Новости темные аллеи бунин

Этим вечером в «Мастерской Петра Фоменко» назначены «Последние свидания» — премьера спектакля по рассказам Ивана Бунина из цикла «Темные аллеи». Бунин «Тёмные аллеи» Рассказ «Тёмные аллеи» про Николая Николаевич и Надежду которые встретились спустя 30 лет в гостинице Надежды и они вспоминают. В книге Ивана Бунина «Тёмные аллеи» сорок рассказов, все они – о любви мужчины и женщины. «Тёмные Аллеи» Иван Бунин – последний классик Российской Империи, на своей родине стал изгнанником. Темные аллеи читать онлайн бесплатно без регистрации целиком и полностью весь текст книги на русском языке, а так же прочесть краткое содержание, аннотацию и отзывы о произведении на

Темные аллеи - Бунин Иван Алексеевич

Иван Бунин в своём сборнике рассказов пишет, что любовь — это наваждение, которое редко заканчивается счастьем или служение чувству, которое не станет взаимным. Иван Бунин Тёмные аллеи Издательство «Тёмные аллеи» Сборник рассказов «Тёмные аллеи» объединён темой страстной, всепоглощающей любви, которая, по мнению Ивана Алексеевича Бунина, всегда обречена на трагический финал. главная книга Бунина эмигрантского периода - это "восстановление мгновенного времени любви в вечном времени России, ее природы, ее застывшего в своем великолепии прошлого" (И. Н. Сухих). Автор И.А. Бунин Сборник рассказов о любви «Тёмные аллеи» полностью для бесплатного чтения. Читать произведение полный текст книги бесплатно и без регистрации на сайте Classica Online.

История цикла рассказов

• «Многоуважаемый книжный шкаф». И. Бунин «Темные аллеи»
• Книги из этой статьи
• Темные аллеи (Бунин Иван) - слушать аудиокнигу онлайн
• Что скрыл писатель И. Бунин в цикле «Темные Аллеи»?
• Книги, о которых говорят: «Тёмные аллеи» - ReadRate
• ТЁМНЫЕ АЛЛЕИ

Иван Бунин — Темные аллеи: Рассказ

Отпуск — прекрасная возможность восполнить пробелы в образовании или же воскресить в памяти сюжеты книг, знакомых со школьной скамьи. Сегодня мы предлагаем вспомнить книгу Ивана Бунина «Темные аллеи». Ведь сам автор называл своим лучшим произведением именно сборник рассказов «Темные аллеи».

А рассказ чудесный» [1]. Степа 5 октября 1938 опубл. Затем — сумерки, постоялый двор купца Алисова молодого и бездетного и какой-то человек, остановившийся возле этого постоялого двора и на крыльце счищающий кнутовищем грязь с высоких сапог. Все остальное как-то само собой сложилось — неожиданно». Бунин говорит, что ему хотелось как-то кончить «это неожиданное страшное и блаженное событие в полудетской жизни… милой, жалкой девочки, столь чудесно и тоже совсем неожиданно выдуманной, но чувствовал, что непременно надо кончить как-то хорошо, пронзительно, — и вдруг, не думая, посчастливилось кончить именно так». Муза 17 октября 1938 опубл.

В сумраке сказочно были видны ее черные глаза и черные волосы, обвязанные косой. Он больше не смел касаться ее, только целовал ее руки и молчал от нестерпимого счастья. Все казалось, что кто-то есть в темноте прибрежного леса, молча тлеющего кое-где светляками, — стоит и слушает. Иногда там что-то осторожно шуршало. Она поднимала голову: — Постой, что это? Или еж в лесу… — А если козерог? Но ты только подумай: выходит из лесу какой-то козерог, стоит и смотрит… Мне так хорошо, мне хочется болтать страшные глупости! И он опять прижимал к губам ее руки, иногда как что-то священное целовал холодную грудь. Каким совсем новым существом стала она для него! И стоял и не гас за чернотой низкого леса зеленоватый полусвет, слабо отражавшийся в плоско белеющей воде вдали, резко, сельдереем, пахли росистые прибрежные растения, таинственно, просительно ныли невидимые комары — и летали, летали с тихим треском над лодкой и дальше, над этой по-ночному светящейся водой, страшные, бессонные стрекозы. И все где-то что-то шуршало, ползло, пробиралось… Через неделю он был безобразно, с позором, ошеломленный ужасом совершенно внезапной разлуки, выгнан из дому. Как-то после обеда они сидели в гостиной и, касаясь головами, смотрели картинки в старых номерах «Нивы». Ужасно глупый! Вдруг послышались мягко бегущие шаги — и на пороге встала в черном шелковом истрепанном халате и истертых сафьяновых туфлях ее полоумная мать. Черные глаза ее трагически сверкали. Она вбежала, как на сцену, и крикнула: — Я все поняла! Я чувствовала, я следила! Негодяй, ей не быть твоею! И, вскинув руку в длинном рукаве, оглушительно выстрелила из старинного пистолета, которым Петя пугал воробьев, заряжая его только порохом. Он, в дыму, бросился к ней, схватил ее цепкую руку. Она вырвалась, ударила его пистолетом в лоб, в кровь рассекла ему бровь, швырнула им в него и, слыша, что по дому бегут на крик и выстрел, стала кричать с пеной на сизых губах еще театральнее: — Только через мой труп перешагнет она к тебе! Если сбежит с тобой, в тот же день повешусь, брошусь с крыши! Негодяй, вон из моего дома! Марья Викторовна, выбирайте: мать или он! Она прошептала: — Вы, вы, мама… Он очнулся, открыл глаза — все так же неуклонно, загадочно, могильно смотрел на него из черной темноты сине-лиловый глазок над дверью, и все с той же неуклонно рвущейся вперед быстротой несся, пружиня, качаясь, вагон. Уже далеко, далеко остался тот печальный полустанок. И уж целых двадцать лет тому назад было все это — перелески, сороки, болота, кувшинки, ужи, журавли… Да, ведь были, еще журавли — как же он забыл о них! Все было странно в то удивительное лето, странна и пара каких-то журавлей, откуда-то прилетавших от времени до времени на прибрежье болота, и то, что они только ее одну подпускали к себе и, выгибая тонкие, длинные шеи, с очень строгим, но благосклонным любопытством смотрели на нее сверху, когда она, мягко и легко разбежавшись к ним в своих разноцветных чуньках, вдруг садилась перед ними на корточки, распустивши на влажной и теплой зелени прибрежья свой желтый сарафан, и с детским задором заглядывала в их прекрасные и грозные черные зрачки, узко схваченные кольцом темно-серого райка. Он смотрел на нее и на них издали, в бинокль, и четко видел их маленькие блестящие головки, — даже их костяные ноздри, скважины крепких, больших клювов, которыми они с одного удара убивали ужей. Кургузые туловища их с пушистыми пучками хвостов были туго покрыты стальным опереньем, чешуйчатые трости ног не в меру длинны и тонки — у одного совсем черные, у другого зеленоватые. Иногда они оба целыми часами стояли на одной ноге в непонятной неподвижности, иногда ни с того ни с сего подпрыгивали, раскрывая огромные крылья; а не то важно прогуливались, выступали медленно, мерно поднимали лапы, в комок сжимая три их пальца, а ставили разлато, раздвигая пальцы, как хищные когти, и все время качали головками… Впрочем, когда она подбегала к ним, он уже ни о чем не думал и ничего не видел — видел только ее распустившийся сарафан, смертной истомой содрогаясь при мысли о ее смуглом теле под ним, о темных родинках на нем. А в тот последний их день, в то последнее их свидание рядом в гостиной на диване, над томом старой «Нивы», она тоже держала в руках его картуз, прижимала его к груди, как тогда, в лодке, и говорила, блестя ему в глаза радостными черно-зеркальными глазами: — А я так люблю тебя теперь, что мне нет ничего