Языки в атласе делятся на пять категорий – находящихся в неустойчивости, опасности, серьезной опасности, критической ситуации и полностью исчезнувших. ИСЧЕЗАЮЩИЕ ЯЗЫКИ, 1) языки, находящиеся на грани языковой смерти (которые уже перестали выучиваться детьми как родные), и 2) языки, находящиеся под угрозой. На керекском языке, исчезнувшем в период 1991-2005, когда-то общались на Чукотке, сообщает РБК.
Филологи разработали аудиовизуальный фонд исчезающих языков Якутии
Однако, сегодня мы сталкиваемся с проблемой исчезновения языков, которые не только угрожают культурному наследию, но и приводят к потере многих ценностей. К исчезающим языкам относят и литовский язык, численность носителей которого составляет около 3 млн. человек, но эта цифра постоянно снижается. Один из факторов, которые ставят язык перед угрозой исчезновения, заключается, как ни странно, в большом количестве лет обучения в школе. Кажется, что мертвыми принято называть давно исчезнувшие языки, но это совсем не так | VOKRUGSVETA.
«ЮНЕСКО представило Атлас исчезающих языков мира»
И это такой глобальный тренд во всем мире, - комментирует Андрей Кибрик. Многие наблюдатели этот видят, но лингвисты наиболее наглядно, потому что непосредственно с этой ситуацией имеют дело. Через два года приезжаешь в ту же деревню заниматься полевой работой с языком, и оказывается, что большей части носителей, с которыми ты работал, уже просто нет в живых". Исследователь отмечает, что эта тенденция касается не только малых, наиболее уязвимых языков, но и крупных, в том числе имеющих титульный статус в регионах РФ.
Последняя версия Атласа, изданная при поддержке правительства Норвегии, доступна на английском, французском и испанском языках, Издательство ЮНЕСКО, 2010 год содержит около 2500 языков из которых 230 исчезли с 1950 года. Эта цифра приближается к общепринятому количеству языков, находящихся под угрозой исчезновения - 3000. По данным организации, атлас предназначен для того, чтобы привлечь внимание властей, языковых сообществ и широкой публики к проблеме языков, находящихся под угрозой исчезновения и к необходимости сохранения мирового языкового разнообразия. Для каждого языка в Атласе указаны его название, уровень жизнеспособности и страна или страны, где на нем говорят.
О владении им рассказали 43 респондента. К заснувшим относят языки, носители которых лишь частично знают их. Ассоциация коренных малочисленных народов Хабаровского края заявляла, что последний активный носитель орочского языка умер в 2008 году, но, возможно, остались люди, пассивно понимающие его.
Этот процесс идет примерно с XVI века, с начала эпохи Великих географических открытий — то, что сегодня называют глобализацией. Мир просто стал маленьким", — издание приводит слова лингвиста Владимира Плунгяна. Отмечается, что только с начала XX века в России исчезли 15 языков. Месяцем ранее президент России Владимир Путин поручил создать электронную библиотеку, где будут размещены переведенные на иностранные языки произведения русской классической литературы.
Северо-Осетинский информационный портал «REGION15.RU».
Около 16% языков находятся на грани исчезновения, 75% — исчезают или находятся под угрозой исчезновения, привел данные Кибрик. Составители документа отметили, что несколько респондентов указали в качестве родного языка пять, которые лингвисты считают исчезнувшими (алеутский, керекский, айнский. Представляем нашим читателям 9 исчезнувших языков и кратко рассказываем о последних их носителях. О смерти Геннадия Яковлева, последнего носителя алеутского языка в России, в начале октября сообщил губернатор Камчатского края Владимир Солодов.
Языки уходят безвозвратно
исчез в 1976 году, убыхский. Меньше всего языков исчезнет в Европе – 148. При этом в стране большое количество вымирающих языков. Так, ещё с советских времён югский язык (енисейская группа) считается исчезающим.
Мертвые языки мира: 12 навсегда исчезнувших языков
Появление идеи проекта В рамках проекта «Это всё Россия» пользователи могли перевести фразу «С днём России» на 30 национальных языков страны и кого-либо ей поздравить. Уже в процессе подготовки проекта исследователи столкнулись с тем, что в России существуют языки, у которых осталось не более 100 носителей. Так родилась идея обучить ИИ языку для того, чтобы он передавал его следующим поколениям. Чтобы ИИ мог корректно понимать естественные языки, ему необходимо определить контекст.
С ним гибнет и сам язык. Гаррисон работает доцентом лингвистики в Колледже свободных искусств в Сворсморе близ Филадельфии и руководит полевыми исследованиями в рамках созданного недавно под эгидой National Geographic проекта Enduring Voices «Непреходящие голоса». Цель проекта — сберечь, насколько это возможно, исчезающие языки Земли; в большинстве случаев возможным это оказывается лишь на видео- и аудиоплёнках. Кроме того, в рамках проекта журналисты National Geographic пытаются привлечь внимание общества к проблеме, а учёные — уточнить границы распространения разных, в особенности исчезающих, языков и выявить наиболее уязвимые регионы. Среди шести регионов с высочайшим уровнем угрозы исчезновения местных наречий два оказались расположенными в России — это Центральная Сибирь и север Дальнего Востока России. В рейтинге самых уязвимых российские территории заняли четвёртое и пятое места. Первое место заняла австралийская Северная Территория, где, по подсчётам учёных, под угрозой исчезновения находятся 153 языка. На втором — регион в верховьях Амазонки и её притоков на восточных склонах Анд, где на территории Боливии, Бразилии, Колумбии, Перу и Эквадора проживают индейцы, исконные языки которых постепенно вытесняют испанский и португальский. Третье место досталось ареалу проживания североамериканских индейцев в районе американских штатов Орегон и Вашингтон и канадской провинции Британская Колумбия, последнее место получил регион, который включает области плотного проживания индейцев в Техасе, Нью-Мексико и Оклахоме. Известны около На Дальнем Востоке, по данным Гаррисона, под наибольшей угрозой находятся алюторский, юкагирский и орокский языки.
Некоторые из них насчитывают миллионы говорящих, другие — десятки говорящих; некоторые имеют давние и богатые литературные традиции, другие не имеют даже письменностей. При этом постоянно приходится читать и слышать, что «такой-то язык стремительно исчезает», и что это плохо, поскольку с исчезновением языка исчезает и народ, говоривший на нем, и таким образом теряется языковое и культурное разнообразие.
Нарушитель подвергался телесному наказанию: от трех до пяти ударов палкой по голым ягодицам или его заставляли носить на шее металлическую бляху с надписью: «Я дурак». Хорошие такие педагогические приемы в цивилизованной Кении! Речь опять идет о 60-х годах 20-го века. Естественно, что дети, прошедшие через этот печальный опыт, становясь взрослыми, стремились оградить своих детей от таких переживаний. Итак, попав в ситуацию «языкового контакта» люди переходят от одноязычия к двуязычию. Если два языка оказываются не равны с точки зрения престижа неважно, какого — культурного, социального или экономического , может начаться языковой сдвиг. Но проблема в том, что он может начаться, а может и не начаться. Беда в том, что мы не умеем его предсказывать. Часто бывает так, что вроде бы все факторы налицо: демографическое давление и «престижное неравенство» есть, и развитие промышленности, и экономическая выгода говорить на другом языке, и люди, конечно, выучивают этот другой, доминантный, язык, но почему-то не отказываются от своего собственного. По всем признакам общность должна перейти на другой язык, но не переходит, остается двуязычной. Эти два разных процесса смешивают те, кто пишет об этом, и смешивают, на мой взгляд, необоснованно. Одно дело — факторы, которые регулируют распространение доминирующего языка. Эти факторы мы знаем. А вот для исчезновения более слабого языка вроде бы те же самые факторы, но почему-то они не всегда работают. Иногда кажется, что языку уже некуда деваться, он должен исчезать, а он не исчезает, люди продолжают на нем разговаривать. До сих пор мы говорили о ситуации, когда выбор, на каком языке говорить, был более-менее свободным. Но существуют такие ситуации в мире, которые иначе, чем «грубым принуждением» назвать невозможно. Хочу подчеркнуть, что довольно трудно провести границу между свободным выбором и принуждением. Если школа изо дня в день и из года в год создает у людей ощущение, что их язык никому не нужен, он плохой и слабый — это свободный выбор или принуждение? Я не возьмусь однозначно определить. То же самое происходит, когда какой-то поселок решили закрыть, а людей из него перевезти в город. И сначала в этом поселке закрывают школу, потом — медицинский пункт, магазин, потом отключают электричество, и люди переезжают в город и оказываются в ситуации, когда их язык — это язык очень маленькой группы, а вокруг все говорят на доминирующем языке, и они переходят на него. Вот это выбор или принуждение? Довольно сложно провести границу. Приведу два примера ситуаций, которые я считаю прямым принуждением, без всяких попыток изобразить хоть какую-то свободу выбора. Один пример — это наш Крайний Север, что называли Советским Севером в 50-60-х годах. Наблюдалась одна и та же картина: местные власти в принудительном порядке забирали детей из семей в интернаты, часто вопреки воле родителей. В этих интернатах учились дети из самых разных этнических групп, поэтому единственным общим языком у них был русский. И язык преподавания у них тоже был русским. Кругом них были люди, тоже говорившие по-русски. Когда я изучал на Крайнем Севере эти языки, слушал страшные рассказы о том, как маленького мальчика прятали в стойбище под шкурами, а его все-таки находили и насильно тащили в вертолет, чтобы вести в школу. Или как родители прятали детей в отдаленных стойбищах, а власти вызывали — ни много, ни мало! Мне приходилось слушать печальные истории о том, как детей наказывали, если они говорили на родном языке в школе или где бы то ни было. Читал и слушал такие истории десятки раз. Очень многие дети уезжали из своего родного стойбища навсегда, во всех смыслах слова. Они уже не могли потом вернуться. Мало того, что они уже не владели языком, на котором говорили их родители, они не владели той культурой, которая нужна, чтобы выживать в этих условиях. Не просто выживать, а жить в свое удовольствие в кочевых условиях. Трудно сказать, что это — добровольный выбор. Это насилие чистой воды. Как любое насилие, оно объясняется наилучшими благими намерениями. Всегда хотели «как лучше». Чтобы вы не подумали, что эта ситуация чем-то специфична для СССР — ровно те же самые истории приходилось слышать, записывать и читать и на Аляске, и в Австралии, и так далее. Вот вам австралийский пример. Политика была та же самая в отношении аборигенного населения Австралии. Насильно увозили детей в грузовиках, я видел эти фотографии — страшное впечатление, потому что это такие большие открытые грузовики, у которых в кузове стоит сваренная из толстенных прутьев клетка. Сзади — дверца, она запирается на огромный амбарный замок. И в эти клетки набивали детей, запирали и везли их «к светлому будущему». В школе, естественно, их учили английскому языку, а аборигенные языки были категорически запрещены. Единственное отличие этой истории от нашей отечественной в том, что у нас забирали всех детей без разбору, а в Австралии пошли по совсем чудовищному пути, на мой взгляд: они забирали только полукровок. То есть, только детей, у которых один из родителей был белым, а второй — из австралийских аборигенов. Это поколение в австралийской научной публицистической литературе называется «украденным поколением» stolen generation. Так обозначают тех детей, которые были насильно увезены из своих родных поселков в интернаты. То же самое происходило на Аляске. И что интересно, все эти события происходили примерно в одно и то же время. Я не могу этого объяснить. Почему — не знаю. Вот такое странное время. Такие ситуации, конечно, редки, они происходят не везде. Обычно ситуации прямого насилия не длятся долго. Больше 10 лет не длятся, примеров таких нет, потом власти все же спохватываются, что они делают что-то не то, или начинаются протесты местного населения. Но языки умирают и без прямого насилия. В результате добровольного, так сказать, выбора их носителя. Такая небольшая схема: как происходит языковой сдвиг. Для того, чтобы произошел языковой сдвиг, должно произойти расслоение общности на поколения. Для каждого поколения имеется свой языковой выбор. Для старшего поколения прежний, «рецессивный» язык — родной, они говорят на нем в основном, а новым — «доминантным» — языком владеют очень слабо. Для младшего поколения родным языком уже является «доминантный», а своим прежним «рецессивным» языком они уже почти не владеют. И для среднего поколения характерна ситуация «полуязычия», как она называется в лингвистике, когда свой язык они почти забыли, а новый толком еще не выучили. Как видите, в этой ситуации общение между бабушками и внуками практически исключено. У них нет общего языка. Соответственно, прерывается передача любой традиции, не только языковой. Это поколение мы когда-то назвали «переломным поколением», обычно это группа людей 30-50 лет, в зависимости от конкретного поселка. В пределах этой группы нормальная коммуникация между поколениями полностью разрушена. Среднее поколение может кое-как договориться со своими родителями и со своими детьми. Родители смеются над их искаженным родным языком, «рецессивным», а дети смеются над их «кривым» «доминантным» языком. Оказывается, что эта ситуация — издевательства друг над другом — начинает удваиваться. Вот такая картинка, которая показывает, каким именно образом происходит исчезновение языка. На этом первая половина моей лекции заканчивается. Вывод из нее прост, но не окончателен. Во второй половине я буду показывать, что на самом деле все совсем не так. Есть одна странность. Эти охватившие всю лингвистическую общественность пророчества, что все языки скоро погибнут — эти пророчества загадочным образом не новы. Для простоты я буду говорить сейчас о нашем отечестве, хотя мы знаем, что те же самые проблемы и процессы происходят во всем мире. Изучение языков, изучение этнографии Сибири и Крайнего Севера России началось во второй половине 19-го века. И уже в самых первых публикациях конца 19-го — начала 20-го века, которые посвящены «северным туземцам», мы находим одни и те же пророчества о скором исчезновении всех этих народов и всех этих языков. Это был финский швед или шведский финн, не знаю, как правильно сказать — он был шведом по происхождению, гражданином Финляндии. Как видите, прожил он всего 40 лет, и отчасти причиной его ранней смерти было то, что он больше 10 лет провел в Западной Сибири, в очень тяжелых условиях, изучая местные языки и народы, по поручению российской Академии наук. Так вот, инструкция: «Господину Кастрену поручается все народы в пространстве между Енисеем и Обью точно исследовать в этнографическом и лингвистическом отношении, первобытные жители Сибири находятся в таком состоянии, что не должно упускать время, чтобы ныне спасти об них сколько можно сведений». С оговоркой на некоторые стилистические особенности языка того времени, это примерно та же самая цитата, которую я приводил в самом начале — «языки гибнут, надо срочно их спасать и описывать». Приведу еще два примера «пророчеств». Одно — юкагиры. На карте показан примерный район их расселения. Он пишет: «теперь там живет всего несколько семей, которые, впрочем, теперь уже совершенно забыли свою речь и приняли как язык, так и образ жизни русских». Он опубликовал свои материалы через 30 лет после возвращения. В 1894 году человек пишет о 1860-м, что «они совершенно забыли свою речь». В 1900-м году Владимир Иохельсон пишет: «У тех же самых юкагиров через несколько десятков лет язык может исчезнуть, а само племя прекратит существование частично вымерев, а частично растворившись в окрестных племенах». Прошло 40 лет, а ничего не меняется, языкам начинают пророчить гибель через несколько десятков лет. Через пять лет после этого Елена Маслова, питерский лингвист: «Большинство юкагиров старшей возрастной группы владеет двумя или тремя языками, причем первым является юкагирский. Смотрим на даты. Прошло 135 лет с пророчества Майделя о том, что юкагирский язык уже практически исчез. И каждый следующий исследователь с удивительным упорством пророчит ту же самую гибель. Еще один пример — командорские алеуты. Проходит почти сто лет, мой покойный шеф Георгий Алексеевич Меновщиков, на тех же Алеутских островах в 1965 году записывает материалы этого языка и пишет: «Алеутский язык все еще используется, но только старшим поколением. Молодые алеуты и алеуты среднего возраста почти полностью перешли на русский язык». Прошло 20 лет, и мы с моим коллегой оказались на тех же Командорских островах, записывали тот же самый алеутский язык и застали ровно ту же самую картину: несколько пожилых женщин все еще каким-то чудом помнят свой родной язык. Молодежь уже на нем не говорит, среднее поколение ничего не понимает, и только знание всех этих предыдущих цитат удержало мою руку от того, чтобы написать ту же самую фразу: «Пройдет 20 лет, и алеутский язык исчезнет». Что происходит, собственно? Это нельзя объяснить просто ошибкой, что исследователи невнимательны, что-то не увидели. Откуда такая систематическая ошибка? Век за веком, десятилетие за десятилетием ситуация описывается одним и тем же способом — пожилые люди помнят, молодежь не говорит. Проходит 20, 40, 100 лет — ситуация не меняется. Что происходит? Любопытно, что те же самые люди, этнографы и лингвисты, которые эти самые пророческие цитаты публикуют, они же в тот же самый момент, находясь в тех же самых поселках и стойбищах, записывают замечательные языковые материалы, прекрасные этнографические материалы, публикуют подробные словари, подробные грамматики. Записывают сказки, мифы, легенды, рассказы, этнографические материалы… Как у них в голове это уживается? Вроде как материалы я собираю, но при этом я пророчу этому языку и этому народу гибель. Странным образом культуры и языки оказываются гораздо более живучими, чем ожидалось. Им пророчат гибель, а они все не помирают. И мы постоянно вынуждены подправлять пессимистические прогнозы своих предшественников. Мне кажется, что этот парадокс нельзя просто игнорировать, нельзя объяснить простой ошибкой, у него должно быть какое-то другое объяснение. Любопытный пример: Майкл Краусс опубликовал в 1982 году книгу фольклорных текстов на языке индейцев ияк, есть такой язык на Аляске. Он трогательно посвятил ее памяти последнего носителя этого языка, с портретом на обложке, с биографией, с описанием — что это последний человек, знавший язык, все, больше нет. Прошло несколько лет и выясняется, что еще остаются люди в других поселках, которые помнят язык. Те самые «несколько пожилых женщин». Эта фраза блуждает из одной книжки в другую. Первое объяснение, которое можно привлечь: данные о состоянии языков, которые получают исследователи, отражают не реальность, а некоторый стереотип. Когда я спрашиваю носителей языка в поселке «Кто у вас и как говорит на этом языке? Причем, у этого стереотипа есть две стороны. Во-первых, это ожидание самого исследователя. Исследователь 20го столетия, который приезжал «в поле» изучать эти самые исчезающие языки, приезжал туда с определенными представлениями. Он приезжал изучать язык и культуру народов «пока не поздно». Это напутствие Шегрена Матиасу Кастрену «пока еще можно что-то записать, ты должен поехать туда и записать как можно больше». Вот это «пока еще можно записать» есть некая риторическая фигура всей европейской лингвистики, всей европейской диалектологии, этнографии и фольклористики на протяжении всего 20-го столетия. Европейские исследователи, работающие на этих территориях, все время старались найти самую удаленную деревню, самого замшелого дедушку — вот он-то, конечно, будет носителем настоящей традиции! А эти молодые — они были не нужны. Сам этот стереотип поиска самых старых, самых архаичных, подлинных культурных элементов заставляет людей в своем сознании психологически разделять на пожилых, которые все знают, и на всех остальных, которые не знают ничего. Если лучшие знатоки — это старики, значит, дети знают хуже, а значит, мы присутствуем при исчезновении изучаемого явления. Дальше все факты, которые подтверждают это ожидание, тщательно собираются, каталогизируются и документируются. А все факты, которые им противоречат, игнорируются или не замечаются. Вторая сторона этого вопроса — ожидание самих носителей. Самих людей, говорящих на этом языке. Очень часто бывает, что среднее поколение утверждает, что оно забыло язык, а через несколько лет, когда старшее поколение умирает, и они оказываются старшим поколением, оказывается, что они вполне способны объясняться на этом языке. Этот возврат людей, которые занимают слой старшего поколения, возврат их к традиционной культуре, описан в этнографии очень хорошо и давно. Куда мы идем, когда нам надо что-то узнать про нашу русскую традицию? К бабушкам. Они специалисты, они знают, какую травку надо пить «от живота», какую — «от головы». Они помнят, когда надо праздновать Пасху, знают, как яйца красить, потому что они — носители традиций. То, что они, ваши бабушки — это дети комсомолок 20-х годов, и никакого прямого преемствования этих традиций у них быть не могло, это мы как-то забываем, мы идем к старикам за традициями. Примерно то же самое происходит и с языками. Человек, достигший определенного возраста, занимает освободившуюся поколенческую нишу в данном сообществе. Функция, роль пожилых людей — это роль носителя традиций. Переходя в эту возрастную категорию, хотят они того или нет, они занимают некоторую социальную нишу. От них ждут знаний. Он вам ответит: «Конечно, старики». Почему старики? Потому что старикам положено знать традиции. Думаю, что сходный процесс происходит и с языками, хотя и не так очевидно. В какой-то момент отношение человека к своей собственной языковой способности, изменение собственной оценки со стороны окружающих, оказывается важным. Вот вам ситуация: когда один язык быстро, в катастрофических темпах сдвига, уступает место другому, естественно, что всякое следующее поколение говорит на родном языке несколько хуже предыдущего. Причем, этот факт осознается и старшими и младшими. Например, среднее поколение Б и старшее поколение А: поколение Б знает, что говорит хуже, чем это в принципе возможно, потому что у них перед глазами есть образец поколения А. Поэтому они стараются говорить поменьше, особенно при старших, используют максимально доминантный язык. Когда они сравнивают себя с поколением А, они утверждают, что говорят на языке плохо. И то же самое скажет про них любой житель этого поселка, потому что есть в поселке более правильный, более богатый язык поколения А. Если провести в этот момент опрос, то нам скажут, что среднее поколение знает язык «на троечку». Проходит 10-20 лет, поколение Б становится старше. Одновременно они становятся и лучшими знатоками данного языка, просто потому, что других нет, лучше них уже никто не говорит. Их языковая компетенция, вообще-то, всегда была достаточна для того, чтобы на этом языке общаться, но им мешал вот этот комплекс «лингвистической неполноценности»: есть старшие, которые будут над нами смеяться, если мы откроем рот и будем говорить как-то не так. Теперь этот психологический гнет исчезает. Они лучше всех. Они — лучшие носители, они — старики. Конечно, этот механизм не может действовать бесконечно, однако его наличие существенно замедляет процесс языковой «смерти». Это уже не простая арифметика. Как считали раньше? Когда нынешние 40-летние станут 60-летними, язык будет едва живой, а когда 60-летними станут нынешние 20-летние, через 40 лет язык умрет. Простая арифметика.
«Сбербанк» разработал ИИ, который поможет сохранить исчезающие языки
Один из факторов, которые ставят язык перед угрозой исчезновения, заключается, как ни странно, в большом количестве лет обучения в школе. На керекском языке, исчезнувшем в период 1991-2005, когда-то общались на Чукотке, сообщает РБК. Тому, кто говорит на исчезающем языке и не изучает другой, труднее получить образование или найти работу. На керекском языке, исчезнувшем в период 1991-2005, когда-то общались на Чукотке, сообщает РБК. процесс естественный, пусть и печальный для профессионалов. В ближайшие 100–200 лет задумываться о судьбе русского языка как исчезающего точно не стоит, говорит Осадчий.
Почему языки исчезают?
Хотя исчезновение языков и не представляет собой какое-то новое явление, сегодня оно идет разными темпами, которые в ближайшие десятилетия лишь ускорятся на всех континентах. Как и все другие языки в этом списке, чулымский занесен в Красную книгу исчезающих языков ЮНЕСКО. В настоящее время на территории РФ насчитываются 155 живых языков, два заснувших и 13 исчезнувших. Лидер ЛДПР Леонид Слуцкий убежден, что русский язык за последние 100 лет исчезает быстрее других. На этой неделе лингвисты в очередной раз забили тревогу, пытаясь привлечь внимание публики к исчезающим языкам. Исправить ситуацию и спасти исчезающий язык стремятся два носителя — Джеймс Вукелич (James Vukelich) и Рой Том (Roy Tom).