последние новости на сегодня, февраль 2024 | STARHIT. Писательница Людмила Улицкая охотно дает интервью и высказывается по разным вопросам, но беседа с автором и ведущим передачи "Детский недетский вопрос" (полный вариант доступен на.
Людмила Улицкая откровенно призналась в русофобии пранкерам Вовану и Лексусу
Новости RT на русском. 31 янв в 11:40. Пожаловаться. Людмила Улицкая оскорбила российских добровольцев, которые идут в зону СВО, назвав их «людьми без работы». новости Пскова. О сервисе Прессе Авторские права Связаться с нами Авторам Рекламодателям Разработчикам Условия использования Конфиденциальность Правила и безопасность Как работает YouTube Тестирование новых функций. Последнее интервью Юрия Шатунова в «ЧП» от 20 июня 2022 года. Интервью Улицкой до степени смешения похоже на откровения народной артистки России Лии Ахеджаковой, которая в последнее время стала ярой русофобкой.
Людмила Улицкая: «Перебить друг друга – ума много не надо»
Об этом пишет РБК. Писатели в своем совместном письме заявили, что во время представления нового альманаха "Слово Ново. Выход" в столице Германии, ими была проведена автограф-сессия.
Выход" в столице Германии, ими была проведена автограф-сессия. Источник фото: Фото редакции "Мы считаем подобные обвинения абсурдными и заявляем, что никогда не поддерживали, не финансировали никаких военных организаций, боевых подразделений или армий»,— говорится в заявлении. Накануне движение "Зов народа", а в частности, один из его представителей Сергей Зайцев призвал внести Улицкую, Сорокина и Ерофеева в список людей, которые спонсируют терроризм.
Это не значит, что я не скучаю по дому, это не значит, что я не скучаю по Москве, по моим московским друзьям. Надо сказать, что я даже не уехала сама, меня вывез сын. Мы как-то с мужем еще размышляли, а тут приехал мой старший сын и сказал: «Быстренько собирайтесь, поехали».
Он правильно на самом деле рассудил, хотя я очень скучаю по Москве, по дому, по некоторому количеству оставленных в Москве друзей. Вы знаете, я должна сказать, что я в большой степени все еще нахожусь дома. Мне не хватает моего книжного шкафа, я пытаюсь сейчас какие-то книжечки добыть и поставить в пустой книжный шкаф.
Мне на самом деле не хватает Москвы, не хватает моего московского окружения. Я попытаюсь на этом месте не буксовать, а как-то принимать жизнь такой, какая она есть. Здесь у меня есть некоторое количество друзей, возможно, что появятся и новые.
В конце концов, ситуация, в которой оказалась я, далеко не худшая. Я знаю, что сегодня огромное количество беженцев, у которых нет дома, никаких возможностей к существованию. Им гораздо хуже, и об этом я все время помню.
Количество людей с русским языком, которые ходят по берлинским улицам, сегодня очень велико. Насколько я знаю, русские сейчас наводнили Европу, их достаточно много и в Париже, и в Сербии, и в Израиле. Что делать?
Это нормальная человеческая реакция, в ней ничего патологического, опасного или безнравственного я не вижу. Это естественное желание человека сохранить свою жизнь, сохранить свою семью. Мне кажется, что я уже получила это, в каком-то списке я уже была упомянута… Это не имеет никакого значения.
Время так сильно изменилось: сегодня нажимаешь на кнопку, у тебя выскакивает ровно то, чего ты хочешь почитать. Поэтому я думаю, что это скорее рекламная акция для автора, чем запретительная мера. Поэтому не думаю, что они чего-то добьются этим, не думаю.
Может быть, из библиотек изымут книжки… Все-таки моя молодость пришлась на те времена, когда каждая напечатанная на машинке или отксерокопированная, или привезенная с Запада книжка была на вес золота, и мы передавали ее с рук на руки и читали. Потом, когда эти книжки появились на прилавках, оказалось, что все, кому было это интересно, их уже прочитали, а те, кому это не интересно, их не прочитают никогда. Поэтому все зависит от того, хотим мы получать информацию или нет.
Сегодня информация гораздо более доступна, чем во времена моей молодости, поэтому хотим знать — будем знать. О том, возможно ли сегодня издание в Германии российских книг и авторов В Германии сто лет тому назад в Берлине было около 70 русских издательств — 70! Сегодня, конечно, такого нет, но тем не менее что-то будет, какая-то русская веточка будет, несомненно.
Она, собственно говоря, уже и есть, она даже и была, потому что русскоязычная газета существовала. Отчасти это пророссийские издания, потому что Россия тоже финансирует какие-то издания здесь. Я думаю, что русская литература какое-то время просуществует, как она существовала в 1920-е годы — в изгнании.
Кроме того, сегодня очень быстро делаются переводы, и эта дорожка от русского языка к международным разным площадкам стала гораздо более короткой. Это внушает надежду. Мы стали гораздо более планетарны, и культура стала гораздо более планетарна.
Всякая интересная книжка, напечатанная, написанная на сербском, китайском, финском языке через три месяца издается на 50-ти, это я знаю по себе.
Та же Улицкая не только носитель совершенно определённых догм и обладатель специфической оптики, но она формировала здесь новый канон, утверждаясь, совершенно необоснованно, в ранге того самого классика. У неё появлялись последователи и ученики, тут же средствами массированного пиара и продвижения входившие в моду. Они в том числе подвизались на ниве национальных вопросов с расчёсыванием реальных или мнимых травм и обид. Деколонизация и борьба с русскими колониализмом — это вообще сейчас магистральная тема, которая обладает эффектом ржавчины, разъедающей общество. Дальше приходили расчёсыватели личных травм, мало отличимые друг от друга, страдающие в отечественной огромности, несуразности и атмосфере «насилия», которая давит на них могильной плитой и не даёт раскрыться. Это целая грибница, которая разрослась здесь в предельно комфортных условиях.
Эта грибница стремилась к монопольной власти во всех сферах, и особенно духовных, где глушила всё живое, выдворяя любое инакомыслие на маргинальную периферию. Все для того, чтобы кардинально изменить человека, чтобы он мать свою не узнал и родных не помнил. Ничего не помнил, а только насыщался той пылью, которую столбом производила Улицкая и те, кто ей под стать. Народ для разврата собрался. Имя им легион… Что вы думаете по поводу покушения на Прилепина? А про убийство Дарьи Дугиной? Что делать с русскими в Крыму и куда уходят гонорары от ваших книг?
Ряд вопросов — и перед нами не аристократ духа, в образ которого усиленно рядили подобных, а обыватель, «раб лампы», находящийся в плену у собственных страстей, ставший предельно зависимым от некритично принятых идеологических установок, догматов, сформировавших оптику. Та самая пена, про которую недавно сказал российский президент. Возвращённая история её смывает, как и их проект полной разборки отечественного цивилизационного здания. Теперь нам следует самим научиться в дальнейшем не впадать в искушение и не западать на подобных лжеучителей. Знать, понимать и ценить своё. Свою огромность и уникальность. Нам надо заново открыть Россию.
Баба-яга в тылу врага: в отличие от Набокова Людмила Улицкая* не осуждает, а прославляет педофилию
У меня в Берлине квартира, которую я купила 12 лет назад, когда завелись первые деньги. Тогда жилье в Берлине стоило впятеро дешевле, чем сейчас. Квартира стоит на месте снесенной Берлинской стены, что символично — жить на границе. Вполне соответствует моему состоянию жизни на границе в самых разных смыслах. Насколько Берлин похож или не похож на Москву? В чем он лучше, а в чем хуже? На Москву Берлин совершенно не похож.
