Фильмографии всех актеров, актрис и авторов фильма Сказки Гофмана / The Tales of Hoffmann (1951) достпны по соответствующим ссылкам (фото актера).
Премьера фильма «Сказки Гофмана»: отзывы, актеры, сюжет
| В российский прокат вышел полнометражный дебют Тинатин Баркалая «Сказки Гофмана» | Драма, комедия. Режиссер: Тина Баркалая. В ролях: Екатерина Вилкова, Максим Стоянов, Наталья Павленкова и др. |
| О чем «Сказки Гофмана» — драмеди с трогательным, но неуклюжим дуэтом Цыганова и Вилковой | Последний раз опера "Сказки Гофмана" ставилась в Мариинском театре десять лет назад; тогда режиссером выступил Василий Бархатов. |
| Инклюзивный театр “Особое желание” ставит сказку Гофмана | «Сказки Гофмана» не вдохновляют на то, чтобы по-другому взглянуть на свою жизнь, не дают возможных вариантов действий, как поступить, если ты оказался в схожей с главной героиней ситуации. |
| «Кино&Театр» в Англетере | Сказки Гофмана | В основу легла пьеса Рината Ташимова, написанная им специально для театра по мотивам сказки немецкого писателя Эрнста Теодора Амадея Гофмана. |
| Сказки Гофмана (фильм) — Википедия | Последний раз опера «Сказки Гофмана» ставилась в Мариинском театре десять лет назад; тогда режиссером выступил Василий Бархатов. |
СКАЗКИ ГОФМАНА в кино с 28 марта.
Производством занималась компания Pan-Atlantic Studio при поддержке министерства культуры России , а дистрибьютором выступает «НМГ Кинопрокат» при поддержке телеканала «Россия». Ранее у «Чебурашки-2» поменялась дата премьеры. Что думаешь?
В целом фильм о том, что не надо останавливаться из-за накопившегося негатива в душе. Надо идти к своей мечте, и чудо обязательно произойдет, мечта сбудется. Просто надо за нее немного побороться. Максим, рассказываете ли вы своей дочери сказки? Это я обычно заставляю ее читать сказки вслух, тренирую ее технику чтения улыбается.
Когда она была малышкой, читал дочери Михалкова, Маршака… Сейчас она уже в третьем классе. И когда выдается время, мы читаем русские народные сказки. Она читает, а после я прошу их пересказать. Как относитесь к тому, что в большинстве классических сказок принцесса ждет годами своего спасителя и практически ничего не делает? Пытаетесь ли воспитывать дочь по-другому? Не хочу выглядеть ханжой, но мне кажется, что, если внимательно читать, сказки говорят о другом, нежели о том, что принцесса бездействует и ждет спасителя. Я думаю, что в сказках содержится метафора, которая говорит о целомудрии.
Я так понимаю, что с целомудрием сейчас большие проблемы. У каждого, конечно, свой путь. Но сказки, мне кажется, транслируют именно это — чтобы девушки не спешили «с кем ни попадя». Я бы хотел объяснить дочери, когда у нее наступит определенный возраст, не пробовать всякую дрянь и не подпускать к себе кого попало. Мне кажется, это фундамент в воспитании девочек. Верите ли вы в сказки по жизни? Когда что-то хорошее случается просто так, из ниоткуда.
Я верю, что человек достоин чуда и сказочного полета. Но это, наверное, надо выстрадать и выстоять. Со мной происходило несколько чудес в жизни, и одно из них — поступление в театральный вуз. Если бы вам удалось попасть в сказку, то в какой хотели бы оказаться и в каком образе? Поскольку я сентиментальный человек, то хотел бы попасть в мультик «Диснея» «Красавица и Чудовище». Очень изящная история, говорящая поначалу о тщеславии парня, который понес за это наказание и стал монстром. Потом пришла красавица, он пытался добиться, потом обозлился… Было бы здорово почувствовать себя Чудовищем, который сначала безгранично зол, а потом безгранично нежен.
Настает пора Гофману, взявшемуся рассказать публике историю всех своих любвей, поведать первую повесть — о кукле Олимпии, которой чуть не отдал сердце близорукий поэт. И создатель Олимпии таинственный физик Спаланцани вместе со своими помощниками являются зрителям обряженными в белые халаты и костюмы с галстуками, будто какие-нибудь ученые из секретных лабораторий, какими их изображали в фильмах полувековой давности. Пик этого действия — ария Олимпии с ее чудовищно сложными «механистическими» колоратурами. Отдадим должное Дарье Тереховой — все верхние ми-бемоль и фа были взяты с безупречной точностью, хотя сам голос звучал чуть плоско. Следующий эпизод в особой степени оправдывает определение «сказка»: мы оказываемся в самом фантастическом городе на свете — Венеции. Левенталь с его страстью к иллюзионизму не был бы самим собой, если б обошелся каким-нибудь скупым визуальным намеком вроде куполов собора святого Марка или аркады Дворца Дожей. Нет, перед нами на заднике под звуки знаменитой баркаролы проплывает огромный макет едва ли не всей Венеции.
Странно, но именно в этот кульминационный момент сценических ухищрений в голове рецензента мелькает предательская мысль: не чересчур ли груба и фанерно-осязаема постановочная «артиллерия», которой художник сопровождает феерическую партитуру, чья красота происходит скорее из летучих снов, чем из материальной реальности? Да и зачем столько пестроты в костюмах многочисленных персонажей? Зачем понадобился трюк со служанкой-коротконожкой в широкой юбке, в конце оказывающейся вполне длинноногим балеруном, — только чтобы покомиковать? В сюжете оперы без того достаточно хитросплетений, искусственно придумывать новые — не значит ли переступать грань меры и вкуса?.. Впрочем, пестрая «упаковка» слегка отвлекает внимание от уязвимых сторон исполнения — например, недостаточной яркости голоса Ирины Ващенко Джульетта. При том что к внешним данным этой обольстительной красавицы претензий не может быть никаких. Некоторую передышку глазам дает третий эпизод — про трагическую судьбу певицы Антонии, чей артистический дар вступает в противоречие с роковой болезнью: не петь она не может, но пение ускоряет разрушительное действие чахотки… Наталье Петрожицкой достались самые долгие аплодисменты зрителей за весь спектакль — ее техническое мастерство действительно великолепно и практически заставляет забыть о некоторой стертости голоса.
К счастью, постановщики поняли, что здесь, где действие оперы впервые выходит на уровень настоящей драмы силе которой, может, позавидовал бы и сам Бизе , категорически неуместна всякая суета, а наоборот, нужна предельная простота сцены. В обстановке скромной мансарды Антонии нет ничего лишнего — разве что богатый портрет ее покойной матери, тоже певицы, выделяется на этом фоне. Ну так ему и суждено сыграть роковую роль в судьбе девушки: когда она пристально глядит на него, картина оживает, и мать призывает ее не бросать пение, пусть это даже будет стоить ей жизни… Однако недолго глаз зрителя отдыхает. Оно понятно — после завершения всех трех сказок надо вернуть действие на ту же парижскую площадь, с которой оно началось. Но почему-то постановщики делают это не впрямую, а через целую череду новых волшебных преображений, в ходе которых перед нами мелькают ярусы какого-то театра, какие-то небеса китчево-синего цвета… К счастью, под конец всех примирил и умиротворил сам Оффенбах — он-то, с его безупречным вкусом, понимал, что такую пеструю, до опасности распада, партитуру нельзя заканчивать переусложненной полифонической массовкой — нужна простота как последняя истина. И заключил всё чудесной тихой мелодией, которую уставшему подвыпившему Гофману наигрывает уличный скрипач и напевает его неразлучный, во всех переделках приходящий на помощь друг Никлаус Лариса Андреева. Кстати, вот удачный ход режиссера: Никлаус чья партия Оффенбахом поручена меццо-сопрано сбрасывает шляпу, из-под нее рассыпается роскошная копна девичьих волос, и становится понятно, кто настоящая возлюбленная поэта — его скромная спутница, которая вовсе не претендует на его плотскую любовь, потому что ей отведена другая роль — быть хранительницей его таланта, его музой.
Не в вульгарно-бытовом, а в возвышенно-романтическом, исключающем всякую пошлость гофмановском смысле. Таков один из составов постановки. В другом все главные женские партии, кроме Никлауса, исполняет одна и та же певица — прима Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко Хибла Герзмава. Кстати, именно на таком исполнении настаивал сам Оффенбах. Смысл этого ясен: все женщины суть разные приближения к одному идеальному образу, который ищет поэт. Выходит, два состава — это как бы и два существенно разных варианта спектакля. Такая щедрость в театральной практике нечаста, куда чаще встречаешься с самоповторением от спектакля к спектаклю.
В этом команда «Стасика» повела себя уникально. Вообще, несмотря на пестроту спектакля, идти на него стоит — прежде всего при всех допущенных вокальных шероховатостях из-за тщательного, а местами даже увлеченного воплощения партитуры Оффенбаха с ее богатыми контрастами роскошных оркестрово-хоровых сцен и сокровенных сольных моментов, с ее виртуозными ансамблями. Если, конечно, вы придерживаетесь старомодной, но не совсем еще сданной в архив точки зрения, что в опере главное — не режиссерско-сценографические изыски, а музыка. OpenSpace «Сказки Гофмана» Тителя-Левенталя-Бражника 11 мая 2011, Екатерина Бирюкова Как ни крути, но это спектакль не XXI, а XX века, и кто хочет, может считать это похвалой, кто хочет — укором 25 лет спустя после легендарной, первой в стране постановки оперы Оффенбаха, осуществленной в Свердловске, та же команда сделала спектакль в театре Станиславского и Немировича-Данченко, нынешней московской вотчине режиссера Александра Тителя. Два других автора «Сказок Гофмана» — классик отечественной сценографии Валерий Левенталь и уважаемый дирижер Евгений Бражник. Это не ремейк знаменитой работы из золотого века Свердловской оперы по которому только может вздыхать нынешний Екатеринбург , а новый спектакль. Но отмахнуться от старого парфюма не удастся.
Как ни крути, но это спектакль не XXI, а XX века — добротный, честный, даже простодушный, без постиндустриальных намеков и подвывихов. И кто хочет, может считать это похвалой, кто хочет — укором. Главным в нем является сценографическая составляющая. Про такие спектакли говорят: «Видно, на что потрачены деньги». Но это тот редкий случай, когда никакого сарказма в этих словах нет. Декораций много, они не бедные, но блистают совсем не рыночной красотой — такой, увы, непривычной на нашей оперной сцене. Они респектабельно и старомодно поскрипывают, на глазах складываются в фирменные левенталевские многоплановые конструкции и застраивают всю сцену до колосников.
Имеются: Опера де Пари с фасада и изнутри, Венеция практически в натуральную величину, что-то вроде кунсткамеры с винтажным хайтеком и несколько проигрывающее на фоне этих роскошеств мюнхенское приватное жилище. Чтобы избежать беспечной туристической репортажности, в нагрузку прилагается рефлексивное закулисье современного театра, населенное задумчивыми осветителями и огромных размеров бутафорским Пегасом. Он то романтически исчезает в световых спецэффектах, то поворачивается к зрителям своей земной изнанкой из металлоконструкций — как-никак в странной, незавершенной опере Оффенбаха речь идет о поэте, мечущемся между искусством и женщинами. Уже давно, надо заметить, в мировой режиссерской практике примиряющим средством для Гофмана служит бутылка или шприц. Но в нашем случае Титель это обстоятельство не акцентирует, и вообще он обошелся без психологических нагнетаний и другой излишне заметной режиссерской активности. Вторым героем постановки следует назвать дирижера Бражника; у него мягко и вдумчиво звучит оркестр, с которым, правда, не всегда сходится хор. Но хор в этой опере не главное.
Главное — солисты. Причем их количество не постоянная величина, и ее выбор зависит от возможностей театра. Чем меньше солистов — тем, как это ни странно, круче. Оффенбах написал три довольно разные партии для возлюбленных Гофмана, не исключив, что для всех трех Олимпии с колоратурным сопрано, Джульетты с сопрано драматическим и Антонии — с лирическим найдется одна универсальная исполнительница. И хотя в общемировой практике чаще встречается более человеколюбивый и — как результат — перфектный вариант с тремя разными певицами, отчаянные героини-одиночки периодически тоже находятся не далее как в начале этого московского сезона подобный трюк проделала в ходе концертного исполнения «Сказок Гофмана» Лора Клейкомб. В труппе Тителя есть немало достойных певиц, которых опера Оффенбаха позволяет обеспечить работой над ролью одной из трех гофмановских избранниц. И это было сделано.
Но есть и суперпевица, гордость театра и Москвы Хибла Герзмава, которая готова на большее. Ее версия, где она Олимпия, Джульетта, Антония и до кучи нынешняя зазноба Гофмана Стелла, была премьерной. И, надо признать, Герзмава — еще одна важная составляющая новой постановки. Нельзя сказать, чтобы с непосильной задачей она справилась на сто процентов, но на то задача и непосильная. Вообще-то идеальнее всего ее нежный и теплый голос подходит для Антонии, чахоточной девушки, вслед за матерью гибнущей из-за своей любви к пению. И меньше всего везет при таком раскладе механической кукле Олимпии, с ее стеклянными колоратурами, которые надо бы таким же остреньким, стеклянным голосом и выстреливать. Тем не менее это серьезное свершение и профессиональная работа, в том числе и актерская.
Три совершенно разных, крепко слепленных женских типажа в исполнении Герзмавы — это то, что могло конкурировать с декорациями Левенталя. Дмитрий Степанович, который тоже немного вопреки своим голосовым возможностям, но в рифму Герзмаве, пел партии всех четырех злодеев, как всегда, гротескно актерствовал, но все четыре раза досадно одинаково. Еще один женский голос в этой опере нужен для брючной партии Никлауса: постоянного спутника Гофмана, его друга, советчика, музы или даже безнадежно влюбленной в него подруги смелость этого набора зависит от амбиций режиссера , ровно, но отстраненно спела Елена Максимова. И, наконец, исполнителем собственно заглавной партии поэта Гофмана был молодой, фактурный и голосистый узбекский тенор Нажмиддин Мавлянов, которого все же надо засчитать в будущее театра на Большой Дмитровке, в то время как Хибла Герзмава обеспечивает его настоящее. На самом деле тот свердловский спектакль во время московских гастролей в 1987 году показанный, кстати, на сцене того же МАМТа с нынешним объединены не только персоной режиссера: Александр Титель пригласил теперь еще и обоих своих тогдашних сотрудников — дирижера Евгения Бражника и классика отечественного сценографического искусства Валерия Левенталя. Вместо ностальгического ремейка команда, однако, преподносит практически с чистого листа сделанное произведение, которое балансирует между милым развлечением в духе «Севильского цирюльника» того же Тителя и попыткой, не побоимся этого слова, рефлексии над вопросами совсем уж фундаментального свойства. Либретто оперы Оффенбаха, проведя своего, невсамделишного Гофмана через воспоминания о трех украденных из новелл Гофмана настоящего роковых женщинах, предлагает ему найти утешение в искусстве.
Подразумевается, что искусство, персонифицируемое Музой которая притворяется другом Гофмана Никлаусом ,— поэзия, но Александру Тителю и Валерию Левенталю интереснее искусство театра со всеми его традиционными обертонами: высокопарность и суетность, картинность и искусственность, великолепие и мишурность. Именно театр и является сквозной метафорой спектакля, возникающей даже там, где ее настолько артикулированного присутствия и не ждешь. В первые секунды зрелище, открывающееся на сцене, заставляет тихо ойкнуть тех, кто ждал от спектакля старомодных сценических красот — коробка сцены пуста, почти темна, видны какие-то конструкции, рабочие вывозят на сцену гигантский силуэт Пегаса видимо, намек на то, что именно этому существу обязана своим возникновением мифологическая Гиппокрена. Но затем выясняется, что от сценографического минимализма этот спектакль дальше далекого: для каждого локуса следует полный комплект изобретательных декораций, демонстративно выезжающих или спускающихся на сцену с поскрипыванием и потрескиванием честное слово, легко поверить, что это только звуковые эффекты для большей аутентичности зрелища. Вместо кабачка Лютера — игрушечный фасад парижской Opera Garnier с уличным кафе, где парижская богема оффенбаховских времен ждет вместе с Гофманом, когда закончится представление «Дон Жуана» с участием модной дивы Стеллы. Мастерская изобретателя Спаланцани, мнимого отца куклы Олимпии, иронически показана как выставка фантазмов, условно говоря, жюль-верновской эпохи, на которой дам и кавалеров увеселяют то изящные станки, то синематографический экран, на котором мелькает люмьеровское «Прибытие поезда» вперемежку с картинками, срисованными с рекламы времен belle epoque, то балет механических лаборантов; поющий механический манекен с внешностью прекрасной девушки посреди такого контекста выглядит даже как-то чересчур естественно. Этот «театр машин» сменяется комедией дель арте — венецианский акт, где фатальной красавицей выступает куртизанка Джульетта, показан именно как театр в театре.
На задний план выплывает натуралистичная венецианская ведута в виде дотошно сделанного макета, а на переднем плане — набережная, где перенесенная из Парижа аудитория смотрит уличное представление с Арлекином-Шлемилем, Джульеттой-Коломбиной, карлицей, негритенком и Гофманом в качестве импровизированного участника; только трость-шпага коварного Дапертутто, услужливо поднесенная Гофману, оказывается, судя по печальному результату дуэли Гофмана и Шлемиля, совсем не бутафорской. Ну ладно, Венеция и комедия дель арте слишком естественная ассоциация, а вот в самой камерной из рассказываемых в опере истории певицы Антонии театр прописать сложно. Левенталь и Титель для вида как будто бы сдаются: дом Антонии и ее отца Креспеля оборачивается совсем уж прозаичным и тесным пространством, в котором царит приземленная бидермейеровская благонравность. Но не тут-то было. Губящие тоскующую по сцене больную певицу Антонию злые чары оборачиваются не только наивным оживлением портрета ее матери, но и внезапной сценической трансформацией — «коробочка» дома разъезжается, распахивая добросовестно вырисованное пространство театральной залы. А от нее уже совсем легко перейти к финалу, где фасад дворца Гарнье и остальная диспозиция из пролога возвращаются, чтобы затем опять уступить место грустному прозаизму пустой сцены. Это тот род спектакля, где придумавший все эти метаморфозы художник кажется даже более важным автором, чем режиссер, но в любом случае их тандем, пожалуй, проигрывал бы без той умной, внимательной и все же вдохновенной поддержки, которую обеспечивал за дирижерским пультом Евгений Бражник.
Среди певцов главным козырем премьерного состава должна была стать Хибла Герзмава, которая исполняла партии всех трех трех с половиной, если считать небольшую роль Стеллы главных чаровниц. Оффенбах, слепо следуя логике либретто, согласно которой все эти героини являются только разными ликами гофмановской мечты, настаивал на том, что эти партии и должна петь одна певица — хотя сам позаботился о том, чтобы сделать эту задачу максимально сложной, поскольку их тесситура покрывает диапазон от колоратурного до драматического сопрано. В случае госпожи Герзмавы без потерь не обошлось: куплеты механической Олимпии с их экстремальными высотами у нее звучали с заметным напряжением хотя на впечатление неестественности, положим, и оно работало , глубокая партия Джульетты вышла совсем непримечательной, и только у ее Антонии было в достатке мягкости, свободы и красоты звука.
А пьеса написана по всем канонам театральным. И спектакль драматический», — сказала директор театра Ирина Апексимова. По словам Георгия Смирнова, спектакль заставит задуматься, всегда ли внешнее благополучие означает понимание между детьми и родителями. Зрители увидят семью, у которой на первый взгляд все хорошо.
Фильм Сказки Гофмана актеры и роли / 1951 (The Tales of Hoffmann)
Это мелодрама и немного сказка, легкая и изящная, с архетипичными героями, которые немного постарели и пообтрепались, но всё еще узнаваемы... Истерически смеяться на этой комедии вряд ли кто-то начнет, но это и не предполагалось: режиссер выдерживает ровную, ироничную сказочную интонацию... После «1993» между Евгением Цыгановым и Екатериной Вилковой вновь пробегает искра, но ее недостаточно, чтобы разжечь пламя зрительской любви.
Екатерина Вилкова прекрасно изобразила свою Надю — нежную, хрупкую, доверчивую и всего на свете боящуюся. Но при этом светлую и самую добрую в мире, готовую всех прощать, что бы они ни сделали.
Золушка в чистом виде. Персонаж Евгения Цыганова — вполне себе успешный режиссер. Уставший от всего и вся. Каких-то определенных требований от жизни и Нади у него нет: он просто плывет по течению, ничего не делает и появляется в кадре тогда, когда нужен, чтобы повернуть сюжет в нужном направлении.
А вот Максим Стоянов, безусловно, заслужил победу за лучшую мужскую роль, которую ему присудили на кинофестивале «Литература и кино» в Гатчине. Он создал яркого и запоминающегося героя, которого начинаешь недолюбливать с первого появления. То, что нужно для отрицательного персонажа. Его Виталик — в высшей степени неприятный: наглый, уверенный в своей неотразимости, противный в высказываниях, самоутверждающийся за счет других и при этом зависимый и одинокий.
Типичный школьный двоечник, который своим вызывающим поведением старается доказать, что он что-то значит, хотя на самом деле ничего из себя не представляет. И отыграл актер эту роль блестяще. Особенное место в «Сказках Гофмана» занимает Алексей Гуськов. Он появляется в кадре всего на несколько секунд, но его голос сопровождает зрителя весь фильм, рассказывая историю Нади.
Его добродушный тон и мягкие, не критикующие, покачивающиеся слова создают атмосферу фильма — успокаивающую, несмотря на происходящее, и убаюкивающую.
Одна из главных красавиц советского кино пришла не одна, а с сыном — 24-летним Домиником Раманаускасом. Парень, в отличие от сестры Агнии, не пошел по стопам родителей. Отучившись в МГУ на факультете государственного управления, звездный наследник занялся бизнесом. Но однажды ее жизнь резко меняется. Отдавая новое пальто Гарику Евгений Цыганов , она слышит множество комплиментов в свой адрес, в частности, бизнесмен обращает внимание на красивые руки Надежды, открывая для нее сказочный мир рекламы и кино.
Начало 2000-х. Неприметная девушка Надежда Страхова, как ни странно, замужем. Муж её, Виталик, провинциал, женился на бездетной Надежде ради московской прописки и типовой «хрущёвки» на окраине Москвы.
Тина Баркалая представила фильм "Сказки Гофмана"
«Сказки» не просто опираются на сюжеты Гофмана – они пронизаны гофмановским духом. Когда-то, в 80-е годы ХХ века, именно Титель, Левенталь и Бражник поставили в оперном театре Екатеринбурга (тогда – Свердловска) «Сказки Гофмана» Оффенбаха. В Российской государственной библиотеке прошел специальный показ фильма «Сказки Гофмана». В Российской государственной библиотеке прошел специальный показ фильма «Сказки Гофмана». Режиссер: Тина Баркалая. В ролях: Екатерина Вилкова, Евгений Цыганов, Максим Стоянов и др. Продюсер: Андрей Курченко, Екатерина Филиппова, Мария Порк.
актеры и роли
- XI фестиваль «Короче» открылся «Сказками Гофмана»
- "Сказки Гофмана" (2024)
- Премьера фильма "Сказки Гофмана
- Фильм Тины Баркалая «Сказки Гофмана» вышел в прокат
- Содержание
- Представят «Сказки Гофмана» / Литературная газета
О чем «Сказки Гофмана» — драмеди с трогательным, но неуклюжим дуэтом Цыганова и Вилковой
Главная» Новости» Театр сказки на неве санкт петербург официальный сайт афиша. Полная информация о фильме Сказки Гофмана: актерский состав, кто снимался, главные герои, сценарист, дата выхода, номинации и награды. Режиссер: Тина Баркалая. В ролях: Екатерина Вилкова, Евгений Цыганов, Максим Стоянов и др. Продюсер: Андрей Курченко, Екатерина Филиппова, Мария Порк. 28 марта 2024 года в широкий прокат вышел фильм Тины Баркалая «Сказки Гофмана» с Екатериной Вилковой, Евгением Цыгановым, Максимом Стояновым и Алексеем Гуськовым. актеры Екатерина ВИЛКОВА, Максим СТОЯНОВ.
В Российской государственной библиотеке прошел показ фильма «Сказки Гофмана»
На балу, устроенным Спаланцани, Гофман признается Олимпии в любви, но случайно выводит из строя её механизм. Она ломает очки поэта и пытается убежать, но на неё нападает разъяренный Коппелиус. Он, вместе с попытавшимся спасти Олимпию Спаланцани, разрывает куклу на куски, к ужасу Гофмана. Акт 2: «Джульетта»[ править править код ] Гостя в Венеции , Гофман встречает куртизанку Джульетту, которой покровительствует демонический колдун доктор Дапертутто. Он приказывает Джульетте похитить для него отражение Гофмана, как она похитила тень её любовника Питера Шлемиля. Джульетта убеждает Гофмана что она — его любовь, пока Дапертутто крадет у него отражение в большом зеркале. Увидев поэта и Джульетту вместе, Шлемиль зовет Гофмана на дуэль, где поэт успешно убивает его при помощи Дапертутто, и забирает у него ключ от будуара куртизанки.
Конечно, я возмущен его поступками, но мне удалось представить, «а что если…». Например, а что, если я буду лениться не раз в полгода, а каждый день, будучи Виталием?
Виталием, у которого не было моего воспитания, моих родителей, отца, который пахал с утра до вечера на железной дороге, тем самым прокормил и спас свою семью в сложное для страны время, отца, который показал мне своим примером, что такое быть мужчиной? Виталием, у которого не было моей бабушки, которая водила меня в церковь и привила благородство и культуру? В общем, включил фантазию и наблюдение улыбается. Встречались ли вам в жизни такие, как Виталий? Считывали ли с кого-то этого персонажа? По-настоящему такого Виталия не встречал. Никто из знакомых не скатился до его уровня. Все через мытарства выходили на другой уровень.
У нас на съемках появилась крылатая фраза: «Все мы немного Виталии». По чуть-чуть Виталия есть в каждом. Внешние проявления героя считывал со знакомых — тик, который есть у Виталия, считывал с одного знакомого коллеги боксера, он много получал в челюсть и тем самым ее выравнивал. Какие-то словечки — со стройки, где я работал. Некое хамство героя — с кого-то третьего, — наблюдений в жизни было много. Расскажите о работе с Екатериной Вилковой. Как долго «притирались» на площадке, удалось ли сдружиться, быстро ли нашли контакт с ней? С Катенькой познакомились давно, еще на проекте «Шифр», и уже тогда подружились.
Катя — очень профессиональный и светлый человек, ей тоже пришлось в жизни много пахать, чтобы прийти в ту точку, в которой она сейчас находится, а сегодня она прекрасная, востребованная и одна из лучших российских артисток. Мы с Катей нашли баланс, мне есть чему у нее поучиться, она фантастично работает! Она человек, что называется, моего племени: у нас одна любимая школа — Школа-студия МХАТ, одна общага, одни родные стены — было о чем повспоминать. О чем история «Сказок Гофмана» лично для вас? Что вам дал проект? Любая отрицательная роль нужна для того, чтобы выгулять всех своих бесов, которые в нас копятся. Все то нехорошее, что скопилось во мне, я вымещаю в своих отрицательных персонажах. Кто-то сливает плохую энергетику, например, через спорт.
Он замечает, что у Надежды очень красивые руки с невероятной пластикой. Это неожиданно меняет жизнь Надежды самым радикальным образом.
Однажды жизнь героини резко меняется — она становится актрисой. Перед премьерой на сцену вышла съемочная группа. Продюсер Екатерина Филиппова сообщила, что Тина Баркалая является не только режиссером, но и сценаристом фильма. Кроме этого, к нам присоединилась Беларусь», — сказала она.
СКАЗКИ ГОФМАНА в кино с 28 марта.
Актеры и роли, съемочная группа Сказки Гофмана (1951). Кто снимался и какую роль играл. Содержание фильма «Сказки Гофмана». Какие актеры снимались. Сказки Гофмана смотреть онлайн в хорошем качестве HD 1080 в русской озвучке на видеосервисе Wink. Сказки Гофмана. Живет в Москве неприметная девушка Надежда Страхова (Екатерина Вилкова). Ее муж Виталик (Максим Стоянов) женился на Надежде ради столичной прописки и типовой хрущевки на окраине. Драма, комедия. Режиссер: Тина Баркалая. В ролях: Екатерина Вилкова, Евгений Цыганов, Максим Стоянов и др. Надежда живёт в Москве, совмещает работу в районной библиотеке и в театральном гардеробе.
Сказки Гофмана - актеры и роли
Для зрителей перед спектаклем в день первого показа будет организована творческая встреча, в которой примут участие наследники композитора Олег и Ирина Глиэр, и. Показ самой знаменитой оперы композитора состоится 24 апреля на новой сцене. В новом сезоне впервые за всю историю фестиваля в нем примут участие артисты Большого театра — симфоническую программу представит сводный симфонический оркестр Мариинского и Большого.
Перед просмотром слово взяли режиссер картины Тина Баркалая и продюсер Екатерина Филиппова. Они отметили, что работа велась долго и упорно, но проект должен понравиться зрителям. В зале в этот момент можно было увидеть множество звездных гостей. Засветились также Максим Стоянов, Денис Шведов и другие знаменитости. Татьяна Лютаева с сыном Домиником, который возмужал и стал статным красавцем Внимание журналистов привлекла Алена Хмельницкая.
Вообще, несмотря на пестроту спектакля, идти на него стоит — прежде всего при всех допущенных вокальных шероховатостях из-за тщательного, а местами даже увлеченного воплощения партитуры Оффенбаха с ее богатыми контрастами роскошных оркестрово-хоровых сцен и сокровенных сольных моментов, с ее виртуозными ансамблями. Если, конечно, вы придерживаетесь старомодной, но не совсем еще сданной в архив точки зрения, что в опере главное — не режиссерско-сценографические изыски, а музыка. OpenSpace «Сказки Гофмана» Тителя-Левенталя-Бражника 11 мая 2011, Екатерина Бирюкова Как ни крути, но это спектакль не XXI, а XX века, и кто хочет, может считать это похвалой, кто хочет — укором 25 лет спустя после легендарной, первой в стране постановки оперы Оффенбаха, осуществленной в Свердловске, та же команда сделала спектакль в театре Станиславского и Немировича-Данченко, нынешней московской вотчине режиссера Александра Тителя.
Два других автора «Сказок Гофмана» — классик отечественной сценографии Валерий Левенталь и уважаемый дирижер Евгений Бражник. Это не ремейк знаменитой работы из золотого века Свердловской оперы по которому только может вздыхать нынешний Екатеринбург , а новый спектакль. Но отмахнуться от старого парфюма не удастся. Как ни крути, но это спектакль не XXI, а XX века — добротный, честный, даже простодушный, без постиндустриальных намеков и подвывихов. И кто хочет, может считать это похвалой, кто хочет — укором. Главным в нем является сценографическая составляющая. Про такие спектакли говорят: «Видно, на что потрачены деньги». Но это тот редкий случай, когда никакого сарказма в этих словах нет. Декораций много, они не бедные, но блистают совсем не рыночной красотой — такой, увы, непривычной на нашей оперной сцене. Они респектабельно и старомодно поскрипывают, на глазах складываются в фирменные левенталевские многоплановые конструкции и застраивают всю сцену до колосников.
Имеются: Опера де Пари с фасада и изнутри, Венеция практически в натуральную величину, что-то вроде кунсткамеры с винтажным хайтеком и несколько проигрывающее на фоне этих роскошеств мюнхенское приватное жилище. Чтобы избежать беспечной туристической репортажности, в нагрузку прилагается рефлексивное закулисье современного театра, населенное задумчивыми осветителями и огромных размеров бутафорским Пегасом. Он то романтически исчезает в световых спецэффектах, то поворачивается к зрителям своей земной изнанкой из металлоконструкций — как-никак в странной, незавершенной опере Оффенбаха речь идет о поэте, мечущемся между искусством и женщинами. Уже давно, надо заметить, в мировой режиссерской практике примиряющим средством для Гофмана служит бутылка или шприц. Но в нашем случае Титель это обстоятельство не акцентирует, и вообще он обошелся без психологических нагнетаний и другой излишне заметной режиссерской активности. Вторым героем постановки следует назвать дирижера Бражника; у него мягко и вдумчиво звучит оркестр, с которым, правда, не всегда сходится хор. Но хор в этой опере не главное. Главное — солисты. Причем их количество не постоянная величина, и ее выбор зависит от возможностей театра. Чем меньше солистов — тем, как это ни странно, круче.
Оффенбах написал три довольно разные партии для возлюбленных Гофмана, не исключив, что для всех трех Олимпии с колоратурным сопрано, Джульетты с сопрано драматическим и Антонии — с лирическим найдется одна универсальная исполнительница. И хотя в общемировой практике чаще встречается более человеколюбивый и — как результат — перфектный вариант с тремя разными певицами, отчаянные героини-одиночки периодически тоже находятся не далее как в начале этого московского сезона подобный трюк проделала в ходе концертного исполнения «Сказок Гофмана» Лора Клейкомб. В труппе Тителя есть немало достойных певиц, которых опера Оффенбаха позволяет обеспечить работой над ролью одной из трех гофмановских избранниц. И это было сделано. Но есть и суперпевица, гордость театра и Москвы Хибла Герзмава, которая готова на большее. Ее версия, где она Олимпия, Джульетта, Антония и до кучи нынешняя зазноба Гофмана Стелла, была премьерной. И, надо признать, Герзмава — еще одна важная составляющая новой постановки. Нельзя сказать, чтобы с непосильной задачей она справилась на сто процентов, но на то задача и непосильная. Вообще-то идеальнее всего ее нежный и теплый голос подходит для Антонии, чахоточной девушки, вслед за матерью гибнущей из-за своей любви к пению. И меньше всего везет при таком раскладе механической кукле Олимпии, с ее стеклянными колоратурами, которые надо бы таким же остреньким, стеклянным голосом и выстреливать.
Тем не менее это серьезное свершение и профессиональная работа, в том числе и актерская. Три совершенно разных, крепко слепленных женских типажа в исполнении Герзмавы — это то, что могло конкурировать с декорациями Левенталя. Дмитрий Степанович, который тоже немного вопреки своим голосовым возможностям, но в рифму Герзмаве, пел партии всех четырех злодеев, как всегда, гротескно актерствовал, но все четыре раза досадно одинаково. Еще один женский голос в этой опере нужен для брючной партии Никлауса: постоянного спутника Гофмана, его друга, советчика, музы или даже безнадежно влюбленной в него подруги смелость этого набора зависит от амбиций режиссера , ровно, но отстраненно спела Елена Максимова. И, наконец, исполнителем собственно заглавной партии поэта Гофмана был молодой, фактурный и голосистый узбекский тенор Нажмиддин Мавлянов, которого все же надо засчитать в будущее театра на Большой Дмитровке, в то время как Хибла Герзмава обеспечивает его настоящее. На самом деле тот свердловский спектакль во время московских гастролей в 1987 году показанный, кстати, на сцене того же МАМТа с нынешним объединены не только персоной режиссера: Александр Титель пригласил теперь еще и обоих своих тогдашних сотрудников — дирижера Евгения Бражника и классика отечественного сценографического искусства Валерия Левенталя. Вместо ностальгического ремейка команда, однако, преподносит практически с чистого листа сделанное произведение, которое балансирует между милым развлечением в духе «Севильского цирюльника» того же Тителя и попыткой, не побоимся этого слова, рефлексии над вопросами совсем уж фундаментального свойства. Либретто оперы Оффенбаха, проведя своего, невсамделишного Гофмана через воспоминания о трех украденных из новелл Гофмана настоящего роковых женщинах, предлагает ему найти утешение в искусстве. Подразумевается, что искусство, персонифицируемое Музой которая притворяется другом Гофмана Никлаусом ,— поэзия, но Александру Тителю и Валерию Левенталю интереснее искусство театра со всеми его традиционными обертонами: высокопарность и суетность, картинность и искусственность, великолепие и мишурность. Именно театр и является сквозной метафорой спектакля, возникающей даже там, где ее настолько артикулированного присутствия и не ждешь.
В первые секунды зрелище, открывающееся на сцене, заставляет тихо ойкнуть тех, кто ждал от спектакля старомодных сценических красот — коробка сцены пуста, почти темна, видны какие-то конструкции, рабочие вывозят на сцену гигантский силуэт Пегаса видимо, намек на то, что именно этому существу обязана своим возникновением мифологическая Гиппокрена. Но затем выясняется, что от сценографического минимализма этот спектакль дальше далекого: для каждого локуса следует полный комплект изобретательных декораций, демонстративно выезжающих или спускающихся на сцену с поскрипыванием и потрескиванием честное слово, легко поверить, что это только звуковые эффекты для большей аутентичности зрелища. Вместо кабачка Лютера — игрушечный фасад парижской Opera Garnier с уличным кафе, где парижская богема оффенбаховских времен ждет вместе с Гофманом, когда закончится представление «Дон Жуана» с участием модной дивы Стеллы. Мастерская изобретателя Спаланцани, мнимого отца куклы Олимпии, иронически показана как выставка фантазмов, условно говоря, жюль-верновской эпохи, на которой дам и кавалеров увеселяют то изящные станки, то синематографический экран, на котором мелькает люмьеровское «Прибытие поезда» вперемежку с картинками, срисованными с рекламы времен belle epoque, то балет механических лаборантов; поющий механический манекен с внешностью прекрасной девушки посреди такого контекста выглядит даже как-то чересчур естественно. Этот «театр машин» сменяется комедией дель арте — венецианский акт, где фатальной красавицей выступает куртизанка Джульетта, показан именно как театр в театре. На задний план выплывает натуралистичная венецианская ведута в виде дотошно сделанного макета, а на переднем плане — набережная, где перенесенная из Парижа аудитория смотрит уличное представление с Арлекином-Шлемилем, Джульеттой-Коломбиной, карлицей, негритенком и Гофманом в качестве импровизированного участника; только трость-шпага коварного Дапертутто, услужливо поднесенная Гофману, оказывается, судя по печальному результату дуэли Гофмана и Шлемиля, совсем не бутафорской. Ну ладно, Венеция и комедия дель арте слишком естественная ассоциация, а вот в самой камерной из рассказываемых в опере истории певицы Антонии театр прописать сложно. Левенталь и Титель для вида как будто бы сдаются: дом Антонии и ее отца Креспеля оборачивается совсем уж прозаичным и тесным пространством, в котором царит приземленная бидермейеровская благонравность. Но не тут-то было. Губящие тоскующую по сцене больную певицу Антонию злые чары оборачиваются не только наивным оживлением портрета ее матери, но и внезапной сценической трансформацией — «коробочка» дома разъезжается, распахивая добросовестно вырисованное пространство театральной залы.
А от нее уже совсем легко перейти к финалу, где фасад дворца Гарнье и остальная диспозиция из пролога возвращаются, чтобы затем опять уступить место грустному прозаизму пустой сцены. Это тот род спектакля, где придумавший все эти метаморфозы художник кажется даже более важным автором, чем режиссер, но в любом случае их тандем, пожалуй, проигрывал бы без той умной, внимательной и все же вдохновенной поддержки, которую обеспечивал за дирижерским пультом Евгений Бражник. Среди певцов главным козырем премьерного состава должна была стать Хибла Герзмава, которая исполняла партии всех трех трех с половиной, если считать небольшую роль Стеллы главных чаровниц. Оффенбах, слепо следуя логике либретто, согласно которой все эти героини являются только разными ликами гофмановской мечты, настаивал на том, что эти партии и должна петь одна певица — хотя сам позаботился о том, чтобы сделать эту задачу максимально сложной, поскольку их тесситура покрывает диапазон от колоратурного до драматического сопрано. В случае госпожи Герзмавы без потерь не обошлось: куплеты механической Олимпии с их экстремальными высотами у нее звучали с заметным напряжением хотя на впечатление неестественности, положим, и оно работало , глубокая партия Джульетты вышла совсем непримечательной, и только у ее Антонии было в достатке мягкости, свободы и красоты звука. Гораздо привычнее слышать в одном исполнении и всех четырех злодеев — сломавшего Олимпию Коппелиуса, манипулирующего Джульеттой Дапертутто, изводящего Антонию доктора Миракля плюс советника Линдорфа из обрамляющей три новеллы ситуации. Здесь их пел бас-баритон Дмитрий Степанович, которому, конечно, на любую демоническую личность хватит фантазии и темперамента, но в данном случае, как обычно, певца подводило отсутствие чувства меры — и в результате утрированно-гротескная манера и склонность отчаянно переигрывать придавала всем его героям вряд ли запланированную комичность. Что жаль, потому что слабость главного отрицательного образа ничем не уравновешивалась. В партии Гофмана выступил на премьере недавно вошедший в труппу МАМТа молодой узбекский тенор Нажмиддин Мавлянов, который при недостатке опытности и школы может похвастаться сильным и красивым хотя нестабильным голосом, но как актер слабоват. Впрочем, и сама роль тут такова, что сложного и богатого образа из нее не сделаешь — минимум психологии, никакой эволюции, только мечтательность, житейская неловкость, романтически обставленные вакханалии и довольно-таки пессимистический итог, если судить по тому, что в конце концов разглагольствующая Муза подливает в стакан поэта яд.
Ведомости Из времени поэтов 10 мая 2011, Петр Поспелов С тех пор как режиссер Александр Титель, художник Валерий Левенталь и дирижер Евгений Бражник впервые в СССР поставили единственную и незавершенную оперу Оффенбаха — это было в Свердловске в 1986 году, — она ставилась и звучала у нас не раз и скоро, того гляди, войдет в топ-лист любимых театрами названий. Налет буржуазности, присущий всему, что написал Оффенбах, ныне совершенно не ощущается, а если бы и ощущался, то никому не казался бы грехом. Новая постановка, созданная теми же мэтрами она частично следует их спектаклю 80-х, частично отступает от него , хранит и культивирует свойственную интеллигентскому искусству застойных лет поэтичность. Живущий в грезах поэт Гофман никак не может сосчитать своих возлюбленных и подобен какому-нибудь слабохарактерному творцу в исполнении Марчелло Мастроянни, а театр всегда открывается зрителю с романтичной стороны закулисья. Вот и сейчас вокруг оперы Оффенбаха грустят крылатый Пегас немалых размеров да мудрые молчаливые осветители, которым всегда известно, что искусство эфемерно и мимолетно, как влюбленный взгляд через цветные очки. Лаборатория ученого, создавшего заводную куклу, прекрасная Венеция, плывущая по заднику и словно открывающаяся пассажиру гондолы, дом мюнхенского бюргера с оживающим портретом умершей матери и внезапно раскрывающимся видом на купол Парижской оперы, наконец, уютная пивная перед входом в эту самую оперу — все гармонично, красиво и соответствует продуманным костюмам персонажей — из которых лишь Гофман одет условно современно, хотя в мире своих сказок он отнюдь не выглядит чужаком. Театру между тем требуются живые характеры — а в опере Оффенбаха с этим есть известная проблема. Она раздроблена на три истории с прологом и эпилогом, перенаселена персонажами. Одним из способов объединить набор короткометражек в целое сам Оффенбах считал исполнение ролей всех трех возлюбленных поэта одной артисткой. В театре такая артистка нашлась — разумеется, Хибла Герзмава.
Партия куклы Олимпии с ее механическими колоратурами подошла артистке менее всего — хотя со всеми трудностями она профессионально справилась. Венецианская куртизанка Джульетта удалась ей же без всяких «но», а трогательную начинающую певицу Антонию Хибла Герзмава сыграла и спела с подкупающей искренностью, чувством и вокальным блеском. Артист, которому поручено было подобным образом сыграть роли всех злодеев, справился с задачей лишь частично: чтобы вполне совладать с диапазоном партии многоликого дьявола, нужно обладать бас-баритоном, а Дмитрий Степанович — превосходный бас, но никак не баритон. Утрированная игра артиста временами напоминала любительский театр, а голосом он — при всех его достоинствах и богатстве — слишком явно работал под Шаляпина. Очевидно, Степанович сейчас переживает «шаляпинский» период и любому режиссеру приходится считаться с творческими исканиями столь яркого артиста. Нажмиддин Мавлянов, нынешний тенор-премьер театра на Большой Дмитровке, которому уже во второй подряд после «Силы судьбы» премьере поручают главную роль, пока еще толком не распелся. Обаятельный, статный и сценичный, он звучал в целом опрятно, но несколько бесцветно. Сюрприз преподнес верный спутник Гофмана — никогда не теряющий чувства юмора и реальности Никлаус, которого спела Елена Максимова. Всю дорогу артистке словно мешало брючное амплуа — в движениях не было органики, голос звучал резковато. Но в эпилоге, где друг Гофмана оборачивается его истинной Музой, способной оттереть всех прежних возлюбленных, мы не только оценили ниспадающие на плечи светлые волосы и окрыленный любовью взгляд, но и услышали вдохновенное, льющееся рекой пение.
Евгений Бражник за пультом провел премьеру безупречно, мягко и заботливо по отношению к певцам. Оркестру, хору и солистам нигде не пришлось воевать друг с другом, а секстет с хором из венецианского акта остался в памяти гармоничным образцом оперного ансамбля. А символом постановки в целом — знаменитая Баркарола, которую сыграли четыре раза, в том числе в начале и в конце оперы. Она и сегодня, почти как в 80-е годы, способна вызвать — даже у тех, кто бывал в реальной Венеции, — ощущение недостижимой заграничности, в котором и заключалась сущность позднесоветского романтизма.
Помогает это в актёрской работе? А если даже, например, нет какого-то опыта, а тебе нужно сыграть, например, биолога, то придётся этот опыт приобретать, где-то поработать, где-то посмотреть, поизучать, скажем, какие-то организмы. А тем более стройка. Я же работал и арматурщиком, и мастером-прорабом.
Но параллельно уже готовили себя к актёрской карьере? Но я подумал, что надо попробовать. И ещё я думал, что если уж попробую, то надо так попробовать, чтобы чуть ли не умирать. Не так формально: надо попробовать — постоял и ушёл. Нет, я хотел, чтобы была такая попытка, чтобы если уж не поступил, то так ярко, чтобы молва шла. Отдал много сил и, может, благодаря этому и поступил. А где снимаетесь сейчас? Интересная тоже такая история, долгая, про угонщиков автомобилей.
И я тоже изучил эту тему — как люди угоняли автомобили раньше. Снимали в Туле, в Москве, Московской области. Я там играю угонщика, который перерождается, потом скрывается, потом влюбляется, в общем, проходит некий путь, интересный, объёмный. Потом сталкивается с определёнными трудностями, борется за справедливость и так далее. Интересная там закваска. Посмотрим, что получилось. А в театре вы сейчас заняты? То, что я репетирую сейчас — не могу сказать, что это антреприза, не люблю это слово, — но там очень интересный материал по пьесе Николая Коляды.
Её много раз ставили, и вот мы тоже собрались. Где-то на разных площадках будет премьера, может, даже в нескольких городах. Надеюсь, к концу мая — началу июня мы уже выпустим эту работу. Пять фактов о звезде: Строитель. Окончив Бендерский политехнический техникум по специальности "техник-строитель", работал в Москве и арматурщиком, и мастером-прорабом.