Другая особенность «Идиота» по сравнению с «Преступлением и наказанием» — насыщенность романа разнообразными злободневными публицистическими мотивами. Роман «Идиот» писался в 1866–1868 годах, вслед за «Преступлением и наказанием», в основе которого – попытка осмысления и воплощения студентом Родионом Раскольниковым «наполеоновской» мечты об истинном величии сильных личностей, которым всё позволено.
«Идиот» Достоевского ожил, как Лох-несское чудовище
- Идиот. Достоевский. Загадки романа. Документальный фильм.
- О книге "Идиот"
- Величайшему роману Федора Михайловича Достоевского «Идиот» - 155 лет!
- Ф.М. Достоевский. Идиот
- Фёдор Достоевский «Идиот»
НЕ БОЙСЯ БЫТЬ СМЕШНЫМ! Рецензия на роман Федора Достоевского «Идиот»
Она по-прежнему актуальна и воспринимается ярко и непосредственно, будто была написана вчера. Место хранения — абонемент. Канска На нашем сайте используются cookie-файлы, это помогает сайту работать лучше.
Публиковался частями в 1868—1869 годах в журнале «Русский вестник».
И не только на постсоветском пространстве, а во всем мировом сообществе. В этом романе очень ярко описываются события XIX столетия. И мы можем преломлять их на нашу жизнь в XXI веке, где навязываются западноевропейские ценности, во главу угла ставятся деньги, средства, статус", - рассказал Анатолий Маркевич. Маркевич о премьере спектакля "Идиот" в театре Горького "Ведь Настасья Филипповна в романе Достоевского "Идиот" пренебрегает финансовыми средствами, - продолжил он.
Счастлив, что она сыграла спектакль, и, как оказалось, это была ее последняя роль на сцене Малого тетра. Я помню их дуэт с Борисом Клюевым, которого уже тоже нет с нами: стоят в финале обнявшись, смотрят на закат и вспоминают всю жизнь. Таких артистов, как в Малом, сейчас, пожалуй, нет ни в одном театре. Потом была «Пиковая дама» с Верой Васильевой. Замечательный театральный момент, когда Быстрицкая по причине своего плохого самочувствия сама позвонила Вере Кузьминичне и передала ей свою роль.
Это театральный подвиг, и в Малом он не единственный. К 70-летию Бориса Клюева и 200-летию Лермонтова я поставил «Маскарад». Так совпало, что Клюев долгое время хотел сыграть Арбенина. Для меня Клюев стал талисманом. И, несмотря на свой страшный диагноз, он до последнего играл тяжелейший спектакль, а потом уезжал на процедуры.
Для меня было неожиданностью то, что случилось на моем следующем спектакле «Большая тройка», который я выпускал к 75-летию Победы. Клюев должен был играть Рузвельта, он согласился. Ялтинская конференция, в отличие от Тегерана, никогда не становилась предметом серьезного исследования. Играть должны были только мастера. Смысл спектакля — закулисная часть переговоров «большой тройки».
В чём смысл романа «Идиот»?
Иван Пырьев планировал снять экранизацию романа «Идиот» в четырёх частях, именно поэтому фильм заканчивается титрами: «Конец первой части». Иван Пырьев планировал снять экранизацию романа «Идиот» в четырёх частях, именно поэтому фильм заканчивается титрами: «Конец первой части». Идиотом писатель называет князя Льва Николаевича Мышкина — главного героя романа, с приезда которого в Петербург и начинаются описываемые в книге события. «Идиот» — пятый роман Фёдора Михайловича Достоевского, впервые опубликованный с января 1868 по февраль 1869 года в журнале «Русский вестник». Роман «Идиот» Ф.М. Достоевского — выдающееся произведение, которое поистине является шедевром мировой литературы.
КТО ЖЕ ИДИОТ?
- КТО ЖЕ ИДИОТ?
- Аннотация к книге "Идиот"
- «Князь Мышкин — выродок даже среди высоких людей Достоевского»
- Сообщить об опечатке
Аудиокниги слушать онлайн
«Идиот» Федора Достоевского. – Князь Мышкин в романе "Идиот" – это попытка изобразить почти Христа в России XIX века? Ярослав Гашек написал роман в очень архаичном смысле слова — как текст, в котором герой странствует и переживает странные приключения в каждой точке странствий. Роман «Идиот» был задуман и написан Достоевским в Швейцарии, на родине великого просветителя Руссо. «Идиот» – роман великого русского писателя, мыслителя, философа и публициста Федора Михайловича Достоевского (1821-1881).
Краткая история создания романа «Идиот» Достоевского
Подробная история создания Достоевским романа «Идиот». Роман «Идиот» — не только крайне известное произведение классика русской литературы Федора Достоевского, но и одна из его любимых работ. Достоевский Федор Михайлович бесплатно в формате epub, fb2, pdf, txt, читать отзывы, аннотацию. Роман «Идиот» был написан за границей, куда Достоевский поехал, чтобы поправить здоровье и написать роман, чтобы расплатиться с кредиторами.
Аудиокниги слушать онлайн
Фашизм родился в XX веке. Историю нужно знать. Может, идиот — всё же тот, кто заявляет всякую несусветную чушь? Алвис Херманис с помощью совершенно бредовых заявлений зазывает доверчивую публику на свою очередную постановку «по мотивам». Ясное дело, что от реального Достоевского в ней ничего нет и в помине. Только одни режиссёрские вымыслы.
Дворянина Льва Мышкина в обществе называют идиотом. Он тихий чудак, нравственный и добрый человек, вдобавок ко всему страдающий психическим заболеванием.
Он — воплощение христианских идеалов. Его антипод — страстный, буйный кутила и эгоист Парфен Рогожин, который приносит несчастье знакомым людям.
Это значит с работы бегом в театр, оттуда домой, а подарки купить, а поздравить знакомых… Нет, прийти на премьеру — придут. Но тем беспощаднее будут в случае неудачи, а удачу признают тем неохотнее. Критики просто с цепи сорвутся тогда таких было много. И вот на сцене Мышкин в оранжевом плаще, в вагоне… Спектакль идет четыре часа. Произносится последняя реплика. И — абсолютная тишина в зале. Минуту, две...
Заслуженный деятель искусств России; профессор Санкт-Петербургской консерватории им. Римского-Корсакова; режиссёр музыкального театра и телевидения Ирина Евгеньевна Тайманова там была. Мне было шестнадцать лет, так что я спокойно ходила в театры на взрослые спектакли, а уж пойти в БДТ меня не нужно было уговаривать. Спектакль был длинный, казалось бы, публика должна быть настроена на предстоящее новогоднее застолье, но это было особое время, это была оттепель, это были глотки свободы. Все ждали от спектакля события, но никто не ожидал, что случится чудо, и какое! Уже после первого акта люди выходили из зала потрясенные тем, что на ленинградской сцене появился актер, который мог держать зрительскую душу в руках. Что именно говорили — сейчас уже не вспомнить, прошло почти семьдесят лет. Но помню, что это было не ощущение, это было потрясение. И вот когда актеры умолкли, сцена замерла, спектакль кончился — минута или две тишины.
Это огромное время. Все потрясены, никто не двигается с места… А потом зал впал в неистовство. Тишину порвал не какой-то случайный вздох, хлопок или иной детонатор — зал словно сошел с ума одновременно, весь, сразу. Потом был Новый год — у нас это праздник семейный, отмечается он в узком кругу. Но в ту новогоднюю ночь и мой папа Евгений Захарович, и мама Серафима Ивановна, и братья — Марк, уже тогда известный шахматист, гроссмейстер, и Роальд, ученый и изобретатель — все говорили о том, какой удивительный спектакль мы видели, при каком удивительном театральном событии нам довелось поприсутствовать. Я была лично хорошо знакома с Товстоноговым. Однажды он сказал мне: «Ирина, я расскажу вам о теории пожатых рук. Сейчас мимо нас прошла внучка Станиславского, она пожала вам руку, и передала вам энергию самого Станиславского и его спектаклей». Надеюсь и я передать вашим читателям дух того спектакля, на премьере которого была 31 декабря 1957 года».
Иннокентия Михайловича Смоктуновского часто спрашивали, был ли у него впоследствии подобный успех. Он отвечал: «Такой тишины в зрительском зале, такой власти над зрителем, какую я испытал в Мышкине, и в Париже, и в Ленинграде, и в Лондоне, я не знаю ни у одного актера». В этот день русский театр, да что там — мировой театр вошел в новую эпоху. Представление об актерской игре 31 декабря 1957 года было одним, но уже 1 января оно было другим совершенно. И, вполне допускаю, что в тот же вечер Георгий Александрович Товстоногов ощутил неизбежность их мучительного расставания. Он лучше всех понимал его причину. После этого князя Мышкина — что играть? Как играть? Впереди мог быть только «Гамлет».
Смоктуновский еще этого не знал.
Он едет в Россию в Санкт-Петербург к единственным оставшимся у него родственникам — семье Епанчиных. В поезде он знакомится с молодым купцом Парфёном Рогожиным и отставным чиновником Лебедевым, которым бесхитростно рассказывает свою историю. В ответ он узнаёт подробности жизни Рогожина, который влюблён в Настасью Филипповну Барашкову , воспитанницу богатого дворянина Афанасия Ивановича Тоцкого, им же соблазнённую в несовершеннолетнем возрасте.
В квартире Епанчиных выясняется, что Настасья Филипповна там хорошо известна. Есть план выдать её за протеже генерала Епанчина Гаврилу Ардалионовича Иволгина, человека амбициозного, но посредственного. Князь Мышкин знакомится со всеми основными персонажами повествования. Это дочери Епанчиных — Александра, Аделаида и Аглая, на которых он производит благоприятное впечатление, оставаясь объектом их немного насмешливого внимания.
Это генеральша Лизавета Прокофьевна Епанчина, которая находится в постоянном волнении из-за того, что её муж общается с Настасьей Филипповной, имеющей репутацию падшей. Это Ганя Иволгин, который очень страдает из-за предстоящей ему роли мужа Настасьи Филипповны, хотя ради денег готов на всё, и не может решиться на развитие своих пока очень слабых отношений с Аглаей. Князь Мышкин довольно простодушно рассказывает генеральше и сёстрам Епанчиным о том, что он узнал о Настасье Филипповне от Рогожина, а также поражает их своим повествованием о воспоминаниях и чувствах своего знакомого, который был приговорён к смертной казни, но в последний момент был помилован. Генерал Епанчин предлагает князю нанять комнату в доме Иволгиных.
Там князь знакомится с семьёй Гани, а также впервые встречает неожиданно приезжающую Настасью Филипповну. После безобразной сцены с алкоголиком-отцом Гани, отставным генералом Ардалионом Александровичем, которого сын бесконечно стыдится, в дом Иволгиных приезжает за Настасьей Филипповной и Рогожин. Он приезжает с шумной компанией, которая собралась вокруг него совершенно случайно, как вокруг любого человека, умеющего сорить деньгами. В результате скандального объяснения Рогожин клянётся Настасье Филипповне, что к вечеру предложит ей сто тысяч рублей наличными.
Тем же вечером Мышкин, предчувствуя что-то нехорошее, очень хочет попасть в дом к Настасье Филипповне и вначале надеется на старшего Иволгина, который обещает проводить его, но на самом деле вовсе не знает, где она живёт. Отчаявшемуся князю неожиданно помогает младший брат Гани, Коля. У Настасьи Филипповны именины, гостей мало. Якобы сегодня должно всё решиться и Настасья Филипповна должна дать согласие выйти за Ганю.
Неожиданное появление князя приводит всех в изумление. Один из гостей, Фердыщенко, тип мелкого негодяя, предлагает для развлечения сыграть в странную игру: каждый рассказывает про свой самый низкий поступок. Следуют рассказы самого Фердыщенко и Тоцкого. В форме такого рассказа Настасья Филипповна даёт отказ Гане выйти за него замуж, предварительно спросив совета у Мышкина.
В комнаты внезапно вваливается Рогожин с компанией, принёсший обещанные сто тысяч. Он торгует Настасью Филипповну, предлагая ей деньги в обмен на согласие стать «его». Князь даёт повод к изумлению, серьёзно предлагая Настасье Филипповне выйти за него замуж, в то время как она в отчаянии играет этим предложением и едва ли не соглашается. Тут же выясняется, что князь получает большое наследство.
Настасья Филипповна предлагает Гане взять сто тысяч и бросает их в камин. Вытащишь — твои, все сто тысяч твои! А я на душу твою полюбуюсь, как ты за моими деньгами в огонь полезешь». Лебедев, Фердыщенко и подобные им в замешательстве умоляют Настасью Филипповну позволить им выхватить из огня пачку денег, но она непреклонна.
Иволгин сдерживается и теряет сознание. Настасья Филипповна щипцами вынимает почти целые деньги, кладёт их возле Иволгина и уезжает с Рогожиным. Часть вторая [ править править код ] Проходит полгода. Князь, живущий в Москве , теперь не кажется совершенно наивным человеком, сохраняя при этом всю свою простоту в общении.
За это время он успел получить наследство, о котором ходят слухи, что оно едва ли не колоссальное. Также по слухам известно, что в Москве князь вступает в тесное общение с Настасьей Филипповной, но вскоре она оставляет его. В это время Коля Иволгин, который стал дружен с сёстрами Епанчиными и даже с самой генеральшей, передаёт Аглае записку от князя, в которой он в путаных выражениях просит её вспомнить о нём. Наступает лето, Епанчины выезжают на дачу в Павловск.
Вскоре после этого Мышкин приезжает в Петербург и наносит визит Лебедеву, от которого узнаёт о Павловске и снимает у него дачу в том же месте. Затем князь идёт в гости к Рогожину, с которым у него тяжёлый разговор, закончившийся братанием и обменом нательными крестами. Рогожин ревнует Настасью Филипповну к князю, утверждая со слов Настасьи Филипповны , что она любит Мышкина и не идёт за него замуж только потому, что не хочет его позорить. При этом становится очевидно, что Рогожин уже готов зарезать князя или Настасью Филипповну и даже, думая об этом, купил нож.
В доме Рогожина Мышкин замечает копию картины Ганса Гольбейна-младшего « Мёртвый Христос », которая становится одним из важнейших художественных образов в романе, часто поминаемым и после. Возвращаясь от Рогожина, князь чувствует, что близок к припадку, его сознание мутится. Он замечает, что за ним следят «глаза» — видимо, Рогожин. Дойдя до гостиницы, Мышкин сталкивается с Рогожиным, который уже занёс над ним нож, но в эту секунду с князем случается припадок , останавливающий преступление.
НЕ БОЙСЯ БЫТЬ СМЕШНЫМ! Рецензия на роман Федора Достоевского «Идиот»
А если подняться на самый высокий уровень: Иисус и Дьявол. Я именно в этот раз обратила внимание на вездесущесть Рогожина. Эти глаза, сверкающие в толпе, эта стоящая за углом фигура, эти внезапные появления. Он ведь не только для князя Мышкина становится кошмаром. Ипполит видит его у себя в темноте комнаты: «Вы приходили ко мне и сидели молча у меня на стуле, у окна, целый час; больше; в первом и во втором часу пополуночи; вы потом встали и ушли в третьем часу...
Это были вы, вы! Зачем вы пугали меня, зачем вы приходили мучить меня, - не понимаю, но это были вы! У меня здесь возникает параллель с «Братьями Карамазовыми», с той сценой, когда черт приходит к Ивану. И Настасью Филипповну к Рогожину тянет, как в омут.
Это ее искушение и погибель. Но у погибели есть противовес: князь-идиот.
Он не укладывается в норму. Он белая ворона, которая не обладает необходимой жизнеспособностью в создавшихся условиях.
У других героев романа князь Мышкин вызывает восхищение и презрение одновременно. Так, конечно, жить прекрасно, но так жить нельзя!
Это были вы, вы!
Зачем вы пугали меня, зачем вы приходили мучить меня, - не понимаю, но это были вы! У меня здесь возникает параллель с «Братьями Карамазовыми», с той сценой, когда черт приходит к Ивану. И Настасью Филипповну к Рогожину тянет, как в омут.
Это ее искушение и погибель. Но у погибели есть противовес: князь-идиот. Несколько раз в романе возникает образ Христа, снятого с креста на картине Гольбейна, копия с которой висит у Рогожина в кабинете.
Этот Христос каким-то образом привязывается к князю. Юродивый, Иисусик… А вы в Бога веруете, господа? Не в того, который во славе, а в того, который лежит с посиневшим мертвым лицом?
А послушаете вы его, если он явится в вашу гостиную, будет говорить несалонные вещи, размахивать руками и под конец ринется на пол с «диким криком «духа, сотрясшего и повергшего»»?
Она не выйдет за Гаврилу Ардалионовича, пока не убедится, что ни в нем, ни в семействе его нет какой-нибудь затаенной мысли на ее счет. Во всяком случае, она ни в чем не считает себя виновною, и пусть бы лучше Гаврила Ардалионович узнал, на каких основаниях она прожила все эти пять лет в Петербурге, в каких отношениях к Афанасию Ивановичу и много ли скопила состояния. Наконец, если она и принимает теперь капитал, то вовсе не как плату за свой девичий позор, в котором она не виновата, а просто как вознаграждение за исковерканную судьбу.
Под конец она даже так разгорячилась и раздражилась, излагая всё это что, впрочем, было так естественно , что генерал Епанчин был очень доволен и считал дело оконченным; но раз напуганный Тоцкий и теперь не совсем поверил и долго боялся, нет ли и тут змеи под цветами [26]. Переговоры, однако, начались; пункт, на котором был основан весь маневр обоих друзей, а именно возможность увлечения Настасьи Филипповны к Гане, начал мало-помалу выясняться и оправдываться, так что даже Тоцкий начинал иногда верить в возможность успеха. Тем временем Настасья Филипповна объяснилась с Ганей: слов было сказано очень мало, точно ее целомудрие страдало при этом. Она допускала, однако ж, и дозволяла ему любовь его, но настойчиво объявила, что ничем не хочет стеснять себя; что она до самой свадьбы если свадьба состоится оставляет за собой право сказать «нет», хотя бы в самый последний час; совершенно такое же право предоставляет и Гане.
Вскоре Ганя узнал положительно, чрез услужливый случай, что недоброжелательство всей его семьи к этому браку и к Настасье Филипповне лично, обнаруживавшееся домашними сценами, уже известно Настасье Филипповне в большой подробности; сама она с ним об этом не заговаривала, хотя он и ждал ежедневно. Впрочем, можно было бы и еще много рассказать из всех историй и обстоятельств, обнаружившихся по поводу этого сватовства и переговоров; но мы и так забежали вперед, тем более что иные из обстоятельств являлись еще в виде слишком неопределенных слухов. Например, будто бы Тоцкий откуда-то узнал, что Настасья Филипповна вошла в какие-то неопределенные и секретные от всех сношения с девицами Епанчиными, — слух совершенно невероятный. Зато другому слуху он невольно верил и боялся его до кошмара: он слышал за верное, что Настасья Филипповна будто бы в высшей степени знает, что Ганя женится только на деньгах, что у Гани душа черная, алчная, нетерпеливая, завистливая и необъятно, не пропорционально ни с чем самолюбивая; что Ганя хотя и действительно страстно добивался победы над Настасьей Филипповной прежде, но когда оба друга решились эксплуатировать эту страсть, начинавшуюся с обеих сторон, в свою пользу и купить Ганю продажей ему Настасьи Филипповны в законные жены, то он возненавидел ее, как свой кошмар.
В его душе будто бы странно сошлись страсть и ненависть, и он хотя и дал наконец, после мучительных колебаний, согласие жениться на «скверной женщине», но сам поклялся в душе горько отметить ей за это и «доехать» ее потом, как он будто бы сам выразился. Всё это Настасья Филипповна будто бы знала и что-то втайне готовила. Тоцкий до того было уже струсил, что даже и Епанчину перестал сообщать о своих беспокойствах; но бывали мгновения, что он, как слабый человек, решительно вновь ободрялся и быстро воскресал духом: он ободрился, например, чрезвычайно, когда Настасья Филипповна дала наконец слово обоим друзьям, что вечером, в день своего рождения, скажет последнее слово. Зато самый странный и самый невероятный слух, касавшийся самого уважаемого Ивана Федоровича, увы!
Тут с первого взгляда всё казалось чистейшею дичью. Трудно было поверить, что будто бы Иван Федорович, на старости своих почтенных лет, при своем превосходном уме и положительном знании жизни и пр. На что он надеялся в этом случае — трудно себе и представить; может быть, даже на содействие самого Гани. Тоцкому подозревалось по крайней мере что-то в этом роде, подозревалось существование какого-то почти безмолвного договора, основанного на взаимном проникновении, между генералом и Ганей.
Впрочем, известно, что человек, слишком увлекшийся страстью, особенно если он в летах, совершенно слепнет и готов подозревать надежду там, где вовсе ее и нет; мало того, теряет рассудок и действует, как глупый ребенок, хотя бы и был семи пядей во лбу. Известно было, что генерал приготовил ко дню рождения Настасьи Филипповны от себя в подарок удивительный жемчуг, стоивший огромной суммы, и подарком этим очень интересовался, хотя и знал, что Настасья Филипповна — женщина бескорыстная. Накануне дня рождения Настасьи Филипповны он был как в лихорадке, хотя и ловко скрывал себя. Об этом-то именно жемчуге и прослышала генеральша Епанчина.
Правда, Елизавета Прокофьевна уже с давних пор начала испытывать ветреность своего супруга, даже отчасти привыкла к ней; но ведь невозможно же было пропустить такой случай: слух о жемчуге чрезвычайно интересовал ее. Генерал выследил это заблаговременно; еще накануне были сказаны иные словечки; он предчувствовал объяснение капитальное и боялся его. Вот почему ему ужасно не хотелось в то утро, с которого мы начали рассказ, идти завтракать в недра семейства. Еще до князя он положил отговориться делами и избежать.
Избежать у генерала иногда значило просто-запросто убежать. Ему хоть один этот день и, главное, сегодняшний вечер хотелось выиграть без неприятностей. И вдруг так кстати пришелся князь. V Генеральша была ревнива к своему происхождению.
Каково же ей было, прямо и без приготовления, услышать, что этот последний в роде князь Мышкин, о котором она уже что-то слышала, не больше как жалкий идиот и почти что нищий и принимает подаяние на бедность. Генерал именно бил на эффект, чтобы разом заинтересовать, отвлечь всё как-нибудь в другую сторону. В крайних случаях генеральша обыкновенно чрезвычайно выкатывала глаза и, несколько откинувшись назад корпусом, неопределенно смотрела перед собой, не говоря ни слова. Это была рослая женщина, одних лет с своим мужем, с темными, с большою проседью, но еще густыми волосами, с несколько горбатым носом, сухощавая, с желтыми, ввалившимися щеками и тонкими, впалыми губами.
Лоб ее был высок, но узок; серые, довольно большие глаза имели самое неожиданное иногда выражение. Когда-то у ней была слабость поверить, что взгляд ее необыкновенно эффектен; это убеждение осталось в ней неизгладимо. Вы говорите, его принять, теперь, сейчас? Я ему двадцать пять рублей подарил и хочу ему в канцелярии писарское местечко какое-нибудь у нас добыть.
А вас, mesdames, прошу его попотчевать, потому что он, кажется, и голоден… — Вы меня удивляете, — продолжала по-прежнему генеральша, — голоден и припадки! Какие припадки? Я было вас, mesdames, — обратился он опять к дочерям, — хотел попросить проэкзаменовать его, все-таки хорошо бы узнать, к чему он способен. Из Швейцарии?!
Я ведь потому, что, во-первых, однофамилец и, может быть, даже родственник, а во-вторых, не знает, где главу приклонить. Я даже подумал, что тебе несколько интересно будет, так как все-таки из нашей фамилии. Каким образом? Средняя, Аделаида, смешливая, не выдержала и рассмеялась.
Генерал позвонил и велел звать князя. Спокоен ли он по крайней мере в припадках? Не делает ли жестов? Немного слишком простоват иногда… Да вот он и сам!
Сейчас пойдут завтракать, князь, так сделайте честь… А я уж, извините, опоздал, спешу… — Известно, куда вы спешите, — важно проговорила генеральша. Да дайте ему ваши альбомы, mesdames, пусть он вам там напишет; какой он каллиграф, так на редкость! Талант; там он так у меня расчеркнулся старинным почерком: «Игумен Пафнутий руку приложил»… Ну, до свидания. Да постойте, постойте, куда вы и какой там Пафнутий?
Генерал быстрыми шагами удалился. Ах да: ну, какой там игумен? Садитесь вот тут, князь, вот на этом кресле, напротив, нет, сюда, к солнцу, к свету ближе подвиньтесь, чтоб я могла видеть. Ну, какой там игумен?
Это интересно; ну, что же он? Генеральша спрашивала нетерпеливо, быстро, резко, не сводя глаз с князя, а когда князь отвечал, она кивала головой вслед за каждым его словом. Известен был святою жизнью, ездил в Орду, помогал устраивать тогдашние дела и подписался под одною грамотой, а снимок с этой подписи я видел. Мне понравился почерк, и я его заучил.
Когда давеча генерал захотел посмотреть, как я пишу, чтоб определить меня к месту, то я написал несколько фраз разными шрифтами, и между прочим «Игумен Пафнутий руку приложил» собственным почерком игумена Пафнутия. Генералу очень понравилось, вот он теперь и вспомнил. Впрочем, я думала, будет интереснее. Где же эта подпись?
Садитесь вот здесь, напротив меня, — хлопотала она, усаживая князя, когда пришли в столовую, — я хочу на вас смотреть. Александра, Аделаида, потчуйте князя. Не правда ли, что он вовсе не такой… больной? Может, и салфетку не надо… Вам князь, подвязывали салфетку за кушаньем?
А припадки? Впрочем, не знаю; говорят, здешний климат мне будет вреден. Стало быть, всё пустяки и неправда; по обыкновению. Кушайте, князь, и рассказывайте: где вы родились, где воспитывались?
Я хочу всё знать; вы чрезвычайно меня интересуете. Князь поблагодарил и, кушая с большим аппетитом, стал снова передавать всё то, о чем ему уже неоднократно приходилось говорить в это утро. Генеральша становилась всё довольнее и довольнее. Девицы тоже довольно внимательно слушали.
Сочлись родней; оказалось, что князь знал свою родословную довольно хорошо; но как ни подводили, а между ним и генеральшей не оказалось почти никакого родства. Между дедами и бабками можно бы было еще счесться отдаленным родством. Эта сухая материя особенно понравилась генеральше, которой почти никогда не удавалось говорить о своей родословной, при всем желании, так что она встала из-за стола в возбужденном состоянии духа. У нас такая общая комната есть, — обратилась она к князю, уводя его, — попросту моя маленькая гостиная, где мы, когда одни сидим, собираемся и каждая своим делом занимается: Александра, вот эта, моя старшая дочь, на фортепиано играет, или читает, или шьет; Аделаида — пейзажи и портреты пишет и ничего кончить не может , а Аглая сидит, ничего не делает.
У меня тоже дело из рук валится: ничего не выходит. Ну вот и пришли; садитесь, князь, сюда, к камину, и рассказывайте. Я хочу знать, как вы рассказываете что-нибудь. Я хочу вполне убедиться, и когда с княгиней Белоконской увижусь, со старухой, ей про вас всё расскажу.
Я хочу, чтобы вы их всех тоже заинтересовали. Ну, говорите же. Александра и Аглая сели вместе на маленьком диване и, сложа руки, приготовились слушать разговор. Князь заметил, что на него со всех сторон устремлено особенное внимание.
Что тут странного? Отчего ему не рассказывать? Язык есть. Я хочу знать, как он умеет говорить.
Ну, о чем-нибудь. Расскажите, как вам понравилась Швейцария, первое впечатление. Вот вы увидите, вот он сейчас начнет, и прекрасно начнет. Что он, выиграть, что ли, этим хочет?
Это было после ряда сильных и мучительных припадков моей болезни, а я всегда, если болезнь усиливалась и припадки повторялись несколько раз сряду, впадал в полное отупение, терял совершенно память, а ум хотя и работал, но логическое течение мысли как бы обрывалось. Больше двух или трех идей последовательно я не мог связать сряду. Так мне кажется. Когда же припадки утихали, я опять становился и здоров и силен, вот как теперь.
Помню: грусть во мне была нестерпимая; мне даже хотелось плакать; я всё удивлялся и беспокоился: ужасно на меня подействовало, что всё это чужое; это я понял. Чужое меня убивало. Совершенно пробудился я от этого мрака, помню я, вечером, в Базеле, при въезде в Швейцарию, и меня разбудил крик осла на городском рынке. Осел ужасно поразил меня и необыкновенно почему-то мне понравился, а с тем вместе вдруг в моей голове как бы всё прояснело.
Это странно, — заметила генеральша. Продолжайте, князь. Это даже какая-то во мне симпатия. Я стал о них расспрашивать, потому что прежде их не видывал, и тотчас же сам убедился, что это преполезнейшее животное, рабочее, сильное, терпеливое, дешевое, переносливое; и чрез этого осла мне вдруг вся Швейцария стала нравиться, так что совершенно прошла прежняя грусть.
Чего ты всё смеешься, Аглая? И ты, Аделаида? Князь прекрасно рассказал об осле. Он сам его видел, а ты что видела?
Ты не была за границей? Все три опять засмеялись. Князь засмеялся вместе с ними. Я с ними вечно бранюсь, но я их люблю.
Они ветрены, легкомысленны, сумасшедшие. А я все-таки стою за осла: осел добрый и полезный человек [28]. Я из любопытства спрашиваю, — спросила генеральша. Все опять засмеялись.
О, верю, без сомнения! И князь смеялся не переставая. Я вижу, что вы добрейший молодой человек, — сказала генеральша. Я злюсь очень часто, вот на них, на Ивана Федоровича особенно, но скверно то, что я всего добрее, когда злюсь.
Я давеча, пред вашим приходом, рассердилась и представилась, что ничего не понимаю и понять не могу. Это со мной бывает; точно ребенок. Аглая мне урок дала; спасибо тебе, Аглая. Впрочем, всё вздор.
Я еще не так глупа, как кажусь и как меня дочки представить хотят. Я с характером и не очень стыдлива. Я, впрочем, это без злобы говорю. Поди сюда, Аглая, поцелуй меня, ну… и довольно нежностей, — заметила она, когда Аглая с чувством поцеловала ее в губы и в руку.
Может быть, что-нибудь и поинтереснее осла вспомните. Надеюсь, ты почувствуешь после этого. Докажите им это, князь; продолжайте. Осла и в самом деле можно наконец мимо.
Ну, что вы, кроме осла, за границей видели? Мне всегда было интересно, как люди сходят с ума и потом опять выздоравливают. Особенно если это вдруг сделается. Не правда ли?
Вы остановились, кажется, на швейцарской природе, князь, ну! Я чувствовал, как оно хорошо, но мне ужасно было тяжело при этом, — сказал князь. Мне всегда тяжело и беспокойно смотреть на такую природу в первый раз; и хорошо, и беспокойно; впрочем, всё это еще в болезни было. Я вот сюжета для картины два года найти не могу: Восток и Юг давно описан… [29] Найдите мне, князь, сюжет для картины.
Мне кажется, взглянуть и писать. Ничего не понимаю! Есть глаза, и гляди. Не умеешь здесь взглянуть, так и за границей не выучишься.
Лучше расскажите-ка, как вы сами-то глядели, князь. Я, впрочем, почти всё время был очень счастлив. Вы умеете быть счастливым? Еще нас поучите.
Сначала мне было только нескучно; я стал скоро выздоравливать; потом мне каждый день становился дорог, и чем дальше, тем дороже, так что я стал это замечать. Ложился спать я очень довольный, а вставал еще счастливее. А почему это всё — довольно трудно рассказать. Всё думал, как я буду жить; свою судьбу хотел испытать, особенно в иные минуты бывал беспокоен.
Вы знаете, такие минуты есть, особенно в уединении. У нас там водопад был, небольшой, высоко с горы падал и такою тонкою ниткой, почти перпендикулярно, — белый, шумливый, пенистый; падал высоко, а казалось, довольно низко, был в полверсте, а казалось, что до него пятьдесят шагов. Я по ночам любил слушать его шум; вот в эти минуты доходил иногда до большого беспокойства. Тоже иногда в полдень, когда зайдешь куда-нибудь в горы, станешь один посредине горы, кругом сосны, старые, большие, смолистые; вверху на скале старый замок средневековый, развалины; наша деревенька далеко внизу, чуть видна; солнце яркое, небо голубое, тишина страшная.
Вот тут-то, бывало, и зовет всё куда-то, и мне всё казалось, что если пойти всё прямо, идти долго-долго и зайти вот за эту линию, за ту самую, где небо с землей встречается, то там вся и разгадка, и тотчас же новую жизнь увидишь, в тысячу раз сильней и шумней, чем у нас; такой большой город мне всё мечтался, как Неаполь, в нем все дворцы, шум, гром, жизнь… Да мало ли что мечталось! А потом мне показалось, что и в тюрьме можно огромную жизнь найти. У ней вся задача в жизни — дешевизна; только чтоб было дешевле прожить, только о копейках и говорит, и, заметьте, у ней деньги есть, она плутовка. Так точно и ваша огромная жизнь в тюрьме, а может быть, и ваше четырехлетнее счастье в деревне, за которое вы ваш город Неаполь продали, и, кажется, с барышом, несмотря на то что на копейки.
У него были припадки, он был иногда беспокоен, плакал и даже пытался раз убить себя. Жизнь его в тюрьме была очень грустная, уверяю вас, но, уж конечно, не копеечная. А всё знакомство-то у него было с пауком да с деревцем, что под окном выросло… Но я вам лучше расскажу про другую мою встречу прошлого года с одним человеком. Тут одно обстоятельство очень странное было, — странное тем, собственно, что случай такой очень редко бывает.
Этот человек был раз взведен, вместе с другими, на эшафот [30] , и ему прочитан был приговор смертной казни расстрелянием, за политическое преступление. Минут через двадцать прочтено было и помилование и назначена другая степень наказания; но, однако же, в промежутке между двумя приговорами, двадцать минут или по крайней мере четверть часа, он прожил под несомненным убеждением, что через несколько минут он вдруг умрет. Мне ужасно хотелось слушать, когда он иногда припоминал свои тогдашние впечатления, и я несколько раз начинал его вновь расспрашивать. Он помнил всё с необыкновенною ясностью и говорил, что никогда ничего из этих минут не забудет.
Шагах в двадцати от эшафота, около которого стоял народ и солдаты, были врыты три столба, так как преступников было несколько человек. Троих первых повели к столбам, привязали, надели на них смертный костюм белые длинные балахоны , а на глаза надвинули им белые колпаки, чтобы не видно было ружей; затем против каждого столба выстроилась команда из нескольких человек солдат. Мой знакомый стоял восьмым по очереди, стало быть, ему приходилось идти к столбам в третью очередь. Священник обошел всех с крестом.
Выходило, что остается жить минут пять, не больше. Он говорил, что эти пять минут казались ему бесконечным сроком, огромным богатством; ему казалось, что в эти пять минут он проживет столько жизней, что еще сейчас нечего и думать о последнем мгновении, так что он еще распоряжения разные сделал: рассчитал время, чтобы проститься с товарищами, на это положил минуты две, потом две минуты еще положил, чтобы подумать в последний раз про себя, а потом, чтобы в последний раз кругом поглядеть. Он очень хорошо помнил, что сделал именно эти три распоряжения и именно так рассчитал. Он умирал двадцати семи лет, здоровый и сильный; прощаясь с товарищами, он помнил, что одному из них задал довольно посторонний вопрос и даже очень заинтересовался ответом.
Потом, когда он простился с товарищами, настали те две минуты, которые он отсчитал, чтобы думать про себя; он знал заранее, о чем он будет думать: ему всё хотелось представить себе как можно скорее и ярче, что вот как же это так: он теперь есть и живет, а через три минуты будет уже нечто, кто-то или что-то, — так кто же? Всё это он думал в эти две минуты решить! Невдалеке была церковь, и вершина собора с позолоченною крышей сверкала на ярком солнце. Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от нее сверкавшие; оторваться не мог от лучей; ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он чрез три минуты как-нибудь сольется с ними… Неизвестность и отвращение от этого нового, которое будет и сейчас наступит, были ужасны; но он говорит, что ничего не было для него в это время тяжеле, как беспрерывная мысль: «Что, если бы не умирать!
Что, если бы воротить жизнь, — какая бесконечность! И всё это было бы мое! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил, ничего бы не потерял, каждую бы минуту счетом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил! Он говорил, что эта мысль у него наконец в такую злобу переродилась, что ему уж хотелось, чтобы его поскорей застрелили.
Князь вдруг замолчал; все ждали, что он будет продолжать и выведет заключение. Всё это похвально, но позвольте, однако же, как же этот приятель, который вам такие страсти рассказывал… ведь ему переменили же наказание, стало быть, подарили же эту «бесконечную жизнь». Ну, что же он с этим богатством сделал потом? Жил ли каждую минуту «счетом»?
Почему-нибудь да нельзя же. Я, может быть, иногда очень странно говорю… И он решительно сконфузился. С вашим квиетизмом можно и сто лет жизни счастьем наполнить. Вам покажи смертную казнь и покажи вам пальчик, вы из того и из другого одинаково похвальную мысль выведете да еще довольны останетесь.
Этак можно прожить. Какой пальчик и что за вздор? Князь прекрасно говорит, только немного грустно. Зачем ты его обескураживаешь?
Он когда начал, то смеялся, а теперь совсем осовел. A жаль, князь, что вы смертной казни не видели, я бы вас об одном спросила. Это венчает всё дело. Если видели, как же вы говорите, что всё время счастливо прожили?
Ну, не правду ли я вам сказала? Как приехал, так и попал. Много назидательного? Поздравляю за логику.
И вы так же, конечно, думаете? Одно лицо? Мне очень хочется вам рассказать. Я когда-нибудь расскажу — очень меня поразила [31].
Можете передать так, как вы это себе представляете? Как же это лицо нарисовать? Так, одно лицо? Какое же это лицо?
Тут он взглянул в мою сторону; я поглядел на его лицо и всё понял… Впрочем, ведь как это рассказать! Мне ужасно бы, ужасно бы хотелось, чтобы вы или кто-нибудь это нарисовал!
НЕ БОЙСЯ БЫТЬ СМЕШНЫМ! Рецензия на роман Федора Достоевского «Идиот»
Борисова знала о скандальной славе и вспыльчивом характере Пырьева и работать с ним боялась, но роль была соблазнительной. Актриса поставила режиссёру условие: хоть одно матерное слово в её адрес — она сразу же уходит. Пырьев на актрису даже голос не повышал. Пырьев На роль Рогожина приходил пробоваться Георгий Вицин , но его кандидатуру сразу отвергли. Роль получил малоизвестный актёр Леонид Пархоменко. Никто не знал, почему Пырьев остановил выбор именно на нём — актёр зажимался, путал слова и не мог включиться в работу, но режиссёр в него очень верил. Каждый успешный эпизод Пырьев сопровождал бурными восторгами: «Как гениально ты это сделал! Смотрите, вот так надо играть! Роль Рогожина принесла актёру популярность, но прорыва в его карьере так и не случилось.
Режиссёр был готов взять Хитяеву, но она отказалась, так как была занята в двух других картинах и на эти пробы пришла больше из интереса.
Пырьев После заочного утверждения Яковлева начались пробы на остальные роли. На роковую Настасью Филипповну сначала утвердили театральную актрису Евгению Козыреву. Уже были сшиты костюмы и продуман грим, но накануне съёмок первых сцен с героиней Пырьев передумал и без проб пригласил на роль Юлию Борисову.
Борисова знала о скандальной славе и вспыльчивом характере Пырьева и работать с ним боялась, но роль была соблазнительной. Актриса поставила режиссёру условие: хоть одно матерное слово в её адрес — она сразу же уходит. Пырьев на актрису даже голос не повышал. Пырьев На роль Рогожина приходил пробоваться Георгий Вицин , но его кандидатуру сразу отвергли.
Роль получил малоизвестный актёр Леонид Пархоменко. Никто не знал, почему Пырьев остановил выбор именно на нём — актёр зажимался, путал слова и не мог включиться в работу, но режиссёр в него очень верил. Каждый успешный эпизод Пырьев сопровождал бурными восторгами: «Как гениально ты это сделал!
Им легче было объявить его "идиотом", чем равняться на него и делать жизнь лучше, честнее и добрее. Князь Мышкин оказался лишним человеком. Он не вписался со своим замечательным характером и отношением к людям в эту жизнь. Его любовь к людям - это есть любовь к Родине. Князь Мышкин выступает патриотом России. Потому он и хочет, чтобы все люди стали лучше.
Однако его душевное состояние не вяжется с названием произведения, ведь идиотией или идиотизмом называют одну из самых тяжёлых форм умственной отсталости. На самом деле идиотом князь становится только к концу романа, да и в целом описание Достоевского не близко к медицинскому. Ему скорее важно указать на связь болезненности князя и его развитой способности к психологическому анализу, сочувствию и принятию. С одной стороны, причина в том, что князь не выдерживает этих переживаний. Страданий в жизни настолько много, что любить всех становится невероятно тяжело. С другой — доброму и прощающему князю нет места в обществе, для него он всегда будет чужим, инородным и лишним. Какая красота может спасти мир? Пырьев Князь говорит о красоте и спасении. Над его словами посмеивается Ипполит Терентьев. Он объясняет слова князя его влюблённостью и имеет в виду восхищение Мышкина внешней красотой Настасьи Филипповны. Но помимо неё есть и красота духовная. Это, конечно, «неизлечимая вера в людей» князя Мышкина. Красота Настасьи Филипповны совсем другая, но она также внутренняя. Её внешность описана как «необыкновенная», «ослепляющая», «невыносимая» и даже «пугающая». И проявляется она скорее не в чертах, а в их выражении. Это конфликт между всем светлым, добрым и даже детским — всё это спрятано в героине глубоко внутри. Ненависть и жестокость Настасьи Филипповны — это страдание. И страдающий Мышкин — единственный, кто её понимает. Можно ли любить светлое?
В чём смысл романа «Идиот»?
Но для всех нас этот эпизод, рассказанный генералом Иволгиным, есть абсолютное свидетельство того, что он лжец. Вот каков тот якобы христианский мир, в который попадает новый Христос. Это мир, в котором не осталось никакой памяти о ключевых точках христианства. Когда Лев Николаевич Толстой эти два имени — Лев Николаевич Мышкин и Лев Николаевич Толстой — совершенно неслучайно оказываются сопряжены у Достоевского, хотя «Идиот» написан задолго до того, как Толстой начнет делать все то, на что ему уже отвечено в романе, и это удивительно будет специально очищать Евангелие от всяких чудес, потому что это заведомо «ложь», и составлять свое Евангелие, где все «правда», — это просто показатель того мира, в котором все сейчас живут. И это мир, который полностью редуцирован к принципам земной природы. К тем принципам земной природы, внутри которых человек оставаться не может, потому что он все время о чем-то тоскует, как только остается заперт внутри себя самого. Новая Настасья Филипповна Теперь нам нужно посмотреть на то, как в романе употребляется слово «новый».
У Достоевского с этим словом связана чрезвычайно важная, центральная идейная линия романа. Она начинается еще в гостиной Епанчиных, где князь рассказывает о том, как он обрел себя в полноте, заслышав крик осла, что тоже очень важно. Осел — это древнейший символ тела и человеческой воплощенности. Осел кричит во весь голос над младенцем Христом, как бы знаменуя торжество состоявшегося воплощения Бога. А дальше князя спросят: «Так что вам уж никуда и не хотелось, никуда вас не позывало? Он говорит: нет, почему, позывало, конечно, мне все казалось, что если я пойду и далеко пойду вперед и дойду до той линии, где земля с небом смыкаются, то там дальше будет город, такой город большой, шумный, как Неаполь, и вот там-то, значит, наконец, я и новую жизнь найду.
Она отвечает: «Вы ваш город Неаполь продали, и, кажется, с барышом, несмотря на то что на копейки». Это очень важный текст внутри романа. Город Неаполь — это «новый город», там, где земля соединяется с небом, тот самый новый Иерусалим, который возникает в момент этого соединения. И это место — то самое состоявшееся соединение природы природной и природы надприродной. Эти две природы дают совершенно разные способы жизни. И потому у князя Мышкина все так плохо: это несоответствие постоянно выявляется.
Единственный человек, который ему соответствует, — это Настасья Филипповна. Она — единственная героиня, по отношению к которой многократно будет применено слово «новое», — новая женщина. Когда Настасья Филипповна в начале романа является в Петербург, Афанасию Ивановичу Тоцкому приходится изменить все способы общения, потому что «перед ним сидела совершенно другая женщина, нисколько не похожая на ту, которую он знал доселе и оставил всего только в июле месяце в сельце Отрадном». Кстати, «Отрадное» тоже совершенно неслучайно: тема рая и земного рая проходит через весь роман. И начнется она именно с сельца Отрадное, где Тоцкий выстраивает себе маленький земной рай, где он поселяет Настасью Филипповну. А для нее это место оказывается страшным адом.
Но вернемся к ее явлению в Петербурге. Мало того, она даже юридически чрезвычайно много понимала и имела положительное знание, если не света, то, по крайней мере, как некоторые дела текут на свете. Во-вторых, это был совершенно не тот характер как прежде, то есть не что-то робкое, пансионски неопределенное, иногда очаровательное по своей оригинальной резвости и наивности, иногда грустное и задумчивое, удивленное, недоверчивое, плачущее и беспокойное. Нет: тут хохотало пред ним и кололо его ядовитейшими сарказмами необыкновенное и неожиданное существо». Достоевский повторяет слово «новая» абсолютно неслучайно. Эта Настасья Филипповна — та самая новая природа, которая в полноте в ней осуществилась за счет чего?
За счет того, что вся природная природа была в ней выжжена страшным человеческим насилием, надругательством, после которого ее уже не соблазняли никакие соблазны: «князья, гусары, секретари посольств, поэты, романисты, социалисты даже, ничто не произвело никакого впечатления на Настасью Филипповну». Это совершенно новая природа. Глаза Настасьи Филипповны, если вы помните, всегда горят и сверкают, и это тоже огонь той самой новой природы. А про Аглаю сказано, что глаза ее блестели. То есть у одной — огонь, идущий изнутри, а у другой — блеск, отраженный свет. И это не противостояние — одна лучше другой, это снова то, что делает их нераздельным целым, потому что в них находятся взаимодополняющие признаки.
Но вот что мы здесь понимаем. Новая природа — это, конечно, прекрасно, и в мыслях и на словах мы к ней стремимся. Но стремимся ровно до тех пор, пока она не встанет перед нами неотвратимо. Новая природа — это очень страшно. Новая природа — это полный переворот в человеке, когда он начинает жить по другим принципам, которые ему были абсолютно не свойственны, если он находился до этого в состоянии земной природы, этого земного «я», которое ограждает свои границы, неважно, об одном человеке идет речь или о паре. И эта защита своих границ происходит в сцене соперниц, когда Аглая пытается избавиться от вовлеченности Настасьи Филипповны в их предполагаемую жизнь с князем.
Как на картине Тициана Тут нам понадобится картина Тициана, названная им «Любовь земная, любовь небесная», на которой мы видим, на первый взгляд, противостоящие друг другу фигуры. Одна одета, другая раздета. Одна вполне укоренена в земной жизни, другая куда-то тянется ввысь. У одной за плечом пожевывают травку кролики — «плодитесь и размножайтесь» как главная задача жизни. У другой — кролик бежит изо всех сил, спасаясь от собак, которые его догоняют, — спасение жизни возможно, если ты будешь очень быстро двигаться. Картина наполнена удивительными символами, но мы же видим, что это, на самом деле, одна и та же женщина.
Даже если мы не всматриваемся в черты лица, художник нам дает яркие цветовые подсказки: они обе одеты в красное и белое. Только для одной белое — это основная одежда, а для другой белое — это то, что скомкано. И они могут быть полным человеком, только если соединятся вместе. Что описывает Достоевский в следующих после сцены с соперницами сценах, которые странны не только для читателя, но и для героя? Никто не может понять князя, и постоянно подчеркивается рассказчиком, что, с одной стороны, князь любит Настасью Филипповну беззаветно, но, с другой стороны, в какой-то момент встает и, абсолютно не скрываясь, уходит к дому Аглаи. И на вопрос Евгения Павловича: «Так вы что же, князь, двоих любить хотите?
Естественно, Евгений Павлович про себя думает: «бедный идиот». Опять-таки, «не пытайтесь повторить», не годится для поведенческих паттернов ни в коем случае. Но о чем здесь говорится? О том, что ограничительная любовь, любовь, которая заставляет нас противостоять друг другу, которая выбрасывает другого из нашего соединения, как Аглая пыталась выкинуть Настасью Филипповну, — убивает. И прежде всего, нас самих. Аглая, кстати, очень хорошо себя в этом смысле описывает: «я у них всю жизнь в бутылке просидела закупоренная».
Она несколько раз это повторяет. Теперь она думает, что хочет выйти из бутылки, но на самом деле в эту бутылку она хочет затащить еще и князя.
Возникает закономерный вопрос: где же здесь фашизм? В чём тут фашизм? Причём роман "Идиот" был написан ещё в XIX веке.
Тогда никакого фашизма не было как такового. Фашизм родился в XX веке. Историю нужно знать.
Именно противопоставление двух главных персонажей и лежит в основе философии романа. Еще к концу XIX века роман был переведен на немецкий, английский, французский и датский языки.
А в XX столетии его уже перечитывали на пенджаби, урду и каталонском. Странный колорит лежит на этом романе; все фантастично здесь, и, вместе, как будто это фантастическое — звездный, мерцающий свет, падающий на серую нашу действительность из далекого, далекого будущего.
Она пришла на радио в 1970-м. И это, несомненно, был Божий промысел. Мечтала о радио с детства. А у Дианы — была. Когда я прочитал книгу «Неформат, или Дни радио», то сразу поделился с автором своими восторгами. Диана Иосифовна с улыбкой выслушала меня и спросила: «... Ведь всё лучшее во мне — от неё... Моя любимая, незабвенная няня Ксения Тимофеевна Толстых.
Ближе человека у меня не было и не будет. Она появилась у нас в первые дни после моего рождения, и первое слово моё было «няня».
Классические чтения. Пост-обсуждение. "Идиот" Достоевский
Роман «Идиот» писался в 1866–1868 годах, вслед за «Преступлением и наказанием», в основе которого – попытка осмысления и воплощения студентом Родионом Раскольниковым «наполеоновской» мечты об истинном величии сильных личностей, которым всё позволено. На исторической сцене он поставил спектакль «Идиот» по Достоевскому и написал новую книгу «Приключения режиссера». романа Достоевского Ф.М. О чем "Идиот" - сжато и кратко приводится текст произведения для быстрого прочтения. В романе «Идиот» карнавализация проявляется одновременно и с большой внешней наглядностью, и с огромной внутренней глубиной карнавального мироощущения (отчасти и благодаря непосредственному влиянию «Дон-Кихота» Сервантеса). Известный критик Николай Страхов собирался написать об «Идиоте» статью, но так и не осуществил этот замысел.