«Философ Григорий Юдин был избит полицией и доставлен без сознания в ОВД Южное Медведково.

Также отмечается, что социолог выступал против российской спецоперации по защите Донбасса, а также распространял недостоверные сведения, направленные на формирование негативного образа России. На этот раз в реестр попали: социолог Григорий Юдин, журналистка Лола Тагаева, политики Евгения Чирикова и Владислав Живица, блогер Владислав Олейник, а также лекторий "Живое слово" и "Комитет ингушской независимости".

Григорий Юдин

Кроме него, в реестр «иноагентов» добавлены издатель медиапроекта «Вёрстка» Лола Тагаева, экоактивистка и основательница проекта «Активатика» Евгения Чирикова, экс-депутат Смоленской областной Думы Владислав Живица, активист карельского национального движения Владислав Олейник, а также Комитет ингушской независимости и лекторий «Живое слово» — просветительский проект в Твери. Законодательство об «иноагентах» в России появилось в 2012 году. Закон позволил Минюсту признавать некоммерческие организации «иностранными агентами», если они получают финансирование из-за рубежа и занимаются политической деятельностью.

Современное научное познание в культуре связывается прежде всего с естественно-научным методом, и потому оборот цифр, количественных показателей, создает убедительное ощущение объективности, нейтральности, безличности. Это кто подтвердил? Естественно, ученые. Ученые произвели цифры. Если бы они этого не сделали, то как им можно было бы верить? Авторитет опросов во многом покоится на предъявлении цифр.

Раз цифры — значит, за ними стоит объективность. А раз объективность, то речь о явлении естественно-научного порядка. Это не просто объективация, а фетишизации общественного мнения. К нему относятся как к объективной реальности, которая лежит за окошком и ее можно померить термометром. С этой точки зрения параллель с естественно-научной объективацией человека в нейронауках уместна. Я вновь укажу на интеграцию поллов с big data. Зачем у людей что-то спрашивать, если можно подсоединить провода, залезть в мозг и спокойно и выяснить, что там происходит? Нейромаркетинг уже этим занимается, идут эксперименты.

Что имеется в виду? Следует ли из этого, что полстерская установка задавать вопросы максимально нейтральным языком не работает? Есть набор методологических принципов, который абсолютно одинаков и для полстеров, и для социологов. Не надо задавать вопрос, на который ты сам знаешь ответ. Не нужно подталкивать к определенным ответам, и так далее. Для реализации этих принципов есть целый ряд инструментов, которые вполне работают, если пользоваться ими достаточно строго. Но даже если мы строго используем инструменты, которые поддерживают внутреннюю валидность исследования, нужно понимать, что любая коммуникация, любая тематизация перформативна. Она нечто задает и предопределяет.

Это опасная иллюзия, что если мы задали вопросы в аккуратных формулировках, то тем самым получили объективное знание о реальности, которая гуляет сама по себе по улице. Нет, мы сами находимся в этой реальности и определяем то, о чем люди начинают думать, когда мы начинаем спрашивать о тех или иных вещах. Я ссылаюсь в книге на Джона Цаллера, который показывает, как люди отвечают на опросы. Что происходит, когда интервьюер задает респонденту вопрос? Можно предположить: человек слышит вопрос, понимает его именно так, как понимают создатели вопроса. Затем человек получает набор ответов — некоторый термометр, который он к себе прикладывает, — и выясняет свою температуру по данному конкретному вопросу. Но так не происходит. Когда мы задаем вопрос, то респондент не прикладывает к себе градусник.

Ключевые слова, сам порядок слов в вопросе активирует определенные ассоциации. Слова запускают коммуникационный фрейм — то, что нужно говорить по этому поводу. Представьте себе, что вы находитесь на вечеринке, и кто-то вспоминает певицу Глюкозу. Что с вами произойдет? Неужели перед тем, как включиться в разговор, вы спросите себя: «Как я отношусь к этой певице? Она мне очень нравится, скорее нравится, скорее не нравится... Ничего подобного. Вам что-то придет в голову, и вы скажете: «А кстати, про Глюкозу...

Естественно, если вечером ты смотрел Первый канал, то вопрос запускает некоторый дискурс, который начинает отвечать вместо тебя языком Первого канала. Когда интервьюер спрашивает тебя, как ты относишься к военной операции в Сирии, то сознание немедленно начинает перебирать: «Так, а что мы вообще знаем про эту Сирию... Все, после этого происходит коммуникация между полстером, который придумал анкету по заказу Кремля, и Первым каналом, который уже предложил на нее ответы по заказу того же Кремля. Интервьюер и респондент как будто исчезают из этой коммуникации, мы не видим их в цифрах — хотя самое интересное на самом деле происходит как раз между ними. Другой сигнал, другие ключевые слова и формы тематизации дают другой результат. Для этого публичная сфера должна строиться на плюрализме повесток, которые отражаются в опросах. Разнообразие повесток и тем создаст разнообразие политических реакций, даст голос большему количеству групп. Даже в стране с такой тяжело поврежденной публичной сферой, как США, есть разные полстеры, которые преследуют разные повестки и задают разные вопросы.

В итоге мы получаем заметную пестроту суждений. Во-первых, схема «стимул —реакция», которую вы рисуете, значительно огрубляет представление об опросной коммуникации... Как вы верно замечаете, это язык Первого канала. Таким образом, сама методологическая нейтральность опросных формулировок оказывается языком власти. Ведь одно дело говорить о поправках, совсем другое — об обнулении президентских сроков. В борьбе за категоризацию побеждает властное определение. Мы можем даже на российском примере представить себе контргегемонный вопрос, который сохранит методологическую нейтральность. У нас и сейчас примеры, когда людей спрашивают: «Как вы относитесь к продлению президентских сроков Путина?

Хотите ли вы, чтобы Владимир Путин оставался президентом после этого срока? Это правда, что нейтральность действительно работает на статус-кво. Однако это относится к тематизации: если мы «нейтрально» подходим к выбору проблем и берем те проблемы, что уже предложены, то мы избегаем вопроса о том, кто их туда положил. Однако если мы берем разные проблемы и разные методы, кстати , то исследование может быть как воспроизводящим гегемонию, так и подрывающим ее. Методологическая нейтральность необходима, чтобы исследование не превращалось в политическую борьбу. Наука — зона приостановки политических пристрастий. Принцип «ты обязан соблюдать внутреннюю валидность» должен соблюдаться вне зависимости от политических предпочтений исследователей. Кто соблюдает — решает исследовательское сообщество.

Это то, на чем держится автономия исследовательского поля: если ты хочешь заниматься прямой пропагандой, то будь любезен пожертвовать символической властью науки. В итоге всем приходится искать баланс.

Кроме того, иноагентами признаны журналистка Лола Тагаева, лекторий «Живое слово» и «Комитет ингушской независимости», сообщило ведомство на своем сайте. По данным Минюста, все пятеро указанных лиц выступали против СВО на Украине, распространяли недостоверные сведения, принимали участие в распространении сообщений иностранных агентов и проживают за границей.

Я все время вспоминаю высказывание Путина, которое он сделал в середине 2021 года. Он тогда абсолютно неспровоцированно сказал , что в жизни вообще нет счастья.

Это сильное высказывание для политического лидера, который по идее должен делать жизнь людей лучше, давать какие-то идеалы, ориентиры. А тут человек [как будто] говорит: «В жизни нет счастья. Вообще, мир — плохое, несправедливое, тяжелое место, где единственный способ существовать — это постоянно бороться, драться, а в пределе — убивать». Эта обида на окружающий мир сильно укоренена в России, и она проецируется на того, кто выглядит как ответственный за этот мир, на США. Соединенные Штаты действительно в какой-то момент взяли на себя ответственность за мир — и сделали это не вполне удачно. И мы видим, что ресентимент, о котором я сейчас говорю, есть далеко не только в России где он, конечно, существует в катастрофических, ужасающих формах.

У значительной части мира есть вполне обоснованные претензии в отношении действующего мироустройства, в адрес Соединенных Штатов Америки, которые взяли на себя ответственность, стали гегемоном и во многом являются бенефициаром этого мироустройства. Это глобальный Юг, который пострадал от сильного увеличения неравенства в последние десятилетия и отчасти, по крайней мере символически, пострадал от бездумных внешнеполитических авантюр, в которые пускались США. Это же относится к тем частям населения глобального Севера, которые тоже чувствуют себя обиженными и пострадавшими. Я бы не сказал, что это понимание переходит в поддержку, — просто потому, что Путин ничего не предлагает. Он воспроизводит те же самые ошибки, но в гораздо более жуткой форме. Один мой коллега как-то метко сформулировал, что основной принцип российской внешней политики состоит в том, что «если им нельзя, значит, нам тоже можно».

Это трудно не считывать, видя, что Путин хочет совершать то же самое, за что критикует США. Поэтому поддерживать его [из других стран] сложно, но многие хотят присоединиться к нему в этой обиде.

Минюст признал иноагентами социолога Григория Юдина и экоактивистку Евгению Чирикову

Получил степень бакалавра и магистра социологии в Высшей школе экономики. В 2012 году в ВШЭ под научным руководством доктора социологических наук, профессора А. Филиппова защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата философских наук по теме «Феноменологическая редукция в эпистемологии социальной науки» специальность 09. Был старшим научным сотрудником лаборатории экономико-социологических исследований Высшей школы экономики [4].

Это претензия ко всему миру — в том смысле, что человеческая жизнь просто плохо устроена. Я все время вспоминаю высказывание Путина, которое он сделал в середине 2021 года. Он тогда абсолютно неспровоцированно сказал , что в жизни вообще нет счастья. Это сильное высказывание для политического лидера, который по идее должен делать жизнь людей лучше, давать какие-то идеалы, ориентиры. А тут человек [как будто] говорит: «В жизни нет счастья. Вообще, мир — плохое, несправедливое, тяжелое место, где единственный способ существовать — это постоянно бороться, драться, а в пределе — убивать». Эта обида на окружающий мир сильно укоренена в России, и она проецируется на того, кто выглядит как ответственный за этот мир, на США. Соединенные Штаты действительно в какой-то момент взяли на себя ответственность за мир — и сделали это не вполне удачно. И мы видим, что ресентимент, о котором я сейчас говорю, есть далеко не только в России где он, конечно, существует в катастрофических, ужасающих формах. У значительной части мира есть вполне обоснованные претензии в отношении действующего мироустройства, в адрес Соединенных Штатов Америки, которые взяли на себя ответственность, стали гегемоном и во многом являются бенефициаром этого мироустройства.

Это глобальный Юг, который пострадал от сильного увеличения неравенства в последние десятилетия и отчасти, по крайней мере символически, пострадал от бездумных внешнеполитических авантюр, в которые пускались США. Это же относится к тем частям населения глобального Севера, которые тоже чувствуют себя обиженными и пострадавшими. Я бы не сказал, что это понимание переходит в поддержку, — просто потому, что Путин ничего не предлагает. Он воспроизводит те же самые ошибки, но в гораздо более жуткой форме. Один мой коллега как-то метко сформулировал, что основной принцип российской внешней политики состоит в том, что «если им нельзя, значит, нам тоже можно». Это трудно не считывать, видя, что Путин хочет совершать то же самое, за что критикует США.

Часто говорят, что в России «правовой нигилизм». Ну так вы сперва навязываете людям какую-то ерунду, ни о чем их не спрашиваете, а потом удивляетесь, что они уклоняются от исполнения. Но если законы легитимны в данном сообществе, вырастают из него, то мы чувствуем, что наша жизнь упорядочена нами самими. Законы соблюдаются не из страха наказания, а потому что мы сами их вырабатываем. Поэтому любое решение о совместной жизни должно покоиться на сообществе. Это и есть основа коммунитаризма. Я думаю, что с этих позиций возможна и наиболее глубокая критика либерализма. Американский философ Патрик Денин в своей книге «Почему либерализм провалился? Это могут быть локальные сообщества. Но могут быть и, например, виртуальные. Однако общая идея состоит в том, что в современном мире структуры среднего уровня — классы и даже нации — испытывают кризис. Чтобы не оказаться в одиночку перед лицом громадных государственных или транснациональных структур, нужно преодолеть атомизацию, вернуть социальную плотность. В нашей стране это особенно актуально: она стала чемпионом по атомизации. Я думаю, что у коммунитарного проекта есть перспективы. Мы видим по всему миру запрос на обновление левой идеи. Причем повсюду этот запрос пересекается не только с либеральным индивидуализмом, но и с консервативным стремлением к солидарности, к повышенной социальной плотности. В общем, это запрос на такую модель, которая бы отвечала на проблему одиночества, которую испытывает современный человек. Коммунитарный проект откликается на этот запрос и опирается на синтез как левых, так и консервативных подходов. В его основе идея баланса, как ее сформулировал экономист Карл Поланьи. Он писал, что самое глупое, что можно сделать, это противопоставить рыночному фундаментализму государственнический. Ведь исторически именно государства и создают рынки. Везде, где мы видим агрессивные, жестокие рынки, их создает небольшая верхушка, используя государство и насилие. Поланьи предложил создавать баланс, опирающийся на человеческие сообщества. Когда о сообществах писали Прудон, Кропоткин или Букчин, они могли указать пальцем: вот кооперативы, вот крестьянская община, вот социальные движения. А на какие сообщества можно указать сейчас? Сегодня тоже есть мощные структуры, которые не сдались. Например, профессиональные сообщества. В той степени, в которой они выдерживают давление, они показывают себя с неплохой стороны. Потому что они в себе содержат смысл того, что они делают. Ты не можешь быть медиком, или ученым, или учителем, или психологом без того, чтобы не принадлежать к этому сообществу. Поэтому в них содержатся мощные зачатки самоуправления. На следующем этапе они смогут взять на себя массу полномочий, которые захватило себе государство. Например, большую часть того, что делает государство в области науки, нужно немедленно передать вниз, и ученые с этим справятся лучше. Такие сообщества пересобираются благодаря новым технологиям. Сегодня больше не нужно съезжаться в один город, чтобы структурироваться и выбирать правление. Люди в повседневном режиме выстраивают сети, в которых затем коммуницируют. Некоторые коммунитарные структуры связаны с обменом информацией. Классический пример — торренты. Они возникли как инструмент цеховой солидарности хакеров. Но потом они распространились за пределы хакерского мира как инструменты шеринга. Делиться оказалось выгодно и удобно. И это создает особую экономику. И сегодня многие из нас участвуют в таких структурах. Они помогают нам восполнять свои потребности в новой информации с помощью горизонтальных коммуникаций. Мой любимый пример — сервис SciHub, который создала Александра Элбакян. Он дает ученым бесплатный доступ к научным статьям. Это стало катастрофой для издательств и других академических капиталистов, которые занимаются тем, что продают ученым тексты, которые для них написали другие ученые. На этом никто не получает никаких денег, кроме этих жутких посредников. В любом случае структуры, которые предлагают другой механизм коммуникаций, продолжают существовать и появляться. Конечно, дальше в рамках конкуренции эти структуры пытаются «угнать». И в этом нет ничего страшного. Мы не ждем, когда коммунитарный принцип истребит все рыночные или государственные институты. Политика баланса, о которой писал Поланьи, состоит в том, чтобы поддерживать компромисс между ними. В этом случае сообщества порождают все новые и новые интересные инициативы. Кроме того, коммунитарная традиция является ключевой именно для российской интеллектуальной и политической истории. Именно из нее происходят главные русские политические идеи. Она связана с русским способом организации совместной жизни. Именно к этой традиции относятся и многие славянофилы, и Кропоткин, и Толстой, и многие другие. SciHub сделала простая русская студентка, а не hi-tech корпорации. Может быть, мы не туда смотрим? Нужно вглядываться не в «консерваторов» и «ультраконсерваторов» наверху, а в тех, кто оказался на дне? Может, решение в руках самых бедных, угнетенных, как говорили большевики, в руках «крестьян в солдатских шинелях»? Я думаю, вы правы в том, что не нужно ни на что закрывать глаза. Альтернатива, когда она дозреет, появится в нескольких местах одновременно. Совершенно не обязательно, что альтернативу принесут какие-то хорошо одетые люди; они могут выглядеть очень по-разному. Но пока я не вижу никакой альтернативы ни в каких окопах, ни в каких низах. Давайте вспомним про одно из самых ярких недавних событий — мятеж Пригожина. Он ведь пытался решать именно эту задачу: выстраивать альтернативу. И он начал ее формулировать одновременно на нескольких языках. На левопопулистском, консервативно-популистском и оппозиционно-патриотическом. Особенно это хорошо видно в его последних стендапах перед мятежом. Многие из его речевых конструкций просто буквально повторяли риторику российских оппозиционеров. Он это рифмовал с другими запросами, просто игнорируя противоречия между ними. Но чего-то своего, оригинального Пригожин не предложил, и в этом причина его провала. Так что я не думаю, что вопрос стоит так, как вы его ставите, что с фронта или откуда-то снизу идет какое-то обновление, запрос на него. Но я полагаю, что в момент, когда необходимость в такой альтернативе станет очевидной, слушать нужно будет разных людей. Коалиции перемен могут сформироваться по-разному. Нам всем все время хочется найти какую-то ошибку, исправив которую можно все поменять. Это характерно для христианизированной культуры. Она предполагает, что, обнаружив в себе «грех» и изменив ход действия, можно добиться искомых изменений — «спасения». Но в политике основная проблема не в наших ошибках, а в том, что просто не пришло время.

Критикует Путина и российское руководство. Участвует в протестном движении, не поддерживает идею военных действий РФ на территории Украины. Написал огромное количество научных материалов, несколько десятков книг. Принимает участие в оппозиционных программах и антиправительственных проектах.

Григорий Юдин: «Это диверсия против страны» // «Скажи Гордеевой»

Минина и Д. Степана Бандеры», Украинская организация «Братство», Межрегиональное общественное объединение — организация «Народная Социальная Инициатива» другие названия: «Народная Социалистическая Инициатива», «Национальная Социальная Инициатива», «Национальная Социалистическая Инициатива» , Межрегиональное общественное объединение «Этнополитическое объединение «Русские», Общероссийская политическая партия «ВОЛЯ», Общественное объединение «Меджлис крымскотатарского народа», Религиозная организация «Управленческий центр Свидетелей Иеговы в России» и входящие в ее структуру местные религиозные организации:,Межрегиональное общественное движение «Артподготовка».

Я тут ни при чем. Имеет смысл спросить себя, каждый отвечает на этот вопрос по-разному, но имеет смысл спросить себя, в чем состоит моя моральная ответственность. В чем я в принципе вижу свою моральную задачу? И в связи с этим определить какие-то пределы того, с чем, допустим, я готов мириться, а с чем я мириться уже не готов ни при каких обстоятельствах.

Вот ты, Григорий Юдин. ЮДИН: Ну, для меня важно, чтобы я мог смотреть себе самому в глаза. Смотреть в глаза своим близким людям. Каждый может ошибаться, да, но уходить от реальности можно только до определенного момента. Вот это для меня ключевой критерий. Смогу я себе в глаза смотреть или не смогу?

Это всегда важно. Если ты задаешь себе этот вопрос, то ты можешь брать на себя ответственность за себя, за людей вокруг себя, за свою страну. Ну и, в конечном счете, за мир, в котором мы живем. Это выстраивается постепенно. Для меня важно не уходить от этого вопроса. ЮДИН: Это вообще главный место для иностранцев.

Все это вот... Оружейная палата — это ерунда. Я вожу иностранцев все время сюда, довожу их к дому арестанта. Довожу их к Дзержинскому, естественно, рассказываю, что, на самом деле, главный вопрос развития России в ближайшее время — это когда его поставят обратно и когда введут смертную казнь. ЮДИН: Я, в общем, исходил из того, что более-менее неминуемо, а не то что нереально. А вторая вещь, это как раз, к чему мы подходим, это "СССР оплот мира", потому что эта штука — это воспоминания моего детства.

Она стояла рядом с моим домом на Ленинском проспекте. Такая большая была стелла, и она вот на перекрестке, где я шел пешком из школы домой, она долгое время стояла. А потом, как это было положено в девяностые, стеллу демонтировали или она так сама демонтировалась, и эта штука там просто валялась, это самое, на островке безопасности, там, типа, несколько лет. А потом ее, значит, взяли и бережно принесли сюда и сейчас я тоже стал думать... Вот мы превратились из оплота мира в то, во что превратились. ЮДИН: Эта ностальгия по советскому, она как-то несколько преувеличена, что ли.

В мире, в котором мы сейчас живем, в России такой, во вселенной, которая была здесь создана, с советской, на самом деле, не так много общего. По большому счету, все советское содержание было выхолощено полностью. Поэтому, мне вообще не кажется, что это странное, затянувшееся межвременье может как-то рассматриваться как продолжение советского. Грубо говоря, страна, в которой мы сейчас живем, это поздний Советский Союз, помноженный на потребление. Да, вот "Наутилус" пел, что "стали слишком малы твои тертые джинсы". Тертые джинсы появились в бесконечных объемах.

Это такой навеки замороженный именно поздний Советский Союз, но к нему добавлены ипотека и шопинг-моллы. Вот примерно где мы оказались. Это тоска по империи. Хотя я не очень понимаю, почему для гражданина России, России, которая огромная, все еще мала и хочет расшириться? ЮДИН: Ну, с империей же всегда такая штука, что империи нигде не заканчиваются. И в этом смысле — да.

Гавел, по-моему, говорил, что с Россией большая проблема — она не знает, где она начинается и не знает, где она заканчивается. И это правда, что ощущение границ, оно возникло на какое-то время. Потом люди, которым это... То есть по-прежнему война между прошлым и даже не будущим, а настоящим. Для более молодых... Но для более старшего поколения сложно чувствовать границы.

И я бы еще сказал, что это не просто империализм, а это такой реактивный империализм. В смысле, защитный. То есть необходимость расширяться связана с постоянным ощущением угрозы. Грубо говоря, где-то не расширишься — там появится для тебя опасность. Сегодняшний вот этот российский такой реактивный всполох империализма — он не несет никакого проекта. Он ничего не предлагает.

Он не дает никаких возможностей этим пространствам, которые он хочет колонизировать. Единственное, как он их видит — он их видит как возможный источник угрозы, и если он на них не приземлится, то там будет угроза для него. И это, конечно, какая-то издыхающая версия империализма. ГОРДЕЕВА: И третий вопрос, который связан с реинкарнацией Советского союза, ну, для меня — в Советском союзе национальная идентичность была если не нивелирована, то очень сильно приглушена. Не было никаких ни украинцев, ни грузин, ни таджиков, ни кого — были советские люди с территориальными особенностями, да, и возможно, из-за этого, когда в свои исторической речи Путин говорил об Украине, он, в общем, ясно дал понять, что нет никаких украинцев, нет никакой Украины. ЮДИН: Я бы не стал, честно говоря, вот эту историю возводить к Советскому союзу, потому что мы видим, что, как раз, собственно, советское в советском проекте у Путина вызывает, причем давно, это не впервые, не то что раздражение, а просто дикую ярость.

Потому что… К. Я не замечала. ЮДИН: Здрасьте. Ленин для него абсолютное зло. Мы же это много раз уже слышали. В случае Путина, это никогда не было напрямую выражено.

Но, конечно, в сравнении с Лениным, Сталин — это какая-то нормализация. Во-первых, Ленин воплощает в себе… К. ЮДИН: Ну, насчет хаоса я не уверен. Дисконтинуальность, то есть прерывистость истории. Тот безумный проект единой исторической России, которая от царя Гороха и вплоть до Путина продолжалась, Ленин, конечно, подрывает, потому что советский проект, большевистский проект — это был проект сноса российского государства. Просто сноса его.

Сегодня, ретроспективно, Путин пытается все замазать, все эти швы. И это, конечно, символ революции, символ реального подрыва. До сих пор на этом российском консервативном языке, который был близок Путину, на самом деле, почти не было слов, которые бы всерьез использовались. Все слова были взаимозаменяемыми, они ничего не значили. Но слово "революция" всегда значила очень много. В этом месте у них всегда расширялись глаза, виден был глубокий страх и так далее.

Поэтому Ленин, конечно, символизирует революцию. Но кроме того, Ленин еще и символизирует низовое движение. Он символизирует организацию масс. Он, в общем, символизирует некоторый демократический импульс. Сейчас не говорим о том, что у Ленина из этого получилось, но что Путин это чувствует — это безусловно так. И, поэтому, конечно, Ленин для него — это терминальное зло.

Поэтому он пытается обнулить Ленина как фигуру. Это не может быть ничем, кроме как иностранным шпионом, да, потому что невозможны же революции изнутри. Революция изнутри в принципе не может быть, такого не бывает. Если у вас случилась революция, значит, ищите, где был шпион. Не могут никакие массы, не может быть никакой народ, который восстает. Такого не бывает.

Если случилась, что называется, народная революция — опять же, ищите, кто заплатил. И Ленин, конечно, символизирует в этом смысле предельную угрозу. Что касается украинцев, то Путин неслучайно винит, опять же, того же самого Ленина в создании Украины. У него Ленин вообще много виноват. Но тот формат мышления, который он сейчас предлагает — это формат, который ничего не имеет общего вообще с советским и с идеей советского народа. Это, в общем...

Потому что, посмотрим там, за... Все к этому привыкли. Но вообще, когда началась эта сверх агрессивная фаза, язык Путина поменялся. И язык его пропаганды тоже поменялся. Он пришел в совершенно другое качество и там совершенно другую роль заняла идея чистоты. Идея чистоты и очищения.

Для Путина сегодня таким идеологическим якорем всего этого процесса является термин "денацификация". Что значит "денацификация"? Это значит, что нацистское нужно вычистить из Украины. Ну понятно, что он рассчитывал, что, вероятно рассчитывал, что это удастся сделать там, не знаю, удалением верхушки. Но теперь выясняется, что все было гораздо хуже. Что, по-видимому, мы прозевали момент, когда украинцы по-настоящему стали нацистами.

Похоже, там вся страна нацистов, и придется их очищать. Сейчас придется очищать украинское от нацистского. И это повторяется раз за разом. Военное сопротивление, которое оказывает Украина, ничего не меняет в этом. Мы видим, что это идея-фикс, которая овладела, по крайней мере, идеологической обслугой. Они по-прежнему утверждают, что украинское нужно очищать от нацистского.

Слово "чистота" здесь является ключевым. Оно начинает применяться, например, к внутренним врагам, да. Про которых давно говорил, что они могут быть ничем, кроме как каким-то аватаром внешнего противника, но сегодня о них говорят, что от них нужно очищаться, выплевывать, как нечисть. И вот этот нарратив чистоты я, ей-богу, не слышал здесь, на своей жизни, никогда ничего более опасного, чем язык чистоты, очищения. Мы уже видим, что российское министерство обороны прямым текстом говорит слово "фильтрация". Они собираются строить фильтрационные лагеря.

Они собираются очищать украинцев от нацистов. У них есть некоторый способ находить что-то украинское, что, видимо, является просто вариацией русского, да? И вычищать из этого нацистское. Они собираются работать с телами. Они говорят: "Мы будем смотреть на тела". Есть ли на телах, например, татуировки, которые им не нравятся.

Если есть татуировка, которая им не нравится — это нацистское. То есть на уровне тела мы можем отделять украинское от нацистского. Это будет… К. ЮДИН: Звучит так, как звучит. Это у вас семейная история такая или это совпадение двух?.. ЮДИН: Нет, меня назвали в честь дедушки, который умер за год до моего рождения.

У папы был еще, естественно, траур, и меня назвали в честь дедушки. Насколько это была свободная обстановка идеологически? ЮДИН: Да вполне... Я какие-то, естественно, как, наверное, многие дети, наследовал некоторые убеждения от своих родителей, в том числе политические. Потом их пересмотрел, что, опять же, со многими происходит. От чего-то отказался.

И я их хорошо понимаю. И какие-то моменты низового движения мне тоже были важны. Меня брали в свое время на, если я правильно помню, это был победный такой митинг после путча 91-го года. Я был совсем маленьким, помню это с трудом, но это был очень важный момент. Потому что это было какое-то ощущение такой большой-большой демократической победы. Но позже я, конечно, стал более сложным образом смотреть на девяностые годы.

И от каких-то там простых линейных схем, связанных с тем, что Россия становится нормальной страной, или что мы должны, там... Я к этому стал относиться критично. Впрочем, родители спустя 15 лет стали относиться к этому гораздо более критично. Но вот исходный импульс был из того времени. И я вижу заслуги, например, президента Ельцина перед Россией, хотя для меня это очень однозначная фигура. Но я вижу, конечно, его заслуги.

В норме, по-твоему, такой парк должен существовать? Мне раньше всегда казалось, что он такой... А сейчас мне кажется даже страшным. Вот Сталин, смотри, с цветочками. ЮДИН: Ну а чего тут так особо страшиться? Это какой-то, мне кажется, такой трезвый и спокойный способ работы с собственной историей.

Можно пытаться ее как-то исторгнуть из себя, но зачем это нужно делать? У нас есть возможность здесь... Не в обстановке, не знаю, торжественных площадей, где у тебя возникает символический барьер, связанный с тем, чтобы посмотреть со стороны на эту историю. Это должен либо почитать, либо ненавидеть. Какой-то вот у тебя должна... А здесь есть возможность к этому спокойно отнестись.

Ну да, Сталин. А что, не было Сталина, что ли? Ну давайте разберемся. ЮДИН: Самое главное не в этом, на самом деле. А самое главное в том, что в Германии, там все-таки прошел так или иначе некоторый процесс, в ходе которого было достигнуто, пока что, некоторое понимание истории. Здесь же этого не было.

В этом месте обычно принято заламывать руки и говорить: "Какой кошмар", что этого не было. Я не знаю. Может быть, нет никакого кошмара, да? Но этого не было. Это значит, что мы по-прежнему находимся в ситуации нерешенности, недоговоренности многих вопросов. И вот этот парк — он, мне кажется, эту ситуацию как раз и символизирует.

Представить себе еще 20 лет назад людей в разных городах России, устанавливающих памятные таблички, устанавливающих бюсты Сталину, просто выходящих с портретами Сталина на разнообразные массовые шествия — ну, было почти невозможно. Этого не было. Это было даже как будто бы неприлично. Это не было незаконно никогда. Это было неприемлемо. Сейчас это вполне допустимо и в порядке вещей.

Я не призываю тебя как-то обобщать, но что это вообще говорит о настроениях? ЮДИН: Это говорит о настроениях ровно то, о чем я сказал раньше. Что меняется отношение к истории и 20 лет назад, вообще говоря, в принципе, интерес к российской истории совершенно другим. Я бы сказал, что он был в целом подавленным. Одна вещь, которую сложно не заметить, что еще в 80-ых появилось, даже в 90-ых годах, у людей все время было не принято говорить о прошлом собственной семьи. Ну потому что долгое время было опасно.

В общем, об этом старались не говорить. Сегодня мы пришли к другой ситуации, когда не знать совсем ничего о прошлом собственной семьи нехорошо, да. Это какой-то способ доступа к истории для множества россиян сегодня. Дальше оказывается предсказуемым образом, что в истории бывает всякое. И это же дело не только в том... Во-первых, основная часть мемориалов — это дело рук вполне известных людей, которые получают вполне известное финансирование.

Но даже и та часть, которая к ним не относится, она не то чтоб сильно превышает все те усилия по мемориализации, которые проводятся в самых разных частях страны. Появляются краеведы, которые ставят памятники какие-то значимым людям в истории этой местности или значимым событиям истории этой местности. Появляется множество разных способов смотреть на историю. Было бы странно, если бы смотреть на нее через сталинистские очки не было бы одним из таких способов, да. Про Сталина, то я не вижу какую-то прямо роста восторга по отношению к нему. Даже в этих скандальных опросов видно — нет там никакого "народа Сталина".

Там в эмоциональном смысле растут две вещи: это уважение к собственной истории, да. Давайте относиться к собственной истории с уважением, в ней было всякое, давайте не будем это вычеркивать. ЮДИН: Да. Вот с покаянием, я думаю, что этот проект как-то не состоялся. И я считаю, что это хорошо, что он не состоялся. Потому что покаяние разрушает нацию?

ЮДИН: Нет, потому что я не вижу никакого выхлопа из этого. Я не понимаю, куда это должно вести. Это какое-то бесконечное разбивание лба об асфальт в попытке, на самом деле, перестать что-либо реально делать. Давайте мы признаем, что вся, не знаю, вся отечественная история была бесконечной трагедии, и будем всегда плакать. Это довольно бесполезная штука. Она в основном пожирает, она убивает энергию.

Ничего она особенно продуктивного не дает. Обычно она помогает тому, кто произвел эту вину. И лучше вину, конечно, переформатировать в ответственность, чтобы понять, за что я могу отвечать. Тогда ты можешь отвечать за какие-то большие вещи, да. За какие-то большие действия. Иногда ситуация складывается так, что ты мало что можешь изменить глобально, но у тебя все равно остается зона, за которую ты отвечаешь.

Ты решаешь называть вещи своими именами или не называть.

Вопрос о том, адекватна ли эта установка реальности, вообще бессмысленен. Это просто способ, которым в АП «нарезали» группы избирателей для этой аудитории. Даже если бы они сделали какую-то совсем безумную «нарезку» — кто её оспорит? Кандидатов, которые смогли бы это сделать, на президентских выборах не будет. При этом я совершенно не уверен, что с названными в документе установками система «доедет» до марта 2024 года. Я вполне могу допустить, что к тому времени появятся другие вводные. Например, какой-нибудь плебисцит о возвращении СССР, новой конституции со смертной казнью, в общем, об объявлении новой страны. В Кремле ведь ничем не рискуют: кто им предъявит претензию, что в апреле 2023 года они говорили другие вещи? Чем дальше деградирует система, тем более морально нокаутирующие цифры поддержки власти она будет показывать.

В документе так прямым текстом и написано: основной смысл кампании состоит в обеспечении лидера легитимностью. Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал — Похоже ли это на реальную оценку настроений в России? К этому документу не нужно подходить как к объективному научному исследованию. У него совсем другие цели, и делали его опытные люди, которые понимают, что им нужно. Конечно, если у вас есть желание, например, измерить усталость от Путина и его людей, то вы будете использовать другие вопросы и получать другие цифры. Они ведь никуда не делись с 2020 года, когда мы видели перед конституционным плебисцитом совсем не те цифры, которые потом выдали официально. Но этот документ не ставит такой цели. Он, наоборот, должен убедить свою аудиторию в том, что против Путина сегодня могут быть только единицы. Поэтому и работа с критически настроенной частью избирателей должна заключаться в их деморализации. В том числе и с помощью этих выкладок.

Во-первых, они способствуют тому, чтобы противники официального курса воспринимались как маргиналы. Чтобы вдруг не появилась толпа людей, которая вломится на эти выборы и всё поменяет. Во-вторых, чтобы люди, которые сейчас вписываются своими взглядами в удобные власти рамки, не начали эти взгляды расширять. Они привыкли жить под «фонарём», который освещает место, где «всё хорошо». И цель — чтобы из темноты под этот фонарь не выползло ничего неприятного.

Также в список иностранных агентов внесли экоактивиста и политика Евгению Чирикову, главреда интернет-издания "Верстка" внесен ранее в реестр СМИ-иноагентов Лолу Тагаеву, блогера Владислава Олейника, депутата Смоленской областной думы Владислава Живицу, а также две организации — лекторий "Живое слово" и "Комитет ингушской независимости".

Ранее сообщалось, что бывший председатель российского правительства Михаил Касьянов попал в реестр иностранных агентов. Свое решение министерство объяснило тем, что Касьянов выступал против спецоперации на Украине и распространял материалы других иноагентов.

Минюст признал иноагентами экоактивистку Чирикову* и социолога Юдина*

Григорий Юдин — все новости автора на сайте издания Григорий Юдин – экспертные материалы от авторов «Ведомостей». Социолог, философ, общественный деятель Григорий Юдин, его биография, деятельность и факты из жизни. Григорием Юдиным про будущее. Григорий Борисович Юдин – известный российский социолог, который с первых дней российско-украинскго конфликта 2022 года участвует в акциях и критикует власть России.

Политическая деятельность

Минюст причислил к иноагентам социолога Юдина и экоактивистку Чирикову | Аргументы и Факты
Поделиться
Минюст России признал иноагентом социолога Юдина
Минюст опубликовал обновленный список иноагентов - | Новости
Россия перестает быть социальным государством. Интервью социолога Григория Юдина
Минюст признал иноагентами лекторий «Живое слово»* и социолога Григория Юдина*

Григорий Борисович Юдин

Министерство юстиции включило в реестр иностранных агентов социолога Григория Юдина. В него включили пять человек и два юридический статус получили социолог и философ Григорий Юдин*, политическая и экологическая активистка Евгения Чирикова**, бывший депутат Смоленской областной думы Владислав Живица. Новости. Знакомства. Григория Юдина — кандидата философских наук, старшего научного сотрудника лаборатории экономико-социологических исследований Высшей школы экономики, профессора Московской Высшей школы социальных и экономических наук. Министерство юстиции России расширило список иностранных агентов, ими были признаны социолог Григорий Юдин* и экоактивистка Евгений Чирикова*.

Минюст РФ признал иноагентом социолога Григория Юдина

Это неважно. Вы перестаете быть пассажиром в купе и начинаете действовать. Все шансы, которые есть — все ваши. Я обычно стараюсь на давать советов, но меня в последние дни всё время спрашивают о насилии, а о насилии я кое-что знаю. В ближайшее время будет много насилия; то, что было вчера — пустяки. Насилие нередко действует на людей не так, как можно было бы предположить. Кажется, что при взгляде на то, как десяток вооружённых людей избивает ребёнка, должно возникнуть негодование — однако вместо этого в определённых обстоятельствах у человека вполне может возникнуть желание присоединиться.

Причина этого — страх. Если вы видите рядом с собой страх, то на него бесполезно отвечать доводами и аргументами. Страх не слышит аргументов, зато он очень хорошо чувствует спокойствие. Не стоит спорить с людьми, которые утверждают, что Навальный проект Кремля, или Кремль проект Навального, или Навальный проект Запада, или Запад проект Кремля — это бесполезно, любой человек с минимальным образованием в области философии науки знает, что в теориях заговора не содержится зоны для их опровержения.

А вот если дорисовать не 30, а 45, то у людей начнут возникать вопросы: почему мы думали, что будет 80, а получилось 95? Так формируется некоторый общественный консенсус по поводу того, чего ожидать от этих результатов. Они диктуют повестку, рамку, в которой ведутся дискуссии о политике.

Повестка одна и та же, только власть говорит о том, что все хорошо, а [директор «Левада-центра» Лев] Гудков говорит, что все плохо. Но работают они в рамках одной и той же повестки. И по сути делают одно и то же дело. Но, как ни странно, вы очень близки к истине. У термина «полицейская наука» есть специальный смысл, который сформировался довольно давно — в Германии XVIII века, когда слово «полиция» имело совершенно иное значение. Полиция воспринималась не столько как карательный и репрессивный институт, сколько институт заботы о гражданах, надзора над ними. Но надзора не карательного, а заботливого.

Действительно, можно видеть, что опросы отчасти выполняют именно эту функцию. Они как бы обеспечивают присутствие в жизни человека уверенности, что за ним присматривают. Причем присматривают в разных смыслах: присматривают не только стражники, но и государство, которое о нем заботится. Эти вещи друг от друга неотделимы. Как наука, которая помогает государству надзирать за гражданами. Россия — это атомизированная страна. Мы мало общаемся с другими людьми за пределами своего круга знакомых, мы мало знаем о том, что происходит в жизни других людей.

В принципе, у нас мало способов узнать, что происходит в стране в целом. Важно, что опросы задают нам язык, при помощи которого мы это общество описываем. То, что мы знаем из опросов, определяется тем, какие вопросы задаются, какие слова используются, какие варианты ответов предлагаются и т. И с точки зрения языка между Кремлем и «Левада-центром» на самом деле нет особой разницы. И те и другие глубоко убеждены, что Россия населена безответственными, опасными и по природе своей жестокими людьми с внутренней склонностью к тоталитаризму. Что ни в коем случае им нельзя давать никакой власти — они тут все к черту разнесут. Так что, несмотря на все позиционные и политические различия, они одним и тем же языком разговаривают с людьми, описывают потом результаты этих разговоров.

Но при этом иногда возникают исключения из этого правила, между дискурсом Кремля и «Левада-центра» образуется зазор. Например, как в приведенном вами примере с вымышленным кандидатом — что сразу обнаруживает лакуны в официальной идеологии. Вдруг выясняется, что цифры отчасти произведены самим форматом вопросов. Проблема российских опросов вовсе не в том, что они рисуются легко показать, что это не так , а в том, что они разговаривают на языке власти, на языке Первого канала. Вопросы, которые задаются людям, — это вопросы, которые взяты из повестки вчерашнего выпуска новостей Первого канала. Как только опросы начинают говорить с людьми на другом языке, то они получают и другие результаты. Проблема в том, что публике об этих результатах обычно не говорят.

Интервью с Ильей Будрайтскисом А как удается сохранить репрезентативность? Ведь результаты опросов воспроизводят всегда примерно одни и те же цифры, и это несмотря на все проблемы с интервьюерами, нарушением инструкций, отказами и т. Некоторые люди уверены, что более-менее одинаковые результаты опросов свидетельствуют о том, что они «нарисованы». Сегодня рынок исследований общественного мнения устроен олигополистически — есть три основных игрока, все остальные были сознательно вычищены Кремлем еще в начале нулевых годов. Если бы имела место практика массового «рисования» результатов опросов, то поверьте мне — об этом стало бы известно немедленно. О гораздо менее существенных проколах, которые возникают в практике этих компаний, становится известно тут же. Поэтому здесь можете не переживать — цифры в массовом масштабе не «рисуются».

Конечно, кое-кто кое-где так или иначе «подрисовывает», да — халтура бывает везде. Но ни о каком масштабном «рисовании» речь не идет. Отдельно проговорю, что мы сейчас имеем в виду федеральные компании. На региональном уровне практика «рисования» результатов опросов есть. Между Кремлем и «Левада-центром» нет особой разницы. И те и другие глубоко убеждены, что Россия населена безответственными, опасными и по природе своей жестокими людьми с внутренней склонностью к тоталитаризму Следующее. Репрезентативность — это миф.

Конечно, никакой репрезентативности нет и быть не может, особенно в российских условиях. Ситуация, когда значительная часть людей, которые должны попасть в выборку, так или иначе в нее не попадают, потому что они отказываются или недоступны, говорит нам о том, что нет никаких оснований считать, что выборка продолжает оставаться репрезентативной. Было бы сложно доказать обратное. Когда опросные компании говорят, что их выборка репрезентативна, они имеют в виду совершенно другое. Они говорят, что предприняли ряд мер, чтобы обеспечивать соответствие основных параметров выборки — это, как правило, пол, населенный пункт, иногда возраст и т. Это никак нас не страхует от того, что носители одних политических взглядов в эту выборку попадут, а носители других — нет, потому что считают, что никакого смысла в этих опросах нет. Поэтому ни о какой репрезентативности говорить не приходится.

Другое дело, что поскольку эта технология отработана и стабильна, то, конечно, если повторять раз за разом, то ты будешь иметь дело примерно с одним и тем же контингентом людей, которые готовы вот на этих условиях общаться с интервьюерами — либо потому что они считают, что это способ донести свои проблемы до верховной власти, либо потому что они считают, что опасно не отвечать, либо потому что они считают, что за ними присматривают, либо еще по какой-то причине. Мы хорошо знаем, что есть категория, которую очень сложно «достать», заполучить в выборку, — например, молодежь. Нужно получить много-много отказов, прежде чем ты доберешь необходимую по квотам долю молодежи. Поэтому с социологической точки зрения примерно одни и те же люди раз за разом и оказываются респондентами. И они говорят то, что от них ожидают услышать те, кто составляют эти опросы. Поэтому эти данные воспроизводятся. Было бы странно, если бы они не воспроизводились.

Но это не имеет никакого отношения к репрезентативности. Если опросы не репрезентативны, то что у нас тогда с консервативным поворотом? Повернулось ли российское общество вслед за повесткой нынешней власти к консервативным ценностям, духовным скрепам и прочему патриотизму? Все эти ценности, скрепы и т. Но люди готовы ее транслировать, потому что они получили вчера по ней информацию. Однако это все крайне ненадежные конструкты. Что можно сказать сегодня про идеологию российской власти, про тот взгляд на мир, который она навязывает населению, так это то, что она является определенной разновидностью консерватизма, причем очень специальной.

Это контрреволюционная идеология. На самом деле, мы можем заметить, что в принципе она может в себя вобрать все, что угодно. В отличие от классических идеологических течений, она более или менее гибко может в себя включить практически что угодно.

Первая гипотеза, которую мы хотели проверить, связана с тем, что в последнее время происходит тотальная сталинизация исторического сознания, возникает любовь к особо кровавым и тоталитарным лидерам. Мы специально выбирали метод так, чтобы понять, так ли это, не скатываясь в телевизионную риторику. Поэтому мы провели не опрос, а серию глубинных интервью с другой категорией людей — в докладе мы назвали их акторами памяти, теми, кто производит историческую память. В нашем исследовании они делились на пять категорий: музейные работники и краеведы; профессиональные академические историки в том числе авторы учебников ; школьные учителя истории; журналисты, пишущие на историческую тематику; активисты исторических движений. На чем мы основываемся?

На самом деле историческая память, как показывают исследования, устроена вовсе не так, что люди воспроизводят телевизор. Историческую память воспроизводят те, кто активно в это инвестирует, занимается ее трансформацией. Поэтому то, какой будет память завтра, зависит от того, как и с чем эти акторы памяти работают сегодня, какую повестку они преследуют. А вторая гипотеза в том, что есть сюжеты, которые существуют только в федеральной повестке, а за пределами Москвы не являются важными и ключевыми. Эти гипотезы подтвердились? Реальность, как обычно, оказалась гораздо сложнее. Мы обнаружили то, чего не ожидали увидеть, — в России сейчас возникает множество новых форм исторической памяти. Иными словами, чтобы понять, что происходит с исторической памятью, нужно смотреть не на содержание, отношение к какому-то конкретному персонажу или событию, а на то, в каких формах она существует.

Трансформация форм влечет за собой другое содержание. Меня время от времени спрашивают: «Что должно произойти для десталинизации? Но это случится не так, это будет трансформация форм. Поэтому какие-то сюжеты, которые сегодня кажутся важными, потихоньку, как трухлявое дерево, отпадут и станут никому не интересными. Они не будут раздавлены контратакой, а уйдут в небытие. В своем докладе вы говорите о двух моделях исторической памяти — одна из них директивная, навязанная идеологией и государством. Вторую вы обозначаете как локальную память — о своей семье, районе, истории города. Не кажется ли вам, что она является эскапизмом, уходом от большой истории?

Второй памятью мы назвали то, что не вписывается в государственное представление о том, как устроена история. Государственная политика достаточно агрессивна, она использует доступные ей инструменты — мемориалы, памятники, сейчас к этому подключается кино и искусство в целом. Но есть несколько новых форм памяти, которым не находится места в структуре, которую я описал, они появляются снизу. Если государственная система устроена по принципу «сверху вниз» и в нее трудно встроиться, то вторая память — наоборот, снизу вверх. Снизу возникают книги памяти, архивы, в том числе цифровые, коллективные акции, такие, как «Бессмертный полк», краеведческие, локальные формы, которые производятся местными историками в попытке оживить идентичность города или края. Между этими подходами есть очевидное различие по субъекту. Субъектом первой памяти является государство, это его единая история, которая тянется с незапамятных времен. Но это мифологическая конструкция, потому что она предполагает, что государство всегда было одним и тем же.

Это хорошо видно на примере юбилея революции, когда государственная пропаганда пытается игнорировать тот факт, что советское государство строилось как радикальное отрицание предыдущей власти. Мы знаем, что у коммунистов в принципе была идея отмирания государства. Во всяком случае, то, что они построили, было совершенно новым историческим субъектом. Сегодня мы видим, как эти огромные бреши пытаются заретушировать указаниями на преемственность. То же самое верно применительно к ситуации 1991 года. Субъектом второй истории является не государство, а индивид или семья. Она позволяет человеку узнать о том, что происходило с его предками, восстановить свою родословную. У такой памяти неизбежно много субъектов, это могут быть разные семьи, в зависимости от региона — разные локальные, городские, краевые или национальные памяти.

Татарстан в этом смысле хороший пример, потому что татарская история не монтируется легко к славному русскому государству, которое не пойми откуда начало свой триумфальный марш по истории. Выбивается отсюда и масса других исторических нарративов; низовая история позволяет этот нарратив восстанавливать. Есть еще одно важное отличие — оно связано с идеологической нейтральностью второй памяти.

Григорий Юдин: биография социолога

Иноагентами стали социолог Григорий Юдин*, активистка и защитница Химкинского леса Евгения Чирикова*, бывший депутат Смоленской областной думы Владислав Живица*, блогер Владислав Олейник* и журналистка Лола Тагаева*. Министерство юстиции России расширило список иностранных агентов, ими были признаны социолог Григорий Юдин* и экоактивистка Евгений Чирикова*. Министерство юстиции пополнило реестр иностранных агентов, включив туда социолога Григория Юдина*, тверской лекторий "Живое слово"*, организацию "Комитет ингушской независимости"*, блогера Владислава Олейника*, шеф-редактора.

Григорий Юдин: «Нам еще предстоит определить правильную интонацию для Дня Победы»

Григорий Борисович Юдин – известный российский социолог, который с первых дней российско-украинскго конфликта 2022 года участвует в акциях и критикует власть России. На вопросы «Инвест-Форсайта» отвечает социолог, принимавший участие в нескольких исследованиях, касавшихся отношения российского населения к истории и войне, — профессор Московской высшей школы социальных и экономических наук Григорий Юдин. Кандидат философских наук Григорий Юдин — один из немногих, кто был уверен, что Россия начнет полномасштабную войну против Украины. Социолог Григорий Юдин внесен в реестр иностранных агентов за участие в создании и распространении материалов иноагентов и распространение фейков о России. Власть - 19 января 2024 - Новости Санкт-Петербурга - Интервью Григория Юдина Катерине Гордеевой.

Новости григорий юдин социолог