Про «лучше-хуже» сказать не могу. Берлин, по крайней мере в той его части, где мы живем, на месте Берлинской стены, город прямолинейно-квадратный, эта часть города застраивалась в одно и то же время, по одному плану, получилось вполне достойно и вполне скучно. Но есть старые районы, где приятно погулять. Ну и музеи берлинские великолепные. Чем Берлин лучше Москвы, могу сказать не задумываясь: исключительно толерантный город, по улицам ходят сирийцы, русские, африканцы, и никто не привлекает особого внимания. Идет мужчина в белой чалме и в белом одеянии и женщина в черной чадре — никто и головы не повернет.
Вот этим Берлин как раз на Москву не похож. И этим он лучше. А чем он хуже, пока сказать не могу. Разве только тем, что он не Москва, в которой я прожила всю жизнь, и совсем не просто в 80 лет разучивать новые правила игры. По чему или кому скучаете в Москве больше всего?
Во-первых, сначала у меня вышли детские книги в издательстве «Детгиз». А роман свой я принесла в другое издательство. Пришла с романом. Человек разговаривает по телефону, я стою в дверях и слышу половину разговора. Он говорит: «Нет-нет-нет, нет-нет, это нас не интересует, нет. Только роман. Только любовный роман». Я стою. Наконец он вешает трубку, говорит: «Что у вас? И действительно он вышел, и это было чудесно. А до этого был сборник рассказов. И еще была повесть. Да, вышла в «Новом мире». В конце 1980-х годов были какие-то публикации журнальные, их было немного. Первая моя книжка вышла в 1993 году, в издательстве «Галлимар», на французском языке. Потому что, пока моя рукопись здесь шла долгими путями, французское издательство получило ее через мою подругу и быстренько перевело. Для «Галлимара» я — уникальный автор, потому что я единственный писатель, который опубликовался в этом знаменитом издательстве, не имея ни одной книжки на родном языке. Так вот получилось. Почему я говорю, что мне дико повезло? Потому что это не знакомства, не какие-то специальные обстоятельства, помощь чья-то — нет. Просто вот так карта легла, что называется. Ваша первая повесть была опубликована, когда вам было почти 50 лет. Не жалеете, что ваши произведения не выходили раньше? Дело в том, что, когда я ушла из Института общей генетики, я лет десять не работала. Это были годы, когда у меня родился один ребенок, потом другой. Я с ними ходила, варила кашу и вела жизнь домашней хозяйки — нормально. Потом, когда они немного подросли, мне надо было снова идти работать. А профессия моя — генетика — это сфера, которая каждый год по объему увеличивается в тысячи раз. Поэтому я поняла, что уже в генетику не вернусь и, наверное, буду работать в лаборатории, делать анализы крови. Но тут какое-то чудо подвернулось, меня взяли в театр, причем в качестве заведующей литературной частью. И вот эти три года, которые я провела в театре, они меня и перевернули. Потому что, когда ты читаешь чужие пьесы, хорошие и плохие, ты учишься. И вот, когда я уже прошла эту некоторую школу, я поняла, что, в общем-то, тоже могу попробовать. И написали первую пьесу? И надо сказать, что пьеса «Мой внук Вениамин», которую я тогда написала, до сих пор идет в некоторых российских театрах. Очень локальная, очень прямолинейная, очень элементарно написанная, но грамотно. С точки зрения драматургии она была сделана совершенно правильно. Потом я еще написала какое-то количество пьес.
Правда, очень часто все, что касается физической близости, густо полито определенной субстанцией. А то, что было - это «случка», «спаривание», «сношение», зажимание в темном углу и хаотичные телодвижения, - после непременно порождает чувство вины, омерзение и психологическую травму. Некоторое время назад Улицкую обвиняли в пропаганде педофилии. По ее инициативе некий «Институт толерантности» разработал проект «Другой, другие о других». В книгах, рекомендованных для воспитательной работы с семиклассниками, рассказывалось про традицию гомосексуальных браков в африканских племенах, и сообщалось, что педофилия на Черном континенте - это норма. Тогда по поводу книг покричали и забыли. Хотя, кажется, эта тема в творчестве нашей героини - неслучайная. Минимум треть их посвящена любви между стариком и девочкой. Или мальчиком. Причем, в отличие от Набокова, осуждавшего это явление, Людмила Евгеньевна свое отношение четко не обозначает. И даже не особенно обличает, списывая предпочтения стариков на дореволюционное воспитание. Часто в череде похожих повествований лучом света выделяется умная и особенная девушка. Она не делит гнусные радости толпы. А когда все гуртом занимаются свальным грехом, сидит в другой комнате и читает Пушкина. Кто эта прекрасная незнакомка - нам не догадаться. На этот счет Людмила Евгеньевна особо не распространялась. В третьем браке она обрела счастье со «скульптором» Красулиным. Что называется, нашли друг друга. Андрей Николаевич известен любовью к пиломатериалам. Главная его муза - табуретка, которую он пишет во всех ракурсах. Борьба с чумой Улицкая крайне надменно относится к коллегам по цеху и не прощает им успеха. Исключение - разве что пресловутая авторша открывающей глаза Зулейхи Гузель Яхина, которую Людмила Евгеньевна не просто агрессивно пиарит в каждом интервью, но и пролоббировала в издательство. Хотя других молодых авторов не жалует. С годами пошатнулся и тщательно создаваемый самой Людмилой Евгеньевной собственный образ человека невероятной честности. Наталья Рапопорт, проживающая в США, уличила «великую писательницу» в краже произведения про вспышку чумы в Москве в 1939 году. В 2020-м, желая хайпануть на громкой теме коронавируса, Улицкая вытащила и опубликовала старый сценарий, на что немедленно откликнулась Наталья, заметив, что ее отец принимал непосредственное участие в борьбе с чумой. Именно Рапопорт и была автором идеи сценария.
Поделились писательница и своим видением ситуации на Донбассе. Отвечая журналистке, которая спросила, удивила ли ее «агрессия России на Украине», Улицкая заявила, что «агрессия» России предсказуема: «Нет, абсолютно не удивила, потому что так сегодня устроено российское государство». Улицкая ответила утвердительно, пояснив, что во главе России стоит человек, «воспитанный в рамках самой кошмарной организации, которая есть», и ничего иного ждать не приходится. Мне не нравится та политическая линия, которую он реализует», — заявила Улицкая, рассуждая о президенте Владимире Путине. Также Улицкая уверена, что власть обязательно будет стрелять в протестующих, когда их станет очень много: «Знаете, это уже было в 1905 году в России. А тогда не такие свирепые люди были и не так воспитаны солдаты были.
Казус писателя: На что будет жить Улицкая после того, как лишилась гонораров за поддержку Украины
О сервисе Прессе Авторские права Связаться с нами Авторам Рекламодателям Разработчикам Условия использования Конфиденциальность Правила и безопасность Как работает YouTube Тестирование новых функций. Писательница Людмила Улицкая, уехавшая из России в Германию после начала вооруженного конфликта на Украине, стала гостьей программы RTVI "Хроники нового мира". Улицкая призналась, что все ее гонорары идут на Украину. Писательницу Улицкую начали «отменять» из-за её скандального интервью пранкерам Улицкую лишили звания и начали убирать её книги из магазинов за поддержку ВСУ A. Об этом сообщает ТАСС.
30 глав АСТ: большое интервью с Людмилой Улицкой
Таймкоды: 00:00 Людмила Улицкая: больше встреч у меня не будет, так что это интервью последнее 05:26 о начальниках и подчиненных 07:11 реклама Good Wood 12:39 о человеческой трусости 16:02 о возвратившихся в Россию после эмиграции 17:25 вопрос от «Авиасейлс»: если не Россия, то где жить?
Я живу в том районе, где когда-то в начале 1917 года в теперешнем районе метро «Динамо» мой дед купил половину дачи. Это была деревня Петровско-Разумовское. А теперь я живу в районе метро «Аэропорт». Бог даст, еще попаду туда. Когда волна эмиграции в Москву вернется, Москва поменяет свои границы и будет занимать всю Московскую область. Это отчасти уже и происходит. Насколько внимательно вы следите за новостями сейчас?
О, с утра до ночи смотрю новости — что там на Украине, что происходит в Москве, в Киеве, теперь и в Риге и Ташкенте, куда уехали, как говорят, около миллиона россиян. Как стараетесь сохранять душевное равновесие? Душевного равновесия пока не теряла. Прохожу испытание — вот что я понимаю. Это не первое испытание в моей жизни. Читаю, пожалуй, больше, чем обычно. Времени свободного почему-то больше стало. Наверное, потому что круг общения сильно сузился.
В общем, продолжается обычная жизнь с ее радостями и горестями. Читали ли вы последнюю лауреатку Нобелевской премии по литературе и если да, то что о ней думаете? Раньше не читала.
Вы лауреат многочисленных престижных премий и наград, и не только литературных, например, Ордена Почетного легиона. Какая из них имеет для Вас наибольшее значение? Моя любимая премия — города Будапешта. Когда город, переживший обстрел советских танков в 1956-м году, дает литературную премию автору из России, это означает некоторую победу культуры над политикой. А в этом и смысл любой культурной деятельности, которая безусловно стоит выше политических разборок. Сильно ли менялись Ваши литературные пристрастия на протяжении жизни: кто из писателей был любим и кто нравится сейчас? Я разлюбила Томаса Манна , которого в юности очень любила.
Я обнаружила, что Марселя Пруста мне совершенно не хочется читать. Пожалуй, никаких новых пристрастий я не приобрела: всегда Толстой , всегда Набоков. Но в последние годы определенно больше поэзии, чем прозы... В одном из своих интервью Вы сказали, что иногда уезжаете писать за границу. В каких странах лучше всего работается? В 90-х годах несколько раз я уезжала в Германию, на стипендии для иностранцев. Однажды такую стипендию получила во Франции. Потом я решила, что на такие стипендии должны ездить молодые авторы, а я уже из их числа выросла. Последние годы уезжаю в одну деревню в Северной Италии. Там сижу одна, со своим компьютером, никто не отвлекает.
Но, откровенно говоря, я давно уже ощущаю, что мой дом там, где стоит мой компьютер и не очень сильно звонит телефон. Майя Кучерская в своей колонке в «Ведомостях» посетовала на то, что нет знаковых романов именно о современности. Авторы обыгрывают историческую тему, либо пишут антиутопии и памфлеты, как Пелевин или Сорокин. Почему так получилось, по Вашему мнению? Ничего не вижу удивительного.
Вероятно, я подарила их какой-то девочке. Старинные французские куклы, бабушкины. Они были старше меня как минимум лет на 50, то есть им сейчас, наверное, 120 лет. У них были фарфоровые личики, очень красивая одежда, туфельки, которые можно было снять и надеть. Скажите, если бы у вас была возможность подумать задом про свою жизнь, что бы вы в ней поменяли? Я тот редкий человек, который 40 лет пишет дневники. Иногда я открываю старый дневник и понимаю, что ничего не могла бы в ней поменять. Вы до сих пор садитесь по вечерам и пишете дневник? Это самое главное занятие в моей жизни, самое интересное для меня. Так вот я иногда рассматриваю старые дневники и обнаруживаю, что я одни и те же ошибки делаю с поразительной регулярностью. Казалось бы, уже есть опыт, тебе дали урок. Наверное, это присущее мне качество — некоторая непредусмотрительность. Ничего не могу с этим поделать. Вопрос из книги "Дети пишут Богу" Михаила Дымова. Три с минусом. Почему так мало? Почему такая заниженная самооценка? Ну, у меня вообще заниженная самооценка. Я свою первую книжку опубликовала в 50 лет, мне казалось, что слово "писатель" не про меня. Поэтому да, у меня заниженная самооценка, и это отчасти портило мне жизнь. А с другой стороны, я от себя ничего не ждала, и поэтому всему хорошему я ужасно радовалась. Ладно, не три с минусом, а четыре с минусом. Хочу наладить отношения со смертью Вопрос восьмилетней японской девочки: "Скажи мне одним словом, о чем ты думаешь всю свою жизнь? Хорошо, вы отвечаете мальчику, которому сейчас 55. О смерти. Она меня жутко интригует, занимает, не пугает, а представляется чрезвычайно важным событием. Ей поставили онкологию, потом, по счастью, все обошлось. Но она задала маме вопрос: "Нужно ли бояться смерти? Но поскольку у меня есть подруга, которая занимается обезболиванием, я надеюсь, что она мне сделает какой-нибудь укольчик. Смерти я не боюсь, но я боюсь боли. Я боюсь, что буду плохо себя вести, плакать, кричать и портить людям настроение. Вот это меня гораздо больше беспокоит, чем то, что я умру. А почему вы всю жизнь думаете о смерти? Как с этим жить? Мне хочется с ней наладить отношения. Больше того, последний мой сборник называется "О теле души". Он совершенно не печальный, никаких слез не проливаешь. Но он — исследование этой границы. Каждый человек проходит две границы. Первая — рождение, ведь что было до того, мы никогда не узнаем. Вторая граница — это смерть. Между этими границами минутное состояние жизни. Когда мы изучаем историю, нам сообщают, что было 2000 лет, 4000 лет, 20 000 лет тому назад, а жизнь человека, как в Библии сказано, составляет 70 лет. Как соотнести то огромное существование человечества и тот коротенький отрезочек, который дается каждому человеку, — чрезвычайно интересно. И это меня на самом деле занимает. Пока смерть не настала, мне хочется об этом подумать, найти для себя ответы.
Людмила Улицкая*
| Людмила Улицкая: «Перебить друг друга – ума много не надо» | Правмир | «Бумажный театр: непроза» — новая книга Людмилы Улицкой. |
| Майя Кучерская: «Про сегодня еще и нечего читать» - Ведомости | Евгения Родионова: «Куда ни плюнь, всюду в Улицкую попадешь, которая, кстати, в последнее время вконец исписалась — неловко читать». |
| Майя Кучерская: «Про сегодня еще и нечего читать» - Ведомости | В интервью немецкому изданию писательница Людмила Улицкая рассказала о том, как оценивает протесты в России, чего, по ее мнению, боится Владимир Путин и является ли Алексей Навальный лучшей альтернативой ему. |
Людмила Улицкая в разговоре с пранкерами оскорбила российских добровольцев на СВО
Когда я училась в университете, то там была пара потрясающе талантливых мальчиков, которые были именно из глубинки, из провинции. Просто талант был большой. Один из них, кстати говоря, стал потом директором института. Писатель — это профессия, это призвание, это общественная функция? Какое место писатель должен занять в этом новом страшном цифровом мире? Улицкая: - Знаете, этот вопрос для меня очень сложный и немножко смешной. Дело в том, что когда меня называли писателем первые 20 лет, я ухмылялась. Потом я уже привыкла. Когда я была совсем молодой, то я думала: вот сейчас я побуду генетиком, потом я побуду писателем, а потом будет еще что-то третье. Мне хотелось еще выйти из этого. Просто каждый человек проходит разные стадии своей жизни.
