Полная версия книги Темные аллеи (С иллюстрациями), чтобы читать бесплатно онлайн, от автора Иван Бунин.
Другие издания
- Тёмные аллеи – цикл рассказов Бунина, читать онлайн
- Том 7. Рассказы 1931-1952. Темные аллеи - Бунин Иван :: Читать онлайн в
- Иван Бунин: Темные аллеи. Окаянные дни
- Бунин Иван - Темные аллеи
ЛЮБОВЬ - ЭТО РЕВОЛЮЦИЯ И ЭМИГРАЦИЯ. Рецензия на книгу И.А. Бунина «Тёмные аллеи»
Сколько лет мы не видались? Лет тридцать пять?
В статье разберем, какое место «Темные аллеи» занимали в литературе XX века. Время чтения: 2 минуты. Советскую власть он, будучи представителем дворянского рода, считал катастрофой. В 1938 году первым шагом к созданию цикла становится рассказ «Темные аллеи». Остальные новеллы Бунин пишет во Франции уже в разгар войны.
В тяжелый, голодный период общественных потрясений он не погружается в социально-политическую тематику, но заводит разговор о разных проявлениях любви и страсти. Психологи бы сказали, что это процесс вымещения. Такой эскапизм помог писателю на страницах собственного творчества дотянуться до мира, по которому он тосковал. Откуда название?
Он поднял голову и, остановясь, болезненно усмехнулся: — Ведь не могла же ты любить меня весь век! Сколько ни проходило времени, все одним жила. Знала, что давно вас нет прежнего, что для вас словно ничего и не было, а вот... Поздно теперь укорять, а ведь, правда, очень бессердечно вы меня бросили, — сколько раз я хотела руки на себя наложить от обиды от одной, уж не говоря обо всем прочем. Ведь было время, Николай Алексеевич, когда я вас Николенькой звала, а вы меня — помните как? И все стихи мне изволили читать про всякие «темные аллеи», — прибавила она с недоброй улыбкой. Какой стан, какие глаза! Помнишь, как на тебя все заглядывались? Были и вы отменно хороши. И ведь это вам отдала я свою красоту, свою горячку. Как же можно такое забыть. Все проходит. Все забывается. И, вынув платок и прижав его к глазам, скороговоркой прибавил: — Лишь бы бог меня простил. А ты, видно, простила.
Их первые совместные годы были безмятежно счастливыми. Хотя Вера никогда не хотела быть женой писателя: она слышала, что литераторы непостоянны, что для вдохновения им постоянно нужны новые женщины... Они дополняли друг друга, понимали друг друга и становились все ближе друг к другу с каждым днем. Вместе они бежали от революции, вместе привыкали к жизни в Париже. Когда в их жизни появилась Галина, которая была моложе Бунина больше чем на тридцать лет, Вера повела себя так, как будто ничего не произошло. Просто в доме появился еще один человек, вроде дальней родственницы... Бунину Вера была предана до самоотречения и думала только о том, чтобы ему было хорошо, чтобы он был счастлив: «Я вдруг поняла, что не имею права мешать Яну любить, кого он хочет... Только бы от этой любви было ему сладостно на душе». Что это, вообще, за безумие?
Тёмные аллеи (сборник рассказов) И. Бунин
Иван Бунин в своём сборнике рассказов пишет, что любовь — это наваждение, которое редко заканчивается счастьем или служение чувству, которое не станет взаимным. Поистине же «темные аллеи» Бунина были связаны с поэтессой Галиной Кузнецовой. ТЕМНЫЕ АЛЛЕИ «Тё́мные аллеи» — сборник рассказов о любви Ивана Алексеевича Бунина (1870—1953). Сборник воспоминаний Ивана Бунина под названием «Темные аллеи» сам автор высоко оценивает как свое величайшее произведение.
Иван Бунин: Темные аллеи. Окаянные дни
Иван Алексеевич Бунин Темные аллеи В холодное осеннее ненастье, на одной из больших тульских дорог, залитой дождями и изрезанной многими черными колеями, к длинной избе, в одной связи которой была казенная почтовая станция, а в другой частная горница, где можно было отдохнуть или переночевать, пообедать или спросить самовар, подкатил закиданный грязью тарантас с полуподнятым верхом, тройка довольно простых лошадей с подвязанными от слякоти хвостами. На козлах тарантаса сидел крепкий мужик в туго подпоясанном армяке, серьезный и темноликий, с редкой смоляной бородой, похожий на старинного разбойника, а в тарантасе стройный старик-военный в большом картузе и в николаевской серой шинели с бобровым стоячим воротником, еще чернобровый, но с белыми усами, которые соединялись с такими же бакенбардами;.
Сына обожал — пока рос, каких только надежд на него не возлагал! А вышел негодяй, мот, наглец, без сердца, без чести, без совести… Впрочем, все это тоже самая обыкновенная, пошлая история. Будь здорова, милый друг. Думаю, что и я потерял в тебе самое дорогое, что имел в жизни. Она подошла и поцеловала у него руку, он поцеловал у нее. Волшебно прелестна! Кучер гнал рысцой, все меняя черные колеи, выбирая менее грязные, и тоже что-то думал.
Наконец сказал с серьезной грубостью: — А она, ваше превосходительство, все глядела в окно, как мы уезжали. Верно, давно изволите знать ее? И все, говорят, богатеет. Деньги в рост дает. Кому ж не хочется получше пожить! Если с совестью давать, худого мало. И она, говорят, справедлива на это.
Дом пришёл в ужасное состояние, но привести его в порядок было не на что. Да что говорить про ремонт, если сам Иван Алексеевич и его домашние попросту выживали как могли... Несмотря на плачевность их положения, Бунин категорически отказывался писать для изданий на оккупированных территориях. Его жена говорила, что только благодаря работе над циклом удавалось «переносить непереносимое». А вот как об этом написал в письме своему другу Борису Зайцеву сам автор: «... Что ж всё думать о смерти и дьявольских делах в мире! Иван Алексеевич при написании сборника пробовал себя в разных жанрах. В него попали и рассказы, и новеллы, и анекдоты, и даже «стихотворения в прозе».
Обернувшись, видел, что все еще белеет в калитке. Теперь, поднявшись с тумбы, я пошел назад тем же путем, каким пришел. Нет, у меня была, кроме Старой улицы, и другая цель, в которой мне было страшно признаться себе, но исполнение которой, я знал, было неминуемо. И я пошел — взглянуть и уйти уже навсегда. Дорога была опять знакома. Все прямо, потом влево, по базару, а с базара — по Монастырской — к выезду из города. Базар — как бы другой город в городе. Очень пахучие ряды. В Обжорном ряду, под навесами над длинными столами и скамьями, сумрачно. В Скобяном висит на цепи над срединой прохода икона большеглазого Спаса в ржавом окладе. В Мучном по утрам всегда бегали, клевали по мостовой целой стаей голуби. Идешь в гимназию — сколько их! И все толстые, с радужными зобами — клюют и бегут, женственно, щёпотко виляясь, покачиваясь, однообразно подергивая головками, будто не замечая тебя: взлетают, свистя крыльями, только тогда, когда чуть не наступишь на какого-нибудь из них. А ночью тут быстро и озабоченно носились крупные темные крысы, гадкие и страшные. Монастырская улица — пролет в поля и дорога: одним из города домой, в деревню, другим — в город мертвых. Дует с полей по Монастырской ветерок, и несут навстречу ему на полотенцах открытый гроб, покачивается рисовое лицо с пестрым венчиком на лбу, над закрытыми выпуклыми веками. Так несли и ее. На выезде, слева от шоссе, монастырь времен царя Алексея Михайловича, крепостные, всегда закрытые ворота и крепостные стены, из-за которых блестят золоченые репы собора. Дальше, совсем в поле, очень пространный квадрат других стен, но невысоких: в них заключена целая роща, разбитая пересекающимися долгими проспектами, по сторонам которых, под старыми вязами, липами и березами, все усеяно разнообразными крестами и памятниками. Тут ворота были раскрыты настежь, и я увидел главный проспект, ровный, бесконечный. Я несмело снял шляпу и вошел. Как поздно и как немо! Месяц стоял за деревьями уже низко, но все вокруг, насколько хватал глаз, было еще ясно видно. Все пространство этой рощи мертвых, крестов и памятников ее узорно пестрело в прозрачной тени. Ветер стих к предрассветному часу — светлые и темные пятна, все пестрившие под деревьями, спали. В дали рощи, из-за кладбищенской церкви, вдруг что-то мелькнуло и с бешеной быстротой, темным клубком понеслось на меня — я, вне себя, шарахнулся в сторону, вся голова у меня сразу оледенела и стянулась, сердце рванулось и замерло… Что это было? Пронеслось и скрылось. Но сердце в груди так и осталось стоять. И так, с остановившимся сердцем, неся его в себе, как тяжкую чашу, я двинулся дальше. Я знал, куда надо идти, я шел все прямо по проспекту — и в самом конце его, уже в нескольких шагах от задней стены, остановился: передо мной, на ровном месте, среди сухих трав, одиноко лежал удлиненный и довольно узкий камень, возглавием к стене. Из-за стены же дивным самоцветом глядела невысокая зеленая звезда, лучистая, как та, прежняя, но немая, неподвижная. В поезде, к опущенному окну вагона первого класса, подошли господин и дама. Через рельсы переходил кондуктор с красным фонарем в висящей руке, и дама спросила: — Послушайте. Почему мы стоим? Кондуктор ответил, что опаздывает встречный курьерский. На станции было темно и печально. Давно наступили сумерки, но на западе, за станцией, за чернеющими лесистыми полями, все еще мертвенно светила долгая летняя московская заря. В окно сыро пахло болотом. В тишине слышен был откуда-то равномерный и как будто тоже сырой скрип дергача. Он облокотился на окно, она на его плечо. Скучная местность. Мелкий лес, сороки, комары и стрекозы. Вида нигде никакого. В усадьбе любоваться горизонтом можно было только с мезонина. Дом, конечно, в русском дачном стиле и очень запущенный, — хозяева были люди обедневшие, — за домом некоторое подобие сада, за садом не то озеро, не то болото, заросшее кугой и кувшинками, и неизбежная плоскодонка возле топкого берега. Только девица была совсем не скучающая. Катал я ее все больше по ночам, и выходило даже поэтично. На западе небо всю ночь зеленоватое, прозрачное, и там, на горизонте, вот как сейчас, все что-то тлеет и тлеет… Весло нашлось только одно и то вроде лопаты, и я греб им, как дикарь, — то направо, то налево. На противоположном берегу было темно от мелкого леса, но за ним всю ночь стоял этот странный полусвет. И везде невообразимая тишина — только комары ноют и стрекозы летают. Никогда не думал, что они летают по ночам, — оказалось, что зачем-то летают. Прямо страшно. Зашумел наконец встречный поезд, налетел с грохотом и ветром, слившись в одну золотую полосу освещенных окон, и пронесся мимо. Вагон тотчас тронулся. Проводник вошел в купе, осветил его и стал готовить постели. Настоящий роман? Ты почему-то никогда не рассказывал мне о ней. Какая она была? Носила желтый ситцевый сарафан и крестьянские чуньки на босу ногу, плетенные из какой-то разноцветной шерсти. Не во что одеться, ну и сарафан. Кроме того, она была художница, училась в Строгановском училище живописи. Да она и сама была живописна, даже иконописна. Длинная черная коса на спине, смуглое лицо с маленькими темными родинками, узкий правильный нос, черные глаза, черные брови… Волосы, сухие и жесткие, слегка курчавились. Все это, при желтом сарафане и белых кисейных рукавах сорочки, выделялось очень красиво. Лодыжки и начало ступни в чуньках — все сухое, с выступающими под тонкой смуглой кожей костями. У меня на курсах такая подруга была. Истеричка, должно быть. Тем более что лицом была похожа на мать, а мать родом какая-то княжна с восточной кровью, страдала чем-то вроде черной меланхолии. Выходила только к столу. Выйдет, сядет и молчит, покашливает, не поднимая глаз, и все перекладывает то нож, то вилку. Если же вдруг заговорит, то так неожиданно и громко, что вздрогнешь. Прост и мил был только их мальчик, которого я репетировал. Проводник вышел из купе, сказал, что постели готовы, и пожелал покойной ночи. Он помолчал и сухо ответил: — Вероятно, и ей так казалось. Но пойдем спать. Я ужасно устал за день. Только даром заинтересовал. Ну, расскажи хоть в двух словах, чем и как ваш роман кончился. Уехал, и делу конец. Сине-лиловый глазок над дверью тихо глядел в темноту. Она скоро заснула, он не спал, лежал, курил и мысленно смотрел в то лето… На теле у нее тоже было много маленьких темных родинок — эта особенность была прелестна. Оттого, что она ходила в мягкой обуви, без каблуков, все тело ее волновалось под желтым сарафаном. Сарафан был широкий, легкий, и в нем так свободно было ее долгому девичьему телу. Однажды она промочила в дождь ноги, вбежала из сада в гостиную, и он кинулся разувать и целовать ее мокрые узкие ступни — подобного счастья не было во всей его жизни. Свежий, пахучий дождь шумел все быстрее и гуще за открытыми на балкон дверями, в потемневшем доме все спали после обеда — и как страшно испугал его и ее какой-то черный с металлически-зеленым отливом петух в большой огненной короне, вдруг тоже вбежавший из сада со стуком коготков по полу в ту самую горячую минуту, когда они забыли всякую осторожность. Увидав, как они вскочили с дивана, он торопливо и согнувшись, точно из деликатности, побежал назад под дождь с опущенным блестящим хвостом… Первое время она все приглядывалась к нему; когда он заговаривал с ней, темно краснела и отвечала насмешливым бормотанием; за столом часто задевала его, громко обращаясь к отцу: — Не угощайте его, папа, напрасно. Он вареников не любит. Впрочем, он и окрошки не любит, и лапши не любит, и простоквашу презирает, и творог ненавидит. По утрам он был занят с мальчиком, она по хозяйству — весь дом был на ней. Обедали в час, и после обеда она уходила к себе в мезонин или, если не было дождя, в сад, где стоял под березой ее мольберт, и, отмахиваясь от комаров, писала с натуры. Потом стала выходить на балкон, где он после обеда сидел с книгой в косом камышовом кресле, стояла, заложив руки за спину, и посматривала на него с неопределенной усмешкой: — Можно узнать, какие премудрости вы изволите штудировать? Я и не знала, что у нас в доме оказался революционер! Убедилась в своей бездарности. Давайте развлекаться. Душегубка наша, правда, довольно гнилая и с дырявым дном, но мы с Петей все дыры забили кугой… День был жаркий, парило, прибрежные травы, испещренные желтыми цветочками куриной слепоты, были душно нагреты влажным теплом, и над ними низко вились несметные бледно-зеленые мотыльки. Он усвоил себе ее постоянный насмешливый тон и, подходя к лодке, сказал: — Наконец-то вы снизошли до меня! Он мельком увидал блестящую смуглость ее голых ног, схватил с носа весло, стукнул им извивавшегося по дну лодки ужа и, поддев его, далеко отбросил в воду. Она была бледна какой-то индусской бледностью, родинки на ее лице стали темней, чернота волос и глаз как будто еще чернее. Она облегченно передохнула: — Ох, какая гадость! Недаром слово «ужас» происходит от ужа. Они у нас тут повсюду, и в саду, и под домом… И Петя, представьте, берет их в руки! Впервые заговорила она с ним просто, и впервые взглянули они друг другу в глаза прямо. Как вы его здорово стукнули! Она совсем пришла в себя, улыбнулась и, перебежав с носа на корму, весело села. В своем испуге она поразила его красотой, сейчас он с нежностью подумал: да она совсем еще девчонка! Но, сделав равнодушный вид, озабоченно перешагнул в лодку и, упирая веслом в студенистое дно, повернул ее вперед носом и потянул по спутанной гуще подводных трав на зеленые щетки куги и цветущие кувшинки, все впереди покрывавшие сплошным слоем своей толстой, круглой листвы, вывел ее на воду и сел на лавочку посередине, гребя направо и налево. Она положила картуз к себе на колени. Она прижала картуз к груди: — Нет, я его буду беречь! У него опять нежно дрогнуло сердце, но он опять отвернулся и стал усиленно запускать весло в блестевшую среди куги и кувшинок воду. К лицу и рукам липли комары, кругом все слепило теплым серебром: парной воздух, зыбкий солнечный свет, курчавая белизна облаков, мягко сиявших в небе и в прогалинах воды среди островов из куги и кувшинок; везде было так мелко, что видно было дно с подводными травами, но оно как-то не мешало той бездонной глубине, в которую уходило отраженное небо с облаками. Вдруг она опять взвизгнула — и лодка повалилась набок: она сунула с кормы руку в воду и, поймав стебель кувшинки, так рванула его к себе, что завалилась вместе с лодкой — он едва успел вскочить и поймать ее под мышки. Она захохотала и, упав на корму спиной, брызнула с мокрой руки прямо ему в глаза. Тогда он опять схватил ее и, не понимая, что делает, поцеловал в хохочущие губы. Она быстро обняла его за шею и неловко поцеловала в щеку… С тех пор они стали плавать по ночам. На другой день она вызвала его после обеда в сад и спросила: — Ты меня любишь? Он горячо ответил, помня вчерашние поцелуи в лодке: — С первого дня нашей встречи! Но, слава Богу, все это уже прошлое. Нынче вечером, как все улягутся, ступай опять туда и жди меня. Только выйди из дому как можно осторожнее — мама за каждым шагом моим следит, ревнива до безумия. Ночью она пришла на берег с пледом на руке. От радости он встретил ее растерянно, только спросил: — А плед зачем? Нам же будет холодно. Ну, скорей садись и греби к тому берегу… Всю дорогу они молчали. Когда подплыли к лесу на той стороне, она сказала: — Ну вот. Теперь иди ко мне. Где плед? Ах, он подо мной. Прикрой меня, я озябла, и садись. Вот так… Нет, погоди, вчера мы целовались как-то бестолково, теперь я сначала сама поцелую тебя, только тихо, тихо. А ты обними меня… везде… Под сарафаном у нее была только сорочка. Она нежно, едва касаясь, целовала его в края губ.
Тёмные аллеи: непростой любовный многоугольник Ивана Бунина
Цикл рассказов «Тёмные аллеи» Ивана Бунина настойчиво напоминает о быстротечности бытия, мимолётности и невозвратности счастья. «Темные аллеи» Ивана Бунина — сборник небольших, удивительно лаконичных рассказов. Тёмные аллеи автор Иван Алексеевич Бунин (1870—1953).
Отзывы, вопросы и статьи
- О чем бунинские «Темные аллеи»?
- Иван Бунин: Темные аллеи. Окаянные дни
- Иван Бунин: другие книги автора
- Анализ цикла рассказов «Темные аллеи» И. Бунина
- И. А. Бунин. Темные аллеи
- Бесплатно читать онлайн Темные аллеи (С иллюстрациями)
ЛЮБОВЬ - ЭТО РЕВОЛЮЦИЯ И ЭМИГРАЦИЯ. Рецензия на книгу И.А. Бунина «Тёмные аллеи»
"Темные аллеи", Бунин, какой вывод можно написать по рассказу? Тёмные аллеи: непростой любовный многоугольник Ивана Бунина. Цикл рассказов «Тёмные аллеи» Ивана Бунина настойчиво напоминает о быстротечности бытия, мимолётности и невозвратности счастья.
Бунин – Темные аллеи в Тольятти: Режиссер ведь разрешил понимать его работу всем, как пожелается
На этих противоречиях и строится повествование: два мировоззрения, два противоположных видения жизни. Смысл «Тёмных аллей» — любовь, которая никогда не перестаёт. Генерал начинал блистательно: красавица-жена, карьера, достаток. А заканчивает обмякшим, болезненным от собственных переживаний и страхов стариком. Жена обманула, сын не оправдал надежд. Достаток пресытился, карьера в прошлом, — теперь все в прошлом. Он ждет поддержки и прощения от бывшей возлюбленной, но та без лукавства выносит свой «приговор». Надежда не простила за трусость, за предательство любви. Символизм её имени делает бывшую крепостную стойкой, верной своим принципам. В отличие от теплохладного, пресного и откровенно-бесцветного Николая, главная героиня рассказа цветущая, полна жизненных сил. Сам находясь в тяжелых жизненных обстоятельствах в те предвоенные годы все во Франции буквально «дышало» грядущей катастрофой , Иван Андреевич Бунин делает «вывод» человеческой жизни: любовь представляет единственную ценность.
Жизнь художника на даче, подмосковные дни и ночи там — некоторое подобие гораздо более поэтическое действительности того недолгого времени, когда я гостил на даче писателя Телешова». Сюжет рассказа основан на воспоминании Бунина о встречах с В. Пащенко в городе Ельце. Отдельные подробности сюжета совпадают с фактами биографии Бунина. Этот рассказ Бунин считал одним из лучших в книге «Тёмные аллеи» из числа тех, что были написаны до мая 1940 года; он писал: «Перечитал свои рассказы для новой книги.
Особенности жанра Цикл состоит из ряда коротких произведений некоторые читатели считают, что короткие произведения Бунина следует отнести к новеллам, так как в рассказах обычно меньше слов. В этом цикле, вместо того чтобы сосредоточиться на главной теме любви, как во многих других произведениях, Бунин исследует эмоции: он говорит в основном о том, что чувствуют люди и как эти чувства влияют на них.
Чтобы проиллюстрировать эмоции и душевные состояния своих персонажей, Бунин использует различные литературные приемы: эпитеты, метафоры, гиперболы. Общая композиция Завершая рассмотрение «Темных аллей», следует сказать, что все рассказы связаны единой композицией. Она состоит из трех разделов, каждый из которых включает в себя несколько более мелких рассказов. Интересно, что это разделение было создано на основе того, когда рассказы были написаны и опубликованы: первая часть была написана в 1937-1938-м гг. Заглавный рассказ цикла размещен в первой части, несмотря на то, что другие рассказы, такие как «Баллада» или «Кавказ», были написаны до него. В нем рассказывается о генерале, который добился большого успеха, но не может справиться со своими эмоциями, когда встречает свою бывшую любовь. Он желает быть с ней, но его одолевает страх. В итоге герой бежит от женщины, которая могла сделать его счастливым.
Как же можно такое забыть. Все проходит. Все забывается. И, вынув платок и прижав его к глазам, скороговоркой прибавил: — Лишь бы бог меня простил. А ты, видно, простила.
Она подошла к двери и приостановилась: — Нет, Николай Алексеевич, не простила. Раз разговор наш коснулся до наших чувств, скажу прямо: простить я вас никогда не могла. Как не было у меня ничего дороже вас на свете в ту пору, так и потом не было. Оттого-то и простить мне вас нельзя. Ну да что вспоминать, мертвых с погоста не носят.
Извини, что, может быть, задеваю твое самолюбие, но скажу откровенно, — жену я без памяти любил. А изменила, бросила меня еще оскорбительней, чем я тебя. Сына обожал, — пока рос, каких только надежд на него не возлагал! А вышел негодяй, мот, наглец, без сердца, без чести, без совести… Впрочем, все это тоже самая обыкновенная, пошлая история.