Российский драматург и сценарист Александр Гельман рассказал о своем состоянии после вчерашней аварии. Alexander Isaakovich Gelman. Сегодня исполняется 90 лет Александру Гельману, драматургу, сценаристу, публицисту и общественному деятелю. Алекса́ндр (Шу́ня) Исаа́кович Ге́льман — советский и российский драматург, сценарист, поэт, публицист, общественный и политический деятель. Член ЦК КПСС (1990—1991).
Гельман Александр Исаакович
Внезапно из-за поворота выехал чёрный автомобиль BMW. Водитель попытался затормозить, когда заметил пешехода, но не успел. По словам очевидцев, Гельман испытывал сильнейшую боль внизу левой голени. Уже в травмпункте выяснилось, что у него переломы пальцев правой ноги и голени левой.
С 1960 года жил в Кишиневе, работал фрезеровщиком на заводе Электроточприбор. В 1960-1963 годах Александр Гельман учился на заочном отделении Кишиневского университета. Публиковать рассказы и очерки Александр Гельман начал в конце 1950-х годов во время службы на Камчатке.
В 1970 году Александр Гельман написал сценарии для нескольких документальных фильмов, а также для игрового фильма Ночная смена. Фильм Ночная смена был написан в соавторстве со женой Татьяной Калецкой. С тем же соавтором он написал сценарии еще двух художественных фильмов — фильм Считайте меня взрослым, фильм Ксения — любимая жена Федора.
Разве мог я тогда предположить, что через год, даже меньше, мои глаза научатся смотреть на мертвые лица почти так же спокойно, как на живые? Смена власти в Дондюшанах произошла ночью: легли спать с русскими, советскими, — проснулись с немцами. Да еще с румынами, потому что одновременно вернулась и прежняя румынская власть.
Комендантов было два, но последнее слово по всем вопросам было, конечно, за немцем. Поэтому, когда немецкий комендант приказал собрать всех евреев, румынский комендант тут же приказ исполнил. Когда все были собраны, — а надо сказать, ни один еврей не спрятался, не удрал, — нас выстроили в колонну по четыре человека, посчитали, дали одну подводу для старых и больных, на которую удалось посадить и нашу бабу Цюпу, едва державшуюся на ногах, и повели, погнали неизвестно куда. В пути выяснилось, что ведут нас в еврейское гетто куда-то на Украину. Я не знаю, сколько дней или, может быть, недель длилось это скорбное путешествие. Помню, однако, что были не только остановки на ночь, но и привалы на три-четыре дня и больше.
После войны я никогда не пытался получить какую-либо дополнительную информацию об этом «путешествии», никогда не уточнял маршрут, по которому нас вели, или другие детали. Даже отца, пока он был жив, не расспрашивал. Я не хочу об этом времени знать больше, чем я знаю, меня не интересуют новые подробности, с меня достаточно тех, которые сами собой запечатлелись в моей памяти. Мы шли, шли, останавливались, и снова нас поднимали и гнали дальше, пока мы не оказались в городе Бершадь Винницкой области. Помню, что уже начались заморозки: первые ночи мы провели на ледяном полу в каком-то загаженном помещении с высокими потолками — возможно, это была бывшая синагога. Включая меня.
Начались другие похороны, другая смерть. Первым умер Вэлвалэ, Володя. Он родился перед самым началом войны, мама кормила его грудью. На третьем или четвертом переходе у нее кончилось молоко, мальчик умер. Он умер в пути, мама донесла его мертвое тельце до очередного привала, который пришелся еще на правый румынский берег Днестра. Помню, отец не мог найти лопату, потом нашел лопату без ручки, начал копать, и в это время кто-то прибежал и сообщил, что только что скончалась женщина, мать наших знакомых.
Было решено похоронить их вместе. Могилу выкопали неглубокую, недалеко от берега, сначала опустили женщину — в чем была, а сверху ей на грудь положили завернутого в какую-то тряпку моего братишку. И засыпали. И пошли дальше. А через несколько дней на очередном привале, в городе, который назывался, если не ошибаюсь, Ямполь, уже на Украине, мы оставили лежать на земле умирающую, но еще живую бабушку Цюпу. Она лежала неподвижно, беззвучно.
С открытыми глазами. Ни остаться с ней, ни нести ее на руках подводы уже не было не разрешали. Охранники предложили два варианта: оставить лежать или пристрелить. Мама вытерла платочком грязь с морщинистого лица бабушки Цюпы, поцеловала ее, и мы ушли... В Бершади гетто занимало половину города. Наша семья и еще две семьи из Буковины попали в какой-то полуподвал, располагались мы частью на цементном полу, частью на наскоро сколоченных нарах.
По мере вымирания одних другие, пока живые, перебирались с пола на нары. Об отоплении даже речи не было, согревались собственным дыханием да соприкосновениями завернутых в тряпье, немытых, голодных, завшивевших тел. А морозы в ту первую зиму войны были такие, что даже толстые кирпичные стены промерзали насквозь. Одной из первых в этом полуподвале умерла моя мама. Ей было тогда ровно в два раза меньше, чем мне сейчас, — тридцать один год. Я лежал на нарах рядом с ее мертвым телом, плечом к плечу, целую неделю.
Я спал рядом, я что-то ел рядом с трупом матери. Пять дней.
Наверняка заслуживает. Но, запрещая смертную казнь, государство демонстрирует нам, обществу, детям и взрослым, как высоко оно ценит человеческую жизнь — даже убийцу не убивает... Это страшно важно! Это воздействует на людей сильнее, чем смертная казнь. Как, помните, в магазинах советской поры продавались вещи с «нагрузкой»? Я со школьных лет усвоил: если ты еврей, то для того, чтобы тебя по достоинству оценили, ты должен все делать в два раза лучше, в три раза быстрее.
Это, кстати, одна из причин, почему среди евреев встречается немало толковых специалистов. Распространено мнение, что евреи умнее других. Это неправда. Процент умных, толковых людей в каждом народе одинаков. Разница существует не между умными, а между «глупыми», между так называемым массовым человеком разных народов. Простой, рядовой еврей с древних времен старается прислушиваться к мудрецам, к мнению раввина, к совету умного человека, наиболее грамотного родственника. И он практически убеждается, что такое поведение помогает ему избежать ошибки, делать меньше глупостей, быть в выигрыше. Пользоваться мудростью, накопленной веками — вот что важно...
Почему мы сохранились и как этнос, и как культура? Потому что родиной стала Книга — не территория, даже не язык кто-то говорил на идише, кто-то на иврите; и диалекты были, и разночтения языковые , но религия объединяла. Это очень важный момент, очень важный! Даже сейчас, когда существует государство Израиль, евреев прежде всего объединяют две великие книги: Тора и замечательная запись дискуссий, горячих обсуждений, споров великих мудрецов — Талмуд. В начале всего сущего — Б-г, разум, текст, логос. Смысл, текст — изначален, и он же держит столько времени народ, скрепляя его духовное единство... Скажите, Александр Исаакович, что вы считаете главной проблемой сегодняшнего мира? Ядерное оружие распространяется, им обладают уже многие страны, страшные бомбы становятся все меньше по своим размерам.
Покойный академик Гинзбург, с которым мы были дружны, говорил мне, что скоро атомную бомбу можно будет перевозить в багажнике автомобиля, а то и в вещмешке. Безопасность рода человеческого обеспечена сегодня весьма слабо — без планетарного управления это положение не изменить.
Александр Исаакович Гельман - Alexander Isaakovich Gelman
Ему сделали операцию, у него, в частности, диагностировали сильную гематому головного мозга в острейшей стадии, раздробление таза, а также переломы скуловой и височной костей. Вечером 12 января появилось сообщение о его смерти, которое спустя некоторое время опровергла его дочь Мария. А 14 января поэт умер в больнице.
Детство Александра пришлось на суровые военные годы. Во время Великой Отечественной войны семья Александра Гельмана была депортирована в еврейское гетто в городе Бершадь Винницкой области на Украине. Из 14 помещенных в гетто членов его семьи и ближайших родственников смогли дожить до освобождения только сам Александр Гельман и его отец.
Александр еще подростком начал свою трудовую деятельность. Он окончил профтехшколу трикотажников в городе Черновцы в 1951 году, работал помощником мастера на Львовской чулочной фабрике. После учебы во Львовском военно-политическом училище имени Щорса в 1952-1954 годах служил в Советской Армии в 1952-1960 гг. Был командиром подразделения 410-го полка Береговой обороны Черноморского флота в 1954-1957 годах, затем командовал отдельным подразделением 39-го узла связи Камчатской военной флотилии Тихоокеанского флота 1957-1960 гг. Именно в эти годы, проведенные на флоте, Александр Гельман опубликовал свои первые повести и рассказы.
К среднему классу нередко причисляют себя люди и соответственно голосуют , которые только еще надеются обрести этот статус. Беда в одном: не просматривается новый молодой лидер социал-демократов. Но если я прав в том, что социал-демократы историей сегодня востребованы, лидер появится... Это только кажется, что могло быть иначе, лучше.
Слишком многое, слишком многие должны были бы быть другими, чтобы развитие событий пошло по иному руслу. Разве мог быть после Горбачева не Ельцин, а Путин? Это одно из самых распространенных заблуждений - думать, что могло быть по-другому, чем было. Шансы на лучший вариант могут быть только у будущего, при условии, что для этого сейчас, сегодня, в настоящем делается все необходимое. У прошлого бывает только один вариант - тот, который реализовался. Надежды - это не возможности. Не вызывает ли он у вас презрения? Пороки, свойственные народу, в той или иной мере, как правило, присущи и каждому его представителю. Главный порок нашего общества, на мой взгляд, выражается в поговорке: "Жизнь - копейка".
А до этого умер ее сын… Когда умерла мама, отец лежал с одной стороны, а я с другой. Она лежала, укрытая шалью, и хотя нам было холодно, мы с нее, мертвой, шаль не снимали. Многие свои тогдашние состояния я не могу объяснить. И даже не могу точно восстановить. Я не знаю, что произошло в гетто с моей головой, с моей душой.
Но что-то произошло — это несомненно. Я много раз это обнаруживал. Например, помню, когда мы жили в Ленинграде, муж одной моей хорошей знакомой покончил с собой. И мы, чтобы ее поддержать, поехали на озеро, откуда должны были вытащить его тело. Я помню, что когда увидел его труп, ничего не почувствовал; это идет из моего детства.
Я вовсе не бесчувственный человек, но не проходит просто так общение с умершими, мертвыми людьми, которое было у меня каждый день. Ведь тут же, рядом с ними, кушали, выходили по нужде… Смерть была включена в мою жизнь абсолютно. Есть вещи, о которых страшно вспоминать, но они составляют неотъемлемую часть моего опыта… Я до сих пор все это и слышу, и вижу, и чувствую… До сих пор ногти моих больших пальцев ощущают, как я давил ими в нашем подвале вшей. Это сопровождалось омерзительным треском, и все, кто был в состоянии это делать, делали. Это была страшная симфония из треска раздавливаемых насекомых.
Существовало, скорее, сочувствие местных евреев к приезжим. Вообще, в гетто жило много разных людей — и плохих, и хороших, все как везде. В гетто были даже проститутки. После той страшной зимы мы перебрались в дом одной женщины — она в свой двухкомнатный домик приняла четыре семьи. Жили там мы с папой, еще одна семья из трех человек, семья из двух и еще дедушка с внуком.
Мы на полу буквально лежали друг на друге. Эта женщина, ее звали Ита, тетя Ита, стремилась нам помогать, делиться с нами. И не только она — многие местные евреи вели себя очень хорошо по отношению к тем, кого туда пригнали. Но меня от всего этого кошмара спасала игра. Я играл неистово, беспрерывно.
Я даже мог обходиться без всякого пространства — все происходило в воображении. Оно порождало события и ситуации, я был кем угодно и где угодно, но с особой страстью я играл в войну. Для того чтобы играть, мне не нужно было иметь друзей. Я научился играть безмолвно. Я мог даже и не двигаться.
Все происходило внутри меня, и я играл все три года, которые провел в гетто. Думаю, это смесь безумия и спасения. Но это был не сознательный побег от реальности. Это получалось инстинктивно. Что-то мне не давало принимать происходящее внутрь себя, в свою глубину.
Дети как сумасшедшие — в том смысле, что они не понимают, что с ними происходит и что вокруг происходит. Они во власти инстинктов и воображения. Опыт жизни минимален. В какой-то момент я начал думать, что другой жизни вообще нет на свете. Я начисто забыл свою довоенную жизнь.
Не было вопроса: а что было до этого? Есть только гетто, и всегда будет только гетто. Когда я вернулся в Дондюшаны, я с трудом вспоминал: вот девочка Клава, вот наш домик, наш двор — я все забыл, и памяти пришлось все заново восстанавливать… Я помню, как начиная с 1944 года отступали немцы. По соседнему шоссе проезжали танки, машины, мотоциклы… И я умудрялся с этими отступающими войсками воевать, посылал против них своих воображаемых солдат, а поскольку я был командующим всего: и нападающих, и отступающих, — то порой происходили очень сложные баталии смеется. Я нашел соратников по игре, несколько мальчишек и девчонок, в 1943 году мы рыли туннели, такие глубокие, что можно было там спрятаться.
Мы забывали обо всем остальном. Игра становилась реальностью, а реальность исчезала. Приходишь в настоящий мир, после игры, в наш домик, где живет куча людей, теснота, и этот реальный мир настолько хуже, что только и мечтаешь, чтобы поскорее наступило утро, и можно было снова играть. Я помню, что, ложась спать, я мечтал, как утром мы снова пойдем копать траншеи, вести разведывательные действия… Знаете, люди ведь всегда немного играют. Я вот даже прямо сейчас чуть-чуть играю.
Я превратился в эдакого бодрого рассказчика об очень грустных вещах. А ведь это не совсем естественно. Когда я об этом думаю наедине с собой, я нахожусь в совсем другом состоянии. Но рассказывать об этом, находясь в таком тяжелом состоянии, я бы не смог. И потому — немного играю сейчас, конечно.
Написать и прочитать написанное — да, а когда рассказываешь об этих событиях, вкрадывается фальшь, игра. Самое главное, что я хочу сказать: любая война есть преступление взрослых перед детьми. Всех взрослых, не только предводителей войн. Все взрослые виноваты перед всеми детьми, если они не воспрепятствовали возникновению войны. Это жестокое преступление, которое отражается на нескольких поколениях.
Я с огромной печалью думаю о детях, которые пережили чеченскую войну… — В ваших произведениях есть страшная мысль: «Если вы, взрослые, решите начать войну, поубивайте сначала всех детей. Потому что дети, которые останутся живыми после войны, будут сумасшедшими, они будут уродами». Так, может быть, вас остановит закон, который гласит: начиная войну, вы обязаны сначала уничтожить детей. Делайте это заранее, если у вас такие великие идеи, что вы готовы на все ради их осуществления. Сейчас войны абсолютно бессмысленны — с учетом планетарных опасностей, жуткого нового оружия.
Ситуация в мире, обеспечение безопасности требует планетарного управления, чего-то наподобие мирового правительства. Сейчас в мире, как мне кажется, мы наблюдаем острые реакции на неизбежность объединения. Рьяный национализм, религиозный экстремизм — это от ощущения, что придется объединиться, иначе погибнем. Войны бессмысленны, тем не менее они есть и идут постоянно! И все-таки вместо генерала главным человеком эпохи становится переговорщик, дипломат — тот, кто умеет достигать компромисса.
Я считаю, что после эпохи борьбы, которая длилась много столетий, мир вступил в эпоху компромисса. Компромисс не менее полноценная, уважаемая форма поведения людей, преодоления конфликтов, чем борьба. А главный компромисс, это когда человек, осознавая, что он умрет и его жизнь обессмыслится, тем не менее продолжает жить, хочет жить и любит жить. Это фундаментальный компромисс: между смыслом и абсурдом жизни. Вот я старый человек, мне скоро 80 лет, а я мечтаю, чтобы моя жизнь протянулась еще какое-то время… И это заставляет меня идти на определенные компромиссы: соблюдать диету, реже и меньше выпивать, бросить курить, хотя казалось, не смогу жить без курева, и еще многое другое.
Было еще одно событие, очень важное.
Александр Гельман: биография и творческий путь выдающегося драматурга
Александр Гельман уже выбрал нового президента России, Григорий Заславский, Независимая газета, 23.09.2002. 90-летний драматург Александр Гельман стал жертвой ДТП в самом центре Москвы. Драматург и сценарист Александр Гельман попал под колеса BMW. Александр Гельман уже выбрал нового президента России, Григорий Заславский, Независимая газета, 23.09.2002. Александр Исаакович Гельман – известный советский и российский драматург, сценарист, публицист, общественный и политический деятель. Alexander Isaakovich Gelman.
Александр Гельман: биография и творчество
На Тверском бульваре в Москве машина сбила 90-летнего драматурга и сценариста Александра Гельмана. новости России и мира сегодня. биография, новости, личная жизнь. Сын драматурга Александра Гельмана рассказал о состоянии отца после ДТП. Российский драматург и сценарист Александр Гельман рассказал о своем состоянии после вчерашней аварии.
Александр Исаакович Гельман
И до сих пор подписывает различные петиции — вплоть до заукраинских. А имя себе выпускник Львовского военно-политического училища сделал в семидесятые годы, написав сценарий оглушительно фальшивой «производственной драмы» под названием «Премия». Пусть даже прекрасно снятой Сергеем Микаэляном. Бригадир Потапов по сюжету приходит к руководству своего строительного треста, чтобы заявить, что он и вся его бригада отказываются от начисленных им денег, потому что, мол, они их не заслужили. Пролетарская совесть не позволяет.
Деньги руки жгут. Сценарий был переработан автором также в пьесу «Протокол одного заседания» — её играли на всех сценических площадках страны. В народе выражение «бригада Потапова» стало издёвкой.
Насколько я знаю отца — он рисовал его с себя. Вот у него есть пьеса, которая шла в театре «Практика» — «Последнее будущее» — она автобиографическая. Теперь есть автопортрет.
Полный комплект. Хорошо, когда это в твоих руках, когда ты можешь в деталях управлять тем, что о тебе думают. Мне этого не дано.
