Новости судьба россии

И сейчас решается судьба России, она никогда не отступит в вопросах обеспечения своего суверенитета.

Нарышкин: сейчас решается судьба России

Ситуация в мире по-прежнему определяется глобальной напряжённостью между Россией и США при восходящем движении России. Руководитель Министерства обороны России заявил, что прямо сейчас решается дальнейшая судьба страны. Решается судьба России, ее будущее место в мире», — цитирует главу СВР РИА «Новости». Судьба и место России в мире определяется сейчас, и главным фактором развития страны остается суверенитет, от которого она никогда не отступит.

Судьба России

• Глава СВР Нарышкин заявил, что сейчас решается судьба России
• Нарышкин: Сейчас решается судьба России
• Группа Вконтакте
• 15 интервью о судьбах России
• Заявления Путина определят судьбу России, сообщил Песков
• One moment, please...

"Совет женщин города Белгорода"

Как он подчеркнул на экспертном совете по вопросам исторического образования в Минобрнауки в среду, 16 марта, страна никогда не отступит в вопросах обеспечения своего суверенитета. Решается судьба России, ее будущее место в мире», - заявил глава СВР. Нарышкин отметил, что нельзя забывать о суверенитете как о главном факторе развития страны.

Нарышкин отметил, что нельзя забывать о суверенитете как о главном факторе развития страны. Нарышкин подчеркнул, что вопросы его обеспечения всегда занимали одно из главенствующих мест, потому что Россия «в противном случае перестанет быть Россией».

Ранее глава СВР также заявил, что Запад не просто пытается обнести РФ «железным занавесом», а пытается разрушить страну.

Люди заявляют, что боятся агрессии со стороны Украины, из-за чего они вынуждены покидать свои дома. Сейчас беженцы ни в чем не нуждаются и ждут, когда смогут вернуться домой. Материалы по теме.

По его словам, решение президента РФ Владимира Путина "опиралось на глубокий анализ исторических закономерностей и предельно точную, реалистичную оценку ситуации в мире". Малейшее промедление в отношении откровенно русофобского, коррупционно-олигархического киевского режима обернулось бы в недалеком будущем большой трагедией", - указал Нарышкин.

Судьба России. Вспоминая Николая Бердяева

Судьба России. История Государства. У кого нет памяти о прошлом, у того нет и будущего. Об этом рассказал сопредседатель Регионального совета сторонников партии «Единая Россия» Олег Сухоруков. В настоящее время решается судьба нашей страны, определяется геополитическое будущее России. Сейчас решается судьба России и её будущее место в мире, заявил глава Службы внешней разведки (СВР) Сергей Нарышкин.

Судьба России

Однако у наших респондентов по популярности лидировало слово «сохранение» «Мы же не просто здесь находимся. Здесь все очень особенное. И вопрос не в этой самости или особенности, а вопрос в том, что эта особенность не могла нам быть дадена просто так. Наверное, у нас действительно есть смысл и миссия. Я предположу, что о миссии своей страны думает значительно больше людей, чем о ее будущем».

В этой части исследования получилось больше всего полярности, и кажется, что тема миссии в итоге неразрывно связана с представлениями о ценностях и логично подчеркивает идеологическую разность респондентов. С точки зрения консерваторов, традиционные ценности — это семья, патриотизм, православие, культура, люди, и миссия России — их защищать. Люди либеральных взглядов часто обходят стороной и вопрос о ценностях, а следом и понятие миссии страны, подчеркивая индивидуалистский характер вопроса. Или видят миссию государства в создании блага и свободы для каждого гражданина.

Миссии традиционалистов: Ответственность за других. Вот сказал великий серб. Он считал, что каждый русский несет ответственность за какую-то часть мира» Спасение мира. То есть у нас, у России, есть миссия — удерживать мир на планете.

А у сатаны есть своя миссия — каждые сто лет проверять: ну как там, не ослабла Россия со своей миссией? Сохранение семейных ценностей. И я очень рад, что родился и живу в стране, где этой ценности придерживаются и охраняют ее». Ценности совсем другие пропагандировали все эти годы молодежи нашей: потребительство, материальные ценности, гедонизм.

И поэтому ценность создания семьи сейчас должна быть на первом месте». Сохранение православия. Миссией России была защита православной веры». Поэтому любые твои решение должны быть обусловлены этой задачей.

Сегодня Россия — это апологет неоконсерватизма. Условный пример. Я понимаю, что говорю слишком общо, но мне кажется, что это то, что проскальзывает в том конфликте, который сейчас есть». Миссии нетрадиционалистов Интересно, что в отсутствие ценностных оснований на место объекта «спасения» или «продвижения» выходит идеология, чаще всего левая.

Респонденты вспоминают о миссии, которая была свойственна советскому Союзу. И даже огорчаются, что такой миссии-идеологии Россия лишена сейчас. Сейчас Россия спасает мир от перехода социума с разумно- рациональной поведенческой модели на эмоциональную». Есть запрос на определенную идеологию в мире.

И эта идеология левая, конечно. И сейчас левую идеологию окучивает Америка. Именно как такую сектантскую хрень. Я не вижу сейчас потенции у страны родной, чтобы какую-то идею тащить.

Для кого она? Она для русских. А у нас в стране живут татары, буряты. И надо им предложить какой-то созидательный смысл вообще».

Традиционные ценности Следовало бы ожидать неприятия или непонимания задачи обозначить традиционные ценности для России от лагеря «нетрадиционщиков». Однако вопрос срезонировал, и большинство наших собеседников уверенно назвали главную непреходящую ценность — семью, иногда в паре с родиной, патриотизмом. Родина на втором. Это базовые понятия.

В любом обществе человек должен в первую очередь ценить свою собственную семью — это физиологически, эволюционно заложенные в человеке разумном обязательства. Ты должен сохранить свое потомство для того, чтобы оно жило. Ты должен любить эту родину, которая дала тебе приют. Именно поэтому я считаю крайне показательным отсутствие семей у лидеров европейских государств.

У них начинают размываться ценности, связанные с развитием социального общества». И вот еще важна общинность. В российской деревне сосед пьянчуга, вор — это в первую очередь сосед». В дальнейшем, как можно догадаться, консерваторы добирали длинный список: нравственность, взаимоуважение, православие, почитание старших, брак между мужчиной и женщиной, братство и любовь.

Или вот оригинальная параллель между «нравственностью» и «репутацией». Нет, все больше стараются либо наказать, либо отмазать. Мне кажется, оно сейчас потихоньку возрождается». И еще надо как-то любовь прописать.

Потому что, если мы относимся с любовью к своей стране? Если мы относимся с любовью к своей семье, никого этим не удивишь. А чтобы научиться любить ближнего, надо стать святым, этого трудно достичь, но к этому стоит стремиться». А высокий уровень жизни...

Я общаюсь с разными людьми, недовольных москвичей намного больше, чем простых людей из Калужской области. И смотришь, намного больше имеют они материальных ценностей, но больше ропота у них на жизнь». При движении по «идеологической шкале» респондентов в сторону либерализма в конце концов появляются и различные свободы. Но, как правило, либеральные собеседники именно в традиционных ценностях свобод не увидели, к российскому бытию их не пристроили, а потому относили эти категории в «графу» «пожелания на будущее».

В будущем необходимо создать инструменты сохранения этих ценностей, при этом избегая как их навязывания, так и их искоренения. У России есть богатый опыт их сохранения — языки, религия, культура. Самое главное при этом сохранять право граждан на собственный выбор ценностей и свобод». Свобода заводить детей, семью, с кем я хочу.

Чтобы мне никто ничего не диктовал. То есть я за полный индивидуализм. Что такое традиционные ценности, я не знаю, не понимаю. Ценность семьи… Ну, Homo sapiens — это такое животное, которое в целом образовывает семейные ячейки в обществе».

Образ будущего Традиционализм и прогрессизм органично сочетаются в совокупном образе будущего России, нарисованном нашими респондентами, хотя они местами могут не соглашаться друг с другом в подходах и реализации. В этом смысле для консерваторов это, скорее, сохранение но пока не спасение накопленного традиционных ценностей и значительные социальные инвестиции: в детей и стариков, молодежь, образование, спорт, культуру. Нужно инвестировать в детский и юношеский спорт, образовательные программы, проекты для развития творческих навыков. Прививать любовь к искусству, литературе, истории.

Создавать кластеры для молодого поколения, аналогичные Кремниевой долине и Сколково, в различных регионах страны. Развивать туризм внутри страны, в том числе детский туризм и туризм для молодежи». Часто звучала точка зрения, причем среди всех категорий респондентов, что желаемое будущее не «другая Россия», красивая недостижимая мечта, иная среда и «новые» люди. А Россия современная, прошедшая эволюционный путь развития.

В этом смысле вопрос о том, когда наши дети будут гордиться страной и не захотят эмигрировать, не нашел альтернативы: даже «прозападно» настроенные респонденты подчеркивали, что не хотят закрывать внешний мир для своих детей, но хотели бы видеть их дома. Поводы для гордости страной есть уже сейчас, здесь уже хорошо. Каждый день мы живем в этом будущем. Наши дети уже гордятся нашей страной.

Наши внуки любят нашу страну. Все хорошо. И стараться каждый день сделать что-то хорошее в своем деле. Любовь к ближнему — это и есть будущее».

Но, конечно, у «нетрадиционалистского» лагеря наших собеседников куда более разнообразный набор рекомендаций для формирования успешного образа будущего страны: активные инвестиции в развитие страны, формирование пространства доверия, справедливого общества, защита свободы слова, развитие предпринимательской, личной инициативы, сотрудничество с миром. Что будет с миром В последней части нашего исследования мы просили собеседников обрисовать контуры изменений, которые ожидают мир в обозримом будущем десять-двадцать-тридцать лет , и поделиться представлениями о роли России в этом миропорядке. Среди предложенных вариантов были апокалиптические сценарии войны всех со всеми, всеобщей экономической катастрофы, цифровой диктатуры, голода, тотального имущественного расслоения, деглобализации или, напротив, стирания национальных границ и формирования мирового правительства. Респонденты в целом оценили наступающие времена как тяжелые, но не катастрофические.

Я считаю, что сохранится государственная форма. Сохранится семейная форма. Я не верю в принципиальное, прямо радикальное изменение за эти десять-пятнадцать лет энергетической основы человечества. То есть термоядерный синтез, даже если он появится, не успеет стать чем-то меняющим жизнь радикально.

Наверное, заметным будет какой-то прогресс в медицине, но вряд ли за это время он станет таким, чтобы поставить под сомнение саму основу человека. То есть я не думаю, что через пятнадцать лет вопрос бессмертия или близкого к этому станет сколь угодно практическим». Если нарисовать общую картину перемен, прогнозируемых респондентами, то речь пойдет о серьезных экономических вызовах, перенаселенности, проблемах на рынке труда, снижении доходов и дефиците ресурсов. Все это усугубит проблему расслоения общества на очень бедных и очень богатых, а самым пострадавшим слоем станет средний класс.

