Журнал «Свет и тени» за рисунок, связанный с казнью первомартовцев приостановлен на полгода.

Суд и казнь первомартовцев. На странице представлена картина Казнь первомартовцев. Казнь «первомартовцев» и смерть Игнатия потрясли ее. «Несмотря на очень яркие фигуры первомартовцев, процесс, если не вышел бледен, то все-таки остался народу по-прежнему непонятен. Статья рассказывает о деле первомартовцев и последней публичной казни в России, в которой речь Желябова стала знаковым событием.

Казнь первомартовцев. Событие дня

История криминальных событий. 3 апреля
135 лет назад. Казнь первомартовцев: gazeta_ds — LiveJournal
Ни земли, ни воли
Издательство «Летучая мышь»

Памяти первомартовцев: Софья Перовская

Незадолго до смерти, к нему в камеру вошёл начальник Секретного Отделения Петербургского градоначальника подполковник Судейкин и лично предложил Григорию Исаеву свободу, в обмен на обещание открыто выступить против террора. Ответом арестанта стало молчание. После того как Исаев не вернулся домой, Вера Фигнер сразу пришла к выводу, что он стал жертвой повальной волны арестов, прокатившихся по столице после убийства государь-императора. Однако она не спешила покинуть квартиру, как это сделала Софья Перовская после ареста Андрея Желябова. Хорошо зная Исаева, Вера Фигнер была полностью уверена в том, что он ни при каких обстоятельствах не выдаст их квартиру.

Если же квартиру всё-таки удастся обнаружить, то причиной тому станут не признательные показания Григория Исаева, а свидетельские показания дворников, хозяев продуктовых лавок, соседей и других посторонних людей, которым будет предъявлена его фотокарточка. Следовательно, в запасе у неё оставалось, ещё несколько дней на то, чтобы перевезти в безопасное место имущество Исполнительного Комитета. Нужно было обладать железными нервами, чтобы спокойно, не торопясь, зная, что в любую минуту может нагрянуть полиция, упаковывать вещи. Затем, упакованы и вынесены типографский шрифт, а так же "паспортное бюро"1.

В последнюю очередь вынесли оборудование химической лаборатории, ещё недавно использовавшееся в квартире на Обводном канале. Как и предполагала Вера Фигнер, Исаев продолжал молчать на допросах, однако его фотокарточку опознали дворники дома. Когда полиция ворвалась в квартиру, выломав дверь, квартира уже была пуста. Единственное, что досталось полицейским, это, ещё тёплый самовар.

Однако другие сведения, интересовавшие следователей, Пётр Тычинин давать отказался. Спустя несколько дней после своего ареста, Пётр Тычинин покончил жизнь самоубийством. Таким образом, практически все участники покушения на Александра II, в течении месяца были схвачены и препровождены в Дом предварительного заключения или Петропавловскую крепость. Ночь перед казнью смертники провели в Доме предварительного заключения.

Мужчин разместили на нижнем этаже в одиночных камерах, Софью Перовскую и Гесю Гельфман — на верхних этажах. Позже, со слов одного из солдат-жандармов, дежуривших в ночь перед казнью, стало известно о последних часах узников. Около восьми часов вечера 2 апреля в Дом предварительного заключения приехали пять православных священников, чтобы исповедовать, морально поддержать и напутствовать приговорённых к смерти. Софья Перовская и Андрей Желябов наотрез отказались принять священников.

Тимофей Михайлов охотно встретился со священником. Он долго говорил с ним, исповедался, однако принять святое причастие категорически отказался. Николая Рысакова священник нашёл рыдающим над Святым Писанием. Он с радостью, словно хватаясь за последнюю надежду, принял священника, долго беседовал с ним, желая найти успокоение.

Затем исповедался и принял причастие. Николай Кибальчич согласился впустить священника. Они долго диспутировали, однако от исповеди и причастия Кибальчич отказался, в конечном итоге, попросив священнослужителя удалиться и оставить его одного наедине со своими мыслями. Вслед за священниками, примерно в десятом часу, в Дом предварительного заключения со своими помощниками приехал печально известный палач Фролов.

Рано утром он лично должен был привязать осуждённых на смерть к позорным колесницам. Последнюю ночь приговорённые провели по-разному. Лишь Софья Перовская и Николай Кибальчич спокойно спали, остальные, практически не сомкнули глаз. Николай Кибальчич написал прощальное письмо своему брату и лёг спать.

Софья Перовская легла в начале одиннадцатого, но несколько раз за ночь поднималась с постели. Тимофей Михайлов, так же написал прощальное письмо своим родным в Смоленскую губернию, которое утром передал тюремной администрации. Андрей Желябов был возбуждён, он не подавлен.

Также, «первомартовцами» иногда называют участников предотвращённого террористического акта, готовившегося на Невском проспекте 1 марта 1887 года , в числе которых был А.

Казнь первомартовцев Часто первомартовцами называют лишь пятерых повешенных 3 апреля [ 15 апреля ] 1881 по этому делу Желябов , Перовская , Кибальчич , Михайлов , Рысаков , но большинство историков к ним относят ещё Гриневицкого , погибшего при покушении, Саблина , застрелившегося при попытке ареста, а также Гельфман казнь была отсрочена из-за беременности, не получив медицинской помощи при родах, Гельфман умерла в тюрьме от гнойного воспаления брюшины.

Рядом с остальными первомартовцами — рабочий Тимофей Михайлов. Он пытался по дороге на эшафот обратиться к толпе, но барабаны заглушали его слова. Во время казни верёвка дважды не выдерживала веса Михайлова и обрывалась; его поднимали и вешали повторно, что вызвало бурю негодования в толпе свидетелей казни. По старой русской традиции, такого сорвавшегося с виселицы следовало помиловать декабристов, впрочем, тоже вешали неоднократно. Андрей Желябов. Был арестован за два дня до подготовленного им удавшегося покушения на Александра II. Сам потребовал приобщить себя к делу цареубийц.

На суде произнёс яркую речь, попытавшись изложить историю и идеи "Народной воли". Последний из казнённых в этот день первомартовцев — Николай Рысаков. Это именно он в ответ на слова царя, уцелевшего от первого взрыва — "слава Богу, я уцелел, но вот... И точно — прогремел второй взрыв, и император был смертельно ранен. На следствии и суде Рысаков проявил малодушие, давал показания против товарищей, но это его не спасло от виселицы.

В общем, как вспоминали его товарищи, «попытаться личным влиянием обуздать своекорыстие деятелей, собственным примером дать образец честного исполнения общественных обязанностей Осинский не хотел, потому причину злоупотреблений определял в общих недостатках социального устройства и подобную попытку считал паллиативом, могущим воздействовать на следствие, а не на причину зла». Осинский вернулся на юг, где некоторое время проработал в ростовском земстве. Там он познакомился с революционерами, которые рассчитывали воспользоваться этим знакомством и внедрить в земство своих людей. В конце концов интригу раскусили, и он бросил работу, окончательно уйдя в подполье. Сблизившись с народниками, Осинский сразу же намагнитил самых радикальных, из числа которых сколотил свою группировку, планируя заняться политическим террором.

Конечно, покушения на коронованных особ случались и до Осинского. Но идея цареубийства — это одно, а идея террора против всех без разбора представителей власти — это совсем другое. В октябре 1879 г. Собрались молодые люди из разных сословий, которые очень хотели быстрых и радикальных перемен. Всех собравшихся интересовало выступление человека который за полгода до этого здесь убил местного губернатора князя Кропоткина. Не случайно Лев Тихомиров, народоволец, впоследствии перешедший на консервативные позиции и разочаровавшийся в революции, вспоминал, что политический террор родился на юге страны и Осинский сыграл в этом непосредственную роль: «Хотя, казалось бы, в русской интеллигенции безразлично перемешались все племена Империи и уроженцы всех ее областей, однако в характере и настроении революционеров Северной и Южной России замечалась большая разница. В Петербурге и Москве они отличались стремлениями к широкой организации, которая бы совокупными силами могла предпринять общий переворот. На Юге — в Киеве, Харькове, Одессе — господствовало бунтовское настроение, в котором люди не хотели дожидаться какой-нибудь широкой подготовки сил, а рвались просто в бой, уверенные, что таким образом увлекут за собой и других, все больше и больше, пока не вспыхнет общая революция. Эта разница в настроении и характере Севера и Юга бросалась в глаза, и террористическое движение вышло именно с Юга. Мне кажется, что первым террористом был Валериан Осинский, начавший действовать в Киеве, хотя родом он был, кажется, екатеринославец.

Он сначала действовал в земстве, потом нашел, что эта работа ничего не дает и что нужно начинать революцию, то есть просто вооруженной рукой атаковать правительство, и такими силами, какие найдутся, — пять ли, десять ли человек, а то хоть и один. Повесили его не за покушение на императора, а за соучастие в убийстве работавшего в Одессе военного прокурора. Следствие тогда так и не узнало, что в их руках находился исполнитель теракта в Зимнем дворце. Он все-таки, однако, подбирал кружок и основал фирму «Исполнительный комитет социально-революционной партии». Этот исполнительный комитет никакой партией, разумеется, не был выбран. Валериан Осинский просто наименовал свой кружок исполнительным комитетом, вырезал печать помнится, перекрещенные топор и револьвер и начал действовать».

СЕМЕЙНЫЙ АРХИВ

Вместе с двумя тюремными стражами он бьет ногой по трапу в надежде, что тот опустится. Напрасный труд. После трех или четырех минут бесплодных усилий палач считает нужным произвести осмотр аппарата казни, и Джона Ли, с веревкою на шее, уводят назад в тюрьму. Осмотр приводит палача к мысли, что от сырости разбухли доски трапа. В твердой уверенности, что под тяжестью нескольких человек трап опустится, палач призывает на подмогу нескольких тюремных надзирателей. Преступника снова выводят на эшафот. Священник опять читает молитву, потом шесть или семь человек разом бьют ногами по трапу, но и на этот раз трап не подается. Осужденного опять уводят. Палач с помощниками снова хлопочет у трапа. Ему кажется, что теперь-то все будет как надо. В третий раз выводят Джона Ли, и в третий раз история повторяется - трап никак не хочет опускаться!

Тогда глубоко взволнованные журналисты и другие свидетели этой сцены вступаются за осужденного. С шеи Джона Ли снимают веревку, а с головы - черный колпак. Глазам зрителей представляется мертвенно-бледное лицо преступника: он щелкает зубами, ноги его подкашиваются. История эта закончилась тем, что королева, по представлению министра, заменила Джону Ли смертную казнь каторжными работами. Продолжая разговор об отребье, ставшими палачами не по убеждению в справедливости закона и неотвратимости наказания за совершенное преступление, а всего лишь спасавшими собственную шкуру, необходимо упомянуть о Пауле Соковски. Он был 17-летним коммунистом, когда фашисты схватили его в 1937 году на границе: Пауль собирался в Испанию, чтобы сражаться против фашизма в рядах республиканской армии. А вместо этого оказался в концлагере Заксенхаузен. По одном версии, впоследствии он убил киркой в каменоломне надзирателя, когда тот стал издеваться над престарелым узником. Продержав Пауля несколько месяцев в карцере и сломав его физически и морально, гитлеровцы сделали его лагерным палачом. По другой версии, все произошло иначе.

На самом деле это был советский военнопленный уже шла война с СССР. Соковски вздернул его на виселице. В 1946 году его опознал бывший заключенный концлагеря, и палача отправили в Воркуту. Через десять лет его передали властям ГДР, где Соковски сидел политической тюрьме до 1970 года. Не испытываешь даже страха, что настанет и твой черед. Ночью мне приснился кошмар: казненный стоял передо мной, из его ран сочилась кровь. Предатель, правда, к концу жизни раскаялся. Сейчас он, смертельно больной, живет в берлинском доме для престарелых, и ни с кем из журналистов, особенно советских, уже не идет на контакты. То же и Иван Фролов, знаменитый в России палач. Осужденный в 1869 году за неосторожное убийство, а далее два раза бегавший и даже участвовавший в грабеже, он, в конце концов, добился для себя 30 лет и 10 месяцев тюремного заключения.

Казалось, на свободу выйти уже не осталось почти никакой надежды: к моменту приговора ему исполнилось 30 лет. Но вдруг подвернулась оказия - случилось так, что в Петербурге надо было казнить политического преступника Дубровина, а штатного палача не нашлось. А дело не ждет. Ивану и предложили исполнить казнь, а в награду пообещали 10 рублей серебром и скостить полгода отсидки. Фролов согласился, тем более вскоре ему начали платить уже 15 рублей за каждую казнь, да к тому же они приближали час освобождения. Таким образом он трудился вплоть до того дня, когда ему пришлось повесить Александра Ульянова, старого друга, еще с детства. После этой казни Иван покончил жизнь самоубийством. Американский военнослужащий Джон Вуд, наоборот, никогда не испытывал раскаяния за совершенную казнь. Вызвался он на эту роль добровольно. К тому же Дж.

Вуд - этот невысокий массивный парень, с длинным, мясистым, с горбинкой носом и тройным подбородком - пройдя т. Еще задолго до казни он начал активно раздавать интервью и автографы, а после исполнения приговора распродал по кускам веревки, на которых повесили преступников. Иногда виселица использовалась как дополнительный аргумент к требованию закона. Так, во время установки в Риме египетского обелиска, привезенного в Италию еще легионерами Калигулы, в момент последней фазы подъема следивший за работами папа римский под страхом смертной казни запретил рабочим шуметь, чтобы резкие звуки не нарушили равновесия осторожно поднимаемой 440-тонной махины. Слишком велика была цена работы - ведь обелиск поднимали около тысячи рабочих в течение четырех месяцев. Было строжайше запрещено даже кашлять и чихать. Для подкрепления угрозы рядом со строительной площадкой поставили виселицу с палачом. Однако инцидент все же произошел. В последний момент веревки сильно натянулись, и стало ясно, что они вот-вот лопнут. Однако Бреска за ослушание приказа был приговорен к смертной казни, и только впоследствии папа отменил это распоряжение.

Удушение, в отличии от повешения исполнялось только в темнице. Поэтому до нас не дошли описа-ния очевидцев такой казни и нам из-вестны лишь об-щие черты техноло-гии. Помимо Древней Греции, в античном мире оно довольно часто применялось при императоре Ти-бе-рии, но уже во вре-мена Нерона об этом виде казни го-ворится как о давно вышедшем из употребления. В те времена, да и позже, при инквизиции, приговоренного душили следующим образом: его сажали на скамейку, накидывали ему на шею веревку с петлей и двое человек тянули ее в противоположные стороны. Видимо, именно так были казнены участники заговора Катилины - Лентул и четверо его сподвижников. В заключительной части ауто-да-фе, когда преступникам против веры уже были вынесены приговоры и какая-то часть их отправлялась на костер, также иногда имело место удушение. Это происходило в двух случаях: либо еретик успевал отречься от своих взглядов, но тяжесть совершенного им преступления все же не освобождала его от смерти, либо при недобросовестных отношениях палачей к своим обязанностям он мог, уплатив исполнителю определенную плату, купить себе право быть задушенным перед ожидающим его костром. Тогда приговоренного душили тем же способом, двое за одну веревку, либо, если палач значительно превосходил того по силе и комплекции, то он накидывал осужденному бечеву на горло и, взвалив его на спину, не спеша обходил вокруг приготовленного костра. Гаррота - типично испанское изобретение, состояло из небольшой палочки с прикрепленной к ней мертвой незатягивающейся петлей, которую набрасывали на шею осужденного, и, вращая палочку, удавливали его. Более точного описания до нас, к сожалению, не дошло.

Ее активно использовали в завоевательных войнах в Латинской Америке. Посредством гарроты был, в частности, казнен индейский вождь Атауальпа, после того, как он не смог уплатить за себя полную сумму выкупа, назначенную им же самим. Наконец, гражданскими судами средневековой Европы для удушения использовалось специальное кресло. Приговоренного сажали на него, надевали зажим на горло, который соединялся с винтом за спинкой кресла. При этом часто даже не связывали руки, так как он не мог помешать ходу казни. Палач, стоя за спинкой кресла, медленно, в течение получаса, вращал винт, постепенно перекрывая преступнику доступ кислорода. Этот способ казни справедливо считается одним из самых мучительных, так как на свете существует достаточное количество людей, могущих стойко переносить физическую боль, но нет ни одного человека, легко переносящего муки удушья. Думается, нет нужды обвинять средневековую цивилизацию в варварстве и жестокости, потому что многие американские индейские племена уже в Новое время практиковали подобный медленный способ удушения: жертву до восхода солнца привязывали к дереву, накинув на его шею тонкую полоску сырой кожи. Под лучами всходящего солнца кожа высыхала, укорачивалась, постепенно удавливая обреченного. Повешение в нарушение установленных правил, как-то: подвешивание за ноги, усы, груди, половые органы, ребро, челюсть, женские груди, равно как и, например, повешение на одной перекладине дворянина Овцына и настоящей овцы, совершенное по приказу Ивана Грозного, должно быть отнесено, скорее, к экзотическим видам смертной казни, не закрепленных в законодательствах стран мира, и рассматриваться в соответствующей статье.

Рязанов внимательно оглядел соседа. Невысокий, худощавый, но довольно широкоплечий при этом, с лицом землистым и болезненным, с небольшой русой бородою, он был довольно стар - и особенно старыми выглядели его впалые притухшие глаза. Кажется, где-то Иван Иванович видел уже этого человека, но никак не мог отрыть в памяти, кто же это такой. Старик уже хотел что-то ответить, вроде бы утвердительно кивая, но тут толпа загомонила: - Везут! Вешать Млодецкого должен был знаменитый палач Иван Фролов, человек большой силы и - вопреки бытующему мнению о палачах - не лишенный внешней приятности. Отвязав несчастного, но не освободив ему рук, Фролов буквально придвинул Млодецкого к позорному столбу, где тот покорно - вместе с людскою толпою - выслушал приговор. У злодеев наших подпольных есть хоть какой-то гнусный жар, а в отцах - те же чувства, но цинизм и индифферентизм, что еще подлее, - бормотал старик, словно молитву. Убивать за убийство несоразмерно большее наказание, чем самое преступление, - сказал тот, глядя перед собою, словно бы и не слыхал предложения. Он и не пьет, скорее всего, по болезненности, а кушает один габер-суп. Отчего-то ваше лицо кажется мне очень знакомым.

Не нужно. Хотя и печально, печально. И, махнув рукою, он пошел прочь. Рязанов растерянно посмотрел ему вслед и повернулся к Кузьминскому: - Степан Михайлович, кто это был? Вам не показалось знакомым его лицо? Может быть, даже кто-то из руководителей кружка - Момбелли, Кашкин. Да пусть его, Иван Иванович; идемте, уж больно здесь холодно, да и на душе нехорошо. И они в самом деле отправились в ресторан, где под звуки французского оркестриона отогрелись мясным и горячительным. Зала блистала великолепием - портреты ныне здравствующего государя, Александра Первого и Екатерины Второй буквально утопали в цветах, гирляндах и зелени, как утопал в них и огромный бюст Пушкина. Московская городская Дума проводила прием депутаций, и Иван Иванович Рязанов прибыл на него, прямо говоря, совсем незаслуженно, ибо ни в одну депутацию не входил да и не мог входить.

Он прибыл служебною надобностию, постольку имел таковое задание. Задание было весьма странное: пойти на прием и поучаствовать в нем, наблюдая и ни во что не вмешиваясь, буде даже что-либо непредвиденное произойдет. На вопрос, за кем или за чем необходимо наблюдать, Миллерс ответил загадочно: «Да за кем угодно, случись что, поймете сами. И не пренебрегайте случайными беседами». Меж тем зала наполнена была множеством знакомых и полузнакомых лиц. Чуть поодаль в белоснежном платье - без какого-либо траура, долженствующего присутствовать в знак скорби по императрице Марии Александровне, что скончалась, едва вернувшись с Лазурного берега, - стояла госпожа Евреинова - доктор права из Лейпцигского университета, знакомая Рязанову по его германскому вояжу. Кажется, сейчас она его не признала, что и к лучшему. Рязанова принимали за какого-нибудь депутата от газет или журналов, а то и зарубежного гостя - разумеется, те, кто Рязанова вовсе не знал. Зато с охотою подошел к нему Александр Александрович Пушкин, сын поэта, командир Нарвского гусарского полка. Он чрезвычайно вежливо раскланялся, задал несколько обычных, ничего не значащих вопросов, как и положено воспитанному человеку, встретившему такого же случайным порядком, и с извинениями удалился, сказав, что ему пристало находиться подле своих сестер и брата.

Григория Пушкина Рязанов, однако, так и не приметил, а вот Наталья Александровна, графиня Меренберг, и Мария Александровна Гартунг в самом деле стояли у колонны, о чем-то еле слышно беседуя. Наталью Александровну Рязанов видел впервые и нашел ее совершенной красавицей, а вот ее сестрица выглядела печальной и подурневшей. Припомнилась история с ее покойным мужем, генерал-майором Гартунгом, что застрелился три года назад после того, как суд присяжных признал его виновным в подлогах и мошенничестве. Верно ли оно так было или на Гартунга возвели поклеп, теперь уже не представлялось возможным узнать, но его вдова и по сей день пребывала в грусти. Два господина в черных фраках с белыми бутоньерками, на которых, как и полагалось, стояли золотые инициалы «А. Тем более в отличие от православных священников. С кем имею… - Нет в ваших рассуждениях никакой логики, - прервал его Иван Иванович и поспешил отойти. Зачем он ввязался в чужой разговор, он и сам не мог понять, но задание не пренебрегать случайными беседами выполнял исправно. Сопровождаемый неприязненными взглядами двух давешних фрачников, Рязанов принялся бродить без особенного дела меж сочувствующих и приглашенных, пока, уступая дорогу особенно толстому и важному генералу с пышными бакенбардами, не толкнул нечаянно какого-то человека. Повернувшись, чтобы извиниться, Рязанов с удивлением отметил, что перед ним стоит старик, который встретился им с Кузьминским в феврале на Семеновском плацу, во время казни Млодецкого.