Гельмана, начиная с 1980 года, были включены в школьные программы по современной русской драматургии. В 1989 году А. Вошел в состав первой легальной парламентской оппозиции - Межрегиональной депутатской группы, которую возглавил А. Сахаров, а после его смерти - Б. Был членом Комитета по правам человека и обращениям граждан. Участие в деятельности оппозиции не помешало добрым отношениям с М. В 1992-1993 годах А. Гельман принимал самое деятельное участие в работе Конституционного совещания, которое разработало текст ныне действующей Конституции РФ. В последние годы Александр Исаакович увлечен работой в интернетовских сетевых изданиях. RU до недавнего времени он вел еженедельную рубрику "Наедине со всеми". В настоящее время А. Гельман вернулся к драматургии. В 2000 году была опубликована его новая пьеса "Претендент" "Профессионалы победы". Драматург работает над воспоминаниями, часть которых - "Детство и смерть" - уже печаталась на страницах альманаха "Диалог" и "Общей газеты". О своем свободном времени Александр Исаакович говорит следующим образом: "Когда не пишу - читаю. Можно сказать и наоборот: когда не читаю - пишу. Никаких других увлечений. Вот разве что появился в моей жизни Интернет. Но и здесь делаю то же самое: или пишу, или читаю. Люблю ходить пешком по городу. Сейчас это город, расположенный на территории Молдавии. Будущий драматург родился в еврейской семье. Мать и отец были простыми людьми, без высшего образования. Александр с детства говорил на трех языках: русском, румынском и идише. Ранние годы Гельмана выпало на суровое военное время. Когда немцы захватили Дондюшаны, его семья была направлена в гетто. Оно располагалась в местечке Бершадь, до которого колонна евреев шла пешком больше двух недель. В гетто семья Александра жила в холодном и сыром подвале. Вскоре он потерял 12 родственников, среди которых была мать, бабушка и младший, еще грудной братишка. Нацисты морили людей голодом, ставили над ними эксперименты. После войны он вместе с отцом возвратился в родные Дондюшаны. Окончив школу, Гельман перебрался в украинские Черновцы, где поступил в училище. До армии он успел поработать наладчиком станков на чулочной фабрике города Львова.
Вообще, было очень неровно: то с нами обращались предельно сурово, то отпускали чуть-чуть вожжи. Папа рассказывал, что в гетто приезжали врачи, которые ставили эксперименты на людях. Они проверяли, какую температуру может выдержать человек — от холодной до кипятка. Время от времени вешали кого-то за связь с партизанами. Как правило, это были местные, бершадские евреи. Бершадский раввин собирал с обитателей гетто золото, чтобы отдать его коменданту. Потому что тот периодически заявлял, что всех нас собираются истребить или отправить в лагерь. Может быть, он обманывал, но как это было проверить? И люди отдавали последнее. Потом раввина расстреляли. Видимо, он уже не мог ничего принести, и тогда его и всю его семью расстреляли. Я настолько привык к смерти, что относился к ней совершенно спокойно. Но один случай меня поразил. Я о нем нигде не писал, не рассказывал. Приехала за трупом мамы и за другими покойниками похоронная команда. Это были евреи. А у мамы было три золотых зуба. Они положили маму на сани, открыли ей рот, клещами вырвали золотые зубы и положили в карман. По движениям этих людей я догадался, что они делают это не первый раз. В тот момент я ощутил всю жуть происходящего так сильно, как никогда прежде… Наверное, эти зубы помогли кому-то выжить. Все равно это было ужасно. Но меня снова спасло мое необузданное воображение. Даже когда мама умерла, я лежал около нее и продолжал мысленно играть в войну. Я привык, что люди умирают. Я даже не испытывал особой жалости. Ну умерла. А до этого умерла мамина сестра. А до этого умер ее сын… Когда умерла мама, отец лежал с одной стороны, а я с другой. Она лежала, укрытая шалью, и хотя нам было холодно, мы с нее, мертвой, шаль не снимали. Многие свои тогдашние состояния я не могу объяснить. И даже не могу точно восстановить. Я не знаю, что произошло в гетто с моей головой, с моей душой. Но что-то произошло — это несомненно. Я много раз это обнаруживал. Например, помню, когда мы жили в Ленинграде, муж одной моей хорошей знакомой покончил с собой. И мы, чтобы ее поддержать, поехали на озеро, откуда должны были вытащить его тело. Я помню, что когда увидел его труп, ничего не почувствовал; это идет из моего детства. Я вовсе не бесчувственный человек, но не проходит просто так общение с умершими, мертвыми людьми, которое было у меня каждый день. Ведь тут же, рядом с ними, кушали, выходили по нужде… Смерть была включена в мою жизнь абсолютно. Есть вещи, о которых страшно вспоминать, но они составляют неотъемлемую часть моего опыта… Я до сих пор все это и слышу, и вижу, и чувствую… До сих пор ногти моих больших пальцев ощущают, как я давил ими в нашем подвале вшей. Это сопровождалось омерзительным треском, и все, кто был в состоянии это делать, делали. Это была страшная симфония из треска раздавливаемых насекомых. Существовало, скорее, сочувствие местных евреев к приезжим. Вообще, в гетто жило много разных людей — и плохих, и хороших, все как везде. В гетто были даже проститутки. После той страшной зимы мы перебрались в дом одной женщины — она в свой двухкомнатный домик приняла четыре семьи. Жили там мы с папой, еще одна семья из трех человек, семья из двух и еще дедушка с внуком. Мы на полу буквально лежали друг на друге. Эта женщина, ее звали Ита, тетя Ита, стремилась нам помогать, делиться с нами. И не только она — многие местные евреи вели себя очень хорошо по отношению к тем, кого туда пригнали. Но меня от всего этого кошмара спасала игра. Я играл неистово, беспрерывно. Я даже мог обходиться без всякого пространства — все происходило в воображении. Оно порождало события и ситуации, я был кем угодно и где угодно, но с особой страстью я играл в войну. Для того чтобы играть, мне не нужно было иметь друзей. Я научился играть безмолвно. Я мог даже и не двигаться. Все происходило внутри меня, и я играл все три года, которые провел в гетто. Думаю, это смесь безумия и спасения. Но это был не сознательный побег от реальности. Это получалось инстинктивно. Что-то мне не давало принимать происходящее внутрь себя, в свою глубину. Дети как сумасшедшие — в том смысле, что они не понимают, что с ними происходит и что вокруг происходит. Они во власти инстинктов и воображения. Опыт жизни минимален. В какой-то момент я начал думать, что другой жизни вообще нет на свете. Я начисто забыл свою довоенную жизнь. Не было вопроса: а что было до этого? Есть только гетто, и всегда будет только гетто. Когда я вернулся в Дондюшаны, я с трудом вспоминал: вот девочка Клава, вот наш домик, наш двор — я все забыл, и памяти пришлось все заново восстанавливать… Я помню, как начиная с 1944 года отступали немцы. По соседнему шоссе проезжали танки, машины, мотоциклы… И я умудрялся с этими отступающими войсками воевать, посылал против них своих воображаемых солдат, а поскольку я был командующим всего: и нападающих, и отступающих, — то порой происходили очень сложные баталии смеется. Я нашел соратников по игре, несколько мальчишек и девчонок, в 1943 году мы рыли туннели, такие глубокие, что можно было там спрятаться. Мы забывали обо всем остальном. Игра становилась реальностью, а реальность исчезала. Приходишь в настоящий мир, после игры, в наш домик, где живет куча людей, теснота, и этот реальный мир настолько хуже, что только и мечтаешь, чтобы поскорее наступило утро, и можно было снова играть. Я помню, что, ложась спать, я мечтал, как утром мы снова пойдем копать траншеи, вести разведывательные действия… Знаете, люди ведь всегда немного играют.
MK.RU: драматурга Александра Гельмана сбила машина в центре Москвы
биография, новости, личная жизнь, фото. Всё про советского и российского драматурга и сценариста Александра Гельмана. Александр (Шуня) Исаакович Гельман — русский драматург, писатель, сценарист, публицист, общественный и политический деятель, почётный доктор гуманитарных наук университета Пепердайн (Калифорния, США).Шуня (впоследствии Александр) Гельман родился 25 октября. ГЕЛЬМАН Александр Исаакович Лауреат Государственной премии СССР, почетный доктор гуманитарных наук университета Пепердайн (Калифорния, США) фото биография. С его многогранной биографией и долгой карьерой, Александр Гельман продолжает вдохновлять молодых художников, драматургов и поэтов. 25 октября 1933 года – В Дондюшанах родился советский и российский драматург, сценарист и публицист Александр Гельман.
Известного драматурга Гельмана сбила машина у Театра имени Пушкина в Москве
Широкую известность Гельману принёс снятый в 1974 году по его сценарию фильм « Премия »; позже сценарий был переработан в пьесу «Протокол одного заседания», поставленную в 1975 году Г. Ефремовым , шедшей с неизменными аншлагами во МХАТе [6]. Кульминацией спектакля является пронзительный монолог руководителя парткома Соломахина Евгений Евстигнеев , который заканчивается репликой обращенной в зал: «Товарищи! Нет такой партии! И не будет!!! В некоторых провинциальных театрах, сразу после этих слов Соломатин запевал « Интернационал », который подхватывали остальные персонажи спектакля и зрительный зал. В середине 1970-х годов в Гельмане нашёл своего драматурга ефремовский МХАТ, где были поставлены все его пьесы: помимо «Заседания парткома», «Обратная связь» 1977 , «Мы, нижеподписавшиеся» 1979 , «Наедине со всеми» 1981 , «Скамейка» 1984 , «Зинуля» 1986 , в 1994 году, уже МХТ им. Чехова , поставил и «Мишин юбилей» [14]. Острые, злободневные пьесы Гельмана в жанре производственной драмы, с не всегда правдоподобными сюжетами А. Смелянский называет их «притчами», а «Протокол одного заседания» — «социологической сказкой про советскую жизнь» [6] , но всегда нацеленные на изучение механики советской жизни, для Ефремова, по словам критика, становились «утолением социальной жажды» [14].
Пьесы Гельмана ставили театры более чем тридцати стран [15].
Драматург госпитализирован. Сохрани номер URA. RU - сообщи новость первым! Подписка на URA. RU в Telegram - удобный способ быть в курсе важных новостей!
По окончании войны с отцом вернулся в Дондюшаны, где еще три года учился в школе, потом поступил в профтехшколу трикотажников в Черновцах, окончил в 1951 году. Работал помощником мастера на чулочной фабрике во Львове и одновременно закончил десятый класс вечерней школы. После окончания Львовского военно-политического училища сухопутных войск имени Щорса в 1954 году на протяжении 6 лет служил в армии в звании старшего лейтенанта, был командиром подразделения 410 полка береговой обороны Черноморского флота в Севастополе. В 1957-1960 годах был командиром отдельного подразделения 39 узла связи Камчатской военной флотилии Тихоокеанского флота. В конце 1950-х годов во время службы на Камчатке начал публиковать рассказы и очерки. С 1960 года жил в Кишиневе, работал фрезеровщиком на заводе «Электроточприбор». В 1960-1963 годах учился на заочном отделении Кишиневского университета. С 1964 года работал в Киришах диспетчером 99 СМУ 46 треста «Главзапстроя» на строительстве нефтеперерабатывающего завода, в 1966 году переехал в Ленинград. С 1966 по 1970 год работал корреспондентом ленинградских газет «Смена» и «Строительный рабочий». Писал пьесы, вступил в КПСС состоял в партии до 1990 года. В 1970 году Александр Гельман написал сценарии для нескольких документальных фильмов, а также для игрового фильма «Ночная смена» - в соавторстве со своей женой Татьяной Калецкой. Вместе с ней написал сценарии еще двух художественных фильмов - «Считайте меня взрослым» и «Ксения - любимая жена Федора».
После окончания Львовского военно-политического училища имени Щорса 1952-1954 6 лет служил в армии. В 1970-1976 годах был членом профкома ленинградских драматургов. Публиковать рассказы и очерки начал в конце 1950-х годов во время службы на Камчатке. Широкую известность Гельману принес снятый в 1974 году по его сценарию фильм «Премия». Позже сценарий был переработан в пьесу «Протокол одного заседания», поставленную в 1975 году Г.