Сильно вырастет левая повестка. Рынок труда локален, из-за этого те, кто будет обладать ресурсами и политической волей, будут создавать зоны притяжения труда. А это социальная повестка. Третье — вырастет значение инфраструктуры.

При том, что будет какой-то процент деглобализации в экономике». Среди сценариев будущего практически отсутствует экологическая повестка. А перспектива такой, казалось бы, насущной проблемы, как цифровой диктат, большинство респондентов не особенно волнует. Первое, что сделают повстанцы.

Тут есть реальный вызов для человеческой натуры. Она дико свободная, это не абстрактная ценность».

Это ориентир для нас. Если история чему-то учит, то сейчас нам нужен союз трех восточнославянских государств — России, Украины и Беларуси — с тюркско-степными Казахстаном и Киргизией. Виктор Аксючиц: — Коллеги, опомнитесь! С кем вы хотите объединяться?! Русский народ родился при крещении князем Владимиром славянских племен. Русь Киево-Новгородская стала быстро развиваться и через два века превратилась в мощнейшее государство. До татаро-монгольского нашествия это была самая большая по территории страна в Европе. Строились храмы.

Грамоту знали не только правящая элита, но и посадские люди. Западная Европа в это время была в упадке. Известно, что дочь Ярослава Мудрого Анна, после того как стала женой французского короля, оказалась единственной грамотной при дворе. И эта Великая Русь была раздавлена нашествием Орды. Самое страшное — уничтожена русская письменность. Ученые подсчитали: сохранившиеся древние русские произведения — это сотые доли процента от того, что было. Синявский: — Я добавлю, что татаро-монголы разрушили традиционный уклад жизни не только на Руси, но и у кочевников-половцев. Степная демократия была заменена ханской деспотией — рабским подчинением, которое мы не можем вытравить из себя и сейчас. Разуваев: — Почему мы считаем, что в Европе демократия, а в Азии — деспотия? Это не деспотия.

Это авторитарное имперское мышление. Возьмем недавние события в России. Люди, которые поддержали Путина против оппозиции с Болотной, показали, что хотят жить при имперской власти. Кого-то привлекает цивилизованный вариант Сталина, кто-то чтит адмирала Колчака, третий — Столыпина. Но все они не считают Европу примером для подражания. Они хотят жить в самостийной азиатской империи. Новом СССР. Синявский: — Это самый гнусный миф нашей истории. О том, что Россия якобы только при авторитарном режиме процветает, а демократия ей вредна. Как же надо презирать свой народ, считать его быдлом, чтобы так рассуждать.

Это рассуждения немецко-фашистского оккупанта — «эти русские свиньи понимают только палку». С кем дружить? Аксючиц: — Встретившиеся на своем пути народы дикая Орда либо уничтожала, либо ассимилировала. Единственный субъект, который сопротивлялся, выстоял и сохранился, это русские. Сегодня мы должны вступать в союз только с православными странами. Разуваев: — Действующий на территории империи Чингисидов закон — Ясса очень хорошо ложился на традиционные ислам и православие. И недооценивать его влияние на менталитет россиян и строение государства вряд ли стоит. Это идеология евразийцев. И она проста: не важно, кто ты по крови и по вере. Важно, как ты служишь хану.

Аксючиц: — Империя Чингисидов — что это такое? Аморфное образование, которое очень быстро развалилось. Разуваев: — Она просуществовала несколько столетий. Впрочем, можно считать, что ее следы заметны до сих пор.

Бердяева — это замечательный повод задуматься о российских исторических корнях, нашей духовной и культурной идентичности, на основании которых сформирован национальный культурный код России. Фестиваль организован Центром русской философии и культуры им. Бердяева совместно с ГБУК г.

Москвы «Дом А. Лосева — научная библиотека и мемориальный музей» и Русским ПЕН-центром и проводится при поддержке Президентского фонда культурных инициатив.

Это опасно. Это вопрос, который должен волновать европейцев больше, чем нас.

Стратегически мы их не понимаем. Но постепенно мы видим, что эти голоса начинают звучать среди европейских политиков в европейских странах. Я надеюсь, что они найдут решение.

Человекоподобный робот-домохозяин из Китая

• Последние новости
• Иван Фролов: Судьба России. Последние статьи, интервью, выступления
• Глава СВР Нарышкин заявил, что сейчас решается судьба России
• Заявления Путина определят судьбу России, сообщил Песков
• Политико: судьба России во время предстоящей коденции Путина (видео)

Глава СВР Нарышкин заявил, что сейчас решается судьба России и ее место в мире

Очень важно не останавливаться", — заявил Дмитрий Песков. Он добавил, что президента Украины Владимира Зеленского скоро перестанут считать легитимным руководителем страны. К нему возникнут вопросы, как минимум, юридического характера, на которые Зеленскому придется как-то отвечать, рассказал Песков.

В это время проводится массовая эвакуация мирного населения Донбасса в донской регион. Люди заявляют, что боятся агрессии со стороны Украины, из-за чего они вынуждены покидать свои дома. Сейчас беженцы ни в чем не нуждаются и ждут, когда смогут вернуться домой.

