С этой книги началось моё знакомство с писателем Алексеем Ивановым, после "Золота бунта", прочитал все его книги, и ни разу не пожалел. На сайте электронной библиотеки Litportal вы можете скачать книгу Золото бунта в формате fb2, rtf, pdf, txt, epub.
Оглавление:
Чтобы вернуть честное имя себе и отцу, он должен будет найти казну самого Пугачёва, спрятанную где-то на бойцах... А подлинное «золото бунта» — это не пугачёвский клад, но ответ на вопрос: как сделать непосильное дело и не потерять душу?
Здесь даже те, кто носит православный крест, искренне верят в силу вогульских шаманов. Здесь ждет в земле казна Пугачева, золото бунта, клад, который уже четыре года не дастся ни шаманам, ни разбойникам, ни бродягам-пытарям. Клад, который был закопан четырьмя разбойниками братьями Гусевыми.
Но здесь барки с заводским железом безжалостно крушат береговые скалы-бойцы. У сплавщиков, которые проводят барки по стремнинам реки, есть способ избежать крушений: попросить о помощи старцев, что правят Рекой из тайных раскольничьих скитов и держат в кулаке грандиозный сплав «железных караванов».
Однако молодой сплавщик Осташа, пытаясь разгадать причины гибели своего отца, поднимает бунт против сложившегося на Чусовой порядка. Чтобы вернуть честное имя себе и отцу, он должен будет найти казну самого Пугачёва, спрятанную где-то на бойцах...
Жанр[ править править код ] Этот роман поставил ряд исследователей в тупик из-за стремления Иванова опровергнуть каноны традиционного романа и невозможности включить произведение в определённый литературный ряд. Литературоведы писали, что роман нельзя назвать ни историческим, ни реалистическим, ни авантюрным, ни фэнтези, несмотря на присутствие в нём признаков каждого из упомянутых жанров: «Так что же, придется соглашаться с теми, кто пишет об уникальности романа Алексея Иванова в современной литературе? И да и нет» [1]. Его главный герой — сплавщик Осташа, которому приходится пройти через множество испытаний, чтобы узнать правду о своём отце и найти золото, спрятанное пугачёвцами. Восприятие[ править править код ] «Золото бунта» имело огромный успех у читателей.
Лучшее в категории - Аудиокниги / Проза III тысячелетия
- Золото бунта, или Вниз по реке теснин - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
- Иванов Алексей. Золото бунта
- Аудиокниги слушать онлайн
- О книге "Золото бунта"
- Золото бунта, или Вниз по реке теснин
Золото бунта, или вниз по реке теснин
«Золото бунта» Алексей Иванов. Иванов, Алексей Викторович. Золото бунта, или Вниз по реке теснин. Отзывы читателей о книге Алексей Иванов "Золото бунта, или Вниз по реке теснин".
Золото бунта, или вниз по реке теснин
Читайте интересные рецензии и отзывы читателей на книгу «Золото бунта», Алексей Иванов. В книжном интернет-магазине «Читай-город» вы можете заказать книгу Золото бунта от автора Алексей Иванов (ISBN: 978-5-00-139504-1) по низкой цене. Иванов, Алексей Викторович. Золото бунта, или Вниз по реке теснин. Книга очнь интересная. Купли житейские (Алексей Иванов, 2005) Перейдите на сайт, чтобы читать книгу целиком. На сайте электронной библиотеки Litportal вы можете скачать книгу Золото бунта в формате fb2, rtf, pdf, txt, epub.
Иванов Алексей: Золото бунта | Иванов Алексей Викторович
Здесь караваны барок, груженных железом, стремительно летят по течению мимо смертельно опасных скал — бойцов. Здесь власть купцов и заводчиков ничто в сравнении с могуществом старцев — учителей веры, что правят Рекой из тайных раскольничьих скитов. Здесь даже те, кто носит православный крест, искренне верят в силу вогульских шаманов.
