Знатокам биографии Дарьи Донцовой известно, что эта фамилия досталась автору иронических детективов от третьего мужа. В 2008 году Дарья Донцова стала послом благотворительной программы компании Avon "Вместе против рака груди". Российская писательница Дарья Аркадьевна Донцова (настоящее имя – Агриппина Аркадьевна Донцова) родилась 7 июня 1952 года в Москве в семье режиссера Москонцерта РИА Новости, 07.06.2022. Дарья Донцова — здесь вы найдете биографию, первые книги, новинки, серии книг, детективы, экранизации романов, рецепты, семья, собаки, диета, болезнь, историю выздоровления, рецензии и отзывы читателей, цитаты из книг. — Дарья Донцова рассказала, как молилась Паисию Святогорцу, когда заболела ковидом.
Донцова, Дарья
Дарья Донцова в 2003—2006 гг. стала соавтором сценария к фильмам на телеканале СТС по книгам. Биография Дарьи Донцовой. Дарья Донцова. О личной жизни Дарьи Донцовой вы прочтете в нашей статье. Говоря о биографии, личной жизни и детях Дарьи Донцовой, биографы, журналисты и почитатели ее таланта часто вспоминают о пасынке. Дарья Донцова биография и личная жизнь. Многие читатели считают ее творчество лекарством от депрессий и неудач, и это не случайно, так как сама Донцова, пережив смертельную болезнь, поддерживает других людей, вселяя в них оптимизм и веру в лучшее.
Дарья Донцова: сюжеты и секреты ее жизни
Дарья Донцова предположила, как сложится жизнь Романа Костомарова после больницы. Секрет своей долгой и счастливой семейной жизни в третьем браке Дарья Донцова объяснила «АиФ» так: «В какой-то момент женщина начинает думать, что любовь прошла. Своим оптимизмом и жизнелюбием Дарья Донцова доказала всем, что за жизнь стоит бороться. Биография Дарьи Донцовой: личная жизнь, книги, последние новости 2021, фото, болезнь, Даша Васильева, Евлампия Романова, Иван Подушкин.
Как Дарья Донцова простилась с умершим от рака мужем
В центре — всегда дети, животные, профессия, авантюра. Таких женщин принято считать неудачницами, которые не смогли урвать «хорошего мужика». Но, кажется, никто из них об этом не печалится, их жизнь ценна сама по себе. Отдельно стоит заметить, что Донцова с легкостью использовала феминитивы. И критики феминитивов снова захлопают в ладоши и скажут, что место «докториц» именно здесь, в ироническом детективе. И пусть, скажу я, мы никогда не знаем, по какому пути идет демократизация языка и сознания. В них есть все: свободная пресса, влияющая на политические события; малый и крупный независимый бизнес разной степени легальности и этичности; квир-субъекты — из артистической среды, эпатажные и желающие видимости и успеха, из бизнеса красоты, создающие новые образы и вызывающие уважение за их профессионализм.
И для рассказчицы Донцовой нет разницы, кто перед ней: архиваторка, гей с расческой или богатая аферистка. Все они вызывают у нее одинаковое восхищение, и читательницам передается ее любовь. А это важно. Ее героиня путешествует по Москве, и мы видим город ее глазами. Шаурмичные, в которых она рефлексирует о корнях национализма, назвав парня за прилавком чеченцем. Тесные хрущевки с несвежим бельем и их нищие обитатели.
Свингерские клубы — эмблема сексуальной свободы и разнузданности. Наркопритоны и ресторан Дома писателей. И все это — Москва, все это — ее настоящее. В котором есть место новому и старому.
С одной стороны — нету, всё, просто. А как жить, как ходить? Протез ноги, она встала на протез.
Причем такая, знаете, успешная женщина, которой… Но видите, это другая ситуация. Она не была, вне внимания, не была этим всем обделена. Но она встала на протез. Как она мне говорила: у нее была основная задача- научится чистить картошку одной рукой. Я дома попробовала, это невозможно. Лена придумала: натыкается картошка, это все чистится. Она не могла спуститься по лестнице.
Она придумала: она брала подушку, садилась на лестницу, говорила: «Дети, мы теперь катаемся по лестницам» — и катилась по этим лестницам. И у нее была такая вера и такая уверенность в том, что она все это победит, что она это победила. Она ходит на протезе так, что вы, если юбка длинная, вы не поймете, что с ней. Ну да. И она, вот понимаете, вот это ее подняло, как бы вынуло из этой кровати. Я просто пытаюсь это вот с вашим вот примером с бухгалтером Таней, связать и понять. То есть она не оказалась в ситуации, естественно, такой, что у нее ничего не было, а тут теперь все внимание.
Но получается, что она, что хотела вернуться в привычное состояние. Ну вы понимаете, человек-то ведь как создан. Мы хотим, чтобы было так, как мы хотим. О, да. И мы хотим, чтобы это в принципе всегда было хорошо. Если заболел, то только насморк. И то неприятно.
Поэтому когда приходит какая-то реально серьезная болезнь, то человек сначала или пугается, складывает лапки и делается профессиональным больным. Он лег в кровать, лежит: я лежу, спасайте меня, помогайте мне, несите мне, вы мне должны, я болен. Вот это тупиковая позиция. А вот когда люди… вы встречаетесь с этой ситуацией, когда человек себя жалеет, вы что-то говорите ему? Ну вы пытаетесь переубедить что-то? Я пытаюсь, я пытаюсь, я пытаюсь. Но лучше всего действует пример других людей.
В такой же ситуации, ну или в похожей. Абсолютно в такой же. Но что самое интересное, с чем я сталкиваюсь, когда я общаюсь с больными, это то, что, простите меня, конечно, за это, пожалуйста, но женщины оказываются сильнее. Нет, это вполне понятно. У них дети, у них… Мужчины чаще как-то съеживаются. Это печально на самом деле очень. Должно быть наоборот, по идее.
Я просто все думаю над вашим примером, что вот человек, вдруг оказавшись в центре внимания, и он не хочет… Он не хочет. А ведь когда человек из центра внимания вот, ну не из центра внимания, а не становится ли такой же проблемой, когда человек был деятельный, активный и тут — бабах, он всего лишился, и это его раз — и ломает. Вот людей, которых я знаю, которые были деятельные, активны, ломает на какое-то время —на неделю. Вот он неделю лежит в этом диване, потом говорит: что это я гнию на этом диване-то, я что, вообще, кто я, что я. Появляются силы, и человек начинает вставать и начинает выздоравливать. Врачи очень умные, говорят, что в болезни нас трое: врач, больной и болезнь. И если больной ноет, стонет, плачет, жалеет себя..
Вот ты идешь на одну операцию. Потом выясняется: вторая, третья, четвертая — это мой вариант. И что, и что? Да ты же понимаешь, что, если ты хочешь жить, у тебя дети, они маленькие, ты хочешь жить, детей воспитать и все такое прочее, значит, ну давай, ты идешь на вторую, на третью. На четвертой ты привыкаешь уже, уже можешь пойти на пятую и смеется на шестую, на самом деле. Человек, он не должен сдаваться — это раз. А потом: Господь не любит боязливых — это два.
А это что значит? А это у Паисия Святогорца написано, он же воевал, он был на войне и он очень, вот это его фраза: «Господь не любит боязливых». Он очень много случаев описывал, когда солдат, сидя в окопе: я боюсь, я не пойду, меня убьют, я боюсь, меня… пойду — его убивали. А другой… Причем там же, в окопе. Нет, ну там как бы, да. По-всякому, да. А другой, который так никогда не думал и не говорил, а просто шел и делал вот это солдатское дело, оставался жив.
А что для вас лично значит название вашей программы «Я очень хочу жить»? Это, кстати, ваше название? Это название моей книги. Я имею в виду, все-таки вот вы же не случайно сказали: «Я очень хочу жить». Да, да. Вот здесь есть этот акцент. А вот что лично для вас это значит?
Сейчас… когда писалась книга, это просто было безумное, она писалась на какой-то химии очередной, не помню на какой, и реально ее следовало было бы назвать «Книга, написанная на унитазе», простите меня за это, потому что было плохо. У меня была такая скамеечка в саду, и я на ней сидела и писала. В какой-то момент мне делалось плохо, я откладывала книжку, открывала, понимаете… Вот так вот. Тогда очень хотелось жить, просто стояли чисто жизненные такие задачи. А сейчас я понимаю, что если ты болен и ты жив, то у тебя есть, по крайней мере, если ты не ходил в храм никогда, у тебя есть время, у тебя есть время покаяться, смирится, прийти в храм. И у тебя есть надежда — надежда на милость Божию. Вот тебе вот… Человек, который погибает, знаете у меня была страшная ситуация, я болела ковидом, я попала в больницу, 52-ю.
Да, вы писали. Спасибо ей огромное, этой больнице. Прекрасные врачи. Да, прекрасные, да. Я туда попала, я взяла с собой, когда уезжала, Паисия Святогорца икону, мне приятели привезли ее из Афона. И там такая тумбочка, я поставила эту икону туда. А давление не падает: 210, 210, 210, что ни колют — а у меня вообще 100 на 60, — 210, 210, 210.
Смотрю: они шепчутся, монитор так отвернут. Думаю: у-у-у, сейчас меня в реанимацию увезут. И они куда-то все ушли. Что-то вкололи мне и ушли. Я поворачиваюсь к Паисию Святогорцу, ой, мне так стыдно, и говорю ему: «Батюшка, совесть есть? Я прочитала весь пятитомник, я тебе молюсь каждый день, и так и сяк. Батюшка, без исповеди, без причастия я не умру.
Найди какого, кого-нибудь, есть какой-нибудь священник, наверное, здесь есть, найди. Вот сделай так, чтобы он ко мне пришел». А дышать не могу. Знаете, вот как, вот так вот, ну как объяснить, как вот все связано и так: хе-хе-хе-хе, как собака. Я говорю: «Батюшка, сделай что-нибудь. Я что, зря тебе молилась». Отчитала я бедного Паисия, и вдруг в этот момент, знаете, у вас когда-нибудь щелкало в спине?
Вот так щелк, как эта кость на место встала. Вот я так — щёлк. Вы меня пугаете. Ну тот, кто спортом занимается. Еще впереди, да. Тот, кто спортом занимается, тот знает. И как-то так раз, так — щелк и меня так — ах, и весь воздух входит в легкие.
И этот аппарат, который висит так: пи-пи-пи-пи, начинает пищать. Прибегают врачи и с ними еще какой-то, которого не было. И он говорит: «А что вы меня звали-то? Что вы меня звали? Он говорит: «Да у вас этот аппарат сломался» — и ушел. Он ушел, все ушли. А я-то знаю, в чем дело.
Я-то на колени перед этой иконой: «Батюшка, прости меня Бога ради». Так нет, он так, может быть, и наоборот. А скажите, вы вообще чего-нибудь боитесь? Ну это уже, наверное, не в жизни. Я, знаете, чего боюсь? Я боюсь, что вот я умерла… вообще-то, я думаю, что, если я умру, это какое-то такое очень интересное путешествие. Только я не знаю, я ведь не представляю себе, как там и что там будет, но это определенно что-то будет.
Это никто не представляет. Ну это будет очень что-то интересное. Я боюсь чего — что я вот умру и предстану перед Господом. А Он на меня посмотрит и заплачет. И скажет мне: «Агриппина, ну... И вот это вот… ужас вот этого вот плачущего Господа из-за меня, который в принципе не может меня спасти по моей же вине, вот это, наверное, самое страшное что может быть в жизни. Меня это от очень многих… сейчас останавливает от очень многих вещей каких-то, которые я могла бы, наверное, сделать, если бы я вот не боялась бы этих вот слез Господних.
Это, наверное, как-то не очень правильно, что я так думаю. Потому что я не боюсь, вот страх Господень, — я не боюсь, что меня Бог накажет. Как это объяснить? Нет, нет, это все понятно. Я не боюсь, что Он меня накажет. Я боюсь… я боюсь, что я Его огорчу. Ну как, ну я не знаю.