В Розанове так много характерно-русского, истинно русского. Он — гениальный выразитель какой-то стороны русской природы, русской стихии. Он возможен только в России. Он зародился в воображении Достоевского и даже превзошел своим неправдоподобием все, что представлялось этому гениальному воображению. А ведь воображение Достоевского было чисто русское, и лишь до глубины русское в нем зарождалось. И если отрадно иметь писателя, столь до конца русского, и поучительно видеть в нем обнаружение русской стихии, то и страшно становится за Россию, жутко становится за судьбу России. В самых недрах русского характера обнаруживается вечно бабье, не вечно женственное, а вечно бабье. Розанов — гениальная русская баба, мистическая баба. И это «бабье» чувствуется и в самой России. II Книга Розанова о войне заканчивается описанием того потока ощущений, который хлынул в него, когда он однажды шел по улице Петрограда и встретил полк конницы. Малейшая неправильность движения — и я раздавлен… Чувство своей подавленности более и более входило в меня. Произошло странное явление: преувеличенная мужественность того, что было предо мною, как бы изменила структуру моей организации и отбросила, опрокинула эту организацию — в женскую. Суть армии, что она всех нас превращает в женщин, слабых, трепещущих, обнимающих воздух…» с. Это замечательное описание дает ощущение прикосновения если не к «тайне мира и истории», как претендует Розанов, то к какой-то тайне русской истории и русской души. Женственность Розанова, так художественно переданная, есть также женственность души русского народа. История образования русской государственности, величайшей в мире государственности, столь непостижимая в жизни безгосударственного русского народа, может быть понята из этой тайны. У русского народа есть государственный дар покорности, смирения личности перед коллективом. Русский народ не чувствует себя мужем, он все невестится, чувствует себя женщиной перед колоссом государственности, его покоряет «сила», он ощущает себя розановским «я на тротуаре» в момент прохождения конницы. Сам Розанов на протяжении всей книги остается этим трепещущим «я на тротуаре». Для Розанова не только суть армии, но и суть государственной власти в том, что она «всех нас превращает в женщин, слабых, трепещущих, обнимающих воздух…». И он хочет показать, что весь русский народ так относится к государственной власти. В книге Розанова есть изумительные, художественные страницы небывалой апологии самодовлеющей силы государственной власти, переходящей в настоящее идолопоклонство. Подобного поклонения государственной силе, как мистическому факту истории, еще не было в русской литературе. И тут вскрывается очень интересное соотношение Розанова со славянофилами. III Книга Розанова свидетельствует о возрождении славянофильства. Оказывается, что славянофильство возродила война, и в этом — основной смысл войны. Розанов решительно начинает за здравие славянофильства. И сам он повторяет славянофильские зады, давно уже отвергнутые не «западнической» мыслью, а мыслью, продолжавшей дело славянофилов. После В. Соловьева нет уже возврата к старому славянофильству. Но еще более, чем мыслью, опровергнуты славянофильские зады жизнью. Розанову кажется, что патриотический и национальный подъем, вызванный войною, и есть возрождение славянофильства. Я думаю, что нынешний исторический день совершенно опрокидывает и славянофильские, и западнические платформы и обязывает нас к творчеству нового самосознания и новой жизни. И мучительно видеть, что нас тянут назад, к отживающим формам сознания и жизни. Мировая война, конечно, приведет к преодолению старой постановки вопроса о России и Европе, о Востоке и Западе. Она прекратит внутреннюю распрю славянофилов и западников, упразднив и славянофильство, и западничество, как идеологии провинциальные, с ограниченным горизонтом. Неужели мировые события, исключительные в мировой истории, ничему нас не научат, не приведут к рождению нового сознания и оставят нас в прежних категориях, из которых мы хотели вырваться до войны? Русское возрождение не может быть возрождением славянофильства, оно будет концом и старого славянофильства и старого западничества, началом новой жизни и нового осознания. Розанова же война вдохновила лишь на повторение в тысячный раз старых слов, потерявших всякий вкус и аромат: вся русская история есть тихая, безбурная; все русское состояние — мирное, безбурное. Русские люди — тихие. В хороших случаях и благоприятной обстановке они неодолимо вырастают в ласковых, приветных, добрых людей. Русские люди — «славные» с. Но с не меньшим основанием можно было бы утверждать, что русская душа — мятежная, ищущая, душа странническая, взыскующая нового Града, никогда не удовлетворяющаяся ничем средним и относительным. Из этой прославленной и часто фальшиво звучащей «тихости, безбурности и славности» рождается инерция, которая мила вечно бабьему сердцу Розанова, но никогда не рождается новой, лучшей жизни. В розановской стихии есть вечная опасность, вечный соблазн русского народа, источник его бессилия стать народом мужественным, свободным, созревшим для самостоятельной жизни в мире. И ужасно, что не только Розанов, но и другие, призванные быть выразителями нашего национального сознания, тянут нас назад и вниз, отдаются соблазну пассивности, покорности, рабству у национальной стихии, женственной религиозности. Не только вечное, но и слишком временное, старое и устаревшее в славянофильстве хотели бы восстановить С. Булгаков, В. Иванов, В. Огромной силе, силе национальной стихии, земли не противостоит мужественный, светоносный и твердый дух, который призван овладеть стихиями. Отсюда рождается опасность шовинизма, бахвальство снаружи и рабье смиренье внутри. И мир внутри России, преодоление вражды и злобы делают невозможным именно Розанов и ему подобные. Эти люди странно понимают взаимное примирение и воссоединение враждующих партий и направлений, так понимают, как понимают католики соединение церквей, т. Этот старый способ не замирит исторической распри «правого» и «левого» лагеря. Покаяние должно быть взаимным, и амнистия должна быть взаимной, и согласие на самоограничение и жертву должно быть взаимным. Верилось, что война приведет к этому, но пока этого нет, и наши националистические идеологи мешают этому. Розановские настроения служат делу злобы, а не мира. Начав за здравие славянофилов, Розанов кончает за упокой. Он отдает решительное предпочтение России официальной и государственной перед Россией народной и общественной, и славянофильству официальному перед славянофильством общественным. Славянофилы считали русский народ — народом безгосударственным, и очень многое на этом строили. Розанов, напротив, считает русский народ народом государственным по преимуществу. В государственности Розанова, которая для него самого является неожиданностью, ибо в нем самом всего менее было государственности и