться. Я люблю платья, танцы и теннис, о чем вы уже догадались. Кроме того, я люблю хорошую музыку, хорошие книги, ботанику, люблю сельские работы и люблю учить детей, о чем вы не догадывались.
И если в наших краях я больше известна как красавица и кокетка и гораздо меньше как ботаник и учительница, то лишь потому что все твердо убеждены, будто мое назначение в жизни — поиски хорошей партии, и только. Мужчины, даже самые лучшие из них, ищут моего общества единственно для того, чтобы пожирать меня глазами, а вовсе не для того, чтобы упражнять свой ум. Сначала мне нравилось ощущение власти, которая давала мне возможность мучить их; но потом я поняла, что эти мучения им нравятся, как детям нравится, когда их щекочут, и пользоваться этой властью — значит напрягать все силы, чтобы забавлять их. Если бы не глупые мальчики, которые не пожирали меня глазами, а были в самом деле влюблены — бедняжки! Как-то вечером в октябре я получила телеграмму из столицы нашей провинции двадцать пять миль по железной дороге от одних знакомых, которые сообщали, что у них есть ложа в оперу и лишнее место для мепя. Если вы лондонец, то мне следует упомянуть, что оперные и другие труппы ездят в провинцию на гастроли и часто их принимают там гораздо лучше, чем в Лондоне.
У меня хватило времени только вбежать в спальню, придать блеск моей красоте, наспех выпить чашку чаю и успеть к поезду шесть пятьдесят. Я ехала одна: если бы я не могла ходить без провожатых, мне просто пришлось бы все время сидеть дома. Мои братья слишком заняты, чтобы быть моими лакеями; отец и мать — люди пожилые, большие домоседы, и нельзя требовать, чтобы они жертвовали своим покоем ради развлечений дочери и ложились спать за полночь, а что касается горничной, то мне достаточно хлопот с самой собой, и я не могу заботиться еще об одной взрослой женщине. Кроме того, в наших местах в поезде чувствуешь себя, как дома; каждый кондуктор на линии знает пассажиров так же хорошо, как свою собственную семью. Вот почему вы совершенно напрасно усматриваете здесь нарушение благопристойности — да, я часто езжу в город по железной дороге, подъезжаю к театру, нахожу ложу моих знакомых, еду обратно на станцию и в довершение всех моих грехов сажусь в одиннадцатичасовой поезд, то есть возвращаюсь домой ночью, и все это без компаньонки или провожатого. Давали «Дон-Жуана», и, разумеется, спектакль был отвратительным обманом.
Таково большинство оперных спектаклей — для тех, кто настолько хорошо разбирается в музыке, что способен читать оперные партитуры, как другие читают Шекспира. Дон-Жуана пел самодовольный француз с невыразительным, глухим, гнусавым голосом и таким тремоло, что он ни одной ноты не держал достаточно долго и нельзя было понять, есть она в мелодии или нет. Лепорелло был толстый, вульгарный итальянский комик, который не пел, а крякал. Тенор, худой, как жердь, пропустил арию «Dali sua расе», не надеясь справиться с ней. Партии Мазетто и Командора исполнял один и тот же певец, — судя по всему, помощник режиссера. Что касается женщин, то донну Анну изображала толстуха пятидесяти лет, у Эльвиры было пронзительное, задыхающееся «драматическое» сопрано, и каждый раз, когда она забиралась выше фа диез, я ждала, что она совсем сорвет голос; Церлина, начинающая певица, взятая в испытательную поездку, закончила «Batti, Batti» и «Vedrai саrino» каденциями из сцены сумасшествия Лючии [7] и по требованию публики бисировала и то и другое.
Оркестр был усилен местными любителями, а медь заимствована у оркестра 10-го гусарского полка. Все были в восторге от оперы, а когда я сказала, что я его не разделяю, они ответили: «О! Вы так строги, что на вас трудно угодить. Не кажется ли вам, что своей взыскательностью вы только лишаете себя многих удовольствий? Когда помощник режиссера и француз под звуки труб 10-го гусарского полка и кряканье толстяка провалились в яму, из которой вырывались языки красного пламени, я, возмущенная и разочарованная, пошла к выходу, удивляясь, почему люди еще приплачивают, чтобы послушать оперу, изуродованную и поставленную так плохо, как никто не позволил бы поставить современную комедию или фарс «Бокс и Кокс». Эта задержка встревожила меня, потому что я боялась опоздать на последний поезд; правда, я немного успокоилась, успев вскочить в вагон за три минуты до отхода, но, когда кондуктор запер меня одну в купе первого класса, настроение у меня все еще было не очень веселое.
Сначала я уселась в угол и попыталась заснуть. Но едва поезд отошел от станции, как ударил колокол, предупреждая о тумане, и мы остановились. Пока я, разбуженная и очень недовольная, ждала, когда мы снова тронемся, тоскливый стук дождя по стеклу заставил меня повернуться к окну, где в черной, как смола, ночи я не увидела ничего, кроме отражения купе, включая, конечно, и себя. Никогда в жизни не выглядела я прелестнее. Я была прекрасна в полном смысле этого слова. Сначала я испытала тщеславное удовольствие.
Потом огорчилась, что мое очарование пропадает понапрасну, раз в вагоне нет никого, кто мог бы посмотреть на меня. Если вы, дорогой читатель, настолько непривлекательны, что считали ниже своего достоинства заниматься вопросами красоты, то позвольте объяснить вам, что даже самые красивые и интересные люди кажутся такими только время от времени. Бывают печальные дни, когда на вас, в общем, не стоит смотреть, и счастливые дни, когда вы неотразимы и сами испытываете волнение, видя в зеркале свое лицо и глаза. Но так выглядишь не каждый день: никаким количеством мыла, воды, краски, пудры, никаким вниманием к прическе и туалету нельзя этого добиться. Зато когда это случается, право же, есть смысл жить на свете, если только вы не лишаетесь всей славы как это было со мной в тот раз, о котором я рассказываю из-за того, что находитесь в какой-нибудь глуши, или одна, или в кругу близких, которым, естественно, нет никакого дела до вашей внешности. Во всяком случае, я была так счастлива, что даже не простудилась, хотя я всегда подхватываю насморк, когда возвращаюсь домой поздно и не в духе.
Наконец раздалось сильное лязганье цепей и стук буферов; это означало, что товарный поезд освободил нам путь. Мы дернулись и поехали; я села в своем углу лицом к окну и получше всмотрелась в свое отражение. Не забудьте: я больше не закрывала глаз ни на минуту; я бодрствовала так же, как и сейчас. Я думала о множестве разных вещей; опера продолжала звучать в моих ушах; помню, мне пришло в голову, что, если бы Дон-Жуан встретился мне, я смогла бы понять его лучше, чем другие женщины, и из нас получилась бы хорошая пара. Во всяком случае, я не сомневалась, что он не обманул бы меня так же легко, как обманывал их, в особенности если он был похож на француза с тремоло. Однако в жизни Дон-Жуан мог быть совершенно иным, ибо я знала по опыту, что люди, которыми много восхищаются, часто неспособны устоять против лести или настойчивости, отчего то и дело оказываются втянутыми в любовную интригу с теми, кого они с радостью оставили бы в покое, если бы их самих тоже оставили в покое.
Дойдя до этого в своих мыслях, я обернулась — не знаю, почему, во всяком случае, у меня не было ни малейшего подозрения, что я могу увидеть в купе кого-то или что-то неожиданное, — и оказалось, что прямо против меня сидит джентльмен, закутанный в плащ из прелестной тонкой ярко-красной с коричневым ткани, который очень изящно облегал его и к тому же, насколько я могла судить, был из тех, которым нет износа. На нем была великолепная шляпа из превосходного черного фетра, круглая, с большими полями. Сапоги, доходившие до колен, были сделаны из мягкой лайки цвета спелого терновника; я никогда не видела ничего подобного, кроме туфель, которые купила однажды в Париже за сорок франков и которые были мягкими, как кожа ребенка. И чтобы завершить его портрет, надо упомянуть шпагу с золотым эфесом без всяких украшений, но такой формы, что нельзя было без восхищения смотреть на это сокровище. Трудно сказать, почему я заметила все это, еще не задумавшись о том, как он попал сюда; но это было именно так. Возможно, конечно, что он возвращался с костюмированного бала и вошел в купе, когда поезд встал, отъехав от станции.
Но вот я осмелилась искоса бросить взгляд на его лицо — надо ли говорить, что опытная молодая женщина не станет сразу же пристально смотреть прямо в глаза мужчине, оказавшись наедине с ним в купе, — и всякая мысль о костюмированном бале в сочетании с ним отпала, как глупая нелепость. Это было твердое, спокойное, благородное лицо; глаза смотрели поверх моей головы в пространство. Я почувствовала себя маленькой и жалкой, хотя и вспомнила со смиренной благодарностью, что выгляжу на редкость одухотворенно. Затем мне пришло в голову, что это абсурд: ведь он был только мужчина.
Биографическая справка Джордж Бернард Шоу, всемирно известный драматург, родился 26 июля 1856 года в столице Ирландии — Дублине. Уже в детстве он открыто показывал свое недовольство традиционной системой образования, которую всячески отвергал и старался как можно больше времени посвящать чтению. В возрасте пятнадцати лет, т. Здесь особенно проявлялись политическое и социальное неравенство, что помогло юному автору закалить характер и в дальнейшем отобразить все волновавшие его конфликты в творчестве. В конце 70-х годов Б.
Шоу окончательно определился со своим будущим и выбрал литературу в качестве профессии. В 80-х он начинает работать музыкальным критиком, литературным рецензентом и театральным обозревателем. Яркие и оригинальные статьи тут же вызывают интерес у читателей. Пробы пера Первые произведения автора — это романы, в которых он старается выработать свой специфический метод со множеством парадоксов и ярких сцен. Уже в это время в произведениях Бернарда Шоу, которые, скорее, являются первыми литературными набросками, есть живой язык, интересные диалоги, запоминающиеся персонажи, все то, что так необходимо, чтобы стать выдающимся автором. В 1885 году Бернард Шоу, пьесы которого становились все более профессиональными, начал работу над произведением «Дом вдовца», которое положило начало новой драме в Англии. Социальные взгляды Важную роль в становлении Шоу как автора сыграли его политические и социальные взгляды. В 80-е годы он являлся членом Фабианского сообщества. Идеи, которые пропагандирует эта ассоциация, просто понять, если узнать, откуда произошло ее название.
Сообщество названо в честь римского полководца Фабия Кунктатора, который смог одержать победу над жестоким карфагенским правителем Ганнибалом именно потому, что сумел выждать и выбрать подходящий момент. Этой же тактике следовали и фабианцы, которые тоже предпочитали выжидать, пока появится возможность раздавить капитализм. Бернард Шоу, произведения которого преследуют цель открыть читателю новые проблемы современности, был ярым приверженцем изменений в обществе. Он хотел изменить не только закоренелые устои капитализма, но и провести тотальные инновации в драматическом искусстве. Бернард Шоу и Ибсен Невозможно отрицать тот факт, что Шоу являлся самым верным поклонником таланта Ибсена.
Деньги — не главное в жизни! Только не забудьте ими обзавестись, прежде чем сказать такую глупость. Подчеркивая важность денег, Бернард Шоу с юмором напоминает нам, что не следует недооценивать их значение. Мир состоит из бездельников, которые хотят иметь деньги, не работая, и придурков, которые готовы работать, не богатея. У оптимистов сбываются мечты. У пессимистов — кошмары. Эти слова демонстрируют противоположность позитивной и негативной точек зрения. Оптимистичные люди, как правило, видят, как их мечты и цели осуществляются, в то время как пессимисты, как правило, сталкиваются с негативными результатами или проблемами. Свобода означает ответственность. Вот почему большинство мужчин боятся этого. Научился говорить — значит вырос, научился молчать — значит поумнел. В очередной раз мы наталкиваемся на мудрые слова о том, как важно в современное время уметь промолчать, внимательно кого-то выслушать, сохранить чужой секрет, не пересказывать чужие сплетни, лишний раз «прикусить язык» в тот момент, когда мы собрались кого-то обидеть или сказать какие-то неприятные слова. Не торопитесь говорить! Патриотизм — это, по сути, убеждение в том, что конкретная страна является лучшей в мире, потому что вы родились в ней. Шоу бросает вызов слепому патриотизму, поощряя более широкий взгляд на разнообразие и ценность всех наций.
Выдающийся английский драматург и романист ирландского происхождения, лауреат Нобелевской премии в области литературы и один из наиболее известных ирландских литературных деятелей, один из основателей Лондонской школы экономики и политических наук, второй после Шекспира по популярности драматург в английском театре. В начале своей карьеры Шоу написал пять романов. В своих пьесах Шоу совершенно порывает с чопорной пуританской моралью, всё ещё свойственной значительной части зажиточных кругов английского общества. Он называет вещи их настоящими именами, считает возможным изображать любое житейское явление и до известной степени является последователем натурализма.
Книги Бернард Шоу читать онлайн
Появился новый механим кеширования 31.05 - Библиотека переехала на новый сервер 02.10 - Заработала система рассылки новостей! биография, фотографии, список произведений, интервью, статьи, новости, рецензии. Биография и список книг и произведений (в том числе доступны и электронные книги для онлайн чтения) Бернард Шоу (Bernard Shaw) на Биография английского драматурга Джорджа Бернарда Шоу: личная жизнь, отношения с женой.
Все книги Бернарда Шоу
Бесплатная доставка книг автора Шоу Джордж Бернард в магазины сети и другие удобные способы получения заказа. Акции и скидки! Лучшие и новые книги 2024 автора: Шоу Бернард в интернет-магазине Лабиринт. Скачать бесплатно книги Шоу Бернарда Джорджа в формате fb2, txt, epub, pdf, mobi, rtf или читать онлайн без регистрации.
Все книги Бернарда Шоу
Писатель не побоялся поднять новые, острые политические и общественные для театра темы. Позже жанр реалистической драмы стал основным в творчестве Бернарда Шоу. В 1925 году драматург отказался от получения Нобелевской премии. Писатель всегда вел активную общественную деятельность, поддерживал идеи социализма и даже посетил СССР. За свою жизнь драматург создал около пятидесяти пьес. Самыми популярными считаются следующие произведения: [ul]«Пигмалион»; «Цезарь и Клеопатра»; «Ученик дьявола»; «Смуглая леди сонетов»; «Дом, где разбиваются сердца»; «Святая Жанна». У драматурга не осталось наследников.
Чем больше женщина занята своими надлежащими обязанностями, тем меньше у неё будет свободного времени на неё, даже несмотря на образованность и должный отдых», — так ответил английский поэт-романтик Роберт Саути на письмо юной Шарлотты Бронте, которая рискнула выслать ему свои стихи. А она написала мировой бестселлер. Узнать подробности Каждую свою пьесу, а он написал их около 47 штук, драматург предварял пространными предисловиями и послесловиями, в которых подробно расписывал, о чём они, давал характеристики своим персонажам, месту действия и даже советы, как можно сыграть ту или иную сцену. Так что промахнуться мимо замысла автора просто невозможно, если только намеренно.
В 1925 году Бернарду шоу присудили Нобелевскую премию за пьесу «Святая Иоанна» с формулировкой «за творчество, отмеченное идеализмом и гуманизмом, за искрометную сатиру, которая часто сочетается с исключительной поэтической красотой». Сегодня мы хотим вспомнить пять пьес Бернарда Шоу, которые чаще, чем остальные можно увидеть на театральных сценах. Пигмалион, 1912 Цитата: «Леди отличается от цветочницы не тем, как она себя держит, а тем, как с ней себя держат» «Пигмалион» — одна из самых известных пьес Бернарда Шоу. Она шествует по театрам и большим экранам уже больше ста лет. Режиссеры любят ее за нарочитую простоту и кажущуюся наивность сюжета. Профессор фонетики Генри Хиггинс поспорил с полковником Пикерингом, что за полгода сможет из грубой и неотесанной цветочницы Элизы Дулиттл сделать настоящую леди, которую в высшем обществе никто не отличит от герцогини. Пьеса, написанная в 1912 году, имела шумный успех, а роль главной героини, по мнению библиографа Шоу Эмриса Хьюза, очень быстро стала популярной среди актрис и многих из них прославила. В пьесе Бернард Шоу с острозаточенным юмором и ненавязчивой лёгкостью показал, что чувство собственного достоинства и внутреннее благородство — черты, которые необязательно отличают людей высшего сословия. Они могут встретиться и у «обычного» человека из народа, тогда как низость и испорченность души часто присущи избалованным аристократам. Эта мысль актуальна и сейчас, когда вокруг полно пустых людей, прячущихся за показной «хорошестью» и благородством, а на самом деле не имеющих внутреннего стержня и никаких принципов.
Цезарь и Клеопатра, 1898 Цитата: «Когда я вернусь в Рим, я издам законы против этих излишеств и даже позабочусь, чтобы законы эти выполнялись» Даже не зная истории, трудно не знать Клеопатру. Можно сказать, что это растиражированный образ, которого кто только не касался — и художники, и писатели, и режиссеры, и музыканты. Бернард Шоу тоже к ней равнодушным не остался и написал «Цезаря и Клеопатру», по-своему переосмыслив их историю.
У неё был совершенно несносный характер, режиссёры хватались за голову, если им доводилось работать с непокорной миссис Пат. Она имела собственное мнение обо всём и играла только так, как хотела сама. Даже Бернард Шоу не мог справиться со Стеллой, ибо на репетициях актриса становилась невыносима.
Злючка Пат стала его наркотиком. Он страдал, когда она отправилась в Америку, а Стелла провела большую часть времени с 1902 по 1912 год за океаном. Он смог заманить её в Англию лишь возможностью сыграть в его «Пигмалионе». Тот день, когда она приехала, показался ему самым счастливым. Позже Бернард Шоу признался: он влюблён в неё вот уже 35 лет. Она снова уезжала, тяжело восстанавливалась после аварии, а он всё так же старался помочь ей и писал письма, полные любви и нежности к «перлу его души».
Он обижался, обвинял её в отсутствии души, а после был совершенно сокрушен её тайным замужеством. Вторым супругом миссис Пат стал Джордж Корнуолис Уэст, похожий по характеру и поведению на её легкомысленного первого мужа, как две капли воды. Этот брак долго не просуществовал, а связь актрисы и драматурга всё продолжалась. Конечно, он снова и снова прощал свою ветреную возлюбленную. Они давно уже стали друзьями, у Бернарда Шоу вошло в привычку писать письма Стелле буквально обо всём на свете. Она неизменно отвечала ему и была благодарна уже за то, что он никогда не забывал о ней.
Позже по предложению одного из издательств Стелла написала книгу, в которую вошли и отрывки переписки с Бернардом Шоу. Получив гонорар за свои мемуары, она отправилась путешествовать по миру. Она пережила смерть сына и была огорчена тем, что дочь повторяет её судьбу.
Британский писатель и журналист Найджел Рис, сам не последний острослов, имел достаточно... Хотите, чтобы книгу переиздали?
В 1930 году, 29 сентября, Джордж Бернард Шоу отказался принять титул пэра.
Джордж Бернард Шоу — единственный человек, удостоенный и Нобелевской премии в области литературы, и премии «Оскар» – Самые лучшие и интересные новости по теме: Бернард Шоу, мудрости, цитаты на развлекательном портале Книги онлайн» Облако тегов» Бернард Шоу. Хотелось бы остановиться на очерке о Бернарде Шоу из книги известного государственного и политического деятеля Англии Уинстона Черчилля «Мои великие современники», в котором автор, размышляя об истоках мировоззрения Шоу, касался и обстоятельств его жизни. ХХ веков / А. Г. Образцова. Биография и список книг и произведений (в том числе доступны и электронные книги для онлайн чтения) Бернард Шоу (Bernard Shaw) на
Бернард Шоу. Письма
Жизнь Бернарда Шоу была долгой. Великий ирландский и британский драматург и писатель прожил 94 года, написал более ста книг. Оставить комментарий. Шоу Бернард (yes@). show5. Джордж Бернард Шоу – единственный человек, удостоенный и Нобелевской премии в области литературы, и премии «Оскар». Выдающийся критик своего времени и самый прославленный – после Шекспира – драматург, писавший на английском языке.