И тут как громом ударило Ивана Ивановича: ба!

Во время восхождения на эшафот преступников толпа безмолвствовала, ожидая с напряжением совершения казни. Вскоре после того как преступники были привязаны к позорным столбам, раздалась военная команда «на караул», после чего градоначальник известил прокурора судебной палаты г. Плеве, что все готово к совершению последнего акта земного правосудия. Палач и его два помощника остались на эшафоте, стоя у перил, пока обер-секретарь Попов читал приговор.

Чтение краткого приговора продолжалось несколько минут. Все присутствующие обнажили головы. По прочтении приговора забили мелкою дробью барабаны: барабанщики разместились в две линии перед эшафотом, лицом к присужденным, образовав живую стену между эшафотом и платформою, на которой стояли прокурор, градоначальник и другие должностные лица. Во время чтения приговора взоры всех преступников были обращены на г. Попова, ясно прочитавшего приговор.

Легкая улыбка отразилась на лице Желябова, когда, по окончании чтения приговора, палач подошел к Кибальчичу, давая дорогу священникам, которые, в полном облачении, с крестами в руках, взошли на эшафот. Осужденные почти одновременно подошли к священникам и поцеловали крест, после чего они были отведены палачами, каждый к своей веревке. Священники, осенив осужденных крестным знаменем, сошли с эшафота. Когда один из священников дал Желябову поцеловать крест и осенил его крестным знаменем, Желябов что-то шепнул священнику, поцеловав горячо крест, тряхнул головою и улыбнулся. Бодрость не покидала Желябова, Перовской, а особенно Кибальчича до минуты надевания белого савана с башлыком.

До этой процедуры Желябов и Михайлов, приблизившись на шаг к Перовской, поцелуем простились с нею. Рысаков стоял неподвижно и смотрел на Желябова все время, пока палач надевал на его сотоварищей ужасного преступления роковой длинный саван висельников. Палач Фролов, сняв поддевку и оставшись в красной рубашке, «начал» с Кибальчича. Надев на него саван и наложив вокруг шеи петлю, он притянул ее крепко веревкою, завязав конец веревки к правому столбу виселицы. Потом он приступил к Михайлову, Перовской и Желябову.

Желябов и Перовская, стоя в саване, потряхивали неоднократно головами. Последний по очереди был Рысаков, который, увидав других облаченными вполне в саваны и готовыми к казни, заметно пошатнулся; у него подкосились колени, когда палач быстрым движением накинул на него саван и башлык. Во время этой процедуры барабаны, не переставая, били мелкую, но громкую дробь. В 9 часов 20 минут палач Фролов, окончив все приготовления к казни, подошел к Кибальчичу и подвел его на высокую черную скамью, помогая войти на две ступеньки. Палач отдернул скамейку, и преступник повис на воздухе.

Смерть постигла Кибальчича мгновенно; по крайней мере, его тело, сделав несколько слабых кружков в воздухе, вскоре повисло, без всяких движений и конвульсий. Преступники, стоя в один ряд, в белых саванах, производили тяжелое впечатление. Выше всех ростом оказался Михайлов. После казни Кибальчича вторым был казнен Михайлов, за ним следовала Перовская, которая, сильно упав на воздухе со скамьи, вскоре повисла без движения, как трупы Михайлова и Кибальчича. Четвертым был казнен Желябов, последним — Рысаков, который, будучи сталкиваем палачом со скамьи, несколько минут старался ногами придержаться к скамье.

Помощники палача, видя отчаянные движения Рысакова, быстро стали отдергивать из-под его ног скамью, а палач Фролов дал телу преступника сильный толчок вперед. Тело Рысакова, сделав несколько медленных оборотов, повисло также спокойно, рядом с трупом Желябова и другими казненными. В 9 часов 30 минут казнь окончилась; Фролов и его помощники сошли с эшафота и стали налево, у лестницы, ведущей к эшафоту. Барабаны перестали бить. Начался шумный говор толпы.

К эшафоту подъехали сзади две ломовые телеги, покрытые брезентом. Трупы казненных висели не более 20 минут. Затем на эшафот были внесены пять черных гробов, которые помощники палача подставили под каждый труп. Гробы были в изголовьях наполнены стружками. На эшафот вошел потом военный врач, который, в присутствии двух членов прокуратуры, освидетельствовал снятые и положенные в гроб трупы казненных.

Первым был снят с виселицы и положен в гроб Кибальчич, а затем другие казненные. Все трупы были сняты в 9 часов 50 минут.

Верещагин "Казнь первомартовцев" Ян Нейман. Перовская и А. Лет сорока пяти, с седою всклокоченной шевелюрой и умным сухим лицом, он с удобством расположился в маленьком полутемном кабинете: окна там были завешены тяжелыми бордовыми портьерами и светили, несмотря на полдень, слабо шипящие угольные лампы.

Перед столом помещалось два кресла, но на обоих лежали все те же бумаги, и Иван Иваныч не без труда освободил потребное себе место. Со скуки Рязанов принялся разглядывать книги, в совершенном беспорядке лежавшие на краю стола, в большинстве своем знакомые хотя бы названиями: первый том «Трудов Этнографической статистической экспедиции в западный русский край», Уложение о наказаниях 1846 года, Сборник Харьковского Историко-филологического Общества, разрозненные нумера «Недели» и «Киевлянина», а также на немецком и английском: «История немецкого народа» Янсена, переиздание «Глоссографии» Блаунта, «Об истине, заключенной в народных суевериях» Майо, «Очерки Элии» Лэма, «О преступлениях и наказаниях» Людовико Синистрари — впрочем, эта уже на итальянском. Довольно дико смотрелись здесь «Листок "Земли и воли"» и двадцатилетней давности «Полярная звезда» лондонского издания, запачканная то ли вином, то ли кровью. Еще здесь была разнообразная литература по спиритизму — весьма толковая и полная подборка, в которой Иван Иванович приметил хорошо ему известные менделеевские «Материалы для суждений о спиритизме», петербургское издание Вильяма Крукса «Спиритизм и наука. Опытное исследование над психической силой», книги «Месмеризм, одилизм, столоверчение и спиритизм» Карпентера и «Спиритизм» Гартмана, а также журналы: аксаковский «Psychische Studien», издающийся в Лейпциге, и русский «Ребус».

Он взял небольшой лист бумаги, который тут же тщательно изорвал и бросил в корзину под стол. Интересный подбор книг, ваше высокоблагородие. Не ожидал увидеть таковых в Комиссии Михаила Тариеловича, — смело заметил Рязанов. В Комиссии Михаила Тариеловича многое можно увидеть, хотя почти все эти книги — моя личная собственность. Прошу прощения, что заставил вас ждать, господин Рязанов.

Не удивляйтесь сумбуру на моем рабочем столе, ибо это не сумбур, но одному мне известный порядок. Так гораздо удобнее, уверяю… Что ж, приступим к делу. Не обижайтесь, если задаваемые мною вопросы напомнят вам пусть опять же сумбурный, но допрос: таковой у меня стиль, что поделать, таковая система. Неужели вы полагаете, что граф пригласил вас, не потрудившись навести всевозможные справки? Комиссия чересчур приметное учреждение для некоторых дел… Но вернемся к вопросам, которые я приготовил для вас.

Прошу отвечать подробно и без утайки, господин Рязанов. Скажите для начала, какими языками и в какой степени вы владеете? И оставьте, прошу, титулование. Мы одни, не станем же чиниться… Что заставило вас порвать отношения с вашей невестою, госпожой Мамаевой? Вы можете тотчас выйти, если не хотите отвечать.

Полагаю, карьера правоведа вас полностью устраивает, и я не хотел бы… — Нет-нет, продолжим! В самом деле, кто ему теперь Аглая? Что дурного в том, что Миллерс хочет знать об их отношениях и причинах разрыва — учитывая, что Аглая явно числится в тайных надзорных списках жандармского отделения, к коим у Миллерса есть несомненный допуск. Могу уверить вас, что уже более трех месяцев я не поддерживаю с госпожой Мамаевой никаких отношений. В то же время и причин для ее ареста я не вижу: интерес госпожи Мамаевой к известным личностям таков же, как у большинства представителей российского студенчества и интеллигенции, сиречь созерцательно-восторженный.

Никакой опасности госпожа Мамаева… — …Отрадно, отрадно. Мне не нужно выслушивать защитительную речь, господин Рязанов, я просил всего-то ответить на мой вопрос, что вы и сделали. А знакомы ли вы с господином Вагнером, спиритом? Неоднократно посещал его салон. Видел его не далее чем позавчера, если вас это интересует.

Хотя я могу аргументированно доказать вам с равным успехом как реальность общения с миром духов, так и то, что это — мистификация. Однако я знавал некоторые случаи, после которых не могу запросто отмахиваться от спиритизма. Кстати, у вас на столе лежат книги и журналы, из которых можно сделать на сей счет и полярно противоположные выводы. Я атеист. Простите, что перебил вас, но если это является препятствием… — Ничего страшного, господин Рязанов, ничего страшного.

Теперь я хотел бы, господин Рязанов, более подробно услышать от вас о поездке в Румынское княжество. Пожалуйста, не торопитесь, это очень важный фрагмент вашей биографии, о котором я хотел бы знать практически все. Я ожидал, что вас интересует практика в Сюртэ. Каждое в отдельности это место вроде бы и не представляет интереса — для стороннего человека, но в подобном сочетании… Сюртэ меня также интересует, вне всяких сомнений, но вначале я хочу услышать о румынском вояже. Его «лефоше» был нацелен генералу прямо в бок, и лишь чудом Млодецкий не попал.

По крайней мере, так рассказывали Ивану Ивановичу. Сам же он с недоумением узнал, что покушение на Лорис-Меликова не было санкционировано «Народной волей». Произошло оно в присутствии двух стоявших у подъезда часовых, двух верховых казаков, конвоировавших экипаж, и, само собой, в виду торчавших тут же городовых. Двумя днями позднее с самого раннего часа народ собирался на Семеновском плацу. Рязанов после интересовался полицейскими подсчетами — ему сказали, что собралось чуть менее полста тысяч, газеты же писали, что и все шестьдесят, во что нетрудно было поверить: на самом плацу, достаточно обширном, все не поместились, хотя и натащили бочек, ящиков и прочих возвышений, потому черны от людей были и крыши окрестных домов, и большие станины мишеней стрельбища, и даже вагоны Царскосельской дороги, вереницами стоявшие поодаль.

Рязанов видел, как с одного вагона упала в толпу, на мягкое, любопытная баба и то ли родственники, то ли просто добрые люди принялись с руганью вздымать ее обратно. Простая виселица, сколоченная их трех балок, была выкрашена черной краскою, как и позорный столб, врытый подле нее. На специальной деревянной платформе, также свежевыстроенной, уже собрались представители власти, среди которых Рязанов разглядел градоначальника Зурова и двух знакомых чиновников из военно-окружного суда. Вокруг виселицы были выстроены в каре четыре батальона гвардейской пехоты с отрядом барабанщиков впереди, а с внешней стороны каре расположился жандармский эскадрон. Мог ли думать злосчастный еврей-мещанин из богом забытого Слуцка, что в честь его — пускай даже и предсмертную — соберется такое великолепие?!

Мог ли надеяться, что кончину его увидят десятки тысяч людей и еще сотни тысяч, если не миллионы, прочтут о ней в газетах?! Степан Михайлович Кузьминский был также правовед, тремя годами старше Рязанова, и занимался адвокатурою; и пусть лавров Кони или Спасовича не снискал, жил небедно. Встретились они случайно, уже подъехав с разных сторон к Семеновскому плацу. Не угодно ли купить? Говорил он вполголоса, почти шепотом, но, несомненно, на публику.

Руки его были привязаны к скамье ремнями, а на груди прикреплена была табличка, на которой ясно читалось: «Государственный преступник». Вешать Млодецкого должен был знаменитый палач Иван Фролов, человек большой силы и — вопреки бытующему мнению о палачах — не лишенный внешней приятности. Отвязав несчастного, но не освободив ему рук, Фролов буквально придвинул Млодецкого к позорному столбу, где тот покорно — вместе с людскою толпою — выслушал приговор. Потом появился священник, чрезвычайно взволнованный, и что-то тихо сказал преступнику, после чего протянул крест для целования. Глаза его, казалось, ввалились еще глубже, а тонкие бескровные губы нервно подергивались.

Фролов при помощи подручного надел на казнимого белый колпак и холщовый халат, сноровисто связав последний рукавами сзади, затем ловко накинул на голову петлю и безо всякой натуги поставил Млодецкого на скамейку. Барабаны выбили дробь, веревка натянулась, и Млодецкий забился в агонии. Это было далеко не первое повешение, которое видел Иван Иванович, но именно сейчас ему вдруг стало жутко и холодно внутри. Эту мысль проводите, ибо корень нигилизма не только в отцах, но отцы-то еще пуще нигилисты, чем дети. У злодеев наших подпольных есть хоть какой-то гнусный жар, а в отцах — те же чувства, но цинизм и индифферентизм, что еще подлее, — бормотал старик, словно молитву.

Так говорят обыкновенно люди, которые привыкли, чтобы слушали их, или, наоборот, склонные слушать лишь одних себя, возможно, сумасшедшие. Над плацем повисла тишина, только кричали вдалеке вороны да загудел на окраине паровоз, словно салютуя повешенному. Тело его то выгибалось, то повисало расслабленно, но едва казалось, что все кончено, снова билось в предсмертном томлении. Палач Фролов озабоченно смотрел на висельника, но ничего не предпринимал, хотя Рязанов знал, что в таких случаях принято «смирять» казнимого, обхватив его за ноги и сильно потянув вниз. Нет, я не могу этого более видеть.

Пойдемте выпьем, Иван Иванович. Убивать за убийство несоразмерно большее наказание, чем самое преступление, — сказал тот, глядя перед собою, словно бы и не слыхал предложения. Тот, кого убивают разбойники, режут ночью, в лесу, непременно еще надеется, что спасется, до самого последнего мгновения… А тут всю эту последнюю надежду, с которою умирать в десять раз легче, отнимают наверно! Тут приговор, и в том, что наверняка не избегнешь, вся ужасная мука-то и сидит, и сильнее этой муки нет на свете. Он и не пьет, скорее всего, по болезненности, а кушает один габер-суп.

Отчего-то ваше лицо кажется мне очень знакомым. Не нужно. Хотя и печально, печально. И, махнув рукою, он пошел прочь. Рязанов растерянно посмотрел ему вслед и повернулся к Кузьминскому: — Степан Михайлович, кто это был?

Вам не показалось знакомым его лицо? Может быть, даже кто-то из руководителей кружка — Момбелли, Кашкин. Да пусть его, Иван Иванович; идемте, уж больно здесь холодно, да и на душе нехорошо. И они в самом деле отправились в ресторан, где под звуки французского оркестриона отогрелись мясным и горячительным. Московская городская Дума проводила прием депутаций, и Иван Иванович Рязанов прибыл на него, прямо говоря, совсем незаслуженно, ибо ни в одну депутацию не входил да и не мог входить.

Чуть поодаль в белоснежном платье — без какого-либо траура, долженствующего присутствовать в знак скорби по императрице Марии Александровне, что скончалась, едва вернувшись с Лазурного берега, — стояла госпожа Евреинова — доктор права из Лейпцигского университета, знакомая Рязанову по его германскому вояжу. Кажется, сейчас она его не признала, что и к лучшему. Рязанова принимали за какого-нибудь депутата от газет или журналов, а то и зарубежного гостя — разумеется, те, кто Рязанова вовсе не знал. Зато с охотою подошел к нему Александр Александрович Пушкин, сын поэта, командир Нарвского гусарского полка. Он чрезвычайно вежливо раскланялся, задал несколько обычных, ничего не значащих вопросов, как и положено воспитанному человеку, встретившему такого же случайным порядком, и с извинениями удалился, сказав, что ему пристало находиться подле своих сестер и брата.

Идеалисты-радикалы использовали суд как трибуну, с которой заявили, что они не исчадия ада, а члены партии «Народная воля», готовые на всё ради своих убеждений. Сдался только юный Рысаков это он бросил первую бомбу 1 марта, которая, однако, не причинила вреда императору , он же дал следствию исчерпывающие показания о «Народной воле» и её членах, так что перед казнью товарищи даже не стали с ним прощаться.

Остальные, как говорил первый присутствующий Фукс, «вели себя независимо и стойко». Примечание: Второй метальщик, Игнатий Гриневицкий, на суде уже не мог оказаться: это его бомба убила Александра II, но и сам он 1 марта скончался от ран в госпитале. Обвиняемые в суде.

Человек с инженерным образованием, он конструировал бомбы и гордился своими изобретательскими находками; в тюрьме перед казнью не прекращал работать и даже успел спроектировать пороховой ракетный двигатель. Перовская гражданская жена Желябова руководила последним покушением и после ареста товарищей хотела их освободить, из Петербурга не бежала. Спокойно держался и Михайлов.

Желябов, которого полиция арестовала за два дня до убийства императора, вообще мог избежать смерти, но потребовал судить и его; он заявил прокурору: «…было бы вопиющею несправедливостью сохранить жизнь мне, многократно покушавшемуся на жизнь Александра II и не принявшему физического участия в умерщвлении его лишь по глупой случайности. Я требую приобщения себя к делу 1 марта и, если нужно, сделаю уличающие меня разоблачения». Гибель Александра II.

Он хотел, чтобы его речь прозвучала на суде — вся страна следила за самым громким в 19 веке гласным политическим процессом. Как лидер «Народной воли» Желябов считал своим долгом что-то противопоставить многочасовой обвинительной речи прокурора в конце разбирательства. Обвинитель Николай Валерианович Муравьёв назвал идеи народовольцев «системой цареубийства, теорией кровопролития, учением резни», а социализм — чуждым России западным изобретением и «исторической бедой» Запада.

Смотрите также

Казнь первомартовцев кратко и понятно
Памяти первомартовцев: Софья Перовская
3 апреля 1881 года — казнь "народовольцев", убийц Александра II
Навигация по записям
Исаак Ньютон и философский камень. Алхимический манускрипт великого ученого
Казнь первомартовцев

Казнь первомартовцев кратко и понятно

"Процесс первомартовцев", — суд. дело в Особом присутствии Правительствующего сената (Петербург) 26-29 марта 1881. «Несмотря на очень яркие фигуры первомартовцев, процесс, если не вышел бледен, то все-таки остался народу по-прежнему непонятен. Статья рассказывает о деле первомартовцев и последней публичной казни в России, в которой речь Желябова стала знаковым событием. Статья рассказывает о деле первомартовцев и последней публичной казни в России, в которой речь Желябова стала знаковым событием. Допрос Перовской Суд над первомартовцами в Особом присутствии сената Софья Перовская на суде: «Занималась революционными делами».

Казнь «первомартовцев»

Часто первомартовцами называют лишь пятерых повешенных 3 апреля [15 апреля] 1881 по этому делу (Желябов, Перовская, Кибальчич, Михайлов, Рысаков), но большинство историков к. биография, новости, личная жизнь. На казнь «первомартовцев» посмотреть собралось огромное количество народа, кто-то надеялся, что смерть Александра II — начало. На казнь «первомартовцев» посмотреть собралось огромное количество народа, кто-то надеялся, что смерть Александра II – начало новой эпохи, а кто-то искренне скорбел по потере. А 3 (15 апреля) 1881 года состоялась казнь народовольцев.

Первомартовское

Кибальчич и Перовская держались спокойнее остальных. Палач по очереди выдёргивал из-под ног цареубийц скамьи: Кибальчич, Михайлов, Перовская, Желябов и, наконец, Рысаков. Михайлова пришлось трижды вешать под негодующий плач и шум толпы — дважды верёвка обрывалась. Всё действие заняло не более получаса.

Ещё через 20 минут трупы висельников солдаты убрали в гробы и увезли. Толпа стала расходиться с последней публичной казни в истории России. Обвиняемые на процессе Исполнению приговора предшествовал суд, который стал последним публичным политическим процессом в Российской империи.

Процесс начался 26 марта, а к 29-му суд вынес вердикт. Дело было ясное, своей вины в организации покушений подсудимые не отрицали. Особое присутствие помиловало только беременную Гесю Гельфман, казнь ей заменили пожизненной каторгой Гельфман умерла в тюрьме в 1882 г.

ФОТО 2. На Семёновском плацу. Наследник престола Александр III остался недоволен тем, как прошёл процесс.