гражданственности, — он всегда был певцом частного быта, семейного родового уклада, — чувствуется приспособление к духу времени, бабья неспособность противостоять потоку впечатлений нынешнего дня. Мнение славянофилов о безгосударственности русского народа требует больших корректоров, так как оно слишком не согласуется с русской историей, с фактом создания великого русского государства. Но способ, которым Розанов утверждает государственность и поклоняется его силе, совсем не государственный, совсем не гражданский, совсем не мужественный. Розановское отношение к государственной власти есть отношение безгосударственного, женственного народа, для которого эта власть есть всегда начало вне его и над ним находящееся, инородное ему. Розанов, как и наши радикалы, безнадежно смешивает государство с правительством и думает, что государство — это всегда «они», а не «мы». Что-то рабье есть в словах Розанова о государственности, какая-то вековая отчужденность от мужественной власти. Это какое-то мление, недостойное народа, призванного к существованию совершеннолетнему, мужественно-зрелому. В своем рабьем и бабьем млении перед силой государственности, импонирующей своей далекостью и чуждостью, Розанов доходит до того, что прославляет официальную правительственную власть за ее гонения против славянофилов. Новый поток впечатлений хлынул на Розанова. Славянофилы, которые в начале книги выражали Россию и русский народ, в конце книги оказываются кучкой литераторов, полных самомнения и оторванных от жизни. Истинным выразителем России и русского народа было официальное правительство, которому славянофилы осмеливались оказывать оппозицию. И вот откуда на них гонение, довольно понятное» с. Возрождение славянофильства оказывается совсем ненужным. Государственная власть и была истинным славянофильством, рядом с которым жалко и не нужно славянофильство литературное, идеологическое. Славянофильство воскреснет лишь под тем условием, что оно покается перед официальным правительством и пойдет за ним. Идолопоклонство перед фактом, как силой, достигло завершения. Славянофилы не были способны на такое идолопоклонство и потому были бессильны. Мундир распахнулся, — и мы увидели сердце, которое всегда болело. И болело по-своему, никому не подражая, болело из себя» с. Славянофильство оказывается нисколько не лучше западничества, оно — так же отвлеченно, литературно, идеологично, оторвано от подлинной жизни, которая есть Россия «официальная». Славянофилы, действительно, преклонялись больше перед русской «идеей», чем перед фактом и силой. Розанов завершает славянофильство преклонением перед силой и фактом. Презрение Розанова к идеям, мыслям, литературе не имеет пределов. Чиновник для него выше писателя. Чиновничья служба — дело серьезное, а литература — забава. Русский народ — государственный и серьезный народ. Розанов хочет с художественным совершенством выразить обывательскую точку зрения на мир, тот взгляд старых тетушек и дядюшек, по которому государственная служба есть дело серьезное, а литература, идеи и пр. Но до чего все это литература у самого Розанова. Он сам насквозь литератор, и литератор болтливый. Розанов был когда-то чиновником контрольного ведомства. Но вряд ли он захочет остаться в истории в таком качестве. Он захочет остаться в истории знаменитым литератором и ни от одной строчки, написанной им, не откажется. Как много литературы в самом чувстве народной жизни у Розанова, как далек он от народной жизни и как мало ее знает. Народ и государственность в ослепительно талантливой литературе Розанова так же отличается от народа и государственности в жизни, как прекраснодушная война его книги отличается от трагической войны, которая идет на берегах Вислы и на Карпатах. Органичность, народность, объективная космичность Розанова лишь кажущиеся. Он совершенно субъективен, импрессионистичен и ничего не знает и не хочет знать, кроме потока своих впечатлений и ощущений. Само преклонение Розанова перед фактом и силой есть лишь перелив на бумагу потока его женственно-бабьих переживаний, почти сексуальных по своему характеру. Он сам изобличил свою психологию в гениальной книге «Уединенное», которая должна была бы быть последней книгой его жизни и которая навсегда останется в русской литературе. Напрасно Розанов взывает к серьезности против игры и забавы. Сам он лишен серьезного нравственного характера, и все, что он пишет о серьезности официальной власти, остается для него безответственной игрой и забавой литературы. Он никогда не возьмет на себя ответственности за все сказанное им в книге о войне. IV Есть что-то неприятное и мучительное в слишком легком, благодушном, литературно-идеологическом отношении к войне. Мережковский справедливо восстал против «соловьев над кровью». Можно видеть глубокий смысл нынешней войны и нельзя не видеть в ней глубокого духовного смысла. Все, что совершается ныне на войне материально и внешне, — лишь знаки того, что совершается в иной, более глубокой, духовной действительности. Можно чувствовать, что огонь войны очистителен. Но война — явление глубоко трагическое, антиномическое и страшное, а нынешняя война более, чем какая-либо из войн мировой истории. И нужно самому приобщиться к мистерии крови, чтобы иметь право до конца видеть в ней радость, благо, очищение и спасение. Кабинетное, идеологическое обоготворение стихии войны и литературное прославление войны, как спасительницы от всех бед и зол, нравственно неприятно и религиозно недопустимо. Война есть внутренняя трагедия для каждого существа, она бесконечно серьезна. И мне кажется, что Розанов со слишком большой легкостью и благополучием переживает весну от войны, сидя у себя в кабинете. Он пишет о героическом подъеме, хотя героизм чужд ему окончательно, и он отрицает его каждым своим звуком. Но он так же не может противиться наплыву героизма, как не может противиться разгрому германского посольства, которое старается защитить. Нужно помнить, что природа войны отрицательная, а не положительная, она — великая проявительница и изобличительница. Но война, сама по себе, не творит новой жизни, она — лишь конец старого, рефлексия на зло. Обоготворение войны так же недопустимо, как недопустимо обоготворение революции или государственности. V Есть в книге Розанова еще одна неприятная и щекотливая для него сторона. Розанов всюду распинается за христианство, за православие, за церковь, всюду выставляет себя верным сыном православной церкви. Он уверяет, что славянофилов не любили потому, что они были христианами. Он повторяет целый ряд общих мест об измене христианству, об отпадении от веры отцов, поминает даже «Бюхнера и Молешотта», о которых не особенно ловко и вспоминать теперь, до того они отошли в небытие. Но я думаю, что христианская религия имела гораздо более опасного, более глубокого противника, чем «Бюхнер и Молешотт», чем наивные русские нигилисты, и противник этот был — В. Кто написал гениальную