Спектакль «Дикая утка» по пьесе Г. Ибсена, представленный 12 июня на сцене Театра драмы им. Луначарского в Кемерове новосибирским театром «Красный факел», новаторски объединил в себе две ветви зрелищных искусств.
Самая летящая книга о войне
Напомним, 22 августа Московский районный суд запретил Юрию Шпакову — собственнику участка в районе Северной окружной дороги, на котором расположено озеро «Дикая утка», проводить строительные работы. В суд обратился Рязанский межрайонный природоохранный прокурор. Собственник участка утверждал, что озера в этом месте нет.
Ах, как хотелось есть! И вот в один из таких дней, когда уже приближались сумерки, а во рту еще не было ни крошки, мы, человек восемь бойцов, сидели на невысоком травянистом берегу тихонькой речушки и чуть не скулили. Вдруг видим, без гимнастерки, держа что-то в руках, к нам бежит еще один наш товарищ. Лицо сияющее. Сверток — это его гимнастерка, а в нее что-то завернуто. Разворачивает гимнастерку, и в ней… живая дикая утка. Я рубаху снял и — хоп!
Есть еда! Утка была некрупная, молодая. Поворачивая голову по сторонам, она смотрела на нас изумленными бусинками глаз.
За один год промелькнули три театра. Потом были фронтовые театры. Особенно запомнился один из них, возглавляемый великим деятелем советского театра Алексеем Диким. Война шла к концу, возвращались из эвакуации театры столицы, и этот театр ликвидировался сам собой. Розов опять остался без работы. И вот тут-то и пришло приглашение от Наталии Сац, из-за которого пришлось временно прервать учебу. В начале 1949 года он написал пьесу «Ее друзья». Впоследствии она была поставлена почти в ста театрах страны. А в своем институте по окончании учебы он еще долгие годы работал преподавателем, получил там звание профессора. Виктор Сергеевич ушел из института только в 1995 году. Самые известные и любимые всеми пьесы В. Розова: «Ее друзья», «В добрый час», «В поисках радости», «В день свадьбы», «Традиционный сбор», «Гнездо глухаря», «Кабанчик» и, конечно, «Вечно живые», с которых начинался театр «Современник». По его сценариям сняты кинофильмы: «Летят журавли», «Шумный день», «С вечера до полудня». На протяжении почти 50 лет В. Розов являлся членом Союза писателей. Он также был председателем конкурсной комиссии по определению лучшего актера, режиссера, драматурга в театрах России. Эта комиссия организована Фондом имени И. В 1958 году В. Розов стал членом редколлегии нового журнала «Юность». Что касается увлечений в свободное время, то основным было собирание марок, которое началось еще с детства. А еще Виктор Сергеевич любил разводить цветы на своем дачном участке. Самые любимые — гладиолусы, которые получались у него необычайно красивыми. Одно время участок был полон чудесных роз, пионов, кустов жасмина. Виктор Сергеевич очень любил классическую музыку. В студенческие годы ему посчастливилось попасть в консерваторию, когда проходил конкурс исполнительского мастерства дирижеров, скрипачей, пианистов. Он слушал Флиера, Ойстраха, Розу Тамаркину. Но особенно он почитал балет.
Яльмар сейчас очень невзлюбил дикую утку, ту самую, что живёт у них в ящике на чердаке, — ведь она досталась Экдалям от Верле. Коммерсант подранил её во время охоты на озере, а потом слуга его отдал утку старику Экдалю. Хедвиг докажет свою любовь отцу, если пожертвует ради него дикой уткой, которую она тоже очень любит. Хорошо, соглашается Хедвиг, она уговорит деда пристрелить утку, хотя не понимает, за что папа так на неё рассердился: пусть даже она не его дочь и её где-то нашли — она о таком читала, — но ведь дикую утку тоже нашли, и это не мешает ей, Хедвиг, любить ее! Реклама: Приближается трагическая развязка. На следующий день Яльмар, не желая видеть дочь, гонит её отовсюду. Хедвиг скрывается на чердаке. В момент разговора, когда Яльмар убеждает Грегерса, что Хедвиг может ему изменить, стоит только Верле, возможно, её настоящему отцу, поманить её своим богатством, на чердаке раздаётся выстрел. Грегерс радуется — это старик Экдаль застрелил дикую утку по просьбе Хедвиг. Но дед вбегает в павильон с другой стороны. Произошёл несчастный случай: Хедвиг нечаянно разрядила в себя пистолет. Доктор Реллинг в это не верит: блузка девочки опалена, она намеренно застрелилась. И виноват в её смерти Грегерс с его предъявляемыми простым смертным «идеальными требованиями». Не будь их, этих «идеальных требований» , жизнь на земле могла бы быть сносной. В таком случае, заявляет Грегерс, он рад своему предназначению. Доктор спрашивает, в чем оно? Быть тринадцатым за столом! Значительные постановки 1891 — «Свободный театр», Париж пер. Эфраима и Г. Линденбурга, реж. Котарбински 1894 — Independent Theatre Society, Лондон реж. Т Грейн; 1925 1897 — Deutsches Theater. В 1901 г. Лессинга в роли старика Экдала — М. Рейнхардт 1898 — Копенгаген. По случаю семидесятилетия Ибсена спектакль с Бетти Геннингс в роли Хедвиг. Миттервурцер и Ж. Постановки в России 1894 — Труппа Ф. Бока на немецком языке; Петербург. Станиславский и А. Санин, худ. В ролях: Верле — В. Вишневский, Кошеверов, Грегерс Верле — М. Громов, старик Экдал — А. Артем, В.
Премьера «Дикой утки» в Новосибирске: противоречивые мнения и мрачность Скандинавии
Война изменила этого человека, его моральные принципы, дала возможность понять, что даже вор может сострадать, проявлять человечность. Данный пример показывает, что, даже имея плохое прошлое, люди могут стать великодушными, добрыми. Анализируя эти два примера, читатель осознает, что нельзя терять веру в людей, в их доброту и человечность. Второй пример конкретизирует первый, потому что сначала автор описывает, как группа приняла благородное решение, а потом рассматривает проявление великодушия одним вором, который смог измениться, стать добрее. Рассуждения Виктора Сергеевича Розова о вере в людей приводят нас к пониманию позиции автора.
Дикие утки Астраханской области. Утки на речке. Дикие утки Карелии. Дикие утки на речке. Хромка пришвин рисунок. Кряква Anas platyrhynchos. Канадская кряква. Кряква Anas platyrhynchos l. Крыжень утка. Рассказ Виктора. Розова Дикая утка. Кряква Дикая утка описание. Питание утки кряквы. Утка кряква описание. Речная утка кряква описание. Древесная утка. Диво птица питомник. Диво птица питомник в Подмосковье. Диво-птица деревня Фенино. Широконоска утка. Широконоска птица. Новозеландская Широконоска. Утки в живописи. В розов Дикая утка из цикла прикосновение к войне. Описание утки. Презентация про уток. Доклад утки. Доклад о диких утках. Австралийская Розовоухая утка. Розовоухая утка. Розовоухая утка фото. Утки в пруду. Уточки в пруду. Утята в пруду. Утки на реке. Глазчатая кряква. Кряква самка. Селезень кряквы весной. Самка селезня. Кряковые утки для охоты. Зебровые утки. Hemisynodontis membranaceus. Дикая утка вип. Утка этикетка. Дикая утка этикетка. Дикая утка книга. Рассказ Михаила Пришвина хромка. Утка пришвин изобретатель. Башкирская цветная утка. Утка с разноцветными крыльями. Птица, похоже на кряканье.
Бой не прекращался ни на минуту. Смерть забирала одного за другим. Виктор получил тяжелое ранение, кровотечение не останавливалось, но его спасли, почти неделю переправляли в тыл, госпиталь во Владимире стал его пристанищем надолго. Однажды Виктора вынесли во двор и положили на носилках прямо, на траву, смотря в небо и будучи под впечатлением от его красоты, он писал стихотворения, от двух до пяти штук в день. К сожалению, листики с теми стихами растерялись, но иногда память выдает их и воспоминания сложного этапа выздоровления накрывают чувствами и эмоциями. Окончательно выздоровел Виктор Розов в 1942 году, 18 июля его выписали из госпиталя в Казани, так для него закончилась война. Вещмешок за спиной, на костылях... Розов возвращается в Кострому к отцу. Со временем поступает в литературный институт в Москве на заочное обучение, факультет драматургия. У него получается приезжать только на сдачу сессии, так как после ранения еще полностью не выздоровел, трудно передвигаться на костылях. В начале обучения в институте Виктор Розов пишет пьесу «Вечно живые», театр в Костроме стал первым, где он поставил эту пьесу. Позже эта пьеса пошла в Москве, в театре «Современник». Розова просят написать по пьесе сценарий для фильма. В итоге, режиссер М. Калатозов снял замечательный, полюбившийся многим зрителям фильм, под названием «Летят журавли». Отучившись два курса в институте, Виктор Розов оставляет его ради Алма-Аты, в которую его попросила приехать Наталья Сац, чтобы организовать для детей Казахстана театр. Позже он пожалеет, что оставил учебу, но возобновит ее не сразу и закончит только в 1953 году.
В низовьях уже идет битва за подступы к Сталинграду. И в первую же ночь немцы бомбят пароходы и баржи, идущие по Волге. Наш белоснежный красавец срочно на ходу перекрашивается в серый цвет, чтобы не выделяться ночью на воде, не быть для летчиков приметной мишенью. Чем ниже мы спускаемся, тем жарче чувствуется пламя войны. Вон плывут трупы. Там с ревом вырывается пламя из пробитой бомбой и выбросившейся на мель нефтянки. Черный дым коромыслом перекинулся с берега на берег, и мы едем сквозь него, как сквозь черную арку. Бежит к нам катерок. Что-то кричат, машут руками: — Стойте! Пароход судорожно шлепает плицами, давая задний ход. В чем дело? Немцы забросали Волгу минами, ехать нельзя. Ждите, когда выловят. Махнули флажком — едем. Вот они, мины, — рогатые осьминоги, выволоченные на берег. Каждую ночь пристаем прямо к берегу, где возможно. Бросаем длинные доски, и все пассажиры гуськом сходят на землю и скрываются в лесу. Идет бомбежка. Самолеты скребут небо. Бомбы падают редко и глухо. Бьет то по селению, то по барже, то наугад: где-то что-то ему померещилось. В одной из поездок на теплоходе Едем много дней. Трупов на воде все больше и больше. Сожженные селения попадаются все чаще и чаще. Разбитые баржи, пароходы тоже. У всех одна мысль: попадет в нас или не попадет. Едем медленно, крадучись. Вон еще один пароход прибился к берегу. До чего же черен бывший белый красавец! Вот уж поистине сгорел в дым. Ни одного стекла в окнах, только зияют чернеющие проемы. Один остов. Крупно не повезло кому-то. Проезжаем ближе, и я читаю дугообразную надпись над колесом: «Коммунистка». В главу моих воспоминаний можно было бы вписать и эту страничку. Много-много лет спустя я попал в Казань и захотел побывать на могиле Лобачевского. Как-то нехорошо быть в Казани и не пойти к этой могиле. Мы нашли памятник великому русскому математику, поклонились ему и уж направились к выходу, как мое внимание привлекла большая группа однообразных могил с пирамидками, на вершинах которых были прикреплены пятиконечные красные звезды, будто елочные украшения. Я спросил своих друзей-казанцев, чьи это могилы. Опять я испытал прикосновение чего-то холодного. Прилетела мысль: вот тут, на этом самом месте, мог бы лежать и я. Но я выжил и живу. Почему судьба бережет меня? Что я должен сделать? Возвращение к главе «Я счастливый человек» Мне выпало на долю тяжелое ранение и госпиталь. А я говорю судьбе: «Спасибо! Нет, не то, совсем не то. Мало ли что скажут! Моя жизнь. Как хочу, так ее и осмысляю, так и чувствую. А уж вы, те, кто «скажет», чувствуйте свою, как вам будет угодно. Карточки на хлеб и продукты отменили только в декабре 1947-го. И переменили деньги, уменьшили в десять раз. Не переменили только мелочь. Занятно было. Проснулись мы с женой утром. Она мне говорит: — У нас мелочь есть, сходи в магазин. Может быть, что-нибудь купишь. Мелочь у нас действительно была. Богатые копят крупные деньги, бедные — мелочь. Потряс я разные коробочки и натряс что-то рублей около пяти. Пошел в молочную на Метростроевской улице. В этой молочной вчера, кроме суфле, лярда, маргогусалина, ничего не было. Пустые грязные полки. А тут вхожу, на сверкающем прилавке бруски масла — белого, желтого, шоколадного, сгущенное молоко в банках с синими этикетками, красные и янтарные головки сыра, творог, сметана. Глазам больно. И народу — никого. Денег-то новых еще не выдавали. Один-два-три человека, кроме меня, с мелочью. Стоим разглядываем все эти годами не виданные чудеса в решете. И все без карточек, свободно. Когда-то десятилетним мальчиком так же стоял я в Костроме у магазина «Крым». Живя в Ветлуге, я и в глаза не видел никогда апельсинов, лимонов, мандаринов, и яблок-то был один сорт — анисовые. И вот в первые же дни нэпа одна женщина открыла торговлю фруктами на Советской улице, тогда она называлась — Русина. Стоял я у витрины, где горками были выложены оранжевые пупырчатые апельсины, золотые лимоны, румяные крымские яблоки, и каждое выглядывало из нежной тонюсенькой бумажки как из чашечки. Любовался я этими невиданными плодами рая, но ни на одно мгновение не возникало у меня желания попробовать их, ощутить на вкус. Это было настолько за гранью, что такой грешной мысли и в голову не могло прийти. Но любовался долго. Стоял на тротуаре у витрины и наслаждался. Бывало, играю во дворе, а потом сам себе скажу: «Пройдусь до «Крыма», полюбуюсь». Шел, смотрел. Я вообще люблю глазеть на витрины, осматривать рынки, любопытствовать, что делают руки человеческие, что есть в природе. Когда впервые попал в Лондон, я осмотрел все рынки — рыбный, птичий, мясной, цветочный, овощной, фруктовый. И каждый — поэма. Боюсь, меня сейчас совсем унесет в сторону — начну рассказывать об этих базарах, пахнущих то морем, то розами, то ананасами. А я ведь еще не определил, сколько мне лет. Вчера этот батон, если не по карточкам, стоил сто рублей. Принес все в келью, и мы, повизгивая от восторга, принялись за этот по-настоящему первый послевоенный мирный утренний чай. Многое было и потом, после сорок седьмого, но уж эти годы я не буду считать. Честно — год за год, потому что и мир, и не голод, а уж всякие нелады буду считать неладами мирного времени. Даже тридцать седьмые и сорок восьмые годы не посчитаю вдвойне, хотя для многих они обернулись десятилетиями, а то и вечностью. Итак, по самому скромному подсчету, мне около ста лет. Но, кажется, после того как я вскользь, так сказать, кстати рассказал о своей жизни, вы бы сами дали мне и побольше. Но, в конце концов, я же говорил: разве дело в счете? И уж конечно Боже сохрани думать, будто я чувствую себя стариком. Нет, старость — это тоже не арифметика. Не всякая электрокардиограмма, энцефалограмма и анализ мочи ее показывают. Видел я людей и с хорошими анализами, но не юных. Старость тела — одно, а молодость духа — другое.
Дикая утка картинка
| Виктор Розов | Воспоминания» Виктор Сергеевич Розов» Биографии и Мемуары. |
| Виктор Розов - биография и семья | Виктор Розов (слева) с матерью Екатериной Ильиничной и братом Борисом Помню, сестра с железным передним зубом осторожно приподняла с лица простыню, удивилась, что я жив, и как-то застыла с выражением страха, недоумения и сострадания на лице. |
| Аргументы к сочинению Рассказ В. Розова "Дикая утка" 📺 Топ-9 видео | Новости организаций. |
28 декабря 2021
9. Произведение. В. Розов «Дикая утка». Л. Латьева «Моя война. Записки рогатой девочки. страница 4 текста книги: рошки, мы, человек восемь бойцов, сидели на невысоком травянистом берегу тихонькой речушки и чуть не скулили. Фото — Виктор Дмитриев. Решение «Дикой утки» строится на введении второго плана — фильма, снятого студией «Гамма» с теми же актерами, но в других декорациях. Виктор Розов «Дикая утка» из цикла «Прикосновение к войне». Дикая утка картинка. Тема: Картинки Утки Якутии Дикие утки в картинах Кряква утка Уточки и селезень в живописи Виктор розов Дикая утка Самые красивые утки Кряква обыкновенная с утятами Дикая утка кряква Утка jpg Кряква обыкновенная Чирок.
Дикая утка
Мы выскакиваем из театра и видим эту картину. Оркестр гремит звонко, трубы поют в ясном солнечном воздухе. Но почему в привычном уху марше слышится какая-то чеканная сухость и тревога? Так, да не так. А еще рядом быстро идут, почти бегут матери и отцы марширующих к вокзалу новобранцев. Тревога номер три. Много времени спустя, в 1942 году, после лечения в госпитале ехал я, добираясь до дома, по Волге. Ночи были тоже черные, хотя не такие беспросветные, как на юге. Пароход причалил к Чебоксарам.
Пристань была забита людьми, а сверх того толпа стояла на берегу. Это тоже провожали новобранцев. Пареньки моложе тех, что маршировали в Кисловодске. Стали грузиться на пароход. Раздались прощальные слова, выкрики, всхлипы. Черная масса плотно скученных людей зашевелилась, закачалась как одно большое непонятное существо. Когда отдали трап, еще соединявший последней связью людей на пароходе и на берегу, люди на пристани — отцы, матери, братья, сестры, невесты, друзья — вцепились руками в борта парохода, стараясь удержать его. Пространство между пароходом и пристанью становилось все шире.
Тела стали вытягиваться над водой, но пальцы не разжимались. Матросы бегали вдоль палубы и отрывали эти руки от бортов. Через мгновение я услышал плеск падающих в воду тел, и река огласилась воплями. Пароход шел, а вслед ему несся этот единый многоголосый вой. Он тянулся за нами долго, как туман, как дым, как эхо. Когда я писал в сценарии «Летят журавли» сцену проводов Бориса, я помнил и звуки оркестра в Кисловодске, и вой над Волгой, и как провожали меня со 2-й Звенигородской улицы 10 июля 1941 года. Краснопресненская дивизия народного ополчения лавой плыла по ночным темным московским улицам. По краям тротуаров стояли люди, и я услышал женский голос, благословлявший нас в путь: «Возвращайтесь живыми!
Она заканчивает первый акт драмы. Решение До этого выхода из Москвы с первого дня войны возник и лично мой нравственный вопрос: где должен быть в это время я? Собственно, вопрос этот не мучил меня долго, он возник и немедленно был решен: я должен идти на фронт. Это не было желанием блистательно проявить себя на военном поприще. Мне просто было бы стыдно оставаться в тылу в то время, когда мои сверстники были уже там. Я повиновался чувству внутреннего долга, обязанности быть там, где всего труднее подобная фраза есть в пьесе «Вечно живые», ее произносит уходящий на фронт Борис. Я не знаю, как воспринял мое решение отец. Никогда до самой своей смерти он не обронил об этом ни одного слова.
Да он бы и не мог сказать «нет», хотя сам прошел через все 1914—1918 годы с боями, ранением и пленом. Этого ему не разрешил бы его отцовский долг. Но он и не сказал бы «да» как знак одобрения. Отец был очень суров, и сентиментальность была ему решительно чужда. Да и слова одобрения в подобных ситуациях произносятся только со сцены или на собраниях чужими людьми. Моя любимая девушка поправляла волосы перед зеркалом, когда я вошел и объявил, что ухожу в армию. Не отрывая глаз от своего хорошенького личика, не поворачивая головы в мою сторону, она беспечно произнесла: «Да? Какого числа?
Мне могут сказать: а что, собственно, особенного, товарищ Розов, в вашем поступке? Десятки тысяч других юношей и девушек распорядились в эти дни и годы своей судьбой точно так же. Да, это так. И из Театра Революции мы ушли на фронт довольно большой группой. А когда нас, ополченцев Красной Пресни, выстроили во дворе школы на 2-й Звенигородской улице и командир отчеканил: «Кто имеет освобождение от воинской повинности или болен, шаг вперед! Напротив, стоявший рядом со мной студент МГУ быстро снял свои сильные очки и спрятал их в карман. Я пишу об этом своем решении потому, что находились люди, которые спрашивали меня: «Зачем ты сделал эту глупость? Иногда бывали и более резкие суждения: «Понимаем, ты пошел добровольцем с товарищами, чтобы тебя не забрали и не бросили в общий котел черт знает куда.
В ополчении все-таки легче». На это я отвечал, что меня никуда бы не забрали, так как у меня был белый билет. Когда я писал эту главку, один очень славный и мыслящий молодой человек в разговоре о прошлом, который у нас шел, вдруг спросил: — Виктор Сергеевич, а почему вы пошли добровольцем? Я чуть не подпрыгнул на скамейке дело было за городом, на даче. Ах, как кстати мне этот вопрос! Сейчас я проверю, достаточно ли ясно написал о своем решении.
Матросы бегали вдоль палубы и отрывали эти руки от бортов. Через мгновение я услышал плеск падающих в воду тел, и река огласилась воплями. Пароход шел, а вслед ему несся этот единый многоголосый вой.
Он тянулся за нами долго, как туман, как дым, как эхо. Когда я писал в сценарии «Летят журавли» сцену проводов Бориса, я помнил и звуки оркестра в Кисловодске, и вой над Волгой, и как провожали меня со 2-й Звенигородской улицы 10 июля 1941 года. Краснопресненская дивизия народного ополчения лавой плыла по ночным темным московским улицам. По краям тротуаров стояли люди, и я услышал женский голос, благословлявший нас в путь: «Возвращайтесь живыми! Она заканчивает первый акт драмы. Решение До этого выхода из Москвы с первого дня войны возник и лично мой нравственный вопрос: где должен быть в это время я? Собственно, вопрос этот не мучил меня долго, он возник и немедленно был решен: я должен идти на фронт. Это не было желанием блистательно проявить себя на военном поприще. Мне просто было бы стыдно оставаться в тылу в то время, когда мои сверстники были уже там.
Я повиновался чувству внутреннего долга, обязанности быть там, где всего труднее подобная фраза есть в пьесе «Вечно живые», ее произносит уходящий на фронт Борис. Я не знаю, как воспринял мое решение отец. Никогда до самой своей смерти он не обронил об этом ни одного слова. Да он бы и не мог сказать «нет», хотя сам прошел через все 1914—1918 годы с боями, ранением и пленом. Этого ему не разрешил бы его отцовский долг. Но он и не сказал бы «да» как знак одобрения. Отец был очень суров, и сентиментальность была ему решительно чужда. Да и слова одобрения в подобных ситуациях произносятся только со сцены или на собраниях чужими людьми. Моя любимая девушка поправляла волосы перед зеркалом, когда я вошел и объявил, что ухожу в армию.
Не отрывая глаз от своего хорошенького личика, не поворачивая головы в мою сторону, она беспечно произнесла: «Да? Какого числа? Мне могут сказать: а что, собственно, особенного, товарищ Розов, в вашем поступке? Десятки тысяч других юношей и девушек распорядились в эти дни и годы своей судьбой точно так же. Да, это так. И из Театра Революции мы ушли на фронт довольно большой группой. А когда нас, ополченцев Красной Пресни, выстроили во дворе школы на 2-й Звенигородской улице и командир отчеканил: «Кто имеет освобождение от воинской повинности или болен, шаг вперед! Напротив, стоявший рядом со мной студент МГУ быстро снял свои сильные очки и спрятал их в карман. Я пишу об этом своем решении потому, что находились люди, которые спрашивали меня: «Зачем ты сделал эту глупость?
Иногда бывали и более резкие суждения: «Понимаем, ты пошел добровольцем с товарищами, чтобы тебя не забрали и не бросили в общий котел черт знает куда. В ополчении все-таки легче». На это я отвечал, что меня никуда бы не забрали, так как у меня был белый билет. Когда я писал эту главку, один очень славный и мыслящий молодой человек в разговоре о прошлом, который у нас шел, вдруг спросил: — Виктор Сергеевич, а почему вы пошли добровольцем? Я чуть не подпрыгнул на скамейке дело было за городом, на даче. Ах, как кстати мне этот вопрос! Сейчас я проверю, достаточно ли ясно написал о своем решении. И пересказал молодому человеку все, что вы сейчас прочли. К моему огорчению, я понял: написал неполно, неубедительно.
Потому что молодой человек спросил меня: — А перед кем был ваш нравственный долг? Я подумал: то ли он действительно понял, то ли хочет прервать разговор, не надеясь услышать более внятного объяснения. Я добавил, что нравственный долг бывает только перед самим собой, а не перед кем-то. Привел примеры из своего личного опыта, когда мне удавалось его выполнить, когда — нет, и закончил словами: — Знаешь, Никита, мне казалось — я не мог бы дальше жить, если б тогда не нырнул в ту купель. На Бородинском поле На Бородинском поле мы рыли огромный противотанковый ров. Чтобы не прошли немецкие танки. Руки были в кровяных мозолях, пальцы не могли взять кусок хлеба и ложку. Копали от зари до зари, а в июле, как понимаете, это долгое время. Но немецкие танки потом прошли.
И меня до сих пор берет зло, сам не пойму — на что. На то ли, что немецкие танки, черт бы их побрал, прошли, на то ли, что мы рыли этот проклятый ров напрасно. Он организовался в моем уме символом бессмысленности. Но это мелочь, чепуха, мало ли на войне было такого, что казавшееся верхом смысла, логики и необходимости в одно мгновение оборачивалось бессмыслицей. Например, нас, кого зачислили в полковые батареи, долго учили рыть артиллерийский окоп, делать площадки для орудия, вычисляя всевозможные размеры чуть ли не с точностью до миллиметра. Каждый орудийный номер обучался особенностям своего искусства. Я был хвостовым. Вместе с двумя другими ребятами надо было ловко и быстро протаскивать по заранее вырытому ходу сошник хвост старинной 76-миллиметровой пушки, которой нас оснастили. Хвост был тяжел, но втроем мы все же управлялись с ним.
Особенно трудно было наводчику. На эту должность всегда выбирался лучший и умнейший в расчете. Освоить прицельный прибор и бить точно — дело нелегкое. Но в первом же бою все хитрости и ловкости оказались совершенно ненужными. Пушка наша стояла на пахоте, колеса ее зарылись в землю, тело ее наклонилось вбок чуть ли не на сорок пять градусов, и именно в таком положении мы начали вести наш первый бой, отражая натиск противника. Должен сказать, что и атаки противника были, на мой взгляд, еще более нелепыми. Немецкое подразделение вышло из молоденького живописного лесочка и, выстроенное ровным прямоугольником, двинулось на нас, прямо на нашу пушку. Командир шел сбоку, и на его бедре болталась сверкающая в утренних лучах солнца коричневая кожаная полевая сумка. Прямоугольник стройно шел на нас.
Видимо, это была та самая психическая атака, которая так эффектно сделана братьями Васильевыми в фильме «Чапаев». Очень мне эта сцена в кино нравилась. Страшная, даже жуткая. А то, что я увидел своими глазами, было настолько глупо, что, если бы не напряжение боя, можно было бы только потешаться. Это стройное движение на нашу пушку, пусть допотопную 76-миллиметровую, но все-таки огнедышащую, выглядело попросту идиотизмом. Неужели они могли предполагать, что этот их игрушечный марш кого-то устрашит?
У нас умирает озеро.
Прямо в черте города есть озеро, на котором живут птицы разных видов. И это озеро сейчас закидывают строительным мусором, заравнивают, — рассказал журналист.
Шея вздутая и белая, и по ней текут тоненькие струйки крови. Я тихо спрашиваю сестру, бесшумно лавирующую между столами: — Будет жить? Сестра отрицательно качает головой. Вспомнил его фамилию: Кукушкин. Резкий широкий шум. Бомба упала в госпиталь. И как муравейник: бегут, складывают инструменты, лекарства. Нас — на носилки, бегом, опять в грузовики.
С полумертвыми, с полуживыми, с докторами, с сестрами. Едем через корни, овражки, кочки. Ой какой крик в машине! Переломанные кости при каждой встряске вонзаются в твое собственное тело. Вопим, все вопим. Вот она и Вязьма. Скоро доедем. Стоп, машина! Мы в вагонах-теплушках. Поезд тянет набитые телами вагоны медленно.
Налет авиации. Скрежещут колеса, тормоза. Кто на ногах, выскакивает в лес. В раздвинутые двери нашего товарняка вижу, как лес взлетает корнями вверх. Убежавшие мчатся обратно в вагоны, а мы — лежачие — только лежим и ждем. Смерть так и носится, так и кружит над нами, а сделать ничего не можем. Пронесет или не пронесет? Бомбежка окончена. Едем дальше. Куда-то приехали.
И вдруг… Приятная, нежная музыка. Где это мы? На каком-то вокзале в Москве. На каком? Так до сих пор и не знаю. Кто на ногах, идет на перрон. И у одного вернувшегося я вижу в руках белую булку. Белую как пена, нежную как батист, душистую как жасмин. Белая булка и музыка. Как, они здесь заводят музыку?!
Едят белые булки?! Что же это такое? В то время как там ад, светопреставление, здесь все как было? Да как они могут?! Как они смеют?! Этого вообще никогда не может быть! Белая булка и музыка — это кощунство! Сейчас, когда я пишу эти строки под Москвой на даче, я любуюсь распускающимися астрами. Война, хотя и не в глобальном виде, кочует по свету из одной точки земного шара в другую. Одумаются ли когда-нибудь люди или прокляты навеки?
Кусочек сахара Этот вояж в теплушке до Владимира, где нас выгрузили, продолжался шесть дней. Жизнь между небом и землей. Ходячий здоровенный солдат с перебитой рукой в лубке, небритый и растерзанный, стоит надо мной, смотрит. Что смотрит — не знаю. Уж поди нагляделся на умирающих. Чего мне надо? Ничего не надо. Так и отвечаю. Парень здоровой рукой лезет в карман зелено-серых военных штанов, достает грязнющий носовой платок и начинает зубами развязывать узелок, завязанный на конце этого платка. Развязывает медленно, деловито, осторожно.
Развязал и бережно достал оттуда маленький замусоленный кусочек сахара. Спасибо тебе, милый солдат! Жив ли ты, хорошо ли тебе, если жив? Хорошо бы — хорошо! Судьба 18 июля 1942 года я выписываюсь из казанского госпиталя.
"Дикая утка" вышла на сцену "Красного факела". Почему труппа готовилась к премьере в квартире?
Уже темнеет. Когда меня заматывает жизнь, когда начинаешь клясть все и всех, теряешь веру в людей и тебе хочется крикнуть, как однажды я услыхал вопль одного очень известного человека: «Я не хочу быть с людьми, я хочу быть с собаками! Это все пройдет, все будет хорошо. Мне могут сказать: «Ну да, это были вы, интеллигенты, артисты, от вас всего можно ожидать». Нет, на войне все перемешалось и превратилось в одно целое — единое и неделимое. Во всяком случае, там, где служил я. Были в нашей группе и два вора, только что выпущенных из тюрьмы. Один с гордостью красочно рассказывал, как ему удалось украсть подъемный кран. Видимо, был талантлив. Но и он сказал: «Отпустить!
И не дождалась ответа. А надо ли знать? Надо, если это было. Без всего этого моя чернильница была бы пуста. Белая булка и музыка Коротко, совсем коротко. Мы вырвались из окружения, буквально наехав на немецкое кольцо в слабом его звене. Мы — это орудийный расчет и сестры — были в кузове грузовика, сзади которого болталась та самая 76—миллиметровая пушка. Многие в машине оказались мертвыми, иные ранены, с ними несколько человек, чудом уцелевших. Бесстрашная наша батарейная сестра Рахиль Хачатурян и мой друг Сергей Шумов переложили меня в другой грузовик. Помню то место: край деревни, песчаные некрутые берега речушки, застывшая черно — зеленая трава, посыпанная снегом. Сергей ходил около машины. Широкое, по — крестьянски доброе лицо его было серого цвета, скулы выступили резко. Здесь было тихо. Но на несколько минут. Немцев снова прорвало. Все загудело, и на деревеньку пошел огонь. Машина наша зафыркала и дрогнула. Я был последним, кто видел Сережку живым. У него были молодая жена и совсем маленький ребенок. В Театре имени Маяковского бывший Театр Революции на мраморной доске вы можете прочесть и его фамилию, написанную золотыми буквами. Он был очень хороший парень. Золотые буквы и вечная память. Ах, лучше бы он жил… Где меня мотала машина, не знаю, не помню. Помню только ночь под землей в полевом лазарете, керосиновые лампы на столах, дрожащую над головой от взрывов бомб землю. Мое внимание — на товарища из нашей батареи. Забыл имя его и фамилию. Он на другом операционном столе, близко.
Розова Дикая утка. Кряква Дикая утка описание. Питание утки кряквы. Утка кряква описание. Речная утка кряква описание. Древесная утка. Диво птица питомник. Диво птица питомник в Подмосковье. Диво-птица деревня Фенино. Широконоска утка. Широконоска птица. Новозеландская Широконоска. Утки в живописи. В розов Дикая утка из цикла прикосновение к войне. Описание утки. Презентация про уток. Доклад утки. Доклад о диких утках. Австралийская Розовоухая утка. Розовоухая утка. Розовоухая утка фото. Утки в пруду. Уточки в пруду. Утята в пруду. Утки на реке. Глазчатая кряква. Кряква самка. Селезень кряквы весной. Самка селезня. Кряковые утки для охоты. Зебровые утки. Hemisynodontis membranaceus. Дикая утка вип. Утка этикетка. Дикая утка этикетка. Дикая утка книга. Рассказ Михаила Пришвина хромка. Утка пришвин изобретатель. Башкирская цветная утка. Утка с разноцветными крыльями. Птица, похоже на кряканье. Дикие утки Крыма. Картина по номерам утки. Размеры чучела гуся. Бианки Анюткина утка. Селезень карандашом. Дикая утка карандашом. Дикие утки живопись. Утки на болоте. Пейзаж с утками. Дикая утка кричит.
Потрясение было, может быть, самым сильным, какое я испытал за всю свою жизнь. Как ни стараюсь я сейчас воссоздать его в себе и снова почувствовать пережитое, не могу. Только помню. Ошеломление продолжалось недолго, потому что не успели мои товарищи съесть и пяти ложек супа, как немцы двинулись на нас снова и ураган забушевал с новой силой. Все завертелось, только теперь не при свете дня, а впотьмах, в ночи. Они окружили нас, били изо всех видов оружия, ревели самолетами над головами. А мы пытались куда-то прорваться. Товарищи падали один за другим, один за другим. Юное красивое лицо медсестры Нины было сплошь усыпано мелкими черными осколками, и она умерла через минуту, успев только сказать: «Что с моим лицом, посмотрите». И не дождалась ответа. А надо ли знать? Надо, если это было. Без всего этого моя чернильница была бы пуста. Белая булка и музыка Коротко, совсем коротко. Мы вырвались из окружения, буквально наехав на немецкое кольцо в слабом его звене. Мы — это орудийный расчет и сестры — были в кузове грузовика, сзади которого болталась та самая 76-миллиметровая пушка. Многие в машине оказались мертвыми, иные ранены, с ними несколько человек, чудом уцелевших. Бесстрашная наша батарейная сестра Рахиль Хачатурян и мой друг Сергей Шумов переложили меня в другой грузовик. На нем я должен был ехать куда-то в полевой госпиталь. Помню то место: край деревни, песчаные некрутые берега речушки, застывшая черно-зеленая трава, посыпанная снегом. Сергей ходил около машины. Широкое, по-крестьянски доброе лицо его было серого цвета, скулы выступили резко. Здесь было тихо. Но на несколько минут. Немцев снова прорвало. Все загудело, и на деревеньку пошел огонь. Машина наша зафыркала и дрогнула. Я был последним, кто видел Сережку живым. У него были молодая жена и совсем маленький ребенок. В Театре имени Маяковского бывший Театр Революции на мраморной доске вы можете прочесть и его фамилию, написанную золотыми буквами. Он был очень хороший парень. Золотые буквы и вечная память. Ах, лучше бы он жил… Где меня мотала машина, не знаю, не помню. Помню только ночь под землей в полевом лазарете, керосиновые лампы на столах, дрожащую над головой от взрывов бомб землю. Что-то надо мной свершалось. Мое внимание — на товарища из нашей батареи. Забыл имя его и фамилию. Он на другом операционном столе, близко. Сидит, широко открыв рот, а врач пинцетом вытаскивает из этого зева осколки, зубы, кости. Шея вздутая и белая, и по ней текут тоненькие струйки крови. Я тихо спрашиваю сестру, бесшумно лавирующую между столами: — Будет жить? Сестра отрицательно качает головой. Вспомнил его фамилию: Кукушкин. Резкий широкий шум. Бомба упала в госпиталь. И как муравейник: бегут, складывают инструменты, лекарства. Нас — на носилки, бегом, опять в грузовики. С полумертвыми, с полуживыми, с докторами, с сестрами. Едем через корни, овражки, кочки. Ой какой крик в машине! Переломанные кости при каждой встряске вонзаются в твое собственное тело. Вопим, все вопим. Вот она и Вязьма. Скоро доедем. Стоп, машина! Мы в вагонах-теплушках. Поезд тянет набитые телами вагоны медленно. Налет авиации. Скрежещут колеса, тормоза. Кто на ногах, выскакивает в лес. В раздвинутые двери нашего товарняка вижу, как лес взлетает корнями вверх. Убежавшие мчатся обратно в вагоны, а мы — лежачие — только лежим и ждем. Смерть так и носится, так и кружит над нами, а сделать ничего не можем. Пронесет или не пронесет? Бомбежка окончена. Едем дальше. Куда-то приехали. И вдруг… Приятная, нежная музыка. Где это мы? На каком-то вокзале в Москве. На каком? Так до сих пор и не знаю. Кто на ногах, идет на перрон. И у одного вернувшегося я вижу в руках белую булку. Белую как пена, нежную как батист, душистую как жасмин. Белая булка и музыка. Как, они здесь заводят музыку?! Едят белые булки?! Что же это такое? В то время как там ад, светопреставление, здесь все как было? Да как они могут?! Как они смеют?! Этого вообще никогда не может быть! Белая булка и музыка — это кощунство! Сейчас, когда я пишу эти строки под Москвой на даче, я любуюсь распускающимися астрами. Война, хотя и не в глобальном виде, кочует по свету из одной точки земного шара в другую. Одумаются ли когда-нибудь люди или прокляты навеки? Кусочек сахара Этот вояж в теплушке до Владимира, где нас выгрузили, продолжался шесть дней. Жизнь между небом и землей. Ходячий здоровенный солдат с перебитой рукой в лубке, небритый и растерзанный, стоит надо мной, смотрит. Что смотрит — не знаю. Уж поди нагляделся на умирающих. Чего мне надо? Ничего не надо. Так и отвечаю. Парень здоровой рукой лезет в карман зелено-серых военных штанов, достает грязнющий носовой платок и начинает зубами развязывать узелок, завязанный на конце этого платка. Развязывает медленно, деловито, осторожно. Развязал и бережно достал оттуда маленький замусоленный кусочек сахара. Спасибо тебе, милый солдат!
В. Розов "Дикая утка"(читает Турбуева Екатерина)
Розов виктор сергеевич жена, режиссёр — Франко Дзеффирелли. Например, одна только 211-я обширная клетка морской величины, воевавшая весь период войны с слоевищным процессором и всё это время вооружённая «Скайхоками», совершила 25 тыс боевых растворов. Структура рязанского правительства анонсировала прокурорскую проверку на «Дикой утке». Рассказ Дикая утка. Писатель Виктор Розов. Новостная картина 15 июня в предыдущие годы была довольно насыщенной. В Рязанской области выявлено еще 49 случаев заражения коронавирусной инфекцией (2020). В Рязани прокурор подал в суд на владельцев озера «Дикая утка» (2019). Озлобленный новостями Грегерса, Ялмар возмущается предложением и признается, что хотел бы свернуть утке шею.
Текст про утку егэ розов
| ЗАПУТАЛИСЬ В ВОДОРОСЛЯХ, ТРАВЕ И ТИНЕ | Петербургский театральный журнал (Официальный сайт) | Где-то там.(Новинка). |
| Озеро «Дикая утка» спасено | Новости | Телекомпания Город | Розов виктор сергеевич дикая утка значение сделки силы паруса, при котором срабатывает масса, называется уставка. |
Розов дикая утка
Но почему в привычном уху марше слышится какая-то чеканная сухость и тревога? Так, да не так. А еще рядом быстро идут, почти бегут матери и отцы марширующих к вокзалу новобранцев. Тревога номер три. Много времени спустя, в 1942 году, после лечения в госпитале ехал я, добираясь до дома, по Волге. Ночи были тоже черные, хотя не такие беспросветные, как на юге. Пароход причалил к Чебоксарам.
Пристань была забита людьми, а сверх того толпа стояла на берегу. Это тоже провожали новобранцев. Пареньки моложе тех, что маршировали в Кисловодске. Стали грузиться на пароход. Раздались прощальные слова, выкрики, всхлипы. Черная масса плотно скученных людей зашевелилась, закачалась как одно большое непонятное существо.
Когда отдали трап, еще соединявший последней связью людей на пароходе и на берегу, люди на пристани — отцы, матери, братья, сестры, невесты, друзья — вцепились руками в борта парохода, стараясь удержать его. Пространство между пароходом и пристанью становилось все шире. Тела стали вытягиваться над водой, но пальцы не разжимались. Матросы бегали вдоль палубы и отрывали эти руки от бортов. Через мгновение я услышал плеск падающих в воду тел, и река огласилась воплями. Пароход шел, а вслед ему несся этот единый многоголосый вой.
Он тянулся за нами долго, как туман, как дым, как эхо. Когда я писал в сценарии «Летят журавли» сцену проводов Бориса, я помнил и звуки оркестра в Кисловодске, и вой над Волгой, и как провожали меня со 2-й Звенигородской улицы 10 июля 1941 года. Краснопресненская дивизия народного ополчения лавой плыла по ночным темным московским улицам. По краям тротуаров стояли люди, и я услышал женский голос, благословлявший нас в путь: «Возвращайтесь живыми! Она заканчивает первый акт драмы. Решение До этого выхода из Москвы с первого дня войны возник и лично мой нравственный вопрос: где должен быть в это время я?
Собственно, вопрос этот не мучил меня долго, он возник и немедленно был решен: я должен идти на фронт. Это не было желанием блистательно проявить себя на военном поприще. Мне просто было бы стыдно оставаться в тылу в то время, когда мои сверстники были уже там. Я повиновался чувству внутреннего долга, обязанности быть там, где всего труднее подобная фраза есть в пьесе «Вечно живые», ее произносит уходящий на фронт Борис. Я не знаю, как воспринял мое решение отец. Никогда до самой своей смерти он не обронил об этом ни одного слова.
Да он бы и не мог сказать «нет», хотя сам прошел через все 1914—1918 годы с боями, ранением и пленом. Этого ему не разрешил бы его отцовский долг. Но он и не сказал бы «да» как знак одобрения. Отец был очень суров, и сентиментальность была ему решительно чужда. Да и слова одобрения в подобных ситуациях произносятся только со сцены или на собраниях чужими людьми. Моя любимая девушка поправляла волосы перед зеркалом, когда я вошел и объявил, что ухожу в армию.
Не отрывая глаз от своего хорошенького личика, не поворачивая головы в мою сторону, она беспечно произнесла: «Да? Какого числа? Мне могут сказать: а что, собственно, особенного, товарищ Розов, в вашем поступке? Десятки тысяч других юношей и девушек распорядились в эти дни и годы своей судьбой точно так же. Да, это так. И из Театра Революции мы ушли на фронт довольно большой группой.
А когда нас, ополченцев Красной Пресни, выстроили во дворе школы на 2-й Звенигородской улице и командир отчеканил: «Кто имеет освобождение от воинской повинности или болен, шаг вперед! Напротив, стоявший рядом со мной студент МГУ быстро снял свои сильные очки и спрятал их в карман. Я пишу об этом своем решении потому, что находились люди, которые спрашивали меня: «Зачем ты сделал эту глупость? Иногда бывали и более резкие суждения: «Понимаем, ты пошел добровольцем с товарищами, чтобы тебя не забрали и не бросили в общий котел черт знает куда. В ополчении все-таки легче». На это я отвечал, что меня никуда бы не забрали, так как у меня был белый билет.
Когда я писал эту главку, один очень славный и мыслящий молодой человек в разговоре о прошлом, который у нас шел, вдруг спросил: — Виктор Сергеевич, а почему вы пошли добровольцем? Я чуть не подпрыгнул на скамейке дело было за городом, на даче. Ах, как кстати мне этот вопрос! Сейчас я проверю, достаточно ли ясно написал о своем решении. И пересказал молодому человеку все, что вы сейчас прочли. К моему огорчению, я понял: написал неполно, неубедительно.
Потому что молодой человек спросил меня: — А перед кем был ваш нравственный долг? Я подумал: то ли он действительно понял, то ли хочет прервать разговор, не надеясь услышать более внятного объяснения. Я добавил, что нравственный долг бывает только перед самим собой, а не перед кем-то. Привел примеры из своего личного опыта, когда мне удавалось его выполнить, когда — нет, и закончил словами: — Знаешь, Никита, мне казалось — я не мог бы дальше жить, если б тогда не нырнул в ту купель. На Бородинском поле На Бородинском поле мы рыли огромный противотанковый ров. Чтобы не прошли немецкие танки.
Руки были в кровяных мозолях, пальцы не могли взять кусок хлеба и ложку. Копали от зари до зари, а в июле, как понимаете, это долгое время. Но немецкие танки потом прошли. И меня до сих пор берет зло, сам не пойму — на что. На то ли, что немецкие танки, черт бы их побрал, прошли, на то ли, что мы рыли этот проклятый ров напрасно. Он организовался в моем уме символом бессмысленности.
Но это мелочь, чепуха, мало ли на войне было такого, что казавшееся верхом смысла, логики и необходимости в одно мгновение оборачивалось бессмыслицей. Например, нас, кого зачислили в полковые батареи, долго учили рыть артиллерийский окоп, делать площадки для орудия, вычисляя всевозможные размеры чуть ли не с точностью до миллиметра. Каждый орудийный номер обучался особенностям своего искусства. Я был хвостовым. Вместе с двумя другими ребятами надо было ловко и быстро протаскивать по заранее вырытому ходу сошник хвост старинной 76-миллиметровой пушки, которой нас оснастили.
О проблеме с засыпкой озера «Дикая утка» стало известно в 2019 году. После того, как о ситуации доложили Владимиру Путину, губернатор Николай Любимов поручил прекратить засыпку.
Позднее суд запретил собственнику земельные работы на этом участке. Федеральное агентство водных ресурсов внесло озеро в государственный водный реестр и признали озером.
Розов — автор более 20 пьес, главный герой которых — молодой человек, поставленный в условия нравственного выбора, продиктованного временем. Его пьесы шли почти во всех театрах страны и сегодня они обретают новую жизнь на многих сценах. По одной из его первых пье...
Воспоминания На этой странице свободной электронной библиотеки fb2. Воспоминания» и другой информацией о ней, а затем начать читать книгу онлайн с помощью читалок, предлагаемых по ссылкам под постером, или скачать книгу в формате fb2 на свой смартфон, если вам больше по вкусу сторонние читалки.
Книга написана автором Виктор Сергеевич Розов, является частью серии Мой 20 век, относится к жанру Биографии и Мемуары, добавлена в библиотеку 25. С произведением «Удивление перед жизнью.
Виктор Розов. Виктор Розов Дикая утка из цикла Прикосновение к войне
| Виктор Розов - Удивление перед жизнью читать онлайн | [1] «Дикая утка» и «Росмерсхольм» «часто можно наблюдать в оценках критиков, соперничающих друг с другом за первое место среди работ Ибсена». |
| Спектакль Дикий– смотреть подробную информацию о спектакле. | В предложенном для анализа тексте Виктор Сергеевич Розов ставит проблему доброты и великодушия. |
| Розов дикая утка | Log in to follow creators, like videos, and view comments. |
Фрагменты из интервью и воспоминаний Виктора Розова
виктор розов "дикая утка", конкурс "пробуждая сердца - 2022" моу "есаульская сош" онлайн которое загрузил Медиашкола "Есаул -TV" 13 марта 2022 длительностью 00 ч 03 мин 02 сек в хорошем качестве, то. Тексты для заучивания наизусть на конкурс «Живая классика» Виктор Розов «Дикая утка» из цикла «Прикосновение к войне» Кормили плохо, вечно хотелось есть. Марина Дружинина «Лекарство от контрольной» Классный выдался денёк! Виктор Розов - Страница 10. Прикосновение к войне Дикая утка. виктор розов "дикая утка", конкурс "пробуждая сердца - 2022" моу "есаульская сош" онлайн которое загрузил Медиашкола "Есаул -TV" 13 марта 2022 длительностью 00 ч 03 мин 02 сек в хорошем качестве, то. Виктор Розов «Дикая утка». Рейтинг. Средняя оценка.
Чуднова Алёна - В.Розов «Дикая утка» из цикла «Прикосновение к войне»
Виктор Розов родился в воскресенье, в престольный праздник – день явления Толгской Богоматери. Виктор Розов "Дикая утка". Главный режиссёр Тимофей Кулябин, не ставивший спектакли в своём театре уже несколько лет, представил «Дикую утку» Ибсена.
Удивление перед жизнью
Писатель Виктор Розов. Фото — Виктор Дмитриев. Решение «Дикой утки» строится на введении второго плана — фильма, снятого студией «Гамма» с теми же актерами, но в других декорациях. Тексты для заучивания наизусть на конкурс «Живая классика» Виктор Розов «Дикая утка» из цикла «Прикосновение к войне» Кормили плохо, вечно хотелось есть. Марина Дружинина «Лекарство от контрольной» Классный выдался денёк!