Просмотреть 10 фотографий и 9 подсказки(-ок) от Посетителей: 77 для Кафе "РИКА". Квартира 44 — сеть уютных ресторанов в Москве в духе советских гостиных, где с самого первого дня следуют традиции устраивать музыкальные квартирники по вечерам.
Чикко ресторан - фотоподборка
Узнайте о чико рико кафе в Москве. В статье много фотографий, покажем вам атмосферу заведения и его особенности. Чика Рика кафе Москва. Нажимая на кнопку «Отправить», Вы даете согласие на обработку персональных данных. Кафе и рестораны после Ивлева. Режим работы ресторана «Chick O'rico» в Москве, расположенного по адресу: Москва, Новинский бульвар, 7, категории блюд, отзывы клиентов и курьеров Delivery Club.
Чико рико города
Профессору интересно. Идем по стрелочке. На лестнице, где ведет прием ясновидящая, страшно пахнет жареным луком. Облом — ясновидящая сегодня нянчится с внуками. В боковой улице, соединяющей основную авеню с набережной океана, сидит на скамейке возле социального дома бодрый старик с чудесной дворнягой на поводке. Это Борис Яковлевич. Ладочка у нас больше не работает. Уехала обратно в Россию.
Она очень любит Россию, настоящий патриот. А мы так к ней привязались. Очень хорошая девочка. И я привязался, и жена, и Чапай. У меня жена — молодая. На пять месяцев меня моложе. Лежит уже три года.
А Ладочка за ней ухаживала, лучше родной дочери. Такая хорошая девочка. Похожа на нашу Ривку. Ривка — тетка жены. Что вы! Вот про кого надо фильм снять… Умерла в девяносто третьем. Она из Бессарабии.
В двадцатом году ей шестнадцать было. От гражданской войны бежала с другими подростками, на лодке переплыла Буг, подалась в Палестину. Работала там на стройке. Сыро было, малярия. Решила пробираться в Америку. А тогда, чтобы приехать в Америку, надо было иметь сто долларов. Так она перебралась в Марсель, работала там в порту, копила сто долларов.
И в двадцать втором году уже приехала сюда. Знала русский, идиш, украинский, румынский, французский и английский в совершенстве. Вот это был человек! Наша Ривка. Ладочка так на нее похожа… Очень хорошая девочка. Любит Россию. Ну как — куда?
Она нам не сказала. Россия большая. Там ищите. А зачем вы ее ищете, что случилось? Ну, будьте здоровы, главное, не болейте. Путину там поклон от нас, от всего дома. Молодец мужик!
Из какого-то окна опять оглушительно пахнет жареным луком. Сильней, чем океаном. Мы сворачиваем на набережную, повидаться с океаном. У профессора звонит телефон. Зачем вы волновали Бориса Яковлевича? Что это такое, в конце концов? Ему восемьдесят шесть лет!
У нее очень хороший, чистый и теплый голос, мне кажется, что он оранжевый. Я на вас ничуть не обижаюсь, я даже вам банку варенья приготовила, но забыла забрать, когда впопыхах уезжала на рабочем поезде. Оно там в шкафу стоит. Банка яблочного варенья. В шкафу в сторожке. Говорит она своим оранжевым голосом. Лада… Можете проверить, разъезд пятьсот одиннадцатый километр, сторожка, слева от двери дощечка вынимается, лежит ключ.
Входите, в шкафу, подальше так, в углу, — банка варенья, на ней наклеено, что это для вас. Лада… Поезжайте проверьте, только осторожно: места глухие, нищие, народ уже реально заманало всё. Лада… Не звоните больше и не гоняйтесь за мной по белу свету, не смешите людей. Лада… Отбой. Дышит океан. Под деревянным настилом какая-то возня — крысы или бомжи русско-еврейско-хохлятского происхождения. Бросивший курить профессор стреляет у меня сигарету.
Мы долго идем в сторону метро, всюду бумажный сор и пахнет едой, много молодежи и детей, клочки разговоров — по-сербски, по-русски, по-украински, по-грузински, по-арабски, испанский, иврит… Взрослые устраивают войны и революции, чтобы жизнь была лучше, а дети уплывают от взрослых и их революций на лодочках, спасаются как могут, дети теперь знают: какие войны за лучшую жизнь ни устраивай, сколько крови ни проливай, черные лестницы бедных окраин в больших городах всегда пахнут жареным луком и люди в тесных квартирах с ужасом ждут завтрашнего дня и не понимают шуток, так будет всегда, поэтому не стоит даже заводиться с борьбой за какую-то там справедливость, лучше уплыть на лодочке куда подальше и сидеть среди понаехавших, которые все свои. У меня лютый джет лэг по жизни, я всегда хочу спать, никогда не понимаю, где я, и с трудом осознаю происходящее. И поезд линии Q, гружённый разноплеменной беднотой, карабкается вверх, ползет по мосту, к сверкающей в сумерках горе драгоценностей и сокровищ, сумасшедших возможностей и волшебных превращений, к вожделенному кладу — Манхэттэну. Мы ночуем в гостинице. Пахнет шмалью. Тараканы клацают зубами и потирают руки, глядя на нас из щелей. За стеной кто-то протяжно и заунывно трахается, какой-то безрадостный бесконечный процесс.
Или радикулит у них обоих? Ночлежка из пьесы «На дне» — просто пансионат управделами президента по сравнению с этой норой. Непонятно, почему эта нора стоит двести баксов в сутки. Итс Манхэттен, бэйби… Мне страшно погасить свет: сейчас тараканы начнут топать по мне ногами… Профессор молча переживает. На аппетит, однако, не жалуется — переживает и пережевывает, уже вторую коробку суши молотит как бы в забытьи… А потом говорит неожиданно весело: — Врет. Вот поеду и посмотрю, что там за варенье. Мы покупаем по двадцать джинсов и по сорок маечек — с отвращением к самим себе и к обществу потребления.
Неохота покупать, ни за что глаз не цепляется, и денег в обрез, и за перевес придется доплачивать, но надо. Мы русские туристы в Нью-Йорке. И возвращаемся на родину. Третью даже с собой не берем. Но я-то знаю, что у профессора припрятана и вторая, и третья, и мы ее откроем, но выпить не хватит сил, только едва отопьем, за третью мы примемся за завтраком, а там — слово за слово, то да се, и по весне нас обнаружит в сторожке досужий медведь… Мне в голову приходит прекрасная мысль. Давай выпьем сразу четвертую. Никаких там первых, вторых или третьих.
Выпиваем сразу четвертую, и всё тут. У профессора совсем новая жена. Тоже четвертая. Опять ангелоподобная, всё из той же породы хватких истеричек. Она еще совсем новая и очень старается… Готовит нам тучу бутербродов, пирожков и отличный кофе в термосе. Рано утром мы садимся в машину. И к вечеру приезжаем в дикую псковскую глушь, в деревню Костыриха, где на полустанке «разъезд пятьсот одиннадцатый километр» стоит домик в зеленой облупившейся краске, окруженный яблонями и цветами.
Железная кровать, деревянный стол, умывальник прибит к стене, буржуйка. Можно ничего не говорить. Не надо объяснять, что случилось с человеком, как его переехала вся эта история, если человек-девушка из Москвы уезжает именно сюда, в эту сторожку. Тут была Лада Жовнер, молодой режиссер из Москвы. Носила спецодежду со светоотражателями, сигналила поездам, поливала цветы, чистила снег, топила печку, ничего не боялась, просто пережидала, очухивалась, баюкала боль… Леспромхоз сдох, лес больше не возят, не нужна ни узкоколейка, ни стрелочница, или, как там, смотрительница… Окно выбило ветром, и яблоки нападали в комнату, лежат на полу и на деревянном столе, замерзают, портятся, яблочный дух в сторожке. Под мутным неровным куском стекла на шатком столе — фотография профессора. Вот он, курит с умным видом.
Зачем она взяла с собой эту фотографию? Разговаривала с ним? Колдовала, молилась? Профессор с отвращением смотрит на свою фотографию, забирает из-под стекла, с ненавистью рвет, комкает и бросает в угол. Садится на хромой венский стул. Молчит, сцепив руки между колен. Очень тихо.
Слышно, как растет борода. Как дряхлеют, не сбывшись, мечты. Как мои родные покойники подговариваются против меня на том свете. Трещат мотоциклы, и голоса слышны. Три мужика входят в сторожку, ничего не говорят, просто стряхивают профессора с венского стула, открывают крышку подпола, вынимают автоматы и винтовки. На нас с профессором они вообще не обращают внимания, цыганистый, скуластый и без пальцев. Пока скуластый и цыганистый смотрят на нас, профессор несет какую-то чушь, что мы никому не скажем, предлагает им деньги, машину.
Какой штаб, мы сейчас уезжаем… Они смеются, и от этого как-то не по себе. Получки восемь месяцев нету. Никто и ухом не ведет, ни с области, ни с района. Головымин вообще симку сменил. А нам как? Дети на одной картошке. Вроде картошка, да?
А они с лица все спадают, худые, как до революции… А в школу им что, голяком ходить? Сапоги зимние купи, куртку теплую купи… Восемь месяцев без получки… Терпилой быть надоело… Возле сторожки — «амфибия» и два мотоцикла. Возьмут в заложники. Будут требовать получку, улучшения условий труда, социальные гарантии, амбулаторию, баню… Но всем плевать и на их требования, и уж тем более на нас с профессором… Нас расстреляют… Нам велят садиться в «амфибию», скуластый за рулем, остальные седлают мотоциклы, и мы трясемся по лесной дороге куда-то в глубь, в глушь. Скуластый охотно рассказывает про местные достопримечательности. Тут была усадьба барина Григорева. Он школу построил сельскохозяйственную.
Три года можно было учиться бесплатно, современное земледелие осваивать по всей науке. И Карл еще был, землевладелец-немец, у него маслобойня по последнему слову техники, мельница, в пятнадцатом году уже электростанция работала, это где плотина старая. Видели нашу плотину? Душа-человек Карл. Зачем зарезали в восемнадцатом?.. Пошли и зарезали. Стадо, а не народ… А вон там озеро наше, метеоритного происхождения, глубокое и чистое очень… Да тут природа — хоть эти самые ставь, как их, дома для больных, чтоб здоровели… Экскурсия с расстрелом.
Эксклюзивный туризм. Осенний сосновый лес прекрасен. Едем по лесной дороге с глубокими колеями и травой посередине. Так тихо. Смирение и мужество леса в глухом углу, затиснутом между Псковщиной, Латгалией и Беларусью. Всё долготерпие земли, начиненной старым оружием, костями солдат, монетами времен ВКЛ и Речи Посполитой… «Амфибия» заглохла. Останавливаются и мотоциклы.
Нам конец. Нас сейчас грохнут в прозрачном сосновом лесу… Сволочь все же этот профессор. Это он все придумал, его уродская затея — ехать в глушь… Меня все это достало. Его рассеянная жестокость. Эгоизм и тупость. Не обидь он Ладу, ничего бы сейчас не было, а теперь по его милости нас расстреляют партизаны. Это тоже ритуал, наш парный конферанс.
Однажды в какой-то нашей поездке я заболела: температура и горло, и профессор — он вообще безручь страшная в хозяйственном смысле, профессор, избалованный мамой, бабушкой, женами, бабами, — скомстролил мне в гостиничных условиях какое-то подобие овощного супчика. Растрогавшись, я сказала: — Спасибо, мой ангел. В ответ он погрозил мне пальцем и сказал, что он не ангел, а говнюк. И эту репризу мы много раз повторяли. Так что теперь он должен наоборот сказать, перевернуть репризу. Но профессор говорит: — Даже не начинай. Забыл про ангела, про овощной супчик.
Забыл, как надо отвечать. Хуже того, он вообще разнузданно нарушает все ритуалы, он говорит: — Ты на себя посмотри. Да, мы оба изрядные говнюки, это точно. Даже не уникальные говнюки, а какие-то самые обыкновенные, заурядные, невыдающиеся говнюки, эгоисты, приключенцы, бездельники, не пришей кобыле хвост, никчемные мотыляльщики по свету, плохиши, засранцы, люди без убеждений, любители котят и крепко выпить… …И это манит нас друг к другу… Мы — меньшинство, гонимое, страдающее меньшинство говнюков и засранцев, кругом сплошь порядочные люди, просто засилье людей с убеждениями, и нам не выжить, нужно сплотиться, учредить общество защиты и охраны негодяев от порядочных людей… Наверное, будет правильно, если нас расстреляют эти цыганско-латгальские партизаны, люди, которых все реально заманало. А потом мы обрастем легендами и мифами, и местные станут почитать нас как блаженных говнюков. Мне всегда нравились плохие. Волк, а не Красная Шапочка.
Всегда хотелось, чтобы он сожрал эту дуру в кружевных трусах… Мы хотим выйти, чтобы помочь завести «амфибию», но мужик строго указывает нам сидеть в машине. Ничего не происходит. Точно, нас вязли в заложники… Знаешь, я однажды как-то надрался самостоятельно, в смысле без тебя, заскучал и решил написать тебе письмо. От руки вот так вот написать. Но не захотел писать пьяным почерком, так и не написал. Говорит профессор. А про что оно было, это письмо?
Ну там про то, что вот эти наши мотыляния… Эта вся дружба идиотская… Что это очень важно для меня. Что, если бы этого не было, может, и меня бы не было… Что это гораздо важнее, чем любая любовь. Хмуро и не глядя на меня, говорит профессор. Курилка в стеклянном переходе между институтом и учебной студией. Толпятся ребята с операторскими кожаными кофрами. Парень продувает беломорину. Про него говорят — из академки вернулся.
С мастером был конфликт год назад, ушел в академку, а вернулся уже не на игровое, а на документалистику. И у него есть курсовая работа — реально крутое кино. Парень, кстати, левый абсолютно. В смысле — левый? Ну, без династии.
Гости вечеринки посмотрят серию «Космос» мультсериала «Чик-Чирикино» и отправятся в увлекательное путешествие по Музею космонавтики вместе с задорной семейкой воробьев. А среди самых активных участников будет проведен розыгрыш призов.
Рядом со сценой пройдут творческие мастер-классы, где маленькие гости своими руками создадут и украсят космические шлемы в стиле мультсериала «Чик-Чирикино», а более взрослые индивидуализируют свой собственный шоппер в стиле «багажа космонавта».
На сцене выступят: Белка, Алиса Буслова, группа «Фэмили» и многие другие. Гости вечеринки посмотрят серию «Космос» мультсериала «Чик-Чирикино» и отправятся в увлекательное путешествие по Музею космонавтики вместе с задорной семейкой воробьев. А среди самых активных участников будет проведен розыгрыш призов.
Она добавила, что не выпивала с Реввой на съемках, а только после работы. Блогерша подчеркнула, что ей больше всего запомнились именно посиделки со звездами клипа после работы. Он держался долго, прямо вообще. Кроме того, Чики-Пики делится со своими подписчиками кулинарными мастер-классами.
Niqa Patisserie & Cafe Tverskoy
Мы пишем о бизнесе и для бизнеса и предоставляем компаниям возможность выстраивать эффективные коммуникации с целевой B2B-аудиторией, заинтересованной в закупках востребованной детской продукции. Печатная версия включает в себя более тридцати актуальных материалов, посвященных различным аспектам ведения бизнеса в сфере детских товаров: результаты исследований рынка, статьи о важных тенденциях отрасли, интервью с первыми лицами ведущих компаний. Основной содержания журнала станут актуальные материалы об индустрии детских товаров: аналитика и мнения. Именно то, что важно для игроков рынка!
Носила спецодежду со светоотражателями, сигналила поездам, поливала цветы, чистила снег, топила печку, ничего не боялась, просто пережидала, очухивалась, баюкала боль… Леспромхоз сдох, лес больше не возят, не нужна ни узкоколейка, ни стрелочница, или, как там, смотрительница… Окно выбило ветром, и яблоки нападали в комнату, лежат на полу и на деревянном столе, замерзают, портятся, яблочный дух в сторожке. Под мутным неровным куском стекла на шатком столе — фотография профессора. Вот он, курит с умным видом. Зачем она взяла с собой эту фотографию?
Разговаривала с ним? Колдовала, молилась? Профессор с отвращением смотрит на свою фотографию, забирает из-под стекла, с ненавистью рвет, комкает и бросает в угол. Садится на хромой венский стул. Молчит, сцепив руки между колен. Очень тихо. Слышно, как растет борода.
Как дряхлеют, не сбывшись, мечты. Как мои родные покойники подговариваются против меня на том свете. Трещат мотоциклы, и голоса слышны. Три мужика входят в сторожку, ничего не говорят, просто стряхивают профессора с венского стула, открывают крышку подпола, вынимают автоматы и винтовки. На нас с профессором они вообще не обращают внимания, цыганистый, скуластый и без пальцев. Пока скуластый и цыганистый смотрят на нас, профессор несет какую-то чушь, что мы никому не скажем, предлагает им деньги, машину. Какой штаб, мы сейчас уезжаем… Они смеются, и от этого как-то не по себе.
Получки восемь месяцев нету. Никто и ухом не ведет, ни с области, ни с района. Головымин вообще симку сменил. А нам как? Дети на одной картошке. Вроде картошка, да? А они с лица все спадают, худые, как до революции… А в школу им что, голяком ходить?
Сапоги зимние купи, куртку теплую купи… Восемь месяцев без получки… Терпилой быть надоело… Возле сторожки — «амфибия» и два мотоцикла. Возьмут в заложники. Будут требовать получку, улучшения условий труда, социальные гарантии, амбулаторию, баню… Но всем плевать и на их требования, и уж тем более на нас с профессором… Нас расстреляют… Нам велят садиться в «амфибию», скуластый за рулем, остальные седлают мотоциклы, и мы трясемся по лесной дороге куда-то в глубь, в глушь. Скуластый охотно рассказывает про местные достопримечательности. Тут была усадьба барина Григорева. Он школу построил сельскохозяйственную. Три года можно было учиться бесплатно, современное земледелие осваивать по всей науке.
И Карл еще был, землевладелец-немец, у него маслобойня по последнему слову техники, мельница, в пятнадцатом году уже электростанция работала, это где плотина старая. Видели нашу плотину? Душа-человек Карл. Зачем зарезали в восемнадцатом?.. Пошли и зарезали. Стадо, а не народ… А вон там озеро наше, метеоритного происхождения, глубокое и чистое очень… Да тут природа — хоть эти самые ставь, как их, дома для больных, чтоб здоровели… Экскурсия с расстрелом. Эксклюзивный туризм.
Осенний сосновый лес прекрасен. Едем по лесной дороге с глубокими колеями и травой посередине. Так тихо. Смирение и мужество леса в глухом углу, затиснутом между Псковщиной, Латгалией и Беларусью. Всё долготерпие земли, начиненной старым оружием, костями солдат, монетами времен ВКЛ и Речи Посполитой… «Амфибия» заглохла. Останавливаются и мотоциклы. Нам конец.
Нас сейчас грохнут в прозрачном сосновом лесу… Сволочь все же этот профессор. Это он все придумал, его уродская затея — ехать в глушь… Меня все это достало. Его рассеянная жестокость. Эгоизм и тупость. Не обидь он Ладу, ничего бы сейчас не было, а теперь по его милости нас расстреляют партизаны. Это тоже ритуал, наш парный конферанс. Однажды в какой-то нашей поездке я заболела: температура и горло, и профессор — он вообще безручь страшная в хозяйственном смысле, профессор, избалованный мамой, бабушкой, женами, бабами, — скомстролил мне в гостиничных условиях какое-то подобие овощного супчика.
Растрогавшись, я сказала: — Спасибо, мой ангел. В ответ он погрозил мне пальцем и сказал, что он не ангел, а говнюк. И эту репризу мы много раз повторяли. Так что теперь он должен наоборот сказать, перевернуть репризу. Но профессор говорит: — Даже не начинай. Забыл про ангела, про овощной супчик. Забыл, как надо отвечать.
Хуже того, он вообще разнузданно нарушает все ритуалы, он говорит: — Ты на себя посмотри. Да, мы оба изрядные говнюки, это точно. Даже не уникальные говнюки, а какие-то самые обыкновенные, заурядные, невыдающиеся говнюки, эгоисты, приключенцы, бездельники, не пришей кобыле хвост, никчемные мотыляльщики по свету, плохиши, засранцы, люди без убеждений, любители котят и крепко выпить… …И это манит нас друг к другу… Мы — меньшинство, гонимое, страдающее меньшинство говнюков и засранцев, кругом сплошь порядочные люди, просто засилье людей с убеждениями, и нам не выжить, нужно сплотиться, учредить общество защиты и охраны негодяев от порядочных людей… Наверное, будет правильно, если нас расстреляют эти цыганско-латгальские партизаны, люди, которых все реально заманало. А потом мы обрастем легендами и мифами, и местные станут почитать нас как блаженных говнюков. Мне всегда нравились плохие. Волк, а не Красная Шапочка. Всегда хотелось, чтобы он сожрал эту дуру в кружевных трусах… Мы хотим выйти, чтобы помочь завести «амфибию», но мужик строго указывает нам сидеть в машине.
Ничего не происходит. Точно, нас вязли в заложники… Знаешь, я однажды как-то надрался самостоятельно, в смысле без тебя, заскучал и решил написать тебе письмо. От руки вот так вот написать. Но не захотел писать пьяным почерком, так и не написал. Говорит профессор. А про что оно было, это письмо? Ну там про то, что вот эти наши мотыляния… Эта вся дружба идиотская… Что это очень важно для меня.
Что, если бы этого не было, может, и меня бы не было… Что это гораздо важнее, чем любая любовь. Хмуро и не глядя на меня, говорит профессор. Курилка в стеклянном переходе между институтом и учебной студией. Толпятся ребята с операторскими кожаными кофрами. Парень продувает беломорину. Про него говорят — из академки вернулся. С мастером был конфликт год назад, ушел в академку, а вернулся уже не на игровое, а на документалистику.
И у него есть курсовая работа — реально крутое кино. Парень, кстати, левый абсолютно. В смысле — левый? Ну, без династии. Со стороны. Отец военный, мать типа учительница. Живет в Чкаловском.
Только он такой, знаешь… И послать может. Парень постарше, можно сказать, взрослый мужик двадцати трех лет, не мне, сопле, чета… Но надо собирать людей с фильмами, я — шефский сектор в комитете комсомола. Поедешь со мной фильмы показывать? Надо в Дом престарелых большевиков, а потом в Дом ученых, в Дубну. Левый глаз едва заметно косит наружу, маленький шрам на щеке, старая летная куртка поверх толстого свитера… Парень делает «звездочку» на бумажном фильтре беломорины и говорит: — Можно… Как-то хорошо говорит, нормально, не важничая и не суетясь. У него курсовая — реально крутое кино… Тогда не говорили «реально крутое». Или «левый».
Таких слов не было. Была осень. Запах крепких папирос. Мечты о кино… И долговязый парнишка с острым кадыком сказал сперва: — Можно. И уже потом добавил: — Привет. Месяц стоял в ясном предзимнем небе, дали звонок на четвертую пару. Телефон, записанный в тетрадке по зарубежной литературе, детским стишком, считалкой сидит с тех пор у меня в голове.
Одновременно вызывают по рации и звонит мобильный. В леспромхоз привезли получку за восемь месяцев, и сам Головымин приехал. Партизаны уходят, ничего нам не сказав, забыв о нас начисто… Они даже не берут то оружие, которое сложили в «амфибию», просто набиваются в свои убитые мотоциклы и уезжают. Мы остаемся в заглохшей «амфибии», целые, невредимые, и сидим, не глядя друг на друга. Ему стыдно за эти слова про любую любовь. Мне тоже стыдно. Стесняюсь сказать — один ты у меня и есть, профессор… Потому что, когда уже будет окончательно признано большинством голосов, что я омерзительная баба, тогда профессор скажет: в ее случае, коллеги, зло — это отринутое добро.
Добро, не нашедшее применения. Отвергнутая нежность и никому не пригодившееся чистосердечие. За деревьями, совсем рядом, — трасса, собиратели на обочине продают бруснику и опята, голоса покупателей и собирателей, чей-то смех. Начинается дождь. Мы забыли проверить варенье в сторожке… 4 — Послушай, — говорю я профессору и даже называю его по имени. Мне не нравится имя профессора. Оно лысое какое-то.
С детства заметила, что мужские имена бывают лохматые или лысые. Вот у профессора лысое имя. А сам он лохматый. Оброс до неприличия. Надо постричься, — говорю я. Они по-английски не понимают. Сможешь объяснить по-ихнему?
Мы с профессором находимся в маленькой братской стране, в крошечном осколке бывшей большой братской страны. Местный язык похож на русский. Почти очень похож. Но не очень. Здесь много женщин. Была война, жестокая, кровавая междоусобица, мужчины поубивали друг друга, после войны наступила бедность, выжившие мужчины уехали зарабатывать на чужбину. Мы здесь выступаем.
В университете и в Академии искусств. Здесь есть еще молодежь, которая хочет заниматься искусством. Профессор рассказывает про своих студентов, показывает фильмы. Я рассказываю про современных молодых российских драматургов. Запудриваем братской молодежи мозги, вешаем на уши лапшу. Лиса Алиса и кот Базилио. И мы идем по городу.
Что-то все же крутится: работают кофейни и магазины, в салоне художников продаются по дешевке исключительной красоты льняные вещи, ручная вышивка, керамика, кожа, тусклая настоящая старина. Здесь только дети, женщины и старухи. Они остались сторожить страну, пока мужчины работают на стройках в больших богатых странах. Женщины пекут печенье и делают желе цветов национального флага. Гляди-ка, нет больше моей знакомой цирюльни! Все перекурочено, снята дверь, и женщины в рабочих комбинезонах выносят нам навстречу ведра со строительным мусором… Частые передислокации мелкого бизнеса — признак экономической нестабильности. Ладно, сейчас найдем, где тебя обкорнать как следует, друг-профессор.
Пошли поглядим, поищем, что тут есть поблизости. Здесь всегда жарко, шумно и мусорно. Восток, хотя географически — юго-запад. Мне здесь нравится, потому что обшарпанность, мусорность, бардачность напоминают мне Москву моей юности. Центр еще ничего, вполне прилизан, но отойди на два шага — прелесть, чарующая разруха… Еще тут чудесные старые деревья, огромные платаны на тротуарах, на широкие стволы тут принято клеить объявления. Ты глянь — объявление на платане. Видишь, что написано?
Я пытаюсь развивать лингвистические способности профессора. Ну, посмотри внимательно! Узнаёшь похожие слова? Мужская парикмахерская! Мущкарачка брадомахер-куафёрница. Ну и словечко! Дикая смесь из славянизмов, тюркизмов и германизмов.
Следы всех завоевателей. Указатель во двор. Мы стоим на нормальной улице, которая, конечно, не Москва-Сити, но вполне тянет на добротные восьмидесятые годы прошлого века. Теперь открываем дверь, проходим насквозь подъезд, выходим во двор… Волшебство! Фокус-покус, чики-брык, трик-трак — и ты в позапрошлом веке. В глубине двора какие-то мазанки, лачуги с черепичными крышами, кругом старые огромные деревья, под деревьями спят косматые коты и старухи варят кофе в турках, сушится белье на веревках… А машина-то, машина вон там в углу… И как она ездит только, на ладан ведь дышит… Полный прицеп барахла… Я завожу разговор про парикмахерскую, старухи смотрят приветливо, одна из них встает и манит нас рукой. Да где парикмахерская-то?
Вот тут, кругом одна сплошная брадомахер-куафёрница, кран кривой, медный, торчит прямо из стены крошечного домика с черепичной крышей, кое-как прилажена раковина, тоже явно времен Первой мировой войны, стоят кувшины… Мама, где мы? Но профессор показывает большой палец и усаживается в потертое кожаное кресло. Он послушно запрокидывает голову, и старуха поливает эту голову из кувшина какой-то темной водой. Вода пахнет травами… — Со травама, — приговаривает старуха. Никто никогда так не стригся. Все обзавидуются! Не стоять же тут?
Пока вымоют, постригут, ополоснут… Пойду пройдусь полчасика. Чем сильнее нищета, чем мусорнее улицы, а подростки выглядят так, словно только что вышли из тюряги или вот-вот туда загремят, чем сильнее все это: нищета, мусор, стремные подростки, тем крупнее и ярче портреты президента. Да, тут есть президент, вполне себе мужчина, с большими ушами и строгим взглядом. И несколько мужчин в правительстве. Для представительских целей. Для красоты. Центральные улицы прилизаны.
Да, мы стоим в очереди в ЕС, мы аккуратны и законопослушны, мы цивилизованные люди! Мы отравим всех бездомных животных, упрячем в далекие приюты уличных детей, отключим тепло и свет нищим старикам, и они умрут сами, надев ненужные ордена, мы наведем чистоту и порядок, но все равно вон там, в подземном переходе между рынком и автобусной станцией, в самый лютый зной будет стоять вонючая лужа, жуликоватая баба продавать мочалки и безногий малый в военной форме сидеть на своей разбитой коляске и петь шершавым голосом под гитару… Я возвращаюсь, платан с объявлениями, сквозная дверь с приличной улицы, проходной подъезд, чики-брык, фокус-покус… Фокус-покус.
Бутырская ул. Чико Рико кафе Бауманская. Чико кафе. Кофейня Chicco. Chicco кафе Москва.
Чико Рико Покровка. Чико Рико кафе интерьер. Профсоюзная 13. Чико Рико корейский стрит фуд. Чико Рико кафе меню. Chicco кафе. Баббл ти кафе Москва.
Кафе Bubbles Москва. Кафе в Москве бабл. Чико Рико еда. Regent ресторан Арбат. Ресторан Рико Ильинское. Рико ресторан Ильинское шоссе. Ресторан Регент в Москве.
Ресторан Cicco Club. Chicco ресторан. Chicco Дмитровская кафе. Чико Рико работники. Мясницкая 11 кафе. SOS Cafe интерьер. Saperavi Cafe, Москва, улица Покровка.
Ресторан Саперави Покровка 5. Саперави кафе Тверская Ямская. Саперави ресторан Москва.
На сцене выступят: Белка, Алиса Буслова, группа «Фэмили» и многие другие. Гости вечеринки посмотрят серию «Космос» мультсериала «Чик-Чирикино» и отправятся в увлекательное путешествие по Музею космонавтики вместе с задорной семейкой воробьев.
А среди самых активных участников будет проведен розыгрыш призов.
Чико Рико покоряет Москву!
Пири-Пири Петровка. Чико Рико кафе Москва. Чико Рико Савеловская. Чико Рико кафе Бауманская. Чико Рико кафе. Чико Рико меню.
Chica ресторан. Чики Губкинский кафе. Кафе «Chiku Chiku». Чика Рика кафе. Старокирочный переулок Чико Рико.
The Nest бар Сретенский бульвар. The Nest ресторан Москва. Бар гнездо Nest. Ресторан Nest Сретенский. Корейский стрит фуд в Москве Чико Рико.
Чико Рико Трубная. Чико Рико Бауманская. Чика Рика ресторан. Ресторан чика Рика корейский. Боровск чики чики кафе.
Чики чики Губкинский кафе. Чики чики территория куриных дел кафе. Чика Рика кафе Москва. Кафе чики чики Боровск после Ивлева. Новый ресторан.
The 312 ресторан. Покровский бул. Бар метафора Покровский бульвар. Ресторан Коперто на Покровском бульваре. Корн дог Чико Рико.
Кимпаб Чико Рико. Чико Рико корейская кухня. Чико Рико еда. Чико Рико Москва. Тавадури Тбилиси.
Ресторан Тавадури в Тбилиси. Ресторан Спасский. Ресторан Москва в Санкт-Петербурге Спасская. Мистер ливанец ресторан. Кафе ливанец Глинищевский переулок.
Mr ливанец ресторан Москва. Придорожное кафе интерьер. Галерея проектов кафе. Кафе Меркурий Каменск-Уральский. Галерея Россо.
Ресторан а4. Ресторан bg. Ресторан итальянской кухни Мичуринский проспект. Рестораны Full HD. Ресторан Гандара Москва.
Ресторан Силла Москва Рочдельская 15. Ресторан touche Москва. Силла ресторан улица 1905 года. Кафе на улице в Москве.
Пороселло бар на Китай городе. Пороселло меню. Пороселло бар меню. Пороселло меню Китай город. Кафе Нана Адлер. Portofino бар. Чика Рика ресторан в Москве. Кукси Чайхона. Кафе Рикки. Магазин Владивосток чики-Рики. Магазин детской одежды на Викулова. Терминал клуб. Клуб терминал Череповец. Terminal Новосибирск клуб. Клуб терминал Череповец фото. Фабрика домашней еды. Кафе фабрика. Кафе фабрика Москва. Кафе завод Москва. Рестопаркинг в парк Горького. Фудтрак парк Горького. Рестопаркинг Москва. Фудтраки в парке. Подводка к танцу чика Рика. Песня чика Рика детская. Чика Рика меню. Флешмоб чика Рика. Флэшмоб чики Рики. Авангард вожатые. Чика Рика. Проспект красного Знамени 164 Владивосток. Проспект красного Знамени 37 Владивосток. Проспект красного Знамени 110 Владивосток. Красного Знамени 77 Владивосток. Rico ресторан меню. Chico Rico Москва меню. Чика Рика танец. Мика и Рика. Чика Рика физминутка. ФНАФ той чика rule34. FNAF 34 той чика. Чики игра. Той чика в игре.
В меню заведения представлено более 30-ти видов рыбы и морепродуктов, среди которых: барабулька, килька, кефаль, сарган, ставрида, щука, карп, мидии, рапаны, кальмары, каракатица, креветки, осьминог, устрицы и многое другое. За кухню заведения отвечает бренд-шеф Денис Степченко ex. Ладо , за коктейльную карту — бар-менеджер Кирилл Киселев ex.
Объяснять, чем покоряет «Чико», нет смысла, потому что здесь сложилось все, что попало в сердечко каждому — отзывчивый и приятный персонал, яркий интерьер, традиционные корейские блюда и музыкальное сопровождение.
Оценка надежности
- Почему Ритмика?
- Светский backstage: день рождения Ирины Зарьковой в японском ресторане Ikura | Posta-Magazine
- IKRA – ресторан-гастротеатр с авторской кухней |Москва
- Новости. Главные новости ритейла в России и мире 📰 New Retail
- Кафе "Chick O'Rico": "Игра в кальмара" навынос [обзор]
Блогерша Иришка Чики-Пики призналась, что выпивала с Реввой после съемок
Перед выходными сходили в новый ресторан White Rabbit Family Ikura, расположенный на третьем этаже, прямо над другим их проектом — знаменитым «Горынычем». По мотивам популярного тематического кафе в Сеуле. Весь видео и аудио контент ВГТРК — фильмы, сериалы, шоу, концерты, передачи, интервью, мультфильмы, актуальные новости и темы дня, архив и прямой эфир всех телеканалов и радиостанций холдинга.
Космическая вечеринка с героями «Чик-Чирикино»
Главная» Новости» Иришка чики пики новости. Чика Рика кафе Москва. Боровск чики чики кафе. На данный момент CHICKO есть в таких городах, как: Москва, Новосибирск, Екатеринбург, Алматы, Челябинск, Ульяновск, Самара, Томск, Сургут, Тюмень, Санкт-Петербург. ВКУС КОРЕИ — заказать быструю доставку от 30 минут. Большой выбор блюд из меню через сервис Деливери (Delivery Club). Во Владимире откроется стритфуд-ресторан популярной франшизы корейской кухни Chicko. Об этом написали в официальной группе и там же сообщили о том, что на данный момент проект ищет подходящее помещение. Отзывы › В городе › Рестораны, бары, кафе › Кафе.
НОВЫЕ И ВАЖНЫЕ ПУБЛИКАЦИИ
- Чика Рика. Танцуем чику рику вместе.
- IKRA – ресторан-гастротеатр с авторской кухней |Москва
- Ресторан чико в москве адреса
- График работы
- Категории блюд в ресторане «Chick O'rico»
- кафе Chick O'Ricko, ул. Покровка 1/13/6с2 — цены, меню, фото |
Чико рико города
Удалена запись об учредителе Розенберг Сергей Львович 14. Москва, бульвар Новинский, д. Москва, вн. Москве и Московской области 16.
Ролл «Большой и черный» или вафли «Я сверху» — явное тому доказательство. Плюсы: — блюдо «Я сверху» 285 руб. Такой фантазийный бутерброд; — «Корейский хот-дог» 219 руб. Естественно, конструкция держится на палке.
Красиво и элегантно это съесть не получится; — если положить кусок курицы из набора «Все можно» на вафлю, то получится забавная комбинация «Раз все можно, то я сверху»; — огненная капуста кимчи стоит 125 руб. Минусы: — медово-перечный соус к вафлям положить забыли, так что пришлось выкручиваться самостоятельно; — в ролл «Большой и черный» 199 руб. Громкие слова, пустые обещания; — откровенно мокрые вафли; — серьезному человеку будет смешно, а у подростков, боюсь, из-за сексуального подтекста названий случится истерика. Фото: chickorico.
Сергею приглянулась идея с прямым эфиром. Причем у него снимаются чаще всего ребята из персонала. Они жуют и отвечают на вопросы, которые им присылают подписчики соцсетей «Чико Рико». Так мы продвигаем культуру мокпанов и одновременно знакомим аудиторию с нашим персоналом в очень интересном формате. Во время первого локдауна Сергей сам начал и продолжает сейчас вести Инстаграм запрещенная в России экстремистская организация и собрал первые 3 тыс. Сейчас их уже под 150 тыс. Любое нововведение я обсуждаю с подписчиками, устраиваю опросы, спрашиваю их мнение. Каждый из них сам является частью «Чико Рико». Сергей Лебедев Чикена и зрелищ! Помнишь цитату в начале статьи? Корейская кухня — это только начало большой истории. И рестораны «Чико Рико» тоже уже давно не только про еду. Это не просто корейское кафе, а настоящий храм современной корейской культуры. Здесь идеально сочетаются дорамы, k-pop и уличная еда. Сергей Лебедев Во-первых , Сергей сам втянулся и постепенно стал слушать k-pop и смотреть корейские сериалы. Любимая группа — Stray Kids.
Ресторан чика меню
В Москве навсегда прекратил работу ресторан итальянской кухни Gucci Cafe (Efac Iccug), открытый Егором Кридом, Тимати и Антоном Пинским. По мотивам популярного тематического кафе в Сеуле. Сеть корейских кафе со стрит-фудом и позитивным а-ля BTS-дизайном: яркие цвета, граффити, надписи, фотографии корейских музыкантов. Блогерша Иришка Чики-Пики призналась, что сразу же приняла предложение комика и артиста Александра Реввы о съемках в клипе «Алкоголичка».
Корейский СТРИТ-ФУД в Москве | Токпокки, Омук, Корндог, грибы Эноки | Обзор ресторана Чико Рико
Потому что я старался добавлять только интересные и фотогеничные блюда. Сейчас я, конечно, уже все сто раз перепробовал. И есть мои фавориты: это чикен, корн-дог и токпокки». Топ блюд в меню «Чико Рико»: корн-дог с картошкой фри «Это сосиска с сыром моцарелла на палочке в панировке из картошки фри снаружи.
Сыр тянется до потолка, внутри сочная сосиска, а снаружи хрустящая картошка фри и яркие соусы, которые делают вкус еще более насыщенным». Это тонкие хрустящие грибы, жареные в остром или кисло-сладком соусе, по желанию можно обернуть в бекон». Сыр смачно тянется, вкус яркий и специфичный.
Это блюдо тоже я нашел в корейских тиктоках, в Москве его больше никто не готовит». То есть видео, на которых человек смачно, очень с аппетитом и много ест. Очень популярная фишка в Корее.
А раз Сергей изучал корейскую кухню по соцсетям, то, конечно, не мог не наткнуться на парочку-десяточку мокпанов. И я рад, что мы стали первопроходцами. Да, для многих русских чавкать и жевать на камеру — это дикость, но при этом наши мокпаны уже собрали очень много поклонников».
В Корее такие видео выходят в разных форматах. Одни выпускают отредактированные записи, другие едят в прямом эфире и общаются со зрителями. Сергею приглянулась идея с прямым эфиром.
Тут очень много комнат. Винтовая лестница. Кажется, на втором этаже. С улицы казалось, что в доме темнота, но внутри светло и нестрашно. В коридоре на втором этаже тумбочка с расхлябанным, едва живым аппаратом. Почему никто не берет трубку? В доме наверняка кто-то есть, ведь кто-то печет пироги, и вон оттуда, где открыта дверь в комнату, то затихая, то возникая вновь, слышится музыка; в открытую дверь видно, что на круглом столике, покрытом кружевной салфеткой, стоит патефон и крутит черную пластинку. Кто снимет трубку — профессор или я?
Я оглядываюсь. Профессора нет. Задержался где-то, фотографирует, наверное. Не каждый день в таком доме окажешься. Я же не знаю, сколько тут Наташ. Это заброшенный дом. Она в угловой комнате. Пожалуйста, — говорит человек.
Куда запропастился этот раздолбай профессор? Которую из комнат он назвал угловой? Поди пойми. И комнат очень много. Была старая, буржуйская дача на откосе, превратилась в коммуналку… Заглядываю в комнату, откуда патефонная музыка. Правда, на подоконнике патефон крутит черную пластинку, а на большом столе швейная машинка и очень много белой ткани вокруг. Но никого нет. Только что голоса слышались.
Из кухни в коридор падает яркий белый свет. Там все белое, кругом мука, а на карнизе верещат весенние воробьи. Алеша и Коля месят тесто, пекут пироги. Алеша улыбается мне. Он молодой, бледный и конопатый, а Коля в тельняшке. Что все это значит? Почему вы печете тут пироги вместе? И почему вы не удивляетесь, что я пришла?
Пироги кругом. Готовые, испеченные, под полотенцами и еще сырые… — Эти — отдыхают, вон тот в духовке — подходит… И вот счас еще заложим, — объясняет Алеша, как всегда приветливо и застенчиво улыбаясь всем своим некрасивым бледным лицом. Из окна — апрель, московский старый двор с убогими качелями и клумбой, я помню этот двор прекрасно, мы здесь тусовались почти сорок лет назад, в студенчестве, настоящий сквот, и много соседей в квадратном дворе. И Наташа! Наташа — девушка художника Никиты, смывшегося в Америку в начале восьмидесятых. Обещал вскоре выписать ее туда, и она верила. Некоторые особенно добрые люди любили спрашивать, звонит ли ей Никита или собирается ли она в Америку, и наслаждались тем, как меркнет ее милое лицо. Однажды мы встретили Наташу выпивши, через некоторое время совсем пьяную, потом чаще и чаще, потом она стала толкаться с компанией алкашей в угловом, потом сгинула.
Это очень быстро все было… И вот теперь этот Никита звонит красивым встревоженным голосом. Он не такой приветливый и вообще не смотрит на меня, как будто сердится. Он совсем молодой, как тогда. У него персиковый пух на высоких скулах, большие карие глаза и пшеничного цвета кудри, он очень красивый и чужой, всегда был таким — чужим и красивым. Надо попросить у него прощения? Нет уж, пусть он первый просит, он тогда первый начал, мы оба хороши, мы были очень молоды, прекрасны, глупы, наивны и невероятно жестоки… Мы жили впроголодь. Нет, было полно хлеба, и кефира, и картошки — мы жили впроголодь, мечтая насытиться славой, удачей, признанием, успехом, мы мечтали о путешествиях… — Сначала День космонавтики, потом Пасха, ты православный календарь посмотри, там написано, — поправляет Алеша. Большая банка варенья, вместо крышки почему-то закрепленная черной аптечной резинкой бумажка, знакомый почерк… «Малина» или «крыжовник»?
Но Смелый — это собака из моего детства, собаки не могут звонить и перезванивать, и, вообще, его давным-давно нет… А мама? Она тоже здесь?! Мне хочется что-то сказать этим двум моим давно утерянным друзьям или спросить… Но спрашивать и говорить о таком ужасно неудобно, я стесняюсь и выхожу из кухни. Где сука профессор? Заблудился в доме? Ушел на просмотр без меня? Иду искать. Как много комнат… В одной комнате — нет, этого не может быть — пьют чай баба Зоя и Жан-Люк, он устал с дороги, у ног его брезентовый рюкзак, они пьют чай и о чем-то тихо говорят, но как, на каком языке?!
Или у жителей глуши во всем мире есть свой, общий язык? А они оба из глуши — баба Зоя из тверской, Жан-Люк из французской… Я машу им рукой, но они не обращают внимания. Кладовка — старое туманное зеркало, велосипед с гнутой рамой, кадушки и бельевые корзины, барахло, барахло и модели старинных кораблей на полках — совсем как настоящие. Еще комната — две женщины купают в огромном тазу пухлого кроткого младенца, но не отвечают на вопросы, даже не отрываются от своего занятия… Может, я невидимка? Нет, но Алеша же с Колей меня точно видели… Из полукруглого окна на лестнице видна осень, желтые листья тополя. Но в комнате по соседству пахнет хвоей и красуется свежая, не до конца наряженная елка… А тут что? В этой комнате повсюду жердочки, кормушки и даже настоящее дерево. По комнате летают всякие мелкие пташки и садятся на голову и на плечи к хитрому бородатому деду.
Дед сидит за просторным рабочим столом. На столе много красок и кисточек. Одна птица, величиной с сойку, уже совершенно синяя. Я в пустой комнате с окном, из которого виден белый берег зимнего моря. Где профессор? Надо разобраться… Это точно дом из Прибалтики, в таких домах мы с мамой живали каждый август на Рижском взморье… Но почему окошко кухни выходит во двор на Хитровке? Входит профессор в старой летной куртке, в какой ходил студентом. С каким еще трубочистом?
Может быть, эти люди на кухне — мои персонажи? Но персонажи, не прототипы же… — Классный дом, — соглашаюсь я, — но уж больно бредовый… Чушь какая-то, пошли отсюда… Профессор избегает смотреть на меня и говорит сбивчиво, или это голос пропадает, как в мобильном, когда плохая связь… — Это вообще не моя инициатива. Студенты снимали за свой счет, они очень прониклись… Было тяжело пережить, мне было очень тяжело, серьезно, я даже не ожидал, я приходил и читал им твои сценарии, мы читали вслух по очереди и обсуждали несколько недель подряд, и они решили, раз у тебя не было поставлено ни одного сценария при жизни, то надо снять обязательно такое вот попурри, в память о тебе… — В какую такую память обо мне? Я что, умерла, что ли? Нет, правда, погоди, почему ты говоришь — «при жизни»? Я смотрю на профессора, и он отводит глаза, он как-то мнется, мужчины вообще бывают мнущиеся и немнущиеся, в обществе немнущихся мужчин бывать приятнее… Профессор отводит глаза, ему неловко сказать мне, что я умерла, так же как мне было трудно сказать об этом ребятам, пекущим белые пироги на кухне. Он мнется и собирается выходить из этой комнаты. За окном белый берег моря, картинка становится крупнее, ближе: мандариновые корки на снегу, две девочки качаются на качелях, и человек с велосипедом машет им рукой издалека, и шум, шорох — это шумит прибой.
Мы с профессором в зале. Зал небольшой, современный, с иголочки, так и дышит новизной, невесомые пластиковые, ярких цветов стулья и народу навалом. Кино только что кончилось, объявили перерыв, люди встают, двигают стулья, тянутся к выходу, топочут сапогами, переговариваются, оттого и шум… — Есть недопустимые вещи. Есть табу, понимаешь, табу! Я их откуда-то знаю. Где-то видела. Это какие-то мои знакомые, из сна или из фильма, который так и не снят, потому что сценарий не написан: руки не дошли, очень много времени отнимают поездки по работе, еще больше — болтовня и застолья… Я хочу их окликнуть, пообещать, что непременно напишу про них, хочу хотя бы посмотреть, они или нет, но профессор, приобняв меня за плечо, участливо предлагает: — Ну что, по писят и на обсуждение? Мы ждали суп из сифудов.
В углу какой-то дядька в рабочем комбезе не спеша расправлялся с огромной порцией свинины в сладком соусе. Очень хотелось есть. Мы смотрели в окошко. Мулатка подрулила на велике, шлепнула на стену объявление про танцевальные классы. Из машины вышла женщина с двумя лохматыми мальчиками, пошла в парикмахерскую. Возле магазина «Товары для животных» парень сидел на корточках перед пожилым лабрадором, уговаривал надеть башмаки: на улице тепло, но слякотно. С диким воем промчались пожарные машины. Белая девушка провезла на коляске пожилого нигера в растаманской шапке.
Он сосредоточенно вязал спицами другую растаманскую шапку. Протащилась толпа орущих младших школьников с задротом учителем. Чудно: учитель начальных классов — молодой парень. В России такого не увидишь. Хозяин лабрадора уговорил его обуться и увел. Из парикмахерской вышла женщина с двумя свежепостриженными мальчиками. Мы ждали суп. Потом выяснилось, что он работал в китайском ресторане в Новосибе.
Действительно, возле кассы висело объявление: заранее просим прощения за наше обслуживание. Широкое лицо, круглые карие глаза, плечистый, с большими руками — вскормленный буреком и каймаком, вспоенный козьим молоком, со славянской душой, прогретой балканским солнышком. Югослав, точно! Работал на стройке в Москве. Они не знают, что мы в погоне. У нас погоня, ясно? Мы гонимся за Ладой Жовнер. Лада Жовнер — человек, а не последняя новинка отечественного автопрома, хотя звучит, конечно, похоже.
Лада Жовнер — девушка. Зовут Лада, фамилия Жовнер. Бывшая студентка профессора. Исчезла не попрощавшись. Лада сняла документальный фильм «Пословицы и поговорки русского народа». Чисто наблюдения за людьми на улицах, в магазинах, в электричках, в пивнухах, на свадьбах, в поликлинике. И титры — пословицы и поговорки. Интересно получилось.
Одна беда — фамилия у Лады не Петухова и не Пантюшкина, а Жовнер. Люди обиделись. Кто-то почувствовал себя жестоко опропагандированным, кто-то цинично укощуненным, кто-то и вовсе — зарусофобленным не на шутку, и какие-то радетели подожгли дверь квартиры, которую снимала Лада, и коллеги встали на защиту. В фейсбук заглянуть страшно было. Профессору тоже следовало бы встать. Как-то выступить, хотя бы на фейсбуке, что ли. Но профессор сказал, что не хочет во все это лезть в силу целого ряда причин, и промолчал. Тут, конечно, поднялась встречная буря в фейсбуке, направленная против профессора, фейсбучная страшная буча, профессора записали в подонки, и какие-то совсем уж пламенные энтузиасты сбегали подожгли ему дверь.
Репертуарчик скромен, арсенал невелик… К сожалению, Лада Жовнер была не только его бывшей студенткой, но и его кратковременной девушкой. Вот говорили человеку — не скатывайся ты в эту пошлятину, так нет — оскоромился. Еще бы! Лада реально классная, коротконогая сисястая полукровка с носом кнопкой, копной кудрей, родинкой над верхней губой и чудесной улыбкой. Ох, как встрепенулся этот унылый стареющий барбос. Должны быть какие-то табу, говорили друзья, но сердцу не прикажешь, под этим соусом жена профессора, ангелоподобная истеричка, раза два не до конца резала вены, а потом ушла, прихватив чудесную квартирку возле Елоховской площади. Но и с Ладой как-то не срослось, так и не соединились, и вот потом этот фильм и отказ выступить в защиту… Лада исчезла бесследно. Друзья и знакомые говорили, что она страшно страдает, и окончательно записали профессора в негодяи, но ведь и негодяям надо с кем-то выпить «писят», кому-то поплакаться, с кем-то сходить погулять в Лефортово, позвонить, послать эсэмэску среди ночи.
Для этого есть я, здрасьте. Я дружу с негодяями. С аморальными типами, неверными мужьями, предателями, «вообще подонками», алкашами и всяким сбродом. То есть многие дружат с такими, но с крупными, серьезными, полезными, с которых можно что-то поиметь, а я — с мелкими, беспонтовыми мерзавцами из тех, кто сам про себя говорит: «Пойми, я не предатель, я просто несчастный человек». Они трюхают за мной замухрышной стайкой, как бродячие барбосы, и у меня всегда найдется для них рюмаха и плошка супу. Меня на этом поприще одобрил и ободрил сам протоиерей К. Протоиерейка — тоже, между нами, тот еще озорник, из бывших забулдыг и хиппарей, а теперь поди ж ты…. И вот когда всплыла тема поехать снять документальный фильм про елку на женской зоне, про елку для мамаш-зэчек и их младенцев, сидящих в тюремном детдоме, профессор решил, что сделать это может только Жовнер, и стал писать ей на почту.
Когда и на десятое письмо никто не ответил, я написала ей со своего адреса: появитесь, пожалуйста, по делу нужно, он тут без вас зашивается. Через тридцать секунд пришел остроумный ответ: что зашивается, это правильно, ему уже давно пора зашиться, спасибо за внимание, идите вы все по домам, не беспокойте меня больше никогда, всего доброго. Показала ответ, и профессора переклинило. Профессору всралось отыскать Ладу Жовнер. Ну, Коста-Рика, это, положим, уже слишком, это сплетни, никакой Коста-Рики на самом деле и вовсе нет, а вот Америка… У него есть виза, делали для какого-то проекта, проект лопнул, а виза осталась. То есть, допустим, мы как-то долетим, а дальше? Лекцию прочтем, кинцо покажем, выступим, мастер-класс проведем. Он думает, это кому-то нужно.
Тем не менее мы долетаем до Нью-Йорка и три дня, от бестолковости и нетерпения то и дело обостряя международные отношения в дешевых харчевнях, тыркаемся в поисках Лады Жовнер… Наконец суп из сифудов подоспел, огромные бадейки вкуснейшего, честного супа, и мы на радостях братались с китайцем и югославом, клялись дружить, снять вместе кино, организовать точку общепита, ездить друг к другу в гости… Удалось вычислить, что Лада работала у русских старичков далеко внизу, почти на Кони-Айленде, и можно подъехать, попробовать что-то узнать у этих старичков. Вот и телефон Бориса Яковлевича… На Брайтоне мы выходим из метро и тут же видим объявление про ясновидящую. Профессору интересно. Идем по стрелочке. На лестнице, где ведет прием ясновидящая, страшно пахнет жареным луком. Облом — ясновидящая сегодня нянчится с внуками. В боковой улице, соединяющей основную авеню с набережной океана, сидит на скамейке возле социального дома бодрый старик с чудесной дворнягой на поводке. Это Борис Яковлевич.
Ладочка у нас больше не работает. Уехала обратно в Россию. Она очень любит Россию, настоящий патриот. А мы так к ней привязались. Очень хорошая девочка. И я привязался, и жена, и Чапай. У меня жена — молодая. На пять месяцев меня моложе.
Лежит уже три года. А Ладочка за ней ухаживала, лучше родной дочери. Такая хорошая девочка. Похожа на нашу Ривку. Ривка — тетка жены. Что вы! Вот про кого надо фильм снять… Умерла в девяносто третьем. Она из Бессарабии.
В двадцатом году ей шестнадцать было. От гражданской войны бежала с другими подростками, на лодке переплыла Буг, подалась в Палестину. Работала там на стройке. Сыро было, малярия. Решила пробираться в Америку.
Внешний вид ужасен, но есть можно. Внутри — расплавленный сыр; — увесистая порция тревожно-красных от сладко-острого соуса куриных ног «Все можно» на фото, 529 руб. Красиво и элегантно это съесть не получится; — если положить кусок курицы из набора «Все можно» на вафлю, то получится забавная комбинация «Раз все можно, то я сверху»; — огненная капуста кимчи стоит 125 руб.
Минусы: — медово-перечный соус к вафлям положить забыли, так что пришлось выкручиваться самостоятельно; — в ролл «Большой и черный» 199 руб.
Вызывают по имени и, видимо, по последним четырем цифрам телефона. Последний, по данным сервиса «Контур. Фокус», является совладельцем иркутского кинотеатра «Баргузин», сети ресторанов и доставки еды «Гиви ту ю», а также фирмы «Симпласт», занимающейся производством полиэтиленовой продукции и упаковочных материалов.
Французская кондитерская Niqa Patisserie & Cafe в самом центре Москвы
Отзывы › В городе › Рестораны, бары, кафе › Кафе. Интерьерный дизайн Ресторан "Ricci Capricci" в Москве отличается элегантным и стильным интерьером, созданным очень талантливым и креативным архитектором. На данный момент CHICKO есть в таких городах, как: Москва, Новосибирск, Екатеринбург, Алматы, Челябинск, Ульяновск, Самара, Томск, Сургут, Тюмень, Санкт-Петербург. Чика Рика. Все танцуют Чику Рику вместе. Танец для лагеря Чика Рика. За 4 года Чико Рико проделал путь от куриного кафе до федеральной сети корейского стрит-фуда, которая в этом году будет представлена в 40+ городах. а ведь могли бы на халяву в Москву прокатиться.