хулу на Христа «об Иисусе Сладчайшем и о горьких плодах мира», кто почувствовал темное начало в Христе, источник смерти и небытия, истребление жизни, и противопоставил «демонической» христианской религии светлую религию рождения, божественное язычество, утверждение жизни и бытия? Противление Розанова христианству может быть сопоставлено лишь с противлением Ницше, но с той разницей, что в глубине своего духа Ницше ближе ко Христу, чем Розанов, даже в том случае, когда он берет под свою защиту православие. Лучшие, самые яркие, самые гениальные страницы Розанова написаны против Христа и христианства. Розанов, как явление бытия, есть глубочайшая, полярная противоположность всему Христову. Конечно, с Розановым мог произойти духовный переворот, в нем могло совершиться новое рождение, из язычника он мог стать христианином. Нехорошо попрекать человека тем, что раньше он был другим. Но с Розановым не в этом вопрос. Каждая строка Розанова свидетельствует о том, что в нем не произошло никакого переворота, что он остался таким же язычником, беззащитным против смерти, как и всегда был, столь же полярно противоположным всему Христову. Есть документы его души: «Уединенное» и «Опавшие листья», которые он сам опубликовал для мира. Розанов пережил испуг перед ужасом жизни и смерти. О смерти он раньше не удосуживался подумать, так как исключительно был занят рождением и в нем искал спасение от всего. И Розанов из страха принял православие, но православие без Христа, — православный быт, всю животную теплоту православной плоти, все языческое в православии. Но ведь это он всегда любил в православии и всегда жил в этой коллективной животной теплоте, — не любил он и не мог принять лишь Христа. Нет ни единого звука, который свидетельствовал бы, что Розанов принял Христа и в Нем стал искать спасение. Розанов сейчас держится за христианство, за православную церковь по посторонним, не религиозным соображениям и интересам, по мотивам национальным, житейско-бытовым, публицистическим. Нельзя быть до того русским и не иметь связи с православием! Православие так же нужно Розанову для русского стиля, как самовар и блины. Да и с «левыми», с интеллигентами и нигилистами, легче расправляться, имея в руках орудие православия. Но я думаю, что иные русские интеллигенты-атеисты на какой-то глубине ближе ко Христу, чем Розанов. Русские интеллигенты, в лучшей, героической своей части, очень национальны и в своем антинационализме, в своем отщепенстве и скитальчестве и даже в своем отрицании России. Это — явление русского духа, более русского, чем национализм западно-немецкого образца. Сам же Розанов видит в русском западничестве чисто русское самоотречение и смирение с. И невозможно все в жизни русской интеллигенции отнести на счет «Бюхнера и Молешотта», «Маркса и Энгельса». Ни Маркс, ни Бюхнер никогда не сидели глубоко в русской душе, они заполняли лишь поверхностное сознание. Великая беда русской души в том же, в чем беда и самого Розанова, — в женственной пассивности, переходящей в «бабье», в недостатке мужественности, в склонности к браку с чужим и чуждым мужем. Русский народ слишком живет в национально-стихийном коллективизме, и в нем не окрепло еще сознание личности, ее достоинства и ее прав. Этим объясняется то, что русская государственность была так пропитана неметчиной и часто представлялась инородным владычеством. По крылатому слову Розанова, «русская душа испугана грехом», и я бы прибавил, что она им ушиблена и придавлена. Этот первородный испуг мешает мужественно творить жизнь, овладеть своей землей и национальной стихией. И если есть желанный смысл этой войны, то он прямо противоположен тому смыслу, который хочет установить Розанов. Смысл этот может быть лишь в выковывании мужественного, активного духа в русском народе, в выходе из женственной пассивности. Русский народ победит германизм, и дух его займет великодержавное положение в мире, лишь победив в себе «розановщину». Мы давно уже говорили о русской национальной культуре, о национальном сознании, о великом призвании русского народа. Но наши упования глубоко противоположны всему «розановскому», «вечно-бабьему», шовинизму и бахвальству и этому духовно-вампирическому отношению к крови, проливаемой русскими войсками. И думается, что для великой миссии русского народа в мире останется существенной та великая христианская истина, что душа человеческая стоит больше, чем все царства и все миры… Война и кризис интеллигентского сознания I В огромной массе русской интеллигенции война должна породить глубокий кризис сознания, расширение кругозора, изменение основных оценок жизни. Привычные категории мысли русской интеллигенции оказались совершенно непригодны для суждения о таких грандиозных событиях, как нынешняя мировая война. Сознание нашей интеллигенции не было обращено к исторически-конкретному и не имеет органа для суждений и оценок в этой области. Это сознание фатально пользуется суждениями и оценками, взятыми из совсем других областей, более для него привычных. Традиционное интеллигентское сознание было целиком обращено на вопросы внутренней политики и ориентировано исключительно на интересах социальных. Мировая война неизбежно обращает сознание к политике международной и вызывает исключительный интерес к роли России в мировой жизни. Кругозор сознания делается мировым. Преодолевается провинциализм сознания, провинциализм интересов. Мы, волей судьбы, выводимся в ширь всемирной истории. Многие традиционно настроенные русские интеллигенты, привыкшие все оценивать по своим отвлеченно-социологическим и отвлеченно-моралистическим категориям, почувствовали растерянность, когда от них потребовалась живая реакция на мировые события такого масштаба. Привычные доктрины и теории оказались бессильны перед грозным лицом всемирно-исторического фатума. Провинциальный кругозор русского радикализма, русского народничества и русского социал-демократизма не вмещал таких мировых событий. Традиционное сознание привыкло презирать все «международное» и целиком отдавать его в ведение «буржуазии». Но после того, как началась мировая война, никто уже не может с презрением отвращаться от «международного», ибо ныне оно определяет внутреннюю жизнь страны. В русской интеллигенции пробудились инстинкты, которые не вмещались в доктрины и были подавлены доктринами, инстинкты непосредственной любви к родине, и под их жизненным воздействием начало перерождаться сознание. Многими это изменение сознания переживается трагически и сопровождается чувством выброшенности за борт истории. С миром происходит не то, что привыкли предвидеть, что должно было с ним происходить по традиционным доктринам и теориям. Приходится ломать не только свое «мировоззрение», но и свои привычные традиционные чувства. Вынужденное всемирной историей обращение к интересам международным, к историческим судьбам народов и их взаимоотношениям обращает также и внутрь жизни каждого народа, повышает и укрепляет национальное самочувствие и самосознание. Обращение к международному и всемирно-историческому обостряет чувство ценности собственной национальности и сознание ее задач в мире. А поглощенность борьбой партий и классов ослабляет чувство национальности. Широким кругам интеллигенции война несет сознание ценности своей национальности, ценности всякой национальности, чего она была почти совершенно лишена. Для традиционного интеллигентского сознания существовала ценность добра, справедливости, блага народа, братства народов, но не существовало ценности национальности, занимающей совершенно особенное место в иерархии мировых ценностей. Национальность представлялась не самоценностью, а чем-то подчиненным другим отвлеченным ценностям блага. И это объясняется прежде всего тем, что традиционное сознание интеллигенции никогда не было обращено к исторически-конкретному, всегда жило отвлеченными категориями и оценками. Исторические инстинкты и историческое сознание у русских интеллигентов почти так же слабы, как у женщин, которые почти совершенно лишены возможности стать на точку зрения историческую и признать ценности исторические. Это всегда означает господство точки зрения блага над точкой зрения ценности. Ведь последовательно проведенная точка зрения блага людей ведет к отрицанию смысла истории и исторических ценностей, так как ценности исторические предполагают жертву людским благам и людскими поколениями во имя того, что выше блага и счастья людей и их эмпирической жизни. История, творящая ценности, по существу трагична и не допускает никакой остановки на благополучии людей. Ценность национальности в истории, как и всякую ценность, приходится утверждать жертвенно, поверх блага людей, и она сталкивается с исключительным утверждением блага народа, как высшего критерия. Достоинство нации ставится выше благополучия людей. С точки зрения благополучия нынешнего поколения можно согласиться на постыдный мир, но это невозможно с точки зрения ценности национальности и ее исторической судьбы. II Сущность кризиса, совершающегося у нас под влиянием войны, можно формулировать так: нарождается новое сознание, обращенное к историческому, к конкретному, преодолевается сознание отвлеченное и доктринерское, исключительный социологизм и морализм нашего мышления и оценок. Сознание нашей интеллигенции не хотело знать истории, как конкретной метафизической реальности и ценности. Оно всегда оперировало отвлеченными категориями социологии, этики или догматики, подчиняло историческую конкретность отвлеченно-социологическим, моральным или догматическим схемам. Для такого сознания не существовало национальности и расы, исторической судьбы и исторического многообразия и сложности, для него существовали лишь социологические классы или отвлеченные идеи добра и справедливости. Задачи исторические, всегда конкретные и сложные, мы любили решать отвлеченно-социологически, отвлеченно-морально или отвлеченно-религиозно, т. Русское сознание имеет исключительную склонность морализировать над историей, т. Можно и должно открывать моральный смысл исторического процесса, но моральные категории истории существенно отличаются от моральных категорий личной жизни. Историческая жизнь есть самостоятельная реальность, и в ней есть самостоятельные ценности. К таким реальностям и ценностям принадлежит национальность, которая есть категория конкретно-историческая, а не отвлеченно-социологическая. В русской потребности все в мире осмыслить морально и религиозно есть своя правда. Русская душа не мирится с поклонением бессмысленной, безнравственной и безбожной силе, она не принимает истории, как природной необходимости. Но тут здоровое и ценное зерно должно быть выделено из ограниченного, упрощающего и схематизирующего сознания. Мы должны раскрыть свою душу и свое сознание для конкретной и многообразной исторической действительности, обладающей своими специфическими ценностями. Мы должны признать реальность нации и ценность национально-исторических задач. Вопрос о мировой роли России, о ее судьбе приобретает огромное значение, он не может быть растворен в вопросе о народном благе, о социальной справедливости и т. Кругозор становится мировым, всемирно-историческим. А всемирную историю нельзя втиснуть ни в какие отвлеченно-социологические или отвлеченно-моральные категории, она знает свои оценки. Россия есть самостоятельная ценность в мире, не растворимая в других ценностях, и эту ценность России нужно донести до божественной жизни. Традиционное применение русской интеллигенции отвлеченно-социологических категорий к исторической жизни и историческим задачам всегда было лишь своеобразной и прикрытой формой морализирования над историей. Когда разразилась война, то многие русские интеллигенты делали попытки оценить ее с точки зрения интересов пролетариата, применить к ней категории социологической доктрины экономического материализма или социологической и этической теории народничества. Также интеллигенты другого лагеря начали применять доктрины славянофильские и рассматривать ее исключительно с точки зрения православно-догматической. А толстовцы бойкотировали войну с позиций своего отвлеченного морализма. Русские социал-демократы или народники также упрощенно морализовали над историей при помощи своих социологических схем, как и славянофилы, как и толстовцы, при помощи схем религиозно-онтологических и религиозно-моральных. Все эти традиционные и доктринерские точки зрения не признают самостоятельной исторической реальности и самостоятельных исторических ценностей. Душа не раскрывается перед многообразной исторической действительностью, и энергия мысли не работает над новыми творческими задачами, поставленными жизнью и историей. Мысль не работает над новыми явлениями и темами, не проникает в конкретность мировой жизни, а упрощенно применяет свои старые схемы, свои сокращенные категории, социологические, моральные или религиозные. Но мировые события требуют погружения в конкретное, повышения энергии мысли, совершающей новую работу над всяким новым явлением жизни. Славянофильские, народнические или социал-демократические доктринерские схемы совершенно не приспособлены для новых событий мировой истории, ибо они выработаны для более простой и элементарной действительности. Русское мышление всегда было слишком монистично, слишком поглощено единым и враждебно множественности, закрыто для конкретного многообразия. Мировая война вызывает кризис этого исключительного монизма русского мышления, всегда склонного насиловать бесконечную сложность бытия. Нужно начать мыслить не по готовым схемам, не применять традиционные категории, а мыслить творчески над раскрывающейся трагедией мировой истории. Ибо огромный моральный и духовный смысл мировой войны ускользает от того, кто насилует историю доктринерской точкой зрения. Абсолютное неприменимо к относительному, к исторически-телесному, не вместимо в нем.

