Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. В этом году исполняется 155 лет с начала публикации романа Федора Михайловича Достоевского “Идиот”. – Князь Мышкин в романе "Идиот" – это попытка изобразить почти Христа в России XIX века?
Краткое содержание «Идиот»
| Маркевич рассказал, почему роман "Идиот" Достоевского остается актуальным | «Идиот» — роман Ф. М. Достоевского (1868). Основная идея произведения созрела сразу по прибытию писателя в Женеву (август 1867 года). |
| «Идиот» (Ф. М. Достоевский) | Иван Пырьев планировал снять экранизацию романа «Идиот» в четырёх частях, именно поэтому фильм заканчивается титрами: «Конец первой части». |
| Краткое содержание «Идиот» | Роман писателя Фёдора Михайловича Достоевского «Идиот» впервые был опубликован в номерах журнала «Русский вестник» за 1868 год. |
Краткое содержание «Идиот»
Но эти преображения жизни героев изменить не могут, они остаются теми же, кем были, а сам князь в финале окончательно теряет рассудок. Достоевский намеревался показать идеального человека, похожего на Христа; мир, в котором ему приходится существовать, берёт верх над добродетелью, изменить его не удаётся. Роман, плохо встреченный современниками, потомки оценили как одно из самых мощных высказываний Достоевского.
Это довольно мелкие преступления, в отношении которых крайне редко возбуждают уголовные дела. Потому их и декриминализировали, потому что они не рабочие. Никто не «марается» с этой ерундой. Подобные составы преступлений в УК, как то "Лох-несское чудовище» - то ли оно есть, то ли его нет", - заявил эксперт НСН. Но не смотря на то, что камчатские приставы действовали по букве закона, литературное сообщество возмутилось и заявило о кощунстве над великим писателем. Мои исследования современных явлений культуры, жизни общества в целом и поведения каких-то структур в частности, все чаще фиксируют оголтелый маразм ведомств, которые берут на себя заботу о чистоте наших национальных нравов.
Полнейшая ерунда", - поддержал коллегу по "цеху" писатель и журналист Дмитрий Быков.
Этот Христос каким-то образом привязывается к князю. Юродивый, Иисусик… А вы в Бога веруете, господа? Не в того, который во славе, а в того, который лежит с посиневшим мертвым лицом? А послушаете вы его, если он явится в вашу гостиную, будет говорить несалонные вещи, размахивать руками и под конец ринется на пол с «диким криком «духа, сотрясшего и повергшего»»?
Нет, помилуйте, это же дурной тон. И все эти странные идеи тоже. И получается, что лишь один Рогожин, брат названный и враг кровный, способен понять и полюбить в ненависти. И оба обречены. Потому что оба «по ту сторону добра и зла», оба не вписываются в рамки приличного, только отклонения у них в разные стороны.
В этом весь Достоевский: он от пошлой по сути историйки но не без пикантности , приходит к вечному противостоянию, которое нельзя ни разрешить, ни нарушить, иначе все полетит в тартарары. Ну разве что когда-нибудь, после судной трубы… Или нет?
И вот после прочтения практически шедевральной первой главы, оказалось что следующие главы сильно уступают началу книги. Персонажи, поступки которых были такими логичными и хорошо прописанными начинают выполнять совсем необоснованные действия. Во второй главе с князем твориться что-то совсем непонятное, при чтении складывалось впечатление, что персонажа просто подменили.
Причем в дальнейших главах он пришел в норму и вел себя практически без следа от событий второй части. Что вторая, что третья часть к тому же очень затянуты. Основные события всей второй части описывают один вечер, в котором я лично ничего интересного, кроме представления некоторых персонажей не увидел. Словом, из всех этих персонажей мне запомнился лишь один Ипполит, который очень колоритный персонаж по моему мнению. Человек, который хочет внимания к себе.
Решил написать целое объяснение о причинах своего самоубийства и публично зачитать всем. И лишь после этого сделать это. И он конечно решился, но у него не вышло. Максимально абсурдная ситуация, которая буквально отражает жизнь саму в себе. Абсурд, великий абсурд.
Вообще, мне это молодой человек, скорее неприятен, чем приятен.
Аудиокниги слушать онлайн
| Достоевский Федор Михайлович: Идиот | На исторической сцене он поставил спектакль «Идиот» по Достоевскому и написал новую книгу «Приключения режиссера». |
| Анализ романа «Идиот» (Ф. М. Достоевский) | романа Достоевского Ф.М. О чем "Идиот" - сжато и кратко приводится текст произведения для быстрого прочтения. |
| Классические чтения. Пост-обсуждение. "Идиот" Достоевский | Аннотация: Роман в четырех частях. |
| "Знакомьтесь: книга-юбиляр": 155 лет роману Фёдора Достоевского «Идиот» - YouTube | Ранние годы ее (как и героини романа «Идиот») прошли в имении Отрадное, она тоже была сиротой и воспитывалась в доме своего опекуна, который впоследствии выдал ее за своего племянника. |
Московский князь Мышкин. Лекция к 150-летию романа «Идиот»
Аннотация: Роман в четырех частях. Роман Федора Михайловича Достоевского «Идиот» был написан 150 лет назад, но многое в нем нами еще не понято. Ярослав Гашек написал роман в очень архаичном смысле слова — как текст, в котором герой странствует и переживает странные приключения в каждой точке странствий. романа Достоевского Ф.М. О чем "Идиот" - сжато и кратко приводится текст произведения для быстрого прочтения.
Роман «Идиот»: исключая другого из нашей любви, мы умираем сами
| Владимир Бортко: Достоевского к кино адаптировать просто - Российская газета | Спектакль "Идиот" петербургского театра "Приют комедианта" вошел в число номинантов премии "Золотая маска". Режиссер Петр Шерешевский определяет жанр спектакля как сон в трех действиях. |
| Анализ романа «Идиот» (Ф. М. Достоевский) | Мемориальная табличка, сообщающая, что здесь Ф. М. Достоевский написал роман «Идиот». |
Краткое содержание «Идиот»
Роман “Идиот” экранизировали 13 раз. Роман «Идиот» Ф.М. Достоевского является одним из лучших примеров философского романа. И как это воспринялось другими людьми, и что из этого получилось мы можем прочесть в романе Достоевского "Идиот". Роман «Идиот» Ф.М. Достоевского является одним из лучших примеров философского романа.
Достоевский Федор Михайлович: Идиот
С одной стороны, как бы боится запачкаться. А с другой стороны, это замыкание в себя и отождествление себя исключительно со своими границами. Я буду здесь, и вы не касайтесь, не трогайте меня. И в конце концов Аглая поднимает надменно голову и говорит Настасье Филипповне: «Удержите ваш язык; я не этим вашим оружием пришла с вами сражаться». Это очень сильная цитата, которая сразу проясняет нам многое. Он держал в деснице Своей семь звезд, и из уст Его выходит острый с обеих сторон меч; и лице Его, как солнце, сияющее в силе своей». Вот единственный образ, где язык становится оружием и мечом.
Это тот образ Христа в Откровении Иоанна Богослова. То есть в этот момент Настасья Филипповна, пытаясь воспроизвести логику своих писем, говорит о будущем состоянии человека и человечества, — что показывается вот этим ее мгновенным сближением с фигурой Христа в Апокалипсисе. Достоевский снова пытается перевернуть наше восприятие происходящего, показав, что все мы не полны друг без друга, что мы не можем никого вольно исключить из нашей любви, что нет любви для двоих, что любовь всегда включает в себя, а не исключает из себя. Это попытка перевернуть в читателе его естественное состояние, его базовый принцип. Если наш базовый принцип — природная природа, мы живем в состоянии постоянного исключения из нашей жизни. Нам всем все мешают, у нас куча лишних и просто мешающих людей, плюс куча врагов.
А если мы исходим из принципа иной природы, то вокруг нас нет ни одного лишнего человека, и каждый человек — это для нас еще один путь. Князь Мышкин проходит этот путь абсолютно со всеми героями. Даже с теми, которые у него при первой встрече вызывают другое чувство. Нет никого, кого надо исключить. Смерть перед воскресением Именно с этим связана еще одна знаменитая сцена, которая всеми комментаторами романа была опознана как сцена явления Христа Марии Магдалине, Noli me tangere. Сцена в третьей части романа, когда Настасья Филипповна встречается с князем Мышкиным в парке.
Только никто не мог понять, что эта сцена вообще там делает, потому что, во-первых, ни о каком воскресении речи в тот момент не идет, хотя князь и говорит, что у него началась новая жизнь. Они встречаются, и Настасья Филипповна встает перед ним на колени на дороге и протягивает к нему руки, и слезы катятся, наконец, по его бледным щекам. Все то, что он видел в воображении, он наконец увидел наяву. И никто не понимает, что и почему она там делает, потому что роман ведь заканчивается для князя Мышкина, в отличие от Настасьи Филипповны, вовсе не на ноте воскресения. Роман заканчивается на очень тяжелой ноте, ноте погружения в здешнее бытие при отсутствии в этом бытии. Он как бы оказывается похоронен внутри собственного тела.
Есть тело, и есть собравшиеся вокруг тела. Пятеро человек собираются в эпилоге вокруг тела, а еще двое там тоже присутствуют, потому что им написаны письма, — Вера Лебедева и Коля Иволгин. Получается та самая знаменитая семифигурная композиция — положение Христа во гроб, которое изображают на всех иконах, посвященных этому событию. Но мы с ходу никак это не опознаем, мы опознаем скорее состояние безнадежности, закрытости, подвешенности здешней жизни. Казалось бы, ужасная концовка у романа, жуткое состояние. Для чего Достоевскому это нужно, и что эти сцены там делают?
Помните, о чем говорит Ипполит в своей исповеди «Мое необходимое объяснение»? Это человек, который болен чахоткой, он умирает и собрался себя убить. Но на самом деле он хочет, чтобы его схватили за руки и не пускали в эту смерть. А все привыкли к тому, что он умирает. Для него это возможность взорвать всеобщую привычку и показать, насколько она неестественна, сказать: умирать неестественно, и мне умирать неестественно. И то, что вы к этому привыкли и воспринимаете как неизбежность — это тоже неестественно.
И находятся люди, которые хватают его за руки после необходимого объяснения… но ровно через пять минут их руки его отпускают. То есть все равно этого усилия по удержанию хватает ровно на пять минут. Достоевский меж тем доносит до нас ту непростую мысль, что мы умираем, потому что мы отпускаем друг друга в эту смерть. На самом-то деле, мы уже две тысячи лет, как живем в состоянии, когда люди могут воскресать. Когда есть прецедент, когда это происходит, но для нас это самая большая ложь, как выяснилось уже в ходе романа. Мы смиряемся со смертью на каждом этапе нашей жизни и на каждом этапе борьбы за жизнь другого.
Оказывается, мы не можем дольше пяти минут кого-то держать за руку и удерживать в этой жизни. Вот, собственно, почему роман заканчивается на сцене, которую в лучшем случае, в самом хорошем случае, читатель может идентифицировать с иконой «Положение во гроб». А в худшем случае он просто остается в этом ощущении безнадежности, зависшего человека, которой мертв внутри своей плоти. Это, наверное, самая страшная смерть, которую можно себе представить. Так чего хочет Достоевский? Достоевский хочет вернуть нам ощущение, которое пережили первые христиане.
Что мы делаем на Страстной неделе? Мы куличи печем и яйца красим, потому что Пасха точно будет, потому что мы точно знаем, потому что у нас все это уже завертелось в очередной круг. И мы празднуем очередное воскресение, а это не очередное воскресение. Чтобы понять, что такое воскресение, нужно понять, что такое смерть, окончательная смерть перед воскресением. И Достоевский нам показывает показывает эту смерть, после которой нет никакой надежды. И мы должны с этой историей как-то пожить, чтобы понять, что чувствовали ученики Христа после Его смерти, что такое настоящая смерть того, в кого ты верил как в Бога, и что такое воскресение.
Мария Магдалина — именно та, которая видит воскресение и свидетельствует о нем после этой ужасной смерти, которая состоялась в конце романа. После этой безнадежной смерти, когда все разбежались, когда больше никто ничего не ждет и не верит, когда все надежды рухнули. И вот тут Магдалина встречает Христа под видом садовника, прозревает и узнает, что Он воскрес. И об этом же сцена в парке в конце третьей части. Единственный человек, кто постоянно видит эту высшую природу в князе, опять-таки оказывается Настасья Филипповна, недаром же они друг друга узнали еще в самом начале романа. И эта сцена нам дана как бы как предвидение, которое она видит.
Ничто не кончится смертью, потому что нам уже здесь был дан этот знак воскресения. Но этот знак воскресения мы сможем заметить только после того, как проживем все падение и смерть человека.
Генерал погорячился, но уж видимо раскаивался, что далеко зашел. Он вдруг оборотился к князю, и, казалось, по лицу его вдруг прошла беспокойная мысль, что ведь князь был тут и всё-таки слышал. Но он мгновенно успокоился: при одном взгляде на князя можно было вполне успокоиться. Да и пропись-то редкая! Посмотри-ка, Ганя, каков талант! На толстом веленевом листе князь написал средневековым русским шрифтом фразу: «Смиренный игумен Пафнутий [22] руку приложил». Они превосходно подписывались, все эти наши старые игумены и митрополиты, и с каким иногда вкусом, с каким старанием!
Неужели у вас нет хоть погодинского издания [23] , генерал? Потом я вот тут написал другим шрифтом: это круглый крупный французский шрифт прошлого столетия, иные буквы даже иначе писались, шрифт площадной, шрифт публичных писцов, заимствованный с их образчиков у меня был один , — согласитесь сами, что он не без достоинств. Взгляните на эти круглые д, а. Я перевел французский характер в русские буквы, что очень трудно, а вышло удачно. Вот и еще прекрасный и оригинальный шрифт, вот эта фраза: «Усердие всё превозмогает» [24]. Это шрифт русский, писарский или, если хотите, военно-писарский. Так пишется казенная бумага к важному лицу, тоже круглый шрифт, славный, черный шрифт, черно написано, но с замечательным вкусом. Каллиграф не допустил бы этих росчерков, или, лучше сказать, этих попыток расчеркнуться, вот этих недоконченных полухвостиков, — замечаете, — а в целом, посмотрите, оно составляет ведь характер, и, право, вся тут военно-писарская душа проглянула: разгуляться бы и хотелось, и талант просится, да воротник военный туго на крючок стянут, дисциплина и в почерке вышла, прелесть! Это недавно меня один образчик такой поразил, случайно нашел, да еще где?
Ну, вот это простой, обыкновенный и чистейший английский шрифт: дальше уж изящество не может идти, тут всё прелесть, бисер, жемчуг; это законченно; но вот и вариация, и опять французская, я ее у одного французского путешествующего комми заимствовал: тот же английский шрифт, но черная линия капельку почернее и потолще, чем в английском, ан — пропорция света и нарушена; и заметьте тоже: овал изменен, капельку круглее, и вдобавок позволен росчерк, а росчерк — это наиопаснейшая вещь! Росчерк требует необыкновенного вкуса; но если только он удался, если только найдена пропорция, то этакой шрифт ни с чем не сравним, так даже, что можно влюбиться в него. Да вам прямо можно тридцать пять рублей в месяц положить, с первого шагу. Однако уж половина первого, — заключил он, взглянув на часы, — к делу, князь, потому мне надо поспешить, а сегодня, может, мы с вами не встретимся! Присядьте-ка на минутку; я вам уже изъяснил, что принимать вас очень часто не в состоянии; но помочь вам капельку искренно желаю, капельку разумеется, то есть в виде необходимейшего, а там как уж вам самим будет угодно. Местечко в канцелярии я вам приищу, не тугое, но потребует аккуратности. Мою рекомендацию, я уверен, Нина Александровна примет. Для вас же, князь, это даже больше чем клад, во-первых, потому, что вы будете не один, а, так сказать, в недрах семейства, а, по моему взгляду, вам нельзя с первого шагу очутиться одним в такой столице, как Петербург. Нина Александровна, маменька, и Варвара Ардалионовна, сестрица Гаврилы Ардалионыча, — дамы, которых я уважаю чрезмерно.
Нина Александровна, супруга Ардалиона Александровича, отставленного генерала, моего бывшего товарища по первоначальной службе, но с которым я, по некоторым обстоятельствам, прекратил сношения, что, впрочем, не мешает мне в своем роде уважать его. Всё это я вам изъясняю, князь, с тем, чтобы вы поняли, что я вас, так сказать, лично рекомендую, следственно, за вас как бы тем ручаюсь. Плата самая умеренная, и, я надеюсь, жалованье ваше вскорости будет совершенно к тому достаточно. Правда, человеку необходимы и карманные деньги, хотя бы некоторые, но вы не рассердитесь, князь, если я вам замечу, что вам лучше бы избегать карманных денег, да и вообще денег в кармане. Так по взгляду моему на вас говорю. Но так как теперь у вас кошелек совсем пуст, то, для первоначалу, позвольте вам предложить вот эти двадцать пять рублей. Мы, конечно, сочтемся, и если вы такой искренний и задушевный человек, каким кажетесь на словах, то затруднений и тут между нами выйти не может. Если же я вами так интересуюсь, то у меня на ваш счет есть даже некоторая цель; впоследствии вы ее узнаете. Видите, я с вами совершенно просто; надеюсь, Ганя, ты ничего не имеешь против помещения князя в вашей квартире?
И мамаша будет очень рада… — вежливо и предупредительно подтвердил Ганя. Этот, как его, Ферд… Фер… — Фердыщенко. И не понимаю, почему его так поощряет Настасья Филипповна? Да он взаправду, что ли, ей родственник? И не пахнет родственником. Ну, так как же вы, князь, довольны или нет? Меня, правда, давеча позвал Рогожин. Ну нет; я бы вам посоветовал отечески или, если больше любите, дружески и забыть о господине Рогожине. Да и вообще советовал бы вам придерживаться семейства, в которое вы поступите.
Я получил уведомление… — Ну, извините, — перебил генерал, — теперь ни минуты более не имею. Сейчас я скажу о вас Лизавете Прокофьевне: если она пожелает принять вас теперь же я уж в таком виде постараюсь вас отрекомендовать , то советую воспользоваться случаем и понравиться, потому Лизавета Прокофьевна очень может вам пригодиться; вы же однофамилец. Если не пожелает, то не взыщите, когда-нибудь в другое время. А ты, Ганя, взгляни-ка покамест на эти счеты, мы давеча с Федосеевым бились. Их надо бы не забыть включить… Генерал вышел, и князь так и не успел рассказать о своем деле, о котором начинал было чуть ли не в четвертый раз. Ганя закурил папиросу и предложил другую князю; князь принял, но не заговаривал, не желая помешать, и стал рассматривать кабинет; но Ганя едва взглянул на лист бумаги, исписанный цифрами, указанный ему генералом. Он был рассеян; улыбка, взгляд, задумчивость Гани стали еще более тяжелы, на взгляд князя, когда они оба остались наедине. Вдруг он подошел к князю; тот в эту минуту стоял опять над портретом Настасьи Филипповны и рассматривал его. И точно будто бы у него было какое чрезвычайное намерение.
Лицо веселое, а она ведь ужасно страдала, а? Об этом глаза говорят, вот эти две косточки, две точки под глазами в начале щек. Это гордое лицо, ужасно гордое, и вот не знаю, добра ли она? Ах, кабы добра! Всё было бы спасено! Как вы думаете? Только что выговорил это князь, Ганя вдруг так вздрогнул, что князь чуть не вскрикнул. Его превосходительство просят вас пожаловать к ее превосходительству, — возвестил лакей, появляясь в дверях. Князь отправился вслед за лакеем.
IV Все три девицы Епанчины были барышни здоровые, цветущие, рослые, с удивительными плечами, с мощною грудью, с сильными, почти как у мужчин, руками, и, конечно вследствие своей силы и здоровья, любили иногда хорошо покушать, чего вовсе и не желали скрывать. Маменька их, генеральша Лизавета Прокофьевна, иногда косилась на откровенность их аппетита, но так как иные мнения ее, несмотря на всю наружную почтительность, с которою принимались дочерьми, в сущности, давно уже потеряли первоначальный и бесспорный авторитет между ними, и до такой даже степени, что установившийся согласный конклав трех девиц сплошь да рядом начинал пересиливать, то и генеральша, в видах собственного достоинства, нашла удобнее не спорить и уступать. Правда, характер весьма часто не слушался и не подчинялся решениям благоразумия; Лизавета Прокофьевна становилась с каждым годом всё капризнее и нетерпеливее, стала даже какая-то чудачка, но так как под рукой все-таки оставался весьма покорный и приученный муж, то излишнее и накопившееся изливалось обыкновенно на его голову, а затем гармония в семействе восстановлялась опять, и всё шло как не надо лучше. Генеральша, впрочем, и сама не теряла аппетита и обыкновенно, в половине первого, принимала участие в обильном завтраке, похожем почти на обед, вместе с дочерьми. По чашке кофею выпивалось барышнями еще раньше, ровно в десять часов, в постелях, в минуту пробуждения. Так им полюбилось и установилось раз навсегда. В половине же первого накрывался стол в маленькой столовой, близ мамашиных комнат, и к этому семейному и интимному завтраку являлся иногда и сам генерал, если позволяло время. Кроме чаю, кофею, сыру, меду, масла, особых оладий, излюбленных самою генеральшей, котлет и прочего, подавался даже крепкий горячий бульон. В то утро, в которое начался наш рассказ, всё семейство собралось в столовой в ожидании генерала, обещавшего явиться к половине первого.
Если б он опоздал хоть минуту, за ним тотчас же послали бы; но он явился аккуратно. Подойдя поздороваться с супругой и поцеловать у ней ручку, он заметил в лице ее на этот раз что-то слишком особенное. И хотя он еще накануне предчувствовал, что так именно и будет сегодня по одному «анекдоту» как он сам по привычке своей выражался , и, уже засыпая вчера, об этом беспокоился, но все-таки теперь опять струсил. Дочери подошли с ним поцеловаться; тут хотя и не сердились на него, но все-таки и тут было тоже как бы что-то особенное. Правда, генерал, по некоторым обстоятельствам, стал излишне подозрителен; но так как он был отец и супруг опытный и ловкий, то тотчас же и взял свои меры. Может быть, мы не очень повредим выпуклости нашего рассказа, если остановимся здесь и прибегнем к помощи некоторых пояснений для прямой и точнейшей постановки тех отношений и обстоятельств, в которых мы находим семейство генерала Епанчина в начале нашей повести. Мы уже сказали сейчас, что сам генерал хотя был человек и не очень образованный, а, напротив, как он сам выражался о себе, «человек самоучный», но был, однако же, опытным супругом и ловким отцом. Между прочим, он принял систему не торопить дочерей своих замуж, то есть не «висеть у них над душой» и не беспокоить их слишком томлением своей родительской любви об их счастии, как невольно и естественно происходит сплошь да рядом даже в самых умных семействах, в которых накопляются взрослые дочери. Он даже достиг того, что склонил и Лизавету Прокофьевну к своей системе, хотя дело вообще было трудное, — трудное потому, что и неестественное; но аргументы генерала были чрезвычайно значительны, основывались на осязаемых фактах.
Да и предоставленные вполне своей воле и своим решениям невесты, натурально, принуждены же будут наконец взяться сами за ум, и тогда дело загорится, потому что возьмутся за дело охотой, отложив капризы и излишнюю разборчивость; родителям оставалось бы только неусыпнее и как можно неприметнее наблюдать, чтобы не произошло какого-нибудь странного выбора или неестественного уклонения, а затем, улучив надлежащий момент, разом помочь всеми силами и направить дело всеми влияниями. Наконец, уж одно то, что с каждым годом, например, росло в геометрической прогрессии их состояние и общественное значение; следственно, чем больше уходило время, тем более выигрывали и дочери, даже как невесты. Но среди всех этих неотразимых фактов наступил и еще один факт: старшей дочери, Александре, вдруг и совсем почти неожиданно как и всегда это так бывает , минуло двадцать пять лет. Почти в то же самое время и Афанасий Иванович Тоцкий, человек высшего света, с высшими связями и необыкновенного богатства, опять обнаружил свое старинное желание жениться. Это был человек лет пятидесяти пяти, изящного характера, с необыкновенною утонченностию вкуса. Ему хотелось жениться хорошо; ценитель красоты он был чрезвычайный. Так как с некоторого времени он с генералом Епанчиным состоял в необыкновенной дружбе, особенно усиленной взаимным участием в некоторых финансовых предприятиях, то и сообщил ему, так сказать, прося дружеского совета и руководства: возможно или нет предложение о браке с одною из его дочерей? В тихом и прекрасном течении семейной жизни генерала Епанчина наступал очевидный переворот. Бесспорною красавицей в семействе, как уже сказано было, была младшая, Аглая.
Но даже сам Тоцкий, человек чрезвычайного эгоизма, понял, что не тут ему надо искать и что Аглая не ему предназначена. Может быть, несколько слепая любовь и слишком горячая дружба сестер и преувеличивали дело, но судьба Аглаи предназначалась между ними, самым искренним образом, быть не просто судьбой, а возможным идеалом земного рая. Будущий муж Аглаи должен был быть обладателем всех совершенств и успехов, не говоря уже о богатстве. Сестры даже положили между собой, и как-то без особенных лишних слов, о возможности, если надо, пожертвования с их стороны в пользу Аглаи: приданое для Аглаи предназначалось колоссальное и из ряду вон. Родители знали об этом соглашении двух старших сестер, и потому, когда Тоцкий попросил совета, между ними почти и сомнений не было, что одна из старших сестер наверно не откажется увенчать их желания, тем более что Афанасий Иванович не мог затрудниться насчет приданого. Предложение же Тоцкого сам генерал оценил тотчас же, с свойственным ему знанием жизни, чрезвычайно высоко. Так как и сам Тоцкий наблюдал покамест, по некоторым особым обстоятельствам, чрезвычайную осторожность в своих шагах и только еще сондировал дело, то и родители предложили дочерям на вид только еще самые отдаленные предположения. В ответ на это было получено от них, тоже хоть не совсем определенное, но по крайней мере успокоительное заявление, что старшая, Александра, пожалуй, и не откажется. Это была девушка хотя и с твердым характером, но добрая, разумная и чрезвычайно уживчивая; могла выйти за Тоцкого даже охотно, и если бы дала слово, то исполнила бы его честно.
Блеска она не любила, не только не грозила хлопотами и крутым переворотом, но могла даже усладить и успокоить жизнь. Собой она была очень хороша, хотя и не так эффектна. Что могло быть лучше для Тоцкого? И однако же, дело продолжало идти всё еще ощупью. Взаимно и дружески между Тоцким и генералом положено было избегать всякого формального и безвозвратного шага. Даже родители всё еще не начинали говорить с дочерьми совершенно открыто; начинался как будто и диссонанс: генеральша Епанчина, мать семейства, становилась почему-то недовольною, а это было очень важно. Тут было одно мешавшее всему обстоятельство, один мудреный и хлопотливый случай, из-за которого всё дело могло расстроиться безвозвратно. Этот мудреный и хлопотливый «случай» как выражался сам Тоцкий начался очень давно, лет восемнадцать этак назад. Рядом с одним из богатейших поместий Афанасия Ивановича, в одной из срединных губерний, бедствовал один мелкопоместный и беднейший помещик.
Это был человек замечательный по своим беспрерывным и анекдотическим неудачам, — один отставной офицер, хорошей дворянской фамилии, и даже в этом отношении почище Тоцкого, некто Филипп Александрович Барашков. Весь задолжавшийся и заложившийся, он успел уже наконец после каторжных, почти мужичьих трудов устроить кое-как свое маленькое хозяйство удовлетворительно. При малейшей удаче он необыкновенно ободрялся. Ободренный и просиявший надеждами, он отлучился на несколько дней в свой, уездный городок, чтобы повидаться и, буде возможно, столковаться окончательно с одним из главнейших своих кредиторов. На третий день по прибытии его в город явился к нему из его деревеньки его староста, верхом, с обожженною щекой и обгоревшею бородой, и возвестил ему, что «вотчина сгорела», вчера, в самый полдень, причем «изволили сгореть и супруга, а деточки целы остались». Этого сюрприза даже и Барашков, приученный к «синякам фортуны», не мог вынести; он сошел с ума и чрез месяц помер в горячке. Сгоревшее имение, с разбредшимися по миру мужиками, было продано за долги; двух же маленьких девочек, шести и семи лет, детей Барашкова, по великодушию своему, принял на свое иждивение и воспитание Афанасий Иванович Тоцкий. Они стали воспитываться вместе с детьми управляющего Афанасия Ивановича, одного отставного и многосемейного чиновника и притом немца. Вскоре осталась одна только девочка, Настя, а младшая умерла от коклюша; Тоцкий же вскоре совсем и забыл о них обеих, проживая за границей.
Лет пять спустя, однажды, Афанасий Иванович, проездом, вздумал заглянуть в свое поместье и вдруг заметил в деревенском своем доме, в семействе своего немца, прелестного ребенка, девочку лет двенадцати, резвую, милую, умненькую и обещавшую необыкновенную красоту; в этом отношении Афанасий Иванович был знаток безошибочный. В этот раз он пробыл в поместье всего несколько дней, но успел распорядиться; в воспитании девочки произошла значительная перемена: приглашена была почтенная и пожилая гувернантка, опытная в высшем воспитании девиц, швейцарка, образованная и преподававшая, кроме французского языка, и разные науки. Она поселилась в деревенском доме, и воспитание маленькой Настасьи приняло чрезвычайные размеры. Ровно чрез четыре года это воспитание кончилось; гувернантка уехала, а за Настей приехала одна барыня, тоже какая-то помещица и тоже соседка господина Тоцкого по имению, но уже в другой, далекой губернии, и взяла Настю с собой вследствие инструкции и полномочия от Афанасия Ивановича. В этом небольшом поместье оказался тоже, хотя и небольшой, только что отстроенный деревянный дом; убран он был особенно изящно, да и деревенька, как нарочно, называлась сельцо Отрадное. Помещица привезла Настю прямо в этот тихий домик, и так как сама она, бездетная вдова, жила всего в одной версте, то и сама поселилась вместе с Настей. Около Насти явилась старуха ключница и молодая, опытная горничная. В доме нашлись музыкальные инструменты, изящная девичья библиотека, картины, эстампы, карандаши, кисти, краски, удивительная левретка [25] , а чрез две недели пожаловал и сам Афанасий Иванович… С тех пор он как-то особенно полюбил эту глухую степную свою деревеньку, заезжал каждое лето, гостил по два, даже по три месяца, и так прошло довольно долгое время, года четыре, спокойно и счастливо, со вкусом и изящно. Однажды случилось, что как-то в начале зимы, месяца четыре спустя после одного из летних приездов Афанасия Ивановича в Отрадное, заезжавшего на этот раз всего только на две недели, пронесся слух, или, лучше сказать, дошел как-то слух до Настасьи Филипповны, что Афанасий Иванович в Петербурге женится на красавице, на богатой, на знатной, — одним словом, делает солидную и блестящую партию.
Слух этот оказался потом не во всех подробностях верным: свадьба и тогда была еще только в проекте, и всё еще было очень неопределенно, но в судьбе Настасьи Филипповны все-таки произошел с этого времени чрезвычайный переворот. Она вдруг выказала необыкновенную решимость и обнаружила самый неожиданный характер. Долго не думая, она бросила свой деревенский домик и вдруг явилась в Петербург, прямо к Тоцкому, одна-одинехонька. Тот изумился, начал было говорить; но вдруг оказалось, почти с первого слова, что надобно совершенно изменить слог, диапазон голоса, прежние темы приятных и изящных разговоров, употреблявшиеся доселе с таким успехом, логику — всё, всё, всё! Перед ним сидела совершенно другая женщина, нисколько не похожая на ту, которую он знал доселе и оставил всего только в июле месяце, в сельце Отрадном. Эта новая женщина, оказалось, во-первых, необыкновенно много знала и понимала, — так много, что надо было глубоко удивляться, откуда могла она приобрести такие сведения, выработать в себе такие точные понятия. Неужели из своей девичьей библиотеки? Мало того, она даже юридически чрезвычайно много понимала и имела положительное знание если не света, то о том по крайней мере, как некоторые дела текут на свете; во-вторых, это был совершенно не тот характер, как прежде, то есть не что-то робкое, пансионски неопределенное, иногда очаровательное по своей оригинальной резвости и наивности, иногда грустное и задумчивое, удивленное, недоверчивое плачущее и беспокойное. Нет: тут хохотало пред ним и кололо его ядовитейшими сарказмами необыкновенное и неожиданное существо, прямо заявившее ему, что никогда оно не имело к нему в своем сердце ничего, кроме глубочайшего презрения, презрения до тошноты, наступившего тотчас же после первого удивления.
Эта новая женщина объявляла, что ей в полном смысле всё равно будет, если он сейчас же и на ком угодно женится, но что она приехала не позволить ему этот брак, и не позволить по злости, единственно потому, что ей так хочется, и что, следственно, так и быть должно, — «ну, хоть для того, чтобы мне только посмеяться над тобой вволю, потому что теперь и я наконец смеяться хочу». Так по крайней мере она выражалась; всего, что было у ней на уме, она, может быть, и не высказала. Но покамест новая Настасья Филипповна хохотала и всё это излагала, Афанасий Иванович обдумывал про себя это дело и по возможности приводил в порядок несколько разбитые свои мысли. Это обдумывание продолжалось немало времени; он вникал и решался окончательно почти две недели; но через две недели его решение было принято. Дело в том, что Афанасию Ивановичу в то время было уже около пятидесяти лет, и человек он был в высшей степени солидный и установившийся. Постановка его в свете и в обществе давным-давно совершилась на самых прочных основаниях. Себя, свой покой и комфорт он любил и ценил более всего на свете, как и следовало в высшей степени порядочному человеку. Ни малейшего нарушения, ни малейшего колебания не могло быть допущено в том, что всею жизнью устанавливалось и приняло такую прекрасную форму. С другой стороны, опытность и глубокий взгляд на вещи подсказали Тоцкому очень скоро и необыкновенно верно, что он имеет теперь дело с существом совершенно из ряду вон, что это именно такое существо, которое не только грозит, но и непременно сделает, и, главное, ни пред чем решительно не остановится, тем более что решительно ничем в свете не дорожит, так что даже и соблазнить его невозможно.
Тут, очевидно, было что-то другое, подразумевалась какая-то душевная и сердечная бурда, — что-то вроде какого-то романического негодования Бог знает на кого и за что, какого-то ненасытимого чувства презрения, совершенно выскочившего из мерки, — одним словом, что-то в высшей степени смешное и недозволенное в порядочном обществе и с чем встретиться для всякого порядочного человека составляет чистейшее божие наказание. Разумеется, с богатством и со связями Тоцкого можно было тотчас же сделать какое-нибудь маленькое и совершенно невинное злодейство, чтоб избавиться от неприятности. С другой стороны, было очевидно, что и сама Настасья Филипповна почти ничего не в состоянии сделать вредного, в смысле, например, хоть юридическом; даже и скандала не могла бы сделать значительного, потому что так легко ее можно было всегда ограничить. Но всё это в таком только случае, если бы Настасья Филипповна решилась действовать, как все и как вообще в подобных случаях действуют, не выскакивая слишком эксцентрично из мерки. Но тут-то и пригодилась Тоцкому его верность взгляда: он сумел разгадать, что Настасья Филипповна и сама отлично понимает, как безвредна она в смысле юридическом, но что у ней совсем другое на уме и… в сверкавших глазах ее. Ничем не дорожа, а пуще всего собой нужно было очень много ума и проникновения, чтобы догадаться в эту минуту, что она давно уже перестала дорожить собой, и чтоб ему, скептику и светскому цинику, поверить серьезности этого чувства , Настасья Филипповна в состоянии была самое себя погубить, безвозвратно и безобразно, Сибирью и каторгой, лишь бы надругаться над человеком, к которому она питала такое бесчеловечное отвращение. Афанасий Иванович никогда не скрывал, что он был несколько трусоват или, лучше сказать, в высшей степени консервативен. Если б он знал, например, что его убьют под венцом или произойдет что-нибудь в этом роде, чрезвычайно неприличное, смешное и непринятое в обществе, то он, конечно бы, испугался, но при этом не столько того, что его убьют и ранят до крови или плюнут всепублично в лицо и пр. А ведь Настасья Филипповна именно это и пророчила, хотя еще и молчала об этом; он знал, что она в высшей степени его понимала и изучила, а следственно, знала, чем в него и ударить.
А так как свадьба действительно была еще только в намерении, то Афанасий Иванович смирился и уступил Настасье Филипповне. Решению его помогло и еще одно обстоятельство: трудно было вообразить себе, до какой степени не походила эта новая Настасья Филипповна на прежнюю лицом. Прежде это была только очень хорошенькая девочка, а теперь… Тоцкий долго не мог простить себе, что он четыре года глядел и не разглядел. Правда, много значит и то, когда с обеих сторон, внутренно и внезапно, происходит переворот. Он припоминал, впрочем, и прежде мгновения, когда иногда странные мысли приходили ему при взгляде, например, на эти глаза: как бы предчувствовался в них какой-то глубокий и таинственный мрак. Этот взгляд глядел — точно задавал загадку. В последние два года он часто удивлялся изменению цвета лица Настасьи Филипповны: она становилась ужасно бледна и — странно — даже хорошела от этого. Тоцкий, который, как все погулявшие на своем веку джентльмены, с презрением смотрел вначале, как дешево досталась ему эта нежившая душа, в последнее время несколько усумнился в своем взгляде. Во всяком случае, у него положено было еще прошлою весной, в скором времени, отлично и с достатком выдать Настасью Филипповну замуж за какого-нибудь благоразумного и порядочного господина, служащего в другой губернии.
О, как ужасно и как зло смеялась над этим теперь Настасья Филипповна! Но теперь Афанасий Иванович, прельщенный новизной, подумал даже, что он мог бы вновь эксплуатировать эту женщину. Он решился поселить Настасью Филипповну в Петербурге и окружить роскошным комфортом. Если не то, так другое: Настасьей Филипповной можно было щегольнуть и даже потщеславиться в известном кружке. Афанасий же Иванович так дорожил своею славой по этой части. Прошло уже пять лет петербургской жизни, и, разумеется, в такой срок многое определилось. Положение Афанасия Ивановича было неутешительное; всего хуже было то, что он, струсив раз, уже никак потом не мог успокоиться. Он боялся — и даже сам не знал чего, — просто боялся Настасьи Филипповны. Некоторое время, в первые-два года, он стал было подозревать, что Настасья Филипповна сама желает вступить с ним в брак, но молчит из необыкновенного тщеславия и ждет настойчивого его предложения.
Претензия была бы странная; Афанасий Иванович морщился и тяжело задумывался. К большому и таково сердце человека! Долгое время он не понимал этого. Ему показалось возможным одно только объяснение, что гордость «оскорбленной и фантастической женщины» доходит уже до такого исступления, что ей скорее приятнее высказать раз свое презрение в отказе, чем навсегда определить свое положение и достигнуть недосягаемого величия. Хуже всего было то, что Настасья Филипповна ужасно много взяла верху. На интерес тоже не поддавалась, даже на очень крупный, и хотя приняла предложенный ей комфорт, но жила очень скромно и почти ничего в эти пять лет не скопила. Афанасий Иванович рискнул было на очень хитрое средство, чтобы разбить свои цепи: неприметно и искусно он стал соблазнять ее, чрез ловкую помощь, разными идеальнейшими соблазнами; но олицетворенные идеалы: князья, гусары, секретари посольств, поэты, романисты, социалисты даже — ничто не произвело никакого впечатления на Настасью Филипповну, как будто у ней вместо сердца был камень, а чувства иссохли и вымерли раз навсегда. Жила она больше уединенно, читала, даже училась, любила музыку. Знакомств имела мало: она всё зналась с какими-то бедными и смешными чиновницами, знала двух каких-то актрис, каких-то старух, очень любила многочисленное семейство одного почтенного учителя, и в семействе этом и ее очень любили и с удовольствием принимали.
Довольно часто по вечерам сходились к ней пять-шесть человек знакомых, не более. Тоцкий являлся очень часто и аккуратно. В последнее время не без труда познакомился с Настасьей Филипповной генерал Епанчин. В то же время совершенно легко и без всякого труда познакомился с ней и один молодой чиновник, по фамилии Фердыщенко, очень неприличный и сальный шут, с претензиями на веселость и выпивающий. Был знаком один молодой и странный человек, по фамилии Птицын, скромный, аккуратный и вылощенный, происшедший из нищеты и сделавшийся ростовщиком. Познакомился, наконец, и Гаврила Ардалионович… Кончилось тем, что про Настасью Филипповну установилась странная слава: о красоте ее знали все, но и только; никто не мог ничем похвалиться, никто не мог ничего рассказать. Такая репутация, ее образование, изящная манера, остроумие — всё это утвердило Афанасия Ивановича окончательно на известном плане. Тут-то и начинается тот момент, с которого принял в этой истории такое деятельное и чрезвычайное участие сам генерал Епанчин. Когда Тоцкий так любезно обратился к нему за дружеским советом насчет одной из его дочерей, то тут же, самым благороднейшим образом, сделал полнейшие и откровенные признания.
Он открыл, что решился уже не останавливаться ни пред какими средствами, чтобы получить свою свободу; что он не успокоился бы, если бы Настасья Филипповна даже сама объявила ему, что впредь оставит его в полном покое; что ему мало слов, что ему нужны самые полные гарантии. Столковались и решились действовать сообща. Первоначально положено было испытать средства самые мягкие и затронуть, так сказать, одни «благородные струны сердца». Оба приехали к Настасье Филипповне, и Тоцкий прямехонько начал с того, что объявил ей о невыносимом ужасе своего положения; обвинил он себя во всем; откровенно сказал, что не может раскаяться в первоначальном поступке с нею, потому что он сластолюбец закоренелый и в себе не властен, но что теперь он хочет жениться и что вся судьба этого в высшей степени приличного и светского брака в ее руках; одним словом, что он ждет всего от ее благородного сердца. Затем стал говорить генерал Епанчин, в своем качестве отца, и говорил резонно, избегнул трогательного, упомянул только, что вполне признает ее право на решение судьбы Афанасия Ивановича, ловко щегольнул собственным смирением, представив на вид, что судьба его дочери, а может быть и двух других дочерей, зависит теперь от ее же решения. На вопрос Настасьи Филипповны: «Чего именно от нее хотят? Он тотчас же прибавил, что просьба эта была бы, конечно, с его стороны нелепа, если б он не имел насчет ее некоторых оснований. Он очень хорошо заметил и положительно узнал, что молодой человек, очень хорошей фамилии, живущий в самом достойном семействе, а именно Гаврила Ардалионович Иволгин, которого она знает и у себя принимает, давно уже любит ее всею силой страсти и, конечно, отдал бы половину жизни за одну надежду приобресть ее симпатию. Признания эти Гаврила Ардалионович сделал ему, Афанасию Ивановичу, сам, и давно уже, по-дружески и от чистого молодого сердца, и что об этом давно уже знает и Иван Федорович, благодетельствующий молодому человеку.
Наконец, если только он, Афанасий Иванович, не ошибается, любовь молодого человека давно уже известна самой Настасье Филипповне, и ему показалось даже, что она смотрит на эту любовь снисходительно. Конечно, ему всех труднее говорить об этом. Но если Настасья Филипповна захотела бы допустить в нем, в Тоцком, кроме эгоизма и желания устроить свою собственную участь, хотя несколько желания добра и ей, то поняла бы, что ему давно странно и даже тяжело смотреть на ее одиночество: что тут один только неопределенный мрак, полное неверие в обновление жизни, которая так прекрасно могла бы воскреснуть в любви и в семействе и принять таким образом новую цель; что тут гибель способностей, может быть блестящих, добровольное любование своею тоской, одним словом, даже некоторый романтизм, не достойный ни здравого ума, ни благородного сердца Настасьи Филипповны. Повторив еще раз, что ему труднее других говорить, что не может отказаться от надежды, что Настасья Филипповна не ответит ему презрением, если он выразит свое искреннее желание обеспечить ее участь в будущем и предложит ей сумму в семьдесят пять тысяч рублей. Он прибавил в пояснение, что эта сумма всё равно назначена уже ей в его завещании; одним словом, что тут вовсе не вознаграждение какое-нибудь… и что, наконец, почему же не допустить и не извинить в нем человеческого желания хоть чем-нибудь облегчить свою совесть и т. Афанасий Иванович говорил долго и красноречиво, присовокупив, так сказать мимоходом, очень любопытное сведение, что об этих семидесяти пяти тысячах он заикнулся теперь в первый раз и что о них не знал даже и сам Иван Федорович, который вот тут сидит; одним словом, не знает никто. Ответ Настасьи Филипповны изумил обоих друзей. Не только не было заметно в ней хотя бы малейшего появления прежней насмешки, прежней вражды и ненависти, прежнего хохоту, от которого, при одном воспоминании, до сих пор проходил холод по спине Тоцкого, но, напротив, она как будто обрадовалась тому, что может наконец поговорить с кем-нибудь откровенно и по-дружески. Она призналась, что сама давно желала спросить дружеского совета, что мешала только гордость, но что теперь, когда лед разбит, ничего и не могло быть лучше.
Сначала с грустною улыбкой, а потом весело и резво рассмеявшись, она призналась, что прежней бури во всяком случае и быть не могло; что она давно уже изменила отчасти свой взгляд на вещи и что хотя и не изменилась в сердце, но все-таки принуждена была очень многое допустить в виде совершившихся фактов; что сделано, то сделано, что прошло, то прошло, так что ей даже странно, что Афанасий Иванович всё еще продолжает быть так напуганным. Тут она обратилась к Ивану Федоровичу и с видом глубочайшего уважения объявила, что она давно уже слышала очень многое об его дочерях и давно уже привыкла глубоко и искренно уважать их. Одна мысль о том, что она могла бы быть для них хоть чем-нибудь полезною, была бы, кажется, для нее счастьем и гордостью. Это правда, что ей теперь тяжело и скучно, очень скучно; Афанасий Иванович угадал мечты ее; она желала бы воскреснуть, хоть не в любви, так в семействе, сознав новую цель; но что о Гавриле Ардалионовиче она почти ничего не может сказать. Кажется, правда, что он ее любит; она чувствует, что могла бы и сама его полюбить, если бы могла поверить в твердость его привязанности; но он очень молод, если даже и искренен; тут решение трудно. Ей, впрочем, нравится больше всего то, что он работает, трудится и один поддерживает всё семейство. Она слышала, что он человек с энергией, с гордостью, хочет карьеры, хочет пробиться. Слышала тоже, что Нина Александровна Иволгина, мать Гаврилы Ардалионовича, превосходная и в высшей степени уважаемая женщина; что сестра его, Варвара Ардалионовна, очень замечательная и энергичная девушка; она много слышала о ней от Птицына. Она слышала, что они бодро переносят свои несчастия; она очень бы желала с ними познакомиться, но еще вопрос, радушно ли они примут ее в их семью?
Вообще она ничего не говорит против возможности этого брака, но об этом еще слишком надо подумать; она желала бы, чтоб ее не торопили. Насчет же семидесяти пяти тысяч — напрасно Афанасий Иванович так затруднялся говорить о них. Она понимает, сама цену деньгам и, конечно, их возьмет. Она благодарит Афанасия Ивановича за его деликатность, за то, что он даже и генералу об этом не говорил, не только Гавриле Ардалионовичу, но, однако ж, почему же и ему не знать об этом заранее? Ей нечего стыдиться за эти деньги, входя в их семью. Во всяком случае, она ни у кого не намерена просить прощения ни в чем и желает, чтоб это знали. Она не выйдет за Гаврилу Ардалионовича, пока не убедится, что ни в нем, ни в семействе его нет какой-нибудь затаенной мысли на ее счет.
Пырьев Юрий Яковлев настолько сжился со своим блаженным князем, что не раз ловил себя на том, что незаметно входил в образ. Идя по улице, он начинал бормотать текст роли, а прохожие испуганно переходили на другую сторону… Роль была сыграна настолько достоверно, что Пырьев потом хвастался: «Знаете, что говорят про моего Мышкина?
Что я отыскал его в доме для умалишённых! Что он настоящий сумасшедший, потому так и играет! Пырьев После премьеры фильма Юрия Яковлева окутали полумистические слухи. Что он на самом деле попал в сумасшедший дом в тяжёлой депрессии или что он получил такой гонорар, что его приняли в тайное общество влиятельных людей СССР… На самом деле Яковлеву работалось очень тяжело, но не до такой степени, а гонорара хватило на «Москвич-420». Салон автомобиля быстро превратился в мужской бар, где допоздна засиживались актёрские компании. Пырьев Фильм вышел в прокат во многих странах, а Юрию Яковлеву удалось даже побывать в Голливуде, где они с Пырьевым представляли «Идиота» американцам. Оттуда актёр вернулся с новой шляпой, тростью и… приглашением на съёмки — представители 20th Century Fox предложили ему роль Христа. Но тот же Пырьев, который к Яковлеву относился с благоговением, сказал, чтобы даже не думал — после работы в Голливуде, тем более такой, на родине он не получит ни одной роли.
Спектакль идет уже 7 лет. Каждый раз — аншлаг. Только что отметили 80-летие постановщика — режиссёра Театра Моссовета Юрия Еремина. Как известно, герой «Идиота» князь Мышкин влюбляется в красавицу Настасью Филипповну. Ее блестяще играет восхитительная Екатерина Гусева. Возникает закономерный вопрос: где же здесь фашизм?
"Идиот" Достоевского: анализ произведения и отзывы читателей
Жорж Лампен и Анджей Жулавский, Акира Куросава и Анджей Вайда, отечественные Пырьев и Бортко. – Князь Мышкин в романе "Идиот" – это попытка изобразить почти Христа в России XIX века? Роман «Идиот» Ф.М. Достоевского является одним из лучших примеров философского романа. Судебные приставы Петропавловска-Камчатского проверили роман Федора Достоевского «Идиот» на предмет подстрекательство к хулиганству и неуважения к суду. Роман «Идиот» был задуман и написан Достоевским в Швейцарии, на родине великого просветителя Руссо. Идиот — очень неоднозначное произведение.
Аудиокниги слушать онлайн
Роман "Идиот" представляет собой своеобразный эксперимент Ф. Постараюсь пояснить о чём я. Итак, как говорится, все мы люди, верно? Каждый из нас не без греха, и за каждым из нас в той или иной степени значатся как низкие малодушные поступки, так и показательные благородные; в зависимости от личности и жизненного пути каждого из нас, весы могут более склонятся либо в одну, либо в другую сторону. И мир наш - так называемый социум, - к сожалению, в значительной степени токсичен и часто несправедлив. В противном случае все мы жили бы в мирском счастье, без всякой ненависти или вражды друг к другу.
Так вот, великий Русский классик Достоевский решает провести невероятно сложное и огромное по своим масштабам исследование: он создаёт образ доброго, положительного человека, лишённого тягости ко всей мирской грязи в виде прелюбодеяния, жадности, жажды наживы, лжи, и тщеславия и помещает его в наше грешное, отравленное всем вышеперечисленным, общество... Сможет ли чистый непорочный человек не просто выжить, но и полноценно существовать в обществе, где на пьедестале ценностных приоритетов плотно и деловито восседают деньги, власть и тщеславие? Каждый персонаж книги "Идиот", равно как и каждый человек в жизни, в определённой степени является заложником своих внутренних демонов: кого-то душит тщеславие и честолюбие, кого-то разъедает жажда наживы, кого-то банально губит пьянство, а кто-то тяготеет к разврату и прочим экзотическим "развлечениям". В общем, "всё как у людей" - как пел однажды Егор Летов, солист группы Гражданская Оборона. Проблема в том, что наш чистый человек, чья душа не омрачена грехом, искренне пытается помочь всем и сразу, но ведь разорвать себя на части и спасти каждого от падения невозможно.
Читать книгу Скачать книгу Главная идея романа — изобразить положительно прекрасного человека, обладающего нравственной чистотой, благородством, деликатностью, способностью сострадать чужой боли до полного самоотречения. Разрушение социального уклада в России конца 60-х годов XIX века писатель доносит через психологические портреты действующих лиц, через крах семейных и межчеловеческих взаимоотношений, связанных с проблемами власти денег над людьми, безбожия и разгула эгоистических страстей.
Сохранилось три тетради с подготовительными материалами к роману, но ни черновая, ни беловая рукописи не сохранились. Перед возвращением в Россию Достоевский сжег все свои рукописи, так как опасался, по свидетельствам его жены, что «на русской границе его, несомненно, будут обыскивать и бумаги от него отберут, а затем они пропадут, как пропали все его бумаги при его аресте в 1849 году». Конечно же, знак равенства Мышкин-Христос не вполне буквальный. Мышкин — обыкновенный человек, но нравственная чистота сближает его с Христом, он задуман как человек, предельно приблизившийся к идеалу Христа.
Как и Сервантес, Достоевский ставит вопрос: что случится с человеком, наделенным качествами святого, если он окажется в современном обществе? Внешне Достоевский также сближает Мышкина и Христа, каким он отображается в Евангелии - бледный, с впалыми щеками, с легонькой, востренькой бородкой, к него большие и пристальные глаза. С другой стороны, на идею романа сильно повлияло впечатление Достоевского от картины Ганса Гольбейна Младшего «Мертвый Христос в гробу». На картине образ Спасителя предельно натуралистичен, в нем нет ничего божественного, есть версия, что художник писал ее с утопленника. Возможно, из размышлений об этой картине и складывается трагическая фабула романа, большинство героев которого живут в неверии. Не случайно копия этой картины висит в доме Рогожина, который потом совершает грех убийства.
Рассказ Мышкина , о том, как он был во Франции очевидцем казни и размышлениях о чувствах приговоренного к смерти - личная история Достоевского. После объявления приговора была дана команда «К заряду! После этого события, в день казни, перед отправкой на каторгу Достоевский напишет своему брату: «Ведь был же я сегодня у смерти три четверти часа, прожил с этой мыслью, был у последнего мгновения.
А в XX столетии его уже перечитывали на пенджаби, урду и каталонском. Странный колорит лежит на этом романе; все фантастично здесь, и, вместе, как будто это фантастическое — звездный, мерцающий свет, падающий на серую нашу действительность из далекого, далекого будущего. Завораживающая история трагических страстей, связавших купца Парфена Рогожина, бывшую содержанку богатого дворянина Настасью Филипповну и "идеального человека" князя Мышкина — беспомощного идиота в мире корысти и зла, гласящая о том, что сострадание, возможно, единственный закон человеческого бытия. Она по-прежнему актуальна и воспринимается ярко и непосредственно, будто была написана вчера.