Лида Мониава сравнила оказание помощи паллиативным больным в Москве и Московской области. Лида Мониава, директор детского хосписа "Дом с маяком", призвала коллег взять домой детей из интернатов.
«Забирала в носочках, а вернула в гробу»: почему Сеть ополчилась на Мониаву
К вечеру Лида разродилась гневным постом с фотографией Коли в зеоеной пижамке. Лидии Мониаве подарили квартиру в Москве 16 янв, 2018 Лида Мониава – заместитель директора Детского хосписа «Дом с маяком». Лида Мониава сама же подпобно и описывала жизнь своего подопечного. Лида Мониава сравнила оказание помощи паллиативным больным в Москве и Московской области.
Обсуждение (9)
- Лида Мониава: биография, национальность, родители, возраст, диагноз, личная жизнь
- Я родилась и выросла…
- "Приходишь к девочке, она тебе говорит: "Я сегодня ночью пыталась себя убить"
- "Приходишь к девочке, она тебе говорит: "Я сегодня ночью пыталась себя убить"
- Как либераха Лидия Мониава добила мальчика Колю
- Лида Мониава и её новая борьба — за возможность сокрытия улик.: old_venefica — LiveJournal
Инклюзия, пирсинг и кроксы: история одного опекунства
Даже небольшое смещение цикла «сон — бодрствование» может значительно утяжелить эпилепсию, ухудшить его здоровье, сообщил в беседе с NEWS. Также необходимо чётко соблюдать много других рекомендаций, это тяжёлая ежедневная работа. Вся жизнь родителей — это постоянная борьба за здоровье такого ребёнка, добавил врач. Он убеждён — мальчик Коля вёл не тот образ жизни, который должны вести люди с подобным диагнозом. Даже просмотр мультиков для них — это целая процедура. Там надо убирать яркость, создавать специальный фон, потому что даже смена картинок в мультике может, к сожалению, спровоцировать приступ. Вы поймите, это очень тяжёлые пациенты, очень тяжёлые. Врачи-эпилептологи, скорее всего, не дали бы согласия на многие мероприятия, в которых участвовал Николай.
Например, такому ребёнку запрещены ночные клубы и митинги. Врач предполагает, что Лида Мониава не до конца соблюдала рекомендации по уходу за тяжело больным ребёнком. Состояние ребёнка позволяло вести ему активный образ жизни, потому что его компенсировали, ещё когда Лида взяла мальчика из интерната домой, сообщила NEWS. Она добавила, что люди, которые «не видели, не знают» в каком ребенок был состоянии , вообще не могут это обсуждать. С медицинской точки зрения для таких детей, как Коля, нет оснований не бывать на людях и не посещать общественные места.
О том, как они настраивают его коляску, получают премию в мэрии Москвы и слушают музыку в консерватории. Большая часть средств, на которые существует «Дом с маяком», - это довольно скромные ежемесячные индивидуальные пожертвования.
Все происходящее с мальчиком Колей я могу описать одним словом — садизм.
Изощрённый садизм такого свойства, что доктор Менгеле вращается веретеном где-то под землею. Ситуация настолько из ряда вон, что даже вчерашние соратники Лидии, люди, профессионально занимающиеся инклюзией, включились в обсуждение. Екатерина Мень, специалист в области аутизма, не одобрила методы Мониавы. Инклюзия в школах, по ее мнению, должна выглядеть так: «Возьмем урок биологии в пятом классе, где проходят процесс опыления растения. Ребенку с нарушениями развития дают собрать макет цветка из лепестков, пестика и тычинок. А учитель на этом макете объясняет остальным детям более сложные вещи, связанные с размножением растений. Или урок литературы. Все читают рассказ Пришвина и пишут небольшое сочинение о зиме. А ребенок с инвалидностью составляет на магнитной доске девять слов на тему зимы.
При этом он получает опыт ответа, опыт реакции на инструкцию учителя, опыт поддержки, потому что одноклассник, который сидит с ним рядом, может ему что-то подсказать». И у меня один вопрос: зачем?! Чтобы что?! Я глубоко убеждена — инклюзия должна касаться только полностью интеллектуально сохранных детей. Детей, например, с проблемами опорно-двигательного аппарата, полностью способных к обучению. Причин тому огромное множество — от профильной подготовки школьных педагогов до возможности внедрить систему на государственном уровне. Инклюзия — шанс нормальной жизни для инвалидов. А не превращение общеобразовательной школы в цирк и контактный зоопарк в угоду амбициям прекраснодушных дам. У Антона Павловича Чехова есть такой рассказ «Княгиня».
Женщина получила на почте для своего 25-летнего больного эпилепсией сына противосудорожный препарат «Фризиум». Он входит в список психотропных веществ, оборот которых ограничен в России. По факту ввоза таможня ранее возбудила уголовное дело. Замдиректора детского хосписа «Дом с маяком» Лида Мониава говорит, решение прокуратуры, безусловно, хорошая новость, но проблему это не решает. Лида Мониава замдиректора детского хосписа «Дом с маяком» «Мы очень боимся того, что дальше будет, потому что этому молодому человеку по-прежнему нужно лекарство. И еще мы знаем о 2100 пациентах в России, которые нуждаются в незарегистрированных препаратах от эпилепсии.
Дом с маяком: о мире, в котором каждый важен. История Лиды Мониава, рассказанная ей самой
If you have Telegram, you can view and join lida moniava right away. Лида Мониава оформила попечительство над мальчиком, который может передвигаться только в инвалидной коляске, и столкнулась с множеством непреодолимых трудностей. Жизнь в Церкви. Лида Мониава сама же подпобно и описывала жизнь своего подопечного. Когда его взяла невероятная, героическая, теплая Лида Мониава, он прожил меньше двух лет и умер у Лиды на руках. О критической ситуации сообщила в фейсбуке заместитель директора хосписа «Дом с маяком» Лидия Мониава.
Лида Мониава: Две тысячи детей, которым нужен «Фризиум», остались без лекарства до октября
Но еще я думаю, что школа никогда не будет готова к инвалидам, пока инвалиды не начнут туда приходить», — рассказала Мониава. Реклама По ее словам, никто просто так не сядет и не подумает: «А не сделать ли нам лифты и пандусы, не нанять ли мне дефектолога? Однако он явно не последний, уверена его новая мама. Причем с каждым годом таких детей будет учиться все больше и больше.
Воробьев заявил о закрытии всех детских домов в Подмосковье 25 ноября во время торжественной церемонии, посвященной Дню матери. Губернатор заверил, что всех сирот передали в приемные семьи и там им дарят «любовь, внимание, заботу».
Лида Мониава: «Колю похоронят в семейной могиле» А накопленные за 13 лет алименты вернут родителям Поделиться Неизлечимо больной мальчик Коля, который последние полтора года своей жизни провел в домашних условиях, в квартире Лиды Мониавы, найдет свой последний приют в родственной могиле. Ему было отмерено 13 лет. Много это или мало — не нам судить. В роддоме его кровной маме прямо сказали, что Колю ждет очень низкое качество жизни, он будет очень слабеньким, больным, проживет недолго, год или два. Фото: facebook. Лида забирала Колю в самый разгар пандемии, чтобы он не заразился ковидом. Думала, что на время, но, как это часто бывает, привязалась к ребенку и уже не могла себе представить, как его теперь отдать в интернат обратно. Поняла, что до совершеннолетия он точно будет с ней. Коля не дожил до 18 лет.
Она не из сентиментальных приемных мам, у которых глаза всегда на мокром месте. Лида так и говорит: «Я не знаю про чувства. Я больше про дела». Сделала она очень много.
И поскольку для меня самая главная радость — это когда получается провести время с детьми, в выходные я стараюсь ходить на мероприятия хосписа, чтобы по-прежнему как волонтер общаться с ними. От этого появляются силы на всю следующую неделю. И так у большинства наших офисных сотрудников. Чтобы не выгорать, им важно видеться с детьми и понимать, ради чего все эти таблицы, которыми по будням занимаешься.
Вот недавно, например, проходил матч, нам позвонили, спросили, не хотим ли привезти наших детей. Под Новый год нам тоже обрывают телефон, приглашают на разные елки. Праздник — важная, хорошая вещь, но нам очень хочется, чтобы дети могли ежедневно куда-то ходить. А это гораздо сложнее организовать. Например, площадка, на которой мы раз в месяц проводим мероприятия хосписа, боится принимать наших детей в другое время, потому что вместе с нами приходит реаниматолог, мы приносим все оборудование, им спокойно. А представить, что такой ребенок придет в другое время, когда рядом не будет врача, страшно. Это нормально. Наша цель — найти места, куда наши дети смогут приходить ежедневно, на будничной основе, а не на официальное мероприятие хосписа, с врачом, фотографом и скорой помощью.
Ведь для семьи это очень важно — понимать, что нормальная жизнь может быть не один раз в месяц. А сейчас они займутся настоящим делом, пойдут в хоспис и кардинально изменят свою жизнь — А есть ли какие-то инициативы со стороны не организаций, компаний, а частных людей? Например, у нас есть друг хосписа с собственной яхтой, и он придумал, что можно покатать на ней детей. Потом написал друзьям из яхт-клуба, рассказал про нас, предложил присоединиться. В итоге нас собралось 100 человек, куча яхт нас катала. Получается, не решением руководства выделили 20 билетов, а люди самоорганизовались и поделились тем хорошим, что у них есть. Это очень дорогого стоит. Как-то нам позвонила девушка, у которой свой салон красоты, и сказала: «Давайте буду мамам делать красивые стрижки».
И вот уже второй год наши мамы там стригутся, а потом пишут нам письма: «Ура, я почувствовала себя женщиной». Бывает, специалисты по маникюру предлагают: «Девочкам-пациенткам или мамам мы можем маникюр». И это тоже пользуется огромным спросом. Перечислять можно долго. Кто-то хочет устроить кулинарный праздник, прийти и приготовить какое-нибудь необыкновенное блюдо. Или, допустим, у человека есть собака, он приходит со своим питомцем, и ребенок лежит на ней, гладит, и это приносит всем очень много радости. У кого-то есть машина — можно подвезти больного ребенка, который иначе вообще бы не вышел из дома. А у кого-то просто есть время, и люди у нас в офисе сидят с документами, помогают разгребать дела, или, наоборот, приходят к ребенку, к родителям, болтают о чем-то: как в отпуск съездили, какая погода на улице.
Уже даже это — огромная помощь семье с больным ребенком, они встречают какую-то жизнь снаружи. Мне кажется, каждый человек может помочь тем, что ему самому нравится делать, что он любит. Когда делишься любимым, это и тебе на радость, и семью ребенка радует. У нас на сайте прописаны все возможные способы помочь, их очень много, и каждый может выбрать, что ему интереснее, по своим возможностям. Например, можно устроить свой день рождения в пользу детского хосписа: отказаться от подарков, вместо них попросить друзей и гостей пожертвовать деньги. Можно на работе провести маленькую ярмарку. Испечь печенье, например, и продать по 100 рублей, а вырученную сумму перевести в хоспис. Или, вот, мы открыли благотворительный интернет-магазин.
Там всякие симпатичные вещи, связанные с морем и маяками, — мы ведь называемся «Дом с маяком». Есть чашки, футболки, бижутерия, посуда. Можно купить там подарок для друга, и это тоже будет помощью. Все деньги от продаж идут в детский хоспис. Например, в Англии нам рассказывали, что они очень любят людей с депрессиями. Мне казалось, человек в депрессии — противопоказание для волонтера. Оказывается, наоборот. Потом я думала, что не следует брать в волонтеры людей, у которых недавно умер кто-то близкий, потому что это для них будет очень болезненно и они вряд ли смогут сдержаться, это все равно как-то выльется.
Но нет, и для них тоже можно подобрать какую-то работу, например в офисе помогать собирать посылки для детей. К нам приходила женщина, очень пожилая, много-много лет работала учительницей. Наш офис был рядом с ее домом, и она помогала заполнять документы, и делала это идеально. И очень страшно, что в какой-то момент не хватит денег на оплату труда сотрудников, на то, чтобы покупать расходные материалы и приборы. Мне и так было страшно, а теперь еще стационар откроется. Содержать 4-этажное здание — это вообще катастрофа. Каждое утро смотрю, сколько денег нам накануне пришло на счет, на сколько месяцев вперед осталось. Вот сейчас у хосписа есть деньги на три месяца вперед.
И ты постоянно думаешь: вдруг потом они закончатся? Что перешло, например, из категории «важное» в неважное и наоборот?
"Приходится Колю унижать. Но это делаю не я, а мы все"
- Лида Мониава: биография, национальность, родители, возраст, диагноз, личная жизнь
- Директор фонда "Дом с маяком" прокомментировала штраф за "наркотические нарушения"
- Мальчик Коля. Смертельное новогоднее шоу Лиды Мониавы
- Обсуждение (9)
- Про пирсинг, инвалидов и срач в соцсети: valkiriarf — LiveJournal
Сага о Мониаве и Коле
Но, тем не менее, за свою короткую, но яркую жизнь с благотворительницей Мониавой повидал многое: полёт на вертолёте, поход на митинг, пирсинг, поездки в общеобразовательную школу в качестве наглядного пособия — словом, удивительные приключения, в которых глубокие инвалиды нуждаются нечасто. Я сейчас очень мягко выражаюсь. Одна из декабрьских записей в инстаграме Мониавы — «клубная жизнь Коли», на фото изображена рука мальчика с клубным браслетом. Известно, что в это время он находился в очень тяжёлом уже состоянии, да и протянул после «клубной жизни» меньше месяца. Я писала не один материал на эту тему. И даже не два. Меня действительно глубоко потрясает идея использовать тяжёло больного ребёнка в качестве тарана — в борьбе за инклюзию. Да и сама идея инклюзии в том виде, в котором её отстаивает Мониава, кажется мне чудовищной. В первую очередь потому, что убивает систему специальных учреждений для глубоко больных детей. И заставляет страдать детей с сохранным интеллектом и учителей — дополнительно.
Но речь сейчас не об этом.
Спасибо вам за Колю». Можно дискутировать: стоит ли обреченному, которому остались дни и часы, умирать дома или в реанимации. Дело в том, что Коля не был обреченным. Когда Коля жил в бездушном холодном интернате, его регулярно клали в больницу.
Так он прожил тринадцать лет. Когда его взяла невероятная, героическая, теплая Лида Мониава, он прожил меньше двух лет и умер у Лиды на руках. Вы понимаете, что значит взять на руки пациента, подключенного к аппарату? Да, именно то, что вы подумали. Решение о моменте смерти больного, причем больного, который хоть и страдает неизлечимым, но не смертельным заболеванием - это эвтаназия», - пишет адвокат Сталина Гуревич, которая подала заявление в Следственный комитет с требованием проверить действия Мониавы.
В ее обращении, в частности, говорится следующее: «.... При этом, судя по фотографиям, в квартире были яркий свет, мерцающие огни и много народа, что также усугубляет состояние ребёнка в эпилептическом статусе. Подобное подвержение здоровья ребёнка риску, возможно, и привело к тому, что в начале января 2022 года, со слов Мониавы, Коля впал в кому и скончался в ночь на 11 января 2022 года… …Прошу вас провести проверку действий Лидии Мониавы на предмет наличия в них составов преступления, предусмотренного ст. В случае выявления признаков преступления возбудить уголовное дел и провести проверку законности действий органа опеки, не осуществившего надлежащий контроль за действиями опекуна, несмотря на наличие заявлений об опасном состоянии ребёнка». Что тут еще можно сказать?
Мониава уверена, что Коля жил «мало, но ярко».
Я разослала сотрудникам хосписа письмо, и 12 человек были готовы взять ребенка к себе домой. Но детей отдавали только людям с регистрацией в Москве, потому что всем этим занимался департамент соцзащиты Москвы. Таким образом мы смогли забрать шесть детей. И недавно обсуждали с нянями: так совпало, что всем достались дети, подходящие по характеру.
Например, игровой терапевт Диана взяла мальчика Рому, и он очень заинтересованный. Рома радуется всем играм, которые Диана предлагает, и они все дни пекут пряники, играют с фасолью, рисуют, смотрят диафильмы. С Колей такое просто невозможно. Потом переключилась на девочку Асмиру — мне показалось, она перспективна для усыновления. У нее такие диагнозы, которые с годами могут выправиться, и она уже не будет пациенткой хосписа, а сможет полноценно жить.
И я думала, что возьму Асмиру и буду про нее писать, и возможно, найдется для нее семья. Но директор интерната поначалу передумала Асмиру отдавать. Получилось так, что все при детях, а я одна без ребенка. Потом сама заболела, и все еще отложилось. А когда выздоровела, оставался только Коля и еще один мальчик в более тяжелом состоянии, у него были проблемы с сердцем.
И я подумала, что для него транспортировка может плохо закончиться. Оказалось, Коля мне идеально подходит. Это не vip-условие, няня доступна всем подопечным хосписа. Она приходит в 9 утра, когда я еще могу спать, дает таблетки, одевает, умывает. Потом у Коли занятия, которые рекомендовал физический терапевт, чтобы расправлять контрактуры.
В пять часов няня уходит, и дальше я с Колей провожу время. Просто могу сидеть на кровати с ноутбуком, своими делами заниматься и периодически давать Коле лекарства, питание, поворачивать его, менять подгузник. В выходные обычно спросонья вливаю Коле все нужные таблетки и ложусь дальше спать, а потом уже умываю, чищу зубы, одеваю. В общем, это не то, что моя жизнь только вокруг Коли проходит. Скорее, я своими делами занимаюсь и периодически подхожу к нему что-то сделать.
Я всегда думала, что мы построим стационар и я буду там время с детьми проводить. Но все равно много работы за компьютером, так что не часто общаюсь. Было очень классное время, когда я две недели жила с девочкой Аней, пока ее мама была за границей. И потом было жалко отдавать Аню родителям улыбается. Мне очень спокойно с такими детьми рядом.
Даже не знаю, чем объяснить. И сейчас, когда Коля со мной поселился, мне тоже хорошо. Лидия Мониава и Коля. У них одинаково протекает заболевание, очень частые судороги, во время которых и Колю, и Аню скручивает в одинаковую позу. Она называется «поза фехтовальщика», когда голова повернута на бок, а руки прижаты к телу.
У Коли такой же сколиоз и такие же контрактуры. Аня очень молчаливая, она ничего ни от кого не требует, и Коля такой же. И сейчас, когда встал вопрос про Колину коляску, я подумала, что ему подошла бы Анина бывшая коляска. Мы договорились с родителями Ани, что попробуем ее. Когда мы приходим к семьям как специалисты, у нас всегда есть миллион разных идей, как и что нужно улучшить, чем с ребенком заниматься, сколько раз обрабатывать медицинское оборудование, как правильно его сажать, что развивать.
И мы все это родителям советуем, советуем. А когда у меня Коля появился, я поняла, что максимум, что буду делать — просто жить с ним в одной квартире, а заниматься пусть приходят специалисты. Сейчас мне уже не хочется нагружать родителей разными советами и рекомендациями, а лучше просто прийти и самому с ребенком позаниматься. В интернатах у детей нет мамы, которая бы позвонила нам — Что будет с другими детьми дальше? Вас часто обвиняют в жестокости такого эксперимента — «показали семью и снова вернули в интернат».
Но сейчас даже обсуждать нет смысла, потому что мы уже видели, как дети умирают в интернатах. Это вопрос сохранения их жизни. Уже потом, когда мы забрали детей, поняли, какие они хорошие, как приятно с ними находиться, и стали думать, а что же дальше. И тогда у нас появилась идея про квартиры сопровождаемого проживания — чтобы департамент соцзащиты выдал квартиры и в них дети из интернатов могли бы жить в человеческих условиях. Лидия Мониава с подопечной хосписа — То есть сопровождаемое проживание — это новый проект «Дома с маяком»?
Знаю, что Центр лечебной педагогики и питерские «Перспективы» ведут проекты по сопровождаемому проживанию. Но я подумала: несправедливо, что мы помогаем детям в семьях, а точно таким же детям в интернатах — нет, просто потому что у них нет мамы, которая бы позвонила нам. Тогда мы решили сами пойти в интернаты, отобрать самых тяжелых паллиативных детей и взять их на учет в хоспис. Я проехала все московские интернаты — их восемь — и посмотрела там всех детей, а их огромное количество. И для хосписа мы выбрали Кунцевский интернат, где больше всего таких детей — 55 человек, из них 12 самых тяжелых, и начали помогать им в условиях интерната.
Туда стали приходить няни, игровые терапевты, врачи, медсестры. И мы увидели, что можно хоть наизнанку вывернуться, но когда ты живешь в здании на 250 инвалидов, по 12 человек в комнате, все равно это будут нечеловеческие условия. Даже если там очень хороший директор и персонал. У нас стали появляться такие теоретические мысли, что вот, хорошо бы этих детей расселить по квартирам. Мы потихоньку начали обсуждать это с департаментом и директором интерната, и тут случился коронавирус, когда мы буквально за два дня этих детей разобрали.
И очень хочется не вернуть их в интернат, а перевести в квартиры, которые могли бы стать подразделением интерната или хосписа — нам это неважно. Нам важно, чтобы это были малые формы проживания, чтобы в комнате жил один или два ребенка. Сейчас мы ждем ответа департамента. Надеемся, что нам дадут три квартиры, туда мы поселим максимум 10 детей и предоставим ассистентов, которые будут сопровождать их круглосуточно. В хосписе на четвертом этаже, где сидит администрация, мы освободили место, и хотим сделать там дневной центр, куда можно будет приводить детей.
Чтобы они не лежали в кровати целыми днями, как сейчас Коля, а занимались и вечером возвращались домой. Мне хочется этот проект запустить, он в принципе не такой сложный. В хосписе сейчас 700 детей под опекой, а на квартире будет 10. Просто надо все организовать, а дальше не будет ничего сложного. Подробнее — Как вы и Детский хоспис живете на самоизоляции?
Осваиваю всякие домашние дела. Раньше я дома вообще ничего не готовила, убиралась и стирала раз в месяц, потому что почти никогда не была здесь. Теперь купила новую штору для душа, блендер. В хосписе все, кто может, работают удаленно. Психологи консультируют онлайн, даже игровые терапевты занимаются с детьми дистанционно.
Врачи и медсестры ездят на вызовы, мы всем выдали очки и респираторы, а компания Gett разрешила, чтобы мы пользовались их такси бесплатно. У нас один только ребенок заболел коронавирусом за все это время, но все нормально. В 10 семьях коронавирус у родителей, и мы к ним пока не ходим. Но, тьфу-тьфу-тьфу, ни у кого болезнь тяжело не проходила. Мне очень обидно, что у нас сейчас стоит пустой офис, за который мы платим.
Написали несколько писем директору этого офисного центра, чтобы нам снизили арендную ставку, но они не хотят. Есть проблема с грантами и субсидиями. Мы получаем субсидию правительства Москвы на оказание услуг — визитов на дом или койкодней в стационаре. Например, сделаем тысячу визитов и получим столько-то миллионов рублей. В обычное время врач и медсестра делают три визита в день, и таким образом набираются деньги на их зарплату.
Теперь мы очень сильно сократили количество визитов, сделали их онлайн, если ребенка не нужно щупать и слушать, но это за визит не засчитывается. И в итоге получим очень мало денег. Во дворе хосписа — Какие-то проекты могут закрыться? Мне пришлось написать всем письмо, что мы больше не будем закупать памперсы, пеленки, подгузники, влажные салфетки.
Мы хотим, чтобы у нас работал социальный педагог: для каждого подростка он сможет подбирать такую работу, с которой ребенок действительно справится, а не будет брать в 10 раз больше, не оценив свои силы. Мы очень хотим, чтобы нашим подросткам предлагали работу, они действительно увлекаются дизайном или, например, программированием, но надо понимать, что в такого сотрудника еще придется вкладываться. Однако очень важно это делать. Во всем мире ребята с подобным диагнозом заканчивают институты, работают, придумывают что-то свое. Я смотрела фильм, где молодой человек с миопатией Дюшенна побывал у восьми ребят с таким же синдромом и снял историю о том, как они живут. Кто-то устраивает рок-фестивали, кто-то при церкви что-то делает. В общем, очень важно, чтобы они все встраивались в активную социальную жизнь, но надо понимать, что это сложно в силу многих причин. Вот сейчас, например, многие окончили школу, сдали ЕГЭ, и им нужно учиться дальше, но институты почти не адаптированы для перемещения в инвалидном кресле. Мы пытаемся найти дистанционные варианты обучения, но не такие, чтобы тебе высылали задание, ты его делал, а потом только сдавал сессию, а с видеоуроками и обратной коммуникацией. Сейчас нам приходится набирать какие-то разовые курсы, вот и все обучение. Многие думают, вот, была у них скучная работа, сидели они в офисе или в банке целый день за компьютером, и это было так тоскливо. А сейчас они займутся настоящим делом, пойдут в хоспис и кардинально изменят свою жизнь. Приходят в хоспис, а жизнь не меняется, поскольку состоит из того же набора, что и в любом другом месте: компьютер, документы, обычные мелкие рутинные дела. Мы сейчас очень много сил тратим на отбор сотрудников, чтобы они приходили с правильной мотивацией, чтобы им не хотелось менять мир и спасать детей, потому что это у них не получится, заполняя таблички с заявками. И дело быстро закончится разочарованием и выгоранием. Нужно, чтобы людям была интересна социальная сфера и при этом они были бы готовы делать все эти рутинные, скучные дела, из которых состоит наша жизнь. Но, с другой стороны, это нормально, когда человек работает в хосписе некоторое время и уходит. Меня даже радует, что расширяется круг людей, которые понимают, что такое хоспис, знают, что этим детям можно помочь и как именно помочь. Сотрудник, проработавший у нас два года, все равно расскажет про хоспис огромному числу людей, нашу идею он будет нести дальше. Так что не думаю, что это ужасно, если кто-то увольняется, не выдерживая работы в хосписе. В банках и других местах то же самое. Я же была волонтером и пришла в хоспис из этой волонтерской жизни. И получилось так, что сначала я все время общалась с детьми, а потом стала заниматься тем, что мне вообще неинтересно: вопросами финансирования, поиском сотрудников, выстраиванием каких-то внутренних регламентов работы. А мне другого хочется, хочется с детьми играть. Но ты понимаешь: чтобы с этими детьми играть и чтобы они не в реанимации лежали, надо сначала все предыдущее сделать. И поскольку для меня самая главная радость — это когда получается провести время с детьми, в выходные я стараюсь ходить на мероприятия хосписа, чтобы по-прежнему как волонтер общаться с ними. От этого появляются силы на всю следующую неделю. И так у большинства наших офисных сотрудников. Чтобы не выгорать, им важно видеться с детьми и понимать, ради чего все эти таблицы, которыми по будням занимаешься. Вот недавно, например, проходил матч, нам позвонили, спросили, не хотим ли привезти наших детей. Под Новый год нам тоже обрывают телефон, приглашают на разные елки. Праздник — важная, хорошая вещь, но нам очень хочется, чтобы дети могли ежедневно куда-то ходить. А это гораздо сложнее организовать. Например, площадка, на которой мы раз в месяц проводим мероприятия хосписа, боится принимать наших детей в другое время, потому что вместе с нами приходит реаниматолог, мы приносим все оборудование, им спокойно. А представить, что такой ребенок придет в другое время, когда рядом не будет врача, страшно. Это нормально. Наша цель — найти места, куда наши дети смогут приходить ежедневно, на будничной основе, а не на официальное мероприятие хосписа, с врачом, фотографом и скорой помощью. Ведь для семьи это очень важно — понимать, что нормальная жизнь может быть не один раз в месяц. А сейчас они займутся настоящим делом, пойдут в хоспис и кардинально изменят свою жизнь — А есть ли какие-то инициативы со стороны не организаций, компаний, а частных людей? Например, у нас есть друг хосписа с собственной яхтой, и он придумал, что можно покатать на ней детей. Потом написал друзьям из яхт-клуба, рассказал про нас, предложил присоединиться. В итоге нас собралось 100 человек, куча яхт нас катала. Получается, не решением руководства выделили 20 билетов, а люди самоорганизовались и поделились тем хорошим, что у них есть. Это очень дорогого стоит. Как-то нам позвонила девушка, у которой свой салон красоты, и сказала: «Давайте буду мамам делать красивые стрижки». И вот уже второй год наши мамы там стригутся, а потом пишут нам письма: «Ура, я почувствовала себя женщиной». Бывает, специалисты по маникюру предлагают: «Девочкам-пациенткам или мамам мы можем маникюр». И это тоже пользуется огромным спросом. Перечислять можно долго. Кто-то хочет устроить кулинарный праздник, прийти и приготовить какое-нибудь необыкновенное блюдо. Или, допустим, у человека есть собака, он приходит со своим питомцем, и ребенок лежит на ней, гладит, и это приносит всем очень много радости. У кого-то есть машина — можно подвезти больного ребенка, который иначе вообще бы не вышел из дома. А у кого-то просто есть время, и люди у нас в офисе сидят с документами, помогают разгребать дела, или, наоборот, приходят к ребенку, к родителям, болтают о чем-то: как в отпуск съездили, какая погода на улице. Уже даже это — огромная помощь семье с больным ребенком, они встречают какую-то жизнь снаружи.
Лида Мониава — о хосписе «Дом с маяком», паллиативной помощи, обвинениях в обороте наркотиков
Москва, ул. Полковая, дом 3 строение 1, помещение I, этаж 2, комната 21.
А маме, чтобы забрать его домой, надо овладеть всеми навыками. Этому в медицинском колледже учат 4 года, а тут ей надо за две недели во всем разобраться. И в лагерях мы много внимания уделяем обучению родителей. Приходят разные специалисты, показывают, как правильно ребенка пересаживать, кормить, ухаживать за трубками. У нас есть один лагерь для детей со спинально-мышечной атрофией СМА , это дети, которые могут говорить. Сейчас как раз закончилась смена.
Для нас всех это отдушина, потому что дети там болтают, и это уже больше похоже на обычный детский лагерь. А сейчас еще у нас почти все дети на электроколясках. Эти коляски стоят очень дорого, но за год хоспис их практически всем купил. Так что дети могли сами перемещаться. У нас был новый мальчик, его даже хотели выгнать из лагеря за то, что он постоянно уезжал без спроса. А это ведь настоящая победа: полностью обездвиженный ребенок, который только пальцем может пошевелить, уезжал без спроса, и теперь с ним проводят воспитательные беседы как с самым обычным подростком смеется. Это здорово.
Но была девочка, у которой нет электроколяски. Смотреть на нее было мучительно: другие дети нажали на кнопки и уехали, а она сидит в своей обычной, потому что хоспис еще не смог приобрести ей электроколяску. Конечно, детям очень важна возможность автономно передвигаться, и, если их всем этим обеспечить, они могут дружить или даже влюбляться, отъехать в сторону пообщаться. А если им всего этого не дать, они будут лежать по кроватям. Им помогают найти удаленную работу или берут практикантами в крупные компании. Есть ли такие прецеденты сегодня у нас? Раньше почти все ребята умирали до 18 лет, но появился аппарат НИВЛ для вентиляции легких, откашливатель и другое оборудование.
Теперь они могут доживать и до 40 лет, и дольше. И если раньше семьи отказывались от школы, придерживаясь логики «зачем тратить на это время, если ребенок умирает, лучше мы будем каждый день его радовать», то теперь появился смысл обучения в школе, поскольку важно иметь возможность работать. Мы создали специальный хоспис для молодых взрослых, берем туда пациентов с 18 лет. И первое время мы думали, что каждому найдем работу: напишем в Facebook, поступят предложения о дистанционной занятости, мы ее распределим — и будет всем счастье. Оказалось, все гораздо сложнее: эти ребята не умеют работать, они почти не учились в школе, с ними никто не занимается, они очень инфантильные, им нравится играть в компьютер гораздо больше, чем работать. Любое действие занимает у них гораздо больше времени — слово по букве надо набирать с помощью мышки. Получается, мало найти работодателя, который будет давать этим ребятам такую же работу, какую дает обычным людям.
В первую очередь нужно подготовить к работе пациентов. У нас бывали случаи, когда они вдруг начинали плохо работать, не выполняли ничего в срок. Так что все сложнее, чем кажется со стороны. Мы хотим, чтобы у нас работал социальный педагог: для каждого подростка он сможет подбирать такую работу, с которой ребенок действительно справится, а не будет брать в 10 раз больше, не оценив свои силы. Мы очень хотим, чтобы нашим подросткам предлагали работу, они действительно увлекаются дизайном или, например, программированием, но надо понимать, что в такого сотрудника еще придется вкладываться. Однако очень важно это делать. Во всем мире ребята с подобным диагнозом заканчивают институты, работают, придумывают что-то свое.
Я смотрела фильм, где молодой человек с миопатией Дюшенна побывал у восьми ребят с таким же синдромом и снял историю о том, как они живут. Кто-то устраивает рок-фестивали, кто-то при церкви что-то делает. В общем, очень важно, чтобы они все встраивались в активную социальную жизнь, но надо понимать, что это сложно в силу многих причин. Вот сейчас, например, многие окончили школу, сдали ЕГЭ, и им нужно учиться дальше, но институты почти не адаптированы для перемещения в инвалидном кресле. Мы пытаемся найти дистанционные варианты обучения, но не такие, чтобы тебе высылали задание, ты его делал, а потом только сдавал сессию, а с видеоуроками и обратной коммуникацией. Сейчас нам приходится набирать какие-то разовые курсы, вот и все обучение. Многие думают, вот, была у них скучная работа, сидели они в офисе или в банке целый день за компьютером, и это было так тоскливо.
А сейчас они займутся настоящим делом, пойдут в хоспис и кардинально изменят свою жизнь. Приходят в хоспис, а жизнь не меняется, поскольку состоит из того же набора, что и в любом другом месте: компьютер, документы, обычные мелкие рутинные дела. Мы сейчас очень много сил тратим на отбор сотрудников, чтобы они приходили с правильной мотивацией, чтобы им не хотелось менять мир и спасать детей, потому что это у них не получится, заполняя таблички с заявками. И дело быстро закончится разочарованием и выгоранием. Нужно, чтобы людям была интересна социальная сфера и при этом они были бы готовы делать все эти рутинные, скучные дела, из которых состоит наша жизнь. Но, с другой стороны, это нормально, когда человек работает в хосписе некоторое время и уходит. Меня даже радует, что расширяется круг людей, которые понимают, что такое хоспис, знают, что этим детям можно помочь и как именно помочь.
Сотрудник, проработавший у нас два года, все равно расскажет про хоспис огромному числу людей, нашу идею он будет нести дальше. Так что не думаю, что это ужасно, если кто-то увольняется, не выдерживая работы в хосписе. В банках и других местах то же самое. Я же была волонтером и пришла в хоспис из этой волонтерской жизни. И получилось так, что сначала я все время общалась с детьми, а потом стала заниматься тем, что мне вообще неинтересно: вопросами финансирования, поиском сотрудников, выстраиванием каких-то внутренних регламентов работы. А мне другого хочется, хочется с детьми играть.
Сайт использует IP адреса, cookie и данные геолокации Пользователей сайта, условия использования содержатся в Политике по защите персональных данных.
А теперь все хорошо относятся: при хосписе красивый сад и место для входа — всегда открыты двери. И живу я на «Новослободской», где каждый год перекладывают плитку. Метро «Университет» для меня связано с центром лечебной педагогики «Особое детство» — там занимаются детьми с особенностями развития. Я там была волонтером несколько лет. Мне очень не нравятся места с учреждениями закрытого типа — детские и взрослые интернаты: Москва всегда прекрасна в центре — где кафе, где все ходят и тусуются, а на какой-нибудь окраине, например в Люблино, есть огромный психоневрологический интернат, в котором живут больше тысячи человек. Такие заведения располагают за заборами в огромных серых зданиях на отшибе Москвы, где никто не ходит — туда нельзя ни войти, ни выйти оттуда без разрешения директора. На станции МЦК «Белокаменная» есть два таких интерната: один детский, один взрослый — стоят через забор друг от друга. Такой жизненный маршрут человека: до 18 лет провел в одном интернате, потом тебя перевели за забор и до старости или смерти ты прожил в другом интернате — за всю жизнь ты не вышел за пределы этого учреждения. В Москве тысячи людей содержатся в психиатрических учреждениях закрытого типа — меня это ужасно расстраивает. И районы Москвы, где они располагаются, вызывают огромное уныние. Нельзя сосредоточивать людей по одной проблеме в одном месте — это называется «гетто»: невозможно и недопустимо собрать всех инвалидов за один забор. Нормальная городская среда — это когда люди с инвалидностью рассредоточены по всему городу. По одному-два человека на дом. Идея, что можно выселить всех инвалидов в отдельные учреждения, очень печальна: в Европе такого нет.
Сага о Мониаве и Коле
Лида Мониава и «Дом с маяком» на момент публикации не прокомментировали RT жалобу Гуревич. По мнению Мониавы, распространение новостей, подобных той, что в Подмосковье закрылись все детские дома, — это пример государственной пропаганды. Информация о спикере: Мониава Лида из Благотворительный фонд «Дом с маяком»: Образование, профессиональный опыт, участие в конференцияx. Здесь Мониава почти что прямо пишет, что сотрудники хосписа дают умирающим людям сигареты, даже когда знают, что для некоторых из них это может быть гибельно. Лида Мониава, директор благотворительного фонда «Дом с маяком»: «Еще одна мама больного ребенка задержана на почте с посылкой фризиума. Лидией Мониава, одной из самых известных в отечественной благотворительности личностей, создан первый детский хоспис.
Курсы валюты:
- «Нельзя платить за смерть»: интервью с Лидой Мониава, заместителем директора детского хосписа
- «Нельзя платить за смерть»: интервью с Лидой Мониава, заместителем директора детского хосписа
- Доктор Лиза, дубль 2 - Лидия Мониава, бизнес на боли и смерти. По рецептам из США...
- Курсы валюты:
- Обсуждение (9)