Далее начнется третий этап. Именно в этот период ожидается Великий Гончар. В своей рукописи пророк называет этого человека еще Хромым. Непонятно, что конкретно имеется в виду. Возможно, физический недостаток, какие-то проблемы со здоровьем. Именно этот правитель будет долгое время править страной, при чем весьма успешно. Россия начнет процветать при нем. В рукописи сказано о том, что смогут воссоединиться 15 правителей стран. Василий утверждал, что Россия начнет хорошо развиваться к 2025 году. А затем все будет только лучше и лучше с каждым годом. Одни люди считают, что Великий Гончар — это и есть Путин. Однако при этом не понятно, куда пропали убитый и также женщина с волосами золотого цвета и высокого роста. Как бы там ни было, каждый сам для себя может решить, верить предсказаниям этого человека или же нет. Только время может показать, что будет дальше.

Судьбу России не должны решать ориентированные на Запад люди — Кургинян

Этот правитель приведет Россию к величию, а 2024 год станет одним из самых знаковых для русского народа. Владимир Путин обратился к гражданам России. эксперт о России и Украине. И где сегодня России искать точку опоры — в чем ее судьба? Раствориться в Европе, превратившись в ее большую, но уже не самостоятельную часть? Вместе с ним стояла и вся студия. Полный выпуск программы «Судьба человека» СМОТРИМ: #ДмитрийКиселев #Шаман #СудьбаЧеловека #Россия1. Министр обороны Российской Федерации Сергей Шойгу заявил, что именно сейчас решается дальнейшая судьба и определяется геополитическое будущее России.

Нарышкин: сейчас решается судьба России

Судьба России решается сейчас, это требует от народа единения всех сил, а попытки расколоть единство – это удар в спину. Президент России во время интервью телеканалу "Россия 1" заявил, что многие республики СССР "получили огромное количество российских земель", исторически принадлежащих. страна, люди, судьбы)», которая вышла в Издательском Доме ТОНЧУ. Руководитель Министерства обороны России заявил, что прямо сейчас решается дальнейшая судьба страны. Глава Службы внешней разведки Сергей Нарышкин считает, что сейчас определяется судьба России и ее положение в мире, пишет РИА «Новости».

1. О советском патриотизме.

• Нарышкин: сейчас решается судьба России | Капитал страны
• Адвокаты застройщика обжалуют иск прокуратуры об изъятии участка во Владивостоке
• Россия прирастет двумя регионами, а в Вашингтон войдут войска: каким будет 2024 год
• Иллюстрации к книге Иван Фролов - Судьба России. Последние статьи, интервью, выступления
• Нарышкин: Сейчас решается судьба России
• Россия – последние новости

Похожие новости: