Единственный доживший до взрослого возраста ребёнок Петра и Евдокии Лопухиной, царевич Алексей, вырос одновременно упрямым и пугливым.
История событий
- «Пардон не в пардон»: как царь Пётр сына допрашивал
- Царевич Алексей Петрович. Почему Петр I осудил сына на смерть? | Биографии | ШколаЖизни.ру
- Алексей Петрович — Википедия
- «Для следствия больше нет тайн»
- Дело царевича Алексея (1718 г.)
- Дело царевича Алексея: суть и последствия
Дело царевича Алексея
Мать царевича была насильно пострижена в монахини. ПетрI был поглощен государственными делами и мало интересовался сыном. Влияние на мальчика оказывала его мать и её родственники, противники Петра I. Петр задумался о воспитание наследника, когда тому было уже 18 лет, и отправил его на обучение за границу.
Царевич ненавидел все то, что делал его отец. Петр I был в ужасе от сложившейся ситуации, он считал, что сын не годится для продолжения его дела.
Долгие годы он состоял в воронежском обществе любителей истории, в котором очень почитались Романовы. В годы его активного членства в кружке ему в руки и попали два таинственных письма. История о том, как он их получил, не менее загадочна, чем содержание послания. Владимир Болотов — Лет 25 лет назад, это был 1996 или 1997 год, во время службы в храме Иконы Божией матери «Взыскание погибших» ко мне подошёл маленький мужичок. Протянул два письма и говорит: «Мне сказали тебе это передать». Спрашиваю: «А что там? Ты прочитай сначала». И показал мне фотографию какого-то человека со словами, что это цесаревич Алексей, сын последнего царя Николая Романова.
И он якобы жил в селе Давыдовка Лискинского района. На чёрно-белой фотографии был изображён человек с лопатой, в простой одежде, на фоне сельского пейзажа. Возраст человека пенсионный, а фото было сделано примерно в 60-х годах. Показав фотографию, «маленький мужичок» положил её обратно за пазуху и вышел из храма. Владимир Георгиевич остался стоять с письмами в руках. Дома он вскрыл конверты, пробежался по содержанию посланий и положил их в стол. Вместо того чтобы сообщить хоть какие-нибудь сведения, которые можно было бы проверить, их автор пускается в философские рассуждения о судьбах «святой Руси» с экскурсами в историю XVII века и выдержками из трудов оптинского старца Нектария. Автор чуть-чуть подбирается к теме семьи, давая надежду на конкретику, и тут же сворачивает на какие-то параллельные тропинки. Язык напыщенный, с намёком на дореволюционный стиль. Ошибок много.
История расстрела царской семьи в изложении «принцессы Марии Алексеевны» звучит так грамматика и пунктуация сохранены : «Никто не знает истины в то смутное время о роковой жизни и смерти семьи Романовых. Как бы не щупали и не гадали о ней, вы с чужими предположительными костями играетесь, где могут быть и кости прислуги Царской семьи и иных в то время расстрелянных из народа. В то время была тёмная возможность сфальсифицировать у комендатуры Ипатьева дома факты о фиктивном расстреле Царской семьи и сообщить лож московскому правительству.
Буде же сего не учинишь, то, … яко государь твой, за изменника объявляю и не оставлю всех способов тебе, яко изменнику и ругателю отцову, учинить. Алексей вернуться отказался, тогда Петр продемонстрировал, что слов на ветер не бросает, а обещание не оставлять «всех способов» — не пустой звук. Путем подкупа и сложных политических интриг Алексея заставили вернуться в Россию. Петр лишил сына права на престолонаследие, но пообещал прощение в случае признания вины и выдачи всех участников заговора: Понеже вчерась прощение получил на том, дабы все обстоятельства донести своего побегу и прочего тому подобного; а ежели что утаено будет, то лишён будешь живота. Трудно сказать, как бы поступил Петр в случае подробного раскрытия сыном всех обстоятельств побега. Велика вероятность, что Алексея в этом случае отправили бы в монастырь. Но свою вину царевич попытался значительно уменьшить, во всем обвиняя приближенных.
Это было с его стороны ошибкой. О непредвзятости следствия теперь судить трудно, но оно доказало, что Алексей скрыл ведение переговоров о привлечении к захвату власти австрийской армии и свое намерение возглавить возможный мятеж русских войск. Все это он подтвердил, хотя, если верить материалам следствия, на том этапе пытки к нему не применялись. Кстати, информация о том, что он вел переговоры о военной помощи и со Швецией , с которой Россия находилась в состоянии войны, на следствии не всплыла. Об этом стало известно значительно позже. Но и того, что было доказано и подтверждено самим царевичем, хватило, чтобы осудить его на смерть как изменника в соответствии с действовавшими тогда в России законами. Официально было объявлено, что Алексей умер 26 июня 1718 года от удара сердечного приступа в Петропавловской крепости, полностью раскаявшись в содеянном. Однако имеются документально подтвержденные сведения, что уже после вынесения приговора Алексея пытали, стремясь получить дополнительную информацию о вовлеченных в заговор. Возможно, царевич скончался, не выдержав пытки. Не исключено, что он был тайно убит тюремщиками по указанию царя.
Похоронили царевича Алексея в Петропавловском соборе, где за несколько лет до этого упокоилась его супруга.
Появление на свет сына Петр I встретил с радостью, хотя его отношения с женой, царицей Евдокией Федоровной, были к этому времени уже не безоблачными. О детских годах царевича известно не так уж много. Его воспитанием занимались мать и бабушка, царица Наталья Кирилловна. У самого Петра для сына времени практически не оставалось. В первые годы жизни царевича его отца больше интересовали воинские забавы в Преображенском, затем строительство флота, обустройство державы и военные походы на юг, чтобы отвоевать Азов. В 1698 году мать царевича была пострижена в монахини, а мальчика забрала на воспитание сестра Петра, царевна Наталья. Но уже через год Петр решил серьезно заняться обучением и воспитанием сына, поручив Алексея заботам немца Нейгебауера.
Видимо, деятельность воспитателя, на которого царю жаловались Меншиков и приближенные Алексея, Петра не удовлетворяла. В начале 1703 года царевичу подобрали нового воспитателя, барона Гюйссена. По свидетельству Гюйссена, царевич был доброжелателен, способен и прилежен в учебе. В это время Петр стараться приблизить сына к себе, брал его в поездки в Архангельск, в военные походы к Ниеншанцу и Нарве. Видимо, душевности в отношении к сыну Петру все же не хватало, а военные заботы отца особого отклика у Алексея не находили. Его окружение составляли Нарышкины, Колычевы и духовные лица, многие из которых открыто выражали неудовольствие политикой царя. Рядом с царевичем появились и иностранцы, но отнюдь не из числа ближайших соратников Петра. Именно в этот период Алексей, которому постоянно напоминали о трагической судьбе матери и сетовали на попрание исконных русских порядков, стал все больше отдаляться от отца.
Петр же, видевший в сыне преемника своих трудов, старался ввести его в курс государственных задач Российской Империи , стал давать ему различные задания, которые особого отклика в душе Алексея не находили. Судьбу сына, в том числе и женитьбу, царь стремился решать сам, не особо считаясь с мнением наследника престола. В 1710 году Петр отправил сына за границу.
Угличское дело - убийство царевича Дмитрия
Дело царевича Алексея послужило причиной издания в качестве законодательного акта “Правды воли монаршей”, в которой обосновывалось право монарха назначать преемника престола по своему усмотрению. Анализируя круг чтения и интеллектуальные интересы царевича Алексея, американский историк Пол Бушкович пришел к выводу, что «борьба между Петром и его сыном происходила не на почве хрестоматийного конфликта между русской стариной и Европой. Дело царевича Алексея Петровича как пример борьбы Петра I с представителями старомосковской аристократии.
Бунт царевича
Устрялов сопроводил публикацию примечанием: «Показание на 3 стр. Как будто писалось под диктовку или переписывалось с ранее написанного. Показания Ефросинии сочинял вместе с ней Петр Толстой Если мы имеем дело с толстовским сочинением, что более чем вероятно, а тот, в свою очередь, стремился угодить царю, то получается, что Петр I «уверовал» в то, во что сам хотел верить: сын не просто нерадивый ослушник, а непримиримый враг. Нельзя, конечно, игнорировать и собственный мотив Толстого: отягощая своим «сочинением» вину царевича, подводя его под смертный приговор, он стремился физически устранить обманутого им человека, чтобы не опасаться возмездия в дальнейшем. Суть «показаний Ефросинии» сводилась к тому, что царевич неоднократно высказывал желание заполучить отцовский трон, надеясь на смерть отца, не исключая и насильственной, и младшего брата; что он неоднократно жаловался на отца императору Карлу VI в надежде на его помощь против отца и вел тайные переговоры с австрийцами; что писал в Россию «подметные» письма к архиереям Церкви и сенаторам; что с радостью воспринимал известия о мятежах в России и возмущениях в русских войсках за границей; что собирался после своего воцарения прекратить войну, даже ценой уступок уже завоеванного, отказаться от флота, вернуть столицу в Москву и прогнать всех отцовских советников. Показания главного свидетеля обвинения удовлетворили царя, Ефросинию не допрашивали «с пристрастием» и обходились с ней довольно милостиво, она даже не была заключена в тюрьму, а оставалась в Комендантском доме, пользуясь относительной свободой. Однако требовалось, чтобы и Алексей признался и подтвердил эти показания. Можно представить, что творилось на душе у царевича, когда он столкнулся с предательством самого близкого и любимого человека! Ведь всего месяц назад, в день Пасхи, 13 апреля, он умолял царицу Екатерину Алексеевну упросить отца позволить ему жениться на Ефросинии, а еще раньше, в Неаполе инсценированная Толстым угроза разлучить любовников и обещание от имени царя разрешить их брак в России повлияли на решение Алексея вернуться на родину. Обвинить ее теперь во лжи, значило обречь на пытку, так, по крайней мере, мог предположить Алексей, которого самого пока еще не пытали и даже содержали под караулом, но не в тюрьме. С другой стороны, полностью подтвердить показания любовницы было равносильно подписанию самому себе смертного приговора.
На последовавших допросах царевич стал давать уклончивые показания, частично подтверждая, частично отрицая обвинения. Но это не могло устроить царя Петра, который, по-видимому, уже принял основное решение по делу сына. Петр I обратился с посланиями к духовным иерархам и светским чинам — сенаторам, министрам, генералитету — о создании суда над царевичем Алексеем Петровичем. Царь призывал будущих судей судить нелицеприятно, не обращая внимания на то, что речь шла о царском сыне от прав наследника престола тот отрекся на торжественной церковной церемонии в Москве еще 3 февраля. Разумеется, это была фигура речи, судьи целиком зависели от монаршей воли, но царь стремился придать суду видимость объективности, ему было небезразлично, как воспримут это дело в России и за границей. Тем более требовалось полное публичное признание и покаяние от царевича, который с 14 июня был заключен в Трубецкой раскат Петропавловской крепости, где рядом с его камерой был устроен застенок для пыток. Однако, это еще не устрашило его в достаточной степени, ибо будучи введен в сенатскую палату на судебное заседание, он вступил с судьями в пререкания. Потребовались другие средства, чтобы сломить волю Алексея к сопротивлению. О том, что представляла собой такая пытка, можно судить по свидетельствам современников иностранцев. Как писал датчанин Юст Юль: «Палач подбегает к осужденному двумя-тремя скачками и бьет его по спине кнутом , каждым ударом рассекая ему тело до костей.
Некоторые русские палачи так ловко владеют кнутом, что могут с трех ударов убить человека до смерти». Такую же технику нанесения ударов описывает и англичанин Перри: «При каждом ударе он палач отступает шаг назад и потом делает прыжок вперед, от чего удар производится с такою силою, что каждый раз брызжет кровь и оставляет за собой рану толщиною в палец. Эти мастера, как называют их русские, так отчетливо исполняют свое дело, что редко ударяют два раза по одному месту, но с чрезвычайной быстротой располагают удары друг подле дружки во всю длину человеческой спины, начиная с плеч до самой поясницы». Эти свидетельства надо принимать во внимание, чтобы понять состояние царевича Алексея, получившего в тот первый «пыточный» день максимальную норму — 25 ударов. Большего количества ударов кнутом кряду обычно никогда не назначалось, так как даже здоровый, физически крепкий человек мог не перенести такого истязания. Царевич же богатырским здоровьем не отличался, и надо полагать, что пытка не могла не отразиться самым решительным образом на его физическом и психическом состоянии, что принимал во внимание Петр I, написав через три дня, 22 июня в записке Толстому: «Сегодня, после обеда, съезди и спроси и запиши не для розыска, но для ведения: 1. Что причина, что не слушал меня и нимало ни в чем не хотел делать того, что мне надобно, и ни в чем не хотел угодное делать, а ведал, что сие в людях не водится, также грех и стыд? Отчего так бесстрашен был и не опасался за непослушание наказания? Для чего иною дорогою, а не послушанием, хотел наследства как я говорил ему сам , и о прочем, что к сему надлежит, спроси». Впервые публиковавший эти документы в середине XIX в.
Устрялов указал в примечании, что письменные ответы написаны рукой царевича Алексея, что может вызвать удивление с учетом состояния последнего. Это понимал и царь, когда поручал Толстому — «спроси и запиши», то есть он сомневался в способности сына собственноручно написать ответы, а между тем в них нельзя обнаружить каких-либо отклонений, они последовательны и логичны. Как и в случае с показаниями Ефросинии, текст ответов царевича выглядит куда более упорядоченным, чем другие показания, написанные его собственной рукой, причем тогда, когда он еще не подвергался пыткам. Представляется справедливым другое утверждение: «что ответы были составлены не царевичем, а Петром Андреевичем Толстым, причем в угодном царю духе». Правда, автор этой догадки, ссылаясь на обилие в ответах достоверных деталей, делает нелогичный вывод: «Все это похоже на то, что в предчувствии скорой смерти царевич исповедовался перед отцом». Такой парадокс объясняется тем, что сам автор, следуя ставшей официальной «устряловской» версии, именно из этой якобы «исповеди» черпает краски для портрета царевича, характеристики его личности на протяжении всей недолгой жизни. Показания Алексея, данные под пытками, составлены Петром Толстым На самом деле, если только царевич принимал какое-то участие в составлении этих ответов, мы имеем дело с вынужденным самооговором: Толстой в очередной раз либо запугал, либо обманул свою жертву. Так возникает образ ленивого, невежественного, испытывающего отвращение к учению, склонного к ханжеству человека. Как мог царевич в исповеди отцу писать: «Не токмо дела воинские и прочие от отца моего дела, но и самая его особа зело мне омерзела»?! Но самое главное, ради чего затевался этот допрос якобы «не для розыска», содержалось в ответе на третий вопрос: «И ежели б до того дошло и цесарь бы начал то производить в дело, как мне обещал, и вооруженной рукою доставить меня короны Российской, то я б тогда, не жалея ничего, доступал наследства, а именно, ежели бы цесарь за то пожелал войск Российских в помощь себе против какого-нибудь своего неприятеля, или бы пожелал великой суммы денег, то б я все по его воле учинил, также министрам его и генералам дал бы великие подарки.
А войска его, которые бы мне он дал в помощь, чем бы доступать короны Российской, взял бы я на свое иждивение, и одним словом сказать, ничего бы не жалел, только бы исполнить в том свою волю». Именно это «признание» было положено в основу смертного приговора. Леность, неспособность к учению и воинским делам, даже нелюбовь к отцу и государю могли быть признаны достаточными причинами для лишения права на престолонаследие, но лишать за это жизни, было бы чрезмерной жестокостью. Другое дело, сговор с иностранной державой с целью вооруженного захвата короны Российской, - это уже вполне «тянет» на смертный приговор, который и был вынесен 24 июня 1718 г. Вынесение приговора не прекратило допросов, в тот же день «застенок был учинен» дважды, оба раза в присутствии царя. Алексей получил еще 15 ударов кнутом, а ведь даже закоренелым преступникам давалась неделя между первой и второй пыткой для залечивания ран. Последний допрос с царским участием продолжался больше двух часов утром 26 июня в день смерти царевича. Чего добивались от Алексея - неизвестно, но ясно, что «он был раздавлен чудовищной машиной сыска и мог ради прекращения мучений признать за собой любые преступления, сказать все, что бы не потребовал главный следователь — царь Петр». Скорее всего, царевич умер, не вынеся последствий пыток, но с полной уверенностью этого утверждать нельзя, ибо по другой версии его тайно казнили в Петропавловской крепости. В середине XIX в.
Румянцева некому Д. Титову, в котором рассказывалось о том, как автор письма вместе с П. Толстым, И. Бутурлиным и А. Ушаковым по прямому поручению царя умертвили царевича Алексея в крепости, задушив подушками. Устрялов опубликовал это письмо вместе с другими документами по делу царевича Алексея, но он же достаточно убедительно доказал его поддельность. Тем не менее, версии тайной казни нельзя исключать, потому что «смерть Алексея произошла в самый, если так можно сказать, нужный для Петра I момент. Царь должен был либо утвердить вынесенный судом смертный приговор, либо его отменить. На раздумье ему отводилось всего несколько дней: 27 июня предстоял великий праздник — годовщина победы под Полтавой, а 29 июня — именины царя в день святых Петра и Павла. К этим датам логичнее всего было приурочить акт помилования.
Но, по-видимому, у Петра была другая цель — покончить с сыном, который, по его мнению, представлял опасность для детей от второго брака с Екатериной и для будущего России. Но как это сделать? Одобрить приговор означало и привести его в исполнение, то есть вывести царевича на эшафот и публично пролить царскую кровь! Но даже Петр I, не раз пренебрегавший общественным мнением, на это не решился.
Говорим: обнаруживается, ибо переходят все качества, но только часть их при известных благоприятных условиях развивается, становится видимою; другие же, сокрытые, как бы остаются в запасе; происходит новый брак, являются новые условия, благоприятные для развития этих сокрытых родовых качеств, и они развиваются, отстраняя, заглушая другие, но не уничтожая их, оставляя только под спудом до поры до времени, до благоприятных для них условий. Так, в известном браке мать отстраняет в ребенке качества отца, ребенок выходит вовсе не похож на отца, или отцовские качества благодаря условиям, принесенным матерью, развиты в нем в такой слабой степени, что сходство усмотреть трудно. Но отцовские качества ни в каком случае не уничтожаются: ребенок вырастает, мужает, вступает в брак, скрытые в нем отцовские качества, найдя в природе жены благоприятные для своего развития условия, открываются, и ребенок, от этого брака происшедший, выходит похож не на отца, а на деда. Эти явления, это несходство между родителями и детьми, сходство с одним из родителей и несходство с другим имеют важное значение в жизни семейств.
Сильные столкновения часто происходят от этого между людьми, связанными таким крепким союзом, как родители и дети. Подобные столкновения в семьях владельческих ведут иногда к кровавым последствиям. Константин Великий казнил родного сына Криспа. В семьях владельческих несходство между отцом и сыном уславливает несходство настоящего с будущим для многих людей, иногда для целого народа; недовольные настоящим живут надеждою лучшего для них будущего и потому обращаются к представителю этого будущего для народа, к наследнику престола, и стараются развить и укрепить в нем несходство с отцом, выставить это несходство в выгодном свете, освятить его общим благом и желанием народа. Другие, которые сочувствуют настоящему или находят его выгодным для себя, стараются удалить враждебное для них будущее, враждуют к наследнику и усиливают вражду к нему в отце. Всего обильнее последствиями подобные отношения бывают во времена сильных переворотов в народной жизни, когда одно начало сменяет в господстве другое. Царствование Петра было именно таким временем для России, и понятно, почему в это время вопрос, сын и наследник преобразователя похож ли на отца, был вопросом первой важности. Мы видели, как переворот, преобразовательное движение, при котором родился и воспитался Петр, к которому приладилась его огненная, не знающая покоя, остановки натура, повредил его семейным отношениям в первом браке.
Жена пришлась не по мужу, и царица Евдокия Федоровна очутилась в монастыре под именем старицы Елены; Петр женился на Екатерине Алексеевне Скавронской; но от первого брака остался сын и наследник царевич Алексей, родившийся 19 февраля 1690 года. Россия волнуется бурями преобразования, все истомлены и жаждут пристать к тому или другому берегу; для всех одинаково важен и страшен вопрос: сын похож ли на отца? Из дошедших до нас источников мы не можем изучить в подробности характера Евдокии Федоровны и потому не считаем себя вправе решать вопрос, был ли похож на мать царевич Алексей. Но нам известен достаточно характер отца, известен и характер деда, и мы имеем полное право сказать, что царевич, не будучи похож на отца, был очень похож на деда — царя Алексея Михайловича. Царевич был умен: в этом мы можем положиться на свидетеля самого верного и беспристрастного, на самого Петра, который писал сыну: «Бог разума тебя не лишил». Царевич Алексей был охотник приобретать познания, если это не стоило большого труда, был охотник читать и пользоваться прочитанным; сознавал необходимость образования, необходимость для русского человека знать иностранные языки. Вообще, говоря о борьбе старого с новым в описываемое время, о людях, враждебных Петру и его делам, и включая в это число собственного сына его, должно соблюдать большую осторожность, иначе надобно будет поплатиться противоречием. Мы видели, что в России прежде Петра сознана была необходимость образования и преобразования, прежде Петра началась сильная борьба между старым и новым; явились люди, которые объявили греховною Всякую новизну, всякое сближение с Западом и его наукою.
Но не одни эти люди, не одни раскольники боролись с Петром. До Петра были люди, которые обратились за наукою к западным соседям, учились и учили детей своих иностранным языкам, выписывали учителей из-за польской границы. Но мы видели, что это направление, обнаружившееся наверху русского общества при царе Алексее Михайловиче, царе Федоре Алексеевиче и правительнице Софье Алексеевне, это направление явилось недостаточным для Петра; с учеными монахами малороссийскими и белорусскими, с учителями из польских шляхтичей, которые могли выучить по-латыни и по-польски и внушить интерес к спорам о хлебопоклонной ереси, — с помощью этих людей нельзя было сделать Россию одною из главных держав Европы, победить шведа, добиться моря, создать войско и флот, вскрыть естественные богатства России, развить промышленность и торговлю; для этого нужны были другие люди, другие средства, для этого нужна была не одна школьная и кабинетная работа, для этого нужна была страшная, напряженная деятельность, незнание покоя; для этого Петр сам идет в плотники, шкипера и солдаты, для этого призывает всех русских людей забыть на время выгоды, удобства, покой и дружными усилиями вытянуть родную землю на новую необходимую дорогу. Многим этот призыв показался тяжек. Зачем эти наборы честных людей, отецких детей в неприличные их роду службы и работы? Зачем эта долголетняя война, от которой все пришли в конечное разорение? И царь Алексей Михайлович вел долгую и тяжелую войну, но зато православных черкас защитил от унии и Киев добыл; а теперь столько крови проливается и казны тратится все из-за этого погибельного болота. Царевич Алексей Петрович по природе своей был именно представителем этих образованных русских людей, которым деятельность Петра так же не нравилась, как и раскольникам, но которые относительно нравственности побуждений своих уступали жителям Выгорецкого скита и Керженских лесов.
Царевич Алексей Петрович был умен и любознателен, как был умен и любознателен дед его — царь Алексей Михайлович или дядя — царь Федор Алексеевич; но, подобно им, он был тяжел на подъем, не способен к напряженной деятельности, к движению без устали, которыми отличался отец его; он был ленив физически и потому домосед, любивший узнавать любопытные вещи из книги, из разговора только; оттого ему так нравились русские образованные люди второй половины XVII века, оттого и он им так нравился. Россия в своем повороте, в своем движении к Западу шла очень быстро; в короткое время она изживала уже другое направление; царевич Алексей, похожий на деда и дядю, был образованным, передовым русским человеком XVII века, был представителем старого направления; Петр был передовой русский человек XVIII века, представитель иного направления: отец опередил сына! Сын по природе своей жаждал покоя и ненавидел все то, что требовало движения, выхода из привычного положения и окружения; отец, которому по природе его были более всего противны домоседство и лежебокость, во имя настоящего и будущего России требовал от сына внимания к тем средствам, которые могли обеспечить России приобретенное ею могущество, а для этого нужна была практическая деятельность, движение постоянное, необходимое по значению русского царя, по форме русского правления. Вследствие этих требований, с одной стороны, и естественного неодолимого отвращения к выполнению их — с другой, и возникали изначала печальные отношения между отцом и сыном, отношения между мучителем и жертвою, ибо нет более сильного мучительства, как требование переменить свою природу, а этого именно и требовал Петр от сына. От рождения до девяти лет царевич Алексей находился при матери. Повторяем, что по недостаточному знакомству с характером и взглядами Евдокии Федоровны мы не считаем себя вправе утверждать, что мать, «косневшая, — как говорят, — в предрассудках старины и ненавидевшая все, что нравилось Петру», могла внушить малютке предрассудки старины, приготовить в нем какого-то раскольника, каким Алексей никогда не был. Можем предполагать, что мать не умела и не хотела скрыть перед сыном своего раздражения против отца, который являлся в семье редким и невеселым гостем; если ребенок любил мать, то не мог получить сильной привязанности к отцу, который являлся тираном матери; с большею основательностию можем предположить, что жители Немецкой слободы, к которым принадлежала девица Монцова, не пользовались хорошею репутациею в комнатах царицы Евдокии, и маленький царевич не мог слышать об них хорошего слова; можем поэтому предположить, что в 1698 году стрельцы говорили правду, утверждая, что царевич немцев не любит. Шести лет Алексея начали учить грамоте, для чего призван был Никифор Вяземский, могший заслужить славу отличного грамотея уменьем писать широковещательно, т.
Вяземский оправдал свой выбор в письме к Петру о том, как начал преподавать азбуку царевичу: «Приступил к светлой твоей деннице, от тебя умна солнца изливающе свет благодати, благословенному и царских чресл твоих плоду, светло-порфирному великому государю царевичу, сотворих о безначальном альфы начало, что да будет, всегда во всем забрало благо». Учитель остался при царевиче, когда мать была удалена в суздальский Покровский монастырь. Петр, который всю жизнь тужил о том, что не получил в молодости прочного образования, хлопотал о средствах дать его сыну; эти средства легко можно было найти за границею, и Петр хотел отправить сына в Дрезден, но Северная война, как видно, помешала исполнить это намерение. Между тем к царевичу приставили иностранного наставника Нейгебауера, который и должен был ехать с ним за границу. Мы видели, как честолюбивый и вспыльчивый немец враждебно столкнулся с окружавшими царевича кавалерами — Вяземским, Алексеем Ив. Нарышкиным — и был вследствие этого удален в 1702 году. Преемником ему был также уже известный нам барон Генрих Гюйссен Гизен. По плану воспитания, составленному новым наставником, царевич прежде всего должен был приобресть необходимое средство образования, изучить французский язык, как самый легкий и наиболее употребительный, и, когда станет понимать французские книги, начать преподавание наук, истории и географии, как истинных оснований политики, потом математики и т.
Но одним учением Петр не ограничивался и в 1703 году вызвал сына в поход, в котором тот участвовал в звании солдата бомбардирской роты. По возвращении из похода, в Москве, царь сказал Гюйссену: «Самое лучшее, что я мог сделать для себя и для своего государства, — это воспитать своего наследника. Сам я не могу наблюдать за ним; поручаю его вам». В следующем 1704 году царевич был в Нарве по взятии этого города. Здесь Петр высказал сыну свои отношения к нему, дал страшную программу, от которой не отступил: «Мы благодарим Бога за победу. Победы от него; но мы с своей стороны должны употреблять все силы для их получения. Я взял тебя в поход показать тебе, что я не боюсь ни труда, ни опасностей. Я сегодня или завтра могу умереть; но знай, что мало радости получишь, если не будешь следовать моему примеру.
Ты должен любить все, что служит к благу и чести отечества, должен любить верных советников и слуг, будут ли они чужие или свои, и не щадить трудов для общего блага. Если советы мои разнесет ветер и ты не захочешь делать того, что я желаю, то я не признаю тебя своим сыном: я буду молить бога, чтоб он наказал тебя в этой и в будущей жизни». Царевич, целуя руки отца, клялся, что будет подражать ему. Неизвестно, по какому побуждению сказал Петр эти грозные слова, дали ли ему знать, или сам он заметил в четырнадцатилетнем сыне отвращение от физического труда, от подвигов. По крайней мере Гюйссен делал в это время самые лестные отзывы о занятиях царевича: Алексей прочел шесть раз библию, пять раз по-славянски и один раз по-немецки, прочел всех греческих отцов церкви и все духовные и светские книги, которые когда-либо были переведены на славянский язык; по-немецки и по-французски говорил и писал хорошо. Гюйссен давал знать, что царевич разумен далеко выше возраста своего, тих, кроток, благочестив. Гюйссен, как видно, был научен примером своего предшественника, не выставлялся вперед с претензиями, не искал места обер-гофмейстера, с которым была соединена большая ответственность обер-гофмейстером был Меншиков , не сталкивался с русскими «кавалерами» и другими близкими к царевичу людьми, ограничивался одним преподаванием слегка. В начале 1705 года он расстался с царевичем; мы видели, что он был отправлен за границу с дипломатическими и другими поручениями; а между тем молодой Алексей все более и более затягивался на тот путь, за который отец грозил не признавать его сыном своим.
Царь в постоянном отсутствии. В Москве управляют бояре, которым царь из разных отдаленных углов шлет понуждения к усиленной и самостоятельной деятельности, к какой они не привыкли. Военная и преобразовательная деятельность в разгаре; каждый день ждут чего-нибудь нового, трудного, необычайного, наборы людей и денежные поборы беспрестанные. Всем этим тягостям не предвидится конца в настоящее царствование; одна надежда на отдых в царствование будущее, и вот все люди, жаждущие отдыха, обращаются к наследнику. Надежда есть: царевич не склонен к делам отцовским, не охотник разъезжать без устали из одного конца России в другой, не любит моря, не любит войны, при нем будет мирно и спокойно. Царевич действительно таков от природы; но отец требует, чтоб он переломил свою природу; природа сына возмущается от такого противного ей требования отца; тяжело всем, от боярина до последнего бобыля, но тяжелее всех царевичу. Надобно делать насилие своей природе, отец требует, долг велит повиноваться отцу. Но правду ли говорят окружающие?
Точно ли дела отцовские не правы и не следует подражать им? В этом не может быть сомнения: люди с авторитетом непререкаемым, пастыри церкви, вязатели и решители утверждают это, а царевич религиозен, для него интерес церковный на первом плане; духовенство больше других недовольно делами настоящего царствования, сильнее других требует, чтоб эти дела были отставлены, и с этими требованиями как требованиями божьими обращается к наследнику. Царевич не любит разъездов, походов и моря, не любит новых мест, любит жить на одном старом месте, в Москве; здесь старая обстановка жизни была бедна, новая обстановка слишком еще незначительна; тем резче выдавалась величественная обстановка церкви, поражала внимание, овладевала им, и царевич Алексей — такой же охотник до этой обстановки, как и предки его, находившиеся в подобных же условиях. Когда впоследствии, после женитьбы, у царевича спрашивали, склонна ли его жена к принятию православия, то он отвечал: «Я ее теперь не принуждаю к нашей православной вере; но, когда приедем с нею в Москву и она увидит нашу святую соборную и апостольскую церковь и церковное святыми иконами украшение, архиерейское, архимандричье и иерейское ризное облачение и украшение и всякое церковное благолепие и благочиние, тогда, думаю, и сама без принуждения потребует нашей православной веры и св. А у них, по их вере, никакого священнического украшения нет, и литургию их пастор служит в одной епанче; а когда увидит наше церковное благолепие и священно-архиерейское и иерейское одеяние, божественное человеческое, безорганное пение, думаю, сама радостию возрадуется и усердно возжелает соединиться с нашей православной Христовою церковью». Но недовольные жаловались, что и это благолепие и благочиние терпит ущерб; царь, всероссийский церковный староста, редко бывает в Москве, живет на границах или за границею, в Москве нет и патриарха всея Руси, церковные имения отобраны в Монастырский приказ, доходы и сбережения идут на государственные нужды, нет уже прежних средств к поддержанию церковного строения и благолепия. Печальное время! Когда же оно прекратится?
Патриарха нет в Москве; вместо него блюститель Стефан Яворский из «иноземцев», как тогда называли малороссиян. И Стефан Яворский становится год от году все скучнее и недовольнее; ясно, что ему не нравятся новые порядки, что тяжел ему Монастырский приказ и боярин граф Мусин-Пушкин, ясно, что он думает одинаково с архиереями и иереями из русских и с надеждою смотрит на царевича; но Стефан-митрополит, человек необщительный, неоткровенный, прямо ничего не скажет, нынче так, а завтра иначе, смотрит на две стороны. С ним не может быть прямых и тесных общений у царевича. Непосредственнее и сильнее влияние духовника Якова Игнатьева, протопопа Верхоспасского собора, которого отношения к царевичу Алексею напоминают первоначальные отношения Никона к царю Алексею Михайловичу; как Никон для царя Алексея был собинный приятель, так и внук царя писал протопопу Якову: «В сем житии иного такого друга не имею. Самим истинным Богом засвидетельствуюся: не имею во всем Российском государстве такого друга и скорби о разлучении, кроме вас. Аще бы вам переселение от здешних к будущему случилось, то уж мне весьма в Российское государство нежелательно возвращение; только всегда прошу господа Бога и его Богоматерь, дабы я сподобился Вас, прежде моего разлучения души грешной от тела, хотя на немногое время видеть». С каким сознанием своего значения протопоп Яков приступил к исполнению своих обязанностей при царевиче, видно из следующих строк одного письма его к Алексею, который в минуту вспыльчивости написал ему жесткие слова: «Ты забыл страх божий и обещание свое пред Богом и пред святыми его ангелами и архангелами, когда перед первою своею исповедью у меня, в спальне твоей, в Преображенском, я спросил тебя перед св. На эти вопросы ты отвечал перед евангелием: заповеди божии, предания апостольские и святых его все с радостию хочу творить и хранить и тебя, отца моего духовного, буду почитать за ангела Божия, за апостола Христова и за судию дел своих иметь, священства твоего, власти слушать и покоряться во всем должен».
И этот энергический человек был представителем тех недовольных лиц в русском духовенстве, которые не допускали никаких сделок с поведением Петра и, видя во всем личный произвол одного человека, видели единственную возможность исправления зла в отстранении этого человека. Яков Игнатьев был настолько образован, что не мог видеть в Петре антихриста, но, считая его простым человеком, желал, чтоб существование его прекратилось обыкновенным человеческим путем, и решился даже одобрить это желание в родном сыне Петра. Однажды Алексей покаялся ему, что желает отцу своему смерти, и духовник отвечал: «Бог тебя простит; мы и все желаем ему смерти для того, что в народе тягости много». Тот же духовник старался поддерживать в Алексее память о матери как невинной жертве отцовского беззакония; говорил ему, как любят его в народе и пьют про его здоровье, называя надеждою российскою. Духовник по своей энергии и влиянию на царевича должен был занимать первое место между людьми, окружавшими Алексея, тем более что никто из этих «кавалеров» — Нарышкиных, Вяземского, Колычева и других — не представлял ему соперника по своим личным качествам. Все пели одну песню, которую запевал Яков Игнатьев, и молодой царевич воспитывался в бесплодной, раздражающей и вместе иссушающей нравственные силы тайной оппозиции отцовскому правительству. Царевич жил весело в «своей компании», привыкал пировать «по-русски», как он выражался, что не могло не вредить его здоровью, не очень крепкому и от природы. Ученье и при Гюйссене, как видно, было не очень серьезное, несмотря на блистательный аттестат наставника.
Царевич был охотник читать и читал все, что было переведено на славянский язык, т. Мы можем поверить Гюйссену, что царевич прочел библию на немецком языке, что было ему легко с учителем и когда славянская библия была уже прочтена несколько раз; мы можем поверить, что царевич привык с большею или меньшею правильностию объясняться по-французски и по-немецки; но грамматически эти языки не изучались, и другие предметы проходились, царевич страдательно выслушивал урок учителя, не привыкая к самодеятельности, к преодолению трудностей. Без Гюйссена дело пошло еще хуже: царевич получил более возможности заниматься, чем хотел, что было приятнее. Жилось спокойно, весело, и вдруг весть, что высшие, т. Компании становится страшно; всех страшнее, всех тягостнее царевичу. Незаметно, бессознательно и безотчетно он поставил себя в такие отношения к отцу, позволил себе наслушаться и наговорить об нем столько дурного, что всякое нежное, родственное чувство и вместе чувство уважения исчезло, их заменили неприязнь и страх; Алексею было тяжело, невозможно посмотреть отцу прямо в глаза; если отец не знал, то он сам знал очень много за собою. Зачем приедет отец в Москву? Что прежде всего сделает при свидании с сыном?
Потребует отчета в том, чему научился: сделает экзамен. Сын знает, что на экзамен не готов, следовательно, надобно будет выслушивать упреки, придется вытерпеть и побои. А если как-нибудь отец узнает что-нибудь еще?.. Мучительное, адское состояние! Отсюда, разумеется, первое пламенное желание — освободиться из этого положения, хотя бы уйти куда-нибудь! А было бы хорошо, если бы навсегда можно было освободиться... Страшная, грешная мысль, надобно покаяться на духу. Высшие уехали; стало легко, и легко стало не одному царевичу, не одной его компании; легко стало многим в Москве, всем тем, для которых приезд царя был также соединен с экзаменом.
Многие и по этому одному должны были сочувствовать царевичу. Но, кроме того, были и другие причины сочувствия. Сочувствовали царевичу старинные родовитые вельможи. Царь Петр не вынес из своей юности никакой неприязни к боярам, к старым родам; к борьбе между его матерью и сестрою не примешивалась нисколько борьба сословная. Когда началась преобразовательная деятельность, преобразователь не обошел никого из сколько-нибудь способных родовитых людей; но работы было слишком много, работников оказалось мало, и Петр кликнул клич по способных людей, в каких бы углах они ни скрывались; с необыкновенным искусством, столь важным в его деле, выдвигались наверх лучшие силы народа. Подле старых, родовитых людей наверху явилась толпа новых деятелей, выхваченных снизу. Такое товарищество не понравилось родовитым людям, особенно когда выше всех, главным любимцем царя стал человек новый, Меншиков, пред которым все люди родовитые должны были преклоняться. Это было тяжелее всего для них, и нареканиям, жалобам на Меншикова, насмешкам над ним не было конца, и более всего не прощали они Петру светлейшего князя.
Царевич слышал чаще всего эти громкие жалобы, нарекания и насмешки и вследствие этого привыкал видеть в светлейшем князе главное зло отцовского царствования, зло, от которого он, царевич, прежде всего должен был освободить Россию. Тем легче предавался Алексей вражде к Меншикову, что здесь он не должен был испытывать никакой борьбы, никаких нравственных препятствий: Меншиков был человек чужой, не по мере своей занявший первенствующее положение, обманывавший царя, следовательно, враг ему, как представляли люди, окружавшие царевича. Представлялось и другое на вид: кто ближе к отцу-царю, как сын и наследник? Но выходит, что ближе сына и наследника любимец, светлейший князь; тут уже дело прямо касалось Алексея, тут было соперничество. Соперничество, вражда усиливались еще тем, что этим чувствам можно было предаваться втихомолку; в Преображенском, среди своей компании, можно было делать всевозможные выходки против светлейшего князя; но, когда являлся отец и с ним Меншиков, последнему оказывалось всевозможное уважение. Когда человек энергический стесняется в своих прирожденных стремлениях, то он дает простор своим чувствам и выходит на явную борьбу, в которой гибнет или торжествует; но когда стесняется в своих наклонностях и привычках человек без сильного характера, каким был Алексей, то он скрывает свои чувства, прибегая к орудиям слабого — хитростям и обманам — и против неприязненных для его природы требований выставляет страдательное упорство, всего более раздражающее. Наконец, люди, которые не имели ничего против царя и его любимца, считали необходимым применяться ко взгляду царевича и окружавших его для обеспечения себя в будущем: царь не щадит себя, подвергается беспрестанным опасностям, несчастие может легко случиться. Этим желанием многих обеспечить себя в будущем объясняется важное значение дяди Алексеева по матери Абрама Федоровича Лопухина.
Петру доносили на Лопухина: «Бояре твоего указа так не слушают, как Абрама Лопухина, в него веруют и боятся его; он всем завладел, кого велел обвинить, того обвинят, кого велит оправить, того оправят, кого велит от службы отставить, того отставят, и, кого захочет послать, того пошлют». Лопухин имел влияние и на страшного Ромодановского, что видно из следующего письма царевича к духовнику: «Слышал я от зятя вашего, что господин Ромодановский, будучи в Петербурге, доносил государю батюшке о нем, а как и для чего, он неизвестен, и просил меня, чтоб мне о сем осведомиться, и я прошу вас, изволь о сем осведомиться чрез господина Лопухина, а инак, кроме его, невозможно, для того что он с ним умеет обходиться». Опасения насчет будущего, могшего быть очень близким, должно было сдерживать и людей, которым не нравилось направление, господствовавшее в компании царевича; царь и Меншиков не знали об этом направлении; Петр не предполагал ни в ком из окружавших сына его враждебного для себя влияния; он боялся одного: связей с Суздалем, влияния матери, и в эту сторону обращены были все подозрения, все предосторожности. В 1708 году царевна Наталья Алексеевна дала знать брату, что царевич тайно виделся с матерью. Отец вызвал его в Жолкву и оттуда отправил в Смоленск для приготовления провианта и сбора рекрут; у царевича и при отце были приятели, как видно из письма его к духовнику: «Получил я письмо от батюшки из Тикотина, изволил писать, чтоб мне ехать к нему в Минск, и оттуда пишут ко мне друзья мои, чтоб ехать без всякого опасения». Гнев действительно прошел, и царевич осенью приехал в Москву с новым значением, значением правителя. Между прочим, молодой правитель должен был наблюдать за укреплениями Москвы на случай прихода шведов; но как он относился к этому отцовскому распоряжению, как считал его бесполезным, видно из письма его к духовнику, писанному еще до приезда в Москву: «Король шведский намерен идти к Москве, и от батюшки послан к вам Иван Мусин, чтоб город крепить для неприятеля, и будет, войска наши при батюшке сущия, его не удержат, вам нечем его удержать; сие изволь про себя держать и иным не объявлять до времени и изволь смотреть места, куда б выехать, когда сие будет». Царевич — правитель; но известно, как царь был требователен к людям, занимавшим правительственные должности, особенно в такой страшный год, как 1708, в конце года грозное письмо от отца к сыну: «Оставив дело, ходишь за бездельем».
Царевич в испуге обратился к заступничеству двух женщин, близких к Петру: «Катерина Алексеевна и Анисья Кирилловна, здравствуйте! Прошу вас, пожалуйте, осведомясь, отпишите, за что на меня есть государя батюшки гнев: понеже изволит писать, что я, оставя дело, хожу за бездельем, отчего ныне я в великом сумнении и печали». Екатерина Алексеевна любила или считала для себя нужным заступаться у «хозяина» за всех, кто к ней обращался. Вслед за приведенным письмом два новых письма к ней от царевича: «За вашу ко мне явленную любовь всеусердно благодарствую и впредь прошу, пожалуй, не остави меня в каких прилучившихся случаях, в чем надеюсь на вашу милость». Другое: «Зело благодарствую за милость вашу к себе, что получил чрез ваше ходатайство милостивое писание государя батюшки». Царевич — правитель; но царь видит, что он еще недостаточно приготовлен, и знает по собственному опыту, что учиться никогда не поздно. Никифор Вяземский доносил царю 14 января 1708 года: «Сын твой начал учиться немецкого языка чтением истории, писать и атласа росказанием, в котором владении знаменитые есть города и реки, и больше твердил в склонениях, которого рода и падежа. И учитель говорит: недели две будет твердить одного немецкого языка, чтоб склонениям в твердость было, и потом будет учить французского языка и арифметики.
Ярким примером вышесказанного служит «дело царевича Алексея». Противники Петра обратили свое внимание на царевича Алексея, сына Петра Великого. Мать царевича была насильно пострижена в монахини. ПетрI был поглощен государственными делами и мало интересовался сыном.
Влияние на мальчика оказывала его мать и её родственники, противники Петра I. Петр задумался о воспитание наследника, когда тому было уже 18 лет, и отправил его на обучение за границу.
Збирать магазейны; устроивать по рекам, обеим Вартам и протчим, которыя тянут в Померанию, а именно на 30 000 ч[еловек] на 6 месяцов по сему: по два фунта хлеба, по пол фунта мяса которое мясо надобно или салить или сушить. А буде оное непрочно будет в лета, то взять лутше маслом по четверти фунта на день человеку, круп четверть четверика на месяц, соли фунт на неделю ч[еловеку]. И для сего надлежит устроить камисаров как своих, так и польских, и перво универсалы послать с сроком, смотря по местам: однакож чтоб конечно все собрано было в указных местах в первых числах марта, а по нужде и в последних, а потом посылать на экзекуцию афицеров и салдат. Под оные магазейны надобно приготовить платов и судов, чтоб при первом вскрытии воды возможно оное сплавить к Штетину сей магазин, кроме того числа, которой ныне, в осень, отпуститца с корпусом Боуровым.
Для сего магазиину употреблять драгун, которыя оставлены будут от корпуса Боурова, а над их офицерами всегда посылать офицеров от гвардии. И напред пред посылкою всем офицерам сказать: ежели хто чрез указ возмет что у поляков, то кажнен будет смертью. И чтоб все тот указ подписали, дабы нихто неведением не отговаривался. А хто сие преступит и от кризрехта[25] обвинен будет, то без всякого пардона экзекуция чинить и самому накрепко при тех крисрехтах смотреть, дабы фальши не было. Сию экзекуцию совершать, не отписываясь до полковника. А буде полковник или выше кто то учинит, таких по осуждению крисрехта держать за караулом и писать к нам.
Где будут в Польше зимовать лошади и абозы как Боуровой, так и Флюковой каманды, то в тех местах також накрепко смотреть, чтоб чрез указ ничего не делали под таким же смертным штрафом, и для того выбрать камисаров из наших же полков пока от генерала-понеплетенцияра[26] камисары присланы будут , чтоб оныя смотрели над драгунскими людьми и абозы, и чтоб к обозам драгун отнюдь не брали. При том же надобно смотреть, чтобы для людей и лошадей на пропитание квартиры были довольные, безобидно от протчих войск. На залоги и командированье и в протчия посылки отнюдь без подписи твоей руки ни одного человека не посылать под такою же казнью. Самому надлежит быть в Тарунь для сего дела в половине ноября. Если вчитаться в этот текст, то станет ясно, что речь идет не только о заготовке провианта — что само по себе достаточно хлопотно и ответственно, если учесть масштабы задачи, — но и вообще о контроле за поведением войск. Поляки как союзники были ненадежны, но необходимы, и от поведения русских войск очень многое зависело.
В обязанности Алексея входила и постройка плотов и судов для весенней транспортировки припасов в Померанию. Царевичу даны были огромные полномочия. Ни одна акция не должна была совершаться без письменного приказа за его подписью — под угрозой смертной казни. Он получает право утверждать смертные приговоры военного суда, «экзекуцию совершать, не отписываясь до полковника» и даже до генерала, арестовывать и запрашивать мнение царя. В его подчинении оказываются два прославленных военачальника — князь Василий Владимирович Долгоруков и князь Михаил Михайлович Голицын, представители знатнейших родов. Польский период — высшая точка в государственной карьере Алексея.
Комментируя инструкцию Петра царевичу при назначении его в Польшу, составители одиннадцатого тома «Писем и бумаг императора Петра Великого» сформулировали принципиально важное соображение: «Оставляя царевича Алексея Петровича в Польше и поручая ему руководство организацией продовольственных магазинов, Петр I надеялся с его помощью предотвратить злоупотребления при сборе провианта. Долгорукий и М. Голицын должны были находиться при царевиче и помогать ему. Царевич пробыл в Познани до весны 1712 г. Полякам оставлю я сына своего, и чтоб к[оролевское] в[еличество] изволил в том ему помочь». Участию Алексея в столь необходимом деле для реализации военных планов, как заготовка провианта для армии, Петр придавал серьезнейшее значение.
В сложившейся после Прутского поражения международной ситуации ему, как мы знаем, необходимо было сохранить союз с поляками, и Алексей оказывается гарантом гуманного отношения русского командования к населению Познани. Чтобы понять всю сложность задачи, вставшей перед царевичем, заглянем в переписку Петра. Доношу вашему величеству. Афицеры нашево полку пишут до государя царевича, поляки в провиянте отказывают и давать не хотят, о вышеписанном пространно писал до вашего величества сын ваш его высочество. Гетман Синявский и примас каковы письма писали до государя царевича, посланы до вашево величества. Синявский в Краковское воеводство писал и в другие места, давать провиянту не велел.
А сурово поступать в зборе провиянту без указу вашего величества опасно для нынешнево случея турецково. Многожды до вашего величества о сем я доносил чрез писма, единово указу не получил. А хотя б силою у поляков брать провиянт и на экзекуцию посылать неково. В пунктах от вашего величества предложено государю царевичу посылать боуровой команды драгун. Сверх розсылок всево у брегадира Шереметева у лошадей осталось с неболшим четыреста человек и те болшая половина рекруты без мундиру и у многих ружья нет. А лошадей драгунских с лишком пять тысеч.
Лейб-регимент определен вашего величества указом Юсупову. Коронные войска все стоят на квартерах в Полше, также и в Литве. Литовские войска по квартерам везде в провиянте в зборе делают препятие, не дают збирать, хотят дратца и сказывают, что имеют у себя ордины от гетманов, чтоб не давать провиянт. А збирать з ближних. И государь царевич извлит по ближним воеводствам в прибавку на экзекуцию посылать последних боуровой команды драгун триста человек, кои у нево стояли в Торуне для караулов. А имянно — ис Краковского воеводства Соловово с великим бечестием выслали, прислали масора и триста человек пехоты и проводили ево до границы из Краковского воеводства.
Также и других высылают. Была рада в Радомле, где были все сенаторы полские и со всех воеводств и поветов послы и камисары и положили весма провиянту не давать и посланных афицеров наших з драгуны выбить. Зело было трудно гетману и сенаторам от шляхты — конешно хотели с нами союз разорвать. И на том положили, что послать послов до царевича и дожидатца отповеди в Радомле всем, кои были на раде. Письма Долгорукова не только подтверждают оценку Алексеем ситуации с заготовкой провианта, но и дают представление о том военно-политическом риске, с которым связана была деятельность царевича в этот момент. В письме от 10 ноября 1711 года он сообщил отцу, что прибыл в свою штаб-квартиру в Торуни.
Затем последовали отчеты об энергичных действиях, которые он немедленно начал предпринимать. Он быстро разработал систему, согласно которой в польские воеводства должны были отправиться русские офицеры с драгунскими командами для закупки именно для закупки, а не реквизиции продовольствия. Он назначил, что вполне соответствовало наставлениям Петра, гвардейских офицеров, которые должны были контролировать работу этих команд и осуществлять финансирование. Команды должны были сопровождаться польскими представителями. К «универсалам», то есть инструкциям, присланным от канцлера Головкина, он добавил свои инструкции, конкретизирующие задачи. Он писал царю 5 декабря 1711 года: Милостивый Государь Батюшка!
Доношу тебе государю: универсалы с сроком послал; также и комисаров из афицеров от гвардии послал-же и велел им вместе с полскими комисарами провиант в указанные места в магазеин збирать а замедление учинилось за тем, что афицеры с квартир сюда долго не бывали , и велел им, чтоб как можно скорее на указанные сроки высылали; и на екзекуцию пошлю вскоре афицеров и драгун, а над их афицерами велю смотреть афицерам от гвардии. Правда, тут же возникли сложности из-за несогласованности общей стратегии. Под «либертациями» имелось в виду освобождение некоторых польских областей от сбора провианта. Алексей получал такие вот донесения от командированных им офицеров: Доношу Вашему Высочеству, сего Генваря 2 дня, был в Кракове у сенаторов и у шляхты того воеводства сеймик, и на оном сеймике универсалов и пунктов у меня неприняли, в тарифе и в правиянте мне отказали и сказали, что-де у них стоит войско Полское. И Генваря 4 дня получил я ордир от Вашего Высочества, чтоб мне фалшивой тарифы от воеводства неотбирать, а взять настоящую тарифу. И я Вашего Высочества ордир генералу-порутчику Денгову и сенатором того воеводства объявил.
И они мне сказали: небудет вам от нашего воеводства ни фалшивой ни справедливой тарифы. И в правиянте отказали потому, что имеют ордир от гетмана Синявского: ежели прибудут Царского Величества люди для правиянта, и им недавать; а будет станете силою брать, то у нас-де есть пять тысяч человек, и будем с вами стрелятца до последняго человека, а правиянтов ничего недадим потому, что имеем свое войско в воеводстве, рейтарею и хоронги на квартере. И ежели-де сего числа ты невыедешь честью, с своими людми, ис предместья, и мы к тебе пришлем баталион и велим тебя не честью за границу своего воеводства выпроводить. Донесение капитана Петрово-Соловово было достаточно типичным. Коронный гетман Синявский откровенно шантажировал русских угрозой разорвать союз. Влияние Полтавского триумфа было существенно ослаблено тяжким поражением на Пруте.
Неопределенность отношений с Турцией делала потерю польского союзника тем более нежелательной, и слишком резкие действия по отношению к полякам при заготовке провианта могли повлечь за собой последствия стратегического значения. И уж если князь Василий Владимирович, недавно железом и огнем подавивший булавинский мятеж, суровый военный профессионал, известный своей решительностью, призывал Петра к осторожности, напоминая о турецкой опасности, то что же должен был испытывать Алексей? Перед ним стояла почти невыполнимая задача. Он должен был снабдить армию провиантом для будущей кампании, преодолев сопротивление поляков, и при этом не спровоцировать международный конфликт. Ситуация усложнялась тем, что в ближних к русской границе воеводствах стояли русские войска, и, стало быть, забирать в них провиант было невозможно — они должны были кормить базирующиеся у них части. Оставались дальние воеводства, готовые оказывать вооруженное сопротивление присланным русским командам.
Ситуация стремительно накалялась. Дело, судя по письмам Алексея, доходило до вооруженных столкновений. Притом что ресурсы у Алексея были крайне ограничены. Я зело опасен твоего гневу, что не будет в собрании указного числа». Петр ситуацию понимал и приказал Алексею использовать для «ексекуции» Ингерманландский и Астраханский пехотные полки, то есть усилить нажим на поляков, но одновременно 7 марта написал коронному гетману Синявскому: Ясновелможный каштелян краковский, гетман великий коронный. Понеже по силе учиненного у нас с его королевским величеством купно с наяснейшею Речью Посполитою чрез воеводу хелминского господина Дзялинского союзу, войски наши для обороны от общаго неприятеля короля швецкого пребывали в Полше, которым с соизволения его королевского величества и Речи Посполитой провиянт и фураж даван.
И хотя, с помощию вышняго, государство Полское чрез полученную под Полтавою счастливую баталию от того неприятеля оборонено, и во оном ныне никого неприятелских людей не обретаетца, однакож война еще с королем швецким у нас не прекратилась, и государству Полскому не малое еще опасение есть от Померании швецкой, ис которой всегда шведы могут чинить впадение, ежели чрез оружие силы их опровержены не будут. Чего ради по согласию с его королевским величеством обретаютца и ныне в Померании войска наши ауксилиарныя под командою его королевского величества, х которым в добавку по согласию с его ж королевским величеством еще другие следуют. Того ради на пропитание оных с соизволения его ж королевского величества провиянт определен, дабы свожен был в Познань из близлежащих воеводств и поветов королевства Полского. А для лутчего разположения в сборе оного без всякой обиды обывателем Речи Посполитой учредили мы к тому нашего сына и кронпринца его любви о чем к милости вашей по указу нашему объявление учинил чрез писма наш канцлер граф Головкин наперед сего. Но понеже ныне получили мы ведомость от него, сына нашего, что посланных его ради збору того провиянту в магазеин познанской офицеров и рядовых из воеводств и поветов высылают и весма того провиянту давать не хотят, и с тем объявлением приезжали с конзилиума радомского к нему послы. Итако уповаем мы, что ваша милость по доброй верности своей ко отечеству для общей ползы… И так далее.
Это любопытное и характерное для того момента послание. Во-первых, Петр считает необходимым напомнить о Полтавской победе. Во-вторых, он особо подчеркивает роль Алексея в этой важнейшей операции, давая Синявскому понять, что именно кронпринц призван быть гарантом лояльного отношения русских войск к польским «обывателям». И ссылается на его донесения, а не донесения Долгорукова, хорошо Синявскому известного. Как и в Москве, в отсутствие царя наследник был на первом месте по значимости. Послание процитировано не полностью.
Оно достаточно обширное. Петр подробно объясняет коронному гетману, что тот и сам должен понимать. А именно: без поддержки России Польша снова окажется беззащитной перед Карлом XII, и ей придется кормить две армии — шведскую и русскую — в случае военных действий на ее территории. А потому разумнее обеспечить русские войска провиантом для похода в Померанию. Но главное — тон послания. Русский самодержец пишет не равному с ним государю, тому же Августу II, а польскому вельможе, хоть и влиятельному.
И не требует выполнения договора, утвержденного королем, а взывает к его, Синявского, «доброй склонности к нам». Этот искательный тон, столь непривычный для Петра, подтверждает особость ситуации — не дай бог обидеть необходимого союзника. Легко представить себе, как Алексей, все это понимавший, опасался совершить какую-нибудь роковую ошибку. Милостивый Государь Батюшка. Даношу тебе государю. Пишут наши афицеры, которые для собрания правиянту посланы, что поляки в сем чинят противность великую и весма отказывают, а каторые было малые воеводства и посулили и те не везут, а в дальные посылать без указу твоего не смею, понеже писал канцлер граф Головкин, чтоб обождать до указу.
А буде и не будет в прибавке воеводств к тем, в которые посланы и в зборе хотя б и дали з ближних будет малое число только недели на три на указные 12 000 человек… Ситуация была столь противоречива, что, вопреки обыкновению, Петр не решался давать определенные указания. В ответ на очередные просьбы Алексея разъяснить ему границы его полномочий Петр написал: Писма ваши трои я на нарочных почтах и с куриерами получил, на которыя не имею что ответствовать, ибо вам, там будучим, лутче возможно управлять, по конъюнктурам нынешним смотря. Однако ж того смотреть, чтоб наши люди в Померании доволны были, ибо в том все зависит. Писал я давно к вам о портретах своих, для чево по ся поры не пришлете, также и Семена Нарышкина с машиною отправте не мешкая. Будем помнить, что в самый напряженный период Северной войны, 1707—1712 годы начиная с вторжения армии Карла XII в пределы России и до начала масштабных операций русской армии в Европе , между отцом и сыном велась постоянная деловая переписка. Но деловую переписку Алексей вел не только с отцом.
Макарову, доверенному лицу Петра: Писмо ваше из Ревеля я получил, в катором пишешь, чтоб мне потвердить о подводах, каторым надлежит быть поставленным от Элбенга до Померании, через Прусы а сколко числом, того ненаписано ; а писал ты, указом Государя Батюшка, к князю Василью Володимировичу о сем, чтоб он управил. И я о сем к нему потвердил, чтоб он сие управил. Спектр забот Алексея был широк. Он пишет Макарову и о том, куда отправляет он стрельцов, а куда рекрутов новонабранных. В конце концов удалось собрать достаточное количество провианта, и корпус Меншикова вступил в Померанию. Более того, Алексей принял участие в походе.
Послание Петра Синявскому датировано 7 марта 1712 года, а в апреле Алексей пишет отцу: Милостивейший Государь Батюшка! Иного к доношению тебе, Государю, не имею, только что здесь все благополучно есть. Светлейший Князь Меншиков сего дня намерен отъехать в надлежащий путь до Померании, куда и я поеду по указу твоему, а жена моя поехала в Элбинг третяго дня, и будет там жить до указу. Всепокорнейший сын и раб твой Алексей. Из Торуни. Апреля 1712.
Что-то произошло. С начала декабря 1711 года Алексей подписывает свои письма отцу не просто «Сын твой Алексей», а «Всепокорнейший сын твой и слуга», а 24 декабря впервые — «Всепокорнейший раб твой и сын твой Алексей» или «Всепокорнейший сын твой и раб». Алексей еще вовсю тягался с поляками, пытаясь разрешить почти неразрешимую задачу, а Петр уже решил его дальнейшую судьбу. Он ориентировался на свой образ жизни и представления об исполнении долга и не намеревался обеспечивать спокойную семейную жизнь Алексея и Шарлотты. Доношу тебе Государыня: светлейший князь прибыл сюда в 12 д. В Померании Алексей пробыл часть 1712 года, наблюдая военные действия и армейский быт.
Непосредственного участия в боях он не принимал. В июне он вместе с Меншиковым встречается с кронпринцем Прусским и демонстрирует ему русские войска. Это письмо из Грайфсвальда Петр называет его Грипсвальд , города на побережье Балтийского моря. Длительное пребывание Алексея в Померании породило тревожные слухи и едва не стало причиной серьезных осложнений в отношениях с Турцией. Понеже со удивлением уведомились мы из ваших к нам доношений, что прибывший ага из Польши, которой присылан был к гетману великому коронному Синявскому, возвратясь в Константинополь, объявил Порте, что бутто войск наших в Польше еще многое число обретается, а имянно: с сыном нашим у Гданска с двадцать с пять тысяч да будто мы сами с восемьюдесят тысячами намерены вступить в Полшу и путь королю швецкому пресечь, — и то самая неправда. Алексей иногда оказывается в Саксонии, возможно, с какими-то поручениями Петра, но главным образом состоит при царе и Меншикове.
Якову Игнатьеву: По должности доношу вашей Святыне, что Его Высочество Государь Царевич в добром здравии и во благополучном пребывании с прочими, обретающими при нем. Трудится при полку со алебардою. Третьяго дня Царское Величество из Карлсбада сюда прибыл, а сего дня в армию отъехал, отсюда 7 миль; намерен с Шведским Фельдмаршалом с Штейнбоком баталию дать, и при том бы самому и Царевичу быть. Буде же сему козлу сломят роги, то и у других ослепнут глаза, а ежели не так, бежим и уйдем опять, от чего сохрани, Боже! Штейнбок, один из самых талантливых генералов Карла ХII, не участвовал в походе и не попал в плен под Полтавой. Его отряд в 15 тысяч штыков и сабель оперировал в Германии.
Опередив русские войска, он разгромил в декабре 1712 года превосходящие силы саксонцев и датчан. Сражение его с 45-тысячным русским корпусом, который вел сам Петр, произошло только 11 февраля 1713 года, и, несмотря на выгодные и сильно укрепленные позиции, Штейнбок потерпел полное поражение. Но Алексей в это время был уже недалеко от Петербурга. Письмо Афанасьева информационно весьма значительно. Мы узнаем, что царевич «трудится при полку со алебардою», стало быть, в офицерском чине, и по замыслу Петра ему предстояло если не участвовать, то непосредственно наблюдать за сражением с опасным противником. Петр преследовал маневрирующего Штейнбока, старавшегося избежать столкновения с русскими силами, троекратно его превосходящими.
Алексей принимал участие в этом марше. Но 26 декабря, находясь «при полку», то есть в строю, он получает приказание сопровождать Екатерину в Россию, куда в скором времени собирался и Петр. Письма от отца он в этот период получает неоднократно и немедленно отвечает. Возможно, с изменением статуса Екатерины изменилась и его подпись в письмах к отцу. Изменилось соотношение статусов мачехи и пасынка. Но в Петербурге он недолго задержался и был отправлен Петром в Москву с поручением к сенаторам.
Милостивейший Государь Батюшка, Приехал я сюда третьего дня, и господам сенаторем указ твой, чтоб они ехали, объявил. Также и роспись артилерискаго подполковника Генина отдал, и говорил указом твоим, чтоб они сие исправили. Из Москвы. Апреля в 1 д. В мае 1713 года Алексей находится при Петре в плавании по Балтике, а по возвращении, как мы знаем, царь послал Алексея с инспекционной поездкой по северо-западу — от Старой Ладоги до Новгорода, и поездка длилась больше месяца. Плавание было недолгим.
То есть в Петербурге Алексей постоянно находился при отце. К сожалению, жизнь Алексея в конце 1713 — первых месяцах 1714 года известна нам недостаточно подробно. Павленко, известный знаток Петровской эпохи, в биографии Алексея Петровича утверждает, что царевич вместе с Петром участвовал в 1714 году в походе на Финляндию. Но подтверждения это заявление не находит. Судя по «Биохронике Петра Великого…», составленной Е. Анисимовым, в 1714 году Петр в Финляндии не был.
Операциями там руководил генерал князь Михаил Михайлович Голицын. Никаких следов царевича в источниках, относящихся к походу Голицына в Финляндию, не обнаруживается. А жаль. Это был бы важный факт, подтверждающий благоприятный характер отношений отца и сына в это время. Но Алексей недолго пробыл в Петербурге. Милостивейший Государь Батюшка, Писмо от тебя Государь, писанное в 1 д.
Июня я получил в 6 д. И по разсуждению докторскому принужден я туда ехать, и поехал сего дни. Всенижайший сын и раб твой Алексей.
22 смерти, 63 версии
Дело царевича Алексея» Инструкция: В России в XVII веке началась реформация, которая была связана с укреплением централизации государства и снижением влияния бояр на царскую власть. Угличское дело заключается в расследовании обстоятельств гибели царевича Дмитрия, тело которого обнаружили 15 мая 1591 года в города Углич. Дело царевича Алексея Петровича как пример борьбы Петра I с представителями старомосковской аристократии. До казни царевич Алексей не дожил. Царевич Алексей Петрович (1690 — 1718) — это старший сын Петра I и наследник престола.
Хронология и годы правления. Основные события
- 5 Великих писателей
- Благословение - Дело царевича Алексея (1718 г.)
- Дело царевича Алексея
- Суть угличского дела
Угличское дело - убийство царевича Дмитрия
Дело царевича Алексея Петровича как пример борьбы Петра I с представителями старомосковской аристократии. следствие по делу царевича алексея. Угличское дело заключается в расследовании обстоятельств гибели царевича Дмитрия, тело которого обнаружили 15 мая 1591 года в города Углич. Анализируя круг чтения и интеллектуальные интересы царевича Алексея, американский историк Пол Бушкович пришел к выводу, что «борьба между Петром и его сыном происходила не на почве хрестоматийного конфликта между русской стариной и Европой. История царевича Алексея – личная драма Петра и как царя, и как отца. Наследник стремился к спокойной жизни и не хотел царствовать, но в петровской России служить должны были все. Проблема отцов и детей актуальна и для венценосных семейств. Дело царевича Алексея состояло в том, что он был признан государственным преступником. В 1712 году мыза Редкино была пожалована братьям Петру и Ивану Кикиным, братьям главы Адмиралтейства Александра Васильевича Кикина. Правда, они владели этим поместьем недолго, в 1718 году все разделили участь заговорщиков по делу царевича Алексея.
Дело царевича Алексея
Детали Дело царевича Алексея Противостояние отца и сына, Петра и Алексея, правителя и наследника, родилось из различных взглядов на дальнейшее развитие страны. Затем Алексей принял другой план: рассчитывая на поддержку императора Карла VI (Алексей был женат на сестре императрицы), он бежал в 1717 г. в Вену, но в следующем году по настоянию Петра I был доставлен в Россию. Генетическая экспертиза в США подтвердила, что останки, найденные у старой Коптяковской дороги в Свердловской области летом 2007 года, принадлежат членам семьи последнего российского императора Николая Второго - царевича Алексея и княжны Марии.