Общество, безусловно, возмущённое злодеянием социалистов-революционеров, услышало и их голос. Идеалисты-радикалы использовали суд как трибуну, с которой заявили, что они не исчадия ада, а члены партии «Народная воля», готовые на всё ради своих убеждений. Сдался только юный Рысаков это он бросил первую бомбу 1 марта, которая, однако, не причинила вреда императору , он же дал следствию исчерпывающие показания о «Народной воле» и её членах, так что перед казнью товарищи даже не стали с ним прощаться.

Остальные, как говорил первый присутствующий Фукс, «вели себя независимо и стойко».

Ещё через 20 минут трупы висельников солдаты убрали в гробы и увезли. Толпа стала расходиться с последней публичной казни в истории России.

Обвиняемые на процессе Исполнению приговора предшествовал суд, который стал последним публичным политическим процессом в Российской империи. Процесс начался 26 марта, а к 29-му суд вынес вердикт. Дело было ясное, своей вины в организации покушений подсудимые не отрицали.

Особое присутствие помиловало только беременную Гесю Гельфман, казнь ей заменили пожизненной каторгой Гельфман умерла в тюрьме в 1882 г. ФОТО 2. На Семёновском плацу.

Наследник престола Александр III остался недоволен тем, как прошёл процесс. Общество, безусловно, возмущённое злодеянием социалистов-революционеров, услышало и их голос. Идеалисты-радикалы использовали суд как трибуну, с которой заявили, что они не исчадия ада, а члены партии «Народная воля», готовые на всё ради своих убеждений.

Сдался только юный Рысаков это он бросил первую бомбу 1 марта, которая, однако, не причинила вреда императору , он же дал следствию исчерпывающие показания о «Народной воле» и её членах, так что перед казнью товарищи даже не стали с ним прощаться. Остальные, как говорил первый присутствующий Фукс, «вели себя независимо и стойко». Примечание: Второй метальщик, Игнатий Гриневицкий, на суде уже не мог оказаться: это его бомба убила Александра II, но и сам он 1 марта скончался от ран в госпитале.

ФОТО 3. Обвиняемые в суде. Кибальчича тот же Фукс назвал человеком «замечательного ума, необыкновенной выдержки, адской энергии и поразительного спокойствия».

Вес означенные преступники содержались в Доме предварительного заключения и оттуда были отправлены на место казни, на Семеновский плац. Подполковник Дубисса-Крачак принял преступников из Дома предварительного заключения и сопровождал под конвоем до места казни, по улицам: Шпалерной, Литейному проспекту, Кирочной, Надеждинской и Николаевской до Семеновского плаца. В распоряжении его находились одиннадцать полицейских чиновников, несколько околоточных надзирателей, городовых и, сверх того, местная полиция 1-го, 2-го, 3-го и 4-го участков Литейной части и 1-го и 2-го участков Московской части. Конвой, сопровождавший преступников, состоял из двух эскадронов кавалерии и двух рот пехоты.

Наблюдение за порядком на Семеновском плацу, на месте казни, с прилегающими к нему улицами, было поручено полковнику Есипову, в распоряжении которого находились шесть полицейских чиновников, много других лиц, а также местная полиция 3-го и 4-го участков Московской части и 3-го участка Александро-Невской части. У Дома предварительного заключения, по пути следования и на Семеновском плацу были, сверх того, усиленные наряды конных жандармов. В помощь полиции, по пути следования, от войск находились следующие части: рота на Шпалерной улице, у Дома предварительного заключения, рота на Литейном проспекте, со стороны Арсенала, рота на углу Невского проспекта и Николаевской улицы, рота по Николаевской улице, у мясного рынка. В распоряжении полицмейстера полковника Есипова находились: четыре роты и две сотни казаков на Семеновском плацу; две роты у входа с Николаевской улицы на плац; две роты у входа с Гороховой улицы на плац: одна рота у Царскосельской железной дороги и одна рота по Обводному каналу.

Всеми войсками на Семеновском плацу командовал начальник 2-й гвардейской кавалерийской дивизии, генерал-адъютант, генерал-лейтенант барон Дризен. В 7 часов 50 минут ворота, выходящие из Дома предварительного заключения на Шпалерную улицу, отворились, и спустя несколько минут из них выехала первая позорная колесница, запряженная парою лошадей. На ней, с привязанными к сиденью руками, помещались два преступника: Желябов и Рысаков. Они были в черных, солдатского сукна, арестантских шинелях и таких же шапках, без козырьков.

На груди у каждого висела черная доска с белою надписью: «цареубийца». Юный Рысаков, ученик Желябова, казался очень взволнованным и чрезвычайно бледным. Очутившись на Шпалерной улице, он окинул взором части сосредоточенных войск и массу народа и поник головою. Не бодрее казался и учитель его, Желябов.

Кто был на суде и видел его там бравирующим, тот, конечно, с трудом узнал бы этого вожака цареубийц — так он изменился. Впрочем, этому отчасти способствовала перемена костюма, но только отчасти. Желябов как тут, так и во всю дорогу не смотрел на своего соседа, Рысакова, и, видимо, избегал его взглядов. Вслед за первою выехала из ворот вторая позорная колесница с тремя преступниками: Кибальчичем, Перовской и Михайловым.

Они также были одеты в черном арестантском одеянии. Софья Перовская помещалась в средине, между Кибальчичем и Михайловым. Все они были бледны, но особенно Михайлов. Кибальчич и Перовская казались бодрее других.

На лице Перовской можно было заметить легкий румянец, вспыхнувший мгновенно при выезде на Шпалерную улицу. Перовская имела на голове черную повязку вроде капора. На груди у всех также висели доски с надписью: «цареубийца». Как ни был бледен Михайлов, как ни казался он потерявшим присутствие духа, но при выезде на улицу он несколько раз что-то крикнул.

Что именно — разобрать было довольно трудно, так как в это самое время забили барабаны. Михайлов делал подобные возгласы и по пути следования, зачастую кланяясь на ту и другую сторону собравшейся по всему пути сплошной массе народа. Следом за преступниками ехали три кареты с пятью православными священниками, облаченными в траурные ризы, с крестами в руках. На козлах этих карет помещались церковнослужители.

Эти пять православных священников для напутствования осужденных прибыли в Дом предварительного заключения еще накануне вечером, в начале восьмого часа. Рысаков охотно принял священника, долго беседовал с ним, исповедался и приобщился св[ятых] тайн. Михайлов также принял священника, довольно продолжительно говорил с ним, исповедался, но не причащался св[ятых] тайн. Кибальчич два раза диспутировал со священником, от исповеди и причастия отказался: в конце концов, он попросил священника оставить его.

Желябов и Софья Перовская категорически отказались принять духовника. Ночь со 2 на 3 апреля, для них последнюю, преступники провели разно. Перовская легла в постель в исходе одиннадцатого часа вечера. Кибальчич несколько позже — он был занят письмом к своему брату, который в настоящее время, говорят, находится в Петербурге.

Михайлов тоже написал письмо к своим родителям, в Смоленскую губернию.

Разумеется, оправдать содеянное было невозможно, но цель Желябова состояла в ином — народоволец желал «представить цель и средства партии в настоящем их виде». Вполне осуществить задуманное он не смог. Однако судья Фукс, судя по всему, несколько стеснялся своей роли в процессе. Позднее он жаловался: «Я попал в неловкое положение, т. Наверное, потому он всё же позволил Желябову кое-что сказать в ответ обвинению. Желябов рассказал, как он и его товарищи революционизировались. Ответственность за это он возложил на самодержавие: «…русские народовольцы не всегда действовали метательными снарядами, … в нашей деятельности была юность, розовая, мечтательная, и если она прошла, то не мы тому виной перебивает. Движение крайне безобидное по средствам своим. И чем оно кончилось Оно разбивалось исключительно о многочисленные преграды, которые встретило в лице тюрем и ссылок.

Движение совершенно бескровное, отвергавшее насилие, не революционное, а мирное, было подавлено». Таким образом, Желябов убеждал: когда самодержавие подавило мирную деятельность, оно не оставило народовольцам иного выхода, кроме как «рассечь гордиев узел» — «перейти к насилию» и задумать государственный переворот. ФОТО 5. Император Александр II. Убитый император не просто понимал ценность свободы народа уже редкость для правителей России! Газета «Страна» справедливо вопрошала спустя два дня после теракта: «Какое преступное нетерпение дерзало винить лично монарха, сделавшего столь много, за то, что он не сделал ещё больше». Погибший император не только отменил крепостное право и провёл ещё несколько великих реформ, которые изменили облик Российской империи, но и говорил единомышленникам: «Мы идём к конституции». Александр II собирался разрешить мирную политическую деятельность и расширить институт народного представительства.

Навигация по записям

Файл:Казнь первомартовцев.jpg
Дело «Сети». Подлая медуза, онижедети и косплей «Бесов»: uborshizzza — LiveJournal
Казнь Первомартовцев. Окончание
Казнь. Желябов. Александр Константинович Воронский.
Покушение перовской

Событие дня, казнь первомартовцев.

К позорным столбам были поставлены: Желябов, Перовская и Михайлов; Рысаков и Кибальчич остались стоять крайними близ перил эшафота, рядом с другими цареубийцами. Особенно выделялась апатичная и безжизненная, точно окаменелая физиономия Михайлова. Невозмутимое спокойствие и душевная покорность отражалась на лице Кибальчича. На спокойном желтовато-бледном лице Перовской блуждал легкий румянец; когда они подъехали к эшафоту, глаза ее блуждали, лихорадочно скользя по толпе, и тогда, когда она, не шевеля ни одним мускулом лица, пристально глядела на платформу, стоя у позорного столба.

Когда Рысакова подвели ближе к эшафоту, он обернулся лицом к виселице и сделал неприятную гримасу, которая искривила на мгновение его широкий рот. Светлорыжеватые, длинные волосы преступника развевались по его широкому полному лицу, выбиваясь из-под плоской черной арестантской шапки. Вскоре после того, как преступники были привязаны к позорным столбам, раздалась военная команда "на караул", после чего градоначальник известил прокурора судебной палаты, г. Плеве, что все готово к совершению последнего акта земного правосудия. Против единственного входа, в углублении, возвышались три позорных столба с цепями на них и наручниками.

Посредине общей платформы была необходимая в этих случаях подставка для казнённых. По бокам платформы возвышались два высоких столба, на которых была перекладина с шестью на ней железными кольцами для верёвок. На боковых столбах также были ввинчены по три железных кольца. Два боковые столба и перекладина на них изображали букву П. Эти и была общая виселица для пяти цареубийц.

На этой платформа находились во время совершения казни представители высшего военного и судебного мира, а также представители русских и иностранных газет, военный агент итальянского посольства и некоторые младшие чины посольских миссий. К эшафоту подъехали кареты со священниками. Следом за ними въехали «позорные колесницы», вставшие между виселицей и специальной платформой, на которой восседали официальные лица. Когда «позорные колесницы» остановились, палач Фролов спустился с эшафота и влез на первую колесницу, на которой восседали Желябов и Рысаков. Не спеша, словно растягивая удовольствие, он сперва отвязал Желябова, затем, Рысакова.

После этого помощники палача взяли под руки Желябова и Рысакова и по ступенькам взвели на эшафот. Затем, тем же порядком, на эшафот подняли Кибальчича, Перовскую и Михайлова. Перовскую, Желябова и Михайлова приковали цепями к позорным столбам. Кибальчича и Рысакова оставили стоять возле перил, в один ряд с другими приговорёнными к смертной казни цареубийцами. Когда все преступники поднялись на эшафот, гул толпы сразу же прекратился.

Два ряда барабанщиков встали между эшафотом и платформою, обернувшись лицом к осуждённым, образовав живую стену. Затем барабанщики забили мелкую дробь, и обер-секретарь Попов стал зачитывать приговор, оглашение которого заняло несколько минут. Во время оглашения приговора все присутствовавшие, кроме осуждённых преступников оголили головы. Проявляя полную невозмутимость, они стояли прямо, устремив свои взоры на обер-секретаря. Наибольшее спокойствие проявили Перовская, Желябов и Кибальчич.

Михайлов и Рысаков были смертельно бледны. Можно было подумать, что их лица высечены из белого мрамора. Желябов был несколько возбуждён, стоя между Кибальчичем и Перовской он, то и дело, поворачивал голову, словно прощаясь с товарищами в последнюю минуту. Перовская, стоя у позорного столба, блуждала взглядом по застывшей толпе. На её лице, даже выступил лёгкий румянец.

В какой-то момент она едва заметно улыбнулась, показывая всем окружающим своё пренебрежение к скорой смерти. Лицо Кибальчича отражалась полная душевная покорность судьбе. По окончании оглашения приговора, пятеро священников, в полном облачении, с крестами в руках поднялись на эшафот, и подошли к осуждённым на казнь. Все приговорённые поцеловали крест. Андрей Желябов, прикоснувшись губами к кресту, что-то сказал на ухо священнику, после чего, встав на колени, ещё раз горячо поцеловал крест.

После этого, священники спустились с эшафота, осенив приговорённым крестным знамением, уступив место палачам. Фролов с помощниками поочерёдно надел на смертников длинные белые саваны висельников. До этой минуты Желябов, Перовская, Кибальчич и Михайлов старались не терять присутствие духа. За несколько секунд до того, как их облачили в саваны, Желябов и Михайлов подошли к Перовской и простились с ней поцелуем. Последним белый саван был накинут на Рысакова.

Наблюдая, как его товарищи облачаются в саваны висельников, он окончательно утратил последние силы. Его колени подкосились и, если бы не Фролов, Рысаков наверняка повалился бы на деревянный помост. Затем на всех осуждённых были накинуты особые мешки-балахоны, скрывавшие головы преступников, но имевшие в области шеи горизонтальные порезы, которые позволяли свободно накинуть на шею петлю и, затем, крепко её затянуть. После этой последней процедуры началось самое страшное. То, что происходило позже, не даётся никакому описанию.

Преступники, стоя в один ряд в белых саванах, с мешками-балахонами на головах, производили тяжкое зрелище. Приблизительно 9:20 Фролов окончил последние приготовления и приступил к самой казни. Первым был казнён Николай Кибальчич. Фролов подошёл к нему и подвёл к невысокой чёрной скамье. Помощники палача, взяв Николая Кибальчича под руки, помогли ему взобраться по ступенькам.

Его казнь, скорее, походила на длительную, мучительную пытку, нежели приведение в исполнение приговора, вынесенного высшей судебной инстанцией одной из самых могущественных и передовых европейских держав. Он обладал высоким ростом и довольно крупным телосложением. Ещё до начала казни офицеры, стоявшие возле эшафота, выразили сомнение в том, что слишком тонкие верёвки, приготовленные для казни, врядли смогут выдержать вес его огромного тела. Когда Фролов со своими помощниками подошёл Тимофею Михайлову, он брезгливо оттолкнул их. Затем, несмотря на то, что его голова была покрыта мешком-балахоном, самостоятельно взошёл на верхнюю площадку, направляемый за локоть одним из палачей.

Казалось, в его решительном поступке выражался последний вызов властям. Как только на его шее затянулась петля, Фролов выбил из-под его ног ступенчатую скамейку. В этот момент и начались его мучения. Спустя пару секунд, после того, как скамейка была выбита из-под его ног, верёвка разорвалась, не выдержав тяжести тела. Огромный, грузный Михайлов с шумом рухнул на эшафотный помост.

По толпе, до сих пор сохранявшей полное безмолвие, словно морская волна, пронёсся гул, переросший в крики ужаса. Из воспоминаний Л. Нет такого закона, чтобы вешать сорвавшегося!.. Пришлёт своего флигель-адъютанта!.. Обескураженные таким поворотом событий, палачи быстро пришли в себя.

Помощники Фролова достали новую верёвку, быстро перекинули её, через кольцо на верхней балке и соорудили новую петлю, на что ушло не более 3 минут. Всё это время Тимофей Михайлов беспомощно лежал на помосте. Окончив приготовления, палачи подошли к Михайлову, но каково же было их потрясение, когда выяснилось, что он не только жив, но и пребывает в полном сознании. Несмотря на связанные за спиной руки, мешок-балахон на голове и саван висельника, который сковывал движения, Тимофей Михайлов нашёл в себе физические и моральные силы самостоятельно подняться с помоста. Он, как и предыдущий раз, оттолкнул палачей и самостоятельно, без посторонней помощи, лишь слегка поддерживаемый одним из помощников Фролова, взошёл по ступенькам на лавку.

После того, как петля очередной раз затянулась на его шее, Фролов вновь выбил из под ног скамейку. Верёвка натянулась, как струна и… вторично разорвалась. Тело Тимофея Михайлова вновь рухнуло на помост, от чего весь эшафот содрогнулся, отдаваясь глухим грохотом по всему Семёновскому плацу. Невозможно описать взрыв негодования толпы, которая ещё несколько минут 10 назад сама была готова растерзать цареубийцу. Сейчас же волна возмущения, проклятий, криков протеста была направлена в сторону его палачей, в том числе, представителей властей.

Если бы не внушительное количество войск, собранное на плацу, готовое по первому же приказу открыть огонь из винтовок, разъярённая толпа прорвала бы оцепление и сама разорвала бы его палачей и других исполнителей приговора. Стоит отметить, что смятение и негодование царило и среди военнослужащих, находившихся на Семёновском плацу. Тем временем, Фролов невесть откуда достал третью, более прочную верёвку и наскоро соорудил очередную петлю. Второй раз Тимофей Михайлов, уже не смог встать с помоста. Помощники Фролова с трудом подняли тяжёлое тело Тимофея Михайлова, и главный палач наскоро просунул его голову в петлю.

На этот раз верёвка не оборвалась. Тело медленно закачалось и завертелось вокруг своей оси. И в этот момент произошло то, чего больше всего опасались палачи. Верёвка стала перетираться у самого кольца и быстро раскручиваться. Стоявшие поблизости от эшафота люди стали кричать, что верёвка вот-вот разорвётся в третий раз.

Услышав крики, Фролов быстро сориентировался в ситуации, и подтянул соседнюю петлю, которая изначально предназначалась для Геси Гельфман. Он встал на скамейку и накинул, ещё одну петлю на шею висевшего Тимофея Михайлова, которого помощникам палача пришлось приподнять на руках. На этот раз было всё кончено, его мучения прекратились. Тимофей Михайлов так и остался висеть на двух верёвках. Таким образом, можно считать, что Михайлова вешали четыре раза.

Третьей на очереди была Софья Перовская. Её, как и двух её товарищей, под руки возвели на ступенчатую скамейку. Фролов затянул у неё на шее петлю и попытался выбить у неё из-под ног скамью. Однако Софья Перовская с такой силой ухватилась ногами за выступавшую часть, что помощникам Фролова с большим трудом удалось её оторвать. После этого её тело рывком сорвалось со скамейки, и ещё долгое время, словно маятник раскачивалось на виселице.

Она не билась в конвульсиях, только её тоненькие ножки, выглядывавшие из-под савана, несколько секунд, ещё вздрагивали. Спустя полминуты она полностью замерла. Четвёртым казнили Андрея Желябова. К нему Фролов испытывал особую ненависть. Возможно, по этой причине, он, насколько мог, продлил мучения Желябова.

Петля была затянута слишком высоко, узлом на подбородке, что существенно проливало агонию. Этот факт настолько возмутил, присутствовавшего на казни врача, что тот, не выдержав, набросился на Фролова грубой бранью, на что последний злобно ответил: - Когда я тебя буду вешать, то стяну, как следует. Андрей Желябов долго бился в конвульсиях, описывая вольты в воздухе.

Несмотря на все попытки покушений, убийство императора во многом стало шоком для современников. Одной из важнейших задач государства в этих условиях стало проведение как можно быстрее судебного процесса по делу о цареубийстве. Важно было не столько покарать исполнителей и организаторов, сколько дать понять обществу, что новый император Александр III контролирует ситуацию и не допустит паники, страха перед Исполнительным комитетом «Народной воли», который многими в российском обществе в то время воспринимался как некая неуловимая и могущественная организация. Как уже говорилось, два человека непосредственно метавшие бомбы, Рысаков и Гриневицкий, были задержаны на месте преступления, причём последний скончался в тот же день.

Однако в скором времени в руках властей оказались остальные участники и организаторы цареубийства. К середине марта были арестованы Т. Михайлов, Г. Гельфман, Н. Кибальчич и С. Стоит отметить, что один из лидеров народовольцев, Желябов, который был арестован за несколько дней до покушения сам заявил о себе ка об организаторе совершённого теракта. Он заявил: «если Рысакова намерены казнить, было бы вопиющей несправедливостью сохранить жизнь мне, многократно покушавшемуся на жизнь Александра II и не принявшему физического участия в умерщвлении его лишь по глупой случайности» Судебный процесс начался уже через 25 дней после совершённого преступления.

Это могло объясняться как резонансностью дела, так и тем, что обвиняемые не собирались в целом отрицать фактическую составляющую предъявленных им обвинений. На основании изменений в Уголовном уставе от 1872 года дела о государственных преступлениях должны были рассматриваться специально созданным для этого органом — Особым присутствием Правительствующего сената. Однако в 1878 году был принят закон, который предусматривал передачу дел о государственных преступлениях в ведение военных судов. Фактически всё в данном случае зависело от решения императора. Александр III своим указом передал дело в особое присутствие сената. Обычно заседания проходили в составе первоприсутсвующего и ещё пяти сенаторов, назначенных государством. В рассматриваемом нами процессе к ним присоединились ряд человек, являющихся предводителями дворянства, главами губернских городов и волостными старшинам.

Формально судебное заседание было открытым, однако на практике попасть на него можно было только по специальным разрешениям, выпущенным в ограниченном количестве. Перед началом судебного заседания Желябов заявил о том, что данное дело не может рассматриваться Особым присутствием, так как совершённые народовольцами действия были направлены против правительства, которое таким образом является заинтересованной стороной. Желябов настаивал на том, что объективным судебное разбирательство может быть только в том случае, если оно будет рассматриваться судом присяжных. Очевидно, что подсудимые помнили известный случай оправдания присяжными В. Впрочем, в идеале Желябов предлагал ещё более радикальный вариант: «единственным судьёю в деле этой борьбы между социально-революционной партией и правительством может быть лишь весь русский народ чрез непосредственное голосование или, что ближе, в лице своих законных представителей в Учредительном собрании». Понятно, что суд отклонил данное обращение, так как оно являлось, по сути, призывом к смене формы правления.

Круглоголовый, кудрявый, с высоким лбом мыслителя, Игнатий был добродушен, сдержан, не склонен к конфликтам.

Он нравился девушкам, но идеи социализма интересовали его больше. Это было время подвижничества молодежи, которое потом назвали «хождение в народ». Многие бросали семьи и учебу, селились в селах или среди рабочих, становились писарями, учителями, лекарями. Они считали, что нужно «быть полезными народу», «жить народной жизнью». Кое-кто пошел дальше — вел пропаганду социалистических идей. Игнатий тоже пытался «ходить в народ» — просвещать. Он участвовал в работе революционного кружка студентов-технологов, в 1879 году вступил в «Народную волю» — первую в мире нелегальную террористическую организацию.

Был одним из организаторов «Рабочей газеты» и наборщиком в подпольной типографии, агитировал студентов и рабочих. Распространял нелегальную литературу, собирал деньги на поддержку арестованных, делал фальшивые документы. В то время среди революционеров было много поляков. Они считали Гриневицкого своим, однако сам он, прекрасно зная польский язык и будучи католиком по вероисповеданию, называл себя литвином. А на упреки польских земляков о неучастии в движении за свободу своей родины отвечал: «Когда вы в лес отправитесь, я буду тогда с вами. А теперь, когда вы ничего не делаете, я буду работать для дела освобождения России». Революционная деятельность занимала все больше времени.

К концу года он — один из членов центрального кружка пропагандистов вместе с Андреем Желябовым и Софьей Перовской. Мало того — он входит вместе с революционерами Т. Михайловым и Н. Рысаковым в состав «боевой рабочей дружины», продумывающей террористические акции. Главная из них — подготовка убийства императора Александра II: исполнительный комитет приговорил его к смерти. Но Гриневицкий — христианин, как же такие планы сочетались в нем, истинно верующем человеке, с заповедью «не убий»? Все дело в том, что Игнатий был глубоко убежден: самодержавие — великое зло.

Ради его уничтожения он был готов к полному самопожертвованию, в том числе — отправиться в ад после смерти. В феврале 1881 года, незадолго до покушения, он написал завещание. Дни его сочтены… Это необходимо для дела свободы, так как тем самым значительно пошатнется то, что хитрые люди зовут правлением — монархическим, неограниченным, а мы — деспотизмом… Мне не придется участвовать в последней борьбе. Судьба обрекла меня на раннюю гибель, и я не увижу победы, не буду жить ни одного дня, ни часа в светлое время торжества, но считаю, что своей смертью сделаю все, что должен был сделать, и большего от меня никто, никто на свете требовать не может». С ноября 1880 года Игнатий входит в наблюдательный отряд, следящий за выездами царя, на его квартире обсуждают детали операции. Внезапно Желябова арестовывают, руководство операцией по подготовке убийства берет на себя Софья Перовская. Утром каждому вручают по бомбе.

Обычно император по воскресеньям выезжал на торжественный развод караула. На его пути по Малой Садовой улице террористы, включая Игнатия, заранее подготовили подкоп к сырной лавке и заложили там мину. На случай неудачи далее по пути кареты жертву будут ждать «бомбисты». Убийство Александра II. XIX век. Неизвестный художник И вот роковой день настал. Император выехал из Михайловского дворца в карете в сопровождении обычного конвоя.

Позади него ехал в санях полицмейстер полковник Дворжицкий, следом — капитан Кох и ротмистр Кулебякин.

История цареубийцы Игнатия Гриневицкого, скромного террориста из-под Бобруйска

Осинский вернулся на юг, где некоторое время проработал в ростовском земстве. Там он познакомился с революционерами, которые рассчитывали воспользоваться этим знакомством и внедрить в земство своих людей. В конце концов интригу раскусили, и он бросил работу, окончательно уйдя в подполье. Сблизившись с народниками, Осинский сразу же намагнитил самых радикальных, из числа которых сколотил свою группировку, планируя заняться политическим террором. Конечно, покушения на коронованных особ случались и до Осинского. Но идея цареубийства — это одно, а идея террора против всех без разбора представителей власти — это совсем другое. В октябре 1879 г. Собрались молодые люди из разных сословий, которые очень хотели быстрых и радикальных перемен. Всех собравшихся интересовало выступление человека который за полгода до этого здесь убил местного губернатора князя Кропоткина. Не случайно Лев Тихомиров, народоволец, впоследствии перешедший на консервативные позиции и разочаровавшийся в революции, вспоминал, что политический террор родился на юге страны и Осинский сыграл в этом непосредственную роль: «Хотя, казалось бы, в русской интеллигенции безразлично перемешались все племена Империи и уроженцы всех ее областей, однако в характере и настроении революционеров Северной и Южной России замечалась большая разница.

В Петербурге и Москве они отличались стремлениями к широкой организации, которая бы совокупными силами могла предпринять общий переворот. На Юге — в Киеве, Харькове, Одессе — господствовало бунтовское настроение, в котором люди не хотели дожидаться какой-нибудь широкой подготовки сил, а рвались просто в бой, уверенные, что таким образом увлекут за собой и других, все больше и больше, пока не вспыхнет общая революция. Эта разница в настроении и характере Севера и Юга бросалась в глаза, и террористическое движение вышло именно с Юга. Мне кажется, что первым террористом был Валериан Осинский, начавший действовать в Киеве, хотя родом он был, кажется, екатеринославец. Он сначала действовал в земстве, потом нашел, что эта работа ничего не дает и что нужно начинать революцию, то есть просто вооруженной рукой атаковать правительство, и такими силами, какие найдутся, — пять ли, десять ли человек, а то хоть и один. Повесили его не за покушение на императора, а за соучастие в убийстве работавшего в Одессе военного прокурора. Следствие тогда так и не узнало, что в их руках находился исполнитель теракта в Зимнем дворце. Он все-таки, однако, подбирал кружок и основал фирму «Исполнительный комитет социально-революционной партии». Этот исполнительный комитет никакой партией, разумеется, не был выбран.

Валериан Осинский просто наименовал свой кружок исполнительным комитетом, вырезал печать помнится, перекрещенные топор и револьвер и начал действовать». Исполнительный комитет социально-революционной партии действительно был фейковой структурой с громким названием.

Вот, как процесс казни описан в книге «Процесс 1-го марта 1881-го года»: Во время восхождения на эшафот преступников Желябова, Перовской, Михайлова, Кибальчич и Рысакова, толпа безмолвствовала. Палач и его два помощника остались на эшафоте, стоя у перил, пока обер-секретарь Попов читал приговор. Чтение краткого приговора продолжалось несколько минут. Все присутствующие обнажили головы.

Особое присутствие помиловало только беременную Гесю Гельфман, казнь ей заменили пожизненной каторгой Гельфман умерла в тюрьме в 1882 г. ФОТО 2. На Семёновском плацу. Наследник престола Александр III остался недоволен тем, как прошёл процесс. Общество, безусловно, возмущённое злодеянием социалистов-революционеров, услышало и их голос. Идеалисты-радикалы использовали суд как трибуну, с которой заявили, что они не исчадия ада, а члены партии «Народная воля», готовые на всё ради своих убеждений. Сдался только юный Рысаков это он бросил первую бомбу 1 марта, которая, однако, не причинила вреда императору , он же дал следствию исчерпывающие показания о «Народной воле» и её членах, так что перед казнью товарищи даже не стали с ним прощаться. Остальные, как говорил первый присутствующий Фукс, «вели себя независимо и стойко». Примечание: Второй метальщик, Игнатий Гриневицкий, на суде уже не мог оказаться: это его бомба убила Александра II, но и сам он 1 марта скончался от ран в госпитале.

ФОТО 3. Обвиняемые в суде. Кибальчича тот же Фукс назвал человеком «замечательного ума, необыкновенной выдержки, адской энергии и поразительного спокойствия». Человек с инженерным образованием, он конструировал бомбы и гордился своими изобретательскими находками; в тюрьме перед казнью не прекращал работать и даже успел спроектировать пороховой ракетный двигатель. Перовская гражданская жена Желябова руководила последним покушением и после ареста товарищей хотела их освободить, из Петербурга не бежала.

На боковых столбах также были ввинчены по 3 железных кольца. Два боковые столба и перекладина для 5 цареубийц. Позади эшафота находились 5 черных деревянных гробов, со стружками в них и парусиновыми саванами для преступников, приговоренных к смерти. У эшафота еще задолго до прибытия палача, находились 4 арестанта, в нагольных тулупах - помощники Фролова… За эшафотом стояли 2 арестантских фургона, в которых были привезены из тюремного замка палач и его помощники, а также 2 ломовые телеги с 5 черными гробами.

Вскоре после прибытия на плац градоначальника, палач Фролов, стоя на новой деревянной некрашенной лестнице, стал прикреплять к 5 крюкам веревки с петлями. Палач был одет в синюю поддевку, так же и 2 его помощника… …Палач Фролов… У Гейне в "Мемуарах" есть романтический рассказ о палачах. Отверженные обществом, они держат крепкую связь между собой, время от времени собираясь на съезды. У них есть свои старинные, вековые обычаи. После 100 казней меч торжественно зарывается в могилу: по поверью он приобретает от крови магическую и страшную силу. О царских "заплечных мастерах", и в частности о палаче Иване Фролове, ничего романтичного не расскажешь. Надо, однако, признать: "поработал" Фролов не мало. Свою "карьеру" палача Фролов начал с Владимира Дубровина, офицера-землевольца. Утружденный "работой" Фролов пытался однажды отказаться от должности палача, но его быстро "вразумили".

Иногда Фролова выписывали еще до суда "предвидя исполнение". Рослый, русобородый, с красными, вывороченными веками и глубоко запавшими глазами, Фролов был в прошлом осужден за грабежи. Еще до казни первомартовцев он получил "прощение", жил под Москвой. Палач и его помощники "работали", "заправившись" "водкой. Такав был обычай. Винным перегаром они отравляли последние вздохи осужденным. При появлении на плац преступников под сильным конвоем казаков и жандармов, густая толпа народу заметно заколыхалась. Послышался глухой и продолжительный гул, который прекратился лишь тогда, когда 2 позорные колесницы подъехали к самому эшафоту и остановились, одна за другой, между подмостками, где была сооружена виселица и платформа, на которой находились власти. Несколько ранее прибытия преступников, подъехали к эшафоту кареты с 5 священниками.

По прибытии колесниц, власти и члены прокуратуры заняли свои места на платформе. Когда колесница остановилась, палач Фролов влез на первую колесницу, где сидели вместе рядом связанными Желябов и Рысаков. Отвязав сперва Желябова, потом Рысакова, помощники палача вели их под руки оставив их попрежнему скрученными А. Тем же порядком были сняты со второй колесницы Кибальчич, Перовская и Михайлов, я введены на эшафот. К позорным столбам были поставлены: Желябов, Перовская и Михайлов; Рысаков и Кибальчич остались стоять крайними близ перил эшафота, рядом с другими цареубийцами. Особенно выделялась апатичная и безжизненная, точно окаменелая физиономия Михайлова. Невозмутимое спокойствие и душевная покорность отражалась на лице Кибальчича. На спокойном желтовато-бледном лице Перовской блуждал легкий румянец; когда они подъехали к эшафоту, глаза ее блуждали, лихорадочно скользя по толпе, и тогда, когда она, не шевеля ни одним мускулом лица, пристально глядела на платформу, стоя у позорного столба. Когда Рысакова подвели ближе к эшафоту, он обернулся лицом к виселице и сделал неприятную гримасу, которая искривила на мгновение его широкий рот.

Светлорыжеватые, длинные волосы преступника развевались по его широкому полному лицу, выбиваясь из-под плоской черной арестантской шапки. Вскоре после того, как преступники были привязаны к позорным столбам, раздалась военная команда "на караул", после чего градоначальник известил прокурора судебной палаты, г. Плеве, что все готово к совершению последнего акта земного правосудия. Против единственного входа, в углублении, возвышались три позорных столба с цепями на них и наручниками. Посредине общей платформы была необходимая в этих случаях подставка для казнённых. По бокам платформы возвышались два высоких столба, на которых была перекладина с шестью на ней железными кольцами для верёвок. На боковых столбах также были ввинчены по три железных кольца. Два боковые столба и перекладина на них изображали букву П. Эти и была общая виселица для пяти цареубийц.

Позади эшафота находились пять чёрных деревянных гробов со стружками в них и парусиновыми саванами для преступников, приговоренных к смерти. Там же лежала деревянная, простая подставная лестница. У эшафота, ещё за долго до прибытия палача, находились четыре арестанта, в нагольных тулупах - помощники Фролова… …Вскоре после прибытия на плац градоначальника палач Фролов, стоя на новой деревянной некрашеной лестнице, стал прикреплять к её пяти крюкам верёвки с петлями. Палач был одет в синюю поддевку, также и два его помощника. Казнь над преступниками была совершена Фроловым с помощью четырёх солдат арестантских рот, одетых в серые фуражки и нагольные тулупы. На этой платформа находились во время совершения казни представители высшего военного и судебного мира, а также представители русских и иностранных газет, военный агент итальянского посольства и некоторые младшие чины посольских миссий. К эшафоту подъехали кареты со священниками. Следом за ними въехали «позорные колесницы», вставшие между виселицей и специальной платформой, на которой восседали официальные лица. Когда «позорные колесницы» остановились, палач Фролов спустился с эшафота и влез на первую колесницу, на которой восседали Желябов и Рысаков.

Не спеша, словно растягивая удовольствие, он сперва отвязал Желябова, затем, Рысакова. После этого помощники палача взяли под руки Желябова и Рысакова и по ступенькам взвели на эшафот. Затем, тем же порядком, на эшафот подняли Кибальчича, Перовскую и Михайлова. Перовскую, Желябова и Михайлова приковали цепями к позорным столбам. Кибальчича и Рысакова оставили стоять возле перил, в один ряд с другими приговорёнными к смертной казни цареубийцами. Когда все преступники поднялись на эшафот, гул толпы сразу же прекратился. Два ряда барабанщиков встали между эшафотом и платформою, обернувшись лицом к осуждённым, образовав живую стену. Затем барабанщики забили мелкую дробь, и обер-секретарь Попов стал зачитывать приговор, оглашение которого заняло несколько минут. Во время оглашения приговора все присутствовавшие, кроме осуждённых преступников оголили головы.

Проявляя полную невозмутимость, они стояли прямо, устремив свои взоры на обер-секретаря. Наибольшее спокойствие проявили Перовская, Желябов и Кибальчич. Михайлов и Рысаков были смертельно бледны. Можно было подумать, что их лица высечены из белого мрамора. Желябов был несколько возбуждён, стоя между Кибальчичем и Перовской он, то и дело, поворачивал голову, словно прощаясь с товарищами в последнюю минуту. Перовская, стоя у позорного столба, блуждала взглядом по застывшей толпе. На её лице, даже выступил лёгкий румянец. В какой-то момент она едва заметно улыбнулась, показывая всем окружающим своё пренебрежение к скорой смерти. Лицо Кибальчича отражалась полная душевная покорность судьбе.

По окончании оглашения приговора, пятеро священников, в полном облачении, с крестами в руках поднялись на эшафот, и подошли к осуждённым на казнь. Все приговорённые поцеловали крест. Андрей Желябов, прикоснувшись губами к кресту, что-то сказал на ухо священнику, после чего, встав на колени, ещё раз горячо поцеловал крест. После этого, священники спустились с эшафота, осенив приговорённым крестным знамением, уступив место палачам. Фролов с помощниками поочерёдно надел на смертников длинные белые саваны висельников. До этой минуты Желябов, Перовская, Кибальчич и Михайлов старались не терять присутствие духа. За несколько секунд до того, как их облачили в саваны, Желябов и Михайлов подошли к Перовской и простились с ней поцелуем. Последним белый саван был накинут на Рысакова. Наблюдая, как его товарищи облачаются в саваны висельников, он окончательно утратил последние силы.

Его колени подкосились и, если бы не Фролов, Рысаков наверняка повалился бы на деревянный помост. Затем на всех осуждённых были накинуты особые мешки-балахоны, скрывавшие головы преступников, но имевшие в области шеи горизонтальные порезы, которые позволяли свободно накинуть на шею петлю и, затем, крепко её затянуть. После этой последней процедуры началось самое страшное. То, что происходило позже, не даётся никакому описанию. Преступники, стоя в один ряд в белых саванах, с мешками-балахонами на головах, производили тяжкое зрелище. Приблизительно 9:20 Фролов окончил последние приготовления и приступил к самой казни. Первым был казнён Николай Кибальчич. Фролов подошёл к нему и подвёл к невысокой чёрной скамье. Помощники палача, взяв Николая Кибальчича под руки, помогли ему взобраться по ступенькам.

Палач накинул ему на шею верёвку и затянул на шее петлю, после чего, одним ударом выбил скамейку из-под его ног. Его тело повисло в воздухе, без каких бы то ни было движений и конвульсий. Николая Кибальчича постигла мгновенная смерть. Не было ни агонии, ни мучений. Затем Фролов подошёл к Тимофею Михайлову. Его казнь, скорее, походила на длительную, мучительную пытку, нежели приведение в исполнение приговора, вынесенного высшей судебной инстанцией одной из самых могущественных и передовых европейских держав. Он обладал высоким ростом и довольно крупным телосложением. Ещё до начала казни офицеры, стоявшие возле эшафота, выразили сомнение в том, что слишком тонкие верёвки, приготовленные для казни, врядли смогут выдержать вес его огромного тела. Когда Фролов со своими помощниками подошёл Тимофею Михайлову, он брезгливо оттолкнул их.

Затем, несмотря на то, что его голова была покрыта мешком-балахоном, самостоятельно взошёл на верхнюю площадку, направляемый за локоть одним из палачей. Казалось, в его решительном поступке выражался последний вызов властям. Как только на его шее затянулась петля, Фролов выбил из-под его ног ступенчатую скамейку. В этот момент и начались его мучения. Спустя пару секунд, после того, как скамейка была выбита из-под его ног, верёвка разорвалась, не выдержав тяжести тела. Огромный, грузный Михайлов с шумом рухнул на эшафотный помост. По толпе, до сих пор сохранявшей полное безмолвие, словно морская волна, пронёсся гул, переросший в крики ужаса. Из воспоминаний Л. Нет такого закона, чтобы вешать сорвавшегося!..

Пришлёт своего флигель-адъютанта!.. Обескураженные таким поворотом событий, палачи быстро пришли в себя. Помощники Фролова достали новую верёвку, быстро перекинули её, через кольцо на верхней балке и соорудили новую петлю, на что ушло не более 3 минут. Всё это время Тимофей Михайлов беспомощно лежал на помосте. Окончив приготовления, палачи подошли к Михайлову, но каково же было их потрясение, когда выяснилось, что он не только жив, но и пребывает в полном сознании. Несмотря на связанные за спиной руки, мешок-балахон на голове и саван висельника, который сковывал движения, Тимофей Михайлов нашёл в себе физические и моральные силы самостоятельно подняться с помоста. Он, как и предыдущий раз, оттолкнул палачей и самостоятельно, без посторонней помощи, лишь слегка поддерживаемый одним из помощников Фролова, взошёл по ступенькам на лавку. После того, как петля очередной раз затянулась на его шее, Фролов вновь выбил из под ног скамейку. Верёвка натянулась, как струна и… вторично разорвалась.

Тело Тимофея Михайлова вновь рухнуло на помост, от чего весь эшафот содрогнулся, отдаваясь глухим грохотом по всему Семёновскому плацу. Невозможно описать взрыв негодования толпы, которая ещё несколько минут 10 назад сама была готова растерзать цареубийцу. Сейчас же волна возмущения, проклятий, криков протеста была направлена в сторону его палачей, в том числе, представителей властей. Если бы не внушительное количество войск, собранное на плацу, готовое по первому же приказу открыть огонь из винтовок, разъярённая толпа прорвала бы оцепление и сама разорвала бы его палачей и других исполнителей приговора. Стоит отметить, что смятение и негодование царило и среди военнослужащих, находившихся на Семёновском плацу.

135 лет назад. Казнь первомартовцев

Журнал «Свет и тени» за рисунок, связанный с казнью первомартовцев приостановлен на полгода. 4) казнь «первомартовцев» Александр III. Правильный ответ:1. Особое присутствие помиловало только беременную Гесю Гельфман, казнь ей заменили пожизненной каторгой (Гельфман умерла в тюрьме в 1882 г. от послеродового воспаления.

Новости казнь первомартовцев