Я не уверена в сегодняшнем дне, что выбор профессии — это нечто окончательное, что на всю жизнь определяет занятие человека. Я думаю, что это было бы прекрасно, и есть такие счастливые люди, которые в своей жизни успели позаниматься разным. Это очень хорошая тема для размышления — а чем бы еще я мог позаниматься. Мардан: - А вот чем бы вы еще хотели позаниматься? Улицкая: - Знаете, я вам должна признаться, что я рисую. Муж надо мной смеется, очень меня поощряет. У меня муж очень хороший художник. Может быть, я от зависти немножко начала… Десятилетиями преодолевая робость, сейчас я немножечко порисовываю. С большим удовольствием. Мардан: - А вы уроки в YouTube смотрите по живописи или нет?
Улицкая: - Нет, не смотрю. У меня дома такой учитель. У меня на стенке висят такие работы, что достаточно посмотреть просто. Вообще круг моих друзей это в основном художники, не писатели. Поэтому я довольно пристально и внимательно смотрела всегда на то, что делают мои друзья, и, конечно, я не совсем необразованный человек в этой области. Что делает более страшным это занятие, а не более легким. Мардан: - Я надеюсь, что через несколько лет, когда мы будем снова у вас брать интервью, у меня будет возможность сказать, что с нами надеюсь, не по скайпу, а физически Людмила Улицкая, художник и дальше, через запятую , писатель. Улицкая: - Хорошо бы. Я бы приветствовала. Мардан: - Людмила Евгеньевна, хорошо, писатель, художник, общественный деятель, политик.
Писатель должен подобную роль играть в обществе или нет? Улицкая: - Думаю, что писатель это чрезвычайно разнообразное явление. Есть писатели, которые определяли интеллектуальное направление целых поколений. Есть писатели изысканные, которые имели огромное значение, но для отдельно взятых людей, для отдельно взятых областей культуры. Здесь довольно разнообразно. Мы же не можем сравнивать, допустим, Льва Толстого и писателя Лажечникова. Тем не менее, и тот и другой были очень известны в свое время и влияли очень сильно на культурный баланс поколения. Надсон был на слуху, один из самых знаменитых поэтов. Кто сейчас знает Надсона? Это такие вещи, которые меняются во времени.
И бывает чрезвычайно интересно, когда писатель, которого два века не читали, вдруг оказывается чрезвычайно важным, его открывают заново. Такие случаи мы тоже знаем. Ну, живая жизнь, она нам много чего предлагает разнообразного, и это большое счастье на самом деле. Мардан: - А у вас внутри хотя бы маленький революционер есть, который хочет изменить действительность, настоящее и будущее? Вы ведь довольно часто и много комментируете какие-то происходящие политические события, не стесняетесь своего взгляда. Улицкая: - Когда мне задают прямые вопросы, я на них честно отвечаю, безусловно, я никогда не вру. Есть многие вопросы, на которые я не могу ответить. Тогда я так же честно говорю: «Я не знаю». Я думаю, что те наиболее острые вопросы, которые связаны с политикой, с социальной жизнью, на самом деле честно и искренне — не самое для меня важное. Я все-таки человек локального пространства.
И я предполагаю, что каждый человек живет в том мире, который он сам себе выстроил. Мы все живем в разных мирах. Бабушка, которая выходит каждый день у меня под окном кормить кошек, ее мир очень мало похож на мой мир, но, тем не менее, он абсолютно достоин уважения. Потому что я вижу, как она уже еле-еле ходит и, тем не менее, каждый день со своей этой мисочкой для кошек выходит. Это пространство каждого человека. Каждый человек имеет право выстраивать себе тот мир, который ему нравится. Из моего мира кое-что вычеркнуто. Есть вещи, которыми я не занимаюсь, не интересуюсь. Один какой-то очень проницательный критик мне как-то сказал: «А у вас нет отрицательных героев, у вас все люди хорошие». Я должна вам сказать, что меня отрицательные герои, в общем-то, не интересуют, я злодеев, во-первых, мало встречала, а может быть, вообще не встречала… С.
Мардан: - Людмила Евгеньевна, сейчас будет несколько вопросов. Хочу, чтобы вы успели на все ответить. Улицкая: - Трудный. Для меня он был чрезвычайно трудным. Я думаю, что он был для многих людей трудным. И кроме того, он еще в некотором смысле оказался годом подготовки. Потому что то, что нас ждет, мы не знаем. Собственно, мы никогда не знаем нашего будущего, но именно в 2020 году мы все дружно поняли, что мы ничего не знаем о нашем будущем. Что непонятного и неизвестного гораздо больше, чем хотелось бы. Мардан: - В вашей личной жизни какое главное событие в этом году произошло?
Или, может быть, еще не произошло? Улицкая: - Вы знаете, в минувшем году мой внук поступил в очень хороший университет. И я очень рада за него. Это такое приятнейшее событие семейное. Мардан: - Надеюсь, он учится не на удаленке? Улицкая: - Он учится на удаленке. Мардан: - Как литератор, скажите, какое главное слово в этом году, которое могло бы его описать? За исключением «коронавируса». Улицкая: - К сожалению, оно и есть главное слово. С этим бороться нельзя и бессмысленно с этим бороться.
Но я думаю, что, поскольку, действительно, это главное слово, то я думаю, что мы все должны подтянуться под тот уровень задач, которые перед нами стоят. Побольше об этом узнать. Понять, что это за заболевание, что такое иммунитет. Еак себя правильно вести. Как защитить себя и окружающих. Я думаю, что нам не надо уходить от этого неприятного слова, неприятного события. Относиться к нему сознательно, осознанно — я люблю очень это слово. Понимая все опасности, которые нам грозят, и пытаясь выйти достойно из такой общемировой ситуации. Думаю, что это главная задача всех. Мардан: - «Человек года» - это номинация, которую всякие журналы любят придумывать.
Есть ли такой человек, который лично вас, писателя Улицкую, восхитил, напугал, взбесил? То, что заняло ваше сознание и не отпускало? Улицкая: - Боюсь, что это вопрос, который потребовал бы от меня больше чем одной минуты размышления. Но есть одно качество моей жизни. Дело в том, что я живу с замечательным художником. Мой муж — человек, который меня не перестает радовать и удивлять.
В чем он лучше, а в чем хуже? На Москву Берлин совершенно не похож. Про «лучше-хуже» сказать не могу. Берлин, по крайней мере в той его части, где мы живем, на месте Берлинской стены, город прямолинейно-квадратный, эта часть города застраивалась в одно и то же время, по одному плану, получилось вполне достойно и вполне скучно. Но есть старые районы, где приятно погулять. Ну и музеи берлинские великолепные. Чем Берлин лучше Москвы, могу сказать не задумываясь: исключительно толерантный город, по улицам ходят сирийцы, русские, африканцы, и никто не привлекает особого внимания. Идет мужчина в белой чалме и в белом одеянии и женщина в черной чадре — никто и головы не повернет. Вот этим Берлин как раз на Москву не похож. И этим он лучше. А чем он хуже, пока сказать не могу. Разве только тем, что он не Москва, в которой я прожила всю жизнь, и совсем не просто в 80 лет разучивать новые правила игры. По чему или кому скучаете в Москве больше всего? Скучаю я по своим друзьям. И хотя есть скайп, можно поговорить, но вот чаю вечером вместе никак не выпить. Пожалуй, все. Муж мой, наверно, скучает по брошенной им мастерской. Но не жалуется.
Улицкая: - Просто глаз, наверное, хочет какого-то разнообразия. В этот сезон у меня были долгие взаимоотношения с кленом, который у меня под окном. Я его наблюдала с самых первых дней, когда почки раскрылись у него, и такие колючие шарики, которых я прежде не замечала. Оказывается, что первые листики сначала вылезают в виде маленьких колючих шариков. Потом эти колючие шарики делаются побольше. И только потом лист распрямляется, раскрывается, и вот эта ручка, лапка начинает быть заметной. Обычно это 6-7 или 8 таких пальчиков. И это все, может быть, я бы не заметила, если бы не была вынуждена сидеть дома. Наоборот, вдруг стала видеть то, чего не видела, как с этим кленом. Мардан: - Вы в 2020 году опубликовали, насколько я понимаю, первое свое литературное произведение — сценарий «Чума». И он оказался поразительно созвучен этому совершенно невероятному моменту, который никто и предугадать не мог. И вот мы в этой чуме живем почти что год. Улицкая: - Знаете, это действительно такое совпадение поразительное. Написана эта вещь была 42 года назад. Мне было 35 лет, и я собиралась поступать на курсы сценаристов, которые вели при Доме кино. В качестве экзамена я должна была продемонстрировать свое мастерство, условно говоря. И я принесла этот сценарий. Он был написан не по этому поводу, а несколько раньше, по другому поводу на самом деле. Но, тем не менее, как жизнь нам предлагает такие повторы. Потому что то, что меня занимало 40 лет назад, вдруг оказалось частью нашей общей жизни сегодняшней. А событие, которое там описывается, оно имело место в Москве в 1939 году, когда начиналась эпидемия чумы. В этой эпидемии погибли 3 человека, то есть эпидемия не развернулась, это была не эпидемия, а скорее опасность эпидемии. Ее тогда удалось остановить. То есть то, чего не удалось в этот раз сделать — остановить эпидемию. Поэтому я, собственно, и вытащила этот сценарий, потому что он показался необычайно актуальным. И, что самое существенное, ведь это на самом деле история не про медицина, это история про то, как себя ведут люди в таких ситуациях. И страх, и отчаяние, и трусость, и мужество — все эти проявления человеческого характера, они в таких обстоятельствах делаются особенно острыми и особенно заметными. Почему, собственно говоря, и написан был этот сценарий. Как мы себя ведем, как мы принимаем такие бедствия — вот о чем речь идет. Мардан: - А вы в этой нашей настоящей жизни, такой чуме лайт, заметили как писатель какие-то изменения в поведении людей, в их мировоззрении, какие-нибудь такие незаметные черточки, которые мы сами в себе не замечаем? Улицкая: - Нет. Я думаю, что все это нам предстоит пронаблюдать в течение ближайшего года, двух лет. Ну, одни люди более боязливые, и их страх сразу сковывает, другие — менее. Кроме того, я все-таки общаюсь еще с моими друзьями-врачами, и это совершенно отдельная песня, это люди, которые стоят на передовой позиции, которые с этим реально борются. И это всё совершенно разное типологическое поведение. Здесь есть место и для мужества, и для трусости, и для невероятного величия, характеров, и проявляются какие-то качества и довольно неприятные. Это всё мы пронаблюдаем, а анализ этих событий мы будем делать немножко погодя, когда этот цикл завершится, и мы сможем об этом подумать. Я вообще думаю медленно, поэтому все мои открытия интеллектуального и художественного характера всегда несколько запоздалые. В этом моя большая профессиональная проблема. Нас ждут большие открытия, когда мы сможем это трезво проанализировать. Мардан: - Людмила Евгеньевна, вы как биолог скажите, оно правда закончится через год-два или это некая новая реальность, которую мы просто еще не успели осознать? Улицкая: - Как биолог, получивший свое генетическое образование 50 лет назад… Вы же понимаете, что за эти 50 лет биология продвинулась невероятно. Так вот, исходя из тех базовых моих знаний, которые сегодня принадлежат знанию 8-классника, я могу сказать следующее. Обычно происходящие мутации ослабляют микроорганизм, крайне редко они его усиливают. Поэтому будем надеяться на то, что природа по этому пути пойдет. Мне самой, честно говоря, это непонятно. Потому что по логике такого мутагенеза, в принципе мутации обычно ослабляют микроорганизмы. В этом не то что обыватели вроде меня, в этом еще и ученые не разобрались. Мардан: - Мы коснулись вроде бы как близкой вам биологической темы пандемии. Но я бы хотел обсудить ее в таком экзистенциальном контексте, как Камю чуму описывал. Переживая эти бесконечные, часто, казалось, дурацкие ограничения, мы вдруг осознали несколько вещей. Мы стали переосмысливать образование. Оно вдруг стало удаленным. И фигура учителя на глазах стала приобретать исходный античный характер. Некоторые оценили, что такое личная свобода. Когда вроде бы и охранника у тебя под дверью нет, а ты заперт в четырех стенах. Цифровой концлагерь существует или нет? Он нам грозит или нет? Улицкая: - Как бы мы к этому ни относились, но мы все к этому двигаемся. По-видимому, это какой-то цивилизационный момент, общий для всех стран. Причем чем более страна развита, тем ближе она к тому, что вы условно называете цифровым концлагерем. В принципе, это система слежения за гражданами. Причем, что самое забавное, это самое слежение имеет в большой степени экономический смысл, а далеко не идеологический или политический. Я думаю, что гораздо больше интересует сегодня тех, кто наши данные просматривает, что мы хотим купить, чего мы не хотим купить, куда мы хотим поехать, на что мы хотим потратить деньги, на что не хотим потратить деньги. Время, когда идеология диктовала главные законы существования, по-моему, от нас отдалилось. Сегодня мы немножко из этого выходим. По крайней мере, мне так кажется. Мардан: - Вы думаете, мир идеологии уже не вернется? Улицкая: - К вашему второму вопросу. Чем будет фундаментальнее образование, чем будут лучше учителя, чем будет самостоятельней молодежь, тем труднее будет охомутать всех. Охомутать во всех отношениях. И в отношении интеллектуальном — тоже. Все-таки я прожила значительную часть жизни в советской стране, в советское время, с собраниями. Правда, партсобрания меня не касались, но были профсоюзные собрания. Это смехотворная, унизительная, кошмарная пародия на демократию, мы ее все прошли и очень хорошо знаем. И очень бы не хотелось к этому возвращаться. И я надеюсь, что именно образование и знание истории будут гарантией того, что мы к этому не вернемся. Так хотелось бы. Мардан: - Посмотрите, Соединенные Штаты к этому возвращаются просто на глазах. Они сносят памятники, они буквально переписывают историю, они отвергают имена людей, на которых эта страна и вообще западная демократия была построена. Я не то чтобы даже полемизирую с вами, а просто я вижу там реальную угрозу, которая буквально стоит на пороге. Но она у нас своя, а у нас просто опыт немножко другой. Вот эта левая идеология может в Россию проникнуть? Улицкая: - Дело в том, что я-то считаю, что вот сама эта пара, эти термины — левая, правая, - они сегодня дико устарели. Сегодня какие должны быть измерения? По части сноса памятников мы сто очков можем дать любой Америке. И это, прежде всего, торжество малообразованных людей. Это неуважение к истории. Это незнание истории. Поэтому я думаю, что это, скорее, свидетельство цивилизационного некоторого падения. Думаю, что сто лет тому назад государства были пообразованнее. И государственные машины были покультурнее. Потому что то, что сегодня мы видим во власти, те, кто ее реализуют, те, кто ее выстраивают, те, кто придумывают законы, это на самом деле люди очень низкого образовательного и интеллектуального уровня. И это, надо сказать, во всем мире так. Это не исключительно российская ситуация. Это какой-то общемировой тренд. Почему — не знаю.
И к счастью, все закончилось, все живы. И у меня было большое чувство вины, что я отправила. Потому что в этот период отец этих детей работал в Америке, в университете преподавал, и это была не эмиграция, это был довольно естественный ход: «А почему же не поучиться за границей? Это всячески полезно». Что же касается эмиграции, вы знаете, дело в том, что я думаю, что сегодня этот вопрос имеет совершенно другой смысл, чем он имел сколько-то лет тому назад. И большая часть людей сегодня, взрослых и профессиональных, работают там, где есть работа, где есть работа более интересная, более высокооплачиваемая. Значительная часть моих друзей-ученых уехали на Запад не потому, что им хотелось каких-то более комфортных условий в жизни, а именно по той причине, что, будучи учеными, они понимали, что они там могут работать гораздо более эффективно. То же самое делали многие художники из нашего круга. Поэтому это абсолютно понятное движение, в нем ничего нет ни аморального, ни опасного, ни преступного. Абсолютно естественно. Мы всегда с некоторым пренебрежением относимся к той эмиграции, которую называют «колбасная». Но с другой стороны, вот человек уезжает для того, чтобы ему платили некоторый социал, который он не заработал. Но потом рождаются его дети, которые там учатся, получают образование уже там, вписываются в культурный контекст и делаются… Это нормальное перемещение народов, которое совершенно естественно. Оно имеет разные оттенки в разные времена. Сегодня наиболее острая тема — это не эмиграция из России, а это, скажем, тема гастарбайтеров, которые у нас сегодня в большом количестве работают. Это другая сторона этого же процесса. Нормальный всемирный естественный процесс на все времена. А это что значит — «Пора валить»? Это уже другое совсем. Вы знаете, хочется валить — валите. Не хочется валить — не валите. Это, на самом деле, личное решение. У нас есть такая привычка решать проблемы в общем виде. Но есть очень много вещей, которые не решаются в общем виде. Кому-то валить, кому-то не валить. Есть люди, которые хотят здесь жить и хотят здесь работать. Из разных мотиваций. Одни, потому что считают, что они могут здесь сделать что-то полезное. Знаете, Швейцер уехал в Африку для того, чтобы там бедных негров лечить и учить. А у нас сегодня страна вообще не очень далеко ушла от Африки, по многим параметрам приближается к ней. Поэтому я испытываю большое уважение и даже, порой, благоговение перед людьми, которые здесь живут в своей стране как в Африке. Такой была Вера Миллионщикова, которая открыла первый хоспис в Москве. И у меня довольно много друзей, которые здесь живут и работают здесь так, как будто они живут в Африке, спасая вокруг себя. Это тема служения и это отдельная порода людей. Если человек хочет получить какое-то определенное образование… У нас с образованием очень плохо сейчас, снижается все время этот уровень, когда-то очень хороший. Школьное — разнообразней, как я себе представляю. Все-таки, есть разные школы. Это аргумент серьезный, хороший аргумент ехать за знаниями. Но вот насчет людей особых, когда-то во время вашей молодости и моей, в общем, были инакомыслящие, были диссиденты, которых из-за диссидентства и инакомыслия и сажали, и запихивали в психлечебницы, и доводили до самоубийства порой. И сегодня чаще всего принято о них говорить с некоторым пренебрежением я встречаю, по крайней мере и без особой симпатии. А для вас они кто, эти диссиденты шестидесятых, семидесятых? Я сама там стояла. Я не стояла в первом ряду, я не деятель… — На Красной площади в 1968? Поэтому я прекрасно знаю свое место здесь. Мое место в хвосте этой большой… Не большой… Это были первые люди, которые поняли, что им не хватает свободы. Раздражение против них, которое… Я написала книжку «Зеленый шатер» именно по этой причине. Может быть, это единственная книга, внутренне ангажированная. Я пишу без ангажемента. А здесь я поняла, что эта книга должна быть написана, потому что то раздражение по отношению к поколению шестидесятников, которое я с изумлением обнаружила среди сегодняшних молодых людей, меня побудило написать эту книжку. Они раскачали лодку. Когда я это осознала, то я поняла, что я просто… К сожалению, ее не написал никакой более крупный и более мощный писатель, ее написала я. Но я думаю, что когда-нибудь будет написано и произведение по этому поводу более объемное, потому что, скажем, «Архипелаг ГУЛАГ» не об этом. Это чрезвычайно важная книга, она мировая… Но она не об этом. И я пыталась написать об этом. О том, как люди, первое поколение еще не свободное, они почувствовали тоску по свободе, необходимость свободы и стали делать первые шаги навстречу этой свободе. После них произошло очень многое. Они свою игру, если считать, что здесь могут быть победители и побежденные, они ее проиграли как поколение. Многие из них уехали, многие из них прошли опыт лагерей. Было много людей, которые сломались и растоптаны были системой. Я отношусь к этому поколению с величайшим почтением. На мою долю выпала честь знать нескольких прекрасных людей этого времени. Я дружила с Юлием Марковичем Даниэлем, это мне была оказана судьбой такая честь. И люди, с которыми мне приходилось в юности общаться, они составляли именно доблесть и честь этого поколения, как, кстати, и Наташа Горбаневская. Поэтому я хотела рассказать о том, что это было за сообщество, если это можно назвать сообществом. И держалось очень крепко. Постепенно вера стала уходить и страх тоже, и, в конце концов, здание развалилось. Так я хочу вас спросить, как вы считаете, вообще диссиденты или диссидентство сыграло в этом какую-то роль? И «страх» здесь — чрезвычайно важное слово. Почему мне, скажем, это последнего года брожение показалось столь интересным и новым для России? Дело в том, что появился смех. Это была ситуация, когда люди смеялись. Так я попала ровно в тот момент, когда было весело. Для России абсолютно уникальная ситуация. У нас балагана, итальянского карнавала у нас никогда не было. И когда люди начинают смеяться, страх уходит. Потому что единственное, что не выдерживает страх, страх не выдерживает смеха. Через две недели он спросил своего губернатора: «Ну как там? Люди рвут волосы на себе, стреляются» — «Вдвое поднимите еще раз». Еще через две недели: «Выбрасываются из окон. Вообще конец света» — «Еще в два раза». Поэтому поколение… Жизнь этого поколения была тяжела и страшна, но, все-таки, она была внутренне очень весела. Я вспоминаю свою юность, наши бесконечные застолья с чаем-водкой как веселое время. Самое страшное и самое веселое. Страх очень даже был. Я его прекрасно помню. Но, все-таки, это единственный витамин, который помогал. Я считаю, что страх — это стыдно. Стыдно бояться. Даже более того, может быть, вы не знаете, что сейчас нашли ген страха. И белок статмин, и есть дефект, при котором статмин не вырабатывается и тут — бесстрашный человек. Наташа Горбаневская — она, конечно, была без этого гена. Но тогда это нельзя даже хвалить человека за бесстрашие — просто у него нет способности бояться. А преодолевать… — Да. У меня она есть, и я, так сказать, поэтому тружусь в этом направлении. Я думаю, что страх стал подниматься снова. Он другой, но он появляется снова и это мой главный упрек существующей власти. Мы сейчас возвращаемся к времени, которое, как мне казалось, окончательно ушло. И это вызывает очень большую грусть. Россия, на мой взгляд, все время ищет себя. Кто я? Запад, Восток, Европа, Азия, славянофилы, западники, народ-богоносец, что очень похоже на народ, избранный богом, и так далее. Особый путь, ни на кого не похожий. Что вы думаете по поводу всего этого комплекса? Там в середине романа, я не знаю, это сознательно или это бессознательно, но там есть один эпизод. Умер отец у главного героя. Отец — алкаш, вся семья уже от алкоголизма вымерла, все мужики. И 23-летний парень везет своего мертвого отца, он так решил, что надо похоронить в деревне, на родине. Он точно знает, что последние 17 км дороги нет. Притом зима, притом не доедешь. Лютый холод. Он садится в автобус с гробом, мамой и сослуживцем и едет на кладбище. Не доехав 17 км, шофер разворачивается, вынимает гроб и дальше они тянут на веревке гроб. Ясно, что не дотащат, начинают замерзать. Тут проснулся алкаш в соседней деревне, последний мужик в деревне, накинул шубенку, запряг лошадку и вызволил их. Вы знаете, мне кажется, что это абсолютно идеальный ответ на вопрос о тайне славянской души. Я не знаю, он это делал сознательно или нет? Это очень мощное целеполагание с полным отсутствием здравого смысла. Теперь меня, конечно, убьют. Я, наверное, не должна была этого говорить.
«С другими уехавшими не общаюсь совершенно» — писательница Людмила Улицкая
Людмила Улицкая сегодня — Издательство АСТ приостановило выплату гонораров писательнице Улицкой. Другие интервью Людмилы Улицкой. В интервью немецкому изданию писательница Людмила Улицкая рассказала о том, как оценивает протесты в России, чего, по ее мнению, боится Владимир Путин и является ли Алексей Навальный лучшей альтернативой ему. Людмила Улицкая заявила, что работа над экранизацией ее сценария за границей зависла.
Улицкая, Сорокин и Ерофеев заявили, что не имеют отношения к финансированию ВСУ
Интервью Улицкой до степени смешения похоже на откровения народной артистки России Лии Ахеджаковой, которая в последнее время стала ярой русофобкой. новости Тюмени. О Крыме, феномене Зеленского и Путине: эксклюзивное интервью с Людмилой Улицкой (Обозреватель, Украина).
Полный текст интервью Улицкой об отставании России: "Рабство существует"
Но тем не менее его все ждали. Настроение у нас было духоподъемное. Сейчас, когда все живут достаточно обеспеченно, выбросить еду — в порядке вещей, это никого не волнует, выбросили и выбросили, а между тем настроение очень плохое. Потому что люди ожидают от завтра не счастья, а чего-то тревожного, катастрофического. Уже где-то идет война, и поблизости, и вокруг. Я не отношусь к тем людям, которые считают, что в советское время жилось лучше. У них есть своя аргументация. Думаю, что их надо выслушать и подумать — что же именно им так нравилось. Мне не нравилось. Но это время моей молодости.
Потому что ничего не было — не хватало «трех рублей до зарплаты», колбасы, нужны ботинки ребенку, билеты куда-то. И за счет того, что все было так сложно, у нас сложились потрясающие отношения, которые до сих пор сохраняются. Мы выработали фантастический социум, личный, то, что мы называем «московские кухни», — это Окуджава и то, чем мы делились. Уровень доверия, взаимопомощи и взаимозависимости был очень большой. Поэтому я не могу скучать, это все у меня осталось. К сожалению, очень многие люди того времени ушли. Я не знаю, есть ли такие отношения между людьми сегодня. Сейчас я вижу другое: стоит группа молодежи на «пятачке», мы с подругой идем, она меня пихает: «Смотри, они общаются». У каждого из молодых людей в руках телефон, и «общаются» они между собой, друг другу пишут.
Конечно, это обезличенное общение, друзья из «Фейсбука» запрещенная в России экстремистская организация , люди, которые сходятся по компьютеру. Это настолько другое, что я плохо воспринимаю. Но тут проблема рубежа, о котором говорила: я осталась в XX веке, а XXI век несется с такой скоростью, что я не успеваю за ним. Мой пятилетний внук какие-то вещи на компьютере делает лучше меня. Я этим очень недовольна. Про выбор книг. Знаете, у меня на этот счет существует экологическая теория. Люди сейчас немного «сдвинулись» на экологии. Поэтому, покупая продукты, смотрят калорийность, добавки и прочее.
Целый лист того, что присутствовать не должно и что должно быть. Если с таким же вниманием люди относились бы к книгам, к тому, что они кладут себе в голову, то мир был бы чуточку лучше. В молодые годы я дочитывала книжку от начала и до конца, сейчас перестала это делать, потому что если понимаю, что мне «не очень», то уже не даю автору шансов исправиться к концу, закрываю и откладываю. Потому что есть особые «драгоценности». Я недавно перечитала всем известную вещь — «Смерть Ивана Ильича» Толстого. Не первый раз ее читала — и это потрясающе. Сколько я в прошлом прочтении не увидела! Есть такие «безразмерные» вещи. И лучше еще раз перечитать «Капитанскую дочку», чем делать какие-то сомнительные пробы.
Поэтому я страшно радуюсь, когда я вижу моих читателей. Самая переоцененная книга.
Улицкая: - Знаете, думаю, что все-таки нет.
Очень хорошо, когда такая возможность есть. Потому что по скайпу он может общаться с сотнями людей, а персонально — с единицами. Поэтому такая ситуация имеет и свои плюсы, и свои минусы.
Личное общение с древних времен это чрезвычайно важная вещь. Дело в том, что познание есть некоторая такая, я бы сказала, магическая сила. Потому что так, как жрец передает свои знания и силы через прикосновение, через передачу, точно так же и хороший педагог своим обликом, своим дарованием, вот этим личным общением тоже дает что-то, что совершенно ускользает, когда ты читаешь книжку этого же автора.
Это очень большое значение имеет — личное общение. Мардан: - А вас не пугает, что мы можем вернуться опять к этому древнему жречеству, когда крайне ограниченный круг людей получит возможность получать образование вот так, в физическом контакте, в маленьких 2-3-10 университетах, а всем остальным будет предложена именно цифровая удаленка? Такое будущее может быть?
Улицкая: - Здесь есть о чем подумать. Я думаю, что скорее будет некая такая иерархическая лестница. На начальных стадиях будет такое более технизированное обучение, а те, которые удачно, успешно проходят эти стадии, наиболее из них одаренные и талантливые, в конце концов, выйдут на тот уровень, при котором их примет в своей лаборатории замечательный, удающийся ученый и возьмет их в число своих непосредственных учеников.
Думаю, что это один из вариантов, одна из версий, причем, вполне уже реализующаяся. Мардан: - То есть классический диплом о высшем образовании, этот советский фетиш, он может окончательно утратить свое значение? Улицкая: - Я не думаю, что он окончательно утратит свое значение, но будут какие-то вещи, кроме этого.