Урал дымит горными заводами, для которых существует только одна дорога в Россию — бурная река Чусовая. Но здесь барки с заводским железом безжалостно крушат береговые скалы-бойцы. У сплавщиков, которые проводят барки по стремнинам реки, есть способ избежать крушений: попросить о помощи старцев, что правят Рекой из тайных раскольничьих скитов и держат в кулаке грандиозный сплав «железных караванов».
Кирюха подошёл к окну, но ответил не сразу. Она не пошла.
Он велел высечь её до полусмерти. Я за это его в лесу подкараулил и пальнул в него. Жаль, не убил. Разиня я. Мало что промазал, так и пыж свернул из лоскута, который от своей рубахи оторвал… Приказчиковы псы нашли пыж, стали по всему заводу рубахи перетряхивать. Отыскали мою. Курлова, сержанта, что оборону от Белобородова держал, на батарее зарубили.
Паргачёва, которого Белобородов начальником поставил, повесили. Демидовы после бунта завод заводчику Гурьеву тотчас продали, Гурьев тотчас перепродал графу Ягужинскому, граф — Савве Яковлеву, этому волчине… Яковлевский приказчик тоже вот, оказывается, под пулю чуть не угодил…» — И куда тебя везут? Может, в острог, может, в каторгу. Я ведь не сразу отдался. Одного приказчичьего прихвостня убил в драке-то и в лес бежал. Полгода с Кондаком-разбойником в пещере прятался, пока не выследили и не взяли. Вогульцы идолопоклонствовали.
Говорят, вся пещера костями человечьими засыпана. Идолок там есть, бронзовый, только маленький. И костей много, но все звериные. Пещера хорошая, надёжная. Там у нас даже окошко было, чтобы смотреть, не идёт ли кто незваный. Пьяный был, скотина. За то и смерть ему.
Мне бурлаки рассказывали, которые меня везли. Кондака в казёнке к стене приковали. А барка об Разбойник ударилась. Затонула под Четырьмя Братьями, и Кондак вместе с ней. Поделом вору мука. Из-за бати он чувствовал и свою вину перед тем разбойником, который так страшно и нелепо погиб в тонущей барке. Была бы у меня сноровка одному перезимовать, иль был бы я в расколе, чтобы в скиту спрятаться, так сроду бы к такому не припал, а след увидел бы — и в след плюнул.
Кондак четыре года на Чусовой ошивался, клад Пугача искал. Такой человек был поганый, что не открывался ему клад. Был бы клад на головы заговорён — Кондак бы вдвое больше голов принёс; пришлось бы голодать — товарища бы съел. Это я сейчас понимаю. А тогда задурил мне Кондак голову. Говорил, что точно место клада знает, нашёл, догадался, только не взять клад зимой, надо весны дождаться. Тогда я ему ещё верил.
Он ведь врал мне, что зовут его по-настоящему Сашка Гусев. Он из тех Гусевых, что должны на кладе у Четырёх Братьев лежать, только он вывернулся от Чики-Зарубина и утёк. Потому и не знает место клада. Это известие как обухом в лоб шибануло Осташу. Он даже отшатнулся от окошка амбара. Выручи, дай ножик! Я окошко обстругаю и утеку!
Я другое место знаю, где спрятаться, не найдут меня! Не жить мне без Дашки, понимаешь? Нигде не жить — ни в Сибири на каторге, ни в остроге, ни в соседней деревне!.. Дай ножик!.. Кирюха молил, но Осташа повернулся и пошёл прочь, обрушился на чурбак возле крыльца, где по-прежнему сидел солдат-караульный. Теперь он дымил из-под усов короткой глиняной трубкой. Будет ли когда-нибудь ему покой от этих проклятых дядьёв Гусевых?
