Второе вранье серьезнее: Робинзон Крузо написал книгу не сам, он — плод воображения автора, намеренно не упомянувшего себя на обложке книги. Автор «Робинзона» Даниэль Дефо родился в семье мясоторговца, готовился принять сан священника, но стал приказчиком.
Даниэль Дефо «Робинзон Крузо»
Автор «Робинзона» Даниэль Дефо родился в семье мясоторговца, готовился принять сан священника, но стал приказчиком. Ранние биографы Дефо рассказывают, что надгробная плита, установленная на его могиле в 18 веке имела скромную, но многозначительную надпись: «Даниэль Дефо автор «Робинзона Крузо». «Робинзон Крузо» – дебютный роман французского писателя Даниэля Дефо, впервые опубликованный в 1719 году. он мог придумать как и из чего сделать какой - либо предмет, выжить в любых условиях, поставленных природой, в отличии от молодого и неопытного Робинзона Крузо. Даниэль Дефо, английский писатель, самым знаменитым произведением которого является «Робинзон Крузо» – эта книга увидела свет в 1719 году – не написал ни слова о шпионаже в своих книгах. Тот, кто написал Робинзона Крузо, необыкновенно точно рассказывает о переживаниях человека на необитаемом острове.
Даниэль Дефо «Робинзон Крузо»
Книга написана как вымышленная автобиография Робинзона Крузо, жителя Йорка, который мечтал о путешествиях к далёким морям. Я, несчастный Робинзон Крузо, потерпев кораблекрушение во время страшной бури, был выброшен на берег этого ужасного, злополучного острова, который я назвал Островом отчаяния. Робинзон Крузо прибывает в Тобольск, где решает переждать зиму, которая растягивается на 8 месяцев.
«Робинзон Крузо»: краткое содержание, анализ произведения Дефо
Он предпочитает проверить свою судьбу на необитаемом острове в 600 км к западу от Чили. Фото: stoneforest. Он надеялся, что на острове пробудет недолго, так как туда часто заходили корабли за пресной водой. Однако спасательный корабль не появлялся.
Ему повезло, что на острове были дикие козы, к тому же можно было охотиться на черепах, собирать в песке яйца. Первые месяцы Селькирку было очень трудно из-за одиночества. Ему потребовалось 18 месяцев, чтобы примириться с такой жизнью, научиться существовать на острове, не испытывая каких-то проблемой с пищей.
Однако каждый день он забирался на гору, чтобы всматриваться в горизонт. Фото: hizliresim. Матросы очень удивились, когда увидели на берегу дикого человека.
Лодку унесло течением в открытое море и Робинзону с большим трудом удалось вернуться на берег. Теперь он на долгое время потерял желание отправляться в море. Герой начал заниматься гончарным делом и плести корзины. Он сделал для себя трубку, потому что на этом острове имелось очень много табака. Чужие следы Иллюстрация И. Ильинского Во время одной из прогулок герой увидел на песке след от босой ноги. Он очень испугался, вернулся к себе и три дня не выходил из своей крепости. Он гадал, кто мог являться хозяином следа. Потом он решился выйти, укрепил свое жилище, оборудовал другой загон для коз. При выполнении этой работы он снова увидел следы.
Он понимал, что дикари не причинят ему ничего дурного. Однако этим мыслям помешало очередное появление дикарей на острове. После этого визита Робинзон на протяжении долгого времени боялся смотреть на море. Но море его влекло возможностью освобождения. Во время ночной грозы Робинзон услышал выстрел из пушки. Какое-то судно подавало сигнал бедствия. На протяжении всей ночи герой жег большой костер. Утром перед ним предстали разбившиеся о рифы останки корабля. Измучившись от одиночества, Робинзон стал молиться, чтобы хотя бы один член команды оказался живым. Но на берег выкинуло только мертвое тело юнги.
На корабле герой также не обнаружил выживших. Робинзон постоянно думал о возвращении на материк. Однако понимал, что одному это желание не осуществить. Поэтому принял решение спасти приготовленного на съедение дикаря. Пятница Иллюстрация И. Ильинского В жизни героя появились новые приятные заботы. Спасенного им пленника Робинзон назвал Пятницей. Тот оказался прилежным учеником и верным и добрым товарищем. Герой научил пятницу трем словам: господин, да и нет. Робинзон искоренял у него дикарские привычки, приучал бывшего пленника есть бульон и пользоваться одеждой, учил его своей вере.
Научившись языку, Пятница поведал, что его соплеменники держали у себя семнадцать испанцев, которые спаслись после кораблекрушения. Робинзон принял решение создать новую пирогу и совместно с Пятницей освободить пленников. Новое появление дикарей на острове нарушило этот план.
Люди, которые думают, что эта книга скучна, вероятно пологают, что походы в горы или тихие послеобеденные часы в красивом саду тоже скучны.
Да, в этом произведении время от времени ритм повествования меняется с активного на неспешный, медленный. Но именно эти части книги самые лучшие, именно в данных моментах Дефо, мастер деталей, скрупулезно описывает переживания Робинзона, чем наполняет роман душой. Этот роман, один из самых лучших романов всех времен. Богатый на детали и множество подробностей, с захватывающим сюжетом, с глубоким описанием развития персонажа, с проницательным созерцанием Робинзоном окружающего и внутреннего мира.
Если найдутся люди, которые еще не ознакомились с данным произведением, настоятельно рекомендую. Оценка: 10 [ 26 ] solarius , 21 августа 2012 г. Именно эту книгу подумывал дать в руки Шарикову профессор Преображенский, в целях развития сознания очеловеченной собачки. А Уилки Коллинз в романе «Лунный камень» и вовсе, счел ее книгой для всех жизненных ситуаций.
Дефо в свою очередь и не подозревал, как Булгаков будет рекомендовать его произведение, однако, писал повесть Дефо прежде всего, для взрослых. Для литературы того периода это нормально как и приключения Гулливера. Молодой парень срывается из родительского дома, мечтая о море и попадает в кораблекрушение. Волей случая, он попадает с необитаемый остров с обломками корабля и частью его снаряжения и груза.
Теперь о море мечтать можно сколько угодно — благо оно вокруг. В краткое время на смену мечтам о море приходят мечты о суше. В дальнейшем, молодой человек, изнеженный городским существованием пробует вспомнить понять , как шить брюки, шляпу, делать огород и доить козу, словом — становится пролетарием. Но этого мало.
В последующем, молодой, новоявленный пролетарий выручает из лап каннибалов другого каннибала цвета сапожного крема и занимается его воспитанием. То есть — строить мировую революцию и коммунизм на отдельно взятом острове. Идеи коммунизма, заложенные Дефо в книге болезненно соприкасаются с аристократизмом юноши. Христианское воспитание подвигает его назвать обращенного в истинную веру «Пятницей», а не к примеру — «Субботой».
На плечи двух революционеров поневоле выпадает еще одно испытание в роли нехороших рабовладельцев с пистолетами и блэкджеком. Если кто-то из читателей не желает воспользоваться советами Преображенского, к его услугами переписка Энгельса с Каутским. То же самое, но более тяжеловесным немецким языком. Оценка: 10 Стронций 88 , 25 июля 2017 г.
Вот перечитываю я те вещи, которые читались в довольно юном возрасте, и открываю, и открываю, и открываю… Вот ведь штука, а раньше были интересны лишь приключения, а остальное — проскочить бы побыстрее. Но сейчас, читаешь и удивляешься, как много в книге интересного и помимо приключений, есть над чем поломать голову, есть чему удивиться. Вот вам не кажется, например, что Робинзон Крузо на самом-то деле очень странный тип? И дело не в том, что он продал «друга» Ксури португальскому капитану, и пожалел об этом только тогда, когда на плантациях нужны были дешевые рабочие силы; и не потому что «друг» Пятница стал ему, по сути, слугой после «освобождения» с острова — в этом как раз всё понятно, в этом так сильно зачёрпнут менталитет англичанина той поры, что и не поспоришь и не удивишься сильно и в этом ещё один плюс — в этом отражении менталитета , хоть и может показаться диким.
А вот почему он не забрал испанцев, не подождал их, в конце концов, ведь это с его стороны было обещание, целый план покинуть остров вместе?.. И мало того, он ведь вернулся потом на остров… но не для того, чтобы спасти их, а привёз провизию — дескать, оставайтесь-ка вы там, ребята. Интересно, был бы он рад сам такому положению а ведь ему практически за 30 лет привыкнуть жить там, было даже легче — но он всё равно стремился домой , не жестокий и странный ли это поступок? И, кажется мне, это не ляп, не момент плохо выдуманный, а как раз таки очередная горсть менталитета людей того времени и нации?
И, конечно же, этот роман не лишен мистики — это и странное совпадение дат, и явный рок, висящий над головой человека ослушавшегося своего отца и всех явных знаков судьбы… вещий сон, в конце концов. И большой пласт о Проведении и божественной воле, сделавшей так, что при всём печальном положении героя он оказался в каком-то смысле в «тепличных условиях» оружие, климат, отсутствие хищников, определённая подготовка, полученная в том числе и во время двухгодичного плена. И тут, кстати, ещё одна интересная вещь: после всех этих религиозных просветлений, которые открыли герою глаза и плотно вошли в его жизнь на острове, я думал, что «дело религиозного плана» что держало его в Англии — это распределение части своего уже колоссального состояния по церквям, на нужды голодающих или, что логичней всего, на обращение в христианскую веру туземцев-людоедов — но нет, это лишь изменившееся отношение к католицизму… и это после всего, что пережито, и о чём передумано в плане религии во время бытности на острове — чёрт возьми, как же это в человеческом духе: опасность пройдена — о Боге можно и забыть… А ещё, и возможно это самое главное, роман — непревзойдённый антидепрессант. У вас проблемы — читайте «Робинзона Крузо»!
У вас тяжко на душе — читайте «Робинзона Крузо»! И вы поймёте на этом прекрасном примере, что ваши проблемы не такие уж и большие на фоне этой одиночной каторги диной в 28 лет и плюс ещё плен! Учитесь этому у Робина Крузо — и все невзгоды будут вам по плечу! В конце хотелось бы сказать: тут кто-то удивлялся, почему автор приставил в романе продолжение о дальнейшей жизни героя, но мне-то тут всё понятно — это роман из такого «старого времени», он другой формации — это не отельная история, а история-биография, не заканчивающаяся с возвращением к цивилизации.
Встречаясь с ними, я часто рассказывал им о двух моих поездках к берегам Гвинеи, о том, как ведётся торговля с тамошними неграми и как легко там за безделицу — за какие-нибудь бусы, ножи, ножницы, топоры, стекляшки и тому подобные мелочи — приобрести не только золотого песку и слоновую кость, но даже в большом количестве негров-невольников для работы в Бразилии. Вопрос был в том, соглашусь ли я поступить к ним на судно в качестве судового приказчика, то есть взять на себя закупку негров в Гвинее. Они предложили мне одинаковое с другими количество негров, причём мне не нужно было вкладывать в это предприятие ни гроша. Нельзя отрицать заманчивости этого предложения, если бы оно было сделано человеку, не имеющему собственной плантации, за которой нужен был присмотр, в которую вложен значительный капитал и которая со временем обещала приносить большой доход.
Как прежде я был не в силах побороть своих бродяжнических наклонностей, и добрые советы отца пропали втуне, так и теперь я не мог устоять против сделанного мне предложения. Словом, я отвечал плантаторам, что с радостью поеду в Гвинею, если в моё отсутствие они возьмут на себя присмотр за моим имуществом и распорядятся им по моим указаниям в случае, если я не вернусь.. This was a fair proposal, it must be confessed, had it been made to any one that had not had a settlement and plantation of his own to look after, which was in a fair way of coming to be very considerable, and with a good stock upon it. In a word, I told them I would go with all my heart, if they would undertake to look alter my plantation in my absence, and would dispose of it to such as I should direct if I miscarried.
В первые разы я так основательно обшарил нашу каюту, что, мне казалось, там уж ничего невозможно было найти; но тут я заметил шифоньерку с двумя ящиками: в одном я нашёл три бритвы, большие ножницы и с дюжину хороших вилок и ножей; в другом оказались деньги, частью европейской, частью бразильской серебряной и золотой монетой, всего до тридцати шести фунтов. Я улыбнулся при виде этих денег. Ты и того не стоишь, чтобы нагнуться и поднять тебя с полу. Всю эту кучу золота я готов отдать за любой из этих ножей.
Мне некуда тебя девать: так оставайся же, где лежишь, и отправляйся на дно морское, как существо, чью жизнь не стоят спасать! I smiled to myself at the sight of this money. I began to consider seriously my condition, and the circumstance I was reduced to, and I drew up the state of my affairs in writing, not so much to leave them to any that were to come after me, for I was like to have but few heirs, as to deliver my thoughts from daily poring upon them, and afflicting my mind;.. Не помню, чтобы за всё это время моя мысль хоть раз воспарила к богу или чтобы хоть раз я бы оглянулся на себя, задумался над своим поведением.
На меня нашло какое-то нравственное отупение: стремление к добру и сознание зла были мне равно чужды. По своей закоснелости, легкомыслию и нечестию я ничем не отличался от самого невежественного из наших матросов… I do not remember that I had in all that time one thought that so much as tended either to looking upwards toward God, or inwards towards a reflection upon my own ways. But a certain stupidity of soul, without desire of good, or conscience of evil, had entirely overwhelmed me, and I was all that the most hardened, unthinking, wicked creature among our common sailors can be supposed to be… Теперь наконец я ясно ощущал, насколько моя теперешняя жизнь, со всеми её страданиями и невзгодами, счастливее той позорной, исполненной греха, омерзительной жизни, какую я вёл прежде;.. It was now that I began sensibly to feel how much more happy the life I now led was, with all its miserable circumstances, than the wicked, cursed, abominable life I led all the past part of my days;..
Мне нечего было желать, потому что я имел всё, чем мог наслаждаться. Я был господином моего острова или, если хотите, мог считать себя королём или императором всей страны, которой владел. У меня не было соперников, не было конкурентов, никто не оспаривал моей власти, я ни с кем её не делил. Я мог бы нагрузить целые корабли, но мне это было не нужно, и я сеял ровно столько, чтобы хватило для меня.
Самый неисправимый скряга вылечился бы от своего порока, если бы очутился на моём месте и не знал, как я, куда девать своё добро. Эти деньги не давали мне ни выгод, ни удовольствия. Так и лежали они у меня в шкафу и в дождливую погоду плесневели от сырости моей пещеры. In a word, the nature and experience of things dictated to me upon just reflection, that all the good things of this world are no farther good to us, than as they are for our use: and that whatever we may heap up indeed to give to others, we enjoy as much as we can use, and no more.
The most covetous griping miser in the world would have been cured of the vice of covetousness, if he had been in my case; for I possessed infinitely more than I knew what to do with. Так я жил тихо и спокойно, всецело покорившись воле Божьей и доверившись Провидению. На свой пустынный, заброшенный остров я смотрел теперь, как на земной рай, и единственным моим желанием было вернуться в этот рай. В страстном порыве я простирал к нему руки, взывая: «О, благодатная пустыня!
Я никогда больше не увижу тебя! Now I looked back upon my desolate solitary island, as the most pleasant place in the world, and all the happiness my heart could wish for, was to be there again: I stretched out my hands to it with eager wishes; "O happy desert! Thus we never see the true state of our condition, till it is illustrated to us by its contraries; nor know how to value what we enjoy, but by the want of it. Если б я тогда заставил [козла] поголодать дня три, четыре, а потом принёс бы ему поесть и напиться, он сделался бы смирным и ручным не хуже козлят.
Козы вообще очень смышлёные животные, и, если с ними хорошо обращаться, их очень легко приручить. Природа, питающая всякую тварь, сама учит нас, как пользоваться её дарами. Никогда в жизни я не доил корову, а тем более козу, и только в детстве видел, как делают масло и сыр, и тем не менее, когда приспела нужда, научился, — конечно, не сразу, а после многих неудачных опытов, — но всё же научился и доить и делать масло и сыр и никогда потом не испытывал недостатка в этих предметах.
Кто написал "Робинзона Крузо"? Роман Даниэля Дефо: содержание, главные герои
Я знал, где стоит у хозяина погребец с винами судя по виду — добыча с какого-нибудь английского корабля , и покуда мавр был на берегу, я переправил погребец на баркас, как будто они были еще раньше приготовлены для хозяина. Кроме того, я принес большой кусок воску, фунтов пятьдесят весом, да прихватил моток бечевки, топор, пилу и молоток. Все это очень нам пригодилось впоследствии, особенно воск, из которого мы делали свечи. Я пустил в ход еще и другую хитрость, на которую мавр тоже попался по простоте душевной.
Его имя было Измаил, но все его звали Мали или Мули. Вот и я сказал ему: — Мали, у нас на баркасе есть хозяйские ружья. Что, если б ты добыл немножко пороху и дроби?
Может быть, нам удалось бы подстрелить себе на обед несколько альками птица вроде нашего кулика. Хозяин держит порох и дробь на корабле, я знаю. Он захватил также и пули.
Все это мы отнесли на баркас. Кроме того, в хозяйской каюте нашлось еще немного пороху, который я пересыпал в одну из стоявших в ящике почти пустую бутылку, перелив из нее остатки вина в другую. Таким образом, мы запаслись всем необходимым для путешествия и вышли из гавани на рыбную ловлю.
Отойдя от берега не больше как на милю, мы убрали парус и стали готовиться к ловле. Поудив некоторое время и ничего не поймав — я нарочно не вытаскивал удочки, когда у меня рыба клевала, чтобы мавр ничего не видел, — я сказал: — Тут у нас дело не пойдет; хозяин не поблагодарит нас за такой улов. Надо отойти подальше.
Не подозревая подвоха, мавр согласился и поставил паруса, так как он был на носу баркаса. Я сел за руль и, когда баркас отошел еще мили на три в открытое море, лег в дрейф, как будто затем, чтобы приступить к рыбной ловле. Затем, передав мальчику руль, я подошел к мавру сзади, нагнулся, словно рассматривая что-то под ногами, вдруг обхватил его, поднял и швырнул за борт.
Мавр мгновенно вынырнул, ибо плавал как пробка, и стал умолять, чтобы я взял его на баркас, клянясь, что поедет со мной хоть на край света. Он плыл так быстро, что догнал бы лодку очень скоро, тем более что ветра почти не было. Тогда я бросился в каюту, схватил охотничье ружье и, направив на него дуло, крикнул, что не желаю ему зла и не сделаю ему ничего дурного, если он оставит меня в покое.
Тогда он повернул к берегу и, несомненно, доплыл до него без особого труда — пловец он был отличный. Конечно, я мог бы бросить в море мальчика, а мавра взять с собою, но довериться ему было бы опасно. Если ты будешь мне верен, я сделаю тебя большим человеком, но если ты не погладишь своего лица в знак того, что не изменишь мне, то есть не поклянешься бородой Магомета и его отца, я и тебя брошу в море.
Мальчик улыбнулся, глядя мне прямо в глаза, и отвечал так чистосердечно, что я не мог не поверить ему. Он поклялся, что будет мне верен и поедет со мной на край света. Пока плывущий мавр не скрылся из вида, я держал прямо в открытое море, лавируя против ветра.
Я делал это нарочно, чтобы показать, будто мы идем к Гибралтарскому проливу как, очевидно, и подумал бы каждый здравомыслящий человек. В самом деле, можно ли было предположить, что мы намерены направиться на юг, к тем поистине варварским берегам, где целые полчища негров со своими челноками окружили и убили бы нас; где, стоило только ступить на землю, нас растерзали бы хищные звери или еще более кровожадные дикие существа в человеческом образе? Но как только стало смеркаться, я изменил курс и стал править на юг, уклоняясь слегка к востоку, чтобы не слишком удалиться от берегов.
Благодаря довольно свежему ветерку и спокойствию на море мы шли таким хорошим ходом, что на другой день в три часа пополудни, когда впереди в первый раз показалась земля, мы были не менее чем на полтораста миль южнее Сале, далеко за пределами владений марокканского султана, да и всякого другого из тамошних владык, потому что людей вообще не было видно. Однако я набрался такого страху у мавров и так боялся снова попасться им в руки, что, пользуясь благоприятным ветром, целых пять дней плыл не останавливаясь, не приставая к берегу и не бросая якоря. Через пять дней ветер переменился на южный, и, по моим соображениям, если за нами и была погоня, то к этому времени преследователи уже должны были от нее отказаться, поэтому я решился подойти к берегу и стал на якорь в устье какой-то маленькой речки.
Какая это была речка и где она протекала, в какой стране, у какого народа и под какой широтой — я не имел понятия. Я не видал людей на берегу, да и не стремился увидеть; главное для меня было — запастись пресной водой. Мы вошли в эту речку под вечер и решили, когда стемнеет, добраться до берега и осмотреть местность.
Но как только стемнело, мы услыхали с берега такие ужасные звуки, такой неистовый рев, лай и вой неведомых диких зверей, что бедный мальчик чуть не умер со страху и молил меня не сходить на берег до наступления дня. От невольников-англичан Ксури научился говорить на ломаном английском языке. Я был рад, что мальчик так весел, и, чтобы поддержать в нем эту бодрость духа, дал ему глоток вина из хозяйских запасов.
Совет его, в сущности, был недурен, и я последовал ему. Мы бросили якорь и простояли всю ночь, притаившись. Я говорю «притаившись», потому что мы ни минуты не спали.
Часа через два-три, после того как мы бросили якорь, мы увидали на берегу огромных животных каких — мы и сами не знали ; они подходили к самому берегу, бросались в воду, плескались и барахтались, очевидно, чтобы освежиться, и при этом отвратительно визжали, ревели и выли; я в жизни не слыхал ничего подобного. Ксури был страшно напуган, да, правду сказать, и я тоже. Но еще больше испугались мы оба, когда услыхали, что одно из этих страшилищ плывет к нашему баркасу; мы не видели его, но по тому, как оно отдувалось и фыркало, могли заключить, что это было свирепое животное чудовищных размеров.
Ксури решил, что это лев быть может, так оно и было, по крайней мере, я не уверен в противном , и крикнул, что надо поднять якорь и уйти отсюда. Признаюсь, я немного оторопел, однако сейчас же схватил в каюте ружье, и, как только я выстрелил, животное повернуло назад и поплыло к берегу. Невозможно описать, что за адский рев, вопли и завывания поднялись на берегу и дальше, в глубине материка, когда раздался мой выстрел.
Это давало мне некоторое основание предположить, что здешние звери никогда не слыхали такого звука. Тем не менее здесь или в другом месте, но нам необходимо было сойти на берег, ибо у нас не оставалось ни пинты воды. Но опять загвоздка была в том, где и как высадиться.
Ксури объявил, что, если я его пущу на берег с кувшином, он постарается разыскать и принести пресную воду. А когда я спросил его, отчего же идти ему, а не мне и отчего ему не остаться в лодке, в ответе мальчика было столько глубокого чувства, что он подкупил меня навеки. Я дал мальчику поесть сухарей и выпить глоток вина из хозяйского запаса, о котором я уже говорил; затем мы подтянулись поближе к земле и, соскочив в воду, направились к берегу вброд, не взяв с собой ничего, кроме оружия да двух кувшинов для воды.
Я не хотел удаляться от берега, чтобы не терять из виду баркаса, опасаясь, как бы вниз по реке к нам не спустились дикари в своих пирогах; но Ксури, заметив низинку на расстоянии приблизительно одной мили от берега, зашагал туда с кувшином. Вскоре я увидел, что он бежит назад. Подумав, что за ним гонятся дикари либо он испугался хищного зверя, я бросился к нему на помощь, но, подбежав ближе, увидел, что на плечах у него что-то лежит.
Оказалось, он убил какого-то зверька вроде нашего зайца, но иной окраски и с более длинными ногами. Мы оба радовались такой удаче, и мясо убитого животного оказалось очень вкусным; но еще больше я обрадовался, услышав от Ксури, что он нашел хорошую пресную воду и не встретил диких людей. Потом оказалось, что наши чрезмерные хлопоты о воде были напрасны: в той самой речке, где мы стояли, только немного повыше, куда не достигал прилив, вода была совершенно пресная, и мы, наполнив кувшины, устроили пиршество из убитого зайца и приготовились продолжать путь, так и не обнаружив в этой местности никаких следов человека.
Но теперь у меня не было с собой приборов для наблюдений, и, следовательно, я не мог определить, на какой широте мы находимся; к тому же я не знал в точности или, во всяком случае, не помнил, на какой широте лежат эти острова, поэтому неизвестно было, где их искать и когда следует свернуть в открытое море, чтобы приплыть к ним; знай я это, мне было бы нетрудно добраться до какого-нибудь из островов. Но я надеялся, что если я буду держаться вдоль берега, покамест не дойду до той части страны, где англичане ведут береговую торговлю, то я, по всей вероятности, встречу какое-нибудь английское купеческое судно, совершающее свой обычный рейс, и оно нас подберет. По всем своим расчетам, мы находились теперь против береговой полосы, что тянется между владениями марокканского султана и землями негров.
Это пустынная, безлюдная область, где обитают одни только дикие звери: негры, боясь мавров, покинули ее и ушли дальше на юг, а мавры нашли невыгодным заселять эти бесплодные земля; вернее же, что тех или других распугали тигры, львы, леопарды и прочие хищники, которые водятся здесь в несметном количестве. Таким образом, для мавров эта область служит только местом охоты, на которую они отправляются целыми армиями, по две, по три тысячи человек. Неудивительно поэтому, что на протяжении чуть ли не ста миль мы видели днем лишь безлюдную пустыню, а ночью не слыхали ничего, кроме воя и рева диких зверей.
Я даже пробовал сворачивать в море в надежде добраться туда, но оба раза противный ветер и сильное волнение, опасное для моего утлого суденышка, принуждали меня повернуть назад, так что в конце концов я решил не отступать более от моего первоначального плана и держаться вдоль берегов. После того как мы вышли из устья речки, нам еще несколько раз пришлось приставать к берегу для пополнения запасов пресной воды. Однажды ранним утром мы стали на якорь под защитой довольно высокого мыска; прилив только еще начинался, и мы ждали полной его силы, чтобы подойти ближе к берегу.
Вдруг Ксури, у которого, видно, глаза были зорче моих, тихонько окликнул меня и сказал, что нам лучше бы отойти от берега подальше. Я взглянул, куда он показывал, и действительно увидел страшилище. Это был огромной величины лев, лежавший на скате берега в тени нависшей скалы.
Мальчик испугался. Я не стал возражать, велел только не шевелиться, и, взяв самое большое ружье, по калибру почти равнявшееся мушкету, зарядил его двумя кусками свинца и порядочным количеством пороху; в другое я вкатил две большие пули, а в третье у нас было три ружья — пять пуль поменьше. Взяв первое ружье и хорошенько прицелившись зверю в голову, я выстрелил; но он лежал, прикрыв морду лапой, и заряд попал ему в переднюю лапу и перебил кость выше колена.
Зверь с рычанием вскочил, но, почувствовав боль, сейчас же свалился, потом опять поднялся на трех лапах и испустил такой ужасный рев, какого я в жизни своей не слышал. Я был немного удивлен тем, что не попал в голову, однако, не медля ни минуты, взял второе ружье и выстрелил зверю вдогонку, так как он заковылял быстро прочь от берега; на этот раз заряд попал прямо в цель. Я с удовольствием увидел, как лев упал и, издавая какие-то слабые звуки, начал корчиться в борьбе со смертью.
Тут Ксури набрался храбрости и стал проситься на берег. Мальчик прыгнул в воду и поплыл к берегу, работая одной рукой и держа в другой ружье. Подойдя вплотную к распростертому зверю, он приставил дуло ружья к его уху и выстрелил, прикончив зверя.
Дичь была знатная, но несъедобная, и я очень жалел, что мы истратили даром три заряда. Но Ксури объявил, что он поживится кое-чем от убитого льва, и, когда мы вернулись на баркас, попросил у меня топор. Однако головы отрубить он не смог, а отрубил только лапу, которую и притащил с собой.
Она была чудовищных размеров. Тут мне пришло в голову, что, может быть, нам пригодится шкура льва, и я решил попытаться снять ее. Мы с Ксури подошли ко льву, но я не знал, как взяться за дело.
Ксури оказался гораздо ловчее меня. Эта работа заняла у нас целый день. Наконец шкура была снята; мы растянули ее на крыше нашей каютки; дня через два солнце как следует просушило ее, и впоследствии она служила мне постелью.
После этой остановки мы еще дней десять — двенадцать продолжали держать курс на юг, стараясь как можно экономнее расходовать наши запасы, начинавшие быстро таять, и сходили на берег только за пресной водой.
Природа, по мысли Руссо, помогает Робинзону составить верное представление о вещах и начать жизнь заново, занимаясь трудом это одно из важнейших условий естественной жизни и руководствуясь новыми, рациональными принципами. Что характерно, Руссо считал абсолютно бесполезными начало и конец книги Дефо и предлагал читать только о жизни героя на острове, пропуская предшествующие ей и последующие приключения. Правда, французский философ не учел, что ни от каких «предрассудков» Робинзон на самом деле не избавляется, — напротив, он становится крайне набожным человеком и даже обучает основам христианской веры дикаря Пятницу. Обратимся, наконец, к тексту самого «Робинзона» и поищем в нем конкретные советы и рекомендации для тех, чья жизнь круто повернулась.
Не пренебрегайте мелочами Одна из самых важных вещей для Робинзона на необитаемом острове — хлеб, раздобыть который удается не только благодаря упорному труду, но и, как считает герой книги, чуду. Среди вещей, вывезенных Робинзоном с корабля, был пустой мешок из-под зерна, которое съели корабельные крысы, — он увидел в нем лишь мусор и вытряхнул его на землю, хотя на самом деле там оставалось кое-что еще. Я давно забыл про это, не помнил даже, на каком месте я вытряхнул мешок. Но вот прошло около месяца, и я увидел на полянке несколько зеленых стебельков, только что вышедших из земли. Сначала я подумал, что это какое-нибудь невиданное мной растение.
Но каково же было мое изумление, когда спустя еще несколько недель зеленые стебельки их было всего штук десять-двенадцать выпустили колосья, оказавшиеся колосьями отличного ячменя, того самого, который растет в Европе и у нас в Англии». Робинзон видит в этом божественное вмешательство, но на самом деле речь идет о том, что в крайних обстоятельствах спасительной может оказаться любая, даже самая ничтожная мелочь — а если вам не повезет так, как повезло Робинзону с ограбленным крысами мешком, следует просто быть повнимательнее. Не кладите все яйца в одну корзину Несмотря на удачное обретение семян для посева, Робинзон остался бы ни с чем, если бы не был крайне осторожным и предусмотрительным человеком: «Я вскопал, как мог, небольшой клочок земли деревянной лопатой, разделил его пополам и засеял одну половину рисом, а другую ячменем, но во время посева мне пришло в голову, что лучше на первый раз не высевать всех семян, так как я все-таки не знаю наверно, когда нужно сеять. И я посеял около двух третей всего запаса зерна, оставив по горсточке каждого сорта про запас. Большим было для меня счастьем, что я принял эту предосторожность, ибо из первого моего посева ни одно зерно не взошло; наступили сухие месяцы, и с того дня, как я засеял свое поле, влаги совсем не было, и зерно не могло взойти.
Впоследствии же, когда начались дожди, оно взошло, как будто я только что посеял его». Займитесь самовоспитанием Пробудившееся в Робинзоне религиозное чувство начинает играть в его новой жизни все более значимую роль: «30 сентября. Итак, я дожил до печальной годовщины моего появления на острове: я сосчитал зарубки на столбе, и оказалось, что я живу здесь уже триста шестьдесят пять дней. Посвятил этот день строгому посту и выделил его для религиозных упражнений. Весь этот год я не соблюдал воскресных дней.
Так как вначале у меня не было никакого религиозного чувства, то мало-помалу я перестал отмечать воскресенья более длинной зарубкой на столбе; таким образом, у меня спутался счет недель, и я не помнил хорошенько, когда какой день. Но подсчитав, как сказано, число дней, проведенных мною на острове, и увидев, что я прожил на нем ровно год, я разделил этот год на недели, отметив каждый седьмой день как воскресенье». Робинзон понимает религию не как следование правилам и догматам протестантизма — позднее, занимаясь образованием Пятницы, он признается, что плохо разбирается в теоретических вопросах, касающихся христианства. Религия для него практика, причем лишенная какого бы то ни было формализма: Робинзон самостоятельно учится молиться, произвольно назначает себе пост хотя, казалось бы, для чего нужен пост человеку, который и так лишен столь многих благ цивилизации — на тот момент у него еще не было ни хлеба, ни посуды, в которой можно тушить и варить еду, — и целыми днями трудится в поте лица! О каких «религиозных упражнениях» идет речь в процитированном выше фрагменте?
По сути, это что-то вроде духовных практик, изучением которых занимался французский специалист по античной философии Пьер Адо, а следом за ним — Мишель Фуко в своих поздних работах. С их точки зрения, духовные упражнения отнюдь не предрассудки, как сказал бы Руссо, а конкретные и вполне эффективные техники, с помощью которых человек изменяет и конструирует свое «я». Эти упражнения далеко не всегда связаны с религиозностью, в их основе может быть просто этическая философия, но обычно они включают в себя комплекс интеллектуальных и не только действий, которые необходимо регулярно повторять, чтобы жить в мире с самим собой и окружающей нас действительностью.
Самое страшное для человека, оказавшегося в положении Робинзона Крузо, - это заболеть. Любая мало-мальски серьёзная болезнь может привести к могиле. А как уберечься от инфекции или травмы?
Господи, да вот зуб заболел, и куды крестьянину податься!
Робинзон Крузо сильно изменился - он мог придумать как и из чего сделать какой - либо предмет , выжить в любых условиях , поставленных природой , в отличии от молодого и неопытного Робинзона Крузо. Это произведение о человеческой силе , о том , на что способен человек. Попав один на необитаемый остров , Робинзон Крузо не растерялся , проявил сообразительность и мужество , взял себя в руки и построил хороший для жизни дом , развёл скот , и смог выжить в условиях автономного существования. Он стал сильнее духом.
Кто написал «Робинзона Крузо»? Английский писатель Даниель Дефо
Произведение автора дало толчок новому литературному направлению и кинематографу, а имя Робинзона Крузо стало нарицательным. Ровно 300 лет назад в Британии из печати вышел роман «Робинзон Крузо». Робинзон Крузо автор Даниель Дефо, пер. Мария Андреевна Шишмарёва. Робинзон Крузо автор Даниель Дефо, пер. Мария Андреевна Шишмарёва. Тот, кто написал Робинзона Крузо, необыкновенно точно рассказывает о переживаниях человека на необитаемом острове. В книжном интернет-магазине «Читай-город» вы можете заказать книгу Робинзон Крузо от автора Даниэль Дефо (ISBN: 978-5-38-918119-9) по низкой цене.
Такие разные «Робинзоны»: о двух версиях любимой приключенческой классики
Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо с иллюстрациями В. Шевченко. он мог придумать как и из чего сделать какой - либо предмет, выжить в любых условиях, поставленных природой, в отличии от молодого и неопытного Робинзона Крузо. Даниэл Дефо Робинзон Крузо ГЛАВА ПЕРВАЯ Семья Робинзона. К ним относится, например, история Робинзона Крузо, созданная великим хитрецом и мистификатором Даниэлем Дефо. Роман о приключениях Робинзона Крузо, человека, который с детства мечтал о море. Сюжет «Приключений Робинзона Крузо» основан на реальной истории боцмана Александра Селькирка, который четыре года прожил на необитаемом острове.