милее даже вот этого запаха внутри картуза, запаха твоей головы и твоего гадкого одеколона! За Курском, в вагоне-ресторане, когда после завтрака он пил кофе с коньяком, жена сказала ему: — Что это ты столько пьешь? Это уже, кажется, пятая рюмка. Все еще грустишь, вспоминаешь свою дачную девицу с костлявыми ступнями? Что это значит? Он был молчалив и скромен, а она знала себе цену. Он был худой, высокий, чахоточного сложения, носил очки цвета йода, говорил несколько сипло и, если хотел сказать что-нибудь погромче, срывался в фистулу. А она была невелика, отлично и крепко сложена, всегда хорошо одета, очень внимательна и хозяйственна по дому, взгляд имела зоркий. Он казался столь же неинтересен во всех отношениях, как множество губернских чиновников, но и первым браком был женат на красавице — и все только руками разводили: за что и почему шли за него такие? И вот вторая красавица спокойно возненавидела его семилетнего мальчика от первой, сделала вид, что совершенно не замечает его. Тогда и отец, от страха перед ней, тоже притворился, будто у него нет и никогда не было сына. И мальчик, от природы живой, ласковый, стал в их присутствии бояться слово сказать, а там и совсем затаился, сделался как бы несуществующим в доме. Тотчас после свадьбы его перевели спать из отцовской спальни на диванчик в гостиную, небольшую комнату возле столовой, убранную синей бархатной мебелью. Но сон у него был беспокойный, он каждую ночь сбивал простыню и одеяло на пол. И вскоре красавица сказала горничной: — Это безобразие, он весь бархат на диване изотрет. Стелите ему, Настя, на полу, на том тюфячке, который я велела вам спрятать в большой сундук покойной барыни в коридоре. И мальчик, в своем круглом одиночестве на всем свете, зажил совершенно самостоятельной, совершенно обособленной от всего дома жизнью, — неслышной, незаметной, одинаковой изо дня в день: смиренно сидит себе в уголке гостиной, рисует на грифельной доске домики или шепотом читает по складам все одну и ту же книжечку с картинками, купленную еще при покойной маме, смотрит в окна… Спит он на полу между диваном и кадкой с пальмой. Он сам себе стелет постельку вечером и сам прилежно убирает, свертывает ее утром и уносит в коридор в мамин сундук. Там спрятано и все остальное добришко его. Жил он с ней с тех пор все лето и прижил мальчика, который и стал расти при матери в кухне. Дьякон, дьяконица, сам батюшка и весь его дом, вся семья лавочника и урядник с женой, все знали, от кого этот мальчик, и семинарист, приезжая на каникулы, видеть не мог его от злобного стыда за свое прошлое: жил с дурочкой! Когда он кончил курс, — «блестяще! Гости тоже говорили о его блестящей будущности, пили чай, ели разные варенья, и счастливый дьякон завел среди их оживленной беседы зашипевший и потом громко закричавший граммофон. Все смолкли и с улыбками удовольствия стали слушать подмывающие звуки «По улице мостовой», как вдруг в комнату влетел и неловко, не в лад заплясал, затопал кухаркин мальчик, которому мать, думая всех умилить им, сдуру шепнула: «Беги попляши, деточка». Все растерялись от неожиданности, а дьяконов сын, побагровев, кинулся на него подобно тигру и с такой силой швырнул вон из комнаты, что мальчик кубарем покатился в прихожую. На другой день дьякон и дьяконица, по его требованию, кухарку прогнали. Они были люди добрые и жалостливые, очень привыкли к ней, полюбили ее за ее безответность, послушание и всячески просили сына смилостивиться. Но он остался непреклонен, и его не посмели ослушаться. К вечеру кухарка, тихо плача и держа в одной руке свой узелок, а в другой ручку мальчика, ушла со двора. Все лето после того она ходила с ним по деревням и селам, побираясь Христа ради. Она обносилась, обтрепалась, спеклась на ветру и на солнце, исхудала до костей и кожи, но была неутомима. Она шла босая, с дерюжной сумой через плечо, подпираясь высокой палкой, и в деревнях и селах молча кланялась перед каждой избой. Мальчик шел за ней сзади, тоже с мешком через плечико, в старых башмаках ее, разбитых и затвердевших, как те опорки, что валяются где-нибудь в овраге. Он был урод. У него было большое, плоское темя в кабаньей красной шерстке, носик расплющенный, с широкими ноздрями, глазки ореховые и очень блестящие. Но когда он улыбался, он был очень мил. Студент отбывал эту повинность каждое лето и теперь ехал с покорным спокойствием, не спеша читал в вагоне второго класса, положив молодую круглую ляжку на отвал дивана, новую книжку Аверченки, рассеянно смотрел в окно, как опускались и подымались телеграфные столбы с белыми фарфоровыми чашечками в виде ландышей. Он похож был на молоденького офицера — только белый картуз с голубым околышем был у него студенческий, все прочее на военный образец: белый китель, зеленоватые рейтузы, сапоги с лакированными голенищами, портсигар с зажигательным оранжевым жгутом. Дядя и тетя были богаты. Когда он приезжал из Москвы домой, за ним высылали на станцию тяжелый тарантас, пару рабочих лошадей и не кучера, а работника. А на станции дяди он всегда вступал на некоторое время в жизнь совсем иную, в удовольствие большого достатка, начинал чувствовать себя красивым, бодрым, манерным. Так было и теперь. Он с невольным фатовством сел в легкую коляску на резиновом ходу, запряженную резвой караковой тройкой, которой правил молодой кучер в синей поддевке-безрукавке и шелковой желтой рубахе. Через четверть часа тройка влетела, мягко играя россыпью бубенчиков и шипя по песку вокруг цветника шинами, на круглый двор обширной усадьбы, к перрону просторного нового дома в два этажа. На перрон вышел взять вещи рослый слуга в полубачках, в красном с черными полосами жилете и штиблетах. Студент сделал ловкий и невероятно широкий прыжок из коляски: улыбаясь и раскачиваясь на ходу, на пороге вестибюля показалась тетя — широкий чесучовый балахон на большом дряблом теле, крупное обвисшее лицо, нос якорем и под коричневыми глазами желтые подпалины. Она родственно расцеловала его в щеки, он с притворной радостью припал к ее мягкой темной руке, быстро подумав: целых три дня врать вот так, а в свободное время не знать, что с собой делать! Притворно и поспешно отвечая на ее притворно-заботливые расспросы о маме, он вошел за ней в большой вестибюль, с веселой ненавистью взглянул на несколько сгорбленное чучело бурого медведя с блестящими стеклянными глазами, косолапо стоявшего во весь рост у входа на широкую лестницу в верхний этаж и услужливо державшего в когтистых передних лапах бронзовое блюдо для визитных карточек, и вдруг даже приостановился от отрадного удивления: кресло с полным, бледным, голубоглазым генералом ровно катила навстречу к нему высокая, статная красавица в сером холстинковом платье, в белом переднике и белой косынке, с большими серыми глазами, вся сияющая молодостью, крепостью, чистотой, блеском холеных рук, матовой белизной лица. Целуя руку дяди, он успел взглянуть на необыкновенную стройность ее платья, ног. Генерал пошутил: — А вот это моя Антигона, моя добрая путеводительница, хотя я и не слеп, как Эдип, и особенно на хорошеньких женщин. Познакомьтесь, молодые люди. Она слегка улыбнулась, только поклоном ответила на поклон студента. Рослый слуга в полубачках и в красном жилете провел его мимо медведя наверх, по блестящей темно-желтым деревом лестнице с красным ковром посредине и по такому же коридору, ввел в большую спальню с мраморной туалетной комнатой рядом — на этот раз в какую-то другую, чем прежде, и окнами в парк, а не во двор. Но он шел, ничего не видя. В голове все еще вертелась веселая чепуха, с которой он въехал в усадьбу, — «мой дядя самых честных правил», — но стояло уже и другое: вот так женщина! Напевая, он стал бриться, мыться и переодеваться, надел штаны со штрипками, думая: «Бывают же такие женщины! И что можно отдать за любовь такой женщины! И как же это при такой красоте катать стариков и старух в креслах на колесиках! Мама, тетя, дядя, их изумление, когда я заявлю им о нашей любви и нашем решении соединить наши жизни, их негодование, потом уговоры, крики, слезы, проклятия, лишение наследства — все для меня ничто ради вас… Сбегая с лестницы к тете и дяде, — их покои были внизу, — он думал: «Какой, однако, вздор лезет мне в голову! Остаться тут под каким-нибудь предлогом, разумеется, можно… можно начать незаметно ухаживать, прикинуться безумно влюбленным… Но добьешься ли чего-нибудь? А если и добьешься, что дальше? Как развязаться с этой историей? Правда, что ли, жениться? Ужасно будет жаль уезжать. Живи себе, покуда не наскучит. Сидя и беседуя, он непрестанно ждал: вот-вот войдет она — объявит горничная, что готов чай в столовой, и она придет катить дядю. Но чай подали в кабинет — вкатили стол с серебряным чайником на спиртовке, и тетя разливала сама. Потом он все надеялся, что она принесет какое-нибудь лекарство дяде… Но она так и не пришла. В семь с половиной в вестибюле завыл гонг. Он первый вошел в празднично сверкающую люстрой столовую, где уже стояли возле столика у стены жирный бритый повар во всем белом и подкрахмаленном, худощекий лакей во фраке и белых вязаных перчатках и маленькая горничная, по-французски субтильная. Через минуту молочно-седой королевой, покачиваясь, вошла тетя в палевом шелковом платье с кремовыми кружевами, с наплывами на щиколках, над тесными шелковыми туфлями, и наконец-то она. Но, подкатив дядю к столу, она тотчас, не оборачиваясь, плавно вышла — студент успел только заметить странность ее глаз: они не моргали. Дядя покрестил грудь светло-серой генеральской тужурки мелкими крестиками, тетя и студент истово перекрестились стоя, потом именинно сели, развернули блестящие салфетки. Размытый, бледный, с причесанными мокрыми жидкими волосами, дядя особенно явно показывал свою безнадежную болезнь, но говорил и ел много и со вкусом, пожимал плечами, говоря о войне, — это было время русско-японской войны: за коим чертом мы затеяли ее! Лакей служил оскорбительно-безучастно, горничная, помогая ему, семенила изящными ножками, повар отпускал блюда с важностью истукана. Ели горячую, как огонь, налимью уху, кровавый ростбиф, молодой картофель, посыпанный укропом. Пили белое и красное вино князя Голицына, старого друга дяди. Студент говорил, отвечал, поддакивал с веселыми улыбками, но, как попугай, с тем вздором в голове, с которым давеча переодевался, думал: а где же обедает она, неужели с прислугой? Но она пришла, укатила кресло и опять где-то скрылась. Ночью осторожно и старательно пели в парке соловьи, входила в открытые окна спальни свежесть воздуха, росы и политых на клумбах цветов, холодило постельное белье голландского полотна. Студент полежал в темноте и уже решил перевернуться к стене и заснуть, но вдруг поднял голову, привстал: раздеваясь, он увидал в стене у изголовья кровати небольшую дверь, из любопытства повернул в ней ключ и нашел за ней вторую, попробовал ее, но оказалось, что она заперта снаружи; теперь за этими дверями кто-то мягко ходил, что-то таинственно делал; и он затаил дыхание, соскользнул с кровати, отворил первую дверь, прислушался: что-то тихо зазвенело на полу за второй дверью… Он похолодел: неужели это ее комната! Он приник к замочной скважине, — ключа в ней, к счастью, не было, — увидал свет, край туалетного женского стола, потом что-то белое, вдруг вставшее и все закрывшее… Было несомненно, что это ее комната, — чья же иначе? Не поместят же тут горничную, а Марья Ильинишна, старая горничная тети, спит внизу возле тетиной спальни. И он точно заболел сразу ее ночной близостью вот тут, за стеною, и ее недоступностью. Он долго не спал, проснулся поздно и тотчас опять почувствовал, мысленно увидел, представил себе ее ночную прозрачную сорочку, босые ноги в туфлях…. Утром пили кофе каждый у себя. Он пил, сидя в широкой ночной рубахе дяди, в его шелковом халате, и с грустью бесполезности рассматривал себя, распахнув халат. За завтраком в столовой было сумрачно и скучно. Он завтракал только с тетей, погода была плохая, — за окнами мотались от ветра деревья, над ними сгущались облака и тучи… — Ну, милый, я тебя покидаю, — сказала тетя, вставая и крестясь. Верно, дождь будет, а то бы ты мог прокатиться верхом… Он бодро ответил: — Не беспокойтесь, тетя, я займусь чтением… И пошел в диванную, где все стены были в полках с книгами. Проходя туда по гостиной, он подумал, что, может быть, все-таки следует приказать оседлать лошадь. Но в окна были видны разнообразные дождевые облака и неприятная металлическая лазурь среди лиловатых туч над качающимися вершинами деревьев. Он вошел в уютную, пахнущую сигарным дымом диванную, где под полками с книгами кожаные диваны занимали целых три стены, посмотрел некоторые корешки чудесно переплетенных книг — и беспомощно сел, утонул в диване. Хоть бы просто так увидать ее, поболтать с нею… узнать, какой у ней голос, какой характер, глупа ли она или, напротив, очень себе на уме, скромно ведет свою роль до какой-нибудь благоприятной поры. Вероятно, очень блюдущая себя и знающая себе цену стерва. И скорее всего глупа… Но до чего хороша! И опять ночевать рядом с ней! Комната потемнела, ветер летел по этим деревьям, пригнув их свежую зелень, и стекла двери и окон заискрились острыми брызгами мелкого дождя. И в ту же минуту услыхал ровный голос: — Добрый день. Он взглянул и оторопел: в комнате стояла она.