Ведь почти четыре года прошло, как они исчезли… Осташа вспоминал тот день того страшного пугачёвского года, когда они с батей вернулись со сплава и обнаружили в своём дому Гусевых; вспоминал то утро, когда проснулся, будто его домовой толкнул, и увидел, что ни бати, ни Гусевых в избе нет. Макариха сказала, что ночью пришёл какой-то человек и куда-то увёл и Гусевых, сынов её, и батю… И неделю о них ничего не было известно. Макариха голосила по сыновьям и рвала волосы. Осташа молчал с очерствевшим в страшном предчувствии сердцем. Батя возвратился в Кашку только на восьмой день — один. Он кратко и устало рассказал, что той ночью в Кашку к Гусевым приплыл пугачёвский атаман Чика и привёз с собой царёву казну. Гусевы с пугачёвцами кровью повязались и потому сделали, что Чика приказал: приневолили батю.
Ведь батя всю реку знал, и Гусевы силком взяли его с собой, чтобы он нашёл подходящее место клад схоронить. И чего там случилось — батя не захотел говорить. А Гусевы так и не вернулись. Может, зарезал их батя?.. Нет, Осташа не верил, что батя мог их зарезать. Не таким он был человеком. Но куда Гусевы провалились — Осташа не знал, а батя не говорил.
И даже велел никогда не спрашивать его об этом деле. Ну а народ-то решил, как проще: зарезал, чего уж тут гадать. И никто Переходу того в вину не ставил: туда Гусевым и дорога. Дай, и сам сразу уйди. Никто тебя здесь не видел. Придёшь завтра как в первый раз. На тебя и не подумают.
Зачем мне нож? У меня штык. Штык при мне останется. Осташа внимательно посмотрел солдату в глаза. Глаза были усталые, выцветшие, бесстрашные. Дать, что ли, ножик этому Кирюхе-ротозею?.. Иссохнет ведь парень по своей девке.
Осташу не пугала каторга, острог. Чем жизнь слаще каторги? Не пугала неволя — и без того все в крепости. Пугало отлучение. Отлучи его самого от Чусовой, отними у него весенний вал, барки, рёв бойцов над рекою… Нет, отлучённому лучше умереть. Осташа встал и в третий раз пошёл к амбару. Её тайный тракт пересекает, вон на той прогалине выход с него, видишь?..
Осташа знал про этот тайный тракт, который теперь уж ни для кого не был тайной. Его сто пятьдесят лет назад проторили строгановские соленосы, чтобы в обход верхотурской таможни беспошлинно таскать в Сибирь соль, а оттуда — рухлядь. Сейчас тракт уже заброшен был: кому он нужен, если проложена хорошая казённая дорога, а таможни в Верхотурье давным-давно нету. Входец совсем маленький, только вплотную найдёшь, — всё пояснял Кирюха. От него напрямик в гору. А в пещере петля подземная. Залезешь в неё, сам не заметишь как, и будешь ползать по кругу, пока не околеешь, ежели вылаза не запомнил.
Коли меня и в пещере накроют, я в петлю улезу и с другой стороны убегу. Мне бы только отсюда утечь — я как оборотень над пнём исчезну!.. Осташа подумал, вытащил из-за голенища нож и протянул его в окошко. Только я так понимаю, что Гусевым-то ему незачем зря называться было, если он не ведал, где клад схоронен. Под Четырьмя Братьями он вновь осмотрел барку — теперь уже не отцову, а Кусьинского кордона. Колывановы прихвостни продолжали грабёж: кровлю с коня содрали до стропил, принялись разбивать палубу. Осташа только злорадно ухмыльнулся.
Устье речки Кумыш загромождали насады и полубарки. В деревне стоял государев кабак, и сплавной народ предпочитал ночевать в Кумыше, чтобы не расходовать ночь даром. Непогожее утро только разъяснелось. По судам ходили работнички, держались за головы и постанывали. Деревня привольно раскинулась по лугу и радовала глаз чистым, дождевым серебром кровель и венцов: она ни разу не горела, и все дома были старые, выцветшие до седины. Белые дымки поднимались к мутному, похмельному небу. Кумыш журчал, огибая могучие носы сплавных судов.
Он бежал издалека, но, как пёс-недомерок, так и не вырос, оставшись речкой-щенком. Осташа причалил лодку, вылез на берег и огляделся. Осташа направился к ней, и вдруг дорогу ему преградил малец лет десяти-двенадцати. Парнишка тотчас заулыбался во весь щербатый рот. Не выйдет. Хочу я попросить Колывана, чтоб он всех мальцов в пучок связал, а то мне печь растапливать нечем. Охота знать-то.
К тятьке все на поклон идут, да он не всех велит пущать. Ну чего тебе надо? Бока ему наломаю. Знаешь, как он меня дерёт? Тебя бы так тятька драл, так ты бы давно уже помер. Он мне ухи, как у зайца, все выкрутил, и зад у меня, как репа, распух. Я будущим летом сбегу от него, надоело.
А ты кто будешь? Ты что, правдивых людей никогда в жизни не видел? Как ты меня возьмёшь бурлаком, если мне всего одиннадцать годов? Тятька твой, кстати, с десяти лет бурлачил, вот. Ты меня запомни. Я Осташа Переход из Кашки. А теперь сказывай, где ваша изба.
Грузные, кондовые дома Кумыша слепо глядели на широкую улицу тусклыми пузырями окошек. Мостки вдоль высоких заплотов были сбиты из расколотых пополам брёвен. В огромных лужах посреди улицы лежал всякий хлам: кучи тряпья, черепки битых горшков, плашки раздавленной бочки, сломанное тележное колесо; плавали разбухшая солома и лепёхи навоза. Над дальними крышами поднималась глыба Горчака с соснами поверху. Осташа узнал дом Никешки Долматова, своего приятеля по сплавам, а вскоре Петрунька уже подвёл его к своему крыльцу. Осташа был из раскольников часовенного толка, как и почти все на Чусовой, а Кумыш упрямо держался беспоповства. Да не больно-то и хотелось.
Проскрипела на истёртых пятках дверь, и по лестнице не торопясь спустился Колыван, за спиной которого семенил Петрунька. Колыван, не оглядываясь, дал ему затрещину, и Петрунька молча полетел обратно к речке, шлёпая по лужам. Колыван стоял и, не здороваясь, разглядывал Осташу. Был Колыван невысокий, но кряжистый и плечистый. Лицо его, широкоскулое и широкоглазое, было понизу обведено густой, но подрезанной бородой с проседью. Смотрел Колыван всегда исподлобья, словно бы его уже обидели. Осташа сразу ощутил, что перед ним — враг, ничем не прикрывающий свою враждебность, а потому холодный и собранный.
Так что за разбой свой ты перед ним отвечать будешь. Мне от твоего разбоя ни убытка, ни унижения. Там ты напоганить ещё не успел. Придёт время, и в Кусье узнают, что веры слову Перехода больше нет, потому как Переход за корысть барку разбил. Знаешь, что и я её знаю. Зачем мне так говоришь? Никого ведь нет вокруг.
Подвесил бы я решето на нитке — так оно от твоих слов крутилось бы, как колесо водобойное. У вас в Кумыше что, простой правды никогда не слыхали? Есть то, чему верят. А веру тому доказать надо. В расколе столицей стал тайный Авраамиев остров на Ирюмских болотах, где сидел бывший крестьянин, а ныне старец и правопреемник огнепального протопопа Мирон Галанин. Вокруг Галанина, как вокруг паука, раскинулась паутина древлеправославной веры — от Кондинских скитов на былых вогульских капищах и мёртвого Пустозёрска на Печоре до разорённых царёвыми полками яицких станиц. Керженец и Повенец, Иргиз и Ирюм держали древлеправославную Русь, словно рваный, прожжённый, пробитый пулями парус.
Колыван Бугрин вместе со старцами тайных чусовских скитов дважды ходил к Мирону Галанину на Дальние Кармаки за благословением, за праведными книгами, за духовными письмами. Мирон Галанин был вероучитель, но не праведник, не святой и не апостол. Но для Колывана, как и для беспоповцев, слово Мирона было законом. А для часовенных — только поучением, которому можно и не последовать, если другие старцы перетолкуют. Меньше под никонианцев надо подстилаться. Это сзади неслышно подошла девка, сестра Петруньки. Осташа оглянулся и шагнул в сторону.
Девка стояла опустив глаза, держала в руках стопу помытых плошек. Он видел Неждану только голенастой девчонкой и совсем не узнал её теперь. Колыван молча ударил её по руке. Все плошки разлетелись, покатились по мосткам, поплыли по луже. Неждана нагнулась и принялась собирать посуду. Осташа нагло, напоказ Колывану, смотрел на девку, на её крутые бёдра и круглый зад, плотно обтянутый сарафаном. Борода зашевелилась на скулах Колывана, но Колыван молчал.
Неждана выудила из лужи последнюю плошку, распрямилась и пошла обратно к реке. Взгляд её чёрных красивых глаз из-под низко повязанного платка полоснул по лицу Осташи. Осташа не посмотрел вслед девке, но сощурился на Колывана, словно со знанием дела и бесстыдством намекнул: «Хороша!.. С каких заработков? Вот и скопил. Он помаленьку из царёвой казны таскал, чтоб незаметно было, — вот и натаскал на барку. Колыван говорил верно: за три года, хоть всё откладывай, не собрать на барку.
Откуда же батя взял деньги? Осташа не знал, не знал. Но он знал другое: что бы там ни было, батя никогда бы и гроша не взял из царёвой казны. Ведь он сам же сказал: придёт Пётр Фёдорович снова и заберёт казну, и никто больше на неё права не имеет. Осташа верил бате. Батя не врал. Батя не вор.
Но веру эту нечем было доказать. И так никто его за руку не поймал, ему и без того хорошо было! Знаешь, кого он в своей казёнке арестантом вёз? Сашку Гусева вёз. Потому Чика и передал им царёву казну. Сам же он казны не прятал — отдал Гусевым и уплыл из Кашки обратно. А Гусевы-то кабатчики были, с Чусовой не знакомы… Где казну спрятать?
Вот они силком и потащили Перехода с собой. Осташа обо всём этом и так догадался, но Колыван будто заученный заговор произносил — не мог начать с середины. Он даже попробовал взять Осташу за пуговицу, но Осташа отвёл его руку — Колыван и не заметил. А Переход зарыл клад, и с концами дело! Сашка же побоялся объявиться — его ведь сразу скрутят и под стражу! Вот он и прятался по лесам, по пещерам, разбойничал, значит… Но зимой взял его караул. И Переход испугался, что Сашка под пыткой скажет, кто клад прятал, или объявит, где клад спрятан, если сам сумел о том догадаться!..
Я ведь нынешним сплавом с Переходом одним караваном бежал. И я видел в Ревде, как Переход деньги давал караулу, чтобы Сашку на его барку посадили. А дальше Переход барку разбил на Разбойнике, Сашку утопил в казёнке, а сам вроде как мёртвым стал считаться: за мертвяком розыск не учиняют! А потом можно брать клад — и дёру! Кто спохватится? И барки батя не убивал! Я сам при том был!
Можно так Разбойник пройти! Бате не повезло! Не было у него умысла барку убить! Не повторить такого, я тебе, щенку, как старый сплавщик говорю! Был умысел! Был бы жив батя, на том заряженное ружьё бы не испугался поцеловать — не выпалит, потому что нет на бате вины! Следующим сплавом я сам Разбойник отуром пройду!
Пусть все увидят, что возможно такое, и не было у бати умысла барку убивать! Из-под земли достану! Это я тебе обещаю! Найду барку! Чусовая рассудит, кто прав, а кто врал! Завидуешь ты бате! Батя ни одну барку за двадцать лет не разбил, а ты две разбил, и вторую-то по умыслу!
Ты яковлевское железо вёз с Новой Утки, а Яковлев тогда только сел на Чусовую. Ему кровь из носу надо было втиснуться между Строгановыми и Демидовыми со своим железом! Он любые деньги готов был заплатить, чтобы железо поднять! Ты об Горчак барку и смазал бокарями, а потом своих же кумышских и нанял железо вытаскивать. Мастер ты сплавного дела, Колыван, слов нету! Барку тебе за неделю починили, и с нею ты при своих остался, а на подъёме железа лапу погрел. Это ты на сплавном деле корыстовался!
Чусовая твою чёрную душу ещё в молодости твоей пометила, когда раздавила тебя об Шайтан! А батя чист был душой! Его Чусовая хранила! Батя тебе как бельмо на глазу был, как кость в горле! Он один у тебя славу лучшего сплавщика отбивал! Не стало бати — и ты имя его помоями окатил! Пчела у сатаны жало на людей просила, на себя выпросила!
Я тебе, Колыван, не прощу за батю, ты помни! Ты представь, сколь у меня на душе накипело за твой поклёп? Хочешь — отплачу? Нежданы не жаль? Ворота в холстину толщиной станут, когда весь дёготь отскоблишь! Колыван без размаха ударил Осташу в бровь, но Осташа уже ждал такого удара, набычив шею. Отшатнувшись, он поймал глазами Колывана, и его кулак врезался Колывану в скулу.
Колыван кувыркнулся в грязь. Осташа подскочил и нагнулся, чтобы поднять его и ударить снова. Но Колыван нашарил в луже обломок тележной оси и снизу шарахнул Осташу по рёбрам. Осташа словно сломался пополам от яркой боли. Пока он распрямлялся, Колыван, гребанув ногами, уже встал, занёс дубину и хватил Осташу по левому плечу, отбив руку. Осташа, хрипя, кинулся к Колывану, но тот опять взмахнул осью и теперь попал Осташе по голове. Всё поплыло в глазах у Осташи.
Он ещё пытался устоять на ногах, и тогда следующим ударом Колыван сшиб его на мостки. Бросив ось, Колыван ногами бил Осташе в грудь, в рёбра; шатаясь, целил и не попадал в лицо. Когда Осташа уже перестал и вздрагивать, Колыван остановился, тяжело дыша, постоял, держась за перила крыльца, потом харкнул кровью Осташе на спину, отвернулся и стал медленно подниматься по ступенькам, хватаясь за стену. Перекинув его руки через себя, его куда-то тащили Никешка Долматов и Петрунька.
За этими Воротами открывалось царство изломанных валунов и плесневелого бурелома. В расщелинах камня вокруг Ворот торчали лучинки стрел, пущенных вогулами в эту дыру на удачу. Межеумок грозно качался на волне, для которой был слишком хлипок.
Он переваливался и черпал воду бортами. Всё вокруг нахмурилось: дождевое небо, сырой метельник по берегам. Гора впереди словно в пляске мотала каменным сарафаном, колыхала складками и топотала по реке, брызжа прибоем. И Осташа впервые почуял нутром холод сплавщицкого одиночества, когда вот он несётся на скалу, и барки для него уже нет, потому что барка — это он сам. И он один на один со скалой, которая пляшет в бесовских кобях, машет подолом. И никто, кроме него, сплавщика, этой пляски не видит, а потому и такого страха божьего не чует. И в этом полёте, за которым, быть может, ждёт гибель, в прыжках и корчах каменного бойца то ли проявился и вправду морок бесовский, а то ли прорезалось в глазах истинное и чистое зрение души.
Данную книгу можно смело назвать "Путеводитель по реке Чусовой", в качестве гида будет Осташа, главный-герой-терминатор, вчерашний пес, которого не может убить ровным счетом никогда и ничего.
Золото бунта, или Вниз по реке теснин
Alexei Ivanov (Russian: Алексей Иванов) is a Russian award-winning writer. Ivanov was born in Nizhny Novgorod into a family of shipbuilding engineers. Слушать книгу Алексей Иванов "Золото Бунта, или Вниз по реке теснин" слушать бесплатно. Книга очнь интересная. Последнее прекрасно реализовано в романе Алексея Иванова «Золото бунта». Взял у mbla «Золото бунта» — таки да, прекрасная книга, спасибо, друзья, что не отсоветовали.
Алексей Иванов. Золото бунта.
Остаться перед Разбойником без потесей — вернее гибели и не придумать. Это и Осташа понимал. Он стоял на скамейке рядом с отцом как ученик сплавщика. Осташа вцепился в перильца обеими руками. Осташа хотел заорать, глядя то на отца, то на берег, то на каменную тушу Разбойника, обляпанную бурыми лишаями. Но лицо бати тогда было твёрдым и белым, а ветер трепал волосы, обвязанные по лбу тесёмкой, и кудлатил бороду — словно стелил длинную траву вокруг валуна. Батя вжал в усы раструб жестяной трубы и крикнул бурлакам: — Потеси не спускать!.. Гурьяна бате не поверил. И Осташа не поверил, не понял: почему нельзя и дёрнуться, чтобы отгрести от берега и от скалы?.. Барка врезалась тупым носом в берег, круша подлесок. От удара бурлаки полетели на доски настила, кто-то с воплем кувыркнулся за борт.
Осташу с батей едва не скинуло со скамейки. Сосны гибко качнулись над головами через всё небо, как волосы над лицом утопленника. А потом течение приподняло барку и потащило дальше, к Разбойнику, разворачивая задом наперёд.
Прежде всего это, конечно, пугачевская казна и заговоренные родильные крестики сплавщиков, в которые старцы заключали души их хозяев.
Волею судьбы носителем знания о первой и обладателем второго становится главный герой, которому еще только предстоит определить свою жизненную позицию в этом мире. Вам это ничем не напоминает знаменитое Кольцо Всевластья из одного очень известного романа? Иванов «слизал» сюжет или все тот же хронотоп у Толкиена. Автор пребывает в полном восхищении от романа «Золото бунта».
По-моему, А. Иванов, «коммерциализуя» свое произведение, сознательно и очень тонко использовал элементы схемы, имевшей большой коммерческой успех, не опустив свою книгу до уровня второразрядного опуса «на тему». Дата публикации:.
Много шишек набьет и Осташа, частенько жизнь его будет висеть на волоске. Ищет он не только клад, но и себя. В романе не раз встретятся рассуждения разных героев о правде, о вере, о своём пути. Однажды парню даже напрямую предложат продать свою душу. Здесь даже есть придуманный писателем истяжельческий толк, когда человек меняет свою душу на возможность выжить во время сплава. Когда какая-то барка проходит бойцы и пороги, а сплавщик и не дрогнет, о нём так и говорят остальные: "А, это истяжелец, чего ему бояться".
Вот тут есть некоторая "заноза": герой за год должен был измениться, столько всего он узнал, повидал, через столько прошёл. Он вроде бы и изменился, но почти в самом финале совершает такое, что только изумляешься: "Как же ты мог, Осташа?! Сюжет весьма увлекательный, следить за судьбой Осташи очень интересно, язык книги полон устаревших и "сплавщицких" слов, но в книге много и сцен жестокости, совершенно звериной, извращённой.
От Сосуна, насосавшись, Чусовая отваливала и катилась к Усть-Койве, правым боком сдирая стружку о пласты Дыроватых Рёбер. Они выщербились из крутого откоса, как задиры на доске, обструганной против волокон.
Яростно пробуравил Осташу пустой, совиный глаз скалы — огромная дырина в утёсе, которую усть-койвинцы уважительно звали Царскими Воротами. За этими Воротами открывалось царство изломанных валунов и плесневелого бурелома. В расщелинах камня вокруг Ворот торчали лучинки стрел, пущенных вогулами в эту дыру на удачу. Межеумок грозно качался на волне, для которой был слишком хлипок. Он переваливался и черпал воду бортами.
Всё вокруг нахмурилось: дождевое небо, сырой метельник по берегам. Гора впереди словно в пляске мотала каменным сарафаном, колыхала складками и топотала по реке, брызжа прибоем. И Осташа впервые почуял нутром холод сплавщицкого одиночества, когда вот он несётся на скалу, и барки для него уже нет, потому что барка — это он сам. И он один на один со скалой, которая пляшет в бесовских кобях, машет подолом.