Премия Копелева вручается Форумом Льва Копелева в Кельне, начиная с 2001 года, и не предусматривает денежного вознаграждения. В 2001-м кельнский Форум имени Льва Копелева учредит Премию для «людей, проектов или организаций, которые работают в духе Льва Копелева». Министерство юстиции добавило немецкий «Форум имени Льва Копелева» в перечень иностранных и международных неправительственных организаций. Организация названа в честь писателя-диссидента Льва Копелева. С 2001 года форум организует вручение премий за мир и защиту прав человека. Новости истории События Из Союза писателей СССР исключён Лев Копелев.
Lev Kopelev
Когда мы вернулись в ноябре 1961 года с Кавказа после XXII съезда, в твой первый приход к нам 5-го или 6-го ноября мы обсуждали, как теперь быть с рукописью. Мы вдвоем долго уговаривали тебя, что наступило время показать рукопись Твардовскому. Никто из нас тогда не рассчитывал на публикацию. Но после того, как рукопись побывает в редакции «Нового мира», ты уже не будешь отвечать за ее распространение. И как именно передавать, мы с тобой обсуждали очень подробно. Решили, что передаст Рая через Асю Б. В тот день, когда я пришел к Твардовскому говорить о «Тарусских страницах».
И я надписал сверху «А. С Твардовским у меня произошло резкое объяснение: он отказался вмешаться, чтобы предотвратить грозившее уничтожение большей части тиража «Тарусских страниц», ругал Паустовского, поэтому я уже не стал говорить о «Щ 854». В то утро, когда он позвонил мне: «Оказывается, это вы принесли рукопись. Почему же вы ничего не сказали про нее? Он возразил: «Ну, тут никакие разговоры не могли бы ничего испортить. Кто автор?..
Рая отнесла А. Мы тогда условились в письмах и телефонных разговорах называть твою рукопись «Моей статьей». Ну, да тебе видней, нужно ли? Когда уже в 1962 году пошли слухи, что якобы именно мы распространяем рукопись и тем самым «ставим под угрозу публикацию», ты пришел к нам с претензиями, я был неприятно поражен. Я предположил, что ты поверил слухам потому, что мы раньше говорили о необходимости «самиздата», но оскорбляло недоверие: ведь мы же сказали тебе, что отдали единственный экземпляр. Тогда казалось, что ты, ошеломленный неожиданным успехом, испытал влияние подозрений Твардовского и работников редакции.
В апреле 1964 года у нас с тобой возникла весьма сердитая размолвка по поводу нового варианта «Круга». Я высказал тебе некоторые критические суждения. Ты возразил сердитым письмом, в котором впервые заодно упрекнул меня за недооценку «Ивана Денисовича». Но неужели ты забыл, что для меня в те годы понятие «соцреализм» было весьма одобрительным? В 1960 году вышла моя первая книга «Сердце всегда слева», где я искренней глупой уверенностью излагал свою теорию соцреализма. И в этом я не был ни одинок, ни оригинален.
Днепров и Г. Лукач хвалили «Ивана Денисовича» именно как образец социалистического реализма. А Генрих Белль в 1968 году писал о тебе с любовью и как о художнике-обновителе социалистического реализма. Социалистический реализм — это стремление отражать реальную действительность в свете определенной идеологии. Сейчас я думаю: не существенно, какая именно идеология владеет автором. Между социалистическим, антисоциалистическим или национал-социалистическим реализмами разницы нет.
Вот уже и сейчас, два-три десятилетия спустя, явственно, что книги Кочетова и генерала Краснова стоят на одной полке. Непомерное усиление идеологической сосредоточенности автора может стать и разрушительным, когда художник превращается в пропагандиста, в иллюстратора. По этому пути двинулся ты от «Ивана Денисовича» и «Кречетовки» к многотомным сплавам из думских протоколов, царских дневников, штабных сводок и политической риторики. В твоих «Узлах» история пишется точно по Покровскому, как «политика, опрокинутая в прошлое», и в ней теряются, тонут страницы все еще художественной прозы. Этих талантливых писателей обрек на печальные неудачи их идеологический peaлизм, определявшийся искренней преданностью внехудожественным идеологическим сверхзадачам. И совсем напротив, в творчестве Ахматовой и Пастернака поэтическое, художественное начало в конечном счете всегда преодолевало любую идеологию.
Платонов, страстно веривший в правду советской революции, и Булгаков, никогда ни на миг ее не признававший, остаются замечательными художниками потому, что каждый творил независимо от своих же политических взглядов. Но если в вопросе о соцреализме в «Иване Денисовиче» ты просто по-иному оцениваешь мое тогдашнее отношение к этому понятию, то о конкретных фактах ты пишешь, сознательно искажая правду. Последнее письмо к тебе я писал с единственной целью объяснить, почему мне мало сказанного тобой по роману, почему я хотел бы более веских доводов в пользу переделки, а вовсе не затем, чтобы тебя обидеть, я цели такой не мог иметь, я чувства в себе такого не содержу, борода ты моя злополучная». И, как это бывало не раз и до и после этого, я не стал настаивать на точном, недвусмысленном выяснении вопроса. И во все последующие годы в Москве, каждый раз, когда я замечал, что ты хитришь, что говоришь неправду, что лицемеришь или, напротив, хамишь, я не мог порвать с тобой и потому что слишком прочно укоренены были во мне давние дружеские связи, но прежде всего потому, что ты всегда был под угрозой. Важнее всех выяснений было для нас помогать тебе.
Так было после обыска у Теуша ведь главной причиной того, что я ввязался в дело Синявского-Даниэля, была именно тревога за тебя. Так было, когда стали появляться «лжесолженицыны», и когда лекторы ЦК доверительно рассказывали то о «власовце», то о «Солженицере», и в страшный день 15 октября 1970 года, и во все последующие трудные для тебя месяцы и годы опасностей, угроз, болезней. Тогда не было ни времени, ни охоты заниматься отдельными и тем более только личными противоречиями и разногласиями. Весной 1975 года мы прочитали «Бодался теленок с дубом». И там уже обстоятельно, словно бы строго исторично, ты писал заведомую неправду.. То, что и как ты там написал, включая стыдливую оговорку, будто тебе «это не в тот год было рассказано», не соответствовало действительности.
И тогда я понял, что А. Это сочинил именно ты. В 1975 году некоторые друзья, знавшие правду, уговаривали меня не возражать: «ведь он это делает, чтобы поддержать А. Добрые люди хотели видеть в этом только добрую сказку. А я не собирался опровергать тебя публично, потому что нам обоим казалось ненужным и недостойным заниматься «разбираловкой» по личному вопросу. Рая тогда сказала: «Наше дело помогать, а не спорить, кто первый, кто второй».
Но эта твоя «малая неправда» была лишь одной из многих. Не доверяя своим современным и будущим биографам, ты решил сам сотворить свой миф, по-своему написать свое житие. И тебе мешали свидетели. Именно поэтому ты по-ленински отталкивал всех бывших друзей. Именно поэтому так опасался мемуаров Натальи Алексеевны. Вот и я мешаю тебе.
Но больше всего мешаешь себе ты сам.
Именно он, Лев Зиновьевич, которого все звали просто Лева, был человеком, наблюдая которого я пришел к выводу, подтвержденному затем и другими примерами, что можно иметь большую голову с соответственно очевидно крупным мозгом, большие способности к усвоению знаний и при этом быть неумным, поверхностным, не способным мыслить самостоятельно человеком. Лева прошел через все соблазны и обольщения своего времени. В молодости был активным большевиком и, по его собственному признанию, сталинцем. В конце войны был арестован, провел в лагерях и в описанной Солженицыным шарашке лет, кажется, десять, сталинцем быть перестал, но ленинцем — остался. То есть продолжал верить в Ленина, в Маркса, в их учение, искренне поддерживал всяких западных левых и даже написал книгу с вызывающе глупым названием: «Сердце всегда слева». Еще в конце шестидесятых годов говорил, что хотел бы быть разведчиком. Бомбардировал ЦК КПСС письмами, в которых утверждал, что наша антизападная пропаганда ведется неправильно, и предлагал свои варианты.
В диссидентство тоже вступил, критикуя власть слева, обвиняя ее в том, что она наносит вред делу коммунизма. Он хорошо говорил по-немецки и неплохо еще на многих языках , был очень общителен. Со всеми доступными ему видными немцами бежал немедленно знакомиться, брататься, братание переводил в дружбу.
Но всё же один из его друзей заставил в 1993 году снять табу с письма. В 1997 году Копелёва не стало. Мы публикуем часть этого письма Копелёва, в котором описывается переход Солженицына на сторону реакции и мракобесия. В течение десятилетия ты представлял нашу литературу с таким замечательным достоинством, с такой безоговорочной правдивостью, и вот это достоинство, эта правдивость стали колебаться, давать трещины, обваливаться, потому что ты вообразил себя единственным носителем единственной истины. Непомерное усиление идеологической сосредоточенности автора может стать и разрушительным, когда художник превращается в пропагандиста, в иллюстратора.
Но ещё мучительнее было читать в "Архипелаге" заведомо неправдивые страницы в главах о блатных, о коммунистах в лагерях, о лагерной медицине, о Горьком, о Френкеле очередной образ сатанинского иудея, главного виновника всех бед, который в иных воплощениях повторяется в Израиле Парвусе и в Багрове. Острую боль причиняли такие вскользь обронённые замечания, как "расстреливали главным образом грузины", "в лагерях ни одного грузина не встретил", или "комически погиб". Твоё отношение к Сергею Маслову, к Ефиму Эткинду, которые понеслись в Москву предостерегать тебя, хотя у них то не было ни Нобелевской премии, ни мировой известности, выявляло всё новые черты твоего "многогранного" нравственного облика. Озираясь назад, на десятилетия, перечитывая письма и дневники, и твои новейшие публикации, припоминая и заново осмысливая всё, что перечувствовал и передумал раньше, я снова убеждаюсь, что больше всего мучит меня, вызывая не только боль, но и стыд, горькое сознание, что я в эти годы повторял ту же ошибку, которая была источником самых тяжких грехов моей молодости. Тогда, во имя "великой правды социализма и коммунизма", я считал необходимым поддерживать и распространять "малые неправды" о советской демократии, о процветании колхозов и т. Веря в гениальность и незаменимость Сталина, я, даже зная правду, подтверждал враки о его подвигах, о его дружбе с Лениным, о его гуманизме и любви к народу. И по сути так же поступал я, когда зная или постепенно узнавая "малые правды" о тебе, во имя великой общей правды об империи ГУЛАГ, которую ты заставил услышать во всём мире, я ещё долго доказывал всем, что мол нет, он не мракобес, он безупречно честен и правдив. Ведь все мы в десятки тысяч голосов объявили тебя "совестью России".
И я уверял, что ты никак не шовинист, не антисемит, что недобрые замечания о грузинах, армянах, "ошметках орды", латышах, мадьярах - это случайные оговорки. И я ощущал себя в безвыходном лабиринте.
Копелев поссорился с неким сослуживцем, который отомстил ему самым бесчестным образом: банально «настучал», и загремел Копелев по недоброй памяти 58-й… Ну а вышел на свободу уже ярым антисоветчиком… Его роман «Хранить вечно» я читал; не могу сказать, что он произвёл на меня какое-то особенное впечатление, но запомнился. Ниже я приведу соответствующую страницу из биографического сборника «Бессмертный полк отечественной литературы».
Сердце всегда слева Статьи и заметки о соврем. зарубежной литературе
Юлия Паевская помогала раненым и спасала жизни во время осады Мариуполя, снимала события с помощью нагрудной камеры и передала отснятый видеоматериал международным журналистам. Харьковская правозащитная группа оказывает поддержку внутренним беженцам и собирает факты и свидетельства о военных преступлениях, чтобы как можно скорее привлечь преступников к суду», — отмечается в документе.
Выступая на лекциях, Копелев критикует советское вторжение в Чехословакию. Представители власти делают ему предупреждение, налаживают запрет на любые публикации и издания. Выручает самиздат. Несколько работ друзья перевозят и публикуют за границей. В 1977 ему запрещают преподавать, исключают из Союза писателей. Дома начинается тихий террор КГБ. Семья Копелевых перед отъездом.
Несколько лет они жили только на деньги, заработанные супругой. Выше постоянного страха ареста был только страх, что их разлучат. В какой — то момент все же было принято решение уехать на год, но получить визу также оказалось не просто. Кто же он: новый Лев Толстой или просто исследователь жизни? Получить выездную визу в ФРГ помогли зарубежные коллеги, среди которых был немецкий писатель Генрих Бёлль. За границей Лев Зиновьевич занимается преподаванием, продолжает исторические исследования по российско — германским культурным связям, получает статус профессора. Позже становится почетным доктором Кёльнского университета. Копелев был встречен как настоящий борец за права человека.
Он отрастил бороду как у Л. Толстого, ходил с суковатой палкой, пламенно произносил речи - производил впечатление библейского пророка. Романтически восторженные немцы сравнивали его с еврейским философом Мартином Бубером. Однако, Лев Зиновьевич часто повторял, что не является писателем, он всего лишь исследователь жизни. Вместе с женой они словно перевезли свою «копелевку». Вокруг семьи Копелевых собралось много соотечественников, знакомых и друзей разных национальностей. Тем временем, на Родине его лишают гражданства «за действия, порочащие высокое звание гражданина СССР». Почти все изданные ранее книги Копелева, по приказу были изъяты и утилизированы.
Только после перестройки все права ученого были восстановлены, и все произведения вновь издали.
Вероника Цепкало в заранее записанном видеообращении посвятила присужденную ей премию всем белорусам и особенно белорусским женщинам, которые борются за демократические права в Беларуси и из которых иные все еще находятся в белорусских тюрьмах, таким как Мария Колесникова. От имени Колесниковой с благодарственной речью выступила ее проживающая в изгнании сестра Татьяна Хомич. Основатели «ОВД-Инфо» журналист Григорий Охотин и программист Даниил Бейлинсон в заранее записанном видеопослании сообщили, что они воспринимают себя мостиком между активистами и СМИ и своей работой желают дать толчок развитию гражданского общества. Они назвали присуждение премии имени Льва Копелева большой честью для всей их команды, тысяч волонтеров и десятков тысяч сторонников и спонсоров. За историка Юрия Дмитриева, находящегося в настоящее время в тюрьме, благодарственное слово произнесла на видеозаписи его дочь Катарина Клодт.
Оба слушают с большим интересом, переспрашивают. Брандт спрашивает, чем конкретно Лев собирается заниматься в ближайшие дни. На следующий день мы ужинали у Бара, и Лев очень подробно рассказывал ему и его жене историю жизни доктора Гааза, о которой они фактически ничего не знали. Это очень хорошо, что вы о нем пишете.
Надеюсь, книга будет у нас опубликована. После этого мы все еще пили кофе с коньяком и довольно долго говорили о некоторых вопросах мировой политики поездка Шмидта в США, визит папы, события в Польше, новый президент США , говорили об экономике ФРГ, о забастовке почтовых служащих. Под конец Брандт пригласил фотографа, хотел, чтобы мы все вместе сфотографировались, поручил Бару составить короткое коммюнике об этой встрече спросив предварительно, не считает ли Лев это неудобным для себя и не хочет ли он редактировать текст коммюнике. Лев сказал, что полностью доверяет г-ну Бару. После чего Брандт проводил нас до входных дверей, показав по дороге выставку плакатов СДП и витрину с материалами по истории партии. Кёльн Это письмо для всех родных и друзей. И вчера опять вернулись в Кёльн, где в огромной и малость хаотической квартире Белля чувствуем себя всего домашней... Но уже начинаем искать пристанище для более оседлой жизни. Пока все предложения нас не устраивают. Очень сильное впечатление произвел Гамбург.
Очень большой, просторный, разноликий. Эльба и Альстер два рукава, один разлившийся озером — реки, в которые заходят океанские суда. Яростная пестрота, особенно вечером... И тут же, в нескольких кварталах, — центр, старые церкви — некоторые очень хороши — суровая протестантская готика с позеленевшими медными и бронзовыми шпилями.. Светлая зелень старой меди просвечивает в разных местах — шпили, крыши, статуи... Великолепная ратуша, мощная, с башней посередине и аркадами — северный ренессанс. И длинная темно-серая эстакада надземной дороги, прорезающей прибрежную часть центра, не кажется уродливой, хотя сама по себе эта железобетонная стоногая штуковина должна была бы раздражать — одно из первых уже с начала века сооружений всевластного городского конструктивизма. Этакая горизонтальная сестрица Эйфелевой башни... Мы жили в районе Бланкенезе — район вилл на самом высоком холмистом правом берегу Эльбы, а наш приятель Отто живет в Брамсфельде — район более скромный с многоквартирными домами. По пути от нас — старая церковь, в подворье которой — могила Клопштока...
Однако с описанием города ничего не получается. И не только потому, что все время отвлекаюсь. Видимо, нет у меня способности описывать, закреплять даже самые сильные впечатления от местностей, от городов, зданий, улиц. Не хватает слов. Недостаточно работает правое образотворческое полушарие... В последние два дня в Гамбурге шел сильный густой снег, вечером 5-го даже вьюжило. И стал этот чужеземный город неожиданно по-родственному похож на наши — правда, больше на Питер, чем на Москву цвет Медного Всадника обилен и част, особенно в центре. Перехожу к людям — случайные встречи мне были очень интересны, авось и вам тоже. Появляется мама — молодая, миловидная, в хорошей шубке. Она с сыном едет из Бельгии в Вупперталь к родителям, помочь матери подготовиться к Рождеству, но на Рождество вернется к мужу и старшим детям.
Муж — бельгиец, каменщик, уже три года безработный. Живут на пособие, у них трое детей, свой дом, сад, огород. Живут, в общем, сносно. Она довольна жизнью. Дети говорят и по-немецки и по-французски. И к моим родным ездим часто в гости... Нужно, чтобы не было вообще никаких границ в Европе, чтобы все жили, где хотят... Нет, в Вуппертале я не хочу жить. Конечно, это моя родина, я там родилась, в школу ходила... Но сейчас там хуже стало.
Полно иностранцев. Больше всего — турок. Скоро мы — немцы — будем у них ботинки чистить. Шофер такси в Гамбурге — едем долго, успеваем поговорить — моложав, темно-рус, кудряв, с бачками, пригож, с холодноватым синим взглядом... Югослав из Загреба, в Гамбурге уже четырнадцать лет. Да, католик. Но вражду с сербами придумывают политики-эмигранты. Мы все — югославы. Здесь жить лучше, заработок лучше, в отпуск езжу домой. Там братья, сестры.
Братья — инженеры. Как живут? Да после смерти Тито ничего не изменилось. Трудно там жить. Здесь легче. Я работаю часов по 12 в день, иногда меньше. Но я сам себе хозяин. А если я самостоятельно работаю, я это все оплачиваю сам. Если надо, работаю и в воскресенье. Мне нужно платить бывшей жене на двух детей.
За квартиру плачу мало, всего 200 марок в месяц за две комнаты, живу с одной знакомой... Плачу мало потому, что живу уже давно и дом принадлежит городу. Расспрашивает о том, как работают шоферы такси в Москве. Хорошо, что они имеют свободные дни, хорошо, что квартиры дешевле, но сколько он должен работать, чтобы купить собственную машину?.. Да, социализм — это хорошо только по идее. А наши молодые хозяйки здесь — невестка Белля, Тереса, ее сестры: Эухениа и Марианна, и подруга негритянка Марта — все за социализм. Приятель Марион Денхофф — Клаус Гросснер — лет тридцати с небольшим, юрист, теологосоциолог, математик, экономист. Долговязый, приветливый без амикошонства, на вид интеллигентный студент или аспирант. Он глава двух фирм, одна обеспечивает оптимальным прогнозированием заказчиков со всех континентов, другая консультирует непосредственно центр управления европейского сообщества в Брюсселе. Сейчас он занят проектами атомных электростанций в ФРГ расчеты с учетом политических противоречий, экономических условий, природных и т.
Просто ему все это очень интересно и с премьер-министрами, и с учеными — нобелевскими лауреатами — он встречается, как с партнерами в увлекательной и полезной не только — и, пожалуй, даже менее всего — ему лично полезной игре. Их в этом году вышибли из многих рынков японцы и тайваньцы и филиппинцы, которые производят дешевле радиоприемники, магнитофоны, измерительные приборы и т. Им грозило банкротство. Уже уволили тысячи рабочих и служащих. Но сейчас мы им помогли, главное, удалось объединить несколько банков — много малых банков подключились. Нужно помочь АЕГ удержаться на плаву... Нет, рабочие не пострадают, если фирма даже обанкротится. Вернее, не очень пострадают. Есть правительственные фонды на пособия. Это большое достижение нашего социально-либерального правительства.
Пожалуй, для первого такого письма хватит. И я устал, и вам, наверное, уже наскучило. Здесь мне все очень любопытно. Уверен, и у нас там есть силы, чтобы работать и жить не хуже или хотя бы не настолько хуже. Нет, не подражать надо, не обезьянничать, не копировать... Это всегда муть. Ведь и японцы никому не подражали, хотя у всех учились. Надо бы по-своему, совсем по-своему, но зная, понимая их преимущества, их силы, используя их опыт... Начать бы опять с того места, до которого дошли было Рябушинский, и Щукин, и Манташев, и Столыпин с Кривошеиным. Ну да хватит.
Пустился, старый дурак, в мечтания. Целую всех моих родных и милых, Лев. Дорогие и родные! Очень трудно писать много, даже только несколько писем, так как все время что-то срочно пишу, читаю корректуру, готовился к лекции, отвечаю на телефонные звонки а мы-то отвыкли было от телефона7 , куда -то нужно идти и т. В общем, стресс, иногда уже и раздражающий. И все нарастающая страшная тревога за Польшу, ежедневно смотрим здесь телевизор. И тревога острее, злее. Неужели повторят август 1968 года?! Ох, и тошнехонько!!! А тут вокруг пресыщенно-благополучная пестрая комфортабельная жизнь, такая чужая, такая далекая всему нашему, что не вызывает ни зависти, ни восхищения, ни гнева, а только некое отчужденное любопытство и печальные сравнения...
А людей хороших вокруг нас много. И на лекции моей первой позавчера в здешнем университете было ощущение неподдельной доброжелательности, приветливости, которую излучала огромная аудитория говорят, что было больше 200 слушателей. Главное, что пропал первоначальный тупой страх — каково перед незнакомыми, на чужом языке, да еще в последние полчаса узнал, что времени у меня не два часа, а один как уложусь? Когда успокоился — заставил себя сначала примерно так, как некогда, когда шел на передовую. Мол, двум смертям не бывать, если бояться, только хуже будет, забудь все, думай лишь о том, что нужно делать сейчас, — возникло и уже до конца не остывало чувство радости от этого множества молодых глаз, лиц... Слушали они хорошо, это ведь ощущаешь сразу — видишь глаза и наклоненные головы записывающих, слышишь тишину, живую добрую тишину внимания... И потом было и странно и приятно, когда оглушительно стучали по пюпитрам и хлопали и когда спрашивали и смеялись моим нехитрым остротам... В общем, так было хорошо, что уже повториться такое не может никогда. Потом профессора и наш старый по Москве приятель Джефри пошли с нами три профессора с женами в диковинный ресторанчик, называемый Ватиканчик Ватиканхен , расположенный против церкви, сильно модерновой, с необычайно уродливой крышей в виде серо-бетонного угловатого коленчатого вала. И вся она стекло-темно-кирпичная, на фоне таких же плоских модерновых огромных зданий: бурые стены с узкими редкими окнами — первое ощущение тюремности — холодная бездушная архитектура, и это в городе поразительно красивых старых церквей.
А в ресторане, раньше принадлежавшем иезуитам, сейчас хозяйничают китайцы. Внутри китайский уют — лампы в виде круглых соломенных фонарей, на темно-красных стенах — очень изящные продолговатые китайские гравюры, кабинки со столами, отделанными красным деревом и золочеными шнурами. Кормили нас пресным рисом, знаменитой пекинской уткой, пресными помпушками, поили зеленым чаем, и на закуску десерт были сладкие, запеченные в приторное тесто бананы. С официантом-китайцем я пытался говорить на китайском, но мы установили, что его гонконгский говор сильно отличается от северного, которому учили меня. Вчера меня оторвали от письма, и к лучшему: расписался, остолоп, о китайском ресторане. Вчера вечером мы поехали к Кади и Райни Майерам они за нами приехали в Бад-Годесберг чаевничать с отбывающими в Швейцарию родителями Кади. Это тот самый доктор Руст, который присылает лекарства. Там познакомились с землячкой, зовут Муза. Родом из Киева, замужем за швейцарцем, живет здесь уже несколько лет, преподает в Боннском университете украинский язык и литературу 15 слушателей. Оказалось, что она училась в школе с Галей, женой Раппопорта8.
И еще о тесноте мира. Ее квартира увешана картинами и рисунками Биргера, Вайсберга, Сидура и др. Она уехала в 1918 г. У нее необычайно разнообразная родня. Сын с 1967 г. Любимый племянник в Англии — православный протоиерей московской патриархии , автор книги о матери Марии — Сергей Гакель или Гекель. И космополитические переплеты здесь встречаем постоянно. Уже в доме Беллей, удивительно теплом, пронизанном душевным теплом, безалаберном почти по-нашенски, радушном ко всем, постоянно живут три эквадорианки: Тереза, жена Винсента Белля, с дочкой, маленькой индианкой Сарой — Саритой, — и ее сестры: Марьяна и Эухения. Марьяна с немецким другом Диттером, Эухения, самая молодая, учится в педагогическом институте, пишет работу о Ферейро, работает секретаршей-переводчицей в кубинском посольстве. Но никакой латиноамериканец, никакой кубинец не может быть пунктуальным...
В посольстве — школа для кубинских детей, привезли учительницу с Кубы, и у нее порядок, как в казарме. Детей водят в столовую обедать строем. Командует самая старшая девочка. Руки назад! За три марки нам поставили фломастером число на руке, и мы могли сесть на любое место в небольшом зале, посмотреть три фильма и участвовать в дискуссии. Там я сидел рядом с турками. Первый очень наивный, напоминающий наши двадцатые годы, с лозунгами, разумеется, сильно революционными, но есть потрясающие кадры, явно неподдельные, страшного быта индейских деревень и работы батраков на гасиендах... Мы посмотрели только два из трех возможных — устали, в тот день я как раз читал первую лекцию. Сегодня смотрели квартиру, которую нам предоставляет ВДР это ихнее телерадио в очень хорошем районе.
"За мир и права человека": Украинский народ получил немецкую премию имени Льва Копелева
Последние новости о персоне Лев Копелев новости личной жизни, карьеры, биография и многое другое. Предлагаем вашему вниманию фрагмент воспоминаний известных литераторов Раисы Орловой и Льва Копелева, охватывающий период их жизни в СССР. Лев Копелев стремился напомнить нам, что знаменитое изречение Гете, в котором он призывает современников научиться если не любви. Лев Копелев — на странице писателя вы найдёте биографию, список книг и экранизаций, интересные факты из жизни, рецензии читателей и цитаты из книг. Последствия событий после смерти Вождя СССР, Лев Копелёв и Раиса Орлова, Что стало с солдатами, которые казнили главу НКВД.
Добро пожаловать на сайт Федерального министерства иностранных дел
Организация была основана в Кельне после его смерти в 1997 году. С 2001 года Форум присуждает премию имени Льва Копелева за свободу и права человека людям, проектам или организациям, которые «проявляют активное участие в деятельности, верной духу» правозащитника.
Копелев отсидел свой срок почти полностью, а реабилитировали его только в 1956-м. Благодаря Копелеву повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича» тогда она еще называлась по арестантскому номеру героя — «Щ-854» попадет на стол к Твардовскому. В 1963-м Копелев будет одним из тех, кто активно поддержит выдвижение Солженицына на Ленинскую премию. Когда Солженицына исключат из Союза писателей, Копелев напишет протестное письмо в «Литературную газету». А в ночь ареста Солженицына с 12 на 13 февраля 1974 года он же сделает и заявление, которое передаст иностранным корреспондентам. Как писал Копелев, «в те годы и еще долго потом я верил ему безоговорочно. Верил вопреки мимолетным сомнениям, вопреки сердитым перебранкам, вопреки предостережениям злоязычных приятелей».
После высылки Солженицына КГБ определил Копелева как «близкую связь Солженицына», но с каждым новым его произведением, вышедшим за границей, эта связь становилась все слабее, вскоре оборвавшись и вовсе. В своем последнем письме к нему, фрагмент которого приводился ранее, он напишет: «Ты и твои единомышленники утверждаете, что исповедуете религию добра, любви, смирения и справедливости. Однако в том, что ты пишешь в последние годы, преобладают ненависть, высокомерие и несправедливость... Одна из сотрудниц Библиотеки иностранной литературы, где он работал после освобождения, вспоминала: «Позвонив Копелеву домой, я услышала, что его можно найти по телефону такой-то дамы. Через некоторое время мне снова нужен был Лев Зиновьевич, но по новому телефону мне ответили, что его нужно искать уже по номеру другой дамы. Примерно за полгода телефоны несколько раз переменились. И наконец мне дали номер Раи Орловой, и тут я поняла, что других телефонов уже не будет». К этому времени относится и начало их тесной дружбы с писателем-антифашистом Генрихом Бёллем, хлопотавшим о советских диссидентах при активном заступничестве за них Копелева.
Лев Копелев Как следствие такого заступничества — отнятый партбилет, увольнение и лишение возможности печататься. Когда же в 1977 году в очередной раз над Андреем Дмитриевичем Сахаровым сгустились тучи, Копелев подписал письмо к главам государств и правительств ведущих стран мира с призывом защитить академика. Реакция властей последовала мгновенно — его исключили из Союза писателей. Жизнь стала совсем невыносимой: по телефону звонили неизвестные и желали смерти, потом телефон вообще отключили, по ночам били окна, забрасывая квартиру камнями. В ноябре 1980 года по приглашению Генриха Бёлля Копелев с женой выехал на год в Германию, а через два месяца его лишили советского гражданства. Гражданство восстановят в 1990 году, но назад он уже не вернется, лишь будет приезжать изредка в Москву. Он был удостоен звания почётного доктора Кёльнского университета, ему была вручена премия Мира немецкой книжной торговли. В Германии так и вовсе его узнавали на улицах, а немецкие университеты наперебой приглашали его читать лекции.
Но сам зло и спесиво напускаешься на Шрагина, на Тарковского, на Эткинда, на Синявского, на всех плюралистов. И во всех твоих окриках нет ни доказательств, ни серьёзных возражений - где уж там говорить о терпимости к инакомыслию, - а только брань и прокурорские обвинения в ненависти к России. Любое несогласие или, упаси боже, критическое замечание ты воспринимаешь как святотатство, как посягательство на абсолютную истину, которой владеешь ты и, разумеется, как оскорбление России, которую только ты достойно представляешь, только ты любишь. Твою статью о фильме Тарковского могли бы с самыми незначительными словесными изменениями опубликовать "Советская Россия" и "Молодая гвардия". И суть, и тон, и стиль публицистики В. Жукова и др.
Ты утратил обратную связь с большинством соотечественников и здесь, и там. Но они, как правило, не знают России, не уважают и не любят русский народ и убеждены, что русским "нужны кнут и кумир". Вице-президент Буш в августе 1983 года в Вене говорил о России, как о стране "вечного азиатского варварства". Однако и ты, и Максимов, и Зиновьев поносите ненавистных вам либералов, "розовых", левых, пацифистов, плюралистов и т. Ты ещё в Москве не мог спокойно слышать, что кто-то протестует против советского произвола, так же, как и против турецкого или южно-африканского. Но ведь именно Белль, Грасс, Ленц и другие западные плюралисты, среди которых есть и консерваторы, и либералы, социал-демократы и еврокоммунисты, католики и протестанты, помогали нам в 60-е и в 70-е годы, помогали нам, и чехам, и полякам.
И помогали бескорыстно, не из политиканских соображений, а в силу своего по-настоящему христианского или по-настоящему гуманистического мировосприятия. Они помогали Сахарову и тебе, так же как чёрному южноафриканцу Манделе, который уже больше 20 лет сидит в тюрьме, и белому африкаандеру писателю Брайтенбаху, который семь лет просидел за то, что женился на "цветной" и отстаивал своё право на такое нарушение "расовой чистоты". Тебе, Максимову, Гинзбургу, Буковскому они помогали более успешно.
Оба выдающихся писателя участвовали в войне по разные стороны линии фронта. Таким образом возникла совместная книга «Почему мы стреляли друг в друга». Копелев и Белль дают в ней детальное описание своих биографий и эволюции жизненных взглядов на фоне военных действий.
К повествованию примыкают статьи, написанные членами комитета "Антифа", выдержки из фронтовых писем простых военнослужащих, советские и немецкие пропагандистские листовки. Это было первое в науке подобное исследование русско-немецких взаимоотражений. По мнению Копелева, каждый представитель таких народов должен иметь возможность встречаться с людьми других национальностей, культурное многообразие Европейского Дома должно быть открыто для каждого. Душа народа, по мысли Копелева, раскрывается через более близкое знакомство с особенностями этих народов, через диалог их культур. Передо мной фотография четвертивековой давности. Это участники Международного симпозиума «Копелевские чтения.
Диалог культур», в котором автору этих строк пятый во втором ряду справа посчатливилось участвовать. Симпозиум проходил в марте 1997 года, был посвящен как раз Вуппертальскому проекту и приурочен к 85-летию писателя. Сам Лев Зиновьевич, тогда еще здравствовавший, не смог присутствовать на этом форуме, он прислал к его участникам видеообращение. Но компания собралась солидная, ряд участников — ученые с мировыми именами.
Лев Копелев о событиях в Восточной Пруссии 1945 года
Лев Копелев снискал славу человека большого гражданского мужества — он, отсидевший после войны почти десять лет в сталинских лагерях. Лев Зино́вьевич (За́лманович) Ко́пелев — русский писатель, литературовед-германист, критик, диссидент и правозащитник. Лауреат международной премии «Балтийская звезда». Общественная организация Форум Льва Копелева была основана в Кельне после его смерти в 1998 году.
Библиография
- Лев Зиновьевич Копелев. Уточнения к "википедической" биографии.
- Еврейская панорама :: 4 (94) Апрель 2022 :: Тропа Копелева
- «Будущее начинается сегодня»
- Публикации в журнале
- "За мир и права человека": Украинский народ получил немецкую премию имени Льва Копелева
"За мир и права человека": Украинский народ получил немецкую премию имени Льва Копелева
Лев Копелев — на странице писателя вы найдёте биографию, список книг и экранизаций, интересные факты из жизни, рецензии читателей и цитаты из книг. Израильский пловец Йонатан Копелев сообщил о завершении карьеры. Организации, в которых Копелев Лев Александрович выступает директором или учредителем по данным Единого государственного реестра юридических лиц (ЕГРЮЛ). 6 ноября 2018 Лев Копелев. О посещении Москвы в 1975 году Генрихом Бёллем (немецким писателем, лауреатом Нобелевской премии по литературе).
Украинскому народу вручена немецкая премия Льва Копелева за мир и права человека
Организация названа в честь родившегося в Киеве писателя и правозащитника Льва Копелева. Согласно информации с официального сайта, форум занимается исследованием тем, связанных с политическими, социальными и культурными изменения в странах Восточной Европы Ежегодно организация вручает правозащитную премию, лауреатами которой в последние годы становились «ОВД-Инфо», глава карельского «Мемориала» Юрий Дмитриев, а также беларуские оппозиционерки Светлана Тихановская, Мария Колесникова и Вероника Цепкало.
В Бамберге перед зданием школы, где были расквартированы эти негры, лежали три расстрелянных негра, которые несколько времени тому назад были расстреляны военно-полицейским патрулем за то, что напали на детей. Мы позволяем переписывать историю, искажать ее, врать. Не надо в этом обвинять только либералов и оппозицию, не надо перекладывать на них всю ответственность.
Да, для этих людей нет ничего святого, это понятно давным давно. Но сначала давайте посмотрим на себя в зеркало. Сама память о войне сузилась до просмотра Парада Победы по телевизору. И при этом мы что-то требуем от подрастающего поколения.
От себя сначала надо требовать. От себя! А потом уже ото всех вокруг. Пока внутри страны вновь не будет ощущения святости, всякие сволочи так и будут продолжать вытирать ноги об историческую память», — заявила политолог «Совершенно секретно».
Наталия Елисеева тысячу раз права. Подойдите в любом книжном магазине к полке исторической литературы. Вы, наверняка, найдете там сборники чернухи о красноармейцах. А рядом стоят в глянце иллюстрированные в цвете фолианты из серии «Лучшие асы Гитлера».
Все это дело рук и техники российских издательств, которые на вашу претензию ответят словами босса американской ОПГ Аль Капоне: «Бизнес и ничего личного». Например, совсем недавно меня потрясла книга европейского историка-антисоветчика Петера Гостони «Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев.
Чем отстраненнее автор, тем сильнее правда.
Но еще мучительнее было читать в «Архипелаге» заведомо неправдивые страницы в главах о блатных, о коммунистах в лагерях, о лагерной медицине, о Горьком, о Френкеле очередной образ сатанинского иудея, главного виновника всех бед, который в иных воплощениях повторяется в Израиле Парвусе и в Багрове. Острую боль причиняли такие вскользь оброненные замечания, как «расстреливали главным образом грузины», «в лагерях ни одного грузина не встретил», или «комически погиб». Само это словосочетание так же, как упоенное описание «рубиловки», поразительны для писателя, который называет себя христианином. Разумеется, обо всем этом я не только думал, но и говорил, и не слишком парламентарно.
Однако, говорил только с наиболее близкими людьми. А на вопросы любопытствующих соотечественников и иностранцев журналистов, дипломатов и др. Видимо, эти факты и были источником сообщений твоих московских корреспондентов об «излитии ненависти». Нет, ненависти к тебе у меня не было, нет и не будет.
А вот остатки уважения и доверия действительно начали иссякать еще в семидесятые годы. Ты пишешь, что мы не ссорились. Не знаю, как назвать разговор на Козицком в августе 1973 года по поводу твоей статьи «Мир и насилие». Я тщетно пытался доказывать, что твои утверждения противоречат действительному соотношению сил в мире, что весь дух статьи, пренебрежение к страданиям других народов, арифметические расчеты жертв противоречат самим основам христианства.
Тогда я ушел от тебя с уверенностью, что отношения порваны. Однако вскоре началась широковещательная газетная травля тебя и Сахарова. А потом чекисты нашли «Архипелаг», и покончила самоубийством Воронянская. Как же было отступаться от тебя?
Хотя твое отношение к ее гибели было бесчеловечным — где уж там христианским! После моего звонка из Ленинграда ты написал столь же сердито, сколь и безрассудно «ты что думал, что я на похороны поеду?! А ведь звонил я только, чтобы скорее известить тебя об угрозе, о беде. Твое отношение к Сергею Маслову, к Ефиму Эткинду, которые понеслись в Москву предостерегать тебя, хотя у них-то не было ни Нобелевской премии, ни мировой известности, выявляло все новые черты твоего «многогранного» нравственного облика.
Озираясь назад, на десятилетия, перечитывая письма и дневники, и твои новейшие публикации, припоминая и заново осмысливая все, что перечувствовал и передумал раньше, я снова убеждаюсь, что больше всего мучит меня, вызывая не только боль, но и стыд, горькое сознание, что я в эти годы повторял ту же ошибку, которая была источником самых тяжких грехов моей молодости. Тогда, во имя «великой правды социализма и коммунизма», я считал необходимым поддерживать и распространять «малые неправды» о советской демократии, о процветании колхозов и т. Веря в гениальность и незаменимость Сталина, я, даже зная правду, подтверждал враки о его подвигах, о его дружбе с Лениным, о его гуманизме и любви к народу. И по сути так же поступал я, когда зная или постепенно узнавая «малые правды» о тебе, во имя великой общей правды об империи ГУЛАГ, которую ты заставил услышать во всем мире, я еще долго доказывал всем, что мол нет, он не мракобес, он безупречно честен и правдив.
Ведь все мы в десятки тысяч голосов объявили тебя «совестью России». И я уверял, что ты никак не шовинист, не антисемит, что недобрые замечания о грузинах, армянах, «ошметках орды», латышах, мадьярах — это случайные оговорки. И я ощущал себя в безвыходном лабиринте. Ведь в шестидесятые годы твои книги, твои выступления были и впрямь безоговорочно замечательными и значительными событиями нашей общественной жизни.
Ты стал тогда плодотворной, объединяющей силой освободительного движения, которое нарастало еще и после 1968 года. Надеюсь, ты помнишь, как ты тогда радовался сотням подписей под протестами и призывами. Однако, после «Глыб» ты стал обыкновенным черносотенцем, хотя и с необыкновенными претензиями. И все же я продолжал защищать тебя, либо отрицая то, что становилось очевидным, либо стыдливо молчал, — и все ради великого «общего дела».
Сейчас уже видно, что те, кто задумал твою высылку, добились в конечном счете идеологического, политического выигрыша. Пока ты был в Москве, твой миф, созданный естественно, всем ходом событий предшествующих лет, объединял и оплодотворял силы духовного сопротивления в стране и вдохновлял всех зарубежных противников сталинщины. Но, оказавшись на Западе, ты стал силой разъединяющей. Ты сам теперь создаешь свой миф, а искусственные, самодельные мифы бесплодны.
Ты оказался не объединителем, как надеялись мы, а главой одной секты фанатично преданных приверженцев или расчетливо услужливых раболепных порученцев. Ты постоянно жалуешься на непонимание, на преследования. Но сам зло и спесиво напускаешься на Шрагина, на Тарковского, на Эткинда, на Синявского, на всех плюралистов. И во всех твоих окриках нет ни доказательств, ни серьезных возражений — где уж там говорить о терпимости к инакомыслию, — а только брань и прокурорские обвинения в ненависти к России.
Любое несогласие или, упаси боже, критическое замечание ты воспринимаешь как святотатство, как посягательство на абсолютную истину, которой владеешь ты и, разумеется, как оскорбление России, которую только ты достойно представляешь, только ты любишь. Твою статью о фильме Тарковского могли бы с самыми незначительными словесными изменениями опубликовать «Советская Россия» и «Молодая гвардия». И суть, и тон, и стиль публицистики В. Жукова и др.
Ты утратил обратную связь с большинством соотечественников и здесь, и там. Но они, как правило, не знают России, не уважают и не любят русский народ и убеждены, что русским «нужны кнут и кумир». Вице-президент Буш в августе 1983 года в Вене говорил о России, как о стране «вечного азиатского варварства». Однако и ты, и Максимов, и Зиновьев поносите ненавистных вам либералов, «розовых», левых, пацифистов, плюралистов и т.
Ты еще в Москве не мог спокойно слышать, что кто-то протестует против советского произвола, так же, как и против турецкого или южно-африканского. Это «так же как и» ты осудил уже в своей нобелевской лекции, впрочем, тогда еще в сравнительно парламентарной форме. Но ведь именно Белль, Грасс, Ленц и другие западные плюралисты, среди которых есть и консерваторы, и либералы, социал-демократы и еврокоммунисты, католики и протестанты, помогали нам в 60-е и в 70-е годы, помогали нам, и чехам, и полякам. И помогали бескорыстно, не из политиканских соображений, а в силу своего по-настоящему христианского или по-настоящему гуманистического мировосприятия.
Они помогали Сахарову и тебе, так же как черному южно-африканцу Манделе, который уже больше 20 лет сидит в тюрьме, и белому африкаандеру писателю Брайтенбаху, который семь лет просидел за то, что женился на «цветной» и отстаивал свое право на такое нарушение «расовой чистоты». Тебе, Максимову, Гинзбургу, Буковскому они помогали более успешно. Ведь это они — западные плюралисты — добивались Нобелевской премии, и с помощью ненавистного тебе Брандта добились, чтобы ты из Лефортово попал не в Пермь, а во Франкфурт. Потребовалось бы слишком много места, чтобы перечислить все, что Белль, Грасс, Ленц или, например, никому не известные дюссельдорфские молодые социалисты, создавшие большую группу «Эмнести», сделали, оказывая конкретную помощь конкретным людям, протестуя против арестов, обысков в Москве, и в Праге, и в Варшаве.
Но ты этого раньше не знал, да и сейчас, видимо, — судя по тому, что ты пишешь и говоришь, — знать не хочешь. И те люди в странах Запада, которые больше всего помогают всем нам, недоуменно и печально спрашивают: «Что произошло с Солженицыным? Почему такой хороший писатель стал таким плохим идеологом? Для нас прошлое не исчезает, оно с нами всегда.
И мы не хотим его никак «редактировать».
А в последний день августа он с друзьями приехал ко мне на день рождения. Это застолье оказалось записанным для Российского телевидения.
Еще один участник Конгресса соотечественников и мой друг, известный правозащитник Кронид Любарский должен был давать этому телевидению интервью, и он устроил мне сюрприз — пригласил журналистов к нам. Они снимали тосты, застолье, певшего свои песенки Юлия Кима, наш дом.