Новости географ глобус пропил алексей иванов книга

Во вторник, 24 января, в книжном сервисе «Букмейт» выйдет новый роман писателя Алексея Иванова («Географ глобус пропил») «Бронепароходы», сообщила пресс-служба компании. Не могу не написать про фильм Географ глобус пропил, который так дико ждала, после того, как прочитала, а потом ещё и два раза перечитала книгу Алексея Иванова. Географ глобус пропил. Географ. Дымя сигаретой и бренча в кармане спичечным коробком, бывший глухонемой, он же Виктор Служкин, теперь уже побритый и прилично одетый, шагал по микрорайону Новые Речники к ближайшей школе.

Автор романа "Географ глобус пропил" Алексей Иванов закончил новую книгу

Подавляющее большинство жутко хвалебных отзывов написано ничуть не хуже, а кое-какие — так даже лучше — очередной повести об очередном лишнем человеке. Хотя, как справедливо отмечено в других отзывах, никакой он не лишний. Он — персонаж 90-х. Тех самых, когда четверть страны ринулась корчить из себя пассионариев, четверть — успешно водворяла в жизнь принципы люмпенства, а интеллигенция, в предчувствии своей смерти, как класса ну, или как прослойки , поделилась на три равные части. Первые две примкнули к пассионариям абсолютно безуспешно и к люмпенам полностью их переиграв , а третья просто отдалась течению жизни, как это, собственно говоря, интеллигенции и присуще. Герой «Географа…» именно из этой, последней трети. Он просто живет.

Такое впечатление, вне времени, вне политики, вне страны. С этой точки, кстати, интересно было бы посмотреть, как он перенес легкую эйфорию июля 1996-го, или жесткую абстиненцию августа 1998-го. В целом же… Язык прост, неплох, быстр. Слов многовато, но «ненужные» абзацы пробегаются глазами по диагонали «на автомате». Как сова на тот же глобус. Случай, по нынешним сумасбродным временам не такой уж и редкий...

Ау, коллеги-лаборанты первой половины 70-х годов рождения, со слезами на глазах пишущие в отзывах «как в детство окунулся». Не было такой, как в «Географе…» совокупности «школа-учитель-ученики-водка» в 80-х годах. Не было! Да, встречались крайне редко географы-биологи-химики без специального образования. Сельские школы в расчет не беру. Да, в каждом классе были свои сорвиголовы, свои гопники и свои откровенные дебилы.

Но не в таком количестве, и не в 14 лет. И, да, кто-то пробовал уже в этом возрасте алкоголь. Но не на столь профессиональном уровне, чтобы хлестать водяру едва ли не стаканами. Да, были учителя, пьющие с учениками. Но что бы делать это на каждом шагу… Похоже, коллеги, либо вам изменила память, либо мы жили в разных государствах. Вот, к середине 90-х все перечисленное уже стало распространенными явлениями.

И еще немного о времени. Точнее, о временных рамках романа. Судя по классификатору, половина прочитавших уверена, что действие основной линии книги происходит в XXI веке. Ну… Цитирую. В СССР ее проходили в 8-м классе. Смерть Брежнева — 1982 год.

То есть, гг осенью 1982-го 14 лет. Можно было бы и не высчитывать возраст, ясно же, что в реминисценции ему столько же, сколько его воспитанникам в основном тексте, но блезиру ради, пожалуйста. Путем нехитрых математических вычислений получаем, что в 1985 году на выпускном ему 17, плюс 5 ну, чуть больше лет института и возможного послевузовского безделья, и имеем время действия 90-93 годы XX века. Оценка: 5 [ 13 ] darken88 , 6 сентября 2022 г. Когда становишься взрослым, на второй план отступают твои чаяния и мечты, оставляя в сухом остатке реальности быт, проблемы, заботы — в общем, все то, что приносит в конечном итоге в мир личности пустоту. Более сильные духом находят себя в мире увлечений, ожесточенно уезжая раз в месяц на рыбалку, собирая советские значки, или же штурмуя невысокие горы с видеокамерой, выкладывая ролики в сети, словом все то, что помогает убежать от этой самой реальности.

А есть люди, которые просто плывут по течению, отдавая себя во власть этой самой пустоты, безвольные, в чем-то инфантильные. Вроде бы и нет в них ничего плохого, и плохого они ничего не делают, но все равно, страшно с ними соприкасаться, чтобы не «заразиться» властвующей над ними пустотой. Многие думают, что «Географ глобус пропил» — это некая ностальгия по советскому, по 90-м, по чему угодно, но именно такой подход к произведению в корне неверен, возможно, даже ошибочен. Я бы сказал, что это книга об одиночестве и о своеобразной инициации. Есть довольно неплохое произведение «Крюк» Терри Брукса, где повзрослевший и обрюзгший Питер Пэн, волей судьбы оставшийся в нашем мире, возвратившись в страну Никогда, заново переживает свое становление, вспоминая, чувствуя, снова становясь собой. В случае с Виктором Служкиным происходит, по сути, то же самое.

Живя в унынии и безысходности, он навсегда остался душой в 1983 году, создав для себя псевдоуютный, иллюзорный мирок, где его друзья и зона комфорта — это все те же люди из его школы, однако уже взрослые и в чем-то неудавшиеся, недолюбленные, несчастные. Виктор, будучи человеком сочувствующим, даже в чем-то добрым, пытается помочь этим людям, зачастую в минус собственной личной жизни, раз от разу, напоминая им о тех временах, которые уже не вернуть, становясь этаким Питером Пэном — он паясничает, острит, шутит — однако с каждой новой шуткой или деянием мнимая «волшебная пыльца» исчезает, и единственным средством для избавления себя от душевных переживаний становится алкоголь. Новые люди в этой компании школьных друзей — женщины, изначально симпатизирующие остроумию Служкина, все равно остаются собой — взрослыми женщинами, и, разумеется, ничего у Служкина с ними не выходит и он снова и снова возвращается к своей нелюбящей жене, какой-то псевдостабильности. Вообще — структура романа похожа в чем-то на пресловутый «Ералаш». Все эти дурацкие фамилии — Служкин, Будкин, Градусов, все эти скетчи напоминают об иллюзорности, пластмассовости в реальности произведения. Служкин верит в Судьбу, собственно он и страдает от того, что тогда, в 1983 году, он был особенным, и ему открывались бесконечные горизонты и перспективы.

И вот он снова проживает эти детские годы, волей случая, попав работать учителем в школу. Дети, надо заметить, не воспринимают Служкина взрослым, и он день ото дня воюет с ними, паясничает и оглядывается назад. Удивительно непохожей вставкой в роман является описание похода в главе «Оба берега реки». Создается впечатление этакого диссонанса. Повествование ведется уже от первого лица, мы слышим и чувствуем его мысли и переживания. Здесь учитель Виктор Сергеевич превращается в Географа, у детей-участников тоже исчезают имена, которые еще фигурировали в реальности города и школы.

В реальности реки у всех есть клички. Дети взрослеют с каждым новым испытанием, вместе с ними взрослеет и Служкин. Именно поэтому, ни одна сцена интима не была доведена до конца. Служкин всю жизнь оставался тем самым мальчиком Витусом, приколистом и паяцем, но именно поход по реке Ледяной, среди звездных пространств и мертвых деревень делает его мужчиной, тем, кем он не смог стать 20 лет назад. И, волей все той же Судьбы, он переходит на другой берег реки, оставляя свое подростковое позади. И одновременно помогая своим ученикам, становясь своеобразным наставником.

Вернувшись в город, Служкин становится другим. Обряд перехода завершен. Оценка: 8 tolstyi1010 , 11 ноября 2020 г. Виктор Служкин устраивается работать в школу учителем географии девятых классов. Дебютный роман пермского писателя Алексея Иванова. Это третье произведение, которое я прочитал у данного автора, и оно мне не только не понравилось, но и отбило охоту в дальнейшем знакомстве с автором, какие бы великолепные книги им не были написаны.

Главный герой отвратителен. Постоянно пьет и жалуется на судьбу, при этом ничего менять в своей жизни не хочет. Он может увязаться за бывшей одноклассницей, совершенно позабыв про свою дочь, которую нужно забрать из детского садика. Может уйти с уроков, если его позовет подруга детства, при этом стоять и ждать пока она закончит свою работу. Про его отношения с алкоголем я вообще молчу. Сам не пью категорически, не приветствую выпивающих людей, а алкашей просто ненавижу.

Портят жизнь себе и окружающим людям. Из всех персонажей симпатию вызвала только дочка главного героя. Все остальные вызвали только негативные эмоции. Помимо Таты в книге понравились только воспоминания о школьных годах главного героя. Пустая книга с отвратительным главным героем. Рекомендовать могу только врагам и людям, который скрытый смысл найдут даже в кучке опилок.

Оценка: 3 [ 42 ] kkk72 , 18 января 2010 г. Не так часто я берусь читать сугубо реалистические произведения, но для Алексея Иванова я сделал исключение и остался очень доволен знакомством с этим автором. Нечасто мне приходится сталкиваться со столь качественной литературой. Чем же так хорош этот роман? Во-первых, своей искренностью. Очевидно, что роман во многом автобиографичен, и что главный герой обладает многими чертами самого автора.

И очень нечасто мне доводилось сталкиваться с таким беспощадным отношением автора к своему герою а по сути, к самому себе , к его слабостям и недостаткам, с такой открытостью в изображении весьма нелицеприятных сторон жизни. Алексей Иванов, как мне кажется, возрождает в этом романе классическую традицию описания в литературе «лишних людей». Метания героя в поисках любви, друзей, своего места в жизни изображены удивительно реалистично. И очень четко видно, как Виктор Служкин не вписывается в существующую реальность, как те лучшие черты, которые есть в нем, оказываются никому не нужными, кроме нескольких его учеников, как именно его порядочность мешает ему стать таким же, как и все. Впрочем, большинство персонажей романа — и жена Служкина, и его друг Будкин, и бывшие соученицы Саша, Лена, Ветка точно так же мечутся в поисках своего счастья, делают всевозможные глупости и остаются, по большому счету, у разбитого корыта. И только подлый и циничный Колесников чувствует себя в этой жизни как рыба в воде.

Поразительно, как автор, совершенно не акцентируя на этом внимания, сумел сказать так много о нашем обществе 80-90-х годов, обществе, породившем потерянное поколение. Ведь уже ученики Служкина — от «красной профессуры» до заядлых двоечников и хулиганов гораздо лучше вписываются в окружающую реальность. Вообще, яркие, противоречивые, живые герои — одно из самых сильных достоинств романа. Очень нечасто после окончания чтения произведения так отчаянно хочется узнать, как же сложились дальше судьбы его героев. И если за судьбу Служкина мы можем быть в значительной мере спокойны, хотя роман и завершается на пронзительно печальной ноте, то что же случилось дальше с Надей и Будкиным, нашли ли свое счастье Саша и Ветка, кем стали Маша и Люся, неугомонные «отцы» и шебутной Градусов, так и остается за пределами повествования. Еще одна сильная сторона романа — поразительное умение автора и его героя сочетать иронию и серьезность, писать смешно о важных вещах, легко переходить от комедии к драме и наоборот.

Вот только читатель не может удержаться от улыбки при виде очередного перла Служкина, как внезапно переходит к возмущению, удивлению или сочувствию героям. В результате роман, большая часть которого отнюдь не изобилует яркими событиями, оказывается расцвечен яркими красками и читается буквально на одном дыхании. Еще одна сильная сторона автора и его героя — умение подмечать красоту там, где ее, казалось бы и вовсе быть не должно. Как же непросто увидеть красоту и гармонию в рабочих районах Перми, в забитой корабликами пристани, в мерзкой погоде и в серой реке. И вдвое сложнее суметь описать это так, чтобы читатель буквально увидел все происходящее своими глазами и поверил автору, чтобы самому ленивому книжному червю хоть на минуту захотелось бросить все и отправиться под дождем и снегом в отчаянное покорение уральских рек. Конечно, речной поход — самая яркая часть романа.

Именно здесь, перед лицом могучей и прекрасной природы, в условиях нелегкого испытания с героев романа спадает все наносное и каждый из них показывает свое истинное лицо. По сути, для каждого из них этот квест — самый важный на свете, ведь каждый ищет самого себя. И, наверное, нет большего счастья для учителя, чем осознание того факта, что твои ученики смогли, преодолели себя, добились своей цели. Значит, этот год в жизни главного героя прошел недаром. Очень о многом еще можно рассказать в этом отзыве: о ярком эпизоде из детсва героя, о его непростой и бестолковой личной жизни, о его дружбе, о сложностях педагогической работы. Тем-то и хорош по-настоящему сильный роман, что им можно любоваться как бриллиантом, рассматривая все новые и новые его грани.

А можно просто подойти и посмотреть в него, как в зеркало, беспощадно показывающее правду не только об авторе, но и читателе. Смело рекомендую этот роман всем, кто хочет прочесть действительно сильную прозу. Оценка: 9 MikeGel , 8 марта 2014 г. Без всяких сомнений, ярчайший, пробивающий, мастерски написанный роман. Литературный уровень такой, что можно одуреть, блестящие метафоры — шквалом. Казалось бы, сколько раз можно описать дождливое небо так, чтобы читателю не набило оскомину и так, чтобы он всякий раз «видел» несколько другое небо — не то, что было в предыдущем описании.

Иванов делает это десятки раз, с лёгкостью и настолько метафорично, что кажется — будто именно тебя лупит дождём, хлещет грозой, окутывает моросью... То же относится и к любому, хочу подчеркнуть — любому антуражу, к реке, к скалам, к пристани, к школьному зданию, к снегу, к костру. К персонажам тоже, ко всем кроме... Я почитал предыдущие отзывы, во многих из них, наиболее глубоких, продуманных, говорится о том, что главгер узнаваем, что он из категории «лишних людей», неудачник, жертва своего времени — и роман тоже о времени, перемоловшем героя и его окружение, пригнувшем их и сломавшем провинциальной безысходностью. Я вижу это несколько не так, а точнее — совсем не так. Я воспринял это произведение, как роман об убитой любви.

Всё прочее прошло фоном — изысканными литературными приёмами, подчёркивающими, оттеняющими, а чаще всего — гипертрофирующими то обстоятельство, что любви нет, что вместо любви у героев остался некий поганый её суррогат, вот он и искорёжил их, низвёл человеческие отношения до банального перетраха, который по инерции герои ещё называют любовью. Все, кроме главгера, которого недолюбовь искорёжила настолько, что он, человек умный, остроумный и сложный, рассуждает о любви, словно о банке слив в креплёном вине. Что для него нормально подложить пригласившую его на ночь женщину, которую он называет и счиатет другом, под примитивного полового вездехода, что для него нормально стерву-жену подложить под друга, нормально любить четырнадцатилетнюю девочку и рассуждать о том, что может в любой момент её взять. И нормально её не взять, а равнодушно пройти мимо, при этом рассуждая о философских материях. Она в каждой главе романа, в каждом эпизоде — эта свалявшаяся, потасканная, опущенная до примитива любовь. Флэшбэки — о детстве героя — они все о любви.

Нет — о недолюбви, это вереница историй, как одна за другой девочки, в которых влюблялся Витя, ему не давали. А давали его друзьям. И продолжают давать — на протяжении всего романа и все подряд. Какое там к чёрту время, какая, к чертям, эпоха. Фон это, по моему мнению — антураж. Любви нет, решил Иванов в начале своего романа и ни разу не изменил этому постулату до самого конца.

Ни один из его героев не любит другого, даже если небрежно роняет «я жить без него не могу». Они трахаются, спариваются наперекрёст, легко отдатся, легко бросают, расходятся, сходятся, трахаются по новой... Это взрослые. Но четырнадцатилетние школьники вполне им вторят, они уже тоже закоснели в этой нелюбви, в подглядывании в щели женского туалета и в окно женской бани, в тисканьи в тёмных углах, то с одним партнёром, то с другим, в предложении себя учителю, а в потенциале — кому угодно. Да — всё это в жизни есть, безусловно. В любую эпоху и в любое время и в любом городе.

Эпоха, когда он живёт — это то время, в котором я жил. И снимали в том районе, который я описывал, даже в моей школе. Я не тащил продюсера за рукав, чтобы снять там. Они выбрали сами.

По словам Иванова, фильм вызвал интерес, потому что в нём появился новый герой. Я это говорю не с оттенком осуждения, а констатирую. А Велединский Александр Велединский, режиссёр картины — ред. Его мы все ведём, и интересно посмотреть, как другой человек это делает.

Таких произведений мало. Общество ждало такого произведения. Поэтому такой бум. Иванова спрашивали о Перми и пермской «культурной революции».

Алексей Иванов: — Я в пермском публичном пространстве два с половиной года не присутствую. Только в этот момент премьера фильма — ред. Там ни одного моего проекта не поддержали ни власть ни бизнес. А в Екатеринбурге поддержали.

Поэтому я здесь. В этом проекте «Пермь — культурная столица» — ред. Нет, проект не провалился: коррупционная составляющая отлично отыгралась. Люди довольные разъехались.

Отдельно Иванов рассказал о постановках и экранизациях других книг. Автор не участвует в создании сценария: «Я в принципе считаю, не стоит вникать. Если доверяешь автору — а я доверяю, не надо мешаться под ногами». Права на экранизацию нескольких романов уже куплены, но главный вопрос, по словам Иванова, в финансировании.

Также к печати готовится книга писателя о «лихих 90-х» в Екатеринбурге, которую Иванов называет «сборником новелл» — их будет ровно 100.

Коротко и ясно рассказываем о новом романе Алексея Иванова, автора таких книг, как «Географ глобус пропил», «Сердце Пармы» и «Тобол». Писатель Алексей Иванов на презентации нового романа «Пищеблок». О чем книга более развернуто 1980 год, Советский Союз крепок и могуч, в Москве проходит Олимпиада, а вдали от стадионов и толп иностранных туристов, между нынешней Самарой и краем света, в пионерском лагере на берегу Волги никак не могут влиться в дружный коллектив два гордых одиночки: вожатый Игорь и школьник Валерка. Лагерная жизнь сложна: в большом мире вожатых царят интриги, идиотизм и бюрократия, в маленьком мире простых пионеров имеется что-то вроде дедовщины, и опять-таки интриги. А еще в лагере, в общем-то, нечего делать. Вожатые должны придумывать пионерам занятия, но ведь лето: вместо того, чтобы следить за юными подопечными, хочется сходить искупаться на речку или поваляться на травке с какой-нибудь книжкой. Но даже в стародавние советские времена людям было не чуждо ничто человеческое. Вожатый Игорь влюбляется в вожатую Веронику, у пионера Валерки намечается роман с пионеркой Анатасийкой.

Так все продолжается до тех пор, пока в какой-то момент и младшие, и старшие начинают себя немного странно вести: послушные становятся совсем послушными, а буйные превращаются в примерных. Юные футболисты, которые никак не могли сыграться, вдруг превращаются в команду мастеров.

Та же грусть, тот же надрыв. Нерв вибрирует. И тот же восторг от знакомства с таким интересным персонажем. Хотела бы я написать отзыв, опираясь на собственный опыт. Рассказать, как трудно бывает новичкам в первые месяцы, как накрывает депрессия от чудовищного несовершенства системы, как страшно входить в класс, не зная, что там тебя ждёт или, что хуже, зная. Вспомнить, сколько молодых специалистов либо сдались и ушли из школы, либо поплыли по течению хотя скорее замерли в болоте.

Или же, напротив, рассказать о хорошем, которого тоже немало. Хотела бы рассказать, да. Но тут ведь совсем не об этом речь. Учитель от безысходности, ученик по жизни. Я её сама не читала, но о-о-о-очень хвалят. Говорят, жутко романтичная! Дома я открыла её и мельком пробежалась по страницам. Название отталкивало от себя своей непонятностью, обложка - несимпатичным мужиком лет сорока.

Чтоб ещё раз я Ксюху послушала! Благополучно забытая, она пылилась где-то в темном уголке моего ридера. А потом флешмоб "Дайте две" внезапно ткнул меня носом в в навевающую тоску зеленую обложку. Ничего не поделаешь, надо читать. Внезапно книга увлекла. Бедные лайвлибовцы разгребали заявки на флешмоб, а я прочитала за вечер половину книги. Я успела погрустить что у меня географ толстушка лет сорока с голосом, от которого все неизбежно засыпают на двадцатой минуте, а не такой вот балагур, юморист, отвратительный учитель но прекрасный друг. Успела пожалеть - школота беспощадна к таким учителям, которые легко заводятся и бурно злятся.

Успела впечатлиться и полюбить Служкина с его шутками-прибаутками и манерой поведения. Вторая половина осилилась через месяц. Грустно, грустно. Теперь можно было дать исчерпывающий ответ однокласснице о книге, но как-то не хотелось о ней вовсе заговаривать. Почему-то вспомнились уроки литературы, где мы полгода размусоливали тему лишнего человека. Почему-то только так я и могу назвать Географа - он лишний человек, в моем понимании этого термина. Это такой индивид... Друзья уходят, любимые женщины уплывают прямо из под носа.

Если есть только два пути,такой Географ обязательно выберет самый плохой, самый пустой. Никому не нужный. Думающий, верящий, что любовь спасет его как в сказке. А стоит напороться на разочарование, так уходит дальше, в самые глубины душевного одиночества. Иванову каким-то неведомым образом удалось создать книгу легкую, но с невероятно тяжелым послевкусием. Признаю,я слишком углубилась в иностранную литературу, не подозревая о такой душевной русской. До дрожи. Плакала, расставаясь с этим дурацким, инфантильным, безвольным, чудовищно одиноким географом, который вовсе и не географ по призванию.

Он вообще без призвания, без любви, без смысла и без счастья. Но при этом умудряется видеть красоту во всем и Человека в каждом чмошнике. И пусть всю книгу он только и делает, что пьет, мечется от одной бабы к другой, ничего не может контролировать и себя-то собрать по частям не может, не то что других - он сам прежде всего Человек. Не герой и не злодей, не умник и не тупица, не командир и не подневольный, просто - человек. Его ученики, поначалу паразитирующие на его вспыльчивости, легковозбудимости и неравнодушии, тоже подспудно чувствуют в нем этого человека, которому, в отличие от других внешне более презентабельных и приспособленных к жизни, не плевать на них. Их Поход именно так, с большой буквы! Ведь все эти трудности, опасные сплавы, стальные речки, зубчатые леса, дымчатые закаты, холод, недоедание, ругань воспитывают лучше людей и учителей, дают почувствовать себя сильным, самодостаточным, живым. Самому понять для себя как надо, а как не надо, сформировать себя, слившись с чем-то вечным, непреходящим, могучим.

Мне так больно за всех потерянных русских мужиков и баб, которых олицетворяет Служкин! Вроде горит что-то внутри, свербит, просится наружу, а выпускать это некуда и не перед кем. Хотят сами не зная чего, а сами медленно идут ко дну, спиваются, костенеют и деревенеют. Ну же, тоскливая русская душа, чего тебе в конце концов надо, подлая?! На тебе унылую квартиру в унылом доме с унылой женой. Выбирай между вдоль и поперек изученных баб, трахайся, хоти, а любовь-то где? Хорошо, держи школьницу, влекущую белым матовым светом, цени, люби ее за эту чистоту. Но зачем ты ей такой, перегоревший, нужен?...

В эту минуту, среди тревог и ледяных дождей тайги, вдали от душащего правилами дома, окрыленная жаждой взрослой жизни, греясь у огня и твоих рук, она готова тебе отдаться. Но разве она любит и разве вправе ты тушить ее огонек своей преждевременно постаревшей и разочарованной душонкой? И отныне, пощадив ее юность и свою и так истерзанную совесть, ты никогда ее не забудешь и всегда будешь любить там, в самой сердцевине отсыревшего сердца. А она, думая что не забудет - забудет. Войдя в новую взрослую жизнь, покинет жизнь Служкина. Молодость - молодым, юность - юным. А тебе, что тебе, Служкин? Да и не смог бы ты разрушить ее мирок, как не смог бы тогда обидеть Леночку Анфимову, поруганную беспечным Колесниковым.

Наверное, это ее призрак- совсем юной, теплой, но так отчаянно желающей стать взрослой - ты и полюбил в Маше, пытаясь снова проиграть тот детский, так глубоко задевший тебя сценарий. Только все это уже не вернуть, не исправить и "не повторится, не повторяется такое никогда". И разлетятся кто куда твои отцы с зондеркомандой, с которыми ты впервые стал целым, нужным, живым и будут вспоминать тебя разве что под водочку и уважительный ржач, а ты снова останешься наедине со своим одиночеством - небритый, в драных джинсах, на диване без жены, которая ожесточена еще больше чем ты - одинок, и с дочкой, из которой неизвестно что вырастет в атмосфере отчуждения и нелюбви между родителями. Я вот все думаю: а что, если жизнь Служкина пошла под откос из-за неудачной женитьбы? А ну как он смог бы расправить крылья, не залети тогда Надя?... Больно, больно, больно, больно.

Алексей Иванов «Географ глобус пропил»

Вижу: стоит она на карачках, хрипит, ревёт. Жалко мне её стало, дуру. Поднял я её, отряхнул, извинился и обратно потащил. Выходим мы наконец на берег, и что же? Пароход-то наш — ту-ту! Так и остались мы в лесу.

Я сориентировался: до ближайшей пристани километров десять. А что делать? Пока через всякие буреломы лезли, как Дерсу Узалы, уж вечер наступил, погода испортилась, дождь хлынул. Но тут нам повезло. Шли мимо какого-то котлована, и там на краю экскаватор стоял.

Не торчать же нам под дождём всю ночь! Залезли в кабину. Я в кресло сел, она мне на колени хлопнулась. Посидели, обогрелись, обсохли. Я Ветку конфетами угостил, которые на банкете по привычке со стола стырил.

Ветка вроде отмякла. И тут как давай мы с ней целоваться! Всю ночь напролёт целовались! Только вот задницей своей толстой она мне все ноги отсидела — это меня и сгубило. Часа в четыре утра, как светать начало, порешили мы снова в путь тронуться.

Ветка первая из кабины выскочила. И пока я корячился с занемевшими ногами, она схватила какую-то палку и всунула её в ручку дверцы — заперла меня, значит, в кабине, змея! А сама спокойно одна пошагала. Я орал-орал, дверь таранил-таранил — ничего не выходит. Тогда осерчал я, вырвал какую-то железяку и разбил окно.

Выпрыгнул, да неудачно. Упал на дно котлована, схватился и ногу вывихнул. Ну, беда! Выполз наверх, рыча, выломал себе дубину суковатую и с ней поковылял, как Мересьев. Ветку догнать уж и не мечтал.

Доплёлся до деревни, пришёл на пристань. Ветки нигде нет. А, думаю, хрен с тобой, старая дура. Купил билет, тут «Ракета» подходит. Погрузился я, сижу, гляжу.

И вижу, что у чёрта из табакерки появляется на пристани моя Ветка и начинает уламывать контролёршу, чтоб её без билета на борт взяли. Денег-то на билет у неё нету! Я, как благородный человек, с парохода долой — и в кассу. И пока я на своих полутора ногах ковырялся, «Ракета» наша стартовала! Ну, думаю, что за напасти!..

А мы с Веткой уже устали, как сволочи, даже ругаться сил нет. Следующая «Ракета» только через пять часов. Помирился я с Веткой, и ушли мы за деревню. Нашли песчаную косу, купались, загорали. Ветка тихая-тихая была, виноватая, добрая.

В конце концов дождались мы следующей «Ракеты», сели. Ветка всю дорогу спала у меня на плече. Приплыли, сошли на берег родной. Лодыжка моя распухла, болит, еле ступаю. С грехом пополам довела меня Ветка до дома, всю дорогу поддерживала.

У подъезда стали прощаться. И только я хотел поцеловать её напоследок, она ка-ак пнет меня в больную ногу! Я на спину брык, заорал и ногами засучил. А она убежала. Больше мы с ней не виделись.

Служкин замолчал. Маша задумалась. Они вдвоём уже подошли к наплавному мосту. Маша покачала головой и призналась: — Вы так рассказывали, Виктор Сергеевич, — я будто кино смотрела. Никогда бы не подумала, что так бывает… — А так и не бывает, — улыбнулся Служкин.

Маша остолбенела. Служкин, улыбаясь, погладил её по голове. Глава 18 Градусов Прозвенел звонок. Служкин, как статуя, врезался в плотную кучу девятого «вэ», толпившегося у двери кабинета. Распихав орущую зондеркоманду, он молча отпер замок и взялся за ручку.

Ручка была мокрая. Вокруг восторженно заржали. Мы не знаем кто! В кабинете Служкин положил журнал на свой стол и долго, тщательно вытирал ладонь тряпкой, испачканной в мелу, — чтобы видели все. Потом посмотрел на часы.

От урока прошла минута сорок секунд. Значит, остаётся ещё сорок три минуты двадцать секунд. Заложив руки за спину, как американский полицейский, Служкин стоял у доски и ждал тишины. В общем-то, это ожидание было не более чем жестом доброй воли, ритуалом. Для зондеркоманды этот ритуал был китайской церемонией.

Зондеркоманда гомонила. Служкин выждал положенную минуту. Рты закрыть! Урок начинается! Он двинулся вдоль парт, глядя в потолок.

Не расцепляя рук за спиной, на пределе своих акустических возможностей, он начал: — Открыли! Кто-то действительно открыл тетрадь, но шум лишь увеличился: Служкин говорил громко, и девятиклассникам приходилось перекрикивать его, чтобы слышать друг друга. Служкин, надсаживаясь, гнал голый конспект, потому что рассказывать или объяснять что-либо было невозможно. Интонации Служкина были такие, что после каждой фразы хотелось крикнуть «ура! Пять минут… Десять… Пятнадцать… Диктовка конспекта — это ещё цветочки.

А вот что начнётся при проверке домашнего задания!.. Двадцать минут. Служкин прощально посмотрел в окно. Вопрос: какие основные отрасли производства в нефтехимическом комплексе? Гам как на вокзале.

И тогда Служкин нырнул в омут с головой. Одни двойки!!! И никто слушать не желает!!! Пока Служкин неистовствовал, на первой парте рыжий и носатый Градусов азартно рассказывал соседу: — …а у него тоже на «липе», но синие. Я его спрашиваю: ты, дурак, где брал?

Он такой: на балке. Я ему: ну ты ваще!.. После общей морали Служкина полагалось найти и растерзать жертву. Служкин бухнул классным журналом по парте перед Градусовым. Ты лучше меня географию знаешь, да?!!

Давай отвечай, какие основные отрасли нефтехимического комплекса?!! Градусов неохотно совершил странное телодвижение, перекосившись в полустоячем-полулежачем положении. Чего ты слушал, чего ты знаешь по географии, чтобы мне тут шипеть? Только что я про Тюменскую область говорил — назови мне хоть главный город там!.. Из-за своей фамилии Градусов уже устраивал шоу, и Служкин должен был помнить, как зовут этого рыжего, но в пылу схватки не вспомнил.

Однако не стоило обращаться за помощью к Градусову. Это был тактический просчёт. И теперь Служкин уже не мог одолеть Градусова, хоть оторви ему рыжую башку. Градусов приосанился. И это был второй тактический просчёт, потому что в конфликт ввязывалась вся зондеркоманда.

Отступать ему было поздно — гонор сшибся с гонором. Служкин двумя пальцами поднял открытый ранец за нижний уголок и высыпал на пол всё его содержимое. Служкин носком ботинка откинул пару учебников. Он демонстративно бросил градусовский ранец на свой стол. Служкин обошёл его и взял за ухо.

Служкин наклонился к его оттянутому уху и шепнул: — Только дёрнись, гад, рожей в стенку суну. Он провёл согнутого Градусова к двери и вышиб в коридор. Глава 19 Будкин Было воскресенье — день, когда водопроводчики отключают воду. По этой причине Надя раздражённо громыхала на кухне тарелками, отмывая их из-под чайника. В комнате на письменном столе громоздились сцепленные проводами магнитофоны.

Будкин, напялив наушники, что-то переписывал с одной кассеты на другую. В такт неслышной музыке он кивал головой, открывал рот и подпевал одной мимикой. На полу играла Тата: укладывала Пуджика в коляску. Служкин лежал на кровати и проверял самостоятельную у девятого «а». Он прочитал работу Скачкова и красной ручкой написал в тетради: «Ты говоришь, что у тебя по географии трояк, а мне на это просто наплевать».

Цитата Скачкову была отлично известна. Служкин подтвердил её оценкой — 3. Будкин щёлкнул выключателем, снял наушники, встал, потянулся и, перешагнув через Пуджика, пошёл на кухню. Я на тебя не готовлю! А нету!

Пуджик проводил её глазами. Мне завтра в гости. Будкин открыл в шкафу дверку и начал рыться в вещах. Вдруг он вытянул длинный лифчик. Лифчик вылетел у Будкина из руки — напротив него, захлопнув шкаф, очутилась разъярённая Надя.

Я за него замуж не выходила! Надя истерично крутанулась, сбрасывая его ладони. Проваливай вообще отсюда!.. Пускай к себе уходит! У самого есть квартира!

Сидит тут каждый день — ни переодеться, ни отдохнуть! Жрёт за здорово живёшь, а теперь ещё и в бельё полез! Ни стыда ни совести! Надоело это всё мне уже!.. Тата молча сидела на полу и переводила с мамы на папу испуганные глаза.

Пуджик вылез из-под кукольного одеяла и запрыгнул Служкину на кровать. Будкин неуверенно хехекнул и достал кассету. Служкин молчал. Хехекая, Будкин оделся и ушёл, шаркая подошвами. Пуджик повертелся рядом с ним, точно утаптывал площадку в сугробе, и свалился, пихая Служкина в бок и бурча что-то в усы.

Тата взялась за кукол. Надя выскочила из ванной в том же озверелом состоянии. Видимо, отсутствие воды помешало ей погасить злобу. Он меня раздевать начнёт — ты не пикнешь!.. Пусто за душой!

Ты шуточками только пустоту свою прикрываешь! Ничего тебе, кроме покоя своего, не нужно! Ты эгоист — страшно подумать какой! Пустое место! Она умчалась на кухню.

Служкин взял новую тетрадь — с обгрызенным углом. Однажды он уже написал в ней: «Зачем обглодал тетрадь? Заведи новую. География несъедобна». Теперь под записью имелся ответ: «Это не я обглодал, а моя собака».

Служкин проверил самостоятельную, поставил оценку и продолжил диалог: «Выброси тетрадь на помойку. Можешь вместе с собакой. В третий раз этот огрызок не приму». Он сунул тетрадь под кота, как под пресс-папье, и выбрался из кровати. Надя стояла у окна и глядела на грязный двор, сжимая в кулачке ложку.

Служкин убавил газ под лапшой и сел за стол. Я тебе мешать не буду. Не вышло со мной — выйдет в другой раз. Ты ещё молодая… — Не моложе тебя… — сдавленно ответила Надя. Ты на меня не равняйся.

У тебя ведь нету столько терпения, сколько у меня. Я всегда побеждаю, когда играю в гляделки. Куда я теперь от Таты денусь? Ты тряпка. У меня никого, кроме Будкина, нет.

Он хороший человек. Только, как и я, тоже засыхать начал, но, в отличие от меня, с корней. В прихожей затрещал звонок. Служкин раздавил сигарету в пепельнице и пошел открывать. Через некоторое время он впихнул в кухню сияющего Будкина.

Жестом факира Будкин извлёк из-за пазухи пузатую бомбу дорогого вина. Если хочешь, он тебе свои трусы покажет, и будете квиты… Это ведь твоё любимое вино? Тетрадка оказалась Маши Большаковой. После безупречно написанной самостоятельной Служкин прочёл аккуратный постскриптум: «Виктор Сергеевич, пожалуйста, напишите и мне письмо, а то Вы в прошлый раз всем написали, а мне нет». Служкин нащупал под Пуджиком красную ручку и начертал: «Пишу, пишу, дорогая Машенька.

Читать твою самостоятельную было так же приятно, как и видеть тебя. Целую, Географ». Глава 20 Мёртвые не потеют Служкин проторчал на остановке двадцать минут, дрожа всеми сочленениями, и, не выдержав, пошёл к Кире домой. Она была ещё в халате. Подожди меня тут.

Кира помолчала, разглядывая его. Но я тебя не приглашала. Смотри не пожалей. В комнате послышался хруст дивана, щёлканье ременной пряжки, и на порог вышел атлетически сложенный молодой человек с квадратными плечами. В лифте, взяв Служкина под руку, Кира насмешливо сказала: — Ты, наверное, хочешь спросить, кто это был?

Или сантехник. Они спустились с крыльца и зашагали по мокрому асфальту. Недавно выпавший снег не удержался, растаял, а грязь замёрзла. Газоны, по которым разворачивались легковушки в тесном дворе, превратились в барельефы, в чёрную фигурную лепнину. Студёная поздняя осень старчески слепла.

Туманная морось покачивалась между высокими многоэтажками. С их крыш медузой обвисало рыхлое и дряблое небо. Билеты на руках, Будкин вечером нас встретит. Поздно оглобли поворачивать. И вообще, я же предупреждал, что не люблю американские боевики… — А я вот люблю, и будь добр это стерпеть.

Только в них и можно настоящего мужика увидеть. Они успели приехать вовремя и даже не очень пострадали в автобусе. На щите перед кинотеатром был изображён летящий в звёздном небе мотоцикл с голой девкой верхом. Гардероб в фойе не работал, вешалки торчали за барьером, как скелеты оленей. В зеркальном, музыкальном и разноцветно иллюминированном баре красивая продавщица торговала баночным пивом и сигаретами.

По фойе слонялась толпа крепышей в расстёгнутых пуховиках. Крепыши были с девушками; они, угрожающе глядя исподлобья, пили пиво, мяли банки и с грохотом бросали их в урны. Но Служкин на всём скаку остановиться не мог. Они прошли в зал, сели, фильм начался, а Служкин всё ещё дребезжал: — Многомиллионный город терроризирует маньяк-убийца, — подражая интонациям рекламного ролика, шептал он. Погони, схватки, каскад головокружительных трюков, настоящие мужчины и прекрасные женщины — всё это в новом американском супербоевике «Мёртвые не потеют».

Злобный Маньяк крошил всех подряд, носясь на мотоцикле во главе Банды. Банда гнездилась на верхнем Этаже заброшенного небоскреба. Лестницы в нём были взорваны. К себе на Этаж Банда попадала, прыгая с разгона на мотоциклах с крыши соседнего, тоже заброшенного небоскрёба. Банда поймала Девку и изнасиловала её.

Причём сам Маньяк делал это, привязав Девку к мотоциклу и носясь по крыше. Потом Банда выбросила Девку вниз со своего миллионного Этажа. Девка, естественно, шлёпнулась в машину с мусором и выжила. Девка пошла скандалить в полицию. А начальником полиции был брат-близнец Маньяка.

Он девку арестовал и хотел вернуть огорчившейся Банде, чтобы та всё-таки прикончила Девку как следует. Девку охранял Лучший Друг Полицейского. Когда Банда пришла за Девкой, он в страшной Битве погиб, защищая жертву, но успел направить Девку к своему лучшему другу — Полицейскому. Девка застала Полицейского дома одного, он в слезах листал альбом с фотографиями Лучшего Друга. Полицейский был необыкновенно молчаливым и нелюдимым типом.

Начальство он презирал, никогда с ним не разговаривал и всегда поступал наоборот приказам. Девку он ненавидел, а Маньяка вообще не считал за млекопитающее. Во всех случаях жизни он произносил только одно слово — «фак! Дело пошло по служкинскому прогнозу. Братец-Начальник упёк Полицейского за решётку, а Девку отдал Банде.

Маньяк повёз Девку Убивать. Может, и выжил бы. Но Маньяк был глупее Служкина и жить совсем не хотел. Он привёз Девку на свой пресловутый Этаж, опять раздел её и привязал к «Харли Дэвидсону», собираясь с Бандой повторить всю Программу.

А здесь просто у Хабенского Константин Хабенский, исполнитель главной роли — ред. Ну козе понятно, что глухонемой им не пользуется. Этот штрих позволил сократить историю. Это не только хорошо, но и кинематографично. Как признал Иванов, фильм «Географ глобус пропил» ему понравился. Алексей Иванов: — Мне Валерий Тодоровский продюсер картины — ред. Когда я сказал Валерию, что мне очень понравился фильм, он буквально вытаращил глаза, дескать, быть того не может. Я ни в коем случае не искал несоответствий с романом. Но главное соблюдено — перенесён дух произведения. Экранизация — не механическое действие, а сложный процесс конвертации одной художественной системы в другую: есть и потери, и приобретения. Требовать буквализма нелепо, искать блох бессмысленно. Если фильм удался, соответствует духу произведения, нравится зрителям,— это хорошо. Я себя отношу к категории зрителей. Алексей Иванов: — Хабенский сыграл замечательно, его уже наградили за лучшую мужскую роль. Это признание. И он полностью попал в тот образ, который я придумывал, когда писал роман. Были определённые сложности, когда мы рассуждали, кто должен играть главного героя. Предлагался актёр, который сыграл бы интеллектуала, который рассказывал бы о его принципах. Но зрители бы сдохли от скуки. Был путь «комикования». Но Хабенский прошёл между Сциллой и Харибдой. Получился замечательный герой, который своим обаянием добивается того, чего можно было добиваться нелепыми сюжетными придумками. Да, я прототип Служкина, но не полностью. Если бы я был полным прототипом, то тогда либо бутылки бы уже собирал, либо на «зоне» бы сидел. Эпоха, когда он живёт — это то время, в котором я жил.

Если ты доверяешь авторам, то отстранись. Об актерской игре Константина Хабенского Хабенский сыграл замечательно. Он уже получил на "Кинотавре" приз за лучшую мужскую роль — это уже признание сообщества профессионалов. Он полностью попал в тот образ, который я придумывал, когда писал роман. Были определенные сложности, когда мы обсуждали, кто должен играть главную роль. Предлагался актер, который бы сыграл интеллектуально, то есть он бы начал рассказывать о философии моего героя, но я боюсь, что тогда бы зрители сдохли от скуки при такой подаче. Был риск пойти по пути фиглярства, комикования, но Хабенский прошел между Сциллой и Харибдой и получился такой замечательный герой. Есть ли прототип у главного героя фильма Служкина? У меня уже есть такая дежурная шутка, что если бы этот роман был автобиографичным, то я сейчас либо бутылки собирал на помойке, либо на зоне сидел. Не совсем уж я переложил один в один себя самого. Время, эпоха, в которых живет Виктор Служкин, да, это те обстоятельства, в которых я жил. И даже фильм снимали в том районе, который я описывал, и в школе, где я учился. Творческие планы Ими я пока бы не хотел делиться, потому что это не только творческие планы, но это еще и вполне конкретные проекты, под которые есть большое финансирование.

В предисловии, правда, автор романа не пожалел своего героя и записал его в «глухонемое козлище», то есть хуже даже, чем другие безбилетники поезда, подъезжавшего к станции Пермь 2, в отличие от «агнцев», совсем нормальных современников, которые, конечно же были с билетами... С «билетами», надо понимать, пропускающих в законопослушную рыночную жизнь. А таким, как Служкин, человеку от природы и естества, несмотря на его городское происхождение, место нашлось - только на правах бомжа, которое он сам себе определил, имея излишнюю совесть, как мне показалось... В самом конце романа начнём с него после изгнания его из школы за любовь к девятикласснице, оказавшейся дочерью Розы Угрозы Борисовны, завуча школы, которая строга и красива, как и её дочь, и старается быть требовательной и справедливой. Она пока и держит всю школу: только её и боятся, только её и слушаются ещё - учителя и ученики... Служкин, заслышав Последний Звонок в школе из своей квартиры, вдруг «... Он бросил вниз сигарету и, как был - непричёсанный и небритый, в заляпанной краской рубахе и заштопанных домашних джинсах, - сунул босые ноги в кроссовки и выскочил в подъезд». То же, собственно, «козлище», что и вначале. Всё ясно, скажут многие читатели, просмотрев начало и, нечаянно заглянув в конец... Как часто в наши мало читательские времена делают многие читатели. Но писатель ни при чём. Он в последний раз направляет своего героя, конечно же, по направлению к школе. Он увидел там своих учеников и учителей - нарядных, весёлых, торжественных. Потом встретил любимую им девушку, которая его почти не узнала, и которая два часа назад объяснялась ему в любви. И, наверное, поняла: да кого любить-то!? Ведь она только что перешла в десятый класс, сдав экзамены, и на глазах уже становится не столь естественной, как девятиклассница. Все восьмиклассницы и девятиклассницы, на мой взгляд, обладают большим естеством, чем десятиклассницы. И уже, наверно, из своего нового практицизма новоявленной десятиклассницы не станет любить Служкина, как и он утратит, наверное, к ней интерес, ставшей уже, как все продвинутые современники. И она никогда уже не поймёт, что Служкин, учитель географии, её любимый человек, пришел в затрапезном виде, может за тем, чтобы девочке опротиветь, скорей всего, чтобы она легче его забыла. Но придёт ли это ей в голову с годами? Предположить трудно. И всё же, надо сказать, что никакой «глобус» то есть свой предмет что ли, свои знания по нему и не только... Но не больше. Автор не боится своего героя направлять в такие запредельно оскорбительные ситуации, потому что беспредельно верит в него, и в его истинное человеческое назначение. Сейчас всё и все оскорблены. А Служкин напоминает князя Мышкина из «Идиота» Достоевского. Ведь порода «идиотов», то есть честных и естественных людей, неистребима даже в наши неумолимо рыночные дни. Служкин - князь Мышкин сегодняшних дней, но у него нет наследства. Однако наследством Служкина можно считать его Родину, её Историю и её Природу. Но пока на всём этом грязь и оскорбления на каждом шагу, от которых Служкин приучился отшучиваться своими немудрёными плоскими рифмованными остротами вроде «... Точность вежливость свиней». Будкин проверенный сто раз друг детства. Надя, жена Служкина, не любит мужа до отвращения Кого любить? И говорит об этом постоянно. И Служкин решает подложить свою жену другу Будкину, а то ведь кому достанется? На то он и Служкин: он старается услужить всем - Сашеньке, Ветке и другим женщинам, особенно, ученикам. Но в его услужении нет лицемерия. Просто ему не под силу быть ко всем по своим понятиям принципиальным. Со Временем и со всеми людьми этого Времени - он справиться не сможет, поэтому: живите, как живётся, а я, Служкин, даже вам подыграю в этом... Есть у Достоевского в «Дневнике писателя» такая запись: «... Ибо там имеется в виду заграница, - Г. Кто хочет быть выше всех в Царствие Божием - стань всем слугой. Вот как я понимаю русское предназначение в идеале». Теперь о начале работы в школе. Здесь нового учителя географии ждёт «зондеркоманда»: «В коридоре рядом с кабинетом зазвучал топот и гомон, кто-то подёргал дверь, раздались шлепки брошенных на пол портфелей - Изнутри закрыто, - прозвучало за дверью. Какой он?

Алексей Иванов, "Ненастье". Автор "Географ пропил глобус" издал роман об "афганцах"

Впервые Алексей Иванов приехал в регион весной 2019 года для участия в «Библионочи». Географ глобус пропил. цена от 440.00 ₽. Читайте рецензии и отзывы реальных покупателей. Доставка по всему миру. Алексей Иванов, автор романов «Географ глобус пропил» и «Тобол», назвал Набережные Челны одним из идеальных городов России. Но эту простую частную историю Алексей Иванов написал так отчаянно, так нежно и так пронзительно, что "Географ глобус пропил", как это бывает с замечательными книгами, стал. В случае с «Географом», пропившим глобус и сравнением книги с фильмом, у автора блога столкнулись два принципа: восприятие, как у утки на третьи сутки и лучше поздно, чем никогда.

Иванов А.: Географ глобус пропил

За последние два года по его книгам сняли сериал «Пищеблок» и фильм «Сердце пармы», а до этого были «Географ глобус пропил», «Тобол», «Общага» и другие. Наши коллеги из 74. RU встретились с Алексеем Ивановым и поговорили с ним о том, как живется в современной России, о нежелании уезжать из нее, о критике государства и возможных последствиях.

Он борется, а потом и дружит с учениками, конфликтует с завучем, ведет девятиклассников в поход — сплавляться по реке. Еще он пьет с друзьями вино, пытается ужиться с женой и водит в детский сад маленькую дочку. Он просто живет...

Они совершенны с точки зрения концепции, по которой строились, уточнил он. Иванов рассказал об этом на встрече с читателями в самом Магнитогорске. Писатель отвечал на вопрос о том, нет ли у него в планах написать про город книгу.

И даже не своим металлургическим комбинатом, ведь его история описана очень подробно. Интересен сам город, потому что, на мой взгляд, Магнитогорск является одним из двух идеальных городов России. Идеальный не в смысле прекрасный и безупречный, а в том смысле, что он построен по идеалу, был задуман как совершенство.

Люди довольные разъехались. Отдельно Иванов рассказал о постановках и экранизациях других книг. Автор не участвует в создании сценария: «Я в принципе считаю, не стоит вникать.

Если доверяешь автору — а я доверяю, не надо мешаться под ногами». Права на экранизацию нескольких романов уже куплены, но главный вопрос, по словам Иванова, в финансировании. Также к печати готовится книга писателя о «лихих 90-х» в Екатеринбурге, которую Иванов называет «сборником новелл» — их будет ровно 100. Книга будет дописана к концу года, в печать выйдет в феврале. Журналисты интересовались тем, как Иванов реагирует на отзывы на свои произведения, считает ли он сам свою книгу уникальной? Алексей Иванов: — Вы думаете, я скажу, что книгу читать не стоит?

Некорректно мне судить об уникальности. Я, с одной стороны, должен скромничать, но это нелепо. С другой стороны, и нахваливать себя тоже нелепо. Эта книга написана в 1995 году, и восемь лет пролежала в столе, и за это время не сдохла. В 2003 году она напечатана, вышло больше 100 тыс. Да, педагоги не могут эту книгу одобрять по принципу.

За антипедагогичность меня ругали на страницах «Литературной России», а «Учительская газета» написала хорошую рецензию на роман. Это не о педагогике. Я не Макаренко. Идея написать эту книгу пришла в голову очень давно. Я сам был учителем. Когда начал работать в школе, я удивился, что о реальной работе учителя нет произведений.

То, что есть, — это тупость или ложь. Мне захотелось правду написать. Кроме того, Иванов рассказал, зачем написал одну из книг — «Псоглавцы» — под псевдонимом. Алексей Иванов: — Эта игра не принесла плодов.

Книжный марафон: "Географ глобус пропил" Алексей Иванов

Читала у Иванова только "Географа". Сделала "закладки" на другие книги. Писатель Алексей Иванов презентовал свою новую книгу «Речфлот» в Ельцин Центре в Екатеринбурге. Автор романа «Географ глобус пропил» про новую книгу, мистику и неудачные экранизации. «Географ глобус пропил» Алексея Иванова – для меня книга, прочно занявшая место в ТОП-10. Автор романов «Пищеблок» и «Географ глобус пропил» высказался о происходящем в стране.

Книга "Географ глобус пропил" - Алексей Иванов

Однажды он уже написал в ней: «Зачем обглодал тетрадь? Заведи новую. География несъедобна». Теперь под записью имелся ответ: «Это не я обглодал, а моя собака». Служкин проверил самостоятельную, поставил оценку и продолжил диалог: «Выброси тетрадь на помойку. Можешь вместе с собакой. В третий раз этот огрызок не приму».

Он сунул тетрадь под кота, как под пресс-папье, и выбрался из кровати. Надя стояла у окна и глядела на грязный двор, сжимая в кулачке ложку. Служкин убавил газ под лапшой и сел за стол. Я тебе мешать не буду. Не вышло со мной — выйдет в другой раз. Ты ещё молодая… — Не моложе тебя… — сдавленно ответила Надя.

Ты на меня не равняйся. У тебя ведь нету столько терпения, сколько у меня. Я всегда побеждаю, когда играю в гляделки. Куда я теперь от Таты денусь? Ты тряпка. У меня никого, кроме Будкина, нет.

Он хороший человек. Только, как и я, тоже засыхать начал, но, в отличие от меня, с корней. В прихожей затрещал звонок. Служкин раздавил сигарету в пепельнице и пошел открывать. Через некоторое время он впихнул в кухню сияющего Будкина. Жестом факира Будкин извлёк из-за пазухи пузатую бомбу дорогого вина.

Если хочешь, он тебе свои трусы покажет, и будете квиты… Это ведь твоё любимое вино? Тетрадка оказалась Маши Большаковой. После безупречно написанной самостоятельной Служкин прочёл аккуратный постскриптум: «Виктор Сергеевич, пожалуйста, напишите и мне письмо, а то Вы в прошлый раз всем написали, а мне нет». Служкин нащупал под Пуджиком красную ручку и начертал: «Пишу, пишу, дорогая Машенька. Читать твою самостоятельную было так же приятно, как и видеть тебя. Целую, Географ».

Глава 20 Мёртвые не потеют Служкин проторчал на остановке двадцать минут, дрожа всеми сочленениями, и, не выдержав, пошёл к Кире домой. Она была ещё в халате. Подожди меня тут. Кира помолчала, разглядывая его. Но я тебя не приглашала. Смотри не пожалей.

В комнате послышался хруст дивана, щёлканье ременной пряжки, и на порог вышел атлетически сложенный молодой человек с квадратными плечами. В лифте, взяв Служкина под руку, Кира насмешливо сказала: — Ты, наверное, хочешь спросить, кто это был? Или сантехник. Они спустились с крыльца и зашагали по мокрому асфальту. Недавно выпавший снег не удержался, растаял, а грязь замёрзла. Газоны, по которым разворачивались легковушки в тесном дворе, превратились в барельефы, в чёрную фигурную лепнину.

Студёная поздняя осень старчески слепла. Туманная морось покачивалась между высокими многоэтажками. С их крыш медузой обвисало рыхлое и дряблое небо. Билеты на руках, Будкин вечером нас встретит. Поздно оглобли поворачивать. И вообще, я же предупреждал, что не люблю американские боевики… — А я вот люблю, и будь добр это стерпеть.

Только в них и можно настоящего мужика увидеть. Они успели приехать вовремя и даже не очень пострадали в автобусе. На щите перед кинотеатром был изображён летящий в звёздном небе мотоцикл с голой девкой верхом. Гардероб в фойе не работал, вешалки торчали за барьером, как скелеты оленей. В зеркальном, музыкальном и разноцветно иллюминированном баре красивая продавщица торговала баночным пивом и сигаретами. По фойе слонялась толпа крепышей в расстёгнутых пуховиках.

Крепыши были с девушками; они, угрожающе глядя исподлобья, пили пиво, мяли банки и с грохотом бросали их в урны. Но Служкин на всём скаку остановиться не мог. Они прошли в зал, сели, фильм начался, а Служкин всё ещё дребезжал: — Многомиллионный город терроризирует маньяк-убийца, — подражая интонациям рекламного ролика, шептал он. Погони, схватки, каскад головокружительных трюков, настоящие мужчины и прекрасные женщины — всё это в новом американском супербоевике «Мёртвые не потеют». Злобный Маньяк крошил всех подряд, носясь на мотоцикле во главе Банды. Банда гнездилась на верхнем Этаже заброшенного небоскреба.

Лестницы в нём были взорваны. К себе на Этаж Банда попадала, прыгая с разгона на мотоциклах с крыши соседнего, тоже заброшенного небоскрёба. Банда поймала Девку и изнасиловала её. Причём сам Маньяк делал это, привязав Девку к мотоциклу и носясь по крыше. Потом Банда выбросила Девку вниз со своего миллионного Этажа. Девка, естественно, шлёпнулась в машину с мусором и выжила.

Девка пошла скандалить в полицию. А начальником полиции был брат-близнец Маньяка. Он девку арестовал и хотел вернуть огорчившейся Банде, чтобы та всё-таки прикончила Девку как следует. Девку охранял Лучший Друг Полицейского. Когда Банда пришла за Девкой, он в страшной Битве погиб, защищая жертву, но успел направить Девку к своему лучшему другу — Полицейскому. Девка застала Полицейского дома одного, он в слезах листал альбом с фотографиями Лучшего Друга.

Полицейский был необыкновенно молчаливым и нелюдимым типом. Начальство он презирал, никогда с ним не разговаривал и всегда поступал наоборот приказам. Девку он ненавидел, а Маньяка вообще не считал за млекопитающее. Во всех случаях жизни он произносил только одно слово — «фак! Дело пошло по служкинскому прогнозу. Братец-Начальник упёк Полицейского за решётку, а Девку отдал Банде.

Маньяк повёз Девку Убивать. Может, и выжил бы. Но Маньяк был глупее Служкина и жить совсем не хотел. Он привёз Девку на свой пресловутый Этаж, опять раздел её и привязал к «Харли Дэвидсону», собираясь с Бандой повторить всю Программу. Тем временем Полицейский поднял в тюрьме Бунт, всё там погнул и сломал и убежал, повиснув на шасси вертолёта. Потом нью-йоркский воздушный флот начал биться с ним среди громад Манхэттена.

Из горящего вертолёта Полицейский спрыгнул на Этаж Маньяка. Свой геликоптер, потерявший актуальность, он направил на соседний дом, с которого Банда и прыгала в своё логово. Дом разнесло к едрене фене. Пока Полицейский разделывался с Бандой, Маньяк быстро поумнел и решил удрать. Девка погналась за ним, напялив шлем, но ничем не прикрыв срама. Маньяк, Девка и Полицейский дружной стайкой долго носились по карнизам и балконам на мотоциклах.

Наконец Маньяк изловчился прыгнуть, как обычно, на соседний дом — а дома-то уже и не было. И он гробанулся о мостовую так, что оторвалась непутёвая Голова. Голова, кстати, прилетела точно в машину Сенатора, который совсем запутался в близнецах и тёмных делишках и хотел взорвать Нью-Йорк атомной бомбой. А Полицейский пулей — конечно, последней — разнёс колесо у мотоцикла Девки, которая хотела повторить полёт Маньяка. Девка осталась жива и долго целовалась с Полицейским на фоне финальных титров. Свет в зале зажёгся, и публика, уважительно покрякивая, вразвалку двинулась к выходу.

Служкин только стонал и держался за голову, волоча ноги. Они вывернули из-за угла кинотеатра на площадку. Уже совсем стемнело — по-осеннему густо, мглисто, неровно. Синий неоновый свет передней стеклянной стены кинотеатра выпукло и однотонно выделял ряд блестящих автомобилей, похожих на клавиши рояля. Кира неохотно взяла Служкина под руку. И тут из темноты возле машины появилось пятеро каких-то типов.

Трое остановились в стороне, один подошёл к капоту, а ещё один сунулся в открытое окошко, где светилась багровая искра сигареты Будкина. О чём была беседа, никто не слышал, но тип у дверки полез в окно рукой, чтобы открыть машину. Второй тип по-хозяйски уселся на капот. Через мгновение тот парень, что лез в машину, вдруг растопырил руки, словно восклицая: «Да ба-а!.. Дверка открылась, Будкин вылез и деловито съездил снизу в челюсть седоку на капоте — тот, мелькнув подошвами, кувыркнулся на другую сторону. От троицы отделился ещё один боец, который добежал до Будкина, а потом резко развернулся и поковылял прочь.

Он скрючился, выпятив зад и обеими руками скомкав в горсть штаны в паху — так отжимают плавки купальщики, не желающие раздеваться. Через миг вся компания исчезла в кустах. Кира присвистнула и сощурилась, разглядывая Будкина. Они втроём замолчали. Будкин грустно поглядел на Киру, тяжко хехекнул и отошёл в сторону покурить. Глава 21 Торжество Который год подряд первый тонкий, но уже прочный зимний снег лёг на землю в канун служкинского дня рождения, и Служкин, проснувшись, вместе с диваном поплыл в иглистое белое свечение, такое яркое и неожиданное после тёмных и тяжёлых красок поздней осени.

Прямо с утра началась подготовка к празднеству. Надя сердито застучала на кухне ножом. Служкин на четвереньках ползал под кроватью с пылесосом. Пуджик, раздувшись огромным шаром, сидел в прихожей на полке для шапок и шипел на пылесосный шланг. Тата за письменным столом старательно черкала в альбоме цветными карандашами. Потом Служкин носился из кухни в комнату с тарелками.

Пуджик, напевая, в своём углу пожирал обильные селёдочные обрезки от салата, а Тата пыталась повязать ему на хвост свой бантик. А так?.. Лишь бы нажраться. Ладно Будкин, он всё равно припрётся. А зачем с ним Рунёва? Невежливо тащить с собой подругу, пока она не стала женой.

И Колесниковых тоже зачем позвал? Они разве звали тебя на свои дни рождения? Ветке главное напиться, а муж её вообще дурак, куда он нужен? Тем более они с сыном придут… — Ну не ругайся хоть сегодня, — примирительно попросил Служкин. К трём часам они поссорились ещё раз, но праздничный стол был готов. Надя и Тата поздравили именинника: Надя осторожно поцеловала и вручила набор из одеколона, дезодоранта и крема для бритья, а Тата подарила папе аппликацию — домик с трубой в окружении ёлочек.

Служкин поднял Тату на руки и поцеловал в обе щеки. В половине четвёртого звонок затрещал и явился Будкин. Теперь на год скорее сдохнешь… Это тебе, — и он вручил Служкину цветастый двухтомник. Затем в дверь стеснительно звякнула Саша Рунёва. Она подарила Служкину рубашку в целлофановой упаковке и извинилась: — Мне показалось, что тебе подойдёт… Она робко поцеловала его и вытерла помаду платочком. Последними прибыли Колесниковы.

Ветка, визжа, повисла на Служкине, а потом перецеловала всех: и Сашеньку, с которой была едва знакома, и Надю, про которую знала, что та её недолюбливает, и Будкина, который для такого дела охотно выбежал из сортира. Колесников потряс всем руки и протянул Наде толстую бутылку — свой подарок. Надя несколько театрально улыбалась гостям. Шуруп вышел из-за родительских ног и солидно пробасил: — Дядя Витя, я тебя тоже проздравляю. Вовка, это Саша Рунёва. Сашенька, это Вовка, муж Ветки.

Сашенька и Колесников странно переглянулись. Празднество началось. Пока звучали традиционные тосты — за именинника, за родителей, за жену и дочку, за гостей, — Служкин ещё сдерживался в речах и поступках, но затем развернулся во всю прыть. Он исхитрялся быть сразу во всех местах, подливал в каждую рюмку, разговаривал со всеми одновременно и в то же время вроде бы сидел на своём месте, не отлучаясь ни на миг, принимал положенные чествования, однако на нём уже похрустывала подаренная рубашка, рядом с локтем скромно притулилась уже на треть початая бутылка Колесниковых, которую Надя спрятала в холодильник, а в двухтомнике, лежащем на телевизоре, очутилась закладка из конфетного фантика на середине второго тома. Первым захмелел Колесников. Он рассказывал Сашеньке людоедские истории о своей службе в милиции.

Покраснев и расстегнув воротник, он раздвинул посуду в разные стороны и на свободном пространстве стола ладонями изображал различные положения. Они приезжают, все на джипах, все шкафы, в коже, со стволами под мышками. Сходятся на разборку. А мы внезапно по мегафону: «Не двигаться! Бросить оружие! Ну, тут мы… Сашенька слушала невнимательно, крутила в пальцах рюмку, куда со словами «Где Петрушка, там пирушка!

Сашенька механически пила и глядела на Будкина, который учил Тату есть колбасу с помощью ножа и вилки. Тата, пыхтя и высоко задирая локотки, неумело мочалила колбасный кружок, а Будкин брал отрезанные кусочки пальцами и клал себе в рот, всякий раз ехидно подмигивая Наде. Надя, смеясь, возмущалась этим хамством и путано поясняла Ветке рецепт нового торта. Ветка карандашом для глаз поспешно записывала рецепт на салфетке и рвала грифелем бумагу. Пользуясь свободой, Шуруп покинул компанию и возле кровати безуспешно усаживал Таточкину куклу на спину Пуджика, что лежал в позе сфинкса и невозмутимо дремал. Я пистолет достал и на колени положил — от таких всего ждать можно… — Кто за ляжки, а мы за фляжки, — сказал Служкин, выпивая.

Через некоторое время он выбежал из-за стола, включил магнитофон и начал отплясывать, как павиан в брачный период. Но его пример никого не воспламенил. Тогда Служкин задёрнул шторы, погасил люстру и переменил кассету. Медляки сыграли свою роль, и теперь никто не остался сидеть. Я сейчас такая пьяная, мне крутой порнухи хочется… Давай его накачаем, чтобы он у вас заночевал, а потом ты пойдёшь меня домой проводить, там и оторвёмся… — Женщина — лучший подарок, — ответил Служкин. В дальнем углу, в темноте, Колесников умело и жадно мял Сашеньку, не переставая бубнить: — На операцию втроём поехали: я и ещё двое, омоновцы… Когда Служкин повёл Надю, Надя сказала, что ему хватит пить.

Колесников пошёл в туалет, и Саша наконец перепала Служкину. Ты не думай ничего такого… Ну, цветы дарит, гулять зовёт, с работы встречает, и всё. С ним легко, ни о чём думать не надо, — он дурак. Знаешь, кто это? Это Колесников. Значит, тут все мужики — твои поклонники?

Она уже напросилась ко мне сегодня на ночь. Вот там и замечу её присутствие. Просто ей пожаловаться охота больше, чем потрахаться. Давай задушевничай с ней — тебе же нравится. Это тебе награда за облом с той немочкой. Я тоже уже большой, в трусах.

А что она меня в гости позвала — так ты знаешь, я не пойду, чужой земли мы не хотим ни пяди! И чего ты киснешь — у тебя ведь Надя есть. В дверь неожиданно позвонили, и открыл Колесников. Кого надо? По какому делу? Колесников подумал и крикнул: — Виктор, тут к тебе какие-то малолетние преступники пришли.

Со школьниками он поднялся по лестнице вверх на два марша, и там все расселись на ступеньках. Служкин разлил. Все, кроме Овечкина, выпили. Он на одной площадке с Розой Борисовной живёт, и мамаша его с ней дружит… — Чего там сегодня новенького в школе? Она деньги считала, а мы украли с её стола стольник. Она целый урок выясняла, кто украл.

Так и не нашла. Чего на сто рублей купишь? Ещё сегодня мы химичке в ящик стола дохлую мышь бросили. Только она ящик на уроке не открывала, а то бы мы поржали, как она визжит. Наша классная по кличке Чекушка записку отняла, прочитала и сама глазами вверх зырк. Тут мы все и рухнули.

Служкин захохотал над собственным воспоминанием. Через месяц его сняли, а там один-единственный листочек: «А когда в нашей школе откроется мужской туалет на втором этаже? Сказал «идём» — значит, идём. Не агитируйте зря. Только из вашего класса. Остальные пусть вон физрука просят.

Вас и доводить-то неохота… — Ну да. Вон Градусов как через силу старается — пот градом. Зато к вам на урок, наоборот, двоечники идут, а отличники не хотят. Это потому что вы какой-то особенный учитель, не брынза, как Сушка или там немка… — Вы Киру Валерьевну не трогайте, — обиделся Служкин. Лучше вон про Градусова говорите… Отцы понимающе заржали. Пусть учит географию, дурак.

Я, конечно, понимаю, что никому из вас эта география никуда не упирается, да и устаревает моментально… Однако надо. А Градусова я и сам повешу за… Ну, узнает, когда повешу. Чебыкин перетащил гитару со спины на живот, заиграл и запел на мотив старого шлягера «Миллион роз»: Жил-был Географ один, Но он детей не любил, Тех, что не метили в вуз. Он их чуханил всегда, Ставил им двойки за всё, Был потому что глиста, Служкин хохотал так, что чуть не упал с лестницы. Он взял у Чебыкина гитару, забренчал без складу и ладу и надрывно завопил на весь подъезд: Когда к нам в Россию поляки пришли, Крестьяне, конечно, спужались. Нашёлся предатель всей русской земли, Ивашкой Сусаниным звали.

За литр самогону продался врагу И тут же нажрался халявы. Решил провести иноземцев в Москву И лесом повёл глухоманным. Идут супостаты, не видно ни зги, И жрать захотелось до боли, И видят: Сусанин им пудрит мозги, Дорогу забыл, алкоголик. От литра Сусанин совсем окосел. Поляки совсем осерчали, Схватились за сабли и с криком «Пся крев! Но выйти из леса уже не могли, Обратно дорога забыта, И, прокляв предателя русской земли, Откинули дружно копыта.

От служкинских воплей в подъезд вышла Надя. Ладно — он, он ни трезвый, ни пьяный не соображает, чего можно, а чего нельзя учителю. Но вы-то должны понимать, чего можно, а чего нельзя ученикам!.. А сейчас мне задницу на британский флаг порвут. Глава 23 Тёмная ночь — Вовка, я с Шурупом домой пошла! Надя, отпустишь его?..

Надя фыркнула. Шуруп был усталый и сонный, молчал, тяжело вздыхал. На улице Служкин взял его за руку. Тьма была прозрачной от свечения снега. Давай как-нибудь съездим снова на ту пристань? Они по заснеженным тротуарам тихонько дошли до клуба, и тут Служкин обнаружил, что забыл дома сигареты.

Я жду тебя дома. Служкин побежал по улице, оставив Ветку с Шурупом, обогнул здание клуба и углубился в парк, который все называли Грачевником. Фонари здесь не светили, и Служкин сбавил ход до шага. В Грачевнике стояла морозная чёрная тишина, чуть приподнятая над землёй белизною снега. Тучи над соснами размело ветром, и кроны казались голубыми, стеклянными. Дьявольское, инфернальное небо было как вспоротое брюхо, и зелёной электрической болью в нём горели звёзды, как оборванные нервы.

Служкин свернул с тропы и побрёл по мелкой целине, задрав голову. Ноги вынесли его к старым качелям. В ночной ноябрьской жути качели выглядели как пыточный инструмент.

Сейчас всё и все оскорблены.

А Служкин напоминает князя Мышкина из «Идиота» Достоевского. Ведь порода «идиотов», то есть честных и естественных людей, неистребима даже в наши неумолимо рыночные дни. Служкин - князь Мышкин сегодняшних дней, но у него нет наследства. Однако наследством Служкина можно считать его Родину, её Историю и её Природу.

Но пока на всём этом грязь и оскорбления на каждом шагу, от которых Служкин приучился отшучиваться своими немудрёными плоскими рифмованными остротами вроде «... Точность вежливость свиней». Будкин проверенный сто раз друг детства. Надя, жена Служкина, не любит мужа до отвращения Кого любить?

И говорит об этом постоянно. И Служкин решает подложить свою жену другу Будкину, а то ведь кому достанется? На то он и Служкин: он старается услужить всем - Сашеньке, Ветке и другим женщинам, особенно, ученикам. Но в его услужении нет лицемерия.

Просто ему не под силу быть ко всем по своим понятиям принципиальным. Со Временем и со всеми людьми этого Времени - он справиться не сможет, поэтому: живите, как живётся, а я, Служкин, даже вам подыграю в этом... Есть у Достоевского в «Дневнике писателя» такая запись: «... Ибо там имеется в виду заграница, - Г.

Кто хочет быть выше всех в Царствие Божием - стань всем слугой. Вот как я понимаю русское предназначение в идеале». Теперь о начале работы в школе. Здесь нового учителя географии ждёт «зондеркоманда»: «В коридоре рядом с кабинетом зазвучал топот и гомон, кто-то подёргал дверь, раздались шлепки брошенных на пол портфелей - Изнутри закрыто, - прозвучало за дверью.

Какой он? Кто-то явно изменённым голосом противно закричал в замочную скважину: -Географ, открывай, хуже будет. Но так или иначе, преподавательская работа как-то шла. Служкин знал много, умел объяснить интересно, но «...

И Служкину пришлось туго. Но вот они организовали поход по сценарию Служкина. И человек десять молодых и крепких ребят нежного возраста от городской и школьной реформаторской системы едут в поезде по горнозаводской железной дороге до станции Валёжная, как дикари, от городских бетонных и каменных джунглей, от массового алкоголизма, наркомании и прочих грешных дел - и перед ними другая жизнь, связанная с железной дорогой и природой. И тут такое начинается...

Отцы - это костяк крепких парней, которые от первого и по девятый класс создают, по сути, всю ученическую атмосферу девятого «б» класса. Пустой вагон был полон белого, известкового света. Электричка завыла, притормаживая, и под полом вагона инфарктно заколотилось её металлическое сердце. Динамики дружно квакнули: «Валёжная».

Заспанные, со съехавшими набок шапочками, в расстёгнутых куртках и задравшихся свитерах, отцы лихорадочно заметались по вагону, сгребая в ком свои спальные мешки символично - Г. Растерялись, испугались! Учитель говорит блатное слово «Атас»! Как перед милицейской облавой на каких-нибудь паразитов - допустить ли их к её Величеству Природе ещё доисторических времён?

Но до пещеры в горе добрались - куда и собирались по совету Служкина, учителя... Но до него насмотрелись: «Над склоном громоздилась огромная скальная стена горы Шихан. Стена Шихана напоминала измятую и выправленную бумагу. На её выступах лежал снег, кое - где бурели пятна выжженных холодом лишайников.

В громаде Шихана, угрюмо нависшей над долиной, было что-то совершенно дочеловеческое, непостижимое ныне, и весь мир словно отшатнулся от неё, образовав пропасть нерушимой тишины и сумрака. От этой тишины кровь стыла в жилах, и корчились хилые деревца, пытавшиеся убежать отсюда, но словно колдовством прикованные к этому месту». Ради этой «нерушимой» вековой тишины и приводил «отцов» Служкин, но вряд ли они сразу её поняли и, хотя пещеру они сколько-то оценили... И это слово «риф» странно было слышать по отношению к доисторическому монолиту, который на безмерно долгий срок пережил океан, его породивший, и теперь стоит один посреди континента и посреди совершенно чуждого ему мира, освещаемого совсем другими созвездиями».

Читая такое, невольно думается, что все эта школьная и туристическая и бытовая сторона похода смотрится, как прикладная к этим монументальным воззрениям автора.

Что мысль фильма, а в данном случае книги, намного глубже! И я не ошиблась! Вообще весь фильм меня претило, что Служкин постоянно пьяный, что везде ему мерещится бутылка, что вообще у него всё сводится на бутылке! Да, и через книгу проведена линия водки, но всё же на мой взгляд я не увидела, что Географ пьёт больше, чем другие российские мужики в глубинках.

Да, выходные — это святое! Да, день рождения — и что?! Да, в походе! А что, разве есть кто в походе не пьёт? Когда кругом снег, дождь, ты по пояс в воде?

Что делать? Пока ещё не придумали никакое другое лекарство. При всё при этом фильм акцентировали сильно на том, что Служкин алкоголик до мозга костей! Что на собеседование в школу он приходит пьяный в книге такого нет, он умылся, приоделся и пришел в полном порядке ; на первом уроке по фильму Служкин сходит с ума от гвалта школьников, ему мерещится водка и он даже сбегает. Такого в книге нет!

Нет и Нет! Я вообще не понимаю, почем основной темой фильма сделали алкоголизм? Нет этого в книге! Да, в походе Географ пьет, но не до усрачки! А тихо, спокойно ночью, когда дети спят!

Просыпается раньше их, разжигает костер, готовит кашу и т. Ни на каком плоту он по пьяни не уплывает! Единственный прокол — в электричке, по дороге в поход.

Это страшно серьезный текст про пионеров-вампиров, опасную и загадочную группировку, затаившуюся в пионерлагере жарким летом Олимпиады-80. Иванов запаковал ужастик в коробку реализма», рассказала Зайцева. Фото — cs.

Книжный марафон: "Географ глобус пропил" Алексей Иванов

Алексей Иванов. По мотивам его романа «Географ глобус пропил» был снят одноименный фильм. Алексей Викторович Иванов Географ глобус пропил Глава 1 ГЛУХОНЕМОЕ КОЗЛИЩЕ — Конечная станция Пермьвторая! — прохрипели динамики Электричка уже подкатывала к вокзалу, когда в вагон вошли два дюжих контролера — один с ближнего конца, другой с дальнего.

Школьники против вампиров – в новой книге «Пищеблок» от автора «Географ глобус пропил»

Атмосфера тягучая, тоскливая, но не лишенная своеобразного обаяния. Понравился и сюжет, сама структура повествования. Герой вроде бы кажется неудачником, но к нему проникаешься симпатией и даже уважением. Он ничему не пытается учить, он ошибается, но в то же время учит, заставляет подростков мыслить, действовать, выживать. Он бегает по кругу и не находит выхода..

Он бросил вниз сигарету и, как был - непричёсанный и небритый, в заляпанной краской рубахе и заштопанных домашних джинсах, - сунул босые ноги в кроссовки и выскочил в подъезд». То же, собственно, «козлище», что и вначале. Всё ясно, скажут многие читатели, просмотрев начало и, нечаянно заглянув в конец... Как часто в наши мало читательские времена делают многие читатели. Но писатель ни при чём. Он в последний раз направляет своего героя, конечно же, по направлению к школе.

Он увидел там своих учеников и учителей - нарядных, весёлых, торжественных. Потом встретил любимую им девушку, которая его почти не узнала, и которая два часа назад объяснялась ему в любви. И, наверное, поняла: да кого любить-то!? Ведь она только что перешла в десятый класс, сдав экзамены, и на глазах уже становится не столь естественной, как девятиклассница. Все восьмиклассницы и девятиклассницы, на мой взгляд, обладают большим естеством, чем десятиклассницы. И уже, наверно, из своего нового практицизма новоявленной десятиклассницы не станет любить Служкина, как и он утратит, наверное, к ней интерес, ставшей уже, как все продвинутые современники.

И она никогда уже не поймёт, что Служкин, учитель географии, её любимый человек, пришел в затрапезном виде, может за тем, чтобы девочке опротиветь, скорей всего, чтобы она легче его забыла. Но придёт ли это ей в голову с годами? Предположить трудно. И всё же, надо сказать, что никакой «глобус» то есть свой предмет что ли, свои знания по нему и не только... Но не больше. Автор не боится своего героя направлять в такие запредельно оскорбительные ситуации, потому что беспредельно верит в него, и в его истинное человеческое назначение.

Сейчас всё и все оскорблены. А Служкин напоминает князя Мышкина из «Идиота» Достоевского. Ведь порода «идиотов», то есть честных и естественных людей, неистребима даже в наши неумолимо рыночные дни. Служкин - князь Мышкин сегодняшних дней, но у него нет наследства. Однако наследством Служкина можно считать его Родину, её Историю и её Природу. Но пока на всём этом грязь и оскорбления на каждом шагу, от которых Служкин приучился отшучиваться своими немудрёными плоскими рифмованными остротами вроде «...

Точность вежливость свиней». Будкин проверенный сто раз друг детства. Надя, жена Служкина, не любит мужа до отвращения Кого любить? И говорит об этом постоянно. И Служкин решает подложить свою жену другу Будкину, а то ведь кому достанется? На то он и Служкин: он старается услужить всем - Сашеньке, Ветке и другим женщинам, особенно, ученикам.

Но в его услужении нет лицемерия. Просто ему не под силу быть ко всем по своим понятиям принципиальным. Со Временем и со всеми людьми этого Времени - он справиться не сможет, поэтому: живите, как живётся, а я, Служкин, даже вам подыграю в этом... Есть у Достоевского в «Дневнике писателя» такая запись: «... Ибо там имеется в виду заграница, - Г. Кто хочет быть выше всех в Царствие Божием - стань всем слугой.

Вот как я понимаю русское предназначение в идеале». Теперь о начале работы в школе. Здесь нового учителя географии ждёт «зондеркоманда»: «В коридоре рядом с кабинетом зазвучал топот и гомон, кто-то подёргал дверь, раздались шлепки брошенных на пол портфелей - Изнутри закрыто, - прозвучало за дверью. Какой он? Кто-то явно изменённым голосом противно закричал в замочную скважину: -Географ, открывай, хуже будет. Но так или иначе, преподавательская работа как-то шла.

Служкин знал много, умел объяснить интересно, но «... И Служкину пришлось туго. Но вот они организовали поход по сценарию Служкина. И человек десять молодых и крепких ребят нежного возраста от городской и школьной реформаторской системы едут в поезде по горнозаводской железной дороге до станции Валёжная, как дикари, от городских бетонных и каменных джунглей, от массового алкоголизма, наркомании и прочих грешных дел - и перед ними другая жизнь, связанная с железной дорогой и природой.

Угроза, повернувшись к нему спиной, необыкновенно долго запирала замок на двери.

Роза Борисовна стояла у доски, закрыв лицо ладонями. Из-под ладоней по щекам протянулись вниз черные стрелки потекшей туши. Служкин не мог даже рта закрыть, потрясенный видом и словами Розы Борисовны. Через четверть часа Служкин положил на директорский стол заявление с просьбой о расчете сегодняшним днем. Директор, не глядя на Служкина, хмыкнул, пожал плечами и наискосок подписал: «Не возражаю».

Отныне и присно Служкин не был географом. А вечером к нему домой приперлись все двоечники во главе с Градусовым и подарили бутылку дорогущего вина. Все они сдали экзамен на уверенные тройки. Только Градусову достался билет из тех, что не влезли на парты, и он получил «отлично». Служкин сидел на кухне, пил чай, курил и читал газету, выкраденную из соседского почтового ящика.

Надя у плиты резала картошку для ужина. Тата в комнате играла в больницу. Пуджик сидел в открытой форточке и смотрел на птичек. Поговорил бы со мной. Кстати, ты так и не объяснил, почему уволился.

Начальство решило, что в лице меня оно взрастило глисту длиною в версту. Я тебя кормить не намерена, учти. Будет день — будет хлеб. Будкин звал куда-то в свою фирму. То ли колеса шиповать, то ли колбасу воровать… Надя поставила сковородку на газ, прикрыла крышкой и уселась за стол напротив Служкина.

Но ведь вроде бы до сих пор, извини, ты была рада его лицезреть… — Не суйся в это! Служкин вздохнул и опять свернул газету. Ни с того ни с сего — развод? Есть ребенок, дом, работа, какой-никакой муж — в общем, видимость нормальной жизни, ну и достаточно этого. А Будкин — уже лишнее.

Я почувствовала, что хватит, — и закончила, вот и вся причина. Но так надо. А ты сам знаешь: если я чего решила — так и будет. В отличие от тебя, я не безвольная тряпка. Служкин задумчиво закурил другую сигарету.

Умение терять — самая необходимая штука в нашей жизни. А в твоем решении виноват, конечно, я? Я встал поперек вашей любви? Или ты решила, что остаться со мной надежнее? Или что иное?

Перелететь с диванчика на кроватку? Между нами все остается по-прежнему. И навсегда. Двадцать пятого мая утром Служкин отвел Тату в садик и снова завалился спать. Теперь ему некуда было торопиться.

Проснувшись, он не стал ни бриться, ни причесываться, попил на кухне холодного чаю и вышел на балкон покурить. По улице, понизу, ветер тащил смятые обрывки какой-то музыки. Служкин курил. Узнать мелодию было практически невозможно. Но вдруг какими-то завихрениями воздуха в каменных коридорах улиц мелодия очистилась от шумов, откристаллизовалась на мгновение, и Служкин разобрал слова старого школьного вальса: «Не повторяется, не повторяется, не повторяется такое никогда…» В его школе проходил Последний Звонок.

Глубочайшая драма, которую переживает человек, оказавшийся не на своем месте в жизни, въедается в одежду, кожу и душу, словно пятна сока черники. Иванову, кстати фантасту, в этом бытовом романе удалось удивительным образом донести светлую мысль через грубые, порой, жалящие слова. Да, Служкину уже не 16. И да, Служкин — обычный мужик, живущий на Урале.

Он не мистер Дарси и не Печорин. Но именно его неидеальность, его простота, напускное хамство, делают его таким привлекательным не только для Маши, но и для меня. Тема любви между учителем и ученицей фактически находится под запретом. Но об этом думал каждый из нас, хоть раз в жизни.

И я была влюблена в учителя, и в преподавателя в университете, наверное поэтому этот роман произвел на меня впечатление и проник в самое сердце, в самую середину его ядра. Я не пожалела, что сначала прочитала книгу, а потом посмотрела фильм. В обратном порядке я бы этого делать не стала. Книга оказалась гораздо более глубокой.

Фильм снимали с учетом рекомендаций Алексея Иванова и, скорее всего, из-за цензуры вырезали или видоизменили некоторые моменты книги.

Похожие новости: