В книжном интернет-магазине «Читай-город» вы можете заказать книгу Золото бунта от автора Алексей Иванов (ISBN: 978-5-00-139504-1) по низкой цене. Скачать или читать онлайн книгу Золото бунта.
Cкачать Золото бунта бесплатно в fb2, pdf без регистрации
- "Золото бунта"
- Алексей Иванов - Золото бунта, или Вниз по реке теснин
- Account Options
- Популярные книги
Золото бунта, или вниз по реке теснин
«Золото бунта, или Вниз по реке теснин» — один из самых известных романов современного российского писателя Алексея Иванова, посвященный жизни на реке Чусовой и особенно жизни самых знаменитых её обитателей — сплавщиков. Автор: Алексей Иванов. Меня зовут Алексей Иванов, и с радостью представляю вам мою новую аудиокнигу "Золото Бунта, или Вниз по реке теснин". Это захватывающее приключение, которое перенесет вас в далекие края, в самое сердце золотой лихорадки и борьбы за свободу. Алексей Иванов - Аудиокниги лучшие mp3 слушать ~ бесплатно без регистрации -
Алексей Иванов. Золото бунта
О чём книга «Золото бунта». Золото бунта обложка книги. Алексей Иванов «Золото бунта». Однако "Золото бунта" написал современный писатель Алексей Иванов, с произведениями которого я еще не была знакома.
Золото бунта, или вниз по реке теснин
| Книга Золото бунта читать онлайн Алексей Иванов | Золото Бунта - слушайте аудиокнигу онлайн на лучшем сайте |
| Рецензия на книгу Золото бунта | Российский писатель Алексей Иванов известен как автор книг «Общага-на-крови», «Сердце пармы», «Золото бунта», «Географ глобус пропил», «Комьюнити». |
| Золото бунта — купить книгу Алексея Викторовича Иванова на сайте | Слушать онлайн аудиокнигу «Золото бунта, или вниз по реке теснин» Алексея Иванова на сайте |
| Золото бунта | Золото Бунта, или Вниз по реке теснин Автор: Иванов Алексей Исполнитель: Иван Литвинов Жанр: Исторические приключения Издательство: МедиаКнига Показать полностью. |
Алексей Иванов. Золото бунта.
О чём книга «Золото бунта». Алексей Иванов — известный писатель, сценарист и культуролог, автор бестселлеров «Ненастье», «Географ глобус пропил», «Сердце пармы», «Золото бунта». Однако "Золото бунта" написал современный писатель Алексей Иванов, с произведениями которого я еще не была знакома. Продаю книгу Золото бунта Алексея Иванова, мягкая обложка, в идеальном состоянии. Алексей Иванов Золото бунта скачать в форматах epub, fb2, pdf, txt или читать онлайн.
Золото бунта, или вниз по реке теснин
Формат: аудиокнига, MP3, 112kbps Автор: Иванов Алексей Год выпуска: 2007 Жанр: Роман Издательство: МедиаКнига Исполнитель: Иван Литвинов Продолжительность: 26:05:32. Здесь ждет в земле казна Пугачева, золото бунта, клад, который уже четыре года не дается ни шаманам, ни бродягам-пытарям. Алексей Иванов Золото бунта или Вниз по реке теснин.
Алексей Иванов, «Золото бунта»
Ее стало кренить, поднимая на водяную гору перед стеной. И вдруг с этой горы, как сани со склона, огромная барка скользнула вперед и вниз. Пенная туча хлынула на палубу, сугробами заваливая вопящих бурлаков. А из мокрого тумана вознесся мятый каменный парус, тенью мелькнул над баркой на расстоянии вытянутой руки и улетел назад, словно отброшенный ураганом. Кормой вниз по течению, барка впритирку проскочила вдоль Разбойника с той излуки, на какой гибли все и всегда. Батя успел понять, как надо поставить барку, чтобы струя сама пронесла ее мимо, а боец лишь снял стружку с просмоленного борта. Батя сидел на краю скамейки и молчал, сплевывая кровь. Губы его были разорваны жестью трубы. Рокот воды у Разбойника делался все тише и тише. Батя придумал, как пройти прямо под бойцом, как вывернуться из лап погибели.
Никто до него такого не совершал. Да никто бы и не смог повторить его путь, потому что батя никому, кроме Осташи, не указал места на берегу, куда надо ударить носом барки, чтобы барка отурилась и прошла невредимой. Цепким взглядом сплавщика батя успел отметить это место: под сосной, что похожа на суксунский светец. Это был секрет бати — и Осташи… А теперь одного Осташи, потому что нынешней весной батя попробовал вновь пройти Разбойник отуром. На дне шитика у Осташи лежал мешок с припасами и кое-каким снарядом; вдоль борта — шест с окованным наконечником и длинный рогожный сверток, под который Осташа заботливо подстелил лапника. В носу лодки, распяленный прутиками, чтобы не упал, стоял раскрытым зеленый медный складень с Николой Морским — покровителем мореплавателей. Чусовая, конечно, не море, но ведь надо же было иметь заступника. Осташа несколькими точными и сильными гребками отвел лодку с той струи, что ударила бы его прямо в скалу. Проплывая под Разбойником, он задрал голову, придерживая шапку на затылке.
Над бугристым и морщинистым каменным рылом, над плешивым теменем висело и слепило солнце, словно нимб. Облезлые клочья лишайников испятнали скалу, будто забрызгали кровью. Чего ж: безвинной кровушкой Разбойник трижды умылся с головы до пят. Отвернувшись от Разбойника, Осташа увидел вдали под светлыми глыбами Четырех Братьев отцову барку, лежащую на дне. Палуба ее поднималась над водой на аршин, не больше. Светлела тесом двускатная кровля над льялом. Косо торчала мачта-щегла.
Даже те, кто носит православный крест, верят в силу вогульских шаманов. И на этой земле спрятан клад Пугачева, золото бунта, которое уже четыре года не смогли найти ни шаманы, ни бродяги-пытари.
Читает: Иван Литвинов Длительность: 26 ч. Герой романа, молодой сплавщик Остафий Переход, должен разгадать загадку гибели своего отца, чтобы смыть с родового имени пятно позора.
Увлекательный детективный сюжет автор погружает в таинственный и завораживающий мир реки Чусовой.
Хронотоп прекрасно чувствует себя во многих романах, которые принято причислять к «высокой литературе», а что касается литературы… ну, назовем ее коммерческой, то там тот или иной хронотоп, можно сказать, является необходимым условием жанра, без которого автору ни-ни. Причем в зависимости от степени коммерциализации произведения читай: доступности сознанию рядового читателя автор может отыгрывать этот самый хронотоп либо абсолютно «в лоб», не допуская никаких вольностей, как в женских романах типа «ночь-гроза-граф-замок-гонимая любовь», либо тонко варьируя хорошо окупившую себя модель. Последнее прекрасно реализовано в романе Алексея Иванова «Золото бунта». Оттолкнусь от изложения краткого содержания романа — жанр рецензии так или иначе требует от ее автора пересказа. Весь этот мир заводских рабочих, бурлаков, золотоискателей-хитников показан глазами молодого сплавщика Осташи Перехода, движущегося по реке в поисках истинной причины гибели его отца, лучшего сплавщика на всей Чусовой, и спрятанной им когда-то казны Пугачева. На это вполне физическое движение героя накладывается и движение духовное: в круговерти событий и приключений, в спорах с речными обитателями — язычниками-вогулами, старцами-истяжателями и православными мужиками — Осташа пытается ответить на самый главный для себя вопрос о сути человеческой души и ее пути в этом мире. Если на время отставить в сторону все извивы сюжета и сосредоточиться на главном, то в сухом остатке будет известная схема: герой в буквальном и переносном смысле движется по дороге жизни реке жизни. В общем-то, это вещь достаточно распространенная в мировой литературе… Но если в эту схему вернуть яркие детали, благоразумно отставленные в сторону до поры до времени, то схема обретет весьма знакомые черты «толкиеновского» хронотопа, благополучно впоследствии растиражированного авторами жанра фэнтези.
Золото бунта
Мантра выживания — «Лодья несгубимая», старинный сплавщицкий заговор, который читает Осташа в самые опасные моменты. Не в ладах с богословием — старообрядцы на протяжении романа говорят про «ИИсуса» вместо «Исуса» , святого «НиколаЯ» вместо «НиколЫ» , благодарят «спасибо» вместо «спаси Христос». Как минимум, две последних ошибки для исторических старообрядцев, да и части нынешних могут если не послужить полноценной кнопкой берсерка , то минимум ярким опознавательным знаком «чужака» и спровоцировать резкий ответ в духе «собаки мы, что ли, НикоЛАЮ молиться?! Пастырь добрый — поп-никонианин Флегонт. Пастырь недобрый — Конон, Гермон, Мирон Галанин. Истяжельческий «толк» он не признан официально толком показан почти на грани мраккультизма. А дырничество — мраккультизм в чистом виде. Подлое эхо войны — во всей красе! После Пугачёва Урал переживает всё то, что переживает любой край после ожесточённой гражданской войны. Проходящая через весь роман красной нитью озлобленность людей, среди которых почти совсем не осталось людей без злодейства на душе, оставляет от романа тяжелейшее впечатление. Полное чудовище — братья Гусевы, Пугачёв, вожаки истяжельцев.
Да если б только они!!! Посмертная казнь — осознав, что на бочках с кладом лежит Сашка Гусев, убийца его отца и хранитель казны, Осташа просто расшвыривает его останки по лесу. Посмертный персонаж — Переход, и даже в большей степени Пугачёв. В какой-то момент призрак его является Осташе и подговаривает покончить с собой, но тот передумывает в последний момент. Сашка Гусев тоже, но обстоятельства его смерти выясняются только в самом конце. Прерванное самоубийство — после бегства от Бойтэ и разговора в своей голове с призраком Пугачёва Осташа уже отправился топиться, как его друг Федька спасает его вестью о том, что нашел ему работу сплавщика. Пурпурная проза — у романа довольно сложный язык со множеством диалектных словечек, в том числе и специфического профессионального арго сплавщицкого ремесла. В конце романа даже даётся словарь наиболее часто встречающихся слов. Ружьё Чехова — самое мощное и смачное стреляет в конце. Это крестик Сашки Гусева, погнутый пулей Маруськи Зырянкиной.
А как бонус за ружьё сойдёт и рассказ из начала романа про порезанного медведя. Топливо ночного кошмара — о, предостаточно! Это и описания зверств пугачёвцев без ссылок: просто судьба жены Бакира , и то как и с какими духами общаются как раскольники, так и шаманы. Порой неясно, такому ли уж и Богу молятся некоторые толки — например, дырник Веденей.
При посредничестве колдовства Бойтэ тот сумел его убить. Бойтэ — вогульская девушка, живущая у Шакулы как приёмная дочь. В дни Пугачёвщиы совсем девчонкой была изнасилована, не может больше рожать и вынуждена быть тем, кем стала, — в том числе и любовницей Осташи.
Зато шаманские силы её таковы, что она умудрилась очень сильно, но пугающе и опасно помочь Осташе, а тот перепугался и бежал от неё. В финале ушла прочь от Чусовой в земли вогулов. Главные антагонисты книги, прихвостни Пугачёва. В каком смысле прихвостни? Когда-то держали постоялый двор мерзейших нравов. Слабоумный Малафейка захлебнулся собственной блевотиной ещё во время бунта; остальные же братья, помимо упрятывания казны, изнасиловали и растерзали Марусю Зырянкину. Сашка Гусев, схоронив казну, убил Перехода, но и сам был смертельно порван медведем.
Яшку Осташа убил при погроме в раскольничьем скиту, Чупрю — уже на финальных страницах романа. Макариха, их мать и условная тёща Перехода через свою дочь Лукерью, невенчанную жену сплавщика, бежавшую к нему от братьев. Бойтэ наслала на неё безумие, в котором та разнесла своё хозяйство, передушила всех кур, зарубила корову и сама повесилась. Конон Шелегин — слепой сплавщицкий старейшина, фактический хозяин всей логистики на Чусовой. Состоял в сговоре с братьями Гусевыми и сколотил на Чусовой настоящую мафию вокруг сплава. Умер от камлания Бойтэ. Что здесь есть[ править ] Антигерой — Осташа.
Это отнюдь не рыцарь добра и света, за ним полно жестоких поступков, да и секса он почти никакого, кроме изнасилования да тёмной магии, не знает. Но ему противостоят такие мерзавцы, что поневоле сочувствуешь даже этой охваченной страстями душе. Бой-девка для битья — Кикилья, статная и невероятно сильная девушка с главным героем, который тоже парень крепкий, она справляется играючи. Но при этом её избивает родной отец, а в какой-то момент насилует вся артель, осатаневшая от долгого воздержания. После такого Кикилья повредилась умом, помогла лишь процедура отчитки. Великая река — Чусовая как герой едва ли не главнее Осташи. Все оттенки чёрного — по зрелому размышлению, именно так и получается.
Даже формально протагонист Осташа в лучшем случае темно-серый, он не чурается совершенно злодейских поступков и постепенно чернеет по ходу романа, но противостоят ему совсем уж монстры.
Яростно пробуравил Осташу пустой, совиный глаз скалы — огромная дырина в утёсе, которую усть-койвинцы уважительно звали Царскими Воротами. За этими Воротами открывалось царство изломанных валунов и плесневелого бурелома. В расщелинах камня вокруг Ворот торчали лучинки стрел, пущенных вогулами в эту дыру на удачу. Межеумок грозно качался на волне, для которой был слишком хлипок. Он переваливался и черпал воду бортами. Всё вокруг нахмурилось: дождевое небо, сырой метельник по берегам. Гора впереди словно в пляске мотала каменным сарафаном, колыхала складками и топотала по реке, брызжа прибоем. И Осташа впервые почуял нутром холод сплавщицкого одиночества, когда вот он несётся на скалу, и барки для него уже нет, потому что барка — это он сам. И он один на один со скалой, которая пляшет в бесовских кобях, машет подолом.
И никто, кроме него, сплавщика, этой пляски не видит, а потому и такого страха божьего не чует. И в этом полёте, за которым, быть может, ждёт гибель, в прыжках и корчах каменного бойца то ли проявился и вправду морок бесовский, а то ли прорезалось в глазах истинное и чистое зрение души. Данную книгу можно смело назвать "Путеводитель по реке Чусовой", в качестве гида будет Осташа, главный-герой-терминатор, вчерашний пес, которого не может убить ровным счетом никогда и ничего. Под конец начиная с четвертой части , описания приелись на столько, что я в итоге просто не усваивал все обилие описание реки и мне в какой-то момент наскучило, хотелось уже больше динамики, а не описание более сотни бойцов-камней. Мистическая составляющая Полюбившая часть в книге, для меня, безусловно - третья. Первые две вводят в характер персонажа, его мытарства и похождения в поисках правды, в борьбе за честность отца перед другими бурлаками и за семейный авторитет это продолжалось всю книгу.
Зато выяснил, что отец действительно оболган. Переход, про прозванию Пётр Фёдорович — покойный отец Осташи, чья лодка убилась незадолго до начала повествования, а сам он якобы бросил её ради казны Пугачёва. На самом деле его в суматохе гибели барки убил арестованный Сашка Гусев, размозжив ему голову и оставив тело на цепи в своей камере, из-за чего все решили, что это труп Сашки, а Переход бежал. Колыван Бугрин — сплавщик из соседней с Осташиной деревни, лютый недруг сначала Перехода, а потом и Осташи. Домашний тиран. Не стесняется возносить на Осташино и Переходово имена напраслину и клевету, а то и замарать руки, чтобы сжить со свету. В борьбе оказался вынужден сам пройти Разбойник отуром, но Осташа избавился от него, заставив нырнуть в холодную Чусовую за нательным крестом. Доплыл до родной деревни с крестом, но насмерть закоченевший. Непосредственный виновник гибели Перехода.. Неждана, его дочь, редкая красавица. В отместку за все обиды Осташа пообещался Неждану изнасиловать и, в общем, преуспел, но не ожидал, что она и сама окажется в него влюблена. Позднее бежит от отца в Кашку и рожает Осташе сына. Петрунька, его сын. Ненавидит отца и потому по мере сил помогает Осташе даже в самых сомнительных начинаниях. В конце романа остаётся жить с сестрой и зятем. Шакула — старик-вогул, у которого какое-то время живёт заболевший Осташа. Мягко говоря, непростой старик. Состоял в общем сговоре с Гусевыми и Кононом. Совместными усилиями Осташи, Яшки Гусева и колдовства Бойте был убит. Бойтэ — вогульская девушка, живущая у Шакулы как приёмная дочь. В дни Пугачёвщиы совсем девчонкой была изнасилована, не может больше рожать и вынуждена быть тем, кем стала, — в том числе и любовницей Осташи. А также вынужденной соучастницей тёмных делишек Шакулы с Кононом. Зато шаманские силы её таковы, что она умудрилась очень сильно, но пугающе и опасно помочь Осташе, а тот перепугался и бежал от неё. В финале ушла прочь от Чусовой в земли вогулов. Главные антагонисты книги, участники Пугачёвского бунта. Когда-то держали постоялый двор мерзейших нравов, проворовались и в итоге угодили под арест, откуда были выпущены пугачёвцами к коим и примкнули.
Алексей Иванов - Золото Бунта, или Вниз по реке теснин
Увлекательный детективный сюжет-автор погружает в таинственный и завораживающий мир реки Чусовой. Здесь караваны барок, груженных железом, стремительно летят по течению мимо смертельно опасных скал — бойцов. Здесь власть купцов и заводчиков ничто в сравнении с могуществом старцев — учителей веры, что правят Рекой из тайных раскольничьих скитов.
С момента изменения указанных настроек получение рассылок Продавца возможно в течение 3 дней, что обусловлено особенностями работы и взаимодействия информационных систем, а так же условиями договоров с контрагентами, осуществляющими в интересах Продавца рассылки сообщений рекламно-информационного характера. Отказ Клиента от получения сервисных сообщений невозможен по техническим причинам. Предоставление и передача информации, полученной Продавцом: Продавец обязуется не передавать полученную от Клиента информацию третьим лицам. Не считается нарушением предоставление Продавцом информации агентам и третьим лицам, действующим на основании договора с Продавцом, для исполнения обязательств перед Клиентом и только в рамках договоров. Не считается нарушением настоящего пункта передача Продавцом третьим лицам данных о Клиенте в обезличенной форме в целях оценки и анализа работы Сайта, анализа покупательских особенностей Клиента и предоставления персональных рекомендаций. Не считается нарушением обязательств передача информации в соответствии с обоснованными и применимыми требованиями законодательства Российской Федерации. Продавец получает информацию об ip-адресе посетителя Сайта www.
Кому надо тебя оплёвывать? Мало ли, что имя Перехода! У Колывана вон девка Неждана, так что — сгибни Колыван, купец попрёт её в сплавщики нанимать? Нету тебя, понимаешь?
Я вот смотрю на тебя в упор — и не вижу! Нету теперь и имени Переходов! Теперь всякий знает: Переход за корысть барку убьёт, Переход у царя Петра Фёдорыча деньги украл! Кто теперь тебе поверит, кто заказ даст?
На меня одного у тебя надежда была, а мне на тебя плюнуть и растереть, и мзда твоя не нужна! Лицо у Кузьмы Егорыча тряслось, но слова его были обдуманы, прозвучали не в запале ругани. И Осташа, зверея, чувствовал, что тонет, как в трясине, — ни рукой, ни ногой не шевельнуть. За Кузьмой Егорычем стояла неправая, но сила — тупая, равнодушная, подлая.
Считаешь, старики тебе поверят, а Колывану — нет? Осташа не удержался, отшиб кукиш так, что Кузьма Егорыч локтем сбил со стола чугунок и зашипел от боли. Осташа встал, нахлобучил шапку и пошёл прочь. Кипя, он широко шагал по улице Усть-Койвы мимо высоких заплотов с воротами под кровлей, мимо крепко рубленных домов на подклетах, с маленькими окошками и висячими крыльцами.
Встречных он не замечал, не кланялся. Подвернувшуюся добродушную псину стегнул прутом поперёк хребта. Доски настилов вдоль разъезженной дороги прогибались под Осташей так, словно бы он стал вдвое тяжелее. Выйдя за околицу, Осташа по мостку пересёк ложок с весенними размывами глины на дне, потом — еловый перелесок.
Слева за еловыми лапами вспыхивала под солнцем Чусовая. На широкой отмели, которая в межень обнажится до середины русла и побелеет, будто костяная, лежали две барки, уже приготовленные для будущего каравана. За перелеском начался кордон Кусьинского завода. Обнесённый частоколом, как разбойничий вертеп, он был построен на стрелке Чусовой и Койвы.
Осташа обогнул угол и вошёл на огороженный двор. Горы чугунных чушек, которым нипочём были дожди, громоздились вдоль частоколов. Под навесами, укрытые промасленными рогожами, высились кучи железных полос, листов и прутов. Возле дальних ворот мелькали люди, таскали по сходням с берега Койвы грузы только что пришедшего каравана.
Приказчик командовал; писарь у раскрытых ворот амбара пересчитывал товар; артельные руководили разгрузкой шитиков. Шитики беспорядочным косяком качались в ячеях у берега. Обходя лужи, Осташа направился к конторе. На крыльце, прислонив ружьё к перильцам, сидел пожилой солдат в мундире.
Его шапка пирогом потеряла весь артикул, обвисла над ушами, позумент с неё облез. Сняв сапог и закатав штанину, солдат смазывал какой-то дрянью своё синее, распухшее колено. Нету никого. Приказчик вон там, на разгрузке.
Щели в половицах? Подожди, Илье Иванычу сейчас не до тебя. Сядь вон там, на чурбак, от оружья подальше. Осташа уселся на чурбак у крыльца.
Вот и списали из гренадерской роты, с глаз долой от Александра Василича. Но я не воевал. А коли и воевал бы, тебе-то что? Солдат вздохнул, вытащил из-за спины медный ковшик и протянул Осташе.
В окошко ему подай. Тяжело мне самому ковылять, да и расплескаю. Осташа поднялся с чурбака, зачерпнул воды из бочонка, стоящего под потоком, и пошёл к амбару. Осташа сунул в него ковшик и увидел, как две осторожные руки приняли ковш и утянули в темноту.
Через некоторое время ковшик выполз обратно пустой. Бледное лицо появилось в щели окошка. Мы с тобой сопляками в бабки лупились, пока наши батьки свои сплавные дела обсуждали. Он снова уселся на чурбак и спросил солдата: — Что за тать у тебя под замком сидит?
Этого татя со сплава сняли. До ближайшей оказии велели татя закрыть в амбар. То-то я гляжу — бородища от глаз, волосья колтуном, руки в шерсти, за плечом мешок с отрубленными головами. Хороший парень, работящий и добрый, только глупый.
В остроге побратаетесь, уму поучишь его. Хуже, чем в солдатчину. Солдат, отвернувшись, молчал. Осташа снова встал и пошёл к амбару.
Ты за что сюда попал-то? Кирюха подошёл к окну, но ответил не сразу. Она не пошла. Он велел высечь её до полусмерти.
Я за это его в лесу подкараулил и пальнул в него. Жаль, не убил. Разиня я. Мало что промазал, так и пыж свернул из лоскута, который от своей рубахи оторвал… Приказчиковы псы нашли пыж, стали по всему заводу рубахи перетряхивать.
Отыскали мою. Курлова, сержанта, что оборону от Белобородова держал, на батарее зарубили. Паргачёва, которого Белобородов начальником поставил, повесили. Демидовы после бунта завод заводчику Гурьеву тотчас продали, Гурьев тотчас перепродал графу Ягужинскому, граф — Савве Яковлеву, этому волчине… Яковлевский приказчик тоже вот, оказывается, под пулю чуть не угодил…» — И куда тебя везут?
Может, в острог, может, в каторгу. Я ведь не сразу отдался. Одного приказчичьего прихвостня убил в драке-то и в лес бежал. Полгода с Кондаком-разбойником в пещере прятался, пока не выследили и не взяли.
Вогульцы идолопоклонствовали. Говорят, вся пещера костями человечьими засыпана. Идолок там есть, бронзовый, только маленький. И костей много, но все звериные.
Пещера хорошая, надёжная. Там у нас даже окошко было, чтобы смотреть, не идёт ли кто незваный. Пьяный был, скотина. За то и смерть ему.
Мне бурлаки рассказывали, которые меня везли. Кондака в казёнке к стене приковали. А барка об Разбойник ударилась. Затонула под Четырьмя Братьями, и Кондак вместе с ней.
Поделом вору мука. Из-за бати он чувствовал и свою вину перед тем разбойником, который так страшно и нелепо погиб в тонущей барке. Была бы у меня сноровка одному перезимовать, иль был бы я в расколе, чтобы в скиту спрятаться, так сроду бы к такому не припал, а след увидел бы — и в след плюнул. Кондак четыре года на Чусовой ошивался, клад Пугача искал.
Такой человек был поганый, что не открывался ему клад. Был бы клад на головы заговорён — Кондак бы вдвое больше голов принёс; пришлось бы голодать — товарища бы съел. Это я сейчас понимаю. А тогда задурил мне Кондак голову.
Говорил, что точно место клада знает, нашёл, догадался, только не взять клад зимой, надо весны дождаться. Тогда я ему ещё верил. Он ведь врал мне, что зовут его по-настоящему Сашка Гусев. Он из тех Гусевых, что должны на кладе у Четырёх Братьев лежать, только он вывернулся от Чики-Зарубина и утёк.
Потому и не знает место клада. Это известие как обухом в лоб шибануло Осташу. Он даже отшатнулся от окошка амбара. Выручи, дай ножик!
Я окошко обстругаю и утеку! Я другое место знаю, где спрятаться, не найдут меня! Не жить мне без Дашки, понимаешь? Нигде не жить — ни в Сибири на каторге, ни в остроге, ни в соседней деревне!..
Дай ножик!.. Кирюха молил, но Осташа повернулся и пошёл прочь, обрушился на чурбак возле крыльца, где по-прежнему сидел солдат-караульный. Теперь он дымил из-под усов короткой глиняной трубкой. Будет ли когда-нибудь ему покой от этих проклятых дядьёв Гусевых?
Ведь почти четыре года прошло, как они исчезли… Осташа вспоминал тот день того страшного пугачёвского года, когда они с батей вернулись со сплава и обнаружили в своём дому Гусевых; вспоминал то утро, когда проснулся, будто его домовой толкнул, и увидел, что ни бати, ни Гусевых в избе нет. Макариха сказала, что ночью пришёл какой-то человек и куда-то увёл и Гусевых, сынов её, и батю… И неделю о них ничего не было известно. Макариха голосила по сыновьям и рвала волосы. Осташа молчал с очерствевшим в страшном предчувствии сердцем.
Батя возвратился в Кашку только на восьмой день — один. Он кратко и устало рассказал, что той ночью в Кашку к Гусевым приплыл пугачёвский атаман Чика и привёз с собой царёву казну. Гусевы с пугачёвцами кровью повязались и потому сделали, что Чика приказал: приневолили батю. Ведь батя всю реку знал, и Гусевы силком взяли его с собой, чтобы он нашёл подходящее место клад схоронить.
И чего там случилось — батя не захотел говорить. А Гусевы так и не вернулись. Может, зарезал их батя?.. Нет, Осташа не верил, что батя мог их зарезать.
Не таким он был человеком. Но куда Гусевы провалились — Осташа не знал, а батя не говорил. И даже велел никогда не спрашивать его об этом деле. Ну а народ-то решил, как проще: зарезал, чего уж тут гадать.
И никто Переходу того в вину не ставил: туда Гусевым и дорога. Дай, и сам сразу уйди. Никто тебя здесь не видел. Придёшь завтра как в первый раз.
На тебя и не подумают. Зачем мне нож? У меня штык. Штык при мне останется.
Осташа внимательно посмотрел солдату в глаза. Глаза были усталые, выцветшие, бесстрашные. Дать, что ли, ножик этому Кирюхе-ротозею?.. Иссохнет ведь парень по своей девке.
Осташу не пугала каторга, острог. Чем жизнь слаще каторги? Не пугала неволя — и без того все в крепости. Пугало отлучение.
Отлучи его самого от Чусовой, отними у него весенний вал, барки, рёв бойцов над рекою… Нет, отлучённому лучше умереть. Осташа встал и в третий раз пошёл к амбару. Её тайный тракт пересекает, вон на той прогалине выход с него, видишь?.. Осташа знал про этот тайный тракт, который теперь уж ни для кого не был тайной.
Его сто пятьдесят лет назад проторили строгановские соленосы, чтобы в обход верхотурской таможни беспошлинно таскать в Сибирь соль, а оттуда — рухлядь. Сейчас тракт уже заброшен был: кому он нужен, если проложена хорошая казённая дорога, а таможни в Верхотурье давным-давно нету. Входец совсем маленький, только вплотную найдёшь, — всё пояснял Кирюха. От него напрямик в гору.
А в пещере петля подземная. Залезешь в неё, сам не заметишь как, и будешь ползать по кругу, пока не околеешь, ежели вылаза не запомнил. Коли меня и в пещере накроют, я в петлю улезу и с другой стороны убегу. Мне бы только отсюда утечь — я как оборотень над пнём исчезну!..
Осташа подумал, вытащил из-за голенища нож и протянул его в окошко. Только я так понимаю, что Гусевым-то ему незачем зря называться было, если он не ведал, где клад схоронен. Под Четырьмя Братьями он вновь осмотрел барку — теперь уже не отцову, а Кусьинского кордона. Колывановы прихвостни продолжали грабёж: кровлю с коня содрали до стропил, принялись разбивать палубу.
Осташа только злорадно ухмыльнулся. Устье речки Кумыш загромождали насады и полубарки. В деревне стоял государев кабак, и сплавной народ предпочитал ночевать в Кумыше, чтобы не расходовать ночь даром. Непогожее утро только разъяснелось.
По судам ходили работнички, держались за головы и постанывали. Деревня привольно раскинулась по лугу и радовала глаз чистым, дождевым серебром кровель и венцов: она ни разу не горела, и все дома были старые, выцветшие до седины. Белые дымки поднимались к мутному, похмельному небу. Кумыш журчал, огибая могучие носы сплавных судов.
Он бежал издалека, но, как пёс-недомерок, так и не вырос, оставшись речкой-щенком. Осташа причалил лодку, вылез на берег и огляделся. Осташа направился к ней, и вдруг дорогу ему преградил малец лет десяти-двенадцати. Парнишка тотчас заулыбался во весь щербатый рот.
Не выйдет. Хочу я попросить Колывана, чтоб он всех мальцов в пучок связал, а то мне печь растапливать нечем. Охота знать-то. К тятьке все на поклон идут, да он не всех велит пущать.
Ну чего тебе надо? Бока ему наломаю. Знаешь, как он меня дерёт? Тебя бы так тятька драл, так ты бы давно уже помер.
Он мне ухи, как у зайца, все выкрутил, и зад у меня, как репа, распух. Я будущим летом сбегу от него, надоело. А ты кто будешь? Ты что, правдивых людей никогда в жизни не видел?
Как ты меня возьмёшь бурлаком, если мне всего одиннадцать годов? Тятька твой, кстати, с десяти лет бурлачил, вот. Ты меня запомни. Я Осташа Переход из Кашки.
А теперь сказывай, где ваша изба. Грузные, кондовые дома Кумыша слепо глядели на широкую улицу тусклыми пузырями окошек. Мостки вдоль высоких заплотов были сбиты из расколотых пополам брёвен. В огромных лужах посреди улицы лежал всякий хлам: кучи тряпья, черепки битых горшков, плашки раздавленной бочки, сломанное тележное колесо; плавали разбухшая солома и лепёхи навоза.
Над дальними крышами поднималась глыба Горчака с соснами поверху. Осташа узнал дом Никешки Долматова, своего приятеля по сплавам, а вскоре Петрунька уже подвёл его к своему крыльцу. Осташа был из раскольников часовенного толка, как и почти все на Чусовой, а Кумыш упрямо держался беспоповства. Да не больно-то и хотелось.
Проскрипела на истёртых пятках дверь, и по лестнице не торопясь спустился Колыван, за спиной которого семенил Петрунька. Колыван, не оглядываясь, дал ему затрещину, и Петрунька молча полетел обратно к речке, шлёпая по лужам. Колыван стоял и, не здороваясь, разглядывал Осташу. Был Колыван невысокий, но кряжистый и плечистый.
Лицо его, широкоскулое и широкоглазое, было понизу обведено густой, но подрезанной бородой с проседью. Смотрел Колыван всегда исподлобья, словно бы его уже обидели. Осташа сразу ощутил, что перед ним — враг, ничем не прикрывающий свою враждебность, а потому холодный и собранный. Так что за разбой свой ты перед ним отвечать будешь.
Мне от твоего разбоя ни убытка, ни унижения. Там ты напоганить ещё не успел. Придёт время, и в Кусье узнают, что веры слову Перехода больше нет, потому как Переход за корысть барку разбил. Знаешь, что и я её знаю.
Зачем мне так говоришь? Никого ведь нет вокруг. Подвесил бы я решето на нитке — так оно от твоих слов крутилось бы, как колесо водобойное. У вас в Кумыше что, простой правды никогда не слыхали?
Есть то, чему верят. А веру тому доказать надо. В расколе столицей стал тайный Авраамиев остров на Ирюмских болотах, где сидел бывший крестьянин, а ныне старец и правопреемник огнепального протопопа Мирон Галанин. Вокруг Галанина, как вокруг паука, раскинулась паутина древлеправославной веры — от Кондинских скитов на былых вогульских капищах и мёртвого Пустозёрска на Печоре до разорённых царёвыми полками яицких станиц.
Керженец и Повенец, Иргиз и Ирюм держали древлеправославную Русь, словно рваный, прожжённый, пробитый пулями парус. Колыван Бугрин вместе со старцами тайных чусовских скитов дважды ходил к Мирону Галанину на Дальние Кармаки за благословением, за праведными книгами, за духовными письмами. Мирон Галанин был вероучитель, но не праведник, не святой и не апостол. Но для Колывана, как и для беспоповцев, слово Мирона было законом.
А для часовенных — только поучением, которому можно и не последовать, если другие старцы перетолкуют. Меньше под никонианцев надо подстилаться. Это сзади неслышно подошла девка, сестра Петруньки. Осташа оглянулся и шагнул в сторону.
Девка стояла опустив глаза, держала в руках стопу помытых плошек. Он видел Неждану только голенастой девчонкой и совсем не узнал её теперь. Колыван молча ударил её по руке. Все плошки разлетелись, покатились по мосткам, поплыли по луже.
Неждана нагнулась и принялась собирать посуду. Осташа нагло, напоказ Колывану, смотрел на девку, на её крутые бёдра и круглый зад, плотно обтянутый сарафаном. Борода зашевелилась на скулах Колывана, но Колыван молчал. Неждана выудила из лужи последнюю плошку, распрямилась и пошла обратно к реке.
Взгляд её чёрных красивых глаз из-под низко повязанного платка полоснул по лицу Осташи. Осташа не посмотрел вслед девке, но сощурился на Колывана, словно со знанием дела и бесстыдством намекнул: «Хороша!.. С каких заработков? Вот и скопил.
Он помаленьку из царёвой казны таскал, чтоб незаметно было, — вот и натаскал на барку. Колыван говорил верно: за три года, хоть всё откладывай, не собрать на барку. Откуда же батя взял деньги? Осташа не знал, не знал.
Но он знал другое: что бы там ни было, батя никогда бы и гроша не взял из царёвой казны. Ведь он сам же сказал: придёт Пётр Фёдорович снова и заберёт казну, и никто больше на неё права не имеет. Осташа верил бате. Батя не врал.
Батя не вор. Но веру эту нечем было доказать. И так никто его за руку не поймал, ему и без того хорошо было! Знаешь, кого он в своей казёнке арестантом вёз?
Сашку Гусева вёз. Потому Чика и передал им царёву казну. Сам же он казны не прятал — отдал Гусевым и уплыл из Кашки обратно.
Ее несло прямо на Четырех Братьев. Будь она жива, ее все равно раздробило бы в щепу.
Но она не доплыла, затонула и легла на дно рядом с устьем Четырешного ручья. Люди, видно, цеплялись за пыжи и огнива, за кровлю, за стойки коня — потому их и не смыло. Уцелели все — и бурлаки, и подгубщики, и водолив. Лишь колодник захлебнулся в казенке под палубой, да батя, сплавщик, сгинул неизвестно где. Никто не видел, куда он делся со скамейки.
И тела его до сих пор не нашли. Осташа был в отца — сплавщик по крови. Он не сожалел, что батя попробовал пройти мимо Разбойника своим опасным способом. Осташа и сам поступил бы так же. Благо, барка собственная.
Рисковать чужой баркой честный сплавщик не стал бы. Но сердце грызли боль и досада. Неужели батя был не прав и пройти Разбойник таким путем невозможно? Нет, нет, нет! Батя все рассчитал, все учел, все промерил.
Он шел в двадцатый весенний сплав. За двадцать лет он не убил ни единой барки. Но Осташа знал, что не было в батиной удаче никакой удачи — только знание, верный глаз, навык, твердая рука и крепкая воля. На Чусовой удач не бывает. Но почему же батина барка разбилась?
Батя должен был пройти. И не прошел. Кумышских мужиков на барке было четверо. Они уже сняли с кровли конек и теперь топорами подцепляли доски. Выдернутые гвозди заботливо складывали в короб.
Связка длинных тесин, перетянутая веревкой и готовая к перевозке, покачивалась в воде у борта. Мужики спокойно и деловито разбирали барку, словно у той вовсе и не было хозяина. Он выложил на палубу барки длинный рогожный сверток и с веслом в руке запрыгнул наверх. Мужики, сидевшие на коньке, как вороны на заборе, опустили топоры. Один даже вогнал топор в доску и слез к Осташе, остановился напротив и вытер потные ладони о рубаху на брюхе, нагло улыбаясь в глаза.
На потеси здесь стоял? Осташа почувствовал, как душа его словно цепенеет. Он не боялся своей злобы, потому что гнев будто стягивал его грудь обручами, и зубы стискивались, глаза делались зорче, а все движения становились точными и короткими. Он не зевал замаха врага, чтобы со свороченной скулой покатиться по траве. В Кашке с ним и заречные давно перестали связываться.
Осташа переложил весло в левую руку и сильно толкнул мужика в широкую грудь: — Ослеп? Переход перед тобой! Мужик отодвинулся, и глаза его вдруг сделались маслеными. Тебе тятька денег принесет, десять новых барок себе купите. Пугача денег.
Глаза кумышского остекленели, а улыбка исчезла, будто он ее сплюнул. Все ведь знают, что он один видел, куда Чика клад зарыл. Осташа молча перехватил весло обеими руками и с короткого замаха ударил кумышского по скуле. Того отбросило на ребро кровли, но он не упал, удержавшись за край. Осташа бросил весло, отбежал назад и поднял свой рогожный сверток.
Стряхнув рогожу, он наставил на мужиков унтер-офицерский штуцер, переводя граненый ствол с одного на другого. Мясо резать умею. Мужики, что уже поползли было по ребру кровли к Осташе, замерли. После Пугача на Чусовой ружьями и топорами не грозили просто так — сразу пускали в ход. Даже в драках за девок били насмерть и топтали ногами, и никто не вступался разнять — самого кончат.
Народ с узды сорвался, кровь была — как вода. Мужики угрюмо, с опаской слезли с кровли, подняли своего вожака и потащили к доске-сходне, что была перекинута с борта на близкий берег. Осташа дулом проводил их до тальника, а потом опустил штуцер. Через некоторое время из кустов прямо от выступа скалы выползла и легла на воду лодка-насада. Кумышские забрались в нее; двое сели, а двое, стоя, оттолкнулись от берега и погнали насаду вверх по течению, тюкая о камни на дне окованными концами шестов.
В горле у Осташи скребло, будто он песка нажрался. Осташа сбросил шапку, подошел к краю палубы, положил тяжелый штуцер, лег сам, дотянулся ладонью до воды, умыл окостеневшее лицо, напился. В затылок пекло солнце. Вот, значит, как теперь говорят об отце… Нужно ли тогда ему было быть честным, когда на сплаве половина сплавщиков продавалась, а другая половина — покупала? Мертвые, конечно, сраму не имут — да и не было на бате позора.
Наговор один, поклеп. Не червивило батю коварство. Батя погиб, это понятно. Но кому чего докажешь, если не бить в зубы, кровью затыкая поганую пасть? Осташа завернул штуцер обратно в рогожу.
После бунта на Чусовой много разного оружья осталось. В любом доме имелось. Вот и батя купил хорошее ружье. Ты, Остафий, и без ружья любому глаз выбьешь.
Иванов Алексей - Золото Бунта
Герой аграрного социума, общины, — Богатырь; герой казачьего социума, вольницы, — Разбойник; герой промыслового социума, артели, — Купец. А Мастер — бажовский Данила — квинтэссенция индустриального социума. Персонажи романов Мамина-Сибиряка — купцы, мещане, священники, крестьяне на отхожем промысле. То же самое и в очерке «Бойцы». Там сплавщик, то есть Мастер «железных караванов», — просто чудик, фрик, а не олицетворение социума. А я сделал сплавщика культурным героем. И архетип его — не какой-нибудь Савоська «из Мамина-Сибиряка», а всё тот же Данила-мастер Бажова, хотя Бажов не описывал сплав по Чусовой. Отсюда и «неубиваемость» моего героя. Архетип убить невозможно. На реке Чусовой сложился социум, который обслуживал сплав караванов: бурлаки, сплавщики, работники пристаней, корабелы.
Никто из них ничего не пахал и не сеял. Это социум индустриальный, а не аграрный, хотя люди жили в деревнях. И нелепо слышать о происхождении «Золота бунта» от прозы «деревенщиков». Социум всегда является функцией от того способа производства, которым он кормится. Чусовая с искусственным половодьем — это механизм, и чусовской социум обслуживает механизм. Это люди промышленности, а не деревни; их ценности и мировоззрение порождены индустрией, как и ценности бажовского Данилы-мастера, а не земледелием. Поэтому «бажовская традиция» вела меня к мистике, и мой герой встречает оживших мертвецов и попадает в ирреальное «мленье». О продолжении «бажовской традиции» в романе сказано прямо, когда тайный толк сплавщиков ставится в один ряд с магией рудокопов, выкопавших и Хозяйку Медной горы, и Каменный Цветок. Мамонт из Атлантиды Как я уже сказал, исторического индустриального фольклора на Урале практически не осталось.
Бажов уже работал «по памяти», а не с традицией в её «живом бытовании». С позиции классической литературы, писать мне было уже не о чем: нет ни носителей культуры, ни источников информации. Но с позиции постмодерна, ничего страшного: можно всё придумать самому, опираясь на семантику. Я и придумал. Весь мир сплавщиков в романе — это вымышленный фольклор. Но я знаю законы создания фольклора, пусть даже интуитивно, и фольклор я создал из реальной истории и географии. Многим скалам на Чусовой, исходя из их названий и истории Урала, я придумал миф. Разные «еленкины песни» и «бесы на потесях» — не реальные топонимические легенды, а то, что я придумал сам. Действительных преданий сплава в романе совсем немного, как и в ныне существующем фольклоре.
Пришлось придумать и «народную историю» Урала: про Ермака, который сбросил идолов в реку, и про святого Трифона Вятского, который собирает души погибших бурлаков. Я придумал мифы, базовые для индустриальной этики сплава: про «оборотную Чусовую» и про «сплавщицкую тайну». А что поделать? Если Атлантиду нельзя найти, то надо её придумать. Мы живём в культуре постмодерна. Бажову было нельзя, а мне уже можно. Но по тем технологиям, которые были открыты Бажовым. Моя реконструкция выглядит убедительно не только из-за Бажова. Вымышленную мифопоэтическую картину мира Чусовой XVIII века я снабдил реальным «каркасом» — народной демонологией из книги Владимира Даля «О повериях, суевериях и предрассудках русского народа».
Разные Коровьи Смерти, жердяи, карбыши, овинники и анчутки с их повадками и способами обуздания — они «из Даля». Я «привил» к Далю бажовский ген, как к современному слону хотят привить ген мамонта, чтобы получить мамонта. И мамонт получился. Было то, чего не было Я не раз встречал похвалы, будто бы «Иванов описал раскольников не хуже Мельникова-Печерского». Это чушь. Я не описывал старообрядцев. Я описывал индустриальный социум Чусовой, и мне необходимо было дать оправдание его культурной самобытности. Самый правильный способ — через религиозную доктрину. Но эту доктрину мне пришлось искусственно усилить, и я придумал особый «чусовской» толк раскольников — истяжельство.
Для толка я изобрёл восьмое церковное таинство — истяжение души. На раскольничьем диспуте в романе идеолог толка старец Гермон — лицо, кстати, реальное — обосновывает своё учение сугубо начётническим способом. Но это норма для подобных сообществ. Превращение сплавщиков в раскольников позволило мне использовать технологию Бажова: впустить в православное мировоззрение русских рабочих мистику местных финно-угров, как это было у реальных рудознатцев, которых ещё называли «чёртознаями», или у литературного Данилы-мастера и его коллег-камнерезов. Дело в том, что маргинальные общины раскольников нуждались в «свежей крови» и принимали к себе инородцев — охотнее, чем единоверцев-никониан. А инородцы привносили в мировоззрение раскольников свои суеверия. Многие исследователи раскола отмечали, что самые дикие убеждения существуют как раз среди раскольников, хотя процент грамотных среди них был куда выше, чем у никониан.
Помимо этого, конечно же, можно читать «Золото бунта» полностью в классическом дневном режиме или же скачать книгу на свой смартфон в удобном формате fb2. Желаем увлекательного чтения! С этой книгой читают:.
Вот Осташа Переход явился на диспут представителей разных толков старообрядчества: слышатся витиеватые словеса, а за ними — натуральное изгнание беса во всей красе. Вот Осташа Переход в гостях у магического племени вогулов, почти исчезнувшего, но сумевшего в предсмертной агонии приучить русских пришельцев к силе древнего мира с его полуоткрытыми порталами в сверхъестественное: реальность плывет, душа покидает тело. Вот Осташа Переход сталкивается с казенной, солдатской культурой, испытывает на своих плечах всю мощь и жесткость глыбы-Империи. Вот Осташа Переход… и так раз десять-пятнадцать. На первый взгляд, что ни глава, то историко-художественная статья об одном из аспектов Чусовской цивилизации.
Чусовая — не только географическое понятие, не только низка для субкультурных бусин. Река представляет собой также образ человеческой жизни, протекающей среди теснин. Алексей Иванов сравнивает жизнь с рискованным сплавом: по пути можно тысячу раз превратить барку в груду щепок, а надо дойти целым и душу свою донести до финала в сохранности. Но для души-груза любая кривизна оборачивается непоправимым ущербом. Истина существует, люди-сплавщики знают об этом, каждый понимает меру своего преступления.
Судите сами. Во-первых, в романе Иванова перед нами предстает особый мир, живущий по волшебным законам и закамуфлированный под мир сибиряков соответствующего исторического периода так хорошо, что на первый взгляд кажется, что имеешь дело с историческим романом. И только когда во плоти начинают являться призраки, которых не убить по три раза, а волшебный клубок ниток спасает жизнь герою, начинаешь понимать, что имеешь дело с миром фантастическим… Во-вторых, говор, которым изъясняются герои и который свободно и широко использует и автор, несмотря на всю его историческую обусловленность, носит явные черты субъективного вмешательства, что по существу превращает его в нечто подобное тому, что пытался изобрести и использовать в своем романе Дж. В-третьих, роднит романы Дж. Р Толкиена и А. Иванова наличие предметов, обладающих силой исторгать человеческую душу. Прежде всего это, конечно, пугачевская казна и заговоренные родильные крестики сплавщиков, в которые старцы заключали души их хозяев. Волею судьбы носителем знания о первой и обладателем второго становится главный герой, которому еще только предстоит определить свою жизненную позицию в этом мире.
Золото бунта, или Вниз по реке теснин
Здесь ждет в земле казна Пугачева, золото бунта, клад, который уже четыре года не дается ни шаманам, ни бродягам-пытарям. А в художественном отношении «Золото бунта» — лучший роман Алексея Иванова и, возможно, один из лучших в современной русской литературе. Отзывы читателей о книге Золото бунта, или Вниз по реке теснин, автор: Алексей Иванов. Золото бунта, или Вниз по реке теснин | Иванов Алексей Викторович. Книга очнь интересная. Алексей Викторович Иванов.