Вероятно, первая настоящая гиперзвуковая ракета в мире. Первая и самая мощная из существующих. Базовых задач у этой ракеты две: в неядерном исполнении топить западные крейсеры, авианосцы и эсминцы, в ядерном — гарантированно уничтожать руководство. Мэр Николаева Александр Сенкевич заявил, что российские войска ударили по городу неизвестными ракетами. Глава Министерства обороны России Сергей Шойгу анонсировал запуск ещё трёх ракет-носителей «Ангара» на космодроме Плесецк в 2024 году. Не впервые мне приходилось видеть ракеты. слитно. Всей семьей щенка выходили, он быстро окреп и как-то незаметно вырос. Раскройте скобки: 1) (Не)впервые мне приходилось видеть ракеты.
ВМФ России наносит ракетные удары по Украине, в воздухе два МиГ-31К с «Кинжалами»
| Шойгу заявил о запуске ещё трёх ракет «Ангара» на космодроме Плесецк в 2024 году — РТ на русском | В первую очередь удары будут нанесены по местам базирования межконтинентальных баллистических ракет. Кроме того, удары будут нанесены по системам ПВО и станциям дальнего радиолокационного обнаружения. |
| Жители Петербурга стали очевидцами запуска ракеты «Союз» | Это произойдет после завершения модернизации второго стартового комплекса ракет-носителей «Союз», уточнил министр. |
| "Поехали" вместе: как это было. Хроника дня 12 апреля 1961 года в событиях и лицах | Сегодня, 12 апреля, с полигона Капустин Яр в Астраханской области запустили межконтинентальную баллистическую ракету. |
| Синтаксический разбор предложения в тексте | Старт ракеты с первым пилотируемым космическим кораблем "Восток" под управлением космонавта Юрия Гагарина на космодроме Байконур. |
Reuters: США втайне поставили Украине ракеты ATACMS
Сергей Шойгу напомнил, что было проведено уже шесть успешных пусков таких ракет, и заметил, что до конца года планируется еще три пуска. Материал подготовили Тимур Шерзад и Николай Баранов.
Старая волынка... Гляди, сам, Селезнев, начнешь писать стихи: вдруг откроется талант. Времени-то будет много -- удовлетворяй свои духовные потребности! Когда-нибудь увидим: Василий Селезнев -- "Как я был ракетчиком". Солдаты оживились, заулыбались, а я с опаской поглядывал на Молозова, -- сощурив глаза, он смотрел на спорщиков -- и думал: влетит мне за это. Но, к удивлению моему, Молозов в перерыве сердечно сказал: -- Ишь ты: "Ракетчик, а не знаешь! Это мерка, колодка.
И непринужденные споры -- хорошо. А вот свернули зря, -- замполит вопросительно поднял на меня брови. В спорах выявляется истина. Хоть не оригинальное утверждение, зато верное. Так, Константин Иванович? После второго посещения он на очередном инструктивном семинаре групповодов поставил меня в пример и с тех пор всячески выказывал мне свое расположение, И теперешний его приход, конечно, не случаен: ко всем, кого уважал, Молозов проявлял это отношение прямо и открыто. Повернувшись к Наташе, он провел рукой по волосам, хмурое выражение сбежало с лица. Народ -- лучше самого благородного металла, со сложной техникой имеет дело. Рабочий день -- строго семичасовой.
Тут не все с нами могут потягаться! Супруг же ваш, Константин Иванович, один из уважаемых офицеров. Очень важный и нужный для учебных целей прибор объективного контроля делает. А вас милости просим участвовать в самодеятельности. Пока своими концертами обходимся: дорога треклятая мешает развернуться... Наташка робко покосилась на меня: -- Никогда не занималась этим... Таланта, наверное, нет. Как вы, Константин Иванович, смотрите? А то ведь мужья иногда поперек дороги встают.
Молозов оглядел комнату цепким, острым взглядом. Сырости нет? Когда думаете за мебелью ехать? Он, оказывается, помнил наш недавний разговор. А ковер? Надо подумать. Он ушел, пожелав Наташе уже в дверях: -- Обживайтесь, осваивайтесь. Я непроизвольно взглянул на свои руки. Нет, они были сейчас чистыми, хотя и в ссадинах, ожогах от паяльника.
Обнял ее: -- Чудачка, он только с позиции. Наверное, вместе с солдатами работал у пусковой установки. Ты бы посмотрела, какие они были у меня три дня назад, когда разбирали аппаратуру, делали регламенты! Она промолчала. В этот день я так и не ходил на позицию: еще накануне подполковник Андронов разрешил мне заниматься устройством домашних дел. К вечеру Наташка окончательно отошла, попросила показать ей городок. Когда мы вышли из домика, солнце закатывалось -- холодное, желтое, словно отштампованное из бронзы, оно остановилось, напоровшись на верхушки темных высоких елей. Гарнизон наш, зажатый тайгой, походил скорее на строительную площадку: штабеля досок, кучи шифера, разбросанные мотки колючей проволоки, земля, развороченная гусеницами тягачей и колесами машин. Свежий морозец успел прихватить хрустящей корочкой грязь, светлые льдистые лучики побежали по мутной воде, заполнявшей глубокие колеи.
Сразу за офицерскими домиками в сумеречной тишине векового ельника стыл смерзшийся синеватый снег, будто тощие бурты слежавшейся соли. Перед домиками тянулся, отливая желтизной свежих досок, сарай с десятком дверец. Чуть дальше --казарма; в стороне, перед складом, высилась недостроенная водонапорная башня. Крышу ее точно срубили одним взмахом сабли -- красная, островерхая, она валялась у подножия башни. Казалось, тайга не очень охотно уступила людям эту небольшую площадку длиной в полкилометра, а шириной и того меньше -- дальше деревья встали неприступной стеной... Я водил Наташку по городку, рассказывал ей обо всем я невольно старался приукрасить неказистую картину. Офицеры, изредка проходившие к домикам, солдаты, толпившиеся у казармы, с любопытством поглядывали в нашу сторону. Наташка в своих белых ботиках, полосатом пальто, в модной шляпке выглядела необычно для "медвежьей берлоги": жены офицеров здесь одеваются проще, практичнее. Мы вышли к редкому молодому осиннику, за ним открылась наша позиция.
Над головой уже разливалась ровная вечерняя синева. Молчаливая, пугающая и вместе с тем какая-то неспокойная тишина окутала в сотне метров тайгу, ее сырое, зябкое дыхание пощипывало лицо. Наташка неожиданно остановилась, оторопело прижалась ко мне: -- Костя, что это такое? Они стрелять будут? Сейчас и я увидел стремительно вздыбленные в небо ракеты. Открытые, без чехлов, они медленно, будто с сознанием своей силы, поднимались на невидимых, скрытых в окопах установках. В вечернем свете вытянутые тела ракет с дымчато-темным отливом казались вычеканенными из серебра. С тем же спокойствием, возвышаясь над их острыми носами, вращалась антенна станции. Она походила на перевернутую набок букву "Т".
Меня развеселил Наташкин испуг. Она, видно, не поверила. Не впервые мне приходилось видеть ракеты. Они для меня были привычными, как привычны для человека постоянно окружающие его вещи. Но и я остановился, завороженный внушительным зрелищем. На миг даже почудилось: вот сейчас они с дымом, пламенем и грохотом сорвутся с установок, взмоют в вечернее небо... Наташка застыла в молчании, рука ее, лежавшая в моей, вздрогнула. Возможно, и ее воображение нарисовало ту же картину. Очень хорошо, что она увидела ракеты, пусть поймет, что они значат, какую силу таят в себе; она должна смотреть на них твоими глазами, Перваков!
Когда я обернулся к ней, она посмотрела на меня с оттенком ревности, тихо сказала: -- А ты влюблен, Костя, в свое чудо без остатка... На обратном пути от осинника к домикам она молчала, потом спросила: -- Уже наслышалась, Костя: ПВО, операторы, станция -- голова кругом идет! А что все это значит? Что значит... Начинать надо было с азов, и я принялся рассказывать ей о противовоздушной обороне, об охране неба, которая не прекращается ни на час, ни на минуту. Когда я сказал, что весь пятый океан над нашей страной разделен на невидимые участки, зоны, которые непрерывно просматриваются и проверяются -- нет ли там воздушного врага, Наташка искренне усомнилась: -- Так уж и все небо? Представь себе нашу страну, ее территорию. В Москве или в Минске сейчас лишь на исходе день, а во Владивостоке, на Камчатке уже ночь. Там спят, работают в ночных сменах, кто-то, как мы с тобой, гуляет, а небо над ними просматривают, прощупывают радиолокационные станции.
У экранов этих локаторов не спят солдаты и офицеры. Появится воздушный враг, они немедленно дадут информацию, оповестят о нем. И тогда-то, Наташа, вступим в работу мы -- ракетчики... Но чтобы наверняка, чисто отправить на тот свет непрошеных гостей, мы учимся, тренируемся, выполняем регламенты -периодически подстраиваем аппаратуру, поддерживаем ее в постоянной боевой готовности. Наташка, опустив голову, ковыряет ботиком грязь. Я просто уморил тебя сегодня. Возле домиков мы поравнялись с железной бочкой, стоявшей на подставках-козлах. С конца деревянной пробки вода торопливо скатывалась шустрыми каплями в растекшуюся на земле лужу. В бочке нам ежедневно привозили из поселка лесорубов воду.
Бочка была закопченная, с вмятинами и следами ударов. Зимой по утрам, чтобы умыться, нам приходилось сначала отбивать в ней лед, а потом растапливать его: намоченную в керосине тряпку обматывали вокруг бочки и поджигали. Наташка остановилась, с прямодушным недоумением спросила: -- Это пожарная бочка, Костя? Я не успел ответить -- услышал внезапно позади себя: -- Из этой бочки мы пьем. Как вам после столицы такое нравится? В двух шагах стоял Буланкин, ухмыляясь, заложив руки в карманы шинели. Нагловатый взгляд, стеклянный блеск глаз... Значит, приложился к бутылке. Чего доброго, еще ляпнет, как вчера на позиции.
Сжав кулаки, глядя в широко поставленные глаза, я сдержанно сказал: -- Шел бы ты, Буланкин, своей дорогой. Лучше будет. Он повернулся все с той же ухмылкой, лениво заковылял к домам. Наташка, спрятав подбородок в воротник пальто, рассеянно смотрела ему вслед. Не хочет служить и безобразничает. Наташка посмотрела на меня, потом повела взглядом вокруг --растерянность отразилась на лице. Кажется, я понял ее в эту минуту. Непролазная грязь, четыре офицерских домика, прижавшиеся друг к другу, казарма, водонапорная башня, лес кругом... И как далеко от Москвы!
Целый день в дивизионе работала комиссия из штаба полка -- проверяла состояние техники, умение вести боевую работу на ней; всем без исключения -- солдатам и офицерам -- члены комиссии устроили настоящий экзамен. Техники, операторы заглядывали в кабины возбужденные, взволнованные. А мне задал вопрос -- попотел! И потом, какое у них право к операторам предъявлять те же требования, что и к техникам? Такого еще не было! Всякий раз нам казалось, что очередная комиссия была строже, придирчивее всех предыдущих. Собираясь в курилке, офицеры разбирали "коньки" проверяющих, заковыристые вопросы, поругивали, перемывали косточки особенно дотошным, въедливым членам комиссии. Поди и спроси своего проверяющего. Он задавал вопрос-то.
Мол, будьте любезны, обернитесь на минутку из члена комиссии в доброго ангела... Давно жареным не пахло -- отбивная будет! Орехов наконец понимает иронию, густо краснеет. Вот нас, стартовиков, гоняют! Одной секунды расчет не дотянул в переводе ракеты -- и тройка... Но в конце концов страсти улеглись: комиссия признала, что к боевому дежурству мы готовы. А вечером на позиции перед строем объявляли приказ. Майор Климцов читал его медленно, с ударением и расстановкой. Басистый голос адъютанта разносился над застывшим строем, над ракетами, лежавшими под чехлами на установках.
Рядом с ним стояли подполковник Андронов и члены комиссии. Дивизиону заступить на боевое дежурство по охране воздушного пространства Союза Советских Социалистических Республик... Эхо отозвалось в тайге. Потом офицеры выходили из строя, ставили свои подписи в журнале. Боевое дежурство... Это значит, что все сидят прикованные к городку. Выезжать нам никуда не разрешается. Офицеры знают в такие дни три места: позиция, казарма, домики. А там, на позиции, в кабинах станции, у пусковых установок, с этого момента беспрерывно дежурит смена.
Она всегда на своих местах, всегда настороже, точно недремлющее око. И только два-три человека выбираются по утрам за пределы временного, в один кол, забора из колючей проволоки: нужны вода, продукты, без чего невозможна жизнь даже в нашем маленьком лесном городке. А дела, мысли остального коллектива наполняет, держит одно емкое слово -- "готовность". Что бы ты ни делал, где бы ни был: в казарме, на занятиях, на позиции -- ты должен быть готов через считанные минуты занять свое место у аппаратуры на станции, у пусковой установки и произвести, если потребуется, свою частицу той общей работы, которая именуется "выполнением боевой задачи". Но тот, кто со стороны посмотрел бы на нашу жизнь в эти дни, пожалуй, не заметил бы в ней разницы по сравнению с другими. Каждый день в ней совершается один и тот же неизменный круговорот. Рано утром солдат в казарме отрывает от постелей высокий голос дневального: "Подъем! Оживают офицерские домики. Первыми просыпаются жены.
Вот одна, накинув пальто, перебегает к сараям, скрывается за дощатой скрипнувшей дверью, выносит охапку поленьев. Вскоре сизый дымок реденьким столбиком вырастает над первой трубой, потом -- над второй... Позднее выскакивают на крыльцо крайнего домика офицеры-холостяки, застегивая на ходу шинели. Тропинка, протоптанная ими напрямую к казарме, перепахана, изуродована машинами и тягачами, и офицеры перепрыгивают через колеи, балансируя руками. Они торопятся в солдатскую столовую. Там в одной из служебных комнат стоят два столика, накрытые скатертями -- солдатскими простынями, -- предмет особой заботы старшины Филипчука. Здесь-то холостяки, обжигаясь алюминиевыми ложками, наскоро проглатывали завтрак, поданный из общего солдатского котла, выпивали чай... Минут на двадцать позднее из домов появляются "женатики". Идут степеннее, на утренний развод они не опаздывают: солдаты только еще выходят на построение, толпятся перед казармой, на площадке.
Она расчищена от снега, утрамбована сапогами. Посередине уже высится крупная фигура адъютанта Климцова. Пуговицы его шинели ярко начищены, ремень с портупеей ловко перетягивает талию, и майор -- широкий, плечистый -- выглядит глыбой. Утренний морозец. Воздух густо-терпкий, смолистый. Солнце только поднялось за домиками, подпалило верхушки елей, они схватились бездымным белым пламенем, и кажется, сейчас тайга займется, загудит лесным пожаром. Климцов медленно обходит фронт строя, заложив руки за спину, пристальный взгляд его серых прищуренных глаз скользит по лицам офицеров и солдат. Вам -- выйти из строя, почистить сапоги. Не бриты.
На первый раз предупреждаю, -- кидает он на ходу. В строю вокруг меня знакомые лица офицеров, их я вижу каждый день, каждый час: Юрка Пономарев, Орехов, Стрепетов... Даже Ивашкин сегодня стрит через одного от меня, и лицо его, в пятнах конопатин, свежее, кажется симпатичнее. Сквозь ряды офицеров в трех метрах от правофланговой шеренги виднеется приземистая, плотная фигура замполита. Распахивается дверь казармы. Мельком взглянув на высокого, чуть сутуловатого подполковника Андронова, появившегося на ступеньках, адъютант выпрямляется, набирает в легкие воздуха и густо бросает: -- Ррравняйсь! И четко, красиво повернувшись, майор легко идет, печатая шаг, навстречу Андронову. Каждый из нас в строю замер, слушая слова рапорта. Потом Андронов останавливается посередине, здоровается.
На несколько секунд утреннюю тишину взрывает ответ, слитый в едином порыве: -- Здравия желаем, товарищ подполковник! Андронов говорит о занятиях, боевой готовности, о технике, к которой надо относиться, "как к самому себе", о дисциплине, и голос его, негромкий, ровный, спокойно плывет над строем. Есть основания предполагать, что нам выпадет эта доля. Пока сообщаю предварительно, чтоб каждый знал перспективу... Он еще говорит минуты две о порядке в казарме, уборке территории. Развод заканчивается. Строй поворачивается, бьет первый четкий шаг, вытягивается, уходит за угол казармы на дорожку, убегающую через молодую поросль осинника к позиции. Над строем взметывается песня: А для тебя, родная, есть почта полевая... Сейчас начнутся занятия.
Потом все потечет, сменяясь в заведенной последовательности: обед, еще час занятий, чистка техники, ужин, свободное время... И так изо дня в день, из месяца в месяц. Справа от меня в строю вышагивает Юрка Пономарев. Размахивая руками, он поет, устремив вперед взгляд, будто выполняет какую-то серьезную и необходимую обязанность. О чем он думает? Может, о важном сообщении Андронова, об учении? И в голове секретаря уже рождаются "комсомольские меры обеспечения". Или он тоже думает, как и я, об этом круговороте, и ему видится в нем -- простом и обычном на первый взгляд -- глубокий смысл? Каждодневная учеба, тренировки, боевое дежурство...
Все это вызвано суровой и жестокой необходимостью. Потому что газеты приносят неспокойные, тревожные вести: западные державы противятся мирным советским предложениям о разоружении. Усиливаются военные приготовления в Западной Германии. Бундесвер получает базы в Голландии и Дании, Зловещие атомные грибы встают над Атлантикой. Весь месяц будут продолжаться учения войск НАТО. Дивизии занимают исходные положения, военные корабли выходят из портов, самолеты с атомными бомбами выруливают на стартовые дорожки... И мы идем на позицию, к ракетам, которые сейчас должны молчать, но быть готовыми, как говорит Молозов, сказать, если понадобится, свое веское слово. Здесь у старшины Филипчука хранятся на стеллажах всевозможные банки, канистры, в углах громоздятся кучи ветоши и пакли. Вдоль стены на досках -- обломки ракеты: рваные погнутые листы дюралюминиевого корпуса, узлы и блоки.
Они-то и интересовали меня. Все это привезено с полигона после стрельб и предназначалось для оборудования учебного класса. Только по указанию подполковника мне разрешалось пользоваться всем этим для работы над прибором. Я перебирал ворох лома, откусывал кусачками детали. Рядом на доске уже лежала кучка сопротивлений --зеленых стекловидных цилиндриков и плоских, как карамельки, емкостей. Собрав детали и распихав их по карманам, я заспешил на позицию: как там тренировка операторов? Кроме того, Скиба должен проверить работу одного из участков схемы прибора, который паяли с ним накануне приезда Наташки. День занимался робкий: солнце пряталось за мглистой полоской на горизонте; земля, промерзшая и еще не нагретая, дышала морозцем. Утопал, растворялся в белесой дымке лес.
И пусть в общем-то это не очень яркий день, он еще не брызжет всем соцветием веселых волнующих красок весны, но для меня он -- радостный и счастливый, потому что рядом со мной Наташка, моя жена. В жизни будто все встало на свое место -- смело шагай к заветной цели!.. В кабине горел единственный плафон под потолком. В полумраке операторы, сидя на железных с пружинными спинками стульях, приникли к голубоватым мерцающим экранам. Над ними склонилась голова плечистого сержанта Коняева. После холодного наружного воздуха дохнуло теплом разогретой аппаратуры: ею плотно заставлена кабина по бокам. В шкафах, словно соты в улье, блоки тускло отсвечивали черными муаровыми панелями. Тонко, чуть слышно жужжали вентиляторы. Пахло сладковатым ароматом спирта, краски, ацетона, горячей резины.
Разогнув спину, сержант Коняев доложил о тренировке. В полутемноте на груди его блеснули значки. У противоположного выхода из кабины возле осциллографа сидел на корточках Скиба. На его спине пузырем вздулась гимнастерка. В простенке, прислоненный к шкафу, сиротливо стоял ажурный каркас будущего прибора. На нем видны два точных вольтметра, вделанные заподлицо с дюралюминиевой плоскостью. Мимо операторов я направился к Скибе, однако почувствовал -- Коняев следует за мной. Коняев оправил гимнастерку, с сумрачным видом сказал: -- Решать с ним надо, товарищ лейтенант. С другими операторами сопровождение цели отрабатываем, а у него, -- Коняев махнул рукой, -- еще со штурвалом не получается...
Вы же сами видели! И не пойму, чудной какой-то: сядет за индикатор, весь загорится, а штурвал рвет, дергает, да и только! По-всякому пробовал. Отличное отделение, а двойки ни за понюх табаку будем хватать... Видимо, надо все же принимать решение о переводе Демушкина к стартовикам. Но меня сейчас занимал прибор. Проверка схемы, вероятно, не дала результатов, иначе бы Скиба не выдержал, доложил. Будто три дня не кормлен. Сала ему...
Скиба вообще отличался невозмутимым спокойствием, непосредственностью. Но сейчас его благодушное настроение взорвало меня. Как-то еще с месяц назад к нам нагрянула очередная комиссия. Работу операторов проверял невысокий лысый майор. На всяких проверяющих пришлось насмотреться -- и на добрых, и на крутых. Комиссии часто навещают нас. А этот был с непроницаемым, бесстрастным, как у евнуха, лицом, на котором выделялись черные кавказские усики, тонкие стиснутые губы. За все время майор не произнес ни звука, поглядывал на бесшумно светившиеся экраны, на беспокойно мельтешащие, точно от мороза, стрелки приборов и что-то заносил в блокнот. И только в конце проверки майор разжал губы, кивнул на значки Скибы: -- Что же это вы -- классный оператор, а цель сопровождаете с большими ошибками?
Скиба поднялся со стула -- плечистый, широкогрудый, закрыв собой невысокого майора, -- и спокойно, с украинским акцентом возразил: -- Никак нет, товарищ майор, добре сопровождал! Как всегда сопровождал. Майора, видно, покоробила такая смелость и невозмутимость солдата, губы нетерпеливо передернулись: -- Про черное говорите -- белое, товарищ рядовой, а я смотрю на контрольный прибор. Он сделал движение, собираясь уходить, но Скиба по-прежнему спокойно, не меняя тона, ответил: -- Этот прибор неточный, грубый. А сопровождал я хорошо, товарищ майор, -- видел по экрану -- так, как на боевых стрельбах. Тогда "отлично" получили. В душе у меня против майора поднимался протест. Действительно, оценка по прибору грубая -- не может же он не знать азбучной истины! Если лучший оператор оценивается так, то как же с другими?
Я старался говорить спокойнее, чтобы смягчить гнев члена комиссии.
Это в очередной раз демонстрирует высочайший уровень подготовки российских космонавтов», — заявил первый заместитель председателя комитета Госдумы по экономической политике Денис Кравченко. Он добавил, что «российских космонавтов-испытателей как наиболее опытных профессионалов признают во всём мире. Наша ракетно-космическая отрасль всегда ставит перед собой глобальные, на первый взгляд, недостижимые цели, но затем упорно и уверенно покоряет их».
За день до запуска ракеты, 5 сентября, пресс-секретарь Пентагона Патрик Райдер заявил, что Россия была заранее предупреждена об учебном пуске межконтинентальной баллистической ракеты , не оснащенной боевым зарядом. Генерал подчеркнул, что целью испытательных пусков была демонстрация боеготовности ядерных сил США.
Фигурное катание
| Тест с ответами: «Не- с наречиями» | Ракеты устанавливаются на грузовики, скорость ракет может достигать 3 Маха, что значительно превышает скорость британских и французских крылатых ракет, которые Запад уже передавал Киеву. |
| "Мы бежали в пакетах к месту приземления". Как журналисты встречали из космоса Марину Василевскую | Накануне украинская армия нанесла удар ракетой по пятиэтажному жилому дому в Запорожской области, а также по автобусу в Брянской, который следовал из города Стародуб в село Курковичи. |
Шойгу анонсировал ещё 3 запуска ракет-носителей "Ангара" на Плесецке в 2024 году
Не впервые мне приходилось видеть ракеты. слитно. Всей семьей щенка выходили, он быстро окреп и как-то незаметно вырос. Поставка Вашингтоном ракет ATACMS Киеву не повлияет на достижение Россией своих целей, заявил Песков. Есть мнения, что маневрирующая боеголовка должна создать проблемы для ПРО вероятного противника при перехвате таких ракет. Военный эксперт Юрий Подоляка заверил: «Ничего похожего ни у кого нет». Первое время по телефону диктовал заметку сотруднику БЕЛТА, который специально для этого в 6 утра пришел на работу. Первые две попытки пусков планировались на 9-е и 1 0-е числа, но их пришлось переносить. По словам главы "Роскосмоса" Юрия Борисова, к 2028 году планируется запустить эту ракету с пилотом на борту.
«Украина.ру» опубликовала кадры ракетного удара ВС России по эшелону ВСУ
| Шойгу заявил о запуске ещё трёх ракет «Ангара» на космодроме Плесецк в 2024 году — РТ на русском | Ракеты устанавливаются на грузовики, скорость ракет может достигать 3 Маха, что значительно превышает скорость британских и французских крылатых ракет, которые Запад уже передавал Киеву. |
| Шойгу анонсировал ещё 3 запуска ракет-носителей "Ангара" на Плесецке в 2024 году | Ракеты устанавливаются на грузовики, скорость ракет может достигать 3 Маха, что значительно превышает скорость британских и французских крылатых ракет, которые Запад уже передавал Киеву. |
| Шойгу проверил военный космодром Плесецк и комплекс для запуска ракет «Ангара» | Так, в комментариях местные жители Северной столицы, который стали свидетелями запуска ракеты, пошутили, что это улетают инопланетяне, которым надоело находиться на Земле. Ранее сообщала, что горожане Санкт-Петербурга не в первый раз увидели запуск ракеты. |
| Reuters: США втайне поставили Украине ракеты ATACMS | Комсомольская правда Новости 24. |
Комсомольская правда
Момент запуска ракеты "Союз-2.1б" с военным спутником с космодрома Плесецк 26-11-2023. Британские учёные исследовали остатки русской ракеты. И увидели то, чего никак не ожидали. Сообщается, что британские учёные исследовали остатки высокоточной русской ракеты. Испытания первой в мире умной ракеты под управлением искусственного интеллекта на полигоне Ред-Ривер в Техасе закончились катастрофой. Старт ракеты с первым пилотируемым космическим кораблем "Восток" под управлением космонавта Юрия Гагарина на космодроме Байконур.
«Украина.ру» опубликовала кадры ракетного удара ВС России по эшелону ВСУ
Это уж слишком, Вася... Ну да мы предполагаем, а начальство располагает... Настроение мое упало. Черт бы побрал это дежурство и этих "богов" там в штабе! Ставить нас вне очереди, только же стояли... Летят все планы в тартарары!
Надевая шапку, Климцов спросил: -- Как вчера Демушкин показал себя? Есть сдвиги? В коридоре, когда мы вышли из комнаты Климцовых, Наташа спросила: -- Как понимать его слова, Костя? Ты расстроен? Наши взгляды встретились.
Я увидел, как в ее глазах мелькнула искорка страха. Я молча обнял ее за плечи, пропустил в дверь, "Вот так, привыкай к службе". Наташа принялась разбирать чемодан. Выкладывала платья, стопки белья. Я, стыдясь пустоты комнатки и этой приземистой солдатской кровати, выкрашенной в темно-зеленый, грязный цвет, говорил ей, что деньги есть, скопил, и в ближайшие дни, если удастся, отпрошусь -- поедем купим и кровать, и диван, и стулья.
Она повеселела и в своем цветастом халате с крупными оранжевыми гладиолусами по черному полю выглядела совсем девчонкой, резвой и красивой. Вдруг я увидел невысокую плотную фигуру майора Молозова, мелькнувшую за окном. В правилах Молозова -- появляться зачастую нечаянно. На одном месте его дважды подряд застать почти невозможно. За день он успевал несколько раз обежать наш треугольник: "позиция -- казарма -- офицерские домики", быстро передвигаясь на скорых пружинистых ногах.
С приездом вас. Сняв фуражку и знакомясь с Наташей, он переводил твердый, упрямый взгляд с нее на меня, словно что-то сравнивал, примерял: мол, хороши ли вы, подходите ли друг другу? Крутолобая, будто литая, голова его, остриженная под машинку, была почти круглой. А широковатый нос, настороженно приподнятые брови, привычка проводить ладонью по ежику русых волос выдавали в нем что-то мальчишеское, простое, незамысловатое и в то же время задиристое. Это важно для нас.
Семьи, жены скрашивают нашу службу, -- он вздохнул, опускаясь на подставленную мной табуретку, добавил: -- И пока еще не легкую жизнь. Его лицо на секунду приняло огорченно-печальное выражение: под глазами собрались морщинки, губы поджались, словно он разом припомнил все наши трудности. Но тут же ожил, выпрямился на табуретке, начал расспрашивать Наташу о дороге, самочувствии. Узнав об утреннем происшествии, опять наморщился, мотнул головой: -- Да, дорога эта в печенке сидит! Молозов ко мне относился по-дружески, тепло.
Офицеры допытывались у меня: "Чем ты его приворожил? Как о тебе речь -- так высокий штиль! Три области из всей нашей деятельности занимали особое внимание Молозова, он считал их самыми нужными, главными: поддержание боевой готовности, строительство и политические занятия. Первая была особенно любимой: всякий разговор замполита на собрании или в простой беседе неизменно начинался с нее или сводился к ней. Когда он выходил к переносной фанерной трибуне, которую во время собраний обычно ставили на край стола, офицеры начинали перешептываться: "Ну, держись, сейчас оседлает своих коньков!
Началось все с полигона, с прошлого лета, когда получали технику и тут же опробовали ее, выполняли первую боевую стрельбу. Знойное и горячее стояло лето. Над тесовыми казармами, в которых мы временно жили, над всем полигоном и выжженной, ровной, как стол, степью висел горячий, спекшийся воздух. Офицеры, операторы изнывали от жары. У меня под гимнастеркой текли ручьи, все прилипало к телу, пот заливал глаза, в закрытой кабине нечем было дышать.
Он говорил будто шутливо, но, когда закуривал папиросу, я заметил, что руки его дрожали. А я и сам, хотя все дни немало тренировался и кабину покидал только на ночь, чтобы переспать, испытывал трепетное беспокойство. Первый раз мне предстояло пускать настоящие ракеты, нажимать кнопку не впустую... Ракета с грохотом ушла в белесое поднебесье. Потом нам сообщили --попадание отличное.
Молозов прямо в кабине растроганно обнял меня: -- Ну, спасибо! Молодец, молодец! Раза два он наведывался в мою группу во время политических занятий. Садился так, что мне из-за стола виден был его стриженый затылок. И ни звука.
Изредка что-то помечает авторучкой в записной книжке. Молчальников среди операторов не было. Я старался вопросы ставить перед ними шире, не строго по учебнику. Возможно, поэтому нередко на занятиях загорались споры, диспуты. Так случилось и в присутствии Молозова.
Я поднял тогда одного из молодых операторов. Солдат что-то лепетал о роли техники в будущем, переводил глаза с одного товарища на другого. Мои наводящие вопросы не помогали. В это время и подал голос оператор Скиба: -- Разрешите, товарищ лейтенант? Поднявшись, он повернул свое простодушное лицо к солдату: -- Эх ты, немогузнайкин!
Приедешь на свою Орловщину -- небось похвастаешь: "Ракетчиком был". Скажут: "Ого! На технике будет все держаться. Машины, автоматы будут. Не видишь, как у нас делается?
Человеку останется кнопки нажимать. Выходит, по его, все сведется к кнопкам и машинам? А человека нет? Физика, как говорится, есть, а лирики нет. Так, что ли?
Старая волынка... Гляди, сам, Селезнев, начнешь писать стихи: вдруг откроется талант. Времени-то будет много -- удовлетворяй свои духовные потребности! Когда-нибудь увидим: Василий Селезнев -- "Как я был ракетчиком". Солдаты оживились, заулыбались, а я с опаской поглядывал на Молозова, -- сощурив глаза, он смотрел на спорщиков -- и думал: влетит мне за это.
Но, к удивлению моему, Молозов в перерыве сердечно сказал: -- Ишь ты: "Ракетчик, а не знаешь! Это мерка, колодка. И непринужденные споры -- хорошо. А вот свернули зря, -- замполит вопросительно поднял на меня брови. В спорах выявляется истина.
Хоть не оригинальное утверждение, зато верное. Так, Константин Иванович? После второго посещения он на очередном инструктивном семинаре групповодов поставил меня в пример и с тех пор всячески выказывал мне свое расположение, И теперешний его приход, конечно, не случаен: ко всем, кого уважал, Молозов проявлял это отношение прямо и открыто. Повернувшись к Наташе, он провел рукой по волосам, хмурое выражение сбежало с лица. Народ -- лучше самого благородного металла, со сложной техникой имеет дело.
Рабочий день -- строго семичасовой. Тут не все с нами могут потягаться! Супруг же ваш, Константин Иванович, один из уважаемых офицеров. Очень важный и нужный для учебных целей прибор объективного контроля делает. А вас милости просим участвовать в самодеятельности.
Пока своими концертами обходимся: дорога треклятая мешает развернуться... Наташка робко покосилась на меня: -- Никогда не занималась этим... Таланта, наверное, нет. Как вы, Константин Иванович, смотрите? А то ведь мужья иногда поперек дороги встают.
Молозов оглядел комнату цепким, острым взглядом. Сырости нет? Когда думаете за мебелью ехать? Он, оказывается, помнил наш недавний разговор. А ковер?
Надо подумать. Он ушел, пожелав Наташе уже в дверях: -- Обживайтесь, осваивайтесь. Я непроизвольно взглянул на свои руки. Нет, они были сейчас чистыми, хотя и в ссадинах, ожогах от паяльника. Обнял ее: -- Чудачка, он только с позиции.
Наверное, вместе с солдатами работал у пусковой установки. Ты бы посмотрела, какие они были у меня три дня назад, когда разбирали аппаратуру, делали регламенты! Она промолчала. В этот день я так и не ходил на позицию: еще накануне подполковник Андронов разрешил мне заниматься устройством домашних дел. К вечеру Наташка окончательно отошла, попросила показать ей городок.
Когда мы вышли из домика, солнце закатывалось -- холодное, желтое, словно отштампованное из бронзы, оно остановилось, напоровшись на верхушки темных высоких елей. Гарнизон наш, зажатый тайгой, походил скорее на строительную площадку: штабеля досок, кучи шифера, разбросанные мотки колючей проволоки, земля, развороченная гусеницами тягачей и колесами машин. Свежий морозец успел прихватить хрустящей корочкой грязь, светлые льдистые лучики побежали по мутной воде, заполнявшей глубокие колеи. Сразу за офицерскими домиками в сумеречной тишине векового ельника стыл смерзшийся синеватый снег, будто тощие бурты слежавшейся соли. Перед домиками тянулся, отливая желтизной свежих досок, сарай с десятком дверец.
Чуть дальше --казарма; в стороне, перед складом, высилась недостроенная водонапорная башня. Крышу ее точно срубили одним взмахом сабли -- красная, островерхая, она валялась у подножия башни. Казалось, тайга не очень охотно уступила людям эту небольшую площадку длиной в полкилометра, а шириной и того меньше -- дальше деревья встали неприступной стеной... Я водил Наташку по городку, рассказывал ей обо всем я невольно старался приукрасить неказистую картину. Офицеры, изредка проходившие к домикам, солдаты, толпившиеся у казармы, с любопытством поглядывали в нашу сторону.
Наташка в своих белых ботиках, полосатом пальто, в модной шляпке выглядела необычно для "медвежьей берлоги": жены офицеров здесь одеваются проще, практичнее. Мы вышли к редкому молодому осиннику, за ним открылась наша позиция. Над головой уже разливалась ровная вечерняя синева. Молчаливая, пугающая и вместе с тем какая-то неспокойная тишина окутала в сотне метров тайгу, ее сырое, зябкое дыхание пощипывало лицо. Наташка неожиданно остановилась, оторопело прижалась ко мне: -- Костя, что это такое?
Они стрелять будут? Сейчас и я увидел стремительно вздыбленные в небо ракеты. Открытые, без чехлов, они медленно, будто с сознанием своей силы, поднимались на невидимых, скрытых в окопах установках. В вечернем свете вытянутые тела ракет с дымчато-темным отливом казались вычеканенными из серебра. С тем же спокойствием, возвышаясь над их острыми носами, вращалась антенна станции.
Она походила на перевернутую набок букву "Т". Меня развеселил Наташкин испуг. Она, видно, не поверила. Не впервые мне приходилось видеть ракеты. Они для меня были привычными, как привычны для человека постоянно окружающие его вещи.
Но и я остановился, завороженный внушительным зрелищем. На миг даже почудилось: вот сейчас они с дымом, пламенем и грохотом сорвутся с установок, взмоют в вечернее небо... Наташка застыла в молчании, рука ее, лежавшая в моей, вздрогнула. Возможно, и ее воображение нарисовало ту же картину. Очень хорошо, что она увидела ракеты, пусть поймет, что они значат, какую силу таят в себе; она должна смотреть на них твоими глазами, Перваков!
Когда я обернулся к ней, она посмотрела на меня с оттенком ревности, тихо сказала: -- А ты влюблен, Костя, в свое чудо без остатка... На обратном пути от осинника к домикам она молчала, потом спросила: -- Уже наслышалась, Костя: ПВО, операторы, станция -- голова кругом идет! А что все это значит? Что значит... Начинать надо было с азов, и я принялся рассказывать ей о противовоздушной обороне, об охране неба, которая не прекращается ни на час, ни на минуту.
Когда я сказал, что весь пятый океан над нашей страной разделен на невидимые участки, зоны, которые непрерывно просматриваются и проверяются -- нет ли там воздушного врага, Наташка искренне усомнилась: -- Так уж и все небо? Представь себе нашу страну, ее территорию. В Москве или в Минске сейчас лишь на исходе день, а во Владивостоке, на Камчатке уже ночь. Там спят, работают в ночных сменах, кто-то, как мы с тобой, гуляет, а небо над ними просматривают, прощупывают радиолокационные станции. У экранов этих локаторов не спят солдаты и офицеры.
Появится воздушный враг, они немедленно дадут информацию, оповестят о нем. И тогда-то, Наташа, вступим в работу мы -- ракетчики... Но чтобы наверняка, чисто отправить на тот свет непрошеных гостей, мы учимся, тренируемся, выполняем регламенты -периодически подстраиваем аппаратуру, поддерживаем ее в постоянной боевой готовности. Наташка, опустив голову, ковыряет ботиком грязь. Я просто уморил тебя сегодня.
Возле домиков мы поравнялись с железной бочкой, стоявшей на подставках-козлах. С конца деревянной пробки вода торопливо скатывалась шустрыми каплями в растекшуюся на земле лужу. В бочке нам ежедневно привозили из поселка лесорубов воду. Бочка была закопченная, с вмятинами и следами ударов. Зимой по утрам, чтобы умыться, нам приходилось сначала отбивать в ней лед, а потом растапливать его: намоченную в керосине тряпку обматывали вокруг бочки и поджигали.
Наташка остановилась, с прямодушным недоумением спросила: -- Это пожарная бочка, Костя? Я не успел ответить -- услышал внезапно позади себя: -- Из этой бочки мы пьем. Как вам после столицы такое нравится? В двух шагах стоял Буланкин, ухмыляясь, заложив руки в карманы шинели. Нагловатый взгляд, стеклянный блеск глаз...
Значит, приложился к бутылке. Чего доброго, еще ляпнет, как вчера на позиции. Сжав кулаки, глядя в широко поставленные глаза, я сдержанно сказал: -- Шел бы ты, Буланкин, своей дорогой. Лучше будет. Он повернулся все с той же ухмылкой, лениво заковылял к домам.
Наташка, спрятав подбородок в воротник пальто, рассеянно смотрела ему вслед. Не хочет служить и безобразничает. Наташка посмотрела на меня, потом повела взглядом вокруг --растерянность отразилась на лице. Кажется, я понял ее в эту минуту. Непролазная грязь, четыре офицерских домика, прижавшиеся друг к другу, казарма, водонапорная башня, лес кругом...
И как далеко от Москвы! Целый день в дивизионе работала комиссия из штаба полка -- проверяла состояние техники, умение вести боевую работу на ней; всем без исключения -- солдатам и офицерам -- члены комиссии устроили настоящий экзамен. Техники, операторы заглядывали в кабины возбужденные, взволнованные. А мне задал вопрос -- попотел! И потом, какое у них право к операторам предъявлять те же требования, что и к техникам?
Такого еще не было! Всякий раз нам казалось, что очередная комиссия была строже, придирчивее всех предыдущих. Собираясь в курилке, офицеры разбирали "коньки" проверяющих, заковыристые вопросы, поругивали, перемывали косточки особенно дотошным, въедливым членам комиссии. Поди и спроси своего проверяющего. Он задавал вопрос-то.
Мол, будьте любезны, обернитесь на минутку из члена комиссии в доброго ангела... Давно жареным не пахло -- отбивная будет! Орехов наконец понимает иронию, густо краснеет. Вот нас, стартовиков, гоняют! Одной секунды расчет не дотянул в переводе ракеты -- и тройка...
Но в конце концов страсти улеглись: комиссия признала, что к боевому дежурству мы готовы. А вечером на позиции перед строем объявляли приказ. Майор Климцов читал его медленно, с ударением и расстановкой. Басистый голос адъютанта разносился над застывшим строем, над ракетами, лежавшими под чехлами на установках. Рядом с ним стояли подполковник Андронов и члены комиссии.
Дивизиону заступить на боевое дежурство по охране воздушного пространства Союза Советских Социалистических Республик... Эхо отозвалось в тайге. Потом офицеры выходили из строя, ставили свои подписи в журнале. Боевое дежурство... Это значит, что все сидят прикованные к городку.
Выезжать нам никуда не разрешается. Офицеры знают в такие дни три места: позиция, казарма, домики. А там, на позиции, в кабинах станции, у пусковых установок, с этого момента беспрерывно дежурит смена. Она всегда на своих местах, всегда настороже, точно недремлющее око. И только два-три человека выбираются по утрам за пределы временного, в один кол, забора из колючей проволоки: нужны вода, продукты, без чего невозможна жизнь даже в нашем маленьком лесном городке.
А дела, мысли остального коллектива наполняет, держит одно емкое слово -- "готовность". Что бы ты ни делал, где бы ни был: в казарме, на занятиях, на позиции -- ты должен быть готов через считанные минуты занять свое место у аппаратуры на станции, у пусковой установки и произвести, если потребуется, свою частицу той общей работы, которая именуется "выполнением боевой задачи". Но тот, кто со стороны посмотрел бы на нашу жизнь в эти дни, пожалуй, не заметил бы в ней разницы по сравнению с другими. Каждый день в ней совершается один и тот же неизменный круговорот. Рано утром солдат в казарме отрывает от постелей высокий голос дневального: "Подъем!
Оживают офицерские домики. Первыми просыпаются жены. Вот одна, накинув пальто, перебегает к сараям, скрывается за дощатой скрипнувшей дверью, выносит охапку поленьев. Вскоре сизый дымок реденьким столбиком вырастает над первой трубой, потом -- над второй... Позднее выскакивают на крыльцо крайнего домика офицеры-холостяки, застегивая на ходу шинели.
Тропинка, протоптанная ими напрямую к казарме, перепахана, изуродована машинами и тягачами, и офицеры перепрыгивают через колеи, балансируя руками. Они торопятся в солдатскую столовую. Там в одной из служебных комнат стоят два столика, накрытые скатертями -- солдатскими простынями, -- предмет особой заботы старшины Филипчука. Здесь-то холостяки, обжигаясь алюминиевыми ложками, наскоро проглатывали завтрак, поданный из общего солдатского котла, выпивали чай... Минут на двадцать позднее из домов появляются "женатики".
Идут степеннее, на утренний развод они не опаздывают: солдаты только еще выходят на построение, толпятся перед казармой, на площадке. Она расчищена от снега, утрамбована сапогами. Посередине уже высится крупная фигура адъютанта Климцова. Пуговицы его шинели ярко начищены, ремень с портупеей ловко перетягивает талию, и майор -- широкий, плечистый -- выглядит глыбой. Утренний морозец.
Воздух густо-терпкий, смолистый. Солнце только поднялось за домиками, подпалило верхушки елей, они схватились бездымным белым пламенем, и кажется, сейчас тайга займется, загудит лесным пожаром. Климцов медленно обходит фронт строя, заложив руки за спину, пристальный взгляд его серых прищуренных глаз скользит по лицам офицеров и солдат. Вам -- выйти из строя, почистить сапоги. Не бриты.
На первый раз предупреждаю, -- кидает он на ходу. В строю вокруг меня знакомые лица офицеров, их я вижу каждый день, каждый час: Юрка Пономарев, Орехов, Стрепетов... Даже Ивашкин сегодня стрит через одного от меня, и лицо его, в пятнах конопатин, свежее, кажется симпатичнее. Сквозь ряды офицеров в трех метрах от правофланговой шеренги виднеется приземистая, плотная фигура замполита. Распахивается дверь казармы.
Мельком взглянув на высокого, чуть сутуловатого подполковника Андронова, появившегося на ступеньках, адъютант выпрямляется, набирает в легкие воздуха и густо бросает: -- Ррравняйсь! И четко, красиво повернувшись, майор легко идет, печатая шаг, навстречу Андронову. Каждый из нас в строю замер, слушая слова рапорта. Потом Андронов останавливается посередине, здоровается. На несколько секунд утреннюю тишину взрывает ответ, слитый в едином порыве: -- Здравия желаем, товарищ подполковник!
Андронов говорит о занятиях, боевой готовности, о технике, к которой надо относиться, "как к самому себе", о дисциплине, и голос его, негромкий, ровный, спокойно плывет над строем. Есть основания предполагать, что нам выпадет эта доля. Пока сообщаю предварительно, чтоб каждый знал перспективу... Он еще говорит минуты две о порядке в казарме, уборке территории. Развод заканчивается.
Строй поворачивается, бьет первый четкий шаг, вытягивается, уходит за угол казармы на дорожку, убегающую через молодую поросль осинника к позиции. Над строем взметывается песня: А для тебя, родная, есть почта полевая... Сейчас начнутся занятия. Потом все потечет, сменяясь в заведенной последовательности: обед, еще час занятий, чистка техники, ужин, свободное время... И так изо дня в день, из месяца в месяц.
В Одессу Сергей переехал вместе с матерью и ее вторым мужем Григорием Баланиным — инженером, кандидатом технических наук, окончившим три института. Баланин стал для Сергея прекрасным отчимом и поддерживал его увлечения. Именно благодаря ему Королев выбрал свою профессию и смог успешно изучать физику, математику, технику в непростые послереволюционные годы.
Планерных школ было бесчисленное множество, они имелись в каждой провинции. Прошло всего 20 лет после испытания первых летательных аппаратов, и молодые люди молодой страны объединялись в кружки, где мастерили безмоторные самолеты. И, конечно, Сергей в него сразу же вступил.
К 17 годам у Королева уже был опыт полета на гидроплане, что давало ему преимущество. Юноша выступал перед рабочими с лекциями об авиации и планеризме, руководил заводскими планерными кружками, больше того — в 17 лет он спроектировал безмоторный самолет К-5. Королев защитил его перед государственной комиссией и впоследствии его рекомендовали к постройке.
У Сергея была мечта: представить свой планер широкой публике. В то время главной целью для увлеченных планерным спортом энтузиастов стали Всесоюзные состязания в Коктебеле. Туда съезжался весь цвет нарождавшейся советской авиации.
Сергей очень стремился на эти соревнования, но получилось это далеко не сразу. Поступив 1924 году в Киевский университет конечно же, на авиационное отделение , он делал все для того, чтобы приблизиться к мечте. Спустя два года вместе с родителями Королев перебирается в Москву.
Отчим с матерью получили там квартиру, а Сергей — новые возможности. Он перевелся на аэромеханический факультет будущей Бауманки, тогда — Московского высшего технического училища, где преподавал легендарный Андрей Туполев. Было понятно, что Королев — незаурядный студент, он сильно выделялся на фоне остальных.
Молодой человек был очень целеустремленным и деятельным. За годы студенчества он научился летать на самолете, получил диплом летчика, поучаствовал в организации первой в стране планерной школы, сам ее окончил и стал инструктором и испытателем планеров Еще он занимался в аэродинамическом кружке имени Жуковского , где разрабатывал планеры и легкие самолеты. В заветный Коктебель он все-таки попал, причем в прямом смысле слова при потрясающих обстоятельствах.
Летом 1927 года в Крыму случилось землетрясение, очаг которого располагался под морским дном южнее Ялты. Королев жил в одноэтажном кирпичном доме и не пострадал, но первые планерные состязания запомнились ему надолго. Историки авиации отмечают, что Королев с молодых лет смотрел гораздо дальше, чем другие авиаконструкторы, он как будто опережал время и ставил себе самые амбициозные задачи.
Его испытывал не кто-нибудь, а знаменитый летчик Константин Арцеулов, внук художника Ивана Айвазовского. Арцеулов в то время был звездой, пионером отечественного планеризма, который придумал, как выводить самолеты из штопора, и сам опробовал эту технику. Знаменитый летчик дал планеру Королева высокую оценку, после чего вдохновленный молодой конструктор установил в Коктебеле личный рекорд: парил на своем планере 4 часа 19 минут, что было очень впечатляющим результатом для летчика без большого опыта.
Королев невероятно доволен. Он пишет матери из Крыма: «Все идет прекрасно, даже лучше, чем я думал, и, кажется, первый раз в жизни чувствую колоссальное удовлетворение, и мне хочется крикнуть что-то навстречу ветру, обнимающему мое лицо и заставляющему вздрагивать мою красную птицу при порывах». И как-то не верится, что такой тяжелый кусок металла и дерева может летать.
Но достаточно только оторваться от земли, как чувствуешь, что машина словно оживает и летит со свистом, послушная каждому движению руля. Разве не наибольшее удовлетворение и награда — самому летать на своей же машине?! Сергей Королевиз письма матери Ради этого можно забыть все: и бессонные ночи, и дни работы без передышки, констатирует молодой Королев.
В молодости проявляется качество Королева, которое станет его преимуществом. Он никогда не зацикливался на своем успехе, не останавливался: не успевал он воплотить один проект, как уже был готов второй, причем еще более амбициозный. Уже на следующий год он конструирует планер-сенсацию и называет его первыми буквами своего имени — СК-3.
Его запомнят как «Красную звезду» — в честь одноименной газеты. СК-3 был уникальным для своего времени летательным аппаратом: на планере Королева можно было не только парить, но и выполнять фигуры высшего пилотажа. Впервые Королев проявил себя как настоящий инноватор.
Он хотел доказать, что фигуры высшего пилотажа на парящем планере в принципе возможны. Единственный подобный опыт был только в Америке, но тогда планеру для набора высоты потребовалась помощь самолета. Королев же хотел, чтобы планер взмывал ввысь сам.
Чтобы получить деньги на рабочие чертежи и строительство, проект необходимо было защитить перед Осоавиахимом. Автора ждали неудобные вопросы, и он об этом знал, но его расчеты комиссию убедили. Времени на строительство отводилось немного конечно же, нужно было успеть к осеннему слету в Коктебеле , и предприимчивый по природе Королев развил бурную деятельность.
Дом Королева по сути превратился в бюро, куда регулярно приходили его друзья-конструкторы. Каждый день работали два-три человека. Помогал и отчим: после переезда в Москву их отношения становились все более теплыми.
Если раньше Григорию Михайловичу беззаветная влюбленность Сергея в планеры казалась мальчишеством, то теперь он осознал, что это призвание. За время учебы в вузе вырос и сам Королев. Прошла его мальчишеская ершистость, когда каждый совет или замечание казались почти оскорблением.
Мальчик превратился в мужчину, узнал людей, воспитал в себе ту терпимость без самоунижения, которая необходима в коллективной работе Ярослав Головановавтор книги о Сергее Королеве Испытания «Красной звезды» прошли успешно. Впервые в стране мертвые петли на планере были выполнены именно на аппарате Королева. Но герой состязаний своего триумфа не увидел: его сразил тиф, он тяжело его перенес и едва не расстался с жизнью.
Но Королев не был бы Королевым, если бы остановился на простом планере, хоть и произведшем сенсацию в авиамире. Параллельно с «Красной звездой» он конструирует самолет, который должен установить рекорд дальности полета. Это дипломная работа Королева, руководит которой сам Туполев.
Королев был из числа самых «легких» дипломников: я сразу увидел, чего он хочет, достаточно было лишь слегка помогать ему, чуть-чуть подправлять. Я быстро убедился, что этот человек умеет смотреть в корень... Андрей Туполевиз воспоминаний Дочь Королева считала, что диплом спас жизнь ее отцу в 1940 году: он не сгинул в лагерях, а попал — очевидно, по ходатайству Туполева — в закрытое конструкторское бюро при НКВД.
Далеко не все дипломные проекты находят воплощение в металле. Королев и здесь стал исключением. Когда самолет был готов, конструктор решил взлететь на нем первым.
Разгон дался СК-4 тяжело, но самолет летел — и Королев был счастлив. Во время более серьезных испытаний окажется, что самолет модели Королева может лететь без посадки целых 12 часов! Впрочем, эти рекорды молодого конструктора уже не впечатляли.
Без двух минут выпускник Бауманки знакомится с работами Циолковского, а потом и лично с ученым, идеи которого его по-настоящему потрясли. И хотя вокруг Циолковского много мифов, ученый был недалек от истины. Когда Королев был еще подростком, Циолковский рассуждал о покорении стратосферы и космоса.
А когда Королев делал первые шаги как конструктор, Циолковский по тем временам считался глубоким старцем. Калужский учитель, как называли Циолковского, сильно отличался от реальных космических разработчиков и выглядел скорее чудаком, но его идеи захватили сотни людей по всему миру. Да, Циолковский был глухой сумасшедший старик, слабо разбирающийся во многих научных вопросах, но именно такие люди зачастую и открывают для нас новые горизонты… Ни Михаил Тихонравов, ни Сергей Королев не годились для этого...
Циолковский для них был подобен лесному учителю из русских народных сказок, от которого мало практической пользы, но который подскажет путь Антон Первушинисторик космонавтики Королев был заражен идеями Циолковского. Реактивное движение, ракеты на жидком топливе, искусственные спутники Земли и орбитальные станции — Королев грезил всем этим и мечтал построить ракетоплан. А личная встреча с ученым-самоучкой убедила его в том, что делать это надо немедленно.
Да и чисто по-человечески общение с ним поразило. Циолковским, беседа с которым произвела на меня огромное воздействие, решил строить только ракеты. Константин Эдуардович потряс тогда нас своей верой в возможность космоплавания.
Я ушел от него с одной мыслью: строить ракеты и летать на них», — признавался позже Королев. Сказано — сделано. Через пару лет в жизни Королева происходит еще одна судьбоносная встреча — с Фридрихом Цандером, инженером и изобретателем, чей энтузиазм не уступал королевскому.
Цандер был старше Королева на 20 лет; Королеву был всего год от роду — а тот уже опубликовал свою первую работу о межпланетных путешествиях.
Шойгу проинспектировал ход строительства и модернизации инфраструктуры космодрома. В текущем году планируется осуществить ещё три запуска ракет-носителей данного класса. С завершением модернизации второго стартового комплекса ракет-носителей "Союз" возможности космодрома по обеспечению запусков космических аппаратов возрастут вдвое", — сказал Шойгу.
С завершением модернизации второго стартового комплекса ракет-носителей "Союз" возможности космодрома по обеспечению запусков космических аппаратов возрастут вдвое", — сказал Шойгу. Кроме того, глава Минобороны сообщил, что в декабре 2024 года планируется начать испытания ракеты лёгкого класса "Рокот". На данный момент, по словам министра, ведутся работы по модернизации ракетно-космического комплекса.
Россияне сняли на видео след от запущенной в Астрахани межконтинентальной ракеты
Telegram-канал опубликовал «» кадры с ракетным ударом российской армии по эшелону Вооруженных сил Украины (ВСУ). По сообщению Минобороны России, десять крылатых ракет были выпущены со стороны Украины по Севастополю утром 13 сентября. Британские учёные исследовали остатки русской ракеты. И увидели то, чего никак не ожидали. Сообщается, что британские учёные исследовали остатки высокоточной русской ракеты.
Фигурное катание
На территории леса в Ленобласти есть экологическая тропа. На ней можно сделать несколько ярких снимков и запечатлеть момент. Во время похода в лес можно добраться до старой гидроэлектростанции, построенной финнами. Однако рекомендуется брать с собой кроссовки. Ведь придется часто ходить то вниз, то вверх. Фото: сделано в Шедевруме Охта-парк Лес в Ленобласти тоже довольно живописный. На его территории есть несколько самодельных современных скульптур, тропинки для прогулок с детьми и ряд аттракционов. Место, куда пойти в поход, обладает живописным ароматом хвойных деревьев. Погуляв по нему, можно подышать свежим воздухом и насладиться удивительной природой.
Подробно о том, где собирать грибы в Петербурге и Ленобласти, мы писали в статье. Также путешественникам важно проявлять бдительность из-за опасности нападения клещей. Подробно о том, когда они появляются в Северной столице и Ленинградской области, мы писали в статье. Первым поделился информацией о своем доходе и имуществе за 2023 год председатель бюджетно-финансового комитета Денис Четырбок. Годовая прибыль депутата составила более 4 млн рублей. Фото: сайт Законодательного собрания Петербурга Четырбок в своем Telegram-канале опубликовал данные своей декларации о доходах и имуществе согласно которой, за 2023 год он заработал 4 млн 649 тыс. В эту сумму вошла зарплата по основному месту работы и доходы от педагогической деятельности.
Ракеты включили в пакет военной помощи Украине, которая составила 300 миллионов долларов. Президент США Джо Байден, как пишет агентство, утвердил этот законопроект 12 марта, о чём также сообщил американский чиновник, попросивший не называть его имени. Чиновник не уточнил, сколько именно ракет отправлено на Украину. Вопрос об отправке ракет большой дальности до последнего времени оставался спорным: часть чиновников выступала резко против передачи этих боеприпасов Киеву, однако Джо Байдену это не помешало всё же поставить ракеты на Украину.
Дело в том, что после рождения Сережи семья Королевых перебралась в Киев. Мать все же поступила на Высшие женские курсы, а вот жизнь с мужем не задалась. В семье начался развод, а Сережу отправили к дедушке с бабушкой в Нежин. У деда мальчику жилось хорошо. Он учился читать и писать, мать часто навещала его, дядя Василий, приезжая на каникулы, учил племянника фотографировать и кататься на велосипеде. Именно здесь, в Нежине, произошло грандиозное событие, которое предопределило будущее Сергея. Не случись его — кто знает, как развивалась бы мировая космонавтика. В маленьком Нежине большой праздник. Чудак Сергей Уточкин , молва о котором шла по всей Российской империи, собирался совершить немыслимое для жителей провинциального городка: взмыть в нежинское небо на огромной железной птице — аэроплане. Масштаб мероприятия был грандиозен. Нежин был увешан объявлениями, зазывающими всего за один рубль узреть чудо техники. Посмотреть на полет Уточкина сбежался весь город. Ярмарочная площадь была до отказа забита народом, а безбилетники с утра занимали места на деревьях и столбах вблизи центра города. В ярмарочной толпе на плечах у Николая Яковлевича сидел четырехлетний Сережа Королев. Он во все глаза глядел, как солдаты приводят в действие огромную громыхающую машину, держат ее за хвост и крылья, чтобы она не взлетела раньше времени, как пилот натягивает шлем и запрыгивает в плетеное кресло. И вот наконец самолет разгоняется, отрывается от земли и летит. Это ли не фантастика? Маленький Сережа был потрясен: на его глазах сказочный ковер-самолет стал реальностью Наталия Королеваиз воспоминаний В истории энтузиаст и первооткрыватель авиатор Сергей Уточкин останется скорее чудаком, чем гением. Но его полет навсегда впечатлил маленького мальчика. Через 50 лет Королев первым в мире сможет отправить человека в космос. Человек, опережающий время После полета Уточкина Сережа Королев буквально грезил небом. А вернее — тем, как его покорить. Коренастый пятнадцатилетний подросток часто крутился у ограды одесской базы самолетов-гидропланов — «летающих лодок», как их тогда называли. Иногда летом он вплавь добирался до аэродромной акватории — один или с друзьями. Конечно, охрана и техники не могли его не заметить. Оказалось, Сергей не только мечтает о полетах, но и умеет работать руками — плотничать, столярничать. В Одессу Сергей переехал вместе с матерью и ее вторым мужем Григорием Баланиным — инженером, кандидатом технических наук, окончившим три института. Баланин стал для Сергея прекрасным отчимом и поддерживал его увлечения. Именно благодаря ему Королев выбрал свою профессию и смог успешно изучать физику, математику, технику в непростые послереволюционные годы. Планерных школ было бесчисленное множество, они имелись в каждой провинции. Прошло всего 20 лет после испытания первых летательных аппаратов, и молодые люди молодой страны объединялись в кружки, где мастерили безмоторные самолеты. И, конечно, Сергей в него сразу же вступил. К 17 годам у Королева уже был опыт полета на гидроплане, что давало ему преимущество. Юноша выступал перед рабочими с лекциями об авиации и планеризме, руководил заводскими планерными кружками, больше того — в 17 лет он спроектировал безмоторный самолет К-5. Королев защитил его перед государственной комиссией и впоследствии его рекомендовали к постройке. У Сергея была мечта: представить свой планер широкой публике. В то время главной целью для увлеченных планерным спортом энтузиастов стали Всесоюзные состязания в Коктебеле. Туда съезжался весь цвет нарождавшейся советской авиации. Сергей очень стремился на эти соревнования, но получилось это далеко не сразу. Поступив 1924 году в Киевский университет конечно же, на авиационное отделение , он делал все для того, чтобы приблизиться к мечте. Спустя два года вместе с родителями Королев перебирается в Москву. Отчим с матерью получили там квартиру, а Сергей — новые возможности. Он перевелся на аэромеханический факультет будущей Бауманки, тогда — Московского высшего технического училища, где преподавал легендарный Андрей Туполев. Было понятно, что Королев — незаурядный студент, он сильно выделялся на фоне остальных. Молодой человек был очень целеустремленным и деятельным. За годы студенчества он научился летать на самолете, получил диплом летчика, поучаствовал в организации первой в стране планерной школы, сам ее окончил и стал инструктором и испытателем планеров Еще он занимался в аэродинамическом кружке имени Жуковского , где разрабатывал планеры и легкие самолеты. В заветный Коктебель он все-таки попал, причем в прямом смысле слова при потрясающих обстоятельствах. Летом 1927 года в Крыму случилось землетрясение, очаг которого располагался под морским дном южнее Ялты. Королев жил в одноэтажном кирпичном доме и не пострадал, но первые планерные состязания запомнились ему надолго. Историки авиации отмечают, что Королев с молодых лет смотрел гораздо дальше, чем другие авиаконструкторы, он как будто опережал время и ставил себе самые амбициозные задачи. Его испытывал не кто-нибудь, а знаменитый летчик Константин Арцеулов, внук художника Ивана Айвазовского. Арцеулов в то время был звездой, пионером отечественного планеризма, который придумал, как выводить самолеты из штопора, и сам опробовал эту технику. Знаменитый летчик дал планеру Королева высокую оценку, после чего вдохновленный молодой конструктор установил в Коктебеле личный рекорд: парил на своем планере 4 часа 19 минут, что было очень впечатляющим результатом для летчика без большого опыта. Королев невероятно доволен. Он пишет матери из Крыма: «Все идет прекрасно, даже лучше, чем я думал, и, кажется, первый раз в жизни чувствую колоссальное удовлетворение, и мне хочется крикнуть что-то навстречу ветру, обнимающему мое лицо и заставляющему вздрагивать мою красную птицу при порывах». И как-то не верится, что такой тяжелый кусок металла и дерева может летать. Но достаточно только оторваться от земли, как чувствуешь, что машина словно оживает и летит со свистом, послушная каждому движению руля. Разве не наибольшее удовлетворение и награда — самому летать на своей же машине?! Сергей Королевиз письма матери Ради этого можно забыть все: и бессонные ночи, и дни работы без передышки, констатирует молодой Королев. В молодости проявляется качество Королева, которое станет его преимуществом. Он никогда не зацикливался на своем успехе, не останавливался: не успевал он воплотить один проект, как уже был готов второй, причем еще более амбициозный. Уже на следующий год он конструирует планер-сенсацию и называет его первыми буквами своего имени — СК-3. Его запомнят как «Красную звезду» — в честь одноименной газеты. СК-3 был уникальным для своего времени летательным аппаратом: на планере Королева можно было не только парить, но и выполнять фигуры высшего пилотажа. Впервые Королев проявил себя как настоящий инноватор. Он хотел доказать, что фигуры высшего пилотажа на парящем планере в принципе возможны. Единственный подобный опыт был только в Америке, но тогда планеру для набора высоты потребовалась помощь самолета. Королев же хотел, чтобы планер взмывал ввысь сам. Чтобы получить деньги на рабочие чертежи и строительство, проект необходимо было защитить перед Осоавиахимом. Автора ждали неудобные вопросы, и он об этом знал, но его расчеты комиссию убедили. Времени на строительство отводилось немного конечно же, нужно было успеть к осеннему слету в Коктебеле , и предприимчивый по природе Королев развил бурную деятельность. Дом Королева по сути превратился в бюро, куда регулярно приходили его друзья-конструкторы. Каждый день работали два-три человека. Помогал и отчим: после переезда в Москву их отношения становились все более теплыми. Если раньше Григорию Михайловичу беззаветная влюбленность Сергея в планеры казалась мальчишеством, то теперь он осознал, что это призвание. За время учебы в вузе вырос и сам Королев. Прошла его мальчишеская ершистость, когда каждый совет или замечание казались почти оскорблением. Мальчик превратился в мужчину, узнал людей, воспитал в себе ту терпимость без самоунижения, которая необходима в коллективной работе Ярослав Головановавтор книги о Сергее Королеве Испытания «Красной звезды» прошли успешно. Впервые в стране мертвые петли на планере были выполнены именно на аппарате Королева. Но герой состязаний своего триумфа не увидел: его сразил тиф, он тяжело его перенес и едва не расстался с жизнью. Но Королев не был бы Королевым, если бы остановился на простом планере, хоть и произведшем сенсацию в авиамире. Параллельно с «Красной звездой» он конструирует самолет, который должен установить рекорд дальности полета.
Сметанин А. Лавренев Б. Не вглубь, а как бы вдоль. Укажите предложение, в котором НЕ с наречием -ями пишется раздельно. Пантелеев А. Коковин Е. Укажите предложение, в котором НЕ с наречием пишется слитно. Балтер Б.