Read «Поспешные выводы» from the story Почему мы братья? by CerolineDoll (Кэролайн) with 4,090 reads. драма, геи, ненависть. Рен, в который раз, слышит стук. Скоропалительные выводы. Елисея Шапорина. В тексте есть:беременность и ребенок, разлука, предательство. Главная» Статьи» Переводы фанфиков 18+. Уважаемый Читатель! Материалы, обозначенные рейтингом 18+, предназначены для чтения исключительно совершеннолетними пользователями. Обращайте внимание на категорию материала, указанную в верхнем левом углу страницы.
Контактная информация:
- Фанфик "Поспешные выводы".
- Поспешный вывод | Penfox 🦊
- Поспешные выводы
- Конец главы 4 Том 1
- Read and share stories about your favorite characters
- АльтерБРЕДации: Поспешные выводы.№ 78
Что такое фанфики и почему дети читают и пишут их
Моя мантия отяжелела от крови, моей собственной и чужой. Первый круг Упивающихся Смертью я снес одним движением руки, словно играючи. Только сминалась человеческая плоть. Вокруг лежит багровый снег, а на нем — темные силуэты убитых. Я чувствую, что мои руки по локоть в крови.
Ее никогда не смыть, она глубже, гораздо глубже, чем кажется. Она въелась в кожу, впиталась в кость, отравила мою собственную кровь. Она всегда будет со мной, как и чувство вины. Я делаю шаг вперед, и битва вокруг замирает.
И не слышно ни звука, кроме нарастающего гула пахнущей озоном магии. А Волдеморт стоит чистенький, даже не запачкался. Его красные глаза пылают огненной ненавистью. Он уже не произносит свою излюбленную приватную речь на парселтанге.
Почему-то он всегда находил какое-то извращенное наслаждение в том, чтобы разговаривать со мной на никому другому не понятном языке, с этакой странной пародией на интимность, на только нашу тайну. Ему уже не до речей, он тоже понимает, что сейчас никто не будет отступать или сбегать, что все тянулось слишком долго, что пора наконец выяснить, кто же из нас сильнейший. На меня остро накатывает чувство нереальности происходящего. Кажется странным и нелепым, что авроры и Упивающиеся так единодушны в своей неподвижности.
Хоть что-то у них нашлось общего. Но они правы: теперь их действия ничего не решат. Все зависит лишь от меня и красноглазого. Тяжесть целого мира на моих плечах сейчас велика как никогда.
Но знаете, мне плевать. Эта та самая чертова Последняя Битва, к которой мы шли так долго. И мне уже неважно, кто победит, а кто проиграет. Главное, что все это наконец закончится.
Я силен, я так чертовски силен, что иногда сам удивляюсь, как во мне помещается столько магии. И я собираюсь выложиться целиком, без остатка, до полной потери сил и даже до смерти. Лишь бы все это наконец закончилось. Я заплатил за свою магию слишком высокой ценой.
Я заплатил юностью, заплатил счастьем, заплатил блеском глаз. Теперь у меня не осталось даже надежды. У меня осталась только моя месть, которую я так долго, так трепетно лелеял, чтобы выплеснуть водопадом разъедающей горечи на голову врага. Я имею право быть беспощадным.
Они все умерли. Малышку Джинни красноглазый ублюдок убил собственными руками. Просто за то, что она любила меня, что ей так чертовски непосчастливилось начать встречаться с Мальчиком-Который-Выжил. А я ведь тоже ее любил, по-настоящему любил.
Глупец, я и забыл, что Мальчику-Которы-Выжил нельзя любить. Я даже не успел их всех оплакать. И с каждым новым именем дорогих мне людей, добавлявшимся в список погибших на войне, я ломался, умирал, рвался на куски. Это было больно, так чертовски больно, что я срывал горло криком и раздирал ладони в кровь.
Моя магия возрастала во множество раз. Она выходила из-под контроля и сносила все на своем пути. Но она лишь разрушала. Моя магия не могла вернуть их к жизни.
Она была сравнима разве что с агонией моей души. Все мои близкие умерли, потому что пожертвовали собой ради меня. Они, видите ли, считали, что моя жизнь стоит дороже. Глупо, как же глупо умереть за идею, за символ.
Да и меня самого, по сути, давно уже нет в живых. Я там, на другой стороне, с теми, кого любил больше жизни. И уже ничто не сможет нас разлучить. Хватит, довольно!
Я слишком много страдал. Я перенес столько боли! Мне всего двадцать один год, а у меня в волосах белеют серебряные пряди. Мне всего двадцать один, а я чувствую себя уставшим от жизни, повидавшим все на свете стариком, жаждущим лишь покоя.
И скоро — уже очень скоро, я знаю — я обрету этот покой. Скоро я снова увижу Рона, Гермиону, Джинни. Вот только выплачу этому миру один должок. Ведь только ради этого долга я собирал себя по кускам, выживал вновь и вновь, снова бросался в бой, чтобы вцепиться в глотку и не отпускать до конца, неважно, его или моего.
Я просто хочу, чтобы закончилась война. Мы все слишком устали. Мы так много выстрадали, что стали жестоки. Вся наша проклятая идеология полетела к чертям, оставив лишь один закон: «Убей, или убьют тебя».
И я жил, так долго жил по этому звериному закону, что, наверное, давно уже разучился жить иначе. Я убивал, я убил так много людей, что наверняка проклят. В убийстве нет правых и виноватых, не нам решать, кому жить, а кому умереть. И я непременно попаду в ад.
Только вот заберу кое-кого с собой. Волдеморт поднимает руки вверх — волшебные палочки для сотворения заклинаний нам с ним не нужны уже давно — и начинает медленно, нараспев произносить старинное темномагическое проклятие. Оно призвано выжигать тело и душу целиком, без остатка. Полное развоплощение.
Оно настолько мощное, что за всю историю лишь единицы были способны сотворить его, и еще меньше осмелились это сделать. Он что, боится, что моя душа может перевоплотиться, как сделала его более двадцати лет назад? Глупо, у меня же нет хоркруксов. Впрочем, у него их теперь тоже нет.
Я вытягиваю руку вперед и начинаю выплескивать магию. Всю, без остатка, второго удара все равно не будет. Я вкладываю в заклинание всю свою душу, израненную, выжженную, агонизирующую, но цельную. Сила, которой нет у Волдеморта — целая душа.
И я вкладываю в заклинание всю свою боль, всю свою ярость, всю веру и остатки любви. Захлебнись в моей душе, красноглазый. Получай то, что сделал со мной. Попробуй побывать в моей шкуре.
Тебе не понравится, обещаю. От света снопа чистой магии, исходящей из моих рук, режет глаза. Она ярче солнца, на нее больно смотреть. Моя магия пахнет полынью.
Пахнет болью и горечью. Вокруг Волдеморта клубится непроглядная тьма. От нее веет пеплом и могильным холодом. У силы Волдеморта вкус смерти.
Эти силы еще не столкнулись, они только зарождаются, только готовятся напасть. Они обманчиво медлительны, словно смертельно ядовитая змея перед прыжком. Небо заволакивает черными тучами. Сама Земля под нашими ногами содрогается.
Она проклинает нас, мы ей противны. Она тоже устала от этих кровавых игр смертных, она тоже хочет покоя. Тише, милая, говорю я ей. Уже скоро, уже совсем немного осталось.
Я улыбаюсь. Волдеморт уже даже не поет заклинание, он его шипит. Воздух вокруг нас сгущается, становится трудно дышать. От волны чистой магии волосы встают дыбом, развевается отяжелевшая от крови мантия.
Лица людей вокруг искажаются от напряжения и боли. Они пытаются выйти из круга, отступить подальше от эпицентра заклинаний, но сила, превосходящая их собственную во множество раз, не позволяет им даже пошевелиться. Где-то глубоко, на краюшке сознания, у меня зарождается пугающая мысль, что только что я по глупости своей запустил какой-то страшный механизм, над которым уже не властен. В круг людей, столпившихся возле меня с Волдемортом, бросается светлая фигура.
Этот человек единственный из всех не пытается отступить подальше от эпицентра магической вспышки, и у него одного хватает на это сил. Не переставая выплескивать магию, я чуть скашиваю глаза в сторону и понимаю, что человек в белом — это Альбус Дамблдор. На миг мне становится нехорошо. Это что, галлюцинация?
Я же сам видел, как Снейп убил его на вершине Астрономической башни так давно, что кажется, это было в прошлой жизни. Я видел похороны. Я выплакал свою душу над могилой этого человека, как потом выплакивал ее над могилами всех моих друзей и близких. Но сомнений быть не может, это именно Дамблдор, и выглядит он живее всех живых.
Не надо, Гарри! Он бросается нам навстречу, но движется слишком медленно, словно в замедленной съемке, и я понимаю, что он не успеет. А я… Даже если бы я и хотел, то уже не смог бы остановить заклинание. Механизм уже запущен, и нам остается лишь столкнуться с последствиями.
Поняв, что я даже не смотрю в его сторону, Дамблдор обращается к Волдеморту: — Прекрати, Том! Не делай этого! Ты хотел получить весь мир? Но тебе не останется даже руин.
Ты этого хотел, Том? Хотел умереть и забрать с собой все живое? Дамблдор не понимает его, ведь он шипит на парселтанге, но сейчас он настолько сосредоточен на том, чтобы задать направление уже готовому заклинанию, что не обращает на это внимание. А мне смешно и грустно одновременно, потому что я понимаю, что все, сказанное Дамблдором — правда.
Каким-то шестым чувством я уже знаю, что этот чертов выброс магии слишком силен, что он уничтожит все, вообще все. А мы с Волдемортом — лишь два глупца, возомнившие, что можем делить между собой мир. И неважно, что он этого хотел, а я лишь сломался под весом обстоятельств. Я смеюсь каким-то безумным, надтреснутым смехом, и во взгляде Дамблдора, обращенном ко мне, плещется боль и вина.
Что скажешь, Том? Отправимся в ад? Я отпускаю свое заклинание почти одновременно с тем, как Волдеморт отпускает свое. Дамблдор вытягивает вперед волшебную палочку и что-то кричит, но я не могу разобрать слов из-за бешеного свиста проносящейся магии.
Да это и неважно. Он все равно ничего не сможет сделать. Никто уже не сможет. Столкновение тьмы и света похоже на апокалипсис.
Впрочем, так оно, наверное, и есть. Небо мешается с землею, отовсюду летит пыль и камни, багровый снег тает кровавыми слезами, и под нами разверзается ад. Человеческие фигуры обращаются в пепел, словно бумажные человечки под опаляющим дыханием костра. Меня отрывает от земли и несет куда-то, барабанные перепонки лопаются от взрывной волны, тело сминает, ломает, раздирает на части.
Но я этого всего уже не чувствую. Я настолько слаб, что не могу даже почувствовать боли. Я выложился целиком, а мир умирает. Вечно у меня все не как у людей.
Меня тащит куда-то вверх, и последнее, что я вижу — это красные глаза с вертикальными зрачками. А тихий голос шепчет: — Еще увидимся, Гарри Поттер. Голос так близко, что мне кажется, что я слышу его прямо в своей голове. А потом все вокруг заволакивает непроглядная тьма.
Я падаю, бесконечно долго падаю в пылающую бездну. Она смотрит на меня своими черными, бездонными глазами. Она неслышно входит в мою душу, мягко ступая когтистыми лапами. Когда ты смотришь в бездну, бездна смотрит на тебя.
Когда ты входишь в бездну, бездна входит в твою душу. Бездна живая, я знаю. Она никогда не отпустит меня назад. А потом наступает боль.
Она ледяная, она обжигает, ее так много, что я не могу даже пошевелиться, закричать. Я захлебываюсь этой болью. Она выворачивает суставы, жалит каждый нерв. Она длится и длится, и мне кажется, что это не кончится никогда.
Меня заживо пожирает адское пламя. К боли невозможно привыкнуть. К вечной боли — тем более. Она накатывает волнами, то отступая, то накрывая меня снова.
Я живу лишь в коротких перерывах между этими валами. Если бы я только мог, то извивался бы всем телом, катался бы по земле, и кричал, кричал, кричал, лишь бы прекратить эту боль, лишь бы прекратить. Ее слишком, слишком много, и мне так больно, больно, больнобольнобольнохватит……… И вдруг все исчезает. Я оказываюсь в теплой, ласковой темноте.
А вокруг тихо, так тихо, что если бы не равномерное тук-тук, тук-тук, тук-тук, то я подумал бы, что оглох. Мне спокойно, так спокойно впервые после смерти Сириуса, что хочется улыбаться и смеяться детским, беззаботным смехом. А я-то думал, что давно потерял свой покой навсегда. Я в безопасности, как дома.
Если бы у меня когда-либо был бы дом, разумеется. Раньше я считал своим домом Хогвартс, давно, до того, как его древние стены пропитались болью и ужасом войны. Прислушайтесь как-нибудь, и вы услышите, что стены древнего замка стонут по ночам от всех виденных ими человеческих страданий. И мне тоже становится больно, вместе с ними.
А теперь моим домом стала эта теплая тишина. Вдруг я вижу, что где-то далеко загорается светлый огонек. И меня влечет, тащит к этому свету. Мне становится страшно, ведь я не хочу уходить.
Я хочу быть здесь, в этой неподвижности, вечность. Но свет все приближается, и я никак не могу остановиться. Тук-тук, тук-тук… И тут я понимаю, что это бьется чье-то сердце. Темный коридор, по которому я движусь, обрывается неожиданно резко.
В глаза бросается свет. Он чересчур яркий после той спокойной обволакивающей темноты, он больно бьет по глазам. Его слишком много, от него не спрячешься, он ослепляет даже сквозь веки. Холод накатывает неожиданной волной.
Воздуха нет совсем, я задыхаюсь, я чувствую, что умираю. Удар обрушивается словно из ниоткуда и оказывается неожиданно сильным. А потом уши закладывает от оглушающего, пронзительного крика. И только через несколько секунд я понимаю, что этот крик издаю я сам.
Лица колдомедиков необычайно сосредоточены и печальны. Даже магическая медицина не всесильна, и только что в этой палате произошло сразу два великих таинства бытия одновременно: таинство рождения и таинство смерти. Молодая мать родила крепкого, здорового ребенка, но сама скончалась при родах. Мужу погибшей протягивают новорожденного пунцового младенца.
Ребенок плачет с тех самых пор, как ему обрезали пуповину, и теперь почти посинел от крика. Мужчина смотрит на младенца растерянно и печально. Мужчина кивает, но едва ли он вообще слышит, о чем ему говорят. Взгляд мужчины становится чуть более осмысленным.
Глава 2. Девять кругов ада для тебя одного. Я сошел с ума. А может, просто умер и попал в ад.
В свой персональный ад, где моему воспаленному рассудку приходят тысячи ужаснейших в мире образов. Надо мной проносятся кошмарные исполинские фигуры, обдавая меня жаром своего дыхания. Громкие, низкие, растягивающиеся голоса эхом отдаются у меня в ушах. Они звучат так, словно исходят из старого магнитофона, у которого зажевало пленку.
Мир ярок, так безумно, нереально ярок, что мне больно смотреть. И этого всего много, слишком много, оно стальным прутом бьет по моим оголенным нервам. Первое время в этом аду мне казалось, что у меня вообще нет тела. А потом я понял, что заперт в каком-то ущербном куске плоти, не способном даже нормально видеть и говорить.
И самое ужасное, что я даже не властен над этим жалким пристанищем моего разума. Теперь я понимаю, что имел в виду Волдеморт, когда говорил, что по моей милости ему пришлось вести существование, даже более ужасное, чем смерть. Но как, как такое возможно? Ведь у меня нет и не было никаких хоркруксов!
Иногда мне кажется, что все это — лишь кошмарный сон, дикое порождение моего разума, но видение все не отпускает, и я чувствую, как вокруг сердца обвиваются ледяные щупальца отчаяния. Когда ко мне приближаются эти размытые фигуры, мне хочется убежать, спрятаться, закричать. Но мне недоступна даже такая мелочь, как просто закрыть глаза! Мне никуда не деться от этого незнакомого мира, бьющего по ушам своими звуками, режущего глаза своими красками.
Я чувствую себя беззащитным, полностью побежденным. Временами это кажется таким жестоким. Но в то же время я вижу в своем нынешнем состоянии что-то от высшей справедливости. Захотел поиграть в бога, парень?
Решил уничтожить мир? Вот и получай полную беспомощность и океан парализующего ужаса. Мера за меру, все по-честному. А иногда оно засыпает, и мир погружается в полную черноту.
И ничего не слышно, даже биения сердца. Тогда мне остается лишь гадать, на каком свете я нахожусь. Я на ощупь брожу в темных лабиринтах собственного сознания, кажется, целыми веками, я теряю самого себя в этой темноте. Мне страшно.
Мне кажется, что я никогда больше не увижу солнца. Но затем нечто пробуждается ото сна, и на меня снова наваливается этот огромный и безобразный мир. После бесконечности тьмы и тишины снова находиться среди многообразия красок и звуков кажется невыносимым, но я почти готов разрыдаться от накатывающего облегчения. Жив, о Мерлин, жив!
Пусть так, но все-таки жив. Было бы слишком ужасно, если бы смерть оказалась лишь давящей на грудь темнотой. Крикливый младенец наконец-то уснул. Ты должен с любовью относиться к собственному сыну, к сыну Лили.
Ребенок же не виноват, что тебе погано, как никогда». А Джеймсу и правда плохо, невероятно плохо. Сначала Сириус, теперь Лили. Он просто не знает, как жить дальше.
Ему так не хватает его умницы Лили. Уж она смогла бы позаботиться о Гарри.
Это было неожиданно, но девочка быстро согласилась на эту авантюру. Увы, за силу нужно заплатить, и она лишилась правого глаза и левой ноги. С этого дня она стала значимой персоной в мире духов и к ней то и дело обращаются екаи и мифические создания за советом. С тех пор минуло шесть лет. Двадцатидвухлетний студент Куро Сакурагава только что пережил болезненный разрыв с любимой девушкой.
Увы, за силу нужно заплатить, и она лишилась правого глаза и левой ноги.
С этого дня она стала значимой персоной в мире духов и к ней то и дело обращаются екаи и мифические создания за советом. С тех пор минуло шесть лет. Двадцатидвухлетний студент Куро Сакурагава только что пережил болезненный разрыв с любимой девушкой. Она бросила его из-за того, что парень сбежал при встрече с каппой.
Когда она собиралась сбросить одеяло и начать свой день, она почувствовала, как что-то обернулось вокруг ее торса. Наклонившись, чтобы посмотреть, что это такое, она почувствовала, как чья-то рука крепко обхватила ее за талию. Стянув одеяло и повернувшись, Друэлла сталкивается со спящим телом своего пропавшего бойфренда. Кажется, он мирно спит, обняв ее за талию. Паника от того, что в ее постели оказался незнакомый человек, исчезла, и она просто уставилась на Тома. Легкая улыбка появляется на ее губах, когда она видит, что он в порядке и, кажется, невредим. Эта улыбка вскоре исчезает и сменяется суровым и сердитым лицом. Исчезла на неделю, а потом забралась ко мне в постель, как ни в чем не бывало! С мстительным выражением лица Друэлла выскользнула из объятий своего парня и встала рядом с кроватью. Синий огонек выходит из ее пальца и бьет Тому прямо в лицо. В ту же секунду, как заклинание соединилось, Том вылетел из кровати и ударился о стену. Благодаря своему новому усовершенствованному телу Том не получил никаких травм. На самом деле, услышанное ворчание было произнесено рефлекторно, и ничего больше. Какой парень бросит свою девушку на неделю без единого слова! Я думал, ты умер! Пока Друэлла ругала Тома, дверь открылась, и вошли лорд и леди Розье с озабоченными лицами.
Поспешные выводы
Главная» Новости» Фанфик ночью в апреле я покажу тебе что ты для меня значишь. Ну зачем же сразу поспешные выводы. никогда они до добра не доводили. Аида. Что это было? Ксюша зачем то появилась в доме у Сергея Поспешные выводы делать ни к чему,лишь бы с Сергеем ничего не случилось. Читайте, обсуждайте, делитесь своим мнением с тысячами поклонников Чем плохи поспешные выводы.
Популярное
- Read story Злая... - Свиданка |
- Ложные выводы
- SGI – профиль автора фанфиков и ориджиналов – Книга Фанфиков
- SGI – профиль автора фанфиков и ориджиналов – Книга Фанфиков
Фанфик "Поспешные выводы".
рассказ о героях известного фильма, книги, аниме, игры и т.д., а на этом канале мы обсужд. Читайте, обсуждайте, делитесь своим мнением с тысячами поклонников Чем плохи поспешные выводы. Форум обсуждения манги, ранобэ, аниме. Поспешные выводы. Это интересно. +16. Как всё будет выглядеть в блоге: Поспешные выводы. Поспешные выводы (слэш). Это произведение никто не публиковал подробнее. Read «Поспешные выводы» from the story Почему мы братья? by CerolineDoll (Кэролайн) with 4,090 reads. драма, геи, ненависть. Рен, в который раз, слышит стук.
Subscription levels
- Читайте также:
- Поспешные выводы...
- 27. Поспешные выводы
- Фанфик поспешные выводы
147 С147 Поспешные выводы
Ссылка на автора второй части:heart: Фанфик «В чудо лишь нужно поверить»-[IC]Пейринг: Феликс и Пик. Чем плохи поспешные выводы | Hayatochiri wa Rachi ga Akanai? онлайн. Фанфики • Арты • Фотошоп: ⊱Диана Бахтиозина⊱. Богиня сделала всё не просто так. Если по твоему мнению что-то не понятно, подумай и никогда не делай поспешных выводов. У судьбы ничего не бывает случайно.
Поспешные Выводы
Я живу в небольшом городке, в котором мало развлечений и вообще, как-то скучно. Был день, точнее 13:30. Я обула свои любимые слипоны и побежала в магазин. Я бежала не очень быстро, потому, что я бегаю медленно, но я торопилась и бежав, уже еле-еле дышала. По дороге, рядом с магазином я увидела свою подругу Лику, ей было как и мне - 17 лет. Я была так рада увидеть её, потому что вчера я просидела весь день дома, а было же лето. Я начала подозревать, что у неё что-то произошло… - «Лика, что с тобой? Рассказывай давай, я дам совет или помогу тебе…» Лика заплакала и побежала от меня куда-то, но я её догнать не могла, так, как она быстрее меня бегает.
Я так и не зашла в магазин, перехотелось. Я весь день думала, что же случилось у Лики. Я зашла в вконтакте и увидела Лику, что она онлайн. Я сразу же написала ей: - «Лик, а ты чего убежала от меня? Ты обиделась на что-то? Я же помочь могу…» А когда я отправила сообщение уже было написано: Лика была в сети 5 минут назад… Так весь вечер я просидела за ноутбуком, ждала — может Лика зайдёт в вконтакте и ответит мне на сообщение. Я ей звонила, но её телефон всё время был выключен.
Они будут излучать энергию, которая позволит им легко справиться с любыми задачами. Ранее возникающие трудности перестанут представлять собой проблему. Они должны сохранять свою самооценку, находясь в "деловых рамках", чтобы поддержать хорошие отношения с семьей, которая является их неоценимой опорой в данный момент. Их творческие усилия будут отмечены работодателем, что, вероятно, приведет к улучшению их финансового положения уже в середине месяца.
Если они все еще одиноки, то в мае появится возможность встретить кого-то особенного. Главное - сохранять спокойствие и не делать поспешных выводов.
И я непременно попаду в ад.
Только вот заберу кое-кого с собой. Волдеморт поднимает руки вверх — волшебные палочки для сотворения заклинаний нам с ним не нужны уже давно — и начинает медленно, нараспев произносить старинное темномагическое проклятие. Оно призвано выжигать тело и душу целиком, без остатка.
Полное развоплощение. Оно настолько мощное, что за всю историю лишь единицы были способны сотворить его, и еще меньше осмелились это сделать. Он что, боится, что моя душа может перевоплотиться, как сделала его более двадцати лет назад?
Глупо, у меня же нет хоркруксов. Впрочем, у него их теперь тоже нет. Я вытягиваю руку вперед и начинаю выплескивать магию.
Всю, без остатка, второго удара все равно не будет. Я вкладываю в заклинание всю свою душу, израненную, выжженную, агонизирующую, но цельную. Сила, которой нет у Волдеморта — целая душа.
И я вкладываю в заклинание всю свою боль, всю свою ярость, всю веру и остатки любви. Захлебнись в моей душе, красноглазый. Получай то, что сделал со мной.
Попробуй побывать в моей шкуре. Тебе не понравится, обещаю. От света снопа чистой магии, исходящей из моих рук, режет глаза.
Она ярче солнца, на нее больно смотреть. Моя магия пахнет полынью. Пахнет болью и горечью.
Вокруг Волдеморта клубится непроглядная тьма. От нее веет пеплом и могильным холодом. У силы Волдеморта вкус смерти.
Эти силы еще не столкнулись, они только зарождаются, только готовятся напасть. Они обманчиво медлительны, словно смертельно ядовитая змея перед прыжком. Небо заволакивает черными тучами.
Сама Земля под нашими ногами содрогается. Она проклинает нас, мы ей противны. Она тоже устала от этих кровавых игр смертных, она тоже хочет покоя.
Тише, милая, говорю я ей. Уже скоро, уже совсем немного осталось. Я улыбаюсь.
Волдеморт уже даже не поет заклинание, он его шипит. Воздух вокруг нас сгущается, становится трудно дышать. От волны чистой магии волосы встают дыбом, развевается отяжелевшая от крови мантия.
Лица людей вокруг искажаются от напряжения и боли. Они пытаются выйти из круга, отступить подальше от эпицентра заклинаний, но сила, превосходящая их собственную во множество раз, не позволяет им даже пошевелиться. Где-то глубоко, на краюшке сознания, у меня зарождается пугающая мысль, что только что я по глупости своей запустил какой-то страшный механизм, над которым уже не властен.
В круг людей, столпившихся возле меня с Волдемортом, бросается светлая фигура. Этот человек единственный из всех не пытается отступить подальше от эпицентра магической вспышки, и у него одного хватает на это сил. Не переставая выплескивать магию, я чуть скашиваю глаза в сторону и понимаю, что человек в белом — это Альбус Дамблдор.
На миг мне становится нехорошо. Это что, галлюцинация? Я же сам видел, как Снейп убил его на вершине Астрономической башни так давно, что кажется, это было в прошлой жизни.
Я видел похороны. Я выплакал свою душу над могилой этого человека, как потом выплакивал ее над могилами всех моих друзей и близких. Но сомнений быть не может, это именно Дамблдор, и выглядит он живее всех живых.
Не надо, Гарри! Он бросается нам навстречу, но движется слишком медленно, словно в замедленной съемке, и я понимаю, что он не успеет. А я… Даже если бы я и хотел, то уже не смог бы остановить заклинание.
Механизм уже запущен, и нам остается лишь столкнуться с последствиями. Поняв, что я даже не смотрю в его сторону, Дамблдор обращается к Волдеморту: — Прекрати, Том! Не делай этого!
Ты хотел получить весь мир? Но тебе не останется даже руин. Ты этого хотел, Том?
Хотел умереть и забрать с собой все живое? Дамблдор не понимает его, ведь он шипит на парселтанге, но сейчас он настолько сосредоточен на том, чтобы задать направление уже готовому заклинанию, что не обращает на это внимание. А мне смешно и грустно одновременно, потому что я понимаю, что все, сказанное Дамблдором — правда.
Каким-то шестым чувством я уже знаю, что этот чертов выброс магии слишком силен, что он уничтожит все, вообще все. А мы с Волдемортом — лишь два глупца, возомнившие, что можем делить между собой мир. И неважно, что он этого хотел, а я лишь сломался под весом обстоятельств.
Я смеюсь каким-то безумным, надтреснутым смехом, и во взгляде Дамблдора, обращенном ко мне, плещется боль и вина. Что скажешь, Том? Отправимся в ад?
Я отпускаю свое заклинание почти одновременно с тем, как Волдеморт отпускает свое. Дамблдор вытягивает вперед волшебную палочку и что-то кричит, но я не могу разобрать слов из-за бешеного свиста проносящейся магии. Да это и неважно.
Он все равно ничего не сможет сделать. Никто уже не сможет. Столкновение тьмы и света похоже на апокалипсис.
Впрочем, так оно, наверное, и есть. Небо мешается с землею, отовсюду летит пыль и камни, багровый снег тает кровавыми слезами, и под нами разверзается ад. Человеческие фигуры обращаются в пепел, словно бумажные человечки под опаляющим дыханием костра.
Меня отрывает от земли и несет куда-то, барабанные перепонки лопаются от взрывной волны, тело сминает, ломает, раздирает на части. Но я этого всего уже не чувствую. Я настолько слаб, что не могу даже почувствовать боли.
Я выложился целиком, а мир умирает. Вечно у меня все не как у людей. Меня тащит куда-то вверх, и последнее, что я вижу — это красные глаза с вертикальными зрачками.
А тихий голос шепчет: — Еще увидимся, Гарри Поттер. Голос так близко, что мне кажется, что я слышу его прямо в своей голове. А потом все вокруг заволакивает непроглядная тьма.
Я падаю, бесконечно долго падаю в пылающую бездну. Она смотрит на меня своими черными, бездонными глазами. Она неслышно входит в мою душу, мягко ступая когтистыми лапами.
Когда ты смотришь в бездну, бездна смотрит на тебя. Когда ты входишь в бездну, бездна входит в твою душу. Бездна живая, я знаю.
Она никогда не отпустит меня назад. А потом наступает боль. Она ледяная, она обжигает, ее так много, что я не могу даже пошевелиться, закричать.
Я захлебываюсь этой болью. Она выворачивает суставы, жалит каждый нерв. Она длится и длится, и мне кажется, что это не кончится никогда.
Меня заживо пожирает адское пламя. К боли невозможно привыкнуть. К вечной боли — тем более.
Она накатывает волнами, то отступая, то накрывая меня снова. Я живу лишь в коротких перерывах между этими валами. Если бы я только мог, то извивался бы всем телом, катался бы по земле, и кричал, кричал, кричал, лишь бы прекратить эту боль, лишь бы прекратить.
Ее слишком, слишком много, и мне так больно, больно, больнобольнобольнохватит……… И вдруг все исчезает. Я оказываюсь в теплой, ласковой темноте. А вокруг тихо, так тихо, что если бы не равномерное тук-тук, тук-тук, тук-тук, то я подумал бы, что оглох.
Мне спокойно, так спокойно впервые после смерти Сириуса, что хочется улыбаться и смеяться детским, беззаботным смехом. А я-то думал, что давно потерял свой покой навсегда. Я в безопасности, как дома.
Если бы у меня когда-либо был бы дом, разумеется. Раньше я считал своим домом Хогвартс, давно, до того, как его древние стены пропитались болью и ужасом войны. Прислушайтесь как-нибудь, и вы услышите, что стены древнего замка стонут по ночам от всех виденных ими человеческих страданий.
И мне тоже становится больно, вместе с ними. А теперь моим домом стала эта теплая тишина. Вдруг я вижу, что где-то далеко загорается светлый огонек.
И меня влечет, тащит к этому свету. Мне становится страшно, ведь я не хочу уходить. Я хочу быть здесь, в этой неподвижности, вечность.
Но свет все приближается, и я никак не могу остановиться. Тук-тук, тук-тук… И тут я понимаю, что это бьется чье-то сердце. Темный коридор, по которому я движусь, обрывается неожиданно резко.
В глаза бросается свет. Он чересчур яркий после той спокойной обволакивающей темноты, он больно бьет по глазам. Его слишком много, от него не спрячешься, он ослепляет даже сквозь веки.
Холод накатывает неожиданной волной. Воздуха нет совсем, я задыхаюсь, я чувствую, что умираю. Удар обрушивается словно из ниоткуда и оказывается неожиданно сильным.
А потом уши закладывает от оглушающего, пронзительного крика. И только через несколько секунд я понимаю, что этот крик издаю я сам. Лица колдомедиков необычайно сосредоточены и печальны.
Даже магическая медицина не всесильна, и только что в этой палате произошло сразу два великих таинства бытия одновременно: таинство рождения и таинство смерти. Молодая мать родила крепкого, здорового ребенка, но сама скончалась при родах. Мужу погибшей протягивают новорожденного пунцового младенца.
Ребенок плачет с тех самых пор, как ему обрезали пуповину, и теперь почти посинел от крика. Мужчина смотрит на младенца растерянно и печально. Мужчина кивает, но едва ли он вообще слышит, о чем ему говорят.
Взгляд мужчины становится чуть более осмысленным. Глава 2. Девять кругов ада для тебя одного.
Я сошел с ума. А может, просто умер и попал в ад. В свой персональный ад, где моему воспаленному рассудку приходят тысячи ужаснейших в мире образов.
Надо мной проносятся кошмарные исполинские фигуры, обдавая меня жаром своего дыхания. Громкие, низкие, растягивающиеся голоса эхом отдаются у меня в ушах. Они звучат так, словно исходят из старого магнитофона, у которого зажевало пленку.
Мир ярок, так безумно, нереально ярок, что мне больно смотреть. И этого всего много, слишком много, оно стальным прутом бьет по моим оголенным нервам. Первое время в этом аду мне казалось, что у меня вообще нет тела.
А потом я понял, что заперт в каком-то ущербном куске плоти, не способном даже нормально видеть и говорить. И самое ужасное, что я даже не властен над этим жалким пристанищем моего разума. Теперь я понимаю, что имел в виду Волдеморт, когда говорил, что по моей милости ему пришлось вести существование, даже более ужасное, чем смерть.
Но как, как такое возможно? Ведь у меня нет и не было никаких хоркруксов! Иногда мне кажется, что все это — лишь кошмарный сон, дикое порождение моего разума, но видение все не отпускает, и я чувствую, как вокруг сердца обвиваются ледяные щупальца отчаяния.
Когда ко мне приближаются эти размытые фигуры, мне хочется убежать, спрятаться, закричать. Но мне недоступна даже такая мелочь, как просто закрыть глаза! Мне никуда не деться от этого незнакомого мира, бьющего по ушам своими звуками, режущего глаза своими красками.
Я чувствую себя беззащитным, полностью побежденным. Временами это кажется таким жестоким. Но в то же время я вижу в своем нынешнем состоянии что-то от высшей справедливости.
Захотел поиграть в бога, парень? Решил уничтожить мир? Вот и получай полную беспомощность и океан парализующего ужаса.
Мера за меру, все по-честному. А иногда оно засыпает, и мир погружается в полную черноту. И ничего не слышно, даже биения сердца.
Тогда мне остается лишь гадать, на каком свете я нахожусь. Я на ощупь брожу в темных лабиринтах собственного сознания, кажется, целыми веками, я теряю самого себя в этой темноте. Мне страшно.
Мне кажется, что я никогда больше не увижу солнца. Но затем нечто пробуждается ото сна, и на меня снова наваливается этот огромный и безобразный мир. После бесконечности тьмы и тишины снова находиться среди многообразия красок и звуков кажется невыносимым, но я почти готов разрыдаться от накатывающего облегчения.
Жив, о Мерлин, жив! Пусть так, но все-таки жив. Было бы слишком ужасно, если бы смерть оказалась лишь давящей на грудь темнотой.
Крикливый младенец наконец-то уснул. Ты должен с любовью относиться к собственному сыну, к сыну Лили. Ребенок же не виноват, что тебе погано, как никогда».
А Джеймсу и правда плохо, невероятно плохо. Сначала Сириус, теперь Лили. Он просто не знает, как жить дальше.
Ему так не хватает его умницы Лили. Уж она смогла бы позаботиться о Гарри. А Джеймс вообще не имеет ни малейшего представления о том, как растить детей.
Он, конечно, хотел ребенка, но не сейчас, может быть, позже. Но Лили упертая, она настояла. А теперь она оставила его.
Как и Сириус. Бедняга Сириус, теперь Джеймс проклинает их детскую мечту стать аврорами. Ведь это был даже не его рейд, он просто подменял Фрэнка Логботтома!
И нарвался на этих сумасшедших фанатиков, втихую практикующих темную магию. Когда умер Сириус, Джеймс повзрослел одним днем. Юношеские идеалы не выдержали столкновения с действительностью и рассыпались тысячью несбывшихся надежд.
Им казалось, что они будут вечно молодыми, вечно беззаботными, вечно живыми. Они, Мародеры, думали, что всегда будут вместе. А жизнь как всегда распорядилась по-своему.
Питер уехал куда-то в Южную Америку, изучать своих флоббер-червей. Кто бы мог подумать, что в коротышке живет исследователь! Сириус погиб.
И теперь у Джеймса остался только Лунатик. Он единственный помогает ему хоть как-то держаться. Нет, еще у него есть Гарри.
Но Гарри слишком маленький, он сам нуждается в заботе и внимании, а Джеймсу так больно, что на заботы о маленьком ребенке его просто не хватает. Но он будет держаться. Хотя бы ради этого малыша.
И Джеймс изо всех сил пытается не думать, что если бы они не решили завести Гарри, то Лили была бы сейчас жива. Он не имеет права винить ребенка. Гарри славный малыш.
У него глаза Лили. И иногда Джеймсу кажется, что он видит в этих изумрудных озерах отражение собственной боли, собственного ужаса. Но это всего лишь игра его воображения, ведь Гарри пока еще слишком мал, чтобы осознать смерть той, что подарила ему жизнь.
Гарри обязательно вырастет хорошим человеком, таким же добрым и искренним, как Лили. Джеймс до крови закусывает губу и зло смахивает слезы. Да, теперь я уже могу определить, что гигантские размытые фигуры — это какие-то люди.
Правда, лиц разобрать я так и не могу. У них вытянутые носы, круглые щеки, словно смотришь в отражение человека в блестящем новогоднем шаре, и это все плывет, искажается, и мне хочется отвернуться. Невообразимо яркая комната вращается по кругу, и мне становится нехорошо.
Но это проклятое тело, будь оно не ладно, смеется и даже повизгивает от восторга! Не знаю, сколько времени я уже провел в таком состоянии. Тут вообще очень странный ход времени.
Кажется, мой разум заперт в этом беспомощном теле уже целые века. Однако сейчас во мне гораздо больше оптимизма, чем тогда, когда все это только начиналось. По крайней мере, теперь я знаю, что мой ад не будет длиться вечно.
Я уже различаю какие-то предметы. Правда, голоса я все еще не могу разобрать, вместо слов я слышу какие-то утробные гулкие звуки, эхом повторяющиеся в моей голове. Но улучшения уже есть, и значит, вскоре появятся следующие.
Мне надо лишь терпеливо ждать, а уж это я умею, как никто другой. Надо же, его сыну уже исполнился год. Прошел целый год со дня смерти Лили.
А рана в его сердце все так же кровоточит, словно и не проходило этого года, словно она умерла только вчера. Говорят, что время лечит. Джеймс знает, что это — чудовищная ложь.
Его может исцелить лишь смерть или забвение. Пойдем, я тебя искупаю, — с этими словами Ремус подхватывает Гарри на руки и удаляется с ним в направлении ванной комнаты. Джеймс провожает оборотня благодарным взглядом.
Что бы он делал без Ремуса? Друг всегда понимает, когда Джеймса надо оставить наедине с его мыслями, помогает заботиться о Гарри. Джеймс даже не уверен, что сможет когда-нибудь отплатить ему за его доброту.
Он поднимается со стула и идет в ванную комнату, проведать Ремуса и Гарри. В ванной Ремус заворачивает малыша в махровое полотенце. Вдруг оборотень замирает и напряженно всматривается в лицо ребенка.
Джеймс подходит к ребенку, заглядывает в его глаза и обмирает: в них плещется совершенно отчетливая боль и нечеловеческая усталость. На миг Джеймсу кажется, что он смотрит в глаза отставного аврора, покалеченного на войне с Гриндевальдом, прошедшего через страдания, которые не должны выпадать на долю ни одного смертного. Джеймс нервно сглатывает.
Ребенок моргает и весело смеется. В его взгляд возвращаются привычные беззаботно-озорные искорки, и наваждение проходит. Теперь я знаю, что люди вокруг меня — это чаще всего Ремус и Джеймс.
Нет, не так. Ремус и отец. Не могу передать, какое невероятное облегчение я испытал, когда понял, что тело, в котором я нахожусь — это все-таки мое собственное тело, тело Гарри Поттера.
Но это даже не главное.
Как всегда у этого автора, очень милая Гермиона К сожалению, перевод «Надвое» на данный момент удалён из сети. Ссылка на «Заброшенную теплицу»:ficart.
Написано ещё до завершения семикнижия. А ещё один из лучших снейджерных финалов ever. В «Ориентации сердца», несмотря на практически камерную атмосферу первой половины повести, сюжет не менее интересный.
Снейп очень живой и человечный, Гермиона храбрая и трогательно-наивная. Оба текста- постхоги. Цикл «Доживём до понедельника», автор: lajtara www.
Снейджерная линия волнующе-юстовая. Второстепенные персонажи яркие и живые, но при этом не затмевают главных героев. Снейджер немного стремительный, но обезоруживающе- искренний.
Финал хорош и правдоподобен. Источник Великолепные снейджеры-мини от Любимой Тома Представляем вам подборку прекрасных снейджеров от автора Любимая Тома. Самого автора, полагаем, представлять не нужно — все, кто интересуется снейджером и томионой, так или иначе знакомы с ее творчеством, ценят и любят ее превосходный слог и неистощимую фантазию.
Начнем с двух историй о превратностях взаимной любви. Незнакомец в ее голове Трогательно-сентиментальная повесть. Как помочь любимому человеку вспомнить всё?
Поверить, что её помнят и ждут? И как узнать, что за незнакомец тревожит её душу, ради которого она готова просто уснуть, никогда не просыпаясь? Знала бы ты, меня коробило от самого себя из-за влечения к тебе, к четырнадцатилетнему подростку.
От этого я был еще колючее, еще злее с тобой. Специально не замечал твоих успехов, не поощрял твоей тяги к знаниям. Но годы идут, да, Гермиона.
И подросток превратился в прекрасную девушку. И я бы подождал еще пять лет, пока ты превратишься в молодую женщину, но нужен ли я буду тебе тогда?