Сына обожал, «а вышел негодяй, мот, наглец, без сердца, без чести, без совести». На прощание Надежда целует ему руку, а он ей. После кучер Клим вспоминал, что хозяйка смотрела им вслед из окна. Уже в дороге Николаю Алексеевичу становится стыдно, что он поцеловал Надежде руку, а после стыдно от этого стыда. Мужчина вспоминает прошлое — «Кругом шиповник алый цвёл, стояли тёмных лип аллеи…». Думает о том, что было бы, если бы он не бросил ее, и была «эта самая Надежда не содержательница постоялой горницы, а моя жена, хозяйка моего петербургского дома, мать моих детей? И что в итоге? Николай Алексеевич — поцеловав руку Надежде, уезжает с постоялого двора в размышлениях, как бы могла сложиться его жизнь, если бы они остались вместе. Надежда — остаётся на постоялом дворе, смотрит вслед Николаю Алексеевичу.

#юбилей_книги_2023

Над «Тёмными аллеями» Бунин работал в эмиграции с 1937 по 1944 годы. Аннотация: I. Темные аллеи Кавказ Баллада Степа Муза Поздний час II. В рассказе «Темные аллеи» (1938 г.) И. Бунин художественно исследует феномен любви как любви-воспоминания, любви-надежды.

Тёмные аллеи

Сына обожал, «а вышел негодяй, мот, наглец, без сердца, без чести, без совести». На прощание Надежда целует ему руку, а он ей. После кучер Клим вспоминал, что хозяйка смотрела им вслед из окна. Уже в дороге Николаю Алексеевичу становится стыдно, что он поцеловал Надежде руку, а после стыдно от этого стыда. Мужчина вспоминает прошлое — «Кругом шиповник алый цвёл, стояли тёмных лип аллеи…». Думает о том, что было бы, если бы он не бросил ее, и была «эта самая Надежда не содержательница постоялой горницы, а моя жена, хозяйка моего петербургского дома, мать моих детей? И что в итоге? Николай Алексеевич — поцеловав руку Надежде, уезжает с постоялого двора в размышлениях, как бы могла сложиться его жизнь, если бы они остались вместе. Надежда — остаётся на постоялом дворе, смотрит вслед Николаю Алексеевичу.

Испытать это чувство хотя бы раз в жизни дано не каждому, это и великое счастье, и дорогое сердцу воспоминание, а порой и страшная трагедия, оборачивающаяся смертью. Каждая из новелл, составляющих этот сборник, — отдельная история любви. Самые известные рассказы "Темных аллей" — "Генрих", "Чистый понедельник", "Натали", "В Париже", но, без сомнения, вы, читая эту вдохновенную, увлекательную книгу, сами выберете ту историю, которая наиболее созвучная вашему сердцу.

В «Происхождении моих рассказов» писатель объяснил, как родилась идея: «Перечитывал стихи Огарева и остановился на известном стихотворении: Была чудесная весна, Во цвете лет была она, Его усы едва чернели… Кругом шиповник алый цвел, Стояла темных лип аллея… Потом почему-то представилось то, чем начинается мой рассказ, — осень, ненастье, большая дорога, тарантас, в нем старый военный… Остальное все как-то само собой сложилось, выдумалось очень легко, неожиданно, — как большинство моих рассказов». Уже в первом рассказе цикла звучит один из основных посылов Бунина: любовь не вечна, а расставание неизбежно. В горнице никого не было, и он неприязненно крикнул, приотворив дверь в сенцы: — Эй, кто там!

Художник С.

