Дефо Д. Робинзон Крузо после долгих и опасных приключений оказался на необитаемом острове и пробыл там 28 лет. Ровно 300 лет назад в Британии из печати вышел роман «Робинзон Крузо». «Робинзон Крузо» – яркий пример литературной классики в жанре приключений.
Робинзон Крузо, Шикотан и Пятница с грузинским акцентом
Робинзон Крузо" предназначена для знакомства с личностью и творчеством Даниеля Дефо, а так же повествует о реальном прототипе главного нероя рома "Робинзон Крузо". Cуществуют и другие гипотезы о том, кто был истинным прототипом Робинзона Крузо. это гораздо больше, чем путеводитель, он разделяет многие темы и теологические и моральные точки зрения. Мало кто знает, что во второй части книги о Робинзоне («Дальнейшие приключения Робинзона Крузо») герой Даниэля Дэфо, пресытившись тихой, мирной жизнью на родине, отправляется в новое путешествие (горбатого могила исправит, ага) и, в частности. Дефо Д. Робинзон Крузо после долгих и опасных приключений оказался на необитаемом острове и пробыл там 28 лет.
Истории реальных робинзонов
В этом отношении все они здесь в ссылке гораздо счастливее своих недругов, наслаждающихся полнотой власти и благами богатства. Он сказал это так серьезно и с таким глубоким убеждением, что невозможно было усомниться в его искренности. Я ответил ему, что на своем острове я чувствовал себя как бы монархом, но его я считаю не только монархом, но и великим завоевателем, ибо тот, кто одерживает победу над своими безрассудными желаниями и обладает неограниченной властью над собой, у кого разум властвует над волей, - более велик, чем завоеватель государства. Ничто в мире не могло бы, мне кажется, побудить меня освободиться из этой ссылки, кроме двух вещей: желания повидаться со своими и жить в более теплом климате. Но я заявляю вам, что придворный блеск, слава, власть, положение министра, богатство, веселье, удовольствия - вернее безумства - придворного меня ничуть не прельщают; - если сию минуту я получу письмо от моего повелителя, что он возвращает мне все отнятые у меня почести, то, заявляю вам - поскольку я знаю себя - я не променяю этой дикой пустыни, этих покрытых льдом озер на дворец в Москве». Я действительно князь; но смотрите на меня только как на человека, нисколько не отличающегося от других людей; при этих условиях мне нечего бояться никаких лишений, разве только я заболею и окажусь инвалидом. Ответом вам пусть послужит наш образ жизни.
Здесь нас пятеро высокопоставленных лиц; мы живем очень уединенно, как и подобает ссыльным, и остатки наших состояний, которые нам удалось спасти, избавляют нас от необходимости добывать пропитание охотой. Однако, бедные солдаты, не имеющие здесь этой подмоги, живут ничуть не хуже нас, охотясь в лесах на соболей и лисиц. Поработав месяц, они могут существовать в течение целого года. Так как жизнь здесь недорога, то для этого нужно немного. Вот вам ответ на ваше замечание». Я лишен возможности изложить здесь подробно все мои интересные беседы с этим замечательным человеком.
Речи его были продиктованы глубоким знанием людей, основанным на долгом опыте и размышлениях. Я прожил в Тобольске восемь месяцев, в течение мрачной и суровой зимы. Морозы были так сильны, что на улицу нельзя было показаться, не закутавшись в шубу и не покрыв лица меховой маской или вернее башлыком с тремя только отверстиями: для глаз и для дыхания. В течение трех месяцев тусклые дни продолжались всего пять или шесть часов, но погода стояла ясная, и снег, устилавший всю землю, был так бел, что ночи никогда не были очень темными. Наши лошади стояли в подземельях, чуть не околевая от голода; слуги же, которых мы наняли здесь для ухода за нами и за лошадьми, то и дело отмораживали себе руки и ноги, так что нам приходилось отогревать их. Правда, в комнатах было тепло, так как двери в тамошних домах закрываются плотно, стены толстые, окна маленькие с двойными рамами.
Пища наша состояла, главным образом, из вяленого оленьего мяса, довольно хорошего хлеба, разной вяленой рыбы и изредка свежей баранины и мяса буйволов, довольно приятного на вкус. Вся провизия для зимы заготовляется летом. Пили мы воду, смешанную с водкой, а в торжественных случаях мед вместо вина - напиток, который там готовят прекрасно. Охотники, выходившие на промысел во всякую погоду, часто приносили нам прекрасную свежую оленину и медвежатину, но последняя нам не очень нравилась; у нас был большой запас чаю, которым мы угощали наших русских друзей. В общем, жили мы очень весело и хорошо. Наступил март, дни заметно прибавились, и погода стала, наконец, сносной.
Мои спутники стали готовиться к отъезду на санях, но сам я решил ехать прямо в Архангельск, а не к Балтийскому морю через Москву, и потому не торопился, зная, что европейские корабли приходят в Архангельск не раньше мая или июня и что, если я буду там в начале августа, корабли эти еще не успеют уйти. Таким образом все, кто собирался предпринять путешествие, выехали раньше меня. Много тобольских купцов ежегодно отправляются в Москву или Архангельск, чтобы распродать меха и накупить необходимые для здешнего края товары; так как им предстоит совершить свыше 800 миль пути, то они выезжают ранней весной. В конце мая и я стал снаряжаться в дорогу, и во время этих приготовлений много размышлял над положением ссылаемых московским царем в Сибирь; там им предоставлялась свобода передвижения; я недоумевал, почему же они не уезжают в те страны, где им жилось бы удобнее. Мое недоумение, однако, рассеялось, когда я расспросил вышеупомянутого вельможу о причинах, мешающих им делать такие попытки. Мы окружены здесь барьерами более крепкими, чем решетки и замки; с севера Ледовитый океан, куда не заходил ни один корабль, ни одна лодка, да если бы они и были у нас, мы не знали бы, куда уплыть на них.
С остальных трех сторон на тысячи миль тянутся владения царя, где единственные проходимые дороги усеяны гарнизонами, так что мы не можем ни проехать по ним незаметно, ни миновать их». Я не нашелся ответить ему и понял, что тюрьма, в которой они находятся, так же крепка, как московская цитадель; однако, мне пришло на ум, не могу ли я стать орудием освобождения этого превосходного человека, и я решил устроить ему бегство, чего бы это мне ни стоило. Воспользовавшись случаем, я как-то вечером познакомил его со своим планом. Я сказал ему, что мне легко будет увезти его с собой, ибо охраны над ним нет никакой; и так как я направляюсь не в Москву, но в Архангельск, при чем иду в караване, так что могу и не останавливаться в городах, а располагаться лагерем, где мне будет угодно, то мы, вероятно, беспрепятственно доберемся до Архангельска, где я тотчас же посажу его на английское или голландское судно и в безопасности увезу его с собой. Все путевые издержки я возьму на себя, пока он не получит возможности содержать себя сам. Он выслушал меня очень внимательно, не сводя с меня глаз в течение всей моей речи; и я видел по его лицу, что слова мои сильно взволновали его; он то краснел, то бледнел, глаза его блестели, дыхание спиралось; он даже не в состоянии был ответить мне сразу.
Когда я кончил, он некоторое время молчал, затем обнял меня и сказал: «Как жалок человек, если самые возвышенные порывы дружбы становятся ловушками для наших ближних, и мы вовлекаем друг друга в соблазн! Мой дорогой друг, ваше предложение столь искренно, столь любезно, столь бескорыстно и столь для меня выгодно, что нужно слишком мало знать людей, чтобы не быть повергнутым в крайнее изумление и не почувствовать глубочайшей признательности. Но неужели вы приняли за чистую монету мои заявления о презрении к миру? Подумали, что я действительно достиг такой степени бесстрастия, что стою выше всех соблазнов мира? Поверили, что я не пожелаю вернуться, если меня призовут занять прежнее положение при дворе, если я вновь буду в милости у моего повелителя царя? Скажите откровенно, за кого вы меня приняли: за честного человека или хвастуна и лицемера?
Сперва я подумал, что он ожидает моего ответа, но скоро заметил, что речь его была прервана охватившим его волнением.
Они увидели флаг и дым от выстрела самого выстрела они не слыхали ; корабль лег в дрейф, ожидая нашего приближения, и спустя три часа мы причалили к нему. Меня спросили, кто я, по португальски, по испански и по французики, но ни одного из этих языков я не знал. Наконец, один матрос, шотландец, заговорил со мной по английски, и я объяснил ему, что я — англичанин и убежал от мавров из Салеха, где меня держали в неволе. Тогда меня и моего спутника пригласили на корабль и приняли весьма любезно со всем нашим добром. Легко себе представить, какой невыразимой радостью наполнило меня сознание свободы после того бедственного и почти, безнадежного положения, в котором я находился. Я немедленно предложил все мое имущество капитану в вознаграждение за мое избавление, но он великодушно отказался, говоря, что ничего с меня не возьмет и что все мои вещи будут возвращены мне в целости, как только мы придем в Бразилию. А это всегда может случиться. Кроме того, ведь мы завезем вас в Бразилию, а от вашей родины это очень далеко, и вы умрете там с голоду, если я отниму у вас ваше имущество. Для чего же тогда мне было вас спасать?
Нет, нет, сеньор инглезе то есть англичанин , я довезу вас даром до Бразилии, а ваши вещи дадут вам возможность пожить там и оплатить ваш проезд на родину». Капитан оказался великодушным не только на словах, но и исполнил свое обещание в точности. Он распорядился, чтобы никто из матросов не смел прикасаться к моему имуществу, затем составил подробную опись всего моего имущества и взял все это под свой присмотр, а опись передал мне, чтобы потом, по прибытии в Бразилию, я мог получить по ней каждую вещь, вплоть до трех глиняных ковшиков. Что касается моего баркаса, то капитан, видя, что он очень хорош, сказал, что охотно купит его у меня для своего корабля, и спросил, сколько я хочу получить за него. На это я ответил, что он поступил со мной так великодушно во всех отношениях, что я ни в коем случае не стану назначать цены за свою лодку, а всецело предоставлю это ему. Тогда он сказал, что выдаст мне письменное обязательство уплатить за нее восемьдесят пиастров в Бразилии, но что если по приезде туда кто-нибудь предложит мне больше, то и он даст мне больше. Кроме того, он предложил мне шестьдесят золотых за Ксури. Мне очень не хотелось брать эти деньги, и не потому, чтобы я боялся отдать мальчика капитану, а потому что мне было жалко продавать свободу бедняги, который так преданно помогал мне самому добыть ее. Я изложил капитану все эти соображения, и он признал их справедливость, но советовал не отказываться от сделки, говоря, что он выдаст мальчику обязательство отпустить его на волю через десять лет, если он примет христианство. Это меняло дело.
А так как к тому же сам Ксури выразил желание перейти к капитану, то я и уступил его. Наш переезд до Бразилии совершился вполне благополучно, и после двадцатидвухдневного плавания мы вошли в бухту Тодос лос Сантос, или Всех Святых. Итак, я еще раз избавился от самого бедственного положения, в какое только может попасть человек, и теперь мне оставалось решить, что делать с собой. Я никогда не забуду великодушного отношения ко мне капитана португальского корабля. Он ничего не взял с меня за проезд, аккуратнейшим образом возвратил мне все мои вещи и дал мне сорок дукатов за львиную шкуру и двадцать за шкуру леопарда и вообще купил все, что мне хотелось продать, в том числе ящик с винами, два ружья и остаток воску часть которого пошла у нас на свечи. Одним словом, я выручил двести двадцать золотых и с этим капиталом сошел на берег Бразилии. Вскоре капитан ввел меня в дом одного своего знакомого, такого же доброго и честного человека, как он сам. Это был владелец ingenio, то есть сахарной плантации и сахаристого завода. Я прожил у него довольно долгое время и, благодаря этому, познакомился с культурой сахарного тростника и с сахарным производством. Видя, как хорошо живется плантаторам и как быстро они богатеют, я решил хлопотать о разрешении поселиться здесь окончательно и самому заняться этим делом.
В то же время я старался придумать какой-нибудь способ вытребовать из Лондона хранившиеся у меня там деньги. Когда мне удалось получить бразильское подданство, я на все мои наличные деньги купит участок невозделанной земли и стал составлять план моей будущей плантации и усадьбы, сообразуясь с размерами той денежной суммы, которую я рассчитывал получить из Лондона. Был у меня сосед, португалец из Лиссабона, по происхождению англичанин, по фамилии Уэлз. Он находился приблизительно в таких же условиях, как и я. Я называю его соседом, потому что его плантация прилегала к моей. Мы были с ним в самых приятельских отношениях. У меня, как и у него. Но по мере того, как земля возделывалась, мы богатели, так что на третий год часть земли была у нас засажена табаком, и мы разделали по большому участку под сахарный тростник к будущему году. Но мы оба нуждались в рабочих руках, и тут мне стало ясно, как нерасчетливо я поступил, расставшись с мальчиком Ксури. Теперь мне не оставалось ничего более, как продолжать в том же духе.
Я навязал себе на шею дело, не имевшее ничего общего с моими природными наклонностями, прямо противоположное той жизни, о какой я мечтал, ради которой я покинул родительский дом и пренебрег отцовскими советами. Более того, я сам пришел к той золотой середине, к той высшей ступени скромного существования, которую советовал мне избрать мой отец и которой я мог бы достичь с таким же успехом, оставаясь на родине и не утомляя себя скитаниями по белу свету. Как часто теперь говорил я себе, что мог бы делать то же самое и в Англии, живя между друзьями, не забираясь за пять тысяч миль от родины, к чужеземцам и дикарям, в дикую страну, куда до меня никогда не дойдет даже весточка из тех частей земного шара, где меня немного знают! Вот каким горьким размышлениям о своей судьбе предавался я в Бразилии. Кроме моего соседа-плантатора, с которым я изредка виделся, мне не с кем было перекинуться словом; все работы мне приходилось исполнять собственными руками, и я, бывало, постоянно твердил, что живу точно на необитаемом острове, и жаловался, что кругом нет ни одной души человеческой. Как справедливо покарала меня судьба, когда впоследствии и в самом деле забросила меня на необитаемый остров, и как полезно было бы каждому из нас, сравнивая свое настоящее положение с другим, еще худшим, помнить, что Провидение во всякую минуту может совершить обмен и показать нам на опыте, как мы были счастливы прежде! Да, повторяю, судьба наказала меня по заслугам, когда обрекла на ту действительно одинокую жизнь на безотрадном острове, с которой я так несправедливо сравнивал свое тогдашнее житье, которое, если б у меня хватило терпения продолжать начатое дело, вероятно, привело бы меня к богатству и счастью… Мои планы относительно сахарной плантации приняли уже некоторую определенность к тому времени, когда мой благодетель капитан, подобравший меня в море, должен был отплыть обратно на родину его судно простояло в Бразилии около трех месяцев, пока он забирал новый груз на обратный путь. И вот, когда я рассказал ему, что у меня остался в Лондоне небольшой капитал, он дал мне следующий дружеский и чистосердечный совет: «Сеньор инглеэе, — сказал он он всегда меня так величал , — дайте мне формальную доверенность и напишите в Лондон тому лицу, у которого хранятся ваши деньги. Напишите, чтобы для вас там закупили товаров таких, которые находят сбыт в здешних краях и переслали бы их в Лиссабон по адресу, который я вам укажу; а я, если Бог даст, вернусь я доставлю вам их в целости. Но так как дела человеческие подвержены всяким превратностям и бедам, то на вашем месте я взял бы на первый раз только сто фунтов стерлингов, то есть половину вашего капитала.
Рискните сначала только этим. Если эти деньги вернутся к вам с прибылью, вы можете таким же образом пустить в оборот и остальной капитал, а если пропадут, так у вас, по крайней мере, останется хоть что-нибудь в запасе». Совет был так хорош и так дружествен, что лучшего, казалось мне, нельзя и придумать, и мне остается только последовать ему. Поэтому у я, не колеблясь, выдал капитану доверенность, как он того желал, и приготовил письмо к вдове английского капитана, которой когда-то отдал на сохранение свои деньги. Я подробно описал ей все мои приключения: рассказал, как я попал в неволю, как убежал, как встретил в море португальский корабль и как человечно обошелся со мной капитан. В заключение я описал ей настоящее мое положение и дал необходимые указания насчет закупки для меня товаров. Мой друг капитан тотчас по прибытии своем в Лиссабон через английских купцов переслал в Лондон одному тамошнему купцу заказ на товары. Лондонский купец немедленно передал оба письма вдове английского капитана, и она не только выдала ему требуемую сумму, но еще послала от себя португальскому капитану довольно кругленькую сумму в виде подарка за его гуманное и участливое отношение ко мне. Закупив на все мои сто фунтов английских товаров, по указаниям моего приятеля капитана, лондонский купец переслал их ему в Лиссабон, а тот благополучно доставил их мне в Бразилию. В числе других вещей он уже по собственному почину ибо я был настолько новичком в моем деле, что мне это даже не пришло в голову привез мне всевозможных земледельческих орудий, а также всякой хозяйственной утвари.
Все это были вещи, необходимые для работ на плантации, и все они очень мне пригодились. Когда прибыл мой груз, я был вне себя от радости и считал свою будущность отныне обеспеченной. Мой добрый опекун капитан, кроме всего прочего, привез мне работника, которого нанял с обязательством прослужить мне шесть лет. Для этой цели он истратил собственные пять фунтов стерлингов, полученные в подарок от моей приятельницы, вдовы английского капитана. Он наотрез отказался от всякого возмещения, и я уговорил его только принять небольшой тюк табаку, как плод моего собственного хозяйства. И это было не все. Так как весь груз моих товаров состоял из английских мануфактурных изделий — полотен, байки, сукон, вообще таких вещей, которые особенно ценились и требовались в этой стране, то я имел возможность распродать его с большой прибылью; словом, когда все было распродано, мой капитал учетверился. Благодаря этому, я далеко опередил моего бедного соседа по разработке плантации, ибо первым моим делом после распродажи товаров было купить невольника-негра и нанять еще одного работника-европейца кроме того, которого привез мне капитан из Лиссабона. Но дурное употребление материальных благ часто является вернейшим путем к величайшим невзгодам. Так было и со мной.
В следующем году я продолжал возделывать свою плантацию с большим успехом и собрал пятьдесят тюков табаку сверх того количества, которое я уступил соседям в обмен на предметы первой необходимости. Все эти пятьдесят тюков, весом по сотне с лишком фунтов каждый, лежали у меня просушенные, совсем готовые к приходу судов из Лиссабона. Итак, дело мое разрасталось; но по мере того, как я богател, голова моя наполнялась планами и проектами, совершенно несбыточными при тех средствах, какими я располагал: короче, это были того рода проекты, которые нередко разоряют самых лучших дельцов. Но мне была уготовлена иная участь: мне по прежнему суждено было самому быть виновником всех моих несчастий. И точно для того, чтобы усугубить мою вину и подбавить горечи в размышления над моей участью, размышления, на которые в моем печальном будущем мне было отпущено слишком много досуга, все мои неудачи вызывались исключительно моей страстью к скитаниям, которой я предавался с безрассудным упорством, тогда как передо мной открывалась светлая перспектива полезной и счастливой жизни, стоило мне только продолжать начатое, воспользоваться теми житейскими благами, которые так щедро расточало мне Провидение, и исполнять свой долг. Как уже было со мною однажды, когда я убежал из родительского дома, так и теперь я не мог удовлетвориться настоящим. Я отказался от надежды достигнуть благосостояния, быть может, богатства, работая на своей плантации, — все оттого, что меня обуревало желание обогатиться скорее, чем допускали обстоятельства. Таким образом, я вверг себя в глубочайшую пучину бедствий, в какую, вероятно, не попадал еще ни один человек и из которой едва ли можно выйти живым и здоровым. Перехожу теперь к подробностям этой части моих похождений. Прожив в Бразилии почти четыре года и значительно увеличивши свое благосостояние, я, само собою разумеется, не только изучил местный язык, но и завязал большие знакомства с моими соседями-плантаторами, а равно и с купцами из Сан-Сальвадора, ближайшего к нам портового города.
Встречаясь с ними, я часто рассказывал им о двух моих поездках к берегам Гвинеи, о том, как ведется торговля с тамошними неграми и как легко там за безделицу — за какие-нибудь бусы, ножи, ножницы, топоры, стекляшки и тому подобные мелочи — приобрести не только золотого песку и слоновую кость, но даже в большом количестве негров-невольников для работы в Бразилии. Мои рассказы они слушали очень внимательно, в особенности, когда речь заходила о покупке негров. В то время, надо заметить, торговля невольниками была весьма ограничена, и для нее требовалось так называемое assiento, то есть разрешение от испанского или португальского короля; поэтому негры-невольники были редки и чрезвычайно дороги. Как-то раз нас собралась большая компания: я и несколько человек моих знакомых плантаторов и купцов, и мы оживленно беседовали на эту тему. На следующее утро трое из моих собеседников явились ко мне и объявили, что, пораздумав хорошенько над тем, что я им рассказал накануне, они пришли ко мне с секретным предложением. Затем, взяв с меня слово, что все, что я от них услышу, останется между нами, они сказали мне, что у всех у них есть, как и у меня, плантации, и что ни в чем они так не нуждаются, как в рабочих руках. Поэтому они хотят снарядить корабль в Гвинею за неграми. Но так как торговля невольниками обставлена затруднениями и им невозможно будет открыто продавать негров по возвращении в Бразилию, то они думают ограничиться одним рейсом, привезти негров тайно, а затем поделить их между собой для своих плантаций. Вопрос был в том, соглашусь ли я поступить к ним на судно в качестве судового приказчика, то есть взять на себя закупку негров в Гвинее. Они предложили мне одинаковое с другими количество негров, при чем мне не нужно было вкладывать в это предприятие ни гроша.
Нельзя отрицать заманчивости этого предложения, если бы оно было сделано человеку, не имеющему собственной плантации, за которой нужен был присмотр, в которую вложен значительный капитал и которая со временем обещала приносить большой доход. Но для меня, владельца такой плантации, которому следовало только еще года три-четыре продолжать начатое, вытребовав из Англии остальную часть своих денег — вместе с этим маленьким добавочным капиталом мое состояние достигло бы трех, четырех тысяч фунтов стерлингов и продолжало бы возрастать — для меня помышлять о подобном путешествия было величайшим безрассудством. Но мне на роду было написано стать виновником собственной гибели. Как прежде я был не в силах побороть своих бродяжнических наклонностей, и добрые советы отца пропали втуне, так и теперь я не мог устоять против сделанного мне предложения. Словом, я отвечал плантаторам, что с радостью поеду в Гвинею, если в мое отсутствие они возьмут на себя присмотр за моим имуществом и распорядятся им по моим указаниям в случае, если я не вернусь. Они торжественно обещали мне это, скрепив наш договор письменным обязательством; я же, с своей стороны, сделал формальное завещание на случай моей смерти: свою плантацию и движимое имущество я отказывал португальскому капитану, который спас мне жизнь, но с оговоркой, чтобы он взял себе только половину моей движимости, а остальное отослал в Англию. Словом, я принял все меры для сохранения моей движимости и поддержания порядка на моей плантации. Прояви я хоть малую часть столь мудрой предусмотрительности в вопросе о собственной выгоде, составь я столь же ясное суждение о том, что я должен и чего не должен делать, я, наверное, никогда бы не бросил столь удачно начатого и многообещающего предприятия, не пренебрег бы столь благоприятными видами на успех и не пустился бы в море, с которым неразлучны опасности и риск, не говоря уже о том, что у меня были особые причины ожидать от предстоящего путешествия всяких бед. Но меня торопили, и я скорее слепо повиновался внушениям моей фантазии, чем голосу рассудка. Итак, корабль был снаряжен, нагружен подходящим товаром, и все устроено по взаимному соглашению участников экспедиции.
В недобрый час, 1-го сентября 1659 года, я взошел на корабль. Это был тот самый день, в который восемь лет тому назад я убежал от отца и матери в Гулль, — тот день, когда я восстал против родительской власти и так глупо распорядился своею судьбой. Наше судно было вместимостью около ста двадцати тонн: на нем было шесть пушек и четырнадцать человек экипажа, не считая капитана, юнги и меня. Тяжелого груза у нас не было, и весь он состоял из разных мелких вещиц, какие обыкновенно употребляются для меновой торговли с неграми: из ножниц, ножей, топоров, зеркалец, стекляшек, раковин, бус и тому подобной дешевки. Как уже сказано, я сел на корабль 1-го сентября, и в тот же день мы снялись с якоря. Сначала мы направились к северу вдоль берегов Бразилии, рассчитывая свернуть к африканскому материку, когда дойдем до десятого или двенадцатого градуса северной широты, таков в те времена был обыкновенный курс судов. Все время, покуда мы держались наших берегов, до самого мыса Св. Августина, стояла прекрасная погода, было только чересчур жарко. От мыса Св. Августина мы повернули в открытое море и вскоре потеряли из виду землю.
Мы держали курс приблизительно на остров Фернандо де Норонха, то есть на северо-восток. Остров Фернандо остался у нас по правой руке. Это был настоящий ураган. Он начался с юго-востока, потом пошел в обратную сторону и, наконец, задул с севеpo-востока с такою ужасающей силой, что в течение двенадцати дней мы могли только носиться по ветру и, отдавшись на волю судьбы плыть, куда нас гнала ярость стихий. Нечего и говорить, что все эти двенадцать дней я ежечасно ожидал смерти, да и никто на корабле не чая остаться в живых. Но наши беды не ограничились страхом бури: один из наших матросов умер от тропической лихорадки, а двоих — матроса и юнгу — омыло с палубы. На двенадцатый день шторм стал стихать, и капитан произвел по возможности точное вычисление. Оказалось, что мы находимся приблизительно под одиннадцатым градусом северной широты, но что нас отнесло на двадцать два градуса к западу от мыса Св. Мы были теперь недалеко от берегов Гвианы или северной части Бразилии, за рекой Амазонкой, и ближе к реке Ориноко, более известной в тех краях под именем Великой Реки. Капитан спросил моего совета, куда нам взять курс.
В виду того, что судно дало течь и едва ли годилось для дальнего плавания, он полагал, что лучше всего повернуть к берегам Бразилии. Но я решительно восстал против этого. В конце концов, рассмотрев карты берегов Америки, мы пришли к заключению, что до самых Караибских островов не встретим ни одной населенной страны, где можно было бы найти помощь. Поэтому мы решили держать курс на Барбадос, до которого, по нашим расчетам, можно было добраться в две недели, так как нам пришлось бы немного уклониться от прямого пути, чтоб не попасть в течение Мексиканского залива. О том же, чтобы идти к берегам Африки, не могло быть и речи: наше судно нуждалось в починке, а экипаж — в пополнении. В виду вышеизложенного, мы изменили курс и стали держать на запад-северо-запад. Мы рассчитывали дойти до какого-нибудь из островов, принадлежащих Англии, и получить там помощь. Но судьба судила иначе. Так же стремительно, как и в первый раз, мы понеслись на запад и очутились далеко от торговых путей, так что, если бы даже мы не погибли от ярости волн, у нас все равно почти не было надежды вернуться на родину, и мы, вероятнее всего, были бы съедены дикарями. Однажды ранним утром, когда мы бедствовали таким образом — ветер все еще не сдавал — один из матросов крикнул: «Земля!
В тот же миг от внезапной остановки вода хлынула на палубу с такой силой, что мы уже считали себя погибшими: стремглав бросились мы вниз в закрытые помещения, где и укрылись от брызг и пены. Тому, кто не бывал в подобном положении, трудно дать представление, до какого отчаяния мы дошли. Мы не знали, где мы находимся, к какой земле нас прибило, остров это или материк, обитаемая земля или нет. А так как буря продолжала бушевать, хоть и с меньшей силой, мы не надеялись даже, что наше судно продержится несколько минут, не разбившись в щепки; разве только каким-нибудь чудом ветер вдруг переменится. Словом, мы сидели, глядя друг на друга и ежеминутно ожидая смерти, и каждый готовился к переходу в иной мир, ибо в здешнем мире нам уже нечего было делать. Единственным нашим утешением было то, что, вопреки всем ожиданиям, судно было все еще цело, и капитан оказал, что ветер начинает стихать. Но хотя нам показалось, что ветер немного стих, все же корабль так основательно сел на мель, что нечего было и думать сдвинуть его с места, и в этом отчаянном положении нам оставалось только позаботиться о спасении нашей жизни какой угодно ценой. У нас было две шлюпки; одна висела за кормой, но во время шторма ее разбило о руль, а потом сорвало и потопило или унесло в море. На нее нам нечего было рассчитывать. Оставалась другая шлюпка, но как спустить ее на воду?
А между тем нельзя было мешкать: корабль мог каждую минуту расколоться надвое; некоторые даже говорили, что он уже дал трещину. В этот критический момент помощник капитана подошел к шлюпке и с помощью остальных людей экипажа перебросил ее через борт; мы все, одиннадцать человек, вошли в шлюпку, отчалили и, поручив себя милосердию Божию, отдались на волю бушующих волн; хотя шторм значительно поулегся, все-таки на берег набегали страшные валы, и море могло быть по справедливости названо den vild Zee дикое море , — как выражаются голландцы. Наше положение было поистине плачевно: мы ясно видели, что шлюпка не выдержит такого волнения и что мы неизбежно потонем. Идти на парусе мы не могли: у нас его не было, да и все равно он был бы нам бесполезен. Мы гребли к берегу с камнем на сердце, как люди, идущие на казнь: мы все отлично знали, что как только шлюпка подойдет ближе к земле, ее разнесет прибоем на тысячу кусков. И, подгоняемые ветром и течением, предавши душу свою милосердию Божию, мы налегли на весла, собственноручно приближая момент нашей гибели. Какой был перед нами берег — скалистый или песчаный, крутой или отлогий, — мы не знали. Единственной для нас надеждой на спасение была слабая возможность попасть в какую-нибудь бухточку или залив, или в устье реки, где волнение было слабее и где мы могли бы укрыться под берегом с наветренной стороны. Но впереди не было видно ничего похожего на залив, и чем ближе подходили мы к берегу, тем страшнее казалась земля, — страшнее самого моря. Когда мы отошли или, вернее, нас отнесло, по моему расчету, мили на четыре от того места, где застрял наш корабль, вдруг огромный вал, величиной с гору, набежал с кормы на нашу шлюпку, как бы собираясь похоронить нас в морской пучине.
В один миг опрокинул он нашу шлюпку. Мы не успели крикнуть: «боже! Ничем не выразить смятения, овладевшего мною, когда я погрузился в воду. Я очень хорошо плаваю, но я не мог сразу вынырнуть на поверхность и чуть не задохся. Лишь когда подхватившая меня волна, пронеся меня изрядное расстояние по направлению к берегу, разбилась и отхлынула назад, оставив меня почти на суше полумертвым от воды, которой я нахлебался, я перевел немного дух и опомнился. У меня хватило настолько самообладания, что, увидев себя ближе к земле, чем я ожидал, я поднялся на ноги и опрометью пустился бежать в надежде достичь земли прежде, чем нахлынет и подхватит меня другая волна, но скоро увидел, что мне от нее не уйти; море шло горой и догоняло, как разъяренный враг, бороться с которым у меня не было ни силы, ни средств. Мне оставалось только, задержав дыхание, вынырнуть на гребень волны и плыть к берегу, насколько хватит сил. Главной моей заботой было справиться по возможности с новой волной так, чтобы, поднеся меня еще ближе к берегу, она не увлекла меня за собой в своем обратном движении к морю. Набежавшая волна похоронила меня футов на двадцать, на тридцать под водой. Я чувствовал, как меня подхватило и с неимоверной силой и быстротой долго несло к берегу.
Я задержал дыхание и поплыл по течению, изо всех сил помогая ему. Я уже почти задыхался, как вдруг почувствовал, что поднимаюсь кверху; вскоре, к великому моему облегчению, мои руки и голова оказались над водой, и хотя я мог продержаться на поверхности не больше двух секунд, однако успел перевести дух, и это придало мне силы и мужества. Меня снова захлестнуло, но на этот раз я пробыл под водой не так долго. Когда волна разбилась и пошла назад, я не дал ей увлечь себя обратно и скоро почувствовал под ногами дно. Я простоял несколько секунд, чтобы отдышаться, и, собрав остаток сил, снова опрометью пустился бежать к берегу. Но и теперь я еще не ушел от ярости моря: еще два раза оно меня изгоняло, два раза меня подхватывало волной и несло все дальше и дальше, так как в этом месте берег был очень отлогий. Последний вал едва не оказался для меня роковым: подхватив меня, он вынес или, вернее, бросил меня на скалу с такой силой, что я лишился чувств и оказался совершенно беспомощным: удар в бок и в грудь совсем отшиб у меня дыхание, и если б море снова подхватило меня, я бы неминуемо захлебнулся. Но я пришел в себя как раз во время: увидев, что сейчас меня опять накроет волной, я крепко уцепился за выступ моей скалы и, задержав дыхание, решил переждать, пока волна не схлынет.
Попав на необитаемый остров и обретя неограниченную власть над окружающим миром, Робинзон поставил себя не только на место губернатора или короля, но и на место бога. Идеология книги - пропаганда буржуазной морали теория, также популярная среди советских литературоведов. Робинзон - типичный буржуа, купец, коммерсант, предприниматель. Он пустился в странствия, чтобы извлечь выгоду и думает только о выгоде: не брезгует ни работорговлей, ни плантаторством, готов умчаться на край света, если надеется подороже продать и подешевле купить товар, независимо от того, что это - вещь или живой человек. Оставшись один на острове, занимается, в сущности, тем же делом, что и раньше - строит буржуазную экономику на отдельно взятом острове. С той только разницей, что если раньше он был мелкой деталью ее механизма, то теперь стал всем в одном лице. Появившегося на острове Пятницу он превращает в своего слугу и, несмотря на сложившиеся между ними товарищеские отношения, нещадно эксплуатирует его. Такая же судьба ждала бы и других обитателей острова - если бы, на их счастье, Робинзон не покинул его столь своевременно. Книга Дефо - философский, или, как теперь принято говорить, "интеллектуальный". Человек дела и прагматик Робинзон, попав на остров, преображается и становится мыслителем и философом. Философия для него - не каприз, способ заполнить досуг или не сойти с ума, а нечто большее. Самое интересное в книге - рассуждения Робинзона-Дефо о жизни, а цель всей робинзонады - поиск ее смысла. Аллегория европейской цивилизации. Островитянин снова проходит в миниатюре путь, по которому шло в своем развитии человечество - приручает животных, осваивает земледелие и ремесла, строит жилище, а потом и крепость, налаживает контакты с соседями-дикарями и приобщает их к ценностям культуры. Книга о воспитании - тема, наиболее популярная в 18-ом веке. Одиночество, общение с природой, труд и простой образа жизни - самые верные средства духовного совершенствования. Как говорил Жан-Жак Руссо, книга Дефо - "удачнейший трактат о естественном воспитании". Жизнь на острове сделала из человека, испорченного цивилизацией "естественного человека" - то есть, в представлении просветителей, идеального человека. Робинзон - книга об одиночестве. Остров - метафора, символизирующая одиночество человека в хотя и обжитом и густонаселенном, но чуждом и враждебном мире. Каждый человек по-своему одинок, и поэтому может почувствовать себя Робинзоном. Жить в обществе, и быть свободным от общества нельзя - это мы все прекрасно знаем. Но каждому из нас необходимо время от времени побыть наедине с собой. Философ Э. Фромм так говорит об этом: "Парадокс человеческого существования состоит в том, что человек в одно и то же время ищет и близости и независимости, единения с другими и сохранения своей особенности и уникальности". Может быть, это явление даже заслуживает наименования "комплекс Робинзона". Главная тема романа - не одиночество, а социальная связь, отношения Робинзона и Пятницы. Отношение Робинзона к дикарю Пятнице - отношение большого брата к своему слуге, несмотря на весь гуманизм Робинзона. Взгляды Робинзона достаточно политкорректны для европейца 17-го столетия - вспомним хотя бы его рассуждения о том, что дикари не виноваты в своей кровожадности. Робинзон вспоминает, как вели себя раньше испанские колонизаторы в Америке, не считавшие туземцев за людей и безжалостно их истреблявшие. Он противопоставляет этому свой, новый, "просвещённый" взгляд: белый человек должен нести дикарям всё лучшее, что есть в его культуре - культуре цивилизованного европейца. Однако то, что казалось прогрессивным в эпоху Дефо, - отношение к пятницам с позиций "строго, но доброго старшего брата" в наше время выглядит ужасающе неполиткорректным. Для современного правозащитника глобализм, попытка навязать другим людям ценности европейской цивилизации - еще одна форма возрождения колониализма. Культуры, обычаи и верования разных народов самоценны. Любой, даже самый дремучий пятница достоин большего, чем школьная парта, розги и добрые советы Робинзона, - он сам способен многому научить последнего. Роман Дефо - психологический роман. Жизнь - игра, и люди в ней актеры, говорил соотечественник Дефо. Может быть, ситуация, когда исчезает не только публика в зрительном зале, но и сам зал, и не перед кем больше разыгрывать роли сможет лучше понять подлинную сущность человека? Кто же он все-таки такой - царь природы или животное, руководствующее инстинктами - самосохранения, размножения, развлечения? Что если актерство неотделимо от самой личности цивилизованного человека, и те игры, которым предаются люди в обществе себе подобных, просто сменят форму, превратившись в какой-нибудь другой вид лицедейства - перед самим собой, богом, или теми же людьми, превратившимися в образы и воспоминания? Дневники Робинзона - не более чем сон, порождение фантазии. Герой - обычный человек, который не хочет больше жить прежней жизнью; однако изменить ее он тоже не может. Единственный возможный выход - "внутренняя эмиграция", погружение в мир грез и фантазий. Робинзон-мечтатель создает в своем воображении необитаемый остров, на котором ощущает себя полным владыкой. Со временем власть без подданных надоедает ему; он начинает постепенно заселять остров, придумывая сначала кровожадных дикарей, потом Пятницу, корабль, и весь окружающий мир. Это - только некоторые из толкований романа Дефо, - не говоря уже о том, что каждая эпоха заново открывает для себя историю Робинзона. Так о чем же рассказывает эта простая и наивная книга, и почему существует так много ее интерпретаций? Ответ очевиден. Простота романа - видимость, иллюзия. Европеец Дефо написал своего "Робинзона Крузо" не буквами, а восточными иероглифами. Эти иероглифы скрывают какой-то иной, скрытый сюжет. Может быть, именно поэтому многим кажется, что история, рассказанная Дефо - чистый лист, на котором каждый желающий может попробовать написать свою собственную историю. Как бы разнообразны и многочисленны ни были источники "Робинзона Крузо", - писал литературовед А. Чамеев, - и по форме, и по содержанию роман представлял собой явление глубоко новаторское. Дефо создал оригинальное художественное произведение, сочетавшее в себе авантюрное начало с мнимой документальностью, традиции мемуарного жанра с чертами философской притчи. Любовь читателей к неувядающему творению Дефо, похоже, разделяют его коллеги по творческому цеху; наверное, ни одно литературное произведение не породило столько подражаний и римейков, как "Робинзон Крузо". Слово А. Генису: "История Робинзона всегда составляла непреодолимый соблазн для плагиатора. С тех пор как почти три века назад на свет появился бессмертный роман Даниеля Дефо, бесчисленные авторы использовали необитаемый остров как полигон для мысленных экспериментов. Каждый из них обновлял ситуацию, вставляя в исходное уравнение - человек наедине с природой - тот смысл, что соответствовал философии своей эпохи". Каждая эпоха по-своему пересказывала историю, рожденную гением Дефо. Все-таки рассказ про одинокого человека на одиноком острове - это очень грустная история. Литература должна нести жизнеутверждающее начало - и вот на смену герою-одиночке приходит крепкая семья швейцарских робинзонов и трудовой коллектив робинзонов-янки, с энтузиазмом внедряющих бизнес-проект построения светлого технического будущего на уединенном "Таинственном острове". Раздумья о смысле жизни и разумности устройства мироздания остались в далеком прошлом; сообщество островитян поглощено совсем другими проблемами. Если им и нужна идеология, то гораздо более конкретная и практичная - например, психология семьи или социология рабочей бригады. Двадцатый век - век рождения "антиутопий", начало которым положило легендарное крушение "Титаника". Новая эпоха выкрасила коллективные робинзонады в черный цвет. Сказание о Робинзоне вернулась к своей исходной точке - печальной истории призрака острова Лопеса, пересказанной в жанре фильма ужасов. Хуже одиночества, как известно, только плохие соседи. Именно их, выселив доброго Пятницу, подселили на необитаемый остров моряка из Йорка авторы "черных робинзонад". Самое известное произведение в таком жанре - роман "Повелитель мух" Уильяма Голдинга, удостоенный Нобелевской премии. Группа английских школьников попадает на необитаемый остров - но не для того, чтобы построить там цивилизацию, а чтобы доказать ее невозможность. Быстро одичав, дети превращаются в некое подобие дикого племени и начинают жестокую войну друг с другом. Похожая история положена и в основу повести фантаста Лукьяненко "Рыцари сорока островов" - с той только разницей, что подростки не сами впадают в дикость, а принуждаются к беспощадной борьбе за выживание злыми пришельцами фантастика, однако! Современные литераторы не верят, подобно мыслителям эпохи просвещения в идеалы "естественного человека". Необитаемый остров в их произведениях, - не то место, где человек может найти путь к богу, возвыситься духовно или научиться полезным ремеслам. Не верят они и в саму цивилизацию. Варварство, в которое впадают люди, оказавшиеся за ее обочиной, символизирует для них не возврат к первобытным инстинктам, а скорее гримасу, если не подлинное лицо потерявшего идеалы и насквозь прогнившего общества. Модернистские эксперименты с коллективными робинзонадами сменили произведения постмодернистского образца. Постмодернистская литература пришла к выводу, что образ Робинзона, белого человека на зеленом острове, исчерпал себя. Наступила очередь его спутника Пятницы, корабля, на котором он терпит крушение и самого острова. В романе "Дефо" корабль олицетворял связь Робинзона с цивилизацией. В романе Умберто Эко "Остров накануне" главный герой - это сам корабль, символ создавшей его цивилизации. Время действия книги - 1643г. Судно, на котором совершает загадочное путешествие французский дворянин Роберт де Ла Грив, попадает в шторм и терпит крушение в далеких тропических морях. Роберту везет - плотик, на котором он пытается спастись, выносит в тихую заводь близ берегов неведомого острова. Однако герой обретает не сам остров, а всего лишь новый корабль, севший на мель неподалеку от него. Роберт - не моряк из Йорка, а сухопутный житель, к тому же аристократ. Он не только не умеет плавать, но даже не способен соорудить какое-нибудь средство, позволившее бы добраться до берега - может быть, просто не хочет задуматься на столь приземленную тему. Остров для него так же далек, как и американский континент для Робинзона. Герой Эко остается жить на корабле - хотя с таким же успехом Эко мог бы запереть его в библиотеке что он, собственно и делает и, отказавшись от каких-либо практических действий, отдается на волю фантазий и воспоминаний. Постмодернизм, как писал с пафосом некий критик - это аристократка и проститутка в одном лице, ее свойства - элитарность и доступность одновременно. Необитаемый остров - всего лишь способ рассказать другим о предметах, которые интересны самому автору, используя для этого интересную и понятную среднему читателю форму. Рассказ о средневековье "Имя розы" стал детективом, повествование об "эпохе барокко" - робинзонадой. Приведем для примера названия некоторых глав книги: "Карта страны нежного"; "Трактат о боевой науке"; "Занимательная техника"; "О происхождении романов"; "Монолог о множественности миров". Наверное, в представлении автора необитаемый остров - самое удобное место для размышления о подобных предметах. Странный Робинзон без острова находит и своего странного пятницу. Пятница в романе Дефо был дикарем и язычником, пятница Умберто Эко - преподобный Каспар, иезуит и профессор математики, который и снарядил этот странный корабль с какими-то загадочными научными целями. Впрочем, нашему Робинзону Пятница не очень-то и нужен, поэтому Эко, предоставив иезуиту возможность высказаться по всем вопросам, которые входили в кругозор образованного человека 17-го столетия, тотчас же отправляет его в дорогу. Постмодернистская литература не то чтобы не любит простых решений - скорее она их просто не знает. Единственный способ, которым дряхлый иезуит эпохи барокко может добраться если не до острова, то вообще куда-нибудь - это, конечно же, собственноручно изготовленный прообраз водолазного костюма. В финале романа герой, после долгих колебаний, принимает решение отправиться на остров. На корабле есть все для жизни, и похоже, он никогда бы не отважился на дерзкое путешествие, если бы не уверовал, что на острове его ждет возлюбленная, существующая только в его мечтах. Читатель так и остается в неведении, чем закончится эта попытка, однако огорчаться не стоит - наверняка мы уже знаем этот финал, а если и нет, что же - прочтем в следующем постмодернистском романе. Если главный персонаж романа Умберто Эко - корабль, то герой М. Турнье - спутник и слуга Робинзона. Его роман так и назван - "Пятница". Герой Турнье только на первый взгляд напоминает персонажа Дефо. Во-первых, это вам не флегматичный британский, а настоящий латинский Робинзон, отличительной которого является повышенная эмоциональность. Созданием цивилизации он занимается с энтузиазмом, граничащим если не с помешательством, то с одержимостью, а установленный им порядок жизни на острове, который он называет "Сперанса" то есть надежда близок к абсурду. Он создает Палату мер и весов, Дворец Правосудия, Храм, правый придел которого отведен для гипотетических женщин; пишет Уголовный кодекс и Хартию острова, в которой назначает самого себя его губернатором, имеющим право наказывать своих подданных. Сам герой - то губернатор, то генерал, то пастор; своими разными "лицами" он как будто старается населить остров, организовать жизнь по всем правилам бюрократических формальностей. Задача, которую поставил сам себе Робинзон - заменить установить на острове "нравственный порядок", одержав победу над порядком "естественным", который поначалу является для него синонимом "абсолютного беспорядка". Впрочем, бюрократический гений Робинзон - тоже человек, и кое-что человеческое ему не чуждо. Двадцатый век снял табу с обсуждения сексуальных проблем, что позволило М. Турнье затронуть некоторые деликатные вопросы, которые обошел молчанием джентльмен Дефо. Сексуальные проблемы необитаемого острова и наиболее эффективные способы их решения - одна из ключевых тем романа Справедливости ради, отметим, что свобода обсуждения ранее запретных тем коснулась и прототипа Робинзона - Селькирка. Некоторые авторы начали делать весьма двусмысленные предположения о том, с какой целью моряк бегал наперегонки с козами и почему они при этом так быстро улепетывали от него. Создается впечатление, что замысел автора прямо противоположен идее, положенной в основу романа великого англичанина. Творение Дефо - апология цивилизации. Культурный европеец настолько тяжело переживает разлуку с ней, что ему не остается ничего другого, как в одиночку создавать цивилизацию на пустом месте. Мишель Турнье поставил задачей продемонстрировать всем абсурдность цивилизации, воплотив ее в карикатурном образе одержимого порядком трудоголика Робинзона. Европейская культура, в изображении француза - разновидность некоей заразной болезни, носителями которой являются представители белой расы.
Через некоторое время у африканских берегов на судно напали пираты и всю команду пленили. Робинзону повезло больше других — его не продали в рабство в глубь Африки, а оставили служить начальнику пиратов. Несколько лет он прислуживал, убирал, готовил, и даже не мог надеяться на спасение. Но скоро хозяин приказал Робинзону и слуге-мавру плыть на небольшой лодке на рыбалку. Хитростями и обманом Робинзон пронес на лодку ружья, еду, воду, вино.
Робинзон Крузо краткое содержание
Капитан Вудс Роджерс сделал в своём журнале запись о том, что его команда обнаружила на острове шотландского моряка, прожившего здесь в одиночестве 4 года и 4 месяца. По словам Роджерса, к тому времени наружностью Селькирк напоминал лишь подобие человека — так сильно он оброс. Капитан также отметил, что Александр обладал большой силой, невероятно быстро бегал и практически разучился полноценно говорить по-английски. Тем не менее Селькирк всё же смог поведать экипажу «Дюка» свою удивительную историю. Неизвестно, поверили бы они Александру, если бы не Уильям Дампир, всё тот же капитан, под началом которого когда-то ходил моряк. Дампир был одним из предводителей этой экспедиции и членом экипажа корабля Роджерса — он-то и узнал в заросшем дикаре своего старого подчинённого. Селькирк помогал морякам в ловле коз, варил для них похлёбку и кормил местными овощами и фруктами, за что Роджерс был очень признателен: его команда страдала от цинги. Александру выдали одежду, его побрили и отмыли. Когда же «Робинзону» предложили корабельную еду, оказалось, что желудок Селькирка совсем отвык от засоленных припасов и не мог их переварить. Впечатлённый историей Александра, Роджерс предложил ему должность второго помощника на «Дюке», которую тот с радостью принял. Прежде чем вернуться в Англию, экспедиция ещё 2 года колесила возле побережья Перу и Эквадора, грабя испанские суда.
В октябре 1711 года они наконец причалили в Лондоне. Команда «Дюка» встречает Селькирка. За время последнего плавания под командованием Роджерса Александр разбогател, что позволило ему несколько лет жить на широкую ногу. В любом пабе моряка приветствовали, а местные с радостью покупали ему пиво и обед, чтобы только послушать невероятный рассказ о жизни на необитаемом острове. Впрочем, довольно скоро такая жизнь утомила Селькирка: он жаждал вернуться к тем примитивным условиям и быту, которые были на Мас-а-Тьерра.
Каждый день Фосс взбирался на него и вглядывался вдаль, высматривая спасительный корабль. Только через 3 года пребывания на острове ему удалось увидеть вдали парус, который вскоре скрылся за горизонтом. Этот случай немного обнадежил нашего героя, ведь если неподалеку прошел один корабль, то вполне могут пройти и другие. Удача улыбнулась Фосту только спустя еще два года. Человека, размахивающего веслом, заметили с проходящего мимо судна, но корабль не смог подойти близко к острову из-за опасных каменистых мелей. Тогда робинзон, рискуя жизнью, самостоятельно вплавь добрался до корабля и был наконец спасен. Примерно так выглядели каменистые берега острова, где провел 5 долгих лет Даниель Фосс История четвертая Русский северный робинзон В России тоже были свои робинзоны. Одним из них стал охотник Яков Миньков, сумевший в одиночестве прожить на острове Беринга один из Командорских островов, недалеко от Камчатки целых семь лет. К сожалению, об этом человеке и подробностях его робинзонады нам известно не очень много. В начале 19-го века Яков Миньков вместе с другими охотниками плавал на промысловом судне по северных островам. Главной задачей плавания была охота на песцов эти животные с очень ценным мехом водятся только на крайнем севере. Но корабль сбился с курса и не смог найти обратной дороги, а бедному охотнику пришлось выживать совсем одному на северном острове с суровым климатом. Он жил в оставленной кем-то маленькой рыболовной хижине, ловил рыбу, соорудил себе теплую одежду и обувь из шкур песцов и морских котиков. Особенно тяжело приходилось долгими и морозными северными зимами. Для зимовок Яков Миньков построил себе юрту. Бывало, что ее целиком заносило снегом во время метелей. Вопреки всем трудностям, северному робинзону удалось выжить, дождаться проходившей мимо острова шхуны и спастись. В 1812 году Яков Миньков наконец вернулся домой. Остров Беринга, где провел 7 лет русский охотник Яков Миньков История пятая Добровольный робинзон Выживание в одиночку на необитаемом острове бывает добровольным.
После долгих лет одиночества отшельник сумел завести себе друга, чего не случилось с Селькирком. Не встречал Александр и кровожадных индейцев-каннибалов, как это было описано в книге. И еще одно отличие — Селькирк одичал на острове, а роман Дефо, наоборот, был посвящён духовному возрождению человека, оставшегося один на один с природой. Так что идея писателя была намного глубже простого выживания в суровых условиях — это нравственное самосовершенствование вдали от цивилизации, её благ и социума. Ответить Свернуть.
За это время к св. Елене неоднократно приставали корабли, но Лопес категорически не желал выходить к людям. Когда его все-таки нашли, то он долгое время отказывался даже разговаривать со своими спасителями, а вместо этого бормотал "О бедный-несчастный Лопес". Так что параллели с героем Дефо, все-таки есть — тот тоже всепостоянно твердил себе под нос "Я — бедный-несчастный Робинзон". Там его привели в порядок, накормили и отвезли в Португалию, где он уже успел стать чем-то вроде легенды. Ему предлагали прощение от короля и полную индульгенцию от Папы, а также пожизненное содержание в любом из монастырей, но он предпочел вернуться на остров, где и умер в 1545 году. Робинзоны и робинзонки Если кто-нибудь в один прекрасный день соберется с силами и напишет полную историю выживальщиков на необитаемых островах, то у ее читателя может создаться впечатление что необитаемых островов в Мировом океане не было в принципе. На каждом клочке суши размером побольше футбольного поля хоть кто-то когда-то да жил, И это только известные робинзоны, то есть те немногие счастливчики, которых, в конце концов, нашли и спасли. Куда больше было тех, кто так и остался на своем острове, им повезет вернуться в историю разве что по чистой случайности, если на их останки вдруг наткнутся туристы или археологи. Но и список выживших и спасенных сам по себе впечатляет — какие удивительные это были личности и сколь нетривиальными были те обстоятельства, благодаря которым они в конце концов оказывались на необитаемом острове. Обычный человек далеко не всегда мог найти в себе силы для того, чтобы, оказавшись в практически безнадежной ситуации, не сломаться и буквально заставлять себя выживать, вопреки всему. Можно сказать, что эти люди "готовились" стать робинзонами с детства, сами о том не зная. Маргарита де ла Рок — робинзонка по любви Юная и неопытная девушка просто хотела посмотреть мир — женщинам из благородного сословия в те времена такое счастье выпадало крайне редко. Когда в 1542 году ее то ли родной, то ли двоюродный брат Жан-Франсуа де ла Рок де Роберваль был назначен губернатором Новой Франции Канады , Маргарита упросила его взять ее с собой. Ну а в пути выяснилось , что абсолютная власть и выход за рамки цивилизации способны развратить человека до неузнаваемости и превратить его в самое настоящее чудовище. На борту корабля у Маргариты завязался роман с кем-то из членов команды. Когда все обнаружилось, Жан-Франсуа пришел в ярость от такого покушения на фамильную честь и приказал высадить сестру на пустынном острове Демонов у побережья Квебека. По другим сведениям высадить было приказано ее любовника, а она последовала за ним добровольно вместе со своей служанкой. Иллюстрация Игоря Ильинского к книге «Робинзон Крузо» Едва они успели хоть как-то отстроиться и при помощи мушкетов объяснить волкам и медведям, что им в этой части острова больше не рады, как выяснилось, что Маргарита беременна. Ее ребенок умер почти сразу после рождения, потом за ним в мир иной последовала служанка и, наконец, ее любовник. Маргарита де ла Рок осталась на острове Демонов одна. Так как практически ничего съедобного там не росло, ей пришлось учиться стрелять и охотиться, чтобы прокормиться. В 1544 Маргариту обнаружили случайно занесенные туда штормом баскские рыбаки и привезли домой. Она была немедленно удостоена аудиенции у королевы Маргариты Наваррской, которая записала ее рассказ для своего сборника "Гептамерон", благодаря чему эта история дошла до наших дней. Базой для экспедиции должно было послужить находившееся на берегу Старотинское становище состоявшее из трех изб и бани — там останавливались зверобои со всего русского Севера. В момент выхода из горловины Белого Моря, налетевший сильный норд-вест сбил коч с курса и отнес его к берегу острова Малого Брауна к востоку от Шпицбергена, где судно намертво вмерзло в лед. Земля эта была поморам отлично известна, а кормщик Алексей Химков знал и о том, что не так давно здесь побывали зверобои из Архангельска , которые вроде как собирались зимовать и срубили для этого избу. На ее поиски отправили четырех человек: самого кормщика, матросов Федора Веригина и Степана Шарапова и 15-летнего отрока по имени Иван. Разведка прошла успешно — изба была на своем месте и ее предыдущие обитатели даже успели сложить печь. Там они и заночевали, а утром, вернувшись на берег, разведчики обнаружили, что весь лед вокруг острова исчез, а вместе с ним — и корабль. Надо было что-то делать. В принципе для успешной робинзонады у них было все: отправляясь на поиски избы партия взяла с собой ружья и запас пороха, немного продуктов, топор и котелок. На острове было полно оленей и песцов, так что в первое время голодная смерть им не грозила, но ведь порох имеет свойство кончаться. К тому же Малый Браун находился отнюдь не на Карибах, как раз наступала зима, а растительности выше голенища сапога на острове практически не было. Их спас "плавник" - в этом месте море регулярно прибивало к берегу самые разнообразные куски древесины, от обломков погибших судов, до упавших где-то в воду деревьев. В некоторых обломках торчали гвозди и крюки. Исчерпав запасы пороха, поморы сделали себе луки и стрелы, и за время своей робинзонады перебили с ними какое-то невообразимое количество местной фауны: около 300 оленей и примерно 570 песцов. Из найденной на острове глины сделали себе посуду и жировые лампы-коптилки. Из звериных шкур научились шить одежду, словом повторили роман Дефо практически слово в слово. Они даже умудрились избежать бича всех полярников — цинги, благодаря отварам из трав, которые варил Алексей Химков. Спустя шесть лет и три месяца их обнаружил и подобрал один из кораблей графа Шувалова. Все четверо вернулись в Архангельск, успешно продали собранные за время своего заточения на Малом Брауне песцовые шкурки и весьма на том разбогатели. А вот судьба их ладьи и оставшихся на борту членов команды неизвестна до сих пор. Леендерт Хазенбош — голландец-неудачник В 1748 году британский капитан Моусон обнаружил на одном из островов архипелага Вознесений выбеленные солнцем кости и дневник голландского матроса, приговоренного к маронингу так официально называлось наказание высадкой на необитаемый остров за гомосексуальное сожительство с другим членом команды. Ему даже оставили кое-какую утварь, палатку, Библию и письменные принадлежности , но забыли про порох, так что его мушкет оказался бесполезным куском железа. Иллюстрация Игоря Ильинского к книге "Робинзон Крузо" Первое время голландец питался морскими птицами, которых он сбивал камнями, и черепахами.
"Робинзон Крузо" Даниэль Дефо (ответы на вопросы по литературе)
| Ответы : Помогите, дайте пожалуйста краткую биографию Робинзона Крузо. | Считается, что в основу истории Робинзона Крузо Даниэль Дефо положил историю Александра Селькирка (Alexander Selkirk); этот шотландский моряк на необитаемом острове провел чуть больше 4 лет. |
| Робинзон Крузо. *** (Даниэль Дефо, 1710) | «Строгие размышления Робинзона Крузо» на русский язык так и не была переведена. |
| Александр Балод. Тайна Робинзона Крузо | А настоящий остров Робинзона Крузо вовсе не тропический и находится намного южнее. |
| Робинзон Крузо - Даниэль Дефо I Краткое содержание I Схемы | главный герой романа "Робинзон Крузо" Даниэля Дефо, является прототипом идеального авантюриста и человека, выживающего при любых условиях. |
Как судьба реального Робинзона Крузо стала основой нового литературного жанра
- Четыре российские школьницы стали победительницами Европейской математической олимпиады
- Робинзон Крузо. *** (Даниэль Дефо, 1710)
- Робинзон Крузо. *** (Даниэль Дефо, 1710)
- Кто ты, Робинзон Крузо?-«ЦБС» г. Ангарска
- ЕГЭ не должен включать «замудренные» вопросы, считают в Госдуме
- Гениальный пиар через века: Робинзон Крузо как идеальный господин мира
Краткое содержание: «Робинзон Крузо»
Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо – роман английского писателя Даниэля Дефо, написанный как вымышленная автобиография, тем не менее основан на реальных событиях, произошедших с шотландским моряком Александром Селкирком. Именно столько лет назад впервые была опубликована книга Даниеля Дефо «Жизнь, необыкновенные и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка. Робинзон Крузо — РОБИНЗОН KPУЗO (англ. Robinson Crosoe) – герой романа «Странная жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо, написанные им самим» (1719). Образ Р.К. имеет большое общечеловеческое значение.
Приключения Робинзона Крузо на Урале
Найдите в тексте Д. Дефо «Робинзон Крузо» описание морального состояния главного героя, когда он узнал, что спасся после кораблекрушения. Robinson Crusoe. Трудолюбие, настойчивость в достижении цели, предприимчивость – все эти качества были присущи Селькирку так же, как в еще большей степени ими будет наделен его литературный собрат Робинзон Крузо.
Мы в соцсетях
- Лучший маркетинговый ход
- Другие вероятные «Робинзоны»
- Место и время действия
- Робинзон, но не Крузо. Настоящая история
- Гениальный пиар через века: Робинзон Крузо как идеальный господин мира
- "Робинзон Крузо" Даниэль Дефо (ответы на вопросы по литературе)
ТАЙНА РОБИНЗОНА КРУЗО
| Робинзон Крузо (Дефо Даниэль) - слушать аудиокнигу онлайн | Наверное, почти все читали книгу Даниэля Дефо о приключениях Робинзона Крузо на острове, но немногие знают, что у этой книги есть продолжение, вышедшее в 1719 году, в котором путь главного героя проходит в том числе через Урал. |
| Реальные Робинзоны: где они жили, что делали и чем прославились | Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо – роман английского писателя Даниэля Дефо, написанный как вымышленная автобиография, тем не менее основан на реальных событиях, произошедших с шотландским моряком Александром Селкирком. |
| Кем был реальный Робинзон Крузо? | Характеристика Робинзона Крузо показывает, как трудности сделали легкомысленного и трусливого юношу мудрым, мужественным человеком. |
| Реальные Робинзоны: где они жили, что делали и чем прославились – Москва 24, 10.06.2016 | Робинзон Крузо-главный герой сказки,,Приключения Робинзона Крузо", которую написал Даниель Дефо Он потерпел кораблекрушение и таким образом попал на необитаемый остров. |
| Кто ты, Робинзон Крузо?-«ЦБС» г. Ангарска | В «Робинзоне Крузо» Дефо предложил сюжет не просто нашпигованный приключениями, а держащий читателя в напряжении (вскоре в той же Англии будет предложен термин «саспенс»). |
"Робинзон Крузо" под другим углом: детали, которые читатели упустили из виду
Реальная жизнь Робинзона Крузо показывает 20 лет на одиноком острове на необитаемом острове, потеряв свое состояние, имеет удивительный потенциал 73-летний Дэвид Глашин живет счастливо на острове Реставрации, северо-восточной Австралии, со своей собакой Полли. Им был шотландец Александр Селкирк, реальный прототип Робинзона Крузо, который почти пять лет прожил на необитаемом острове, сумев наладить быт и сохранив рассудок. Титульный лист первого издания романа «Робинзон Крузо» Даниеля Дефо. Создатель "Робинзона Крузо" – тайный агент Кто не знает Даниеля Дефо, рассказавшего об увлекательных приключениях Робинзона Крузо? Но вот «Робинзоном Крузо» Дефо положил начало английскому роману вообще, породив в частности моду на псевдодокументальные хроники: повышенной мужественности. Согласно популярной версии, творческим вдохновителем Даниэля Дефо и прототипом Робинзона Крузо стал шотландский путешественник Александр Селькирк.
Краткое содержание: «Робинзон Крузо»
Случилось это как раз в 1685 году, когда Джеймс Скотт, герцог Монмаут и по совместительству — бастард Карла II, высадился в порту Лайм графства Дорсет, чтобы возглавить всех недовольных восшествием на английский престол "паписта" Якова Стюарта. Питман примкнул к восставшим вовсе не потому что был приверженцем идеи "доброй старой Англии", а скорее из любопытства и предполагая, что кому-то "могли потребоваться его услуги". Услуги и вправду потребовались — молодого врача быстро заметил сам Монмут и назначил своим личным хирургом. Восстание не продлилось и года. Переодевшийся в крестьянское платье герцог попытался было схорониться в придорожной канаве, но был извлечен оттуда и повешен. А пока его оттуда доставали, королевские войска тщательно прочесывали окрестности в поисках не только разбежавшихся повстанцев, но и тех, кто мог бы им оказать хоть какую-то помощь.
Питману еще повезло — его схватили и судили, а многих других, менее удачливых, убивали на месте по одному подозрению в том, что они поделились с кем-то из сторонников Монмута хотя бы куском хлеба. С этого момента собственно и начинается известная нам история Питера Блада. Согласно одному из пунктов принятых после разгрома восстания "Кровавых асизов", врачевание мятежников приравнивалось к участию в восстании. А всем участникам уже по факту полагалось полтора метра казенной веревки на брата. Но тут, опять-таки на счастье реального Питмана и вымышленного Блада, у короны обнаружилась небольшая финансовая дыра, так что всех, кого еще не успели повесить, решили продать в рабство в Вест-Индию.
По тем временам - вполне распространенная практика, аналогичная сталинскому приговору "10 лет без права переписки". Партию "каторжных рабов" доставили на Барбадос, где Питмана купил плантатор Роберт Бишоп читавшие Сабатини снова вздыхают от обилия совпадений. Рубить и таскать сахарный тростник бывшему доктору категорически не понравилось. Он попытался протестовать, за что был нещадно бит плетьми, а затем подвергнут самому страшному для тропических широт наказанию — выставлен на день в колодках под палящим солнцем. Отлежавшись, Питман твердо решил — пора бежать.
У местного плотника он тайно приобрел лодку и вместе с девятью товарищами, выбрав ночку потемнее, отплыл в никуда. Вот тут житие Питера Блада кончается, а начинается история интересующего нас Робинзона Крузо. Напоследок можно напомнить о том, что штурмана на "Арабелле" звали Джереми Пит. Намек вполне очевиден. Ну а в реальности лодка Питмана попала в шторм.
Непонятно на что они вообще рассчитывали — видимо на то, что их довольно быстро подберет французское, голландское или пиратское судно. Но море судило иначе. Все пассажиры лодки погибли, кроме Питмана, которого выбросило на необитаемый остров Солт-Тортуга у берегов Венесуэлы. Там он обжился, и даже нашел своего Пятницу — индейца, отбитого им у случайно заплывших на остров испанских корсаров. В 1689 году он все-таки вернулся в Англию, был амнистирован и опубликовал книгу "Повесть о великих страданиях и удивительных приключениях хирурга Генри Питмана".
Вышла она за 30 лет до первой публикации романа Даниеля Дефо. Скорее всего, они были старыми приятелями, учитывая, что автор "Робинзона Крузо" тоже принимал участие в мятеже Монмута, но каким-то образом избежал наказания. Александр Селкирк был пиратом, то есть, извините, корсаром или капером, кому как больше нравится. Разница заключалась лишь в том, что пока одни грабили в Карибском море на свой страх и риск, а другие делали то же самое, имея на кармане официальный патент, и в организацию их экспедиций вкладывались даже коронованные особы. Вот на такой корабль к некоему капитану Томасу Стрейдлингу и нанялся 19-летний Александр Селкрег.
Да, да, никакой опечатки, именно так и звучала его настоящая фамилия. Просто перед тем, как взойти на борт корабля он ее изменил из-за ссоры с отцом и братом. У Селкрегов несносный характер, похоже, был фамильным достоянием и передавался в наследство по мужской линии. В море эта его черта проявилась во всю ширь, а за год новый корабельный плотник так достал капитана Стрейдлинга и всю команду, что во время стоянки на острове Мас-а-Тьерра у берегов Чили, от него решили избавиться. Вообще-то высадка на необитаемый остров у пиратов считалась более жестокой альтернативой знаменитой "прогулке по доске".
Как правило, такое наказание назначалось членам команды виновным в мятеже, ну или капитану в том случае если мятеж оказывался удачным. Остров подбирался максимально удаленный от оживленных морских трасс и желательно, чтобы без источников пресной воды. Приговоренным к высадке в дорогу выдавался джентльменский набор: немного пищи, фляга с водой и пистолет с одной пулей в стволе. Намек более чем прозрачный — можно было все выпить и съесть, а затем привести смертный приговор в исполнение самостоятельно, либо мучительно умереть от голода и жажды. Эдуард Тич по прозвищу Черная Борода, поступил с персонажами известной песни "Пятнадцать человек на сундук мертвеца" еще веселее, вручив им вместо воды по бутылке рома.
Крепкое спиртное на жаре вызывает острую жажду, а Сундук Мертвеца — это название небольшой скалы в группе Британских Виргинских островов, начисто лишенной всякой растительности. Так что песня, в общем-то, недалека от истины. Иллюстрация Игоря Ильинского к книге "Робинзон Крузо" Но Селкирк не был мятежником, а вся его вина заключалась только в том, что он не умел уживаться с людьми. Видимо поэтому ему дали с собой не "набор смертника", а все необходимое для выживания: мушкет с запасом пороха и пуль, одеяло, нож, топор, подзорную трубу, табак и Библию. Имея все это, потомственный плотник мог с легкость обустроить свой робинзоний быт.
Это философский роман опять же, насколько можно применять этот термин к средневековой арабской книге о герое, живущем на острове с младенчества. То ли он был отправлен согрешившей матерью по морю в ларе и выброшен на остров явная аллюзия на сюжеты из Ветхого Завета и Корана , то ли «самозародился» из глины уже там в книге даны обе версии. Далее герой был вскормлен газелью, самостоятельно научился всему, подчинил себе окружающий мир и научился отвлеченно мыслить. Книга была переведена в 1671 на латинский язык как «Философ-самоучка» , а в 1708 — на английский как «Улучшение человеческого разума». Этот роман повлиял на европейскую философию например, на Дж. Локка и литературу тот тип повествования, который немцы в XIX веке назовут «романом воспитания».
Дефо в нем тоже подсмотрел немало интересного. Сюжет о познании окружающего мира и покорении природы хорошо сочетался с новым просвещенческим представлением о человеке, разумно устраивающем свою жизнь. Правда, герой Ибн Туфайля действует, не зная о цивилизации ничего; Робинзон же, наоборот, будучи цивилизованным человеком, воспроизводит приметы цивилизации у себя. С полузатонувшего корабля он забирает три Библии, навигационные приборы, оружие, порох, одежду, собаку и даже деньги правда, они пригодились лишь в финале романа. Он не забыл язык, ежедневно молился и последовательно соблюдал религиозные праздники, соорудил дом-крепость, ограду, смастерил мебель, трубку для табака, стал шить одежду, вести дневник, завел календарь, начал использовать привычные меры веса, длины, объема, утвердил распорядок дня: «На первом плане религиозные обязанности и чтение Священного Писания… Вторым из ежедневных дел была охота… Третьим была сортировка, сушка и приготовление убитой или пойманной дичи». Здесь, пожалуй, можно увидеть основной мировоззренческий посыл Дефо он есть, притом что книга о Робинзоне была явно написана и опубликована как коммерческая, сенсационная : современный человек третьего сословия, опираясь на свой разум и опыт, способен самостоятельно обустроить свою жизнь в полном согласии с достижениями цивилизации.
Это авторское представление вполне вписывается в идеологию века Просвещения с его приятием декартовской гносеологии «Мыслю, следовательно существую» , локковского эмпиризма весь материал рассуждения и знания человек получает из опыта и нового представления о деятельной личности, уходящего корнями в протестантскую этику. С последним стоит разобраться подробнее. Таблицы протестантской этики Жизнь Робинзона состоит из правил и традиций, определенных его родной культурой. Отец Робинзона, честный представитель среднего сословия, превозносит «среднее состояние» то есть аристотелевскую золотую середину , которая в данном случае заключается в разумном приятии жизненного удела: семья Крузо относительно обеспеченная и отказываться от «занимаемого по рождению положения в свете» нет смысла. Приведя отцовскую апологию среднего состояния, Робинзон продолжает: «И хотя так закончил отец свою речь он никогда не перестанет молиться обо мне, но объявляет мне прямо, что, если я не откажусь от своей безумной затеи, на мне не будет благословения Божия». Судя по сюжету романа, Робинзону понадобилось много лет и испытаний, чтобы понять, в чем суть отцовского предостережения.
Жан Гранвиль На острове он заново прошел путь развития человечества — от собирательства до колониализма. Уезжая в финале романа с острова, он позиционирует себя как его владельца и во второй книге, вернувшись на остров, ведет себя как здешний вице-король. Пресловутое «среднее состояние» и бюргерская мораль в данном случае вполне сочетаются с дурным представлением XVIII века о неравноценности рас и допустимости работорговли и рабовладения. В начале романа Робинзон нашел возможным продать мальчика Ксури, с которым бежал из турецкого плена; после, если бы не кораблекрушение, планировал заняться работорговлей. Первые три слова, которым научил Робинзон Пятницу, — «да», «нет» и «господин» master. Хотел ли этого Дефо сознательно или нет, его герой получился прекрасным портретом человека третьего сословия в XVIII веке, с его поддержкой колониализма и рабовладения, рационально-деловым подходом к жизни, религиозными ограничениями.
Скорее всего, Робинзон таков, каков был сам Дефо. Робинзон даже не пытается узнать настоящее имя Пятницы; автору оно тоже не слишком интересно. Робинзон — протестант. В тексте романа его точная конфессиональная принадлежность на указана, но поскольку сам Дефо как и его отец был пресвитерианцем, то логично предположить, что и герой его, Робинзон, тоже принадлежит к пресвитерианской церкви. Пресвитерианство — одно из направлений протестантизма, опирающееся на учение Жана Кальвина, фактически — разновидность кальвинизма. Робинзон унаследовал эту веру от отца-немца, эмигранта из Бремена, некогда носившего фамилию Крейцнер.
Протестанты настаивают, что для общения с Богом священники в качестве посредников ни к чему. Вот и протестант Робинзон считал, что общается с Богом напрямую. Под общением с Богом он как пресвитерианец подразумевал только молитву, в таинства он не верил. Без мысленного общения с Богом Робинзон быстро сошел бы с ума.
Этничность Пятницы вычислить нетрудно.
Он миролюбив, сражаться не склонен, обладает скромностью. Все эти качества были у араваков — представителей племенной общности, страдающих от набегов европейцев и других напастей долгие десятилетия. Этот народ столкнулся с настоящим геноцидом. Пятницу же вообще, судя по всему, тоже собирались не просто съесть, а совершить с ним религиозный ритуал. Кстати, спас Крузо не только Пятницу, но и его отца, которого также доставили на остров для свершения обряда.
Вместе с ним был спасен и незнакомый испанец.
Герой Даниеля Дефо Робинзон Крузо записывал все перенесённые им горести, а рядом всё, что случилось с ним радостного, или, как он говорит "отрадного". О чём свидетельствует такой дневник? Как он характеризует героя? Как вы думаете, что может дать герою такой дневник в особых обстоятельствах? Этот Дневник помогал Крузо сохранить надежду, верить в лучшее. Он мог отчаяться, потерять веру в спасение, ведь с ним случилось ужасное. Но находя в своём положении положительные стороны, Крузо обретал надежду. Этот дневник свидетельствует о силе воли героя, о его мужестве и стойкости.
Он говорит нам о том, что Крузо был умным человеком и понимал, что на необитаемом острове ему нужен якорь, который связывал бы его с остальным миром, дарил надежду. Такой дневник может помочь любому герою, оказавшемуся в сложной ситуации. Он позволяет привести в порядок мысли, обрести спокойствие, не утратить веру. Творческое задание Как вы думаете, почему роман Даниеля Дефо стал одним из самых читаемых произведений мировой литературы? Подготовьте развёрнутый устный ответ на этот вопрос. Я думаю, что этот роман стал необычайно популярным не только из-за занимательного сюжета или литературного мастерства автора. Он стал популярным прежде всего из-за образа его героя. Робинзон Крузо стал для миллионов читателей символом несгибаемого мужества, находчивости, силы воли. Благодаря своему уму и знаниям он сумел выжить в труднейшей ситуации.
Его образ можно сравнить с супергероями, которые очень популярны в настоящее время. Робинзона мы тоже можем назвать человеком со сверхспособностями, хотя он был самым обыкновенным человеком. Читая о его приключениях, каждый читатель ставит себя на место Робинзона, думает о том, что он смог бы сделать в таких условиях, и восхищается поступками героя. По большому счёту, это роман о безграничных возможностях человека, он будит воображение и заставляет стремиться к самосовершенствованию. Фонохрестоматия 1. Прослушайте ещё раз музыку, на фоне которой актёр читает полное название книги о Робинзоне. Как вы считаете, отражает ли музыка те переживания героя, а которых рассказал писатель? Музыка начинается тревожными звуками труб, и в дальнейшем она звучит таинственно, предупреждающе. Она отражает события, которые произойдут с героем, и в меньшей степени его переживания.
Душевное состояние героя, описанное в дневнике, меняется день ото дня.
Гениальный пиар через века: Робинзон Крузо как идеальный господин мира
Реальная жизнь Робинзона Крузо показывает 20 лет на одиноком острове на необитаемом острове, потеряв свое состояние, имеет удивительный потенциал 73-летний Дэвид Глашин живет счастливо на острове Реставрации, северо-восточной Австралии, со своей собакой Полли. Робинзон Крузо — легендарная книга Даниэля Дефо, на которой выросло не одно поколение ребят. Робинзон Крузо родился в семье среднего достатка и отец всегда говорил ему, что это лучше, чем быть богатым или бедным. Читать онлайн книгу «Робинзон Крузо» автора Даниэля Дефо полностью, на сайте или через приложение Литрес: Читай и Слушай. В «Робинзоне Крузо» Дефо предложил сюжет не просто нашпигованный приключениями, а держащий читателя в напряжении (вскоре в той же Англии будет предложен термин «саспенс»).