У меня отец очень рано умер, поэтому мне трудно сравнивать с родителями. Ну как я огорчу, наверное, мужа предположим, он ко мне со всем хорошим, а я по-свински. Вот этого я боюсь. А вот очень многие признаются, что они боятся за близких. За себя нет, но за близких. Этого страха у вас тоже нет? За близких я всегда боюсь.
Я очень тревожная в отношениях. У меня если дети куда-то уезжают, нет, я и так молюсь всегда за детей и Богородичное правило каждый день за них читаю, когда… Псалтырь вечером обязательно, кафизму за них читаю. Я каждый раз, как только дети уезжают, я начинаю судорожно молиться. И это у меня есть, да. Для одного это встать после очень тяжелой болезни, нет двух ног, научиться ходить на протезах. А для другого трудно разобраться с разорванными колготками». Вот давайте определим, что такое сложности.
Вот из этого, очень правильного, очень точного наблюдения за жизнью, мы, собственно, уже начали эту тему, да, чуть-чуть. Нет, это про то, что у каждого человека свои проблемы. Но вот и какой вывод? То есть, условно говоря, у человека, у которого разорваны колготки и решать эту проблему нужно через… помните, как у Дейла Карнеги: «Я переживал, что у меня нет ботинок, пока не встретил человека, у которого нет ног». Меня когда-то это потрясло, а потом я подумал: ну от этого ботинки у человека не появились и проблема его не решена. Нет, проблема решена. Проблема решена.
Если человек умный и если он, как реально вот это все понимает, да, знаете, для этого нам даются испытания. Потому что пока тебя не хлопнет, простите, мордой об стол, ты, во-первых, никогда не поймешь того, кого хлопало, никак. Ты не сумеешь сострадать человеку, да — это первое. Редко кто может этому научиться без собственного печального опыта. А второе: это показывает тебе, очень многие люди мне говорят, я сама себе это говорила: Боже, какая же я была счастливая до того момента, пока вот не поставили онкодиагноз. Боже, я не понимала, как я счастливо живу. Это, наверное, для того, чтобы люди понимали, что жизнь, она радостная, и что жизнь вообще счастливая.
Она счастливая сейчас, сегодня, в этот момент, несмотря на твои рваные колготки. Ну вот смотрите, Агриппина Аркадьевна, вот тогда что получается. Что вот, если последовательным быть, то, по идее, после онкодиагноза, который ну был самый большой, да, наверное, с этой точки зрения проблемой, вы вообще ничто не должны переживать как проблему. Вам удается это? А я и не переживаю ничто как проблему. Ну вы понимаете, что вы в этом смысле уникальны? Нет, я не уникальна.
Я неправ? Нет, вы неправы. Потому что очень многие люди так поступают, как я. Что значит проблема? Проблемы не надо оплакивать, проблемы надо решать. Поэтому если возникает какая-то проблема, на самом деле проблема — это не сбежавший суп, не, значит, там какая-то... Не, про это мы не говорим, даже про рваные колготки не говорим.
Если какая-то проблема возникает, я сразу начинаю думать, коим образом я могу ее решить, что я должна сделать в этой ситуации. Я и пытался сказать ,что мне не нравится во фразе Карнеги. Я не буду переживать из-за того, что у меня нет ботинок, понимая, что есть люди, у которых нет ног, но ботинки мне найти надо все равно. То есть мне все равно надо решить эту проблему. Ну да, в принципе. То есть у меня от этого они не появляются, да. Ботинки, нет, от этого не появляются.
Но от этого появляется некое внутреннее спокойствие, когда ты понимаешь, что если у тебя нет ботинок, то плакать на эту тему не стоит и переживать по этому поводу не стоит. Тебе следует думать в ином направлении. Смени полосу движения, да. Надо думать о том, как эти ботинки раздобыть, где заработать денег, у кого-то попросить. То есть выбирай для себя как ты будешь, коим образом ты будешь решать эту проблему. Ты ее реши. А смотрите, а не получается здесь такой истории, ну я чуть-чуть, может быть, огрублю специально, что вот, ну не знаю: вот ребенок, он плачет, вы понимаете, что это вообще не проблема, да.
И получается, что ему надо тогда не посочувствовать… а может, не ребенок, неважно, не сказать, что: да, я тебя понимаю, тебе тяжело.
Первые пробы себя в роли писательницы начинаются в 1984 году. Её повесть рассказывала о жизни сталеваров, но в издательстве «Юность», куда отправила Агриппина свою работу, никто ее не оценил. И она твёрдо решила в такой тематике больше не писать. С 1997 году Агриппа попала в больницу с раком молочной железы. Пока шло лечение, она старалась себя чем-то отвлечь, поэтому вновь начала писать. Именно тогда она создает первые детективные романы, прославившие ее под псевдонимом Дарья Донцова — она взяда фамилию третьего мужа.
Первая книга — «Крутые наследнички», затем появляются «За всеми зайцами» и «Дама с коготками». Когда лечение благополучно закончилось, Дарья вышла из больницы автором пяти произведений, которые сразу после выписки были опубликованы. На данный момент Дарья Донцова написала более ста детективных романов, тираж которых превысил 230 миллионов экземпляров.
Иначе бы они не писали эти глупости. В своё время мы с одним очень крупным онкологом просто стали проверять. Там некоторые женщины писали, что они в такой-то больнице оперировались, им не помогли, их изуродовали и всё такое прочее.
Мы их проверили. Это неправда. Карточки больных хранятся более тридцати лет, а потом отправляются в общий архив. Ни одна из этих женщин, которая рассказывала о страхах и ужасах, никогда не лежала в этой больнице. Я бы хотела сказать нашим телезрителям по поводу онкологии. Дорогие мои, любимые!
Я очень не люблю фразу «посмотрите на меня». Я её никогда не говорю. Но в данном случае посмотрите на меня, пожалуйста. Я не самая умная, я не самая красивая, не самая удачливая. Я такая же, как вы все. И мой организм, как анатомический организм, он работает так же, как организм Маши из Питера, Кати из Соликамска, Веры из какой-нибудь маленькой деревни.
Моя печень работает, как ваша печень; моё сердце — как ваше сердце. Если меня — не самую умную, не самую красивую, не самую удачливую — подняли из четвёртой стадии онкологии, что мешает выздороветь вам? Нужно проходить диспансеризацию раз в полгода-год. Я сейчас имею в виду рак груди. Каждой женщине нужно обязательно пойти к доктору. Когда-то в советские года были смотровые кабинеты.
И мы, женщины, ненавидели эти кабинеты, потому что раз в год начальство обязывало нас пойти к гинекологу. Боже, мы его терпеть не могли. Но сколько в этих кабинетах было найдено случаев онкологии! Поэтому они играли очень хорошую роль. Но теперь надо самим думать о своём здоровье. Поэтому, пожалуйста, раз в полгода, раз в год, в зависимости от ситуации, которая в вашей семье.
Не надо впадать в канцерофобию. Нужно просто как-то разумно подходить к своему здоровью. Раз в полгода сходили к врачу. То, что касается онкологии женских органов. Имейте в виду, пожалуйста, что очень у многих женщин гормонозависимая опухоль бывает. Держите себя всегда в форме.
Речь идёт не о внешней красоте. Речь идёт о вашем здоровье. Перестаньте есть копчёное, жареное, жирное. Перестаньте лопать майонез — это совсем невкусно. Перестаньте есть кетчуп и всякие разные... Не ешьте шпроты.
Давным-давно известно, что их коптят с помощью вещества, которое, предположительно, может вызвать некие онкологические заболевания. Относитесь аккуратно, пожалуйста, ко всему тому, что вы тащите в рот. Потому что еда — это не просто слопанный пирожок. Это нечто, что вы засунули в свой организм, а оно потом бродит по кровеносной системе у вас, и не известно, что это вам всё притащит. Поэтому займитесь, пожалуйста, здоровым питанием. Занимайтесь спортом, пожалуйста.
Книжка у меня написана. Называется «Я очень хочу жить». Книжка написана специально в помощь онкологическим больным. Там очень честно и откровенно рассказано всё, что со мной было в течение этой болезни, в течение всех вот пяти лет, которые я лечилась. К сожалению моему огромному, у этой книги невероятный тираж. Другое дело — что гонорар от неё поступает в благотворительный фонд.
Но дело не в этом. А дело в том, что я, как писатель, должна была бы радоваться, да, повышению тиража. Ан нет! Вот мне очень хочется, чтобы в один прекрасный день мой редактор мне сказала: всё, мы её убрали; она больше никогда не будет выходить; все выздоровели. Но к сожалению, нет. С другой стороны, человечество когда-то погибало от чумы, холеры, проказы.
Да, эти все болезни ушли в прошлое. Возможно, очень скоро в прошлое уйдёт и онкология. Что вы едите, что делает вас привлекательной и всегда здоровой? Скорее, чего я не ем. Перевернём вопрос наоборот. Я не ем колбасу и все колбасные изделия, которые только существуют.
Я не ем красное мясо. Я вообще мясо не ем. Если мне придёт в голову что-то такое мясное, то, скорее всего, это будет курица. А тут же начинаются вопросы, где беру белок. Творог, орехи — идеальные совершенно, так сказать, поставщики белка. Если я буду есть сливочное масло, то я слопаю его не более 15 граммов в день — это физиологическая норма человека.
Надо мной смеются иногда люди, которые узнают, что я считаю орехи. Я, знаете, вот так вот? Берёшь так вот орехи, начинаешь есть. Всё хорошо, они очень калорийные. Поэтому я считаю: два грецких ореха, восемь кешью, немножечко кедровых орехов. Я стараюсь не переедать.
Я понимаю, что у меня нехорошая генетика. У меня был очень полный отец — несколько инсультов было у папы. Я, честно говоря, не очень хочу превращаться в кучу. На моём седьмом десятке, если я буду толстая, рыхлая, если я не буду заниматься спортом, и если я буду есть обожаемые мной пирожные со взбитыми сливками — оно будет мне не очень хорошо. Я не ем после шести вечера, просто потому что мне тяжело ложиться спать с набитым желудком. Утром ты встанешь — ты поросёночек: глазки щёлочки.
Я могу говорить только про себя. Капуста брокколи, цветная капуста — овощи. Для меня это все овощи. Для меня это жирная морская рыба дешёвая, кстати, скумбрия. Прекрасная, замечательная рыба, стоит две копейки. Очень хорошая.
Только не консервированная, а такая... Покупайте сырую скумбрию, запекайте её в духовке. Совершенно идеальная вещь. Фрукты не все. Ну, в принципе могу, наверно, любые съесть. Просто там я немножечко осторожна с бананами.
Я их ем перед фитнес-тренировкой. Два банана — и, значит, энергия зашкаливает, можно толкать свои штанги. Что я ещё люблю? Творог, кефир, йогурт. Молочные продукты у меня нормальной жирности, потому что я очень хорошо знаю, что для того чтобы в обезжиренных продуктах был вкус... Вы не съедите обезжиренный йогурт.
Он отвратительный на вкус, поверьте. В него производитель добавляет очень много сахара. Иногда пишут: без сахара. Значит, там сахарозаменитель. Он убивает печень. Ешьте лучше сахар, чем сахарозаменитель.
Дарья Донцова: биография, книги, рак, фото, личная жизнь, муж и дети
Был куплен уже готовый проект и переделан под нужды семьи. Дом состоит из множества комнат, на первом этаже расположилась кухня, гостиная, столовая, а также комната Наташи помощницы по хозяйству. На втором этаже спальни Дарьи Донцовой и её мужа, ванная комната, гардеробная, а также кабинет и библиотека. Весь третий этаж занимает большая гардеробная с ванной комнатой. А весь мансардный этаж отдан дочери Донцовой, хотя она чаще бывает в московской квартире, но часто приезжает к родителям и здесь её ждет свой уголок. Сейчас на участке стоит большой дом, в котором живет Донцова с мужем и дочерью и небольшой дом для сына. В доме также живут любимые мопсы Дарьи Донцовой и кот Александра Ивановича мужа писательницы. Животные живут мирно и даже спят вместе. Цена на дома в элитном поселке «Шервуд» достигают 300 млн.
Донцовы одними из первых купили участок в этом поселке, и выстроили дом с нуля. Земля в данном поселке стоит в пределах 160 млн. Квартира Дарьи Донцовой Квартира расположена в доме, принадлежавшем Союзу писателей, недалеко от станции метро Аэропорт.
Благодаря этому Донцова ни маленьким ребёнком, ни будучи взрослой женщиной, практически не знала, что такое насморк и простуда. В 1959 году, когда Даша пошла в школу, её родители официально оформили свои отношения. Наряду со средней образовательной школой, Донцову хотели записать на занятия музыкой. Но преподаватели обнаружили у девочки полное отсутствие музыкального слуха. Мама с бабушкой были безумными меломанками и стали водить маленькую Дашу на театральные премьеры оперы и балета, на концерты в консерваторию, но девочка чувствовала себя там тоскливо.
Учёба В школе Донцова не была авторитетной личностью для одноклассников. Да и училась она посредственно, точные науки осваивала с большим трудом. А вот гуманитарные предметы Даша любила, особенно хорошо ей давались иностранные языки, сейчас писательница отлично владеет французским и немецким. Так как отец состоял в Союзе писателей СССР, Донцова все летние каникулы отдыхала в Переделкино, где часто проводила время со знаменитым детским писателем Корнеем Чуковским. Литература увлекала Дашу безумно, да и генетика давала о себе знать. Даже когда в 1964 году девушка впервые побывала с отцом за границей в ФРГ собирались издавать его книгу, и он был приглашён в эту страну , она привезла оттуда не шмотки и безделушки, а кучу детективных романов. Поэтому не удивительно, что окончив школу, Донцова выбрала для дальнейшей учёбы журналистский факультет Московского государственного университета. В 1974 году она получила диплом о высшем образовании.
Трудовой путь Даше было двадцать лет, когда умер её папа. А спустя месяц после похорон она родила первенца — сына Аркадия. С первым мужем отношения не ладились. Донцова ещё училась в университете и подрабатывала журналистом в «Вечёрке», иногда этой зарплаты не хватало даже на еду, бывало, что картошку приходилось покупать штуками, а не на килограммы. Но ей везло в жизни в том, что каждый раз, когда становилось очень плохо или почти невыносимо, судьба дарила встречу с хорошими добрыми людьми, которые помогали, подбадривали и вселяли надежду. Ведь порой бывает достаточно одного слова, чтобы перестать считать себя загнанным в угол человеком. После окончания университета Донцова уехала в сирийский город Алеппо, где в течение двух лет работала при Советском консульстве переводчиком с французского языка. Вернувшись в СССР, она семь лет трудилась в качестве журналиста в периодических изданиях — журнале «Отчизна» и газете «Вечерняя Москва».
С 1985 года Донцова стала зарабатывать частными уроками иностранных языков. За год до этого она написала своё первое произведение — повесть о сталеварах, но журнал «Юность» не заинтересовался её работой. На этом карьера писателя, который освещает подвиги трудового советского народа, закончилась. Болезнь и победа над ней Летом 1997 года Даша с семьёй и подругой поехала на отдых в Тунис. Через неделю она обнаружила, что её грудь перестала вмещаться в верхнюю часть купальника. Саму Дарью это обрадовало, и она поделилась новостью с подружкой, которая по профессии была медик. Однако подруга радости не разделила и посоветовала немедленно прервать отпуск и ехать в Москву на обследование к онкологу. Но Даша отпуск прерывать не стала, а по приезде домой и вовсе забыла о совете подруги.
Держал за руку во время тяжелого лечения, утешал. Это он принес в больницу жене ручку и бумагу и велел писать книги, чтобы справиться с переживаниями и надвигавшейся депрессией. Когда Дарье удалили грудь, она честно спросила мужа, готов ли тот жить с «изуродованной» женой.
В ответ Александр лишь сказал, что готов жить даже с одним ухом жены, если все остальное ей отрежут врачи. Дарья и Александр Донцовы с внуком Мишей Вопреки неутешительным прогнозам медиков, болезнь удалось победить. Пара прожила вместе еще 37 счастливых лет.
Они растили внуков, радовались любимым собакам, путешествовали и ходили в церковь. В своих интервью звезда «иронического женского детектива» не раз говорила, что семья это большой труд, но и большое счастье. Беда вернулась в дом в 2022 году.
В феврале Александр Иванович узнал, что болен раком кишечника.
Так, детей Даши Васильевой автор назвала именами собственных детей, а когда в одном из детективов Аркадий попал в катастрофу, через три месяца после выхода книги то же случилось и с сыном писательницы. Потом в еще одной книге я написала, что за удачную операцию больной подарил доктору машину, «восьмерку».
Через полтора месяца приходит моя подруга, доктор Оксана Степановна, трясет ключами от машины и говорит: «У меня только одна претензия: почему ты написала про "восьмерку"? Написала бы про "Мерседес"! То есть о ветеринарии еще не было речи!
И сейчас он у нас будет уже кандидатом наук по ветеринарии, — вспоминала автор в одном из интервью. Придуманная болезнь Одним из самых неприятных скандалов, связанных с именем Дарьи Донцовой, стал слух о том, что свою болезнь женщина выдумала. Еще в 2008 году писательница стала послом благотворительной программы «Вместе против рака груди», а в 2018 году стала ведущей программы «Я очень хочу жить» на канале «Спас».
Дарья хотела помочь людям, потерявшим надежду на излечение, однако недоброжелатели решили, что автор пиарится на серьезной теме, а то и вовсе врет про свой диагноз. А когда вылезла, захотела вытащить других. Мои соцсети созданы для онкобольных.
Мне же кричали, что болезни не было и я пиарюсь на этой теме… Поняла, что нет выхода. На одной программе попросила прикрыть камеры, затем сняла рубашку, расстегнула белье показав, что ей ампутировали грудь из-за рака. Никогда не забуду лицо той ведущей...
Оно упало.
Как Дарья Донцова простилась с умершим от рака мужем
Известная российская писательница Дарья Донцова пристально следит за своим питанием. Дарья Донцова прожила с доктором психологических наук Александром Ивановичем более 40 лет. Имя Дарьи Донцовой впервые появилось на книжном рынке в конце 90-х в уже довольно плотно «заселенной» нише женского детектива.
«Думали, хочу всех подсидеть». Как Донцова стала королевой детектива
Среди авторов художественной взрослой литературы суммарный годовой тираж книг Донцовой уже несколько лет является таковым, что выводит её на первое место в России. Она появилась на свет 7 июня 1952 года в Москве. Её отец, Аркадий Николаевич Васильев, родился в 1907 году. В молодости работал в политической спецслужбе ОГПУ. Но потом занялся литературной деятельностью, трудился в редакциях издательств «Рабочий край», «Москва», «Крокодил», «Огонёк». В Московском отделении Союза писателей он работал на должности секретаря партийной организации. Его дебют в качестве писателя состоялся в 1949 году с выходом сборника фельетонов «Бархатная дорожка». В дальнейшем Васильевым было написано много рассказов, романов, сценариев и фельетонов, многие из его произведений экранизировались «Товарищ Арсений», «Понедельник — день тяжёлый». Мама будущей писательницы, Тамара Степановна Новацкая, родилась в 1917 году в польско-казачьей семье. Она работала режиссёром в Москонцерте, дружила со многими известными артистами, которых постоянно сопровождала на гастролях. Мама была очень жизнерадостным, тёплым и компанейским человеком.
Тамара Степановна прожила 101 год, так что по этой линии у Дарьи Донцовой замечательная генетика долгожителей. Дедушка по отцовской линии, Николай Васильев, трудился на ткацкой фабрике. Бабушка Агриппина, в честь которой назвали внучку, была поденщицей, мыла полы. Жили они очень бедно, порой не хватало средств не то, что на одежду, даже на пропитание. Но дедушка готов был вообще голодать, лишь бы купить в лавке дорогой керосин, карандаш и тетрадку. Он вёл дневники, причём делал это по принципу: что вижу, то пишу. А когда бабушка негодовала от того, что в доме есть нечего, а супруг снова купил тетрадь и карандаш, он спокойно отвечал ей: «Успокойся ты, Груня, я ведь не на выпивку или на курево потратился. Пойми, если я не стану писать, то заболею». Дед не имел образования, но при этом испытывал непреодолимую тягу к писательству. Всё это на генетическом уровне передалось их сыну Аркадию Васильеву, а потом и внучке Дарье Донцовой.
Дедушка по материнской линии был польским коммунистом, его настоящее имя Стефан Новацкий. Но так как он женился и стал жить в России, воевал вместе с Феликсом Дзержинским, то здесь ему дали русское имя — Степан. Бабушку звали Афанасия Шабанова, родом она происходила из богатой кисловодской семьи. В 1916 году бабушка с дедушкой поженились и уехали в Москву, где через год и появилась на свет мама будущей писательницы. В 1937 году дед был арестован и умер в лагерях, посмертно его реабилитировали. Он предвидел свой арест, поэтому заранее оформил развод, и его жену с дочкой не тронули. Детство Когда появилась на свет маленькая Донцова, её родители не были расписаны, так как отец ещё официально состоял в браке с предыдущей женой. Жили они все вместе с бабушкой Афанасией в бараке на улице Скаковой.
Будем очень признательны за помощь. Это был настоящий бум. Её читал, чуть ли ни каждый второй. Особенно в метро это было заметно.
В Википедии есть такая фраза, такое предложение: «Будучи подростком, Агриппина гуляла по дорожкам поселка и наткнулась на Лилю Брик… Да. Возлюбленную Владимира Маяковского. Эта встреча потрясла девушку». Да, Лиличка, Лиличка, я, знаете, там такая поляна была, которую писатели в Переделкино называли Неясная поляна. Ну так кругом надо было обойти. А у меня был друг Антон Иванов, внук Всеволода Иванова. Бабушка его замечательная, бабушка Тамара — тетя Тамара для меня. И они делили дачу с Катанянами. Но я что-то с ней никогда не сталкивалась. И я один раз ходила по этой поляне и заучивала наизусть Маяковского «Двое в комнате. Я и Ленин — фотографией на белой стене». А я девушка, которая начиталась Анны Ахматовой. У нас фотография дома есть: Анна Ахматова возлежит на диване, а в ногах у нее таким клубочком свернут ребенок. Это я. Хорошая фотография. То есть Владимир Владимирович не очень шел у вас. Он у меня не очень шел, потому что я знала его только как писателя, поэта-революционера. Это тоже Маяковский, но мало известный в советское время. И я что-то хожу, бубню громко запомнить эти стихи. И вдруг меня догоняет какая-то женщина, хвать меня за плечо: «Ты что делаешь? Одета странно. Такая рыжая коса у нее, белые сапоги. Ну кто-то из писательских жен. Я ей говорю: «О, меня Маяковского заставляют читать». Иду с книжкой. Она: «А что у тебя? Дай сюда», — хвать у меня эту книжку. Я стою, смотрю на нее, а что делать-то. Она мне говорит: «Я тебе сейчас все расскажу». Схватила меня за руку, и вот за то время, что мы обошли эту поляну, наверное, километра два, она мне рассказала про Маяковского такое, что у меня волосы просто встали дыбом, глаза выпали на щеки. Я в полном ужасе бегом к Катаевым, к Эстер Давыдовне, говорю: «Тетя Эста, тетя Эста, я встретила сумасшедшую женщину, которая мне такое рассказала». Валентин Петрович сидит на диване и говорит: «Хо, Эсточка, она познакомилась с