Виноградов Возьмём рассказ, который кое-где сохраняет первое своё название «Начальная любовь», но затем всё-таки обретает более принятое литературе — «Первая любовь». Возможно, Бунин поначалу не хотел повторять название великолепной повести Тургенева «Первая любовь», но потом вернулся именно к аналогичному заголовку рассказа. Он сделал подзаголовок «Из воспоминаний детства» и поставил эпиграф: Всё это было бы смешно, Когда бы не было так грустно… В начале рассказа снова грядёт отъезд в город… «Был последний день пасхальных каникул, и дня через два я должен был ехать в Орел, в гимназию». Снова повествование от первого лица, и это первое лицо — Митя, Дмитрий Алексеевич, которого во время прогулки изобличают друзья, поддразнивая, как обычно в отрочестве, ведь в том возрасте влюблённости по умолчанию вызывали зависть, а по оглашении — осмеивались, порой безобидно, а порой даже и зло. Вот и в этом рассказе. Разговаривают Лёва, Петя и Митя, и неожиданно Лёва переводит разговор на тему любви… « — Я, брат, всё знаю, — проговорил он … — Про Сашу-то! Я почувствовал, что моментально покраснел до самой шеи.

Она обыкновенно проводила каникулы у отца Левы, так что, мечтая приехать на лето, я имел в виду единственно её. А тут ещё и сообщение о том, что Саша уехала, а ведь Митя «думал перед отъездом улучить минутку, чтобы объясниться с нею». Объяснение с девушкой! Как же это сложно в ребячестве. Вот и в рассказе: «…Уже раз я с нею объяснился, но тогда это как-то не вышло. Несмотря на то, что Саша была старше меня года на два, я постоянно ею конфузился. Она сама протянула мне руку.

Саша засмеялась вдруг так звонко и мило, что я сразу ободрился, хотя и не понял, чему она смеётся. Но я уже не слушал её и, чувствуя, что мне становится всё жарче и жарче, продолжал: — Я не знаю, за что вы меня так не любите? Мне кажется… — Вам бог знает, что кажется, — перебила вдруг Саша, краснея, тихим и ласковым голосом.

О чем рассказы в сборнике «Темные аллеи»

• Буктрейлер «Темные аллеи» (к юбилею И. А. Бунина)
• Журнал «Человек без границ» - «Темные аллеи»
• Темные аллеи: история создания сборника рассказов Бунина, общий сюжет цикла произведений
• Темные аллеи - Бунин Иван Алексеевич
• «Тёмные аллеи» Ивана Бунина

Темные аллеи - Бунин Иван Алексеевич

Тёмные аллеи	Смысл заглавия «Тёмные аллеи» отчасти объясняется его источником: И.А. Бунин взял его из стихотворения Огарева «Обыкновенная повесть».
Тёмные аллеи (сборник рассказов) И. Бунин	«Темные аллеи» Ивана Бунина — сборник небольших, удивительно лаконичных рассказов.

Смысл рассказа Темные аллеи Бунина

«Темные аллеи» Ивана Бунина — сборник небольших, удивительно лаконичных рассказов. Иван Бунин «Тёмные аллеи» Информация о книге: описание, содержание, в каких магазинах можно купить, скачать, читать. Благодарим за прочтение произведения Ивана Алексеевича Бунина «Темные аллеи»! Читать все произведения Ивана Бунина На главную страницу (полный список произведений). «Темные аллеи» Ивана Бунина — сборник небольших, удивительно лаконичных рассказов.

Бунин Иван - Темные аллеи

Предметом исследования является один из принципов циклиза-ции прозаических произведений – метажанр, рассмотренный на примере книги И. Бунина «Тёмные аллеи». Иван Бунин бесплатные аудиокниги слушать онлайн. Полные версии в библиотеке Иван Бунин мастерски проводит своих героев головокружительным серпантином любви, четко осознавая, что любить и значит быть живым. Иван Бунин «Тёмные аллеи» Информация о книге: описание, содержание, в каких магазинах можно купить, скачать, читать.

История создания

• Читать книгу: «Темные аллеи»
• «Темные аллеи»
• Иван Бунин "Темные аллеи"
• ЛЮБОВЬ - ЭТО РЕВОЛЮЦИЯ И ЭМИГРАЦИЯ. Рецензия на книгу И.А. Бунина «Тёмные аллеи»
• Журнал «Человек без границ» - «Темные аллеи»
• Читать Темные аллеи онлайн - Иван Бунин

Похожие новости: