Новости кто автор алые паруса написал

это повесть-феерия писателя Александра Грина. Работу над этим произведением автор начал в 1916 году. Первые заметки, относящиеся к «Алым парусам», начал делать в 1916 году. 1. Город на Неве вдохновил Александра Грина на написание произведения «Алые паруса», а сама повесть была написана там же. Александр Грин «Алые паруса» написал как повесть-феерию с элементами неоромантизма и символизма.

Первой публикации повести «Алые паруса» - 100 лет

Смотрите онлайн фильм Алые паруса на Кинопоиске. Рассказы» от автора Грин Александр Степанович ISBN: 978-5-699-81799-3, с доставкой и по низкой цене. Распорядившись поменять паруса на алые и наняв музыкантов, юноша приплыл в деревню к девушке, чтобы жениться на ней. "Алые паруса" подверглись критике: в газетах писали, что советскому читателю не нужны истории о полуфантастическом мире с благополучным концом. «А́лые паруса́» — повесть-феерия Александра Грина о непоколебимой вере и всепобеждающей, возвышенной мечте, о том, что каждый может сделать для близкого чудо. талантливый русский писатель первой половины XX века, представитель неоромантизма, автор философско-психологических произведений с элементами символической фантастики.

Комментарий отправлен на модерацию

  • "Алые паруса"
  • Александр Грин - биография, жизнь и творчество писателя
  • 100 лет феерии Александра Грина «Алые паруса». История о сбывшейся мечте. Юбиляр под обложкой
  • новости литературы: Ровно 90 лет назад были написаны "Алые паруса"
  • Алые паруса (повесть)

История создания повести «Алые паруса»

Автор: Александр Грин.

Как-то мальчик зарисовал краской руки распятого Христа на картине, объяснив свой поступок нежеланием того, «что в его доме течет кровь». В восемь лет он начал изучать закоулки замка и зашел в винный погреб, где хранилось вино, со зловещей надписью «Меня выпьет Грэй, когда будет в Раю». Юный Артур возмутился нелогичности надписи и сказал, что выпьет его когда-нибудь. Я этого не хочу. Артур рос необычным ребенком.

В замке больше не было детей, и он играл один, часто на задних дворах замка, в зарослях бурьяна и старых оборонных рвах. Когда мальчику было двенадцать, он забрел в пыльную библиотеку и увидел картину, что изображала корабль в бурю с капитаном, стоящим на носу. Картина, а особенно фигура капитана, поразила Грэя. С того момента море стало для него смыслом жизни, мечтой, которую он мог пока всего лишь изучать по книгам. Но Артур за время плаванья превратился из маленького принца в настоящего крепкого моряка, из прошлой жизни он сберег только свою свободную, парящую душу. Капитан, видя, как изменился мальчик, как-то сказал ему: «Победа на твоей стороне, плут».

С этого момента Гоп начал учить Грэя всему, что знал сам. Осенью, на пятнадцатом году жизни, Артур Грэй тайно покинул дом и проник за золотые ворота моря. Этот юнга был Грэй, обладатель изящного саквояжа, тонких, как перчатка, лакированных сапожков и батистового белья с вытканными коронами. В Ванкувере Грэй получил письмо от матери, она просила его вернуться домой, но Артур ответил, что и ей нужно понять его: он не представляет свою жизнь без моря. Через пять лет плаванья Грэй приехал навестить замок. Здесь он узнал, что его старый отец умер.

Через неделю с крупной суммой денег он встретился с капитаном Гопом, которому сообщил, что будет теперь капитаном уже своего корабля. Сначала Гоп оттолкнул юного Артура и хотел уйти, но тот догнал и искренне обнял его, после чего пригласил капитана и команду в ближайший трактир, где они пировали всю ночь. Вскоре в порту Дубельт стоял «Секрет» — громадный трехмачтовый корабль Грэя. На нем он плавал около трех лет, занимаясь купеческими делами, пока по воле судьбы не оказался в Лиссе. Глава 3. Рассвет На двенадцатый день пребывания в Лиссе, Грэй затосковал и пошел осмотреть корабль перед отправлением.

Ему захотелось порыбачить. С матросом Летикой они поплыли в шлюпке вдоль ночного берега. Так медленно они добрались до Каперны и остановился там. Бродя по ночному лесу, он увидел спящую на траве Ассоль. Девушка спала сладким безмятежным сном и показалась Артуру воплощением красоты и нежности. Сам не осознавая, почему так делает, Грэй надел ей на мизинец свое родовое кольцо.

Не далее как в пяти шагах, свернувшись, подобрав одну ножку и вытянув другую, лежала головой на уютно подвернутых руках утомившаяся Ассоль… …он снял с пальца старинное дорогое кольцо … Он бережно опустил кольцо на малый мизинец, белевший из-под затылка. После в трактире Меннерса капитан начал расспрашивать об увиденной девушке у Хина Менннерса. Он рассказал, что это, видимо «Корабельная Ассоль», полоумная девушка, что ждет принца под алыми парусами. История о парусах была исковеркана и рассказана в ключе насмешки и иронии, но ее сокровенная суть «осталась нетронута» и поразила Грэя до глубины души. Хин также рассказал об отце девушки, назвав его убийцей. Пьяный угольщик, что сидел рядом, внезапно протрезвел и назвал Меннерса лжецом.

Он сказал, что знает Ассоль, он много раз подвозил ее в город на своей телеге, и девушка абсолютно здорова и мила. Пока они говорили, Ассоль прошла по своим делам мимо окна таверны. Одного взгляда на сосредоточенное лицо девушки и серьезные глаза, в которых читались острый живой ум, Грэю было достаточно, чтобы убедиться в душевном здоровье Ассоль.

В это время произошло событие, тень которого, павшая на отца, укрыла и дочь. Была весна, ранняя и суровая, как зима, но в другом роде. Недели на три припал к холодной земле резкий береговой норд. Рыбачьи лодки, повытащенные на берег, образовали на белом песке длинный ряд темных килей, напоминающих хребты громадных рыб. Никто не отваживался заняться промыслом в такую погоду. На единственной улице деревушки редко можно было увидеть человека, покинувшего дом; холодный вихрь, несшийся с береговых холмов в пустоту горизонта, делал открытый воздух суровой пыткой.

Все трубы Каперны дымились с утра до вечера, трепля дым по крутым крышам. Но эти дни норда выманивали Лонгрена из его маленького теплого дома чаще, чем солнце, забрасывающее в ясную погоду море и Каперну покрывалами воздушного золота. Лонгрен выходил на мостик, настланный по длинным рядам свай, где, на самом конце этого дощатого мола, подолгу курил раздуваемую ветром трубку, смотря, как обнаженное у берегов дно дымилось седой пеной, еле поспевающей за валами, грохочущий бег которых к черному, штормовому горизонту наполнял пространство стадами фантастических гривастых существ, несущихся в разнузданном свирепом отчаянии к далекому утешению. Стоны и шумы, завывающая пальба огромных взлетов воды и, казалось, видимая струя ветра, полосующего окрестность, — так силен был его ровный пробег, — давали измученной душе Лонгрена ту притупленность, оглушенность, которая, низводя горе к смутной печали, равна действием глубокому сну. В один из таких дней двенадцатилетний сын Меннерса, Хин, заметив, что отцовская лодка бьется под мостками о сваи, ломая борта, пошел и сказал об этом отцу. Шторм начался недавно; Меннерс забыл вывести лодку на песок. Он немедленно отправился к воде, где увидел на конце мола, спиной к нему стоявшего, куря, Лонгрена. На берегу, кроме их двух, никого более не было. Меннерс прошел по мосткам до середины, спустился в бешено-плещущую воду и отвязал шкот; стоя в лодке, он стал пробираться к берегу, хватаясь руками за сваи.

Весла он не взял, и в тот момент, когда, пошатнувшись, упустил схватиться за очередную сваю, сильный удар ветра швырнул нос лодки от мостков в сторону океана. Теперь даже всей длиной тела Меннерс не мог бы достичь самой ближайшей сваи. Ветер и волны, раскачивая, несли лодку в гибельный простор. Сознав положение, Меннерс хотел броситься в воду, чтобы плыть к берегу, но решение его запоздало, так как лодка вертелась уже недалеко от конца мола, где значительная глубина воды и ярость валов обещали верную смерть. Меж Лонгреном и Меннерсом, увлекаемым в штормовую даль, было не больше десяти сажен еще спасительного расстояния, так как на мостках под рукой у Лонгрена висел сверток каната с вплетенным в один его конец грузом. Канат этот висел на случай причала в бурную погоду и бросался с мостков. Видишь, меня уносит; брось причал! Лонгрен молчал, спокойно смотря на метавшегося в лодке Меннерса, только его трубка задымила сильнее, и он, помедлив, вынул ее из рта, чтобы лучше видеть происходящее. Но Лонгрен не сказал ему ни одного слова; казалось, он не слышал отчаянного вопля.

Пока не отнесло лодку так далеко, что еле долетали слова-крики Меннерса, он не переступил даже с ноги на ногу. Меннерс рыдал от ужаса, заклинал матроса бежать к рыбакам, позвать помощь, обещал деньги, угрожал и сыпал проклятиями, но Лонгрен только подошел ближе к самому краю мола, чтобы не сразу потерять из вида метания и скачки лодки. Думай об этом, пока еще жив, Меннерс, и не забудь! Тогда крики умолкли, и Лонгрен пошел домой. Ассоль, проснувшись, увидела, что отец сидит пред угасающей лампой в глубокой задумчивости. Услышав голос девочки, звавшей его, он подошел к ней, крепко поцеловал и прикрыл сбившимся одеялом. На другой день только и разговоров было у жителей Каперны, что о пропавшем Меннерсе, а на шестой день привезли его самого, умирающего и злобного. Его рассказ быстро облетел окрестные деревушки. До вечера носило Меннерса; разбитый сотрясениями о борта и дно лодки, за время страшной борьбы с свирепостью волн, грозивших, не уставая, выбросить в море обезумевшего лавочника, он был подобран пароходом «Лукреция», шедшим в Кассет.

Простуда и потрясение ужаса прикончили дни Меннерса. Он прожил немного менее сорока восьми часов, призывая на Лонгрена все бедствия, возможные на земле и в воображении. Рассказ Меннерса, как матрос следил за его гибелью, отказав в помощи, красноречивый тем более, что умирающий дышал с трудом и стонал, поразил жителей Каперны. Не говоря уже о том, что редкий из них способен был помнить оскорбление и более тяжкое, чем перенесенное Лонгреном, и горевать так сильно, как горевал он до конца жизни о Мери, — им было отвратительно, непонятно, поражало их, что Лонгрен молчал. Молча, до своих последних слов, посланных вдогонку Меннерсу, Лонгрен стоял; стоял неподвижно, строго и тихо, как судья, выказав глубокое презрение к Меннерсу — большее, чем ненависть, было в его молчании, и это все чувствовали. Если бы он кричал, выражая жестами или суетливостью злорадства, или еще чем иным свое торжество при виде отчаяния Меннерса, рыбаки поняли бы его, но он поступил иначе, чем поступали они, — поступил внушительно, непонятно и этим поставил себя выше других, словом, сделал то, чего не прощают. Никто более не кланялся ему, не протягивал руки, не бросал узнающего, здоровающегося взгляда. Совершенно навсегда остался он в стороне от деревенских дел; мальчишки, завидев его, кричали вдогонку: «Лонгрен утопил Меннерса! Так же, казалось, он не замечал и того, что в трактире или на берегу, среди лодок, рыбаки умолкали в его присутствии, отходя в сторону, как от зачумленного.

Случай с Меннерсом закрепил ранее неполное отчуждение. Став полным, оно вызвало прочную взаимную ненависть, тень которой пала и на Ассоль. Девочка росла без подруг. Два-три десятка детей ее возраста, живших в Каперне, пропитанной, как губка водой, грубым семейным началом, основой которого служил непоколебимый авторитет матери и отца, переимчивые, как все дети в мире, вычеркнули раз-навсегда маленькую Ассоль из сферы своего покровительства и внимания. Совершилось это, разумеется, постепенно, путем внушения и окриков взрослых приобрело характер страшного запрета, а затем, усиленное пересудами и кривотолками, разрослось в детских умах страхом к дому матроса. К тому же замкнутый образ жизни Лонгрена освободил теперь истерический язык сплетни; про матроса говаривали, что он где-то кого-то убил, оттого, мол, его больше не берут служить на суда, а сам он мрачен и нелюдим, потому что «терзается угрызениями преступной совести». Играя, дети гнали Ассоль, если она приближалась к ним, швыряли грязью и дразнили тем, что будто отец ее ел человеческое мясо, а теперь делает фальшивые деньги. Одна за другой, наивные ее попытки к сближению оканчивались горьким плачем, синяками, царапинами и другими проявлениями общественного мнения; она перестала наконец оскорбляться, но все еще иногда спрашивала отца: «Скажи, почему нас не любят? Надо уметь любить, а этого-то они не могут».

Любимым развлечением Ассоль было по вечерам или в праздник, когда отец, отставив банки с клейстером, инструменты и неоконченную работу, садился, сняв передник, отдохнуть с трубкой в зубах, — забраться к нему на колени и, вертясь в бережном кольце отцовской руки, трогать различные части игрушек, расспрашивая об их назначении. Так начиналась своеобразная фантастическая лекция о жизни и людях — лекция, в которой, благодаря прежнему образу жизни Лонгрена, случайностям, случаю вообще, — диковинным, поразительным и необыкновенным событиям отводилось главное место. Лонгрен, называя девочке имена снастей, парусов, предметов морского обихода, постепенно увлекался, переходя от объяснений к различным эпизодам, в которых играли роль то брашпиль, то рулевое колесо, то мачта или какой-нибудь тип лодки и т. Тут появлялась и тигровая кошка, вестница кораблекрушения, и говорящая летучая рыба, не послушаться приказаний которой значило сбиться с курса, и «Летучий голландец» [Летучий Голландец — в морских преданиях — корабль-призрак, покинутый экипажем или с экипажем из мертвецов, как правило, предвестник беды. Рассказывал Лонгрен также о потерпевших крушение, об одичавших и разучившихся говорить людях, о таинственных кладах, бунтах каторжников и многом другом, что выслушивалось девочкой внимательнее, чем, может быть, слушался в первый раз рассказ Колумба о новом материке. Также служило ей большим, всегда материально существенным удовольствием появление приказчика городской игрушечной лавки, охотно покупавшей работу Лонгрена. Чтобы задобрить отца и выторговать лишнее, приказчик захватывал с собой для девочки пару яблок, сладкий пирожок, горсть орехов.

Окончание концертной программы и некоторых водно-пиротехнических элементов для выпускников запланировано на 02:00 утра 25 июня. Самые красивые моменты с праздника "Алые паруса" 2022 года. Пригласительные на "Алые паруса — 2023" приобрести не просто — попасть на праздник могут только выпускники. Каждый год печатается новый тираж билетов, а форма и рисунок всякий раз меняются. Билеты не рекомендуется покупать с рук, так как велик риск быть обманутым. Учтите, что часть Адмиралтейской, Университетской и Мытненской набережных, а также вся Английская набережная и набережная Макарова будут открыты и оттуда наблюдать за красочным зрелищем можно свободно. В Сети также можно найти приглашения на водную прогулку, в ходе которой можно будет увидеть фейерверк на шоу "Алые паруса — 2023" с борта теплохода. Во время таких праздничных рейсов теплоходы встают за Дворцовым или Троицким мостом, откуда открывается вид на Центральную акваторию Невы — именно там будет проводиться шоу. Размещать ссылки на сайты продаж мы не будем, но желающим купить места в первом ряду для просмотра салюта и шоу с отличным обзором лучше поторопиться. Некоторые экстремалы продолжают использовать крыши Петербурга для просмотра светового и лазерного шоу с высоты птичьего полёта. Этот вариант несёт риск быть задержанными стражами порядка и оштрафованными. Гораздо безопаснее снять номер в ближайшем отеле с панорамным видом на Неву или забронировать столик в водных и панорамных ресторанах Санкт-Петербурга. На Васильевском острове праздник "Алых парусов" лучше всего наблюдать с Биржевого моста. Ближайшие к Неве станции метро: в центре города — "Адмиралтейская", на Петроградской стороне — "Спортивная" и "Горьковская", на Васильевском острове — "Василеостровская". Они будут работать с 00:00 до 06:00 с интервалом движения не более 30 минут. Автомобилям запретят останавливаться: с 10 до 30 июня — на Дворцовой площади вдоль дома 4 и домов 6—8; с 08:00 10 июня до 08:00 3 июля — по нечётной стороне Биржевой площади; с 00:00 15 июня до 10:00 30 июня — в Биржевом проезде. Мосты в связи с репетицией, подготовкой и проведением "Алых парусов" будут разводить по новому графику.

История создания повести «Алые паруса»

Тегиалые паруса художник а игошин, андрей платонов алые паруса, грин где написал алые паруса. Повесть-феерия "Алые паруса" рассказывает удивительную историю любви и доказывает, что даже самые нереальные фантазии могут воплотиться в реальность, если в них искренне верить. Однако в отечественном кинематографе «Алые паруса» появились лишь однажды в 1961 году. Распорядившись поменять паруса на алые и наняв музыкантов, юноша приплыл в деревню к девушке, чтобы жениться на ней. В окончательный вариант «Алых парусов» этот герой, как и писатель Гирам, не вошел.

Стрелял в подругу, телеграфировал о своей смерти: как жил автор «Алых парусов» Александр Грин

Мы всегда рады вашим отзывам на наши книги, и предлагаем поделиться своими впечатлениями прямо на сайте издательства АСТ. На нашем сайте действует система премодерации отзывов: вы пишете отзыв, наша команда его читает, после чего он появляется на сайте. Чтобы отзыв был опубликован, он должен соответствовать нескольким простым правилам: 1. Мы хотим увидеть ваш уникальный опыт На странице книги мы опубликуем уникальные отзывы, которые написали лично вы о конкретной прочитанной вами книге. Общие впечатления о работе издательства, авторах, книгах, сериях, а также замечания по технической стороне работы сайта вы можете оставить в наших социальных сетях или обратиться к нам по почте support ast.

Мы за вежливость Если книга вам не понравилась, аргументируйте, почему.

Он видел себя матросом, а в более поздние годы этот образ начал приобретать краски капитана морского судна. Море не переставало будоражить его воображение, даже когда молодой писатель перешёл рубеж тридцатилетнего возраста. Это был самый обычный день, когда юноша проходил по оживлённой улице и неожиданно застыл перед витриной магазина, увидев в ней маленькую лодочку.

Её парус был сделан из белоснежного шёлка и имел острые очертания, подтверждая догадку Грина о том, что лодочка неукоснительно будет следовать за ветром. Юноша застыл перед витриной, как вкопанный. Позже он описывал эти ощущения в черновиках к другому произведению «Бегущая по волнам», которое тоже было связано с морем. Лодочка в витрине поразила его и нашептала ему смысл будущего шедевра.

А, возможно, писатель услышал не только про будущую книгу, но в очертаниях паруса прочитал смысл всего существующего на земле, смысл своего существования. И хоть белый парус показался ему менее выразительным, чем нужно, Грин тут же перекрасил его в своей голове в красный цвет. Затем красный перешёл в алый — такой цвет мог в достаточной мере выразить не только мысли о мечте, которая может сбыться, но и саму радость, даже ликование. Он хотел передать всю ту остроту эмоций, которые человеку может принести обыкновенная мечта.

Такие алые паруса ярко выделялись на чёрно-белой обложке первого издания повести, опубликованной в 1923 году. Прошло почти сто лет, но и по сей день паруса алого цвета ассоциируются у людей с мечтой и надеждой, что мечта обязательно сбудется.

Мы — доберёмся до астрала! Рассказ весёлый и научный. Так ставьте комментарий звучный! Наука это, не экшЕн! И, хоть милы стрелялки мне, Я книгой увлечён вполне!

И за непротивленье злу — Ему воздвиг бы похвалу!

Потому что кто ещё, как не Грин, может укрепить романтическую направленность юности на свершения? В год 100-летия «Алых парусов» готовится к выходу новое издание с иллюстрациями севастопольского художника Владимира Адеева. Часть рисунков из будущей книги можно увидеть на выставке в центральной городской библиотеке. С 14 лет Адеев иллюстрирует Грина в разных техниках, но повесть-феерию — впервые в акварели. И Грэй у него с усами.

Все мужские герои в произведениях Грина — это сам автор, поэтому все они с усами», — отметил член Союза художников России, основатель музейной комнаты Грина в Севастополе Владимир Адеев. Вчитываясь в описание природы и выдуманных Грином городов, Владимир Адеев находил в них черты разных районов Севастополя, к примеру, Лисс — это Аполлонова балка, а перемещения героев даже можно проследить по карте. Здесь 19 городов и населённых пунктов, которые я расшифровал. Наша Чёрная речка — это Лилиана, там меняет паруса «Секрет», останавливается он возле первого створного маяка, рыбу ловят они с обрыва Аполлоновой балки», — заявил Владимир Адеев. Каперна, где жила Ассоль, это Килен-бухта, считает Владимир Адеев, а лес, в котором, ещё будучи маленькой девочкой, она побежала за игрушечной яхтой и повстречала волшебника Эгля — Ушакова балка. Экранизация повести отчасти помогла Нине Николаевне осуществить главную мечту жизни — создать музей Грина в их доме в Старом Крыму, где писатель умер в июле 1932 года.

Подробный пересказ по главам

  • Книга "Алые паруса": кто написал, в каком году? ::
  • Век с капитаном Грэем. Как Александр Грин создавал «Алые паруса»
  • новости литературы: Ровно 90 лет назад были написаны "Алые паруса"
  • Почему «Алые паруса» с нами навсегда?
  • АТЯШЕВСКАЯ ЦЕНТРАЛЬНАЯ РАЙОННАЯ БИБЛИОТЕКА | Новости

Краткая история создания повести «Алые паруса» Александра Грина

Она может появиться в любой момент на горизонте жизни каждого из нас. В повести-феерии «Алые паруса» Александр Грин рассказывает историю, которая учит верить в свои мечты. У девушки Ассоль и капитана Грэя мы учимся не сдаваться, даже если вокруг только и слышны осуждение и насмешки. Важную роль в повествовании играют описания пейзажей и портреты героев. Ради них стоит полностью прочитать историю Ассоль и Грэя. Перед экзаменами или уроком литературы может не остаться времени, чтобы вновь насладиться сюжетом. Для подготовки к ответам на вопросы по произведению Грина лучше прочесть краткое содержание повести «Алые паруса». Лонгрен и его дочь Ассоль живут в маленьком рыбацком городе. После смерти жены мужчина в одиночку занимается воспитанием дочки.

Причем такое переложение вполне оправданно, поскольку образы героев книги наиболее приближены к нашему восприятию. Если мы осознаем это, то станет более понятно и то, что, являясь перед людьми на белом корабле - образе торжествующей и царственной Церкви, - жених в «Алых парусах» простирает руки навстречу невесте именно так, как говорит о том ветхозаветный евангелист пророк Исайя, указывая на знамение Креста, обращенное к миру: «Всякий день простирал Я руки Мои к народу непокорному... И что же дальше? Узнала ли ты меня? Как мало это похоже на первую встречу юных влюбленных, и как явно повторяет вопрос Христа, обращенный к миру и красной нитью пронизывающий Евангелие: «Вот Я пришел. Узнали ли меня? Итак, о чем эта сказка, написанная человеком, узнавшим так много разочарований и так немного счастья в своей жизни? Главная ее мысль необычайно проста: «Мечтайте о высоком и недоступном! Питайте любовь в сердце, веруйте и не теряйте надежду на то, что ваша вера будет вознаграждена! Исполнители главных ролей В. Лановой и А. Вертинская в фильме А. Птушко «Алые паруса» О том, что «Алые паруса» - пророческая книга, свидетельствует слишком многое, чтобы оказаться просто совпадением. Вот ее символы: море - символ вечности, корабль - Церкви, жених - Спасителя, простирающего к нам руки с Креста, а описание цветущей розовой долины - символ вечного блаженства и общения с небесными ангелами. В те дни, когда изгоняли и убивали священников и сжигали Евангелие на уличных кострах, в советской России человек писал книги. Писал где попало - на камне, на ящике, на чужих столах в нетопленной квартире. И вот в душе Грина разверзлась такая пустота, что он едва не кричал от страха. Мы не знаем - думал ли он в этот момент о Боге, но знаем, что Бог помнил о нем и вложил в его измученное сердце пророческие слова, обращенные к тем, кто еще верил, что мир - это не только кровь, голод, предательство. И вот эта книга перед нами». Кто прав в этом заочном споре? И что это - столкновение сухой рассудочности и своего рода христианского романтизма? Духовное трезвение и прелесть? Но прежде - еще две точки зрения. О религиозном подтексте «Алых парусов» также написал литературный критик Григорий Бондаренко, который обратил внимание на место действия феерии: Каперна-Капернаум. Впервые на эту параллель обратил внимание в 60-е годы литературовед, лучший специалист по Грину Вадим Евгеньевич Ковский, но с прямо противоположных позиций: «Использование религиозной символики для усиления по существу своему богоборческих идей можно заметить и в «Алых парусах». Слово «Каперна» наводит на прямую ассоциацию с Капернаумом, городом Древней Палестины, жителям которого, по евангельскому преданию, Иисус предрек суровую участь за нечестивость Евангелие от Матфея, гл. II, строфы 20, 23, 24. Мученичество Ассоль в Каперне завершается осуществлением ее мечты, многократно осмеянной капернцами. Появление снаряженного Грэем алого корабля поистине вершит над неверием капернцев некий страшный суд: «Мужчины, женщины, дети впопыхах мчались к берегу, кто в чем был... Единственной возможной верой человека феерия провозглашала веру в мечту, осуществляемую другим человеком. Бондаренко же пишет так: «Первое, что бросается в глаза - это название приморского городка, родины Ассоли - Каперна. Для меня Каперна и Капернаум сразу же становятся тождественными, поскольку миф Грина о первом городе тождественен евангельскому мифу о втором. И мифы эти, стоит напомнить, - вовсе не несбывшееся, нереальное, но, наоборот, самая объективная реальность. Созвучие и сходство одного и другого города несомненно подразумевалось Грином, а что до других поразительных совпадений, то они могут быть и непреднамеренными, но все же являются необходимой частью мозаики мифов, а стало быть, появляются неспроста. Капернаум в Евангелии - место проповеди Спасителя, город, где Им было сотворено множество чудес. Но в жестоких сердцах жителей города и проповедь, и чудеса не пробудили ни веры, ни любви, ни покаяния, только страх охватил горожан. Подобно этому все жители гриновской Каперны со страхом и возмущением встречают чудо корабля под алыми парусами, чудо любви. Грина обвиняли и продолжают обвинять в человеконенавистничестве, в презрении к обывателю, далекому от фантазий его «недотрог». Но вспомним гневные слова Христа, обращенные к Капернауму и его жителям: «И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься» Mф 11:23.

Когда Лонгрен узнал подробности, рай показался ему немного светлее дровяного сарая, и он подумал, что огонь простой лампы — будь теперь они все вместе, втроем — был бы для ушедшей в неведомую страну женщины незаменимой отрадой. Месяца три назад хозяйственные дела молодой матери были совсем плохи. Из денег, оставленных Лонгреном, добрая половина ушла на лечение после трудных родов, на заботы о здоровье новорожденной; наконец, потеря небольшой, но необходимой для жизни суммы заставила Мери попросить в долг денег у Меннерса. Меннерс держал трактир, лавку и считался состоятельным человеком. Мери пошла к нему в шесть часов вечера. Около семи рассказчица встретила ее на дороге к Лиссу. Заплаканная и расстроенная Мери сказала, что идет в город заложить обручальное кольцо. Она прибавила, что Меннерс соглашался дать денег, но требовал за это любви. Мери ничего не добилась. В этот вечер была холодная, ветреная погода; рассказчица напрасно уговаривала молодую женщину не ходить в Лисе к ночи. Взад и вперед от приморской деревни в город составляло не менее трех часов скорой ходьбы, но Мери не послушалась советов рассказчицы. Заложу колечко, и кончено». Она сходила, вернулась, а на другой день слегла в жару и бреду; непогода и вечерняя изморось сразила ее двухсторонним воспалением легких, как сказал городской врач, вызванный добросердной рассказчицей. Через неделю на двуспальной кровати Лонгрена осталось пустое место, а соседка переселилась в его дом нянчить и кормить девочку. Ей, одинокой вдове, это было не трудно. К тому же, — прибавила она, — без такого несмышленыша скучно. Лонгрен поехал в город, взял расчет, простился с товарищами и стал растить маленькую Ассоль. Пока девочка не научилась твердо ходить, вдова жила у матроса, заменяя сиротке мать, но лишь только Ассоль перестала падать, занося ножку через порог, Лонгрен решительно объявил, что теперь он будет сам все делать для девочки, и, поблагодарив вдову за деятельное сочувствие, зажил одинокой жизнью вдовца, сосредоточив все помыслы, надежды, любовь и воспоминания на маленьком существе. Десять лет скитальческой жизни оставили в его руках очень немного денег. Он стал работать. Скоро в городских магазинах появились его игрушки — искусно сделанные маленькие модели лодок, катеров, однопалубных и двухпалубных парусников, крейсеров, пароходов — словом, того, что он близко знал, что, в силу характера работы, отчасти заменяло ему грохот портовой жизни и живописный труд плаваний. Этим способом Лонгрен добывал столько, чтобы жить в рамках умеренной экономии. Малообщительный по натуре, он, после смерти жены, стал еще замкнутее и нелюдимее. По праздникам его иногда видели в трактире, но он никогда не присаживался, а торопливо выпивал за стойкой стакан водки и уходил, коротко бросая по сторонам «да», «нет», «здравствуйте», «прощай», «помаленьку» — на все обращения и кивки соседей. Гостей он не выносил, тихо спроваживая их не силой, но такими намеками и вымышленными обстоятельствами, что посетителю не оставалось ничего иного, как выдумать причину, не позволяющую сидеть дольше. Сам он тоже не посещал никого; таким образом меж ним и земляками легло холодное отчуждение, и будь работа Лонгрена — игрушки — менее независима от дел деревни, ему пришлось бы ощутительнее испытать на себе последствия таких отношений. Товары и съестные припасы он закупал в городе — Меннерс не мог бы похвастаться даже коробкой спичек, купленной у него Лонгреном. Он делал также сам всю домашнюю работу и терпеливо проходил несвойственное мужчине сложное искусство ращения девочки. Ассоль было уже пять лет, и отец начинал все мягче и мягче улыбаться, посматривая на ее нервное, доброе личико, когда, сидя у него на коленях, она трудилась над тайной застегнутого жилета или забавно напевала матросские песни — дикие ревостишия. В передаче детским голосом и не везде с буквой «р» эти песенки производили впечатление танцующего медведя, украшенного голубой ленточкой. В это время произошло событие, тень которого, павшая на отца, укрыла и дочь. Была весна, ранняя и суровая, как зима, но в другом роде. Недели на три припал к холодной земле резкий береговой норд. Рыбачьи лодки, повытащенные на берег, образовали на белом песке длинный ряд темных килей, напоминающих хребты громадных рыб. Никто не отваживался заняться промыслом в такую погоду. На единственной улице деревушки редко можно было увидеть человека, покинувшего дом; холодный вихрь, несшийся с береговых холмов в пустоту горизонта, делал «открытый воздух» суровой пыткой. Все трубы Каперны дымились с утра до вечера, трепля дым по крутым крышам. Но эти дни норда выманивали Лонгрена из его маленького теплого дома чаще, чем солнце, забрасывающее в ясную погоду море и Каперну покрывалами воздушного золота. Лонгрен выходил на мостик, настланный по длинным рядам свай, где, на самом конце этого дощатого мола, подолгу курил раздуваемую ветром трубку, смотря, как обнаженное у берегов дно дымилось седой пеной, еле поспевающей за валами, грохочущий бег которых к черному, штормовому горизонту наполнял пространство стадами фантастических гривастых существ, несущихся в разнузданном свирепом отчаянии к далекому утешению. Стоны и шумы, завывающая пальба огромных взлетов воды и, казалось, видимая струя ветра, полосующего окрестность, — так силен был его ровный пробег, — давали измученной душе Лонгрена ту притупленность, оглушенность, которая, низводя горе к смутной печали, равна действием глубокому сну. В один из таких дней двенадцатилетний сын Меннерса, Хин, заметив, что отцовская лодка бьется под мостками о сваи, ломая борта, пошел и сказал об этом отцу. Шторм начался недавно; Меннерс забыл вывести лодку на песок. Он немедленно отправился к воде, где увидел на конце мола, спиной к нему стоявшего, куря, Лонгрена. На берегу, кроме их двух, никого более не было. Меннерс прошел по мосткам до середины, спустился в бешено-плещущую воду и отвязал шкот; стоя в лодке, он стал пробираться к берегу, хватаясь руками за сваи. Весла он не взял, и в тот момент, когда, пошатнувшись, упустил схватиться за очередную сваю, сильный удар ветра швырнул нос лодки от мостков в сторону океана. Теперь даже всей длиной тела Меннерс не мог бы достичь самой ближайшей сваи. Ветер и волны, раскачивая, несли лодку в гибельный простор. Сознав положение, Меннерс хотел броситься в воду, чтобы плыть к берегу, но решение его запоздало, так как лодка вертелась уже недалеко от конца мола, где значительная глубина воды и ярость валов обещали верную смерть. Меж Лонгреном и Меннерсом, увлекаемым в штормовую даль, было не больше десяти сажен еще спасительного расстояния, так как на мостках под рукой у Лонгрена висел сверток каната с вплетенным в один его конец грузом. Канат этот висел на случай причала в бурную погоду и бросался с мостков. Видишь, меня уносит; брось причал! Лонгрен молчал, спокойно смотря на метавшегося в лодке Меннерса, только его трубка задымила сильнее, и он, помедлив, вынул ее из рта, чтобы лучше видеть происходящее. Но Лонгрен не сказал ему ни одного слова; казалось, он не слышал отчаянного вопля. Пока не отнесло лодку так далеко, что еле долетали слова-крики Меннерса, он не переступил даже с ноги на ногу. Меннерс рыдал от ужаса, заклинал матроса бежать к рыбакам, позвать помощь, обещал деньги, угрожал и сыпал проклятиями, но Лонгрен только подошел ближе к самому краю мола, чтобы не сразу потерять из вида метания и скачки лодки. Думай об этом, пока еще жив, Меннерс, и не забудь! Тогда крики умолкли, и Лонгрен пошел домой. Ассоль, проснувшись, увидела, что отец сидит пред угасающей лампой в глубокой задумчивости. Услышав голос девочки, звавшей его, он подошел к ней, крепко поцеловал и прикрыл сбившимся одеялом. На другой день только и разговоров было у жителей Каперны, что о пропавшем Меннерсе, а на шестой день привезли его самого, умирающего и злобного. Его рассказ быстро облетел окрестные деревушки. До вечера носило Меннерса; разбитый сотрясениями о борта и дно лодки, за время страшной борьбы с свирепостью волн, грозивших, не уставая, выбросить в море обезумевшего лавочника, он был подобран пароходом «Лукреция», шедшим в Кассет. Простуда и потрясение ужаса прикончили дни Меннерса. Он прожил немного менее сорока восьми часов, призывая на Лонгрена все бедствия, возможные на земле и в воображении. Рассказ Меннерса, как матрос следил за его гибелью, отказав в помощи, красноречивый тем более, что умирающий дышал с трудом и стонал, поразил жителей Каперны. Не говоря уже о том, что редкий из них способен был помнить оскорбление и более тяжкое, чем перенесенное Лонгреном, и горевать так сильно, как горевал он до конца жизни о Мери, — им было отвратительно, непонятно, поражало их, что Лонгрен молчал. Молча, до своих последних слов, посланных вдогонку Меннерсу, Лонгрен стоял; стоял неподвижно, строго и тихо, как судья, выказав глубокое презрение к Меннерсу — большее, чем ненависть, было в его молчании, и это все чувствовали. Если бы он кричал, выражая жестами или суетливостью злорадства, или еще чем иным свое торжество при виде отчаяния Меннерса, рыбаки поняли бы его, но он поступил иначе, чем поступали они — поступил внушительно, непонятно и этим поставил себя выше других, словом, сделал то, чего не прощают. Никто более не кланялся ему, не протягивал руки, не бросал узнающего, здоровающегося взгляда. Совершенно навсегда остался он в стороне от деревенских дел; мальчишки, завидев его, кричали вдогонку: «Лонгрен утопил Меннерса! Он не обращал на это внимания. Так же, казалось, он не замечал и того, что в трактире или на берегу, среди лодок, рыбаки умолкали в его присутствии, отходя в сторону, как от зачумленного. Случай с Меннерсом закрепил ранее неполное отчуждение. Став полным, оно вызвало прочную взаимную ненависть, тень которой пала и на Ассоль. Девочка росла без подруг. Два-три десятка детей ее возраста, живших в Каперне, пропитанной, как губка водой, грубым семейным началом, основой которого служил непоколебимый авторитет матери и отца, переимчивые, как все дети в мире, вычеркнули раз — навсегда маленькую Ассоль из сферы своего покровительства и внимания. Совершилось это, разумеется, постепенно, путем внушения и окриков взрослых приобрело характер страшного запрета, а затем, усиленное пересудами и кривотолками, разрослось в детских умах страхом к дому матроса. К тому же замкнутый образ жизни Лонгрена освободил теперь истерический язык сплетни; про матроса говаривали, что он где-то кого-то убил, оттого, мол, его больше не берут служить на суда, а сам он мрачен и нелюдим, потому что «терзается угрызениями преступной совести». Играя, дети гнали Ассоль, если она приближалась к ним, швыряли грязью и дразнили тем, что будто отец ее ел человеческое мясо, а теперь делает фальшивые деньги. Одна за другой, наивные ее попытки к сближению оканчивались горьким плачем, синяками, царапинами и другими проявлениями общественного мнения; она перестала, наконец, оскорбляться, но все еще иногда спрашивала отца: — «Скажи, почему нас не любят? Надо уметь любить, а этого-то они не могут». Любимым развлечением Ассоль было по вечерам или в праздник, когда отец, отставив банки с клейстером, инструменты и неоконченную работу, садился, сняв передник, отдохнуть, с трубкой в зубах, — забраться к нему на колени и, вертясь в бережном кольце отцовской руки, трогать различные части игрушек, расспрашивая об их назначении. Так начиналась своеобразная фантастическая лекция о жизни и людях — лекция, в которой, благодаря прежнему образу жизни Лонгрена, случайностям, случаю вообще, — диковинным, поразительным и необыкновенным событиям отводилось главное место. Лонгрен, называя девочке имена снастей, парусов, предметов морского обихода, постепенно увлекался, переходя от объяснений к различным эпизодам, в которых играли роль то брашпиль, то рулевое колесо, то мачта или какой-нибудь тип лодки и т. Тут появлялась и тигровая кошка, вестница кораблекрушения, и говорящая летучая рыба, не послушаться приказаний которой значило сбиться с курса, и Летучий Голландец с неистовым своим экипажем; приметы, привидения, русалки, пираты — словом, все басни, коротающие досуг моряка в штиле или излюбленном кабаке. Рассказывал Лонгрен также о потерпевших крушение, об одичавших и разучившихся говорить людях, о таинственных кладах, бунтах каторжников и многом другом, что выслушивалось девочкой внимательнее, чем может быть слушался в первый раз рассказ Колумба о новом материке. Также служило ей большим, всегда материально существенным удовольствием появление приказчика городской игрушечной лавки, охотно покупавшей работу Лонгрена. Чтобы задобрить отца и выторговать лишнее, приказчик захватывал с собой для девочки пару яблок, сладкий пирожок, горсть орехов. Лонгрен обыкновенно просил настоящую стоимость из нелюбви к торгу, а приказчик сбавлял. Бот этот пятнадцать человек выдержит в любую погоду». Кончалось тем, что тихая возня девочки, мурлыкавшей над своим яблоком, лишала Лонгрена стойкости и охоты спорить; он уступал, а приказчик, набив корзину превосходными, прочными игрушками, уходил, посмеиваясь в усы. Всю домовую работу Лонгрен исполнял сам: колол дрова, носил воду, топил печь, стряпал, стирал, гладил белье и, кроме всего этого, успевал работать для денег. Когда Ассоль исполнилось восемь лет, отец выучил ее читать и писать. Он стал изредка брать ее с собой в город, а затем посылать даже одну, если была надобность перехватить денег в магазине или снести товар. Это случалось не часто, хотя Лисе лежал всего в четырех верстах от Каперны, но дорога к нему шла лесом, а в лесу многое может напугать детей, помимо физической опасности, которую, правда, трудно встретить на таком близком расстоянии от города, но все-таки не мешает иметь в виду. Поэтому только в хорошие дни, утром, когда окружающая дорогу чаща полна солнечным ливнем, цветами и тишиной, так что впечатлительности Ассоль не грозили фантомы воображения, Лонгрен отпускал ее в город. Однажды, в середине такого путешествия к городу, девочка присела у дороги съесть кусок пирога, положенного в корзинку на завтрак. Закусывая, она перебирала игрушки; из них две-три оказались новинкой для нее: Лонгрен сделал их ночью. Одна такая новинка была миниатюрной гоночной яхтой; белое суденышко подняло алые паруса, сделанные из обрезков шелка, употреблявшегося Лонгреном для оклейки пароходных кают — игрушек богатого покупателя. Здесь, видимо, сделав яхту, он не нашел подходящего материала для паруса, употребив что было — лоскутки алого шелка. Ассоль пришла в восхищение. Пламенный веселый цвет так ярко горел в ее руке, как будто она держала огонь. Дорогу пересекал ручей, с переброшенным через него жердяным мостиком; ручей справа и слева уходил в лес. Отойдя в лес за мостик, по течению ручья, девочка осторожно спустила на воду у самого берега пленившее ее судно; паруса тотчас сверкнули алым отражением в прозрачной воде: свет, пронизывая материю, лег дрожащим розовым излучением на белых камнях дна. Ну, тогда я тебя посажу обратно в корзину». Только что капитан приготовился смиренно ответить, что он пошутил и что готов показать слона, как вдруг тихий отбег береговой струи повернул яхту носом к середине ручья, и, как настоящая, полным ходом покинув берег, она ровно поплыла вниз. Мгновенно изменился масштаб видимого: ручей казался девочке огромной рекой, а яхта — далеким, большим судном, к которому, едва не падая в воду, испуганная и оторопевшая, протягивала она руки. Поспешно таща не тяжелую, но мешающую корзинку, Ассоль твердила: — «Ах, господи! Ведь случись же…» — Она старалась не терять из вида красивый, плавно убегающий треугольник парусов, спотыкалась, падала и снова бежала. Ассоль никогда не бывала так глубоко в лесу, как теперь. Ей, поглощенной нетерпеливым желанием поймать игрушку, не смотрелось по сторонам; возле берега, где она суетилась, было довольно препятствий, занимавших внимание. Мшистые стволы упавших деревьев, ямы, высокий папоротник, шиповник, жасмин и орешник мешали ей на каждом шагу; одолевая их, она постепенно теряла силы, останавливаясь все чаще и чаще, чтобы передохнуть или смахнуть с лица липкую паутину. Когда потянулись, в более широких местах, осоковые и тростниковые заросли, Ассоль совсем было потеряла из вида алое сверкание парусов, но, обежав излучину течения, снова увидела их, степенно и неуклонно бегущих прочь. Раз она оглянулась, и лесная громада с ее пестротой, переходящей от дымных столбов света в листве к темным расселинам дремучего сумрака, глубоко поразила девочку. На мгновение оробев, она вспомнила вновь об игрушке и, несколько раз выпустив глубокое «ф-ф-у-уу», побежала изо всех сил. В такой безуспешной и тревожной погоне прошло около часу, когда с удивлением, но и с облегчением Ассоль увидела, что деревья впереди свободно раздвинулись, пропустив синий разлив моря, облака и край желтого песчаного обрыва, на который она выбежала, почти падая от усталости. Здесь было устье ручья; разлившись нешироко и мелко, так что виднелась струящаяся голубизна камней, он пропадал в встречной морской волне. С невысокого, изрытого корнями обрыва Ассоль увидела, что у ручья, на плоском большом камне, спиной к ней, сидит человек, держа в руках сбежавшую яхту, и всесторонне рассматривает ее с любопытством слона, поймавшего бабочку. Отчасти успокоенная тем, что игрушка цела, Ассоль сползла по обрыву и, близко подойдя к незнакомцу, воззрилась на него изучающим взглядом, ожидая, когда он подымет голову. Но неизвестный так погрузился в созерцание лесного сюрприза, что девочка успела рассмотреть его с головы до ног, установив, что людей, подобных этому незнакомцу, ей видеть еще ни разу не приходилось. Но перед ней был не кто иной, как путешествующий пешком Эгль, известный собиратель песен, легенд, преданий и сказок. Седые кудри складками выпадали из-под его соломенной шляпы; серая блуза, заправленная в синие брюки, и высокие сапоги придавали ему вид охотника; белый воротничок, галстук, пояс, унизанный серебром блях, трость и сумка с новеньким никелевым замочком — выказывали горожанина. Его лицо, если можно назвать лицом нос, губы и глаза, выглядывавшие из бурно разросшейся лучистой бороды и пышных, свирепо взрогаченных вверх усов, казалось бы вялопрозрачным, если бы не глаза, серые, как песок, и блестящие, как чистая сталь, с взглядом смелым и сильным. Ты как поймал ее? Эгль поднял голову, уронив яхту, — так неожиданно прозвучал взволнованный голосок Ассоль. Старик с минуту разглядывал ее, улыбаясь и медленно пропуская бороду в большой, жилистой горсти. Стиранное много раз ситцевое платье едва прикрывало до колен худенькие, загорелые ноги девочки. Ее темные густые волосы, забранные в кружевную косынку, сбились, касаясь плеч. Каждая черта Ассоль была выразительно легка и чиста, как полет ласточки. Темные, с оттенком грустного вопроса глаза казались несколько старше лица; его неправильный мягкий овал был овеян того рода прелестным загаром, какой присущ здоровой белизне кожи. Полураскрытый маленький рот блестел кроткой улыбкой. Слушай-ка ты, растение! Это твоя штука? Она была тут? Кораблекрушение причиной того, что я, в качестве берегового пирата, могу вручить тебе этот приз. Яхта, покинутая экипажем, была выброшена на песок трехвершковым валом — между моей левой пяткой и оконечностью палки. Хорошо, что оно так странно, так однотонно, музыкально, как свист стрелы или шум морской раковины: что бы я стал делать, называйся ты одним из тех благозвучных, но нестерпимо привычных имен, которые чужды Прекрасной Неизвестности? Тем более я не желаю знать, кто ты, кто твои родители и как ты живешь. К чему нарушать очарование? Я занимался, сидя на этом камне, сравнительным изучением финских и японских сюжетов… как вдруг ручей выплеснул эту яхту, а затем появилась ты… Такая, как есть. Я, милая, поэт в душе — хоть никогда не сочинял сам. Что у тебя в корзинке? Там солдаты живут. Тебя послали продать. По дороге ты занялась игрой. Ты пустила яхту поплавать, а она сбежала — ведь так? Или ты угадал? Ассоль смутилась: ее напряжение при этих словах Эгля переступило границу испуга. Пустынный морской берег, тишина, томительное приключение с яхтой, непонятная речь старика с сверкающими глазами, величественность его бороды и волос стали казаться девочке смешением сверхъестественного с действительностью. Сострой теперь Эгль гримасу или закричи что-нибудь — девочка помчалась бы прочь, заплакав и изнемогая от страха. Но Эгль, заметив, как широко раскрылись ее глаза, сделал крутой вольт. Какой славный сюжет». Я был в той деревне — откуда ты, должно быть, идешь, словом, в Каперне. Я люблю сказки и песни, и просидел я в деревне той целый день, стараясь услышать что-нибудь никем не слышанное. Но у вас не рассказывают сказок. У вас не поют песен. А если рассказывают и поют, то, знаешь, эти истории о хитрых мужиках и солдатах, с вечным восхвалением жульничества, эти грязные, как немытые ноги, грубые, как урчание в животе, коротенькие четверостишия с ужасным мотивом… Стой, я сбился. Я заговорю снова. Подумав, он продолжал так: — Не знаю, сколько пройдет лет, — только в Каперне расцветет одна сказка, памятная надолго. Ты будешь большой, Ассоль. Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе. Тихо будет плыть этот чудесный корабль, без криков и выстрелов; на берегу много соберется народу, удивляясь и ахая: и ты будешь стоять там Корабль подойдет величественно к самому берегу под звуки прекрасной музыки; нарядная, в коврах, в золоте и цветах, поплывет от него быстрая лодка. Кого вы ищете? Тогда ты увидишь храброго красивого принца; он будет стоять и протягивать к тебе руки. Ты будешь там жить со мной в розовой глубокой долине. У тебя будет все, чего только ты пожелаешь; жить с тобой мы станем так дружно и весело, что никогда твоя душа не узнает слез и печали». Он посадит тебя в лодку, привезет на корабль, и ты уедешь навсегда в блистательную страну, где всходит солнце и где звезды спустятся с неба, чтобы поздравить тебя с приездом. Ее серьезные глаза, повеселев, просияли доверием. Опасный волшебник, разумеется, не стал бы говорить так; она подошла ближе. Потом… Что говорить? Что бы ты тогда сделала? Иди, девочка, и не забудь того, что сказал тебе я меж двумя глотками ароматической водки и размышлением о песнях каторжников. Да будет мир пушистой твоей голове! Лонгрен работал в своем маленьком огороде, окапывая картофельные кусты. Подняв голову, он увидел Ассоль, стремглав бежавшую к нему с радостным и нетерпеливым лицом. Горячка мыслей мешала ей плавно передать происшествие. Далее шло описание наружности волшебника и — в обратном порядке — погоня за упущенной яхтой. Лонгрен выслушал девочку, не перебивая, без улыбки, и, когда она кончила, воображение быстро нарисовало ему неизвестного старика с ароматической водкой в одной руке и игрушкой в другой. Он отвернулся, но, вспомнив, что в великих случаях детской жизни подобает быть человеку серьезным и удивленным, торжественно закивал головой, приговаривая: — Так, так; по всем приметам, некому иначе и быть, как волшебнику. Хотел бы я на него посмотреть… Но ты, когда пойдешь снова, не сворачивай в сторону; заблудиться в лесу нетрудно. Бросив лопату, он сел к низкому хворостяному забору и посадил девочку на колени. Страшно усталая, она пыталась еще прибавить кое-какие подробности, но жара, волнение и слабость клонили ее в сон. Глаза ее слипались, голова опустилась на твердое отцовское плечо, мгновение — и она унеслась бы в страну сновидений, как вдруг, обеспокоенная внезапным сомнением, Ассоль села прямо, с закрытыми глазами и, упираясь кулачками в жилет Лонгрена, громко сказала: — Ты как думаешь, придет волшебниковый корабль за мной или нет? Много ведь придется в будущем увидеть тебе не алых, а грязных и хищных парусов: издали — нарядных и белых, вблизи — рваных и наглых. Проезжий человек пошутил с моей девочкой. Что ж?! Добрая шутка! Ничего — шутка! Смотри, как сморило тебя, — полдня в лесу, в чаще. А насчет алых парусов думай, как я: будут тебе алые паруса». Ассоль спала. Лонгрен, достав свободной рукой трубку, закурил, и ветер пронес дым сквозь плетень, в куст, росший с внешней стороны огорода. У куста, спиной к забору, прожевывая пирог, сидел молодой нищий. Разговор отца с дочерью привел его в веселое настроение, а запах хорошего табаку настроил добычливо. Мне, видишь, не хочется будить дочку. Проснется, опять уснет, а прохожий человек взял да и покурил. Зайди, если хочешь, попозже. Нищий презрительно сплюнул, вздел на палку мешок и разъяснил: — Принцесса, ясное дело. Вбил ты ей в голову эти заморские корабли! Эх ты, чудак-чудаковский, а еще хозяин! Пошел вон! Через полчаса нищий сидел в трактире за столом с дюжиной рыбаков. Сзади их, то дергая мужей за рукав, то снимая через их плечо стакан с водкой, — для себя, разумеется, — сидели рослые женщины с гнутыми бровями и руками круглыми, как булыжник. Нищий, вскипая обидой, повествовал: — И не дал мне табаку. Так как твоя участь выйти за принца. И тому, — говорит, — волшебнику — верь». Но я говорю: — «Буди, буди, мол, табаку-то достать». Так ведь он за мной полдороги бежал. О чем толкует? Рыбаки, еле поворачивая головы, растолковывали с усмешкой: — Лонгрен с дочерью одичали, а может, повредились в рассудке; вот человек рассказывает. Колдун был у них, так понимать надо. Они ждут — тетки, вам бы не прозевать! Через три дня, возвращаясь из городской лавки, Ассоль услышала в первый раз: — Эй, висельница! Посмотри-ка сюда! Красные паруса плывут! Девочка, вздрогнув, невольно взглянула из-под руки на разлив моря. Затем обернулась в сторону восклицаний; там, в двадцати шагах от нее, стояла кучка ребят; они гримасничали, высовывая языки. Вздохнув, девочка побежала домой. Он родился капитаном, хотел быть им и стал им. Огромный дом, в котором родился Грэй, был мрачен внутри и величественен снаружи. К переднему фасаду примыкали цветник и часть парка. Лучшие сорта тюльпанов — серебристо-голубых, фиолетовых и черных с розовой тенью — извивались в газоне линиями прихотливо брошенных ожерелий. Старые деревья парка дремали в рассеянном полусвете над осокой извилистого ручья. Ограда замка, так как это был настоящий замок, состояла из витых чугунных столбов, соединенных железным узором. Каждый столб оканчивался наверху пышной чугунной лилией; эти чаши по торжественным дням наполнялись маслом, пылая в ночном мраке обширным огненным строем. Отец и мать Грэя были надменные невольники своего положения, богатства и законов того общества, по отношению к которому могли говорить «мы». Часть их души, занятая галереей предков, мало достойна изображения, другая часть — воображаемое продолжение галереи — начиналась маленьким Грэем, обреченным по известному, заранее составленному плану прожить жизнь и умереть так, чтобы его портрет мог быть повешен на стене без ущерба фамильной чести. В этом плане была допущена небольшая ошибка: Артур Грэй родился с живой душой, совершенно не склонной продолжать линию фамильного начертания. Эта живость, эта совершенная извращенность мальчика начала сказываться на восьмом году его жизни; тип рыцаря причудливых впечатлений, искателя и чудотворца, т. В таком виде он находил картину более сносной. Увлеченный своеобразным занятием, он начал уже замазывать и ноги распятого, но был застигнут отцом. Старик снял мальчика со стула за уши и спросил: — Зачем ты испортил картину? Я этого не хочу. В ответе сына Лионель Грэй, скрыв под усами улыбку, узнал себя и не наложил наказания. Грэй неутомимо изучал замок, делая поразительные открытия. Так, на чердаке он нашел стальной рыцарский хлам, книги, переплетенные в железо и кожу, истлевшие одежды и полчища голубей. В погребе, где хранилось вино, он получил интересные сведения относительно лафита, мадеры, хереса. Здесь, в мутном свете остроконечных окон, придавленных косыми треугольниками каменных сводов, стояли маленькие и большие бочки; самая большая, в форме плоского круга, занимала всю поперечную стену погреба, столетний темный дуб бочки лоснился как отшлифованный. Среди бочонков стояли в плетеных корзинках пузатые бутыли зеленого и синего стекла. На камнях и на земляном полу росли серые грибы с тонкими ножками: везде — плесень, мох, сырость, кислый, удушливый запах. Огромная паутина золотилась в дальнем углу, когда, под вечер, солнце высматривало ее последним лучом. В одном месте было зарыто две бочки лучшего Аликанте, какое существовало во время Кромвеля, и погребщик, указывая Грэю на пустой угол, не упускал случая повторить историю знаменитой могилы, в которой лежал мертвец, более живой, чем стая фокстерьеров. Начиная рассказ, рассказчик не забывал попробовать, действует ли кран большой бочки, и отходил от него, видимо, с облегченным сердцем, так как невольные слезы чересчур креп кой радости блестели в его повеселевших глазах. Там лежит такое вино, за которое не один пьяница дал бы согласие вырезать себе язык, если бы ему позволили хватить небольшой стаканчик.

Грина, в которых гармонично сливаются необычность и пленительная простота образов, музыкальность поэтической прозы, феерическая, причудливая фантазия, утончённый психологизм, ярко выраженная этическая направленность. Первые заметки, относящиеся к «Алым парусам», Александр Грин начал делать в 1916 году. В черновиках к роману «Бегущая по волнам» 1925 автор так описал первое появление замысла повести: «Я остановился у витрины с игрушками и увидел лодочку с острым парусом из белого шёлка. Эта игрушка мне что-то сказала, но я не знал — что, тогда я прикинул, не скажет ли больше парус красного, а лучше того — алого цвета, потому что в алом есть яркое ликование. Ликование означает знание, почему радуешься.

Алые паруса - слушать онлайн аудиокнигу Александра Грина

Он взял ее на руки нежно и бережно к шлюпке понес, а счастье, что в ней, как котенок сидело, он с ней на корабль перенес. Как-то во время жестокого шторма лавочник и трактирщик Меннерс был унесен в своей лодке далеко в море. Единственным свидетелем происходящего оказался Лонгрен. Он спокойно курил трубку, наблюдая, как тщетно взывает к нему Меннерс. Лишь когда стало очевидным, что тому уже не спастись, Лонгрен прокричал ему, что вот так же и его Мери просила односельчанина о помощи, но не получила её.

Десять лет скитальческой жизни оставили в его руках очень немного денег. Он стал работать. Скоро в городских магазинах появились его игрушки — искусно сделанные маленькие модели лодок, катеров, однопалубных и двухпалубных парусников, крейсеров, пароходов — словом, того, что он близко знал, что, в силу характера работы, отчасти заменяло ему грохот портовой жизни и живописный труд плаваний. Этим способом Лонгрен добывал столько, чтобы жить в рамках умеренной экономии. Малообщительный по натуре, он после смерти жены стал еще замкнутее и нелюдимее. По праздникам его иногда видели в трактире, но он никогда не присаживался, а торопливо выпивал за стойкой стакан водки и уходил, коротко бросая по сторонам: «да», «нет», «здравствуйте», «прощай», «помаленьку» — на все обращения и кивки соседей.

Гостей он не выносил, тихо спроваживая их не силой, но такими намеками и вымышленными обстоятельствами, что посетителю не оставалось ничего иного, как выдумать причину, не позволяющую сидеть дольше. Сам он тоже не посещал никого; таким образом меж ним и земляками легло холодное отчуждение, и будь работа Лонгрена — игрушки — менее независима от дел деревни, ему пришлось бы ощутительнее испытать на себе последствия таких отношений. Товары и съестные припасы он закупал в городе — Меннерс не мог бы похвастаться даже коробком спичек, купленным у него Лонгреном. Он делал также сам всю домашнюю работу и терпеливо проходил несвойственное мужчине сложное искусство ращения девочки. Ассоль было уже пять лет, и отец начинал все мягче и мягче улыбаться, посматривая на ее нервное, доброе личико, когда, сидя у него на коленях, она трудилась над тайной застегнутого жилета или забавно напевала матросские песни — дикие ревостишия [2]. В передаче детским голосом и не везде с буквой «р» эти песенки производили впечатление танцующего медведя, украшенного голубой ленточкой. В это время произошло событие, тень которого, павшая на отца, укрыла и дочь. Была весна, ранняя и суровая, как зима, но в другом роде. Недели на три припал к холодной земле резкий береговой норд. Рыбачьи лодки, повытащенные на берег, образовали на белом песке длинный ряд темных килей, напоминающих хребты громадных рыб.

Никто не отваживался заняться промыслом в такую погоду. На единственной улице деревушки редко можно было увидеть человека, покинувшего дом; холодный вихрь, несшийся с береговых холмов в пустоту горизонта, делал открытый воздух суровой пыткой. Все трубы Каперны дымились с утра до вечера, трепля дым по крутым крышам. Но эти дни норда выманивали Лонгрена из его маленького теплого дома чаще, чем солнце, забрасывающее в ясную погоду море и Каперну покрывалами воздушного золота. Лонгрен выходил на мостик, настланный по длинным рядам свай, где, на самом конце этого дощатого мола, подолгу курил раздуваемую ветром трубку, смотря, как обнаженное у берегов дно дымилось седой пеной, еле поспевающей за валами, грохочущий бег которых к черному, штормовому горизонту наполнял пространство стадами фантастических гривастых существ, несущихся в разнузданном свирепом отчаянии к далекому утешению. Стоны и шумы, завывающая пальба огромных взлетов воды и, казалось, видимая струя ветра, полосующего окрестность, — так силен был его ровный пробег, — давали измученной душе Лонгрена ту притупленность, оглушенность, которая, низводя горе к смутной печали, равна действием глубокому сну. В один из таких дней двенадцатилетний сын Меннерса, Хин, заметив, что отцовская лодка бьется под мостками о сваи, ломая борта, пошел и сказал об этом отцу. Шторм начался недавно; Меннерс забыл вывести лодку на песок.

Глубокие наблюдения, сильные образы, очевиден писательский ум, а не только талант.

Но читать, вникать в суть — трудно. Текст как спрессованная глина... Это произошло так. В одно из его редких возвращений домой, он не увидел, как всегда еще издали, на пороге дома свою жену Мери, всплескивающую руками, а затем бегущую навстречу до потери дыхания. Вместо нее, у детской кроватки — нового предмета в маленьком доме Лонгрена — стояла взволнованная соседка. Мертвея, Лонгрен наклонился и увидел восьмимесячное существо, сосредоточенно взиравшее на его длинную бороду, затем сел, потупился и стал крутить ус. Ус был мокрый, как от дождя». Кажется, сам Грин не называл свои «Алые паруса» феерией, ограничиваясь жанром «повесть». Мне определение «феерия» тоже не нравится.

Скорее, поэма в прозе... Мы, советские дети 1970-х, жили словно бы окутанные алыми парусами. Для наших родителей одним из символов оттепели был фильм по этой повести с Анастасией Вертинской и Василием Лановым в главных ролях, они слушали рок-оперу «Алые паруса», в газете «Комсомольская правда» первым делом искали полосу «Алый парус»; когановская пиратская бригантина подымала именно алые паруса... И книга Грина была у них всегда рядом — ею лечились, укреплялись, черпали из нее силы. Меня она с того самого детства раздражала, но и притягивала. И я часто ее перечитывал, злясь на себя, на автора, на родителей. Но магия, или, как нынче принято говорить, химия, не отпускала. И вот после сорока лет пребывания на Земле, написав кучу, как я считаю, беспощадно-честных книг, нигде не отступив от правды жизни, мне захотелось создать нечто подобное «Алым парусам». И я понимаю, как это сложно, почти невозможно.

Загадочный художник Андрей Платонов, писавший то ли утопии, то ли антиутопии даже его «Котлован» не так однозначен, как его трактовали в годы перестройки и по традиции трактуют и нынче , был строгим большевиком хотя с его партийностью до сих пор много неясного в критике и публицистике. В рецензии на одну из посмертных книг Грина он писал о развязке «Алых парусов», перед тем несколько раз напомнив, что Грэй богат и может позволить себе «бесцельно путешествовать по морям», так: «Уйдя на корабле в открытое море своего взаимного двойного одиночества, Грэй и Ассоль, в сущности, не открывают нам секрета человеческого счастья, — автор оставляет его за горизонтом океана, куда отбыли влюбленные, и на этом повесть заканчивается. Повторяем, что на самом деле, в истинном значении, свое счастье Грэй и Ассоль могли бы обрести лишь в каком-то конкретном отношении к людям из деревни Каперны, но они поступили иначе — они оставили народ одиноким на берегу. Если Грэй и особенно Ассоль представляют собой, как хотел этого автор, ценные человеческие характеры, то их действия порочны. По замыслу Грина, Ассоль и Грэй — люди особого, лучшего качества; в них есть высшая, страстная поэтическая сила, почти неприсущая прочим людям. Но какое значение имеет эта их сила для действительности? И еще вопрос: покинув Каперну, некое все же реальное место мира, где родилась и выросла во всем своем своеобразии Ассоль, — спрашивается, не расточат ли влюбленные свое счастье в самое краткое время, поскольку у них для этого счастья теперь ничего не осталось, кроме собственного сердца и одиночества? А чем питаться Ассоль и Грэю в пустынном море и в своей любви, замкнутой лишь самой в себе? Нет, тот народ, оставленный на берегу, единственно и мог быть помощником в счастье Ассоль и Грэя.

Повесть написана как бы наоборот: против глубокой художественной и этической правды. Может быть, именно поэтому автору приходится пользоваться языком большой поэтической энергии, чтобы отстоять и защитить свой искусственный замысел, и эта поэтическая энергия сама по себе есть большая ценность... Кстати сказать, книга очень ярко написана, способна если и не влюбить человека в гриновскую прозу, то уж точно попытаться с ней познакомиться...

Однажды, когда Ассоль было восемь лет, он отправил её в город с новыми игрушками, среди которых была миниатюрная яхта с алыми шелковыми парусами. Девочка спустила кораблик в ручей. Поток понес его и увлек к устью, где она увидела незнакомца, державшего в руках её кораблик. Это был старый Эгль, собиратель легенд и сказок. Он отдал игрушку Ассоль и поведал о том, что пройдут годы и за ней на таком же корабле под алыми парусами приплывет принц и увезет её в далекую страну. Девочка рассказала об этом отцу. На беду, нищий, случайно слышавший её рассказ, разнес слух о корабле и заморском принце по всей Каперне.

Теперь дети кричали ей вслед: «Эй, висельница! Красные паруса плывут! Артур Грэй, единственный отпрыск знатной и богатой фамилии, рос не в хижине, а в родовом замке, в атмосфере предопределенности каждого нынешнего и будущего шага. Это, однако, был мальчик с очень живой душой, готовый осуществить свое собственное жизненное предназначение. Был он решителен и бесстрашен. Хранитель их винного погреба Польдишок рассказал ему, что в одном месте зарыты две бочки аликанте времен Кромвеля и цвет его темнее вишни, а густое оно, как хорошие сливки. Бочки сделаны из черного дерева, и на них двойные медные обручи, на которых написано: «Меня выпьет Грэй, когда будет в раю». Это вино никто не пробовал и не попробует. Он здесь!.. В библиотеке замка его поразила картина какого-то знаменитого мариниста.

Она помогла ему понять себя.

История создания повести Алые паруса

Алые паруса Жанр: феерия Автор: Александр Грин Язык оригинала: русский Год написания. В одной из черновых тетрадей писателя, заметки которой можно отнести к концу 1917 года 3, Грин приводит список тех произведений, которые хотел бы написать, среди них и «Алые паруса». В ролях: Анастасия Вертинская, Василий Лановой, Елена Черемшанова и др.

Алые паруса: читать онлайн

  • «Алые паруса» кто написал? Краткое содержание повести
  • А. С. Грин. «Алые паруса» (1922). 6 класс - Год Литературы
  • Политика публикации отзывов
  • Живой памятник. Как Александр Грин создал повесть «Алые Паруса»

Похожие новости:

Оцените статью
Добавить комментарий