Лилей» смеется. Кто это, что это? Я говорю: «Кто это? Эстер Давыдовна говорит: «Валя, она ребенок! Меня это просто все потрясло. И я на следующий день выползла на эту поляну, чтобы ее поймать. И я ходила вот так вот мимо этой как бы дорожки, мимо этой калитки. Иногда она выходила, а я ее уже поджидала стояла. И мы с ней шли гулять вокруг этой поляны. Боже мой, чего я только от нее не услышала. Это было просто воспитание ребенка. Иногда она не выходила, вот. Это просто, это было, это было нечто. А потом… ну вот тут как бы наступила зима, все это было такое совершенно замечательное лето, это были два таких замечательных лета. А потом, через какое-то время, уже прошло энное количество лет, я узнала, что она покончила с собой, Лиля Брик. И я так помню, я сижу, для меня это было ужасно, я сижу и думаю: она не могла поступить иначе, вот она, она не могла поступить иначе, просто не могла. Она не могла лежать в этой кровати со сломанной ногой, она не могла, она просто не могла, понимаете. Это так как-то ни в ее характер не укладывался, ни в ее миропонимание, мироощущение. Для нее это, вот когда она сломала ногу, это было все, это была смерть, когда она поняла, что... Тогда же не делали этих операций. И я как-то да, конечно, она была потрясающая женщина. Я застала еще старое поколение писателей, которые были совершенно потрясающие. Лидия Корнеевна. Все Переделкино знало, что в конце участка Чуковских есть маленькая калиточка, через которую туда проходят всякие разные люди. А у Корнея Ивановича был театр детский. В его воспоминаниях, там написано, как девочка Груня Васильева явилась к нему на дачу, топая ногами: почему ее не выбрали принцессой. И милый Корней Иванович вынужден был написать там вторую принцессу, то бишь меня, чтобы только я не рыдала. Мы с ним бегали наперегонки по Переделкину. Он такой высокий, длинный, как циркуль, а я маленькая такая. И он всегда меня побеждал и радостно кричал: «Я тебя победил! Но знаете, я потом, когда стала взрослой, я поняла, что мой отец был идеологическим противником Лидии Корнеевны. Она всегда очень резко была против советской власти. А папа — депутат ЦК, член Верховного Совета, понимаете, да? То есть я дочь идеологического врага. А Лидия Корнеевна пекла изумительный шоколадный кекс, передать не могу, какой вкусный. Пять вечера, я подходила к их даче, скреблась в дверь: тук-тук-тук-тук. А Лидия Корнеевна спрашивала: «Кто там? Я говорю: «Это я, Груня, я хочу вот книжку в библиотеке взять». Там была детская библиотека, а можно было еще у Корнея Ивановича книжку взять. Она открывала двери и говорила: «Грушенька, как я тебе рада. Входи, кекс как раз готов». И я радостно садилась и 3—4 куска кекса я всегда укладывала. Понимаете, я дочь человека, которому Лидия Корнеевна руки не подавала. В понимании Лидии Корнеевны мой папа был нерукопожатен для нее. Но на девочку это никак не распространялось. Я входила в их дом, дочь идеологического врага, я получала кекс и море любви от нее и от Корнея Ивановича, понимаете. Это был иной уровень людей, иная интеллигентность, иное воспитание, иное понимание: ребенок — это ребенок, а это — это это. Я еще застала этих людей. Я, конечно, очень благодарна судьбе, что они, люди эти около меня были. Я еще застала среднее поколение писателей. Роберта Рождественского, совершенно великого. Катюша, я с ней до сих пор дружу, с дочкой. Просто… для меня он был дядя Андрей Вознесенский, хотя разница, мы — наша дача, а здесь была их, а здесь был забор вот такой. И я-то ненамного его моложе на самом деле, но разница есть, была, и поэтому он был для меня дядя Андрей. Был такой поэт хороший Андрей Дементьев, друг моего отца, знавший меня. К сожалению, недавно ушедший. Недавно ушедший. Пару ярмарок тому назад — мы были с ним в одном издательстве — я сижу, подписываю книжки. Он бежит мимо меня, кричит мне: «Груня, привет! Он говорит: «Здравствуй, бабушка Груня» смеются. И я понимаю, что уже нехорошо называть его дядя Андрюша. Мне очень жалко, что их нет. А вот что вы к сегодняшнему дню поняли о любви? О любви? Ну, наверное, то, что в принципе каждый человек ее достоин, знакомый или незнакомый, любой абсолютно. Даже бомж, который сидит и просит денег, абсолютно каждый. Другой вопрос, что… есть она у него или нет, эта любовь. Но я на данном этапе про себя говорю. А я в принципе могу их всех любить. Просто потому, что это образ Божий. Немножечко извращенный, наверное. Но с другой стороны, понимаете, не повернись моя… У меня в жизни был случай, когда мне пришлось мыть туалеты на вокзале. Денег не было, был маленький ребенок, студенты не могли работать в советские года. Зато могла работать моя бабушка, которая раньше никогда нигде не работала. Можно было. И я ее оформила. Я увидела объявление на столбе, прибежала. Там такой дяденька сидел замечательный. А платили 100 рублей, как сейчас помню, в месяц. Это была огромная зарплата. И он мне сказал, что есть два варианта: есть 100 рублей здесь и есть 120 за туалеты. Я, конечно, закричала: «120 за туалеты». Он мне сказал: «Девочка, ты хоть понимаешь, что это туалеты на вокзале». Я говорю: «Мне без разницы». Я так вот заматывалась майкой такой, да и мыла. Я так хорошо мыла, что меня повысили. Меня отправили мыть зал для делегаций на вокзале. Да, это серьезное было… Я старательная. И я очень хорошо понимаю, что, если бы моя жизнь пошла по-другому, я могла остаться так всю жизнь мыть эти туалеты, понимаете. Поэтому мне как-то относиться без любви к человеку, который на улице просит денег, это неправильно. Я могла сама там сидеть, понимаете? А вы часто это вспоминаете? Часто вспоминаете вот этот эпизод? Нет, я не вспоминаю, я просто об этом знаю. Как объяснить, я просто об этом знаю. И вы никогда не видели, как ко мне подходит читатели, допустим, на ярмарке. Вот Красная площадь будет 19-го числа. Они меня все хотят обнять и поцеловать. А я никогда не отказываюсь, потому что ну вот считаю как бы… Сейчас коронавирус, надо осторожность. Я понимаю. Но я болела, у меня много антител. И у нас вот эти вот обнимашки и поцелуйки, они как обязательно ну как бы присутствующее такое. И я никогда… А почему это? Я не знаю. Я не понимаю. Но может быть, они понимают, что я их люблю все-таки. Может быть, поэтому. Я сначала всегда как-то стараюсь… как, я не могу вам это объяснить, я каждого человека, в общем-то, в принципе люблю. А потом может быть такая ситуация, что он меня разочаровал в чем-то. Ну тогда я начинаю думать, что… ну вот, понимаете, Господь, Он как бы, как мне кажется, неправильно, наверное, самонадеянно, но Он как бы вот так меня держит под рукой, а кого-то отпустил. И вот как бы попустил этому человеку на улице сидеть, водку пить, вести себя каким-то совершенно неподобающим образом, в храм не ходить, вот да? Зачем Он это сделал, я не могу понять, это Его план в отношении этого человека. Но меня очень сильно наградил. Вот то, что Он меня наградил, это не моя заслуга. Так, талант писать книги, да — это не моя заслуга, он дан мне от Бога. И Господь это может у меня в любой момент отнять. И мне надо очень хорошо понимать, и каждый день за это говорить спасибо, за то, что это у меня есть. А вот у этого человека этого нет. У нас около дома в свое время на Аэропорте стояла женщина такая, фрукты вот она там торговала. И она мне один раз сказала, у меня книжки вышли, штук пять, я ей подарила, она мне говорит: «Ой, какая ты счастливая, у тебя, ты вот можешь книжки писать, а я стою апельсинами торгую». А мне так что-то жалко стало. Я говорю: «Слушай, у тебя, наверное, дети есть? Она вот поет и вот ее вот, учится в музыкальной школе». Я говорю: «Вот видишь, смотри, какая у тебя талантливая дочка. А я не то что петь не умею, на меня медведь целиком сел». Ей так как-то радостно стало, да, что у нее вот тоже что-то, что-то такое есть. Мне кажется, что, если ты не будешь — я про себя, я не про всех, что, если я не буду изначально как-то ко всем хорошо относиться, Господь подумает, что, в общем-то, я Его любви тоже недостойна, понимаете? Он вас тоже может отпустить. А я этого очень не хочу. А я этого очень не хочу, потому что я хорошо понимаю, что… а что я без Господа — я ничто, я ничто. Ну вот, вот как. Ну я понимаю, что… понимаете, в чем дело: моя вера и мое православие — это вера и православие домашней хозяйки, вот чтобы вы это, так вот про это поняли. Потому что вот, допустим мой муж, доктор наук, профессор, академик, он прочитал огромное количество литературы, и его вера, она стоит вот на этих очень больших камнях. У нас много знакомых батюшек. И когда начинаются разговоры иногда, я понимаю, что муж знает иногда подчас больше батюшки, который завершил учебу в Духовной академии. Просто он этого не прочитал всего, что прочитал... У мужа вера опирается вот на это. А моя вера, она такая маленькая, на слабых ножках и она опирается на какие-то такие примитивные совершенно… ну я из тех женщин, которые обязательно в храм наденут на Богородичный праздник голубой платочек, понимаете? Мне это тоже очень важно. Мне платочек вот этот вот... Ну почему, правда, важно. И у священников одежда определенного цвета. Но для меня, для меня это, для мужа неважно это. Он может прийти в любой рубашке, у него все равно будет вера. А мне это должно помогать. И я поэтому понимаю, что я в принципе, я как, должна к каждому человеку относиться хорошо, независимо от того, что он сделал. А если как-то он поступает не очень хорошо, ну, значит, как-то вот, это… мне надо было с ним встретиться, скорее всего, это мое испытание, очевидно, да, как я на него отреагирую. Мне просто очень трудно, знаете, с людьми, которые агрессивно неверующие и несут это как знамя по жизни. А вот вы как-то сказали, что вот всегда можно сделать какое-то доброе дело. Самое простое — это помочь деньгами, ну если есть возможность. Это проще всего. А вот и не обязательно, кстати. Но вот отдать время, внимание намного сложнее. А вот вам что сложнее всего отдавать? Ну это смотря кому...
Подруги сразу выдвинулись к молодым московским онкологам, которые охотно брались даже за тяжелые случаи. Благо, позволяло умение, оборудование и желание помогать. Но лечение всё равно оказалось трудным, уж слишком поздняя стадия рака. Донцова ещё не раз вспомнит про пройденные процедуры, постоянный стресс и буквально сгорающих соседей по палате. Но Дарье повезло. Она не сломалась в окружении уже утративших надежду больных. Благо, попала к понимающему специалисту. Последний поговорил с супругом, настоял на том, что пациентке нужно занятие, нужен стимул жить, одновременно отвлекающий от сиюминутных проблем и придающий надежду. Выбор пал на литературу. Точнее, на создание литературных произведений. Из оборудования — лишь толстая книга с воодушевляющим названием «12 подвигов Геракла» и пачка бумаги. Из инструментов — лишь собственные идеи и стремление творить. Любящий супруг и компетентные врачи, сами того не подозревая, не только укрепили веру в выздоровление, но и дали старт звездной карьере писательницы. Не стоит думать, что журналистка в то непростое время могла позволить себе дорогостоящую клинику. Обычное бюджетное заведение, со всеми его вытекающими, вроде общих палат, слабого питания и прочего. В таких сложных условиях писательница перенесла 4 сложные операции, порядка 18 курсов интенсивной химиотерапии.