Вот диплом — это как входной билет, как трамвайный билет в эту самую ситуацию, когда человек занимается профессией. Профессией не служебной, не водопроводчик, который тоже нам нужен в мире, и электрик, и все те люди, которые работают в сфере обслуживания, и которых делается все больше и больше. Я сейчас говорю о тех людях, которые находятся на острие науки, техники, которые изобретают и меняют жизнь завтрашнего дня.
Вот там все-таки, согласитесь, образование этих людей и образование человека, который обеспечивает нам повседневность, это все-таки разное образование. Мардан: - Вы упомянули сантехника. Мне пришел в голову такой образ.
То есть люди интеллектуального труда в большой части могут оказаться именно на удаленке, общаясь посредством интернета, компьютеров, а вот эти сантехники, у них и останется роскошь живого человеческого общения. То есть они окажутся в более привилегированном положении, чем мы с вами, например. Улицкая: - Знаете, поскольку я нахожусь в большой дружбе с обслугой того дома, скажем, в котором я сама живу, поэтому сантехник, который ко мне приходит, получает ту же часть печенья, которую получают мои друзья.
Я с ними дружу, и среди этих людей есть люди яркие, талантливые, интересные. И это их выбор отчасти, а отчасти движение судьбы. Понимаете, мы все начинаем с разных начальных точек.
Один человек родился в семье образованных папы и мамы, докторов наук, и ему гораздо проще проделать этот путь к науке, к технике, к самым передовым рубежам. А другой человек родился в деревне, в маленьком городе, родители его — рабочие на заводе, и ему гораздо труднее совершить этот путь. Но таких людей я тоже знаю.
Когда я училась в университете, то там была пара потрясающе талантливых мальчиков, которые были именно из глубинки, из провинции. Просто талант был большой. Один из них, кстати говоря, стал потом директором института.
Писатель — это профессия, это призвание, это общественная функция? Какое место писатель должен занять в этом новом страшном цифровом мире? Улицкая: - Знаете, этот вопрос для меня очень сложный и немножко смешной.
Дело в том, что когда меня называли писателем первые 20 лет, я ухмылялась. Потом я уже привыкла. Когда я была совсем молодой, то я думала: вот сейчас я побуду генетиком, потом я побуду писателем, а потом будет еще что-то третье.
Мне хотелось еще выйти из этого. Просто каждый человек проходит разные стадии своей жизни. Я не уверена в сегодняшнем дне, что выбор профессии — это нечто окончательное, что на всю жизнь определяет занятие человека.
Я думаю, что это было бы прекрасно, и есть такие счастливые люди, которые в своей жизни успели позаниматься разным. Это очень хорошая тема для размышления — а чем бы еще я мог позаниматься. Мардан: - А вот чем бы вы еще хотели позаниматься?
Улицкая: - Знаете, я вам должна признаться, что я рисую. Муж надо мной смеется, очень меня поощряет. У меня муж очень хороший художник.
Может быть, я от зависти немножко начала… Десятилетиями преодолевая робость, сейчас я немножечко порисовываю. С большим удовольствием. Мардан: - А вы уроки в YouTube смотрите по живописи или нет?
Улицкая: - Нет, не смотрю. У меня дома такой учитель. У меня на стенке висят такие работы, что достаточно посмотреть просто.
Вообще круг моих друзей это в основном художники, не писатели. Поэтому я довольно пристально и внимательно смотрела всегда на то, что делают мои друзья, и, конечно, я не совсем необразованный человек в этой области. Что делает более страшным это занятие, а не более легким.
Мардан: - Я надеюсь, что через несколько лет, когда мы будем снова у вас брать интервью, у меня будет возможность сказать, что с нами надеюсь, не по скайпу, а физически Людмила Улицкая, художник и дальше, через запятую , писатель. Улицкая: - Хорошо бы. Я бы приветствовала.
Мардан: - Людмила Евгеньевна, хорошо, писатель, художник, общественный деятель, политик. Писатель должен подобную роль играть в обществе или нет? Улицкая: - Думаю, что писатель это чрезвычайно разнообразное явление.
Есть писатели, которые определяли интеллектуальное направление целых поколений. Есть писатели изысканные, которые имели огромное значение, но для отдельно взятых людей, для отдельно взятых областей культуры. Здесь довольно разнообразно.
Мы же не можем сравнивать, допустим, Льва Толстого и писателя Лажечникова. Тем не менее, и тот и другой были очень известны в свое время и влияли очень сильно на культурный баланс поколения. Надсон был на слуху, один из самых знаменитых поэтов.
Кто сейчас знает Надсона? Это такие вещи, которые меняются во времени. И бывает чрезвычайно интересно, когда писатель, которого два века не читали, вдруг оказывается чрезвычайно важным, его открывают заново.
Такие случаи мы тоже знаем. Ну, живая жизнь, она нам много чего предлагает разнообразного, и это большое счастье на самом деле. Мардан: - А у вас внутри хотя бы маленький революционер есть, который хочет изменить действительность, настоящее и будущее?
Вы ведь довольно часто и много комментируете какие-то происходящие политические события, не стесняетесь своего взгляда. Улицкая: - Когда мне задают прямые вопросы, я на них честно отвечаю, безусловно, я никогда не вру. Есть многие вопросы, на которые я не могу ответить.
Тогда я так же честно говорю: «Я не знаю». Я думаю, что те наиболее острые вопросы, которые связаны с политикой, с социальной жизнью, на самом деле честно и искренне — не самое для меня важное. Я все-таки человек локального пространства.
И я предполагаю, что каждый человек живет в том мире, который он сам себе выстроил. Мы все живем в разных мирах. Бабушка, которая выходит каждый день у меня под окном кормить кошек, ее мир очень мало похож на мой мир, но, тем не менее, он абсолютно достоин уважения.
Потому что я вижу, как она уже еле-еле ходит и, тем не менее, каждый день со своей этой мисочкой для кошек выходит. Это пространство каждого человека. Каждый человек имеет право выстраивать себе тот мир, который ему нравится.
Из моего мира кое-что вычеркнуто. Есть вещи, которыми я не занимаюсь, не интересуюсь. Один какой-то очень проницательный критик мне как-то сказал: «А у вас нет отрицательных героев, у вас все люди хорошие».
Я должна вам сказать, что меня отрицательные герои, в общем-то, не интересуют, я злодеев, во-первых, мало встречала, а может быть, вообще не встречала… С. Мардан: - Людмила Евгеньевна, сейчас будет несколько вопросов. Хочу, чтобы вы успели на все ответить.
Улицкая: - Трудный. Для меня он был чрезвычайно трудным. Я думаю, что он был для многих людей трудным.
Слился, как можно было бы выразиться. Таким образом он действительно избежал ареста. Это человек, который жил в доме правительства. Более того, в эту квартиру я приходила в 60-е, 70-е годы — там жила моя подруга, дочка этого человека.
И таких историй фантастических множество. Но это счастливая история, потому что он выжил. А сколько людей было расстреляно и погибло в это время. Это все я достаточно хорошо знала и очень много материала просеяла через свои руки.
Знала людей, которые к этому были причастны с пострадавшей стороны. Не со стороны репрессирующей... Хотя, я знаю историю человека, отец которого был тогда НКВДшником. Отец очень жестоко обращался с ним, а сын, выросший в тяжелых условиях, горестно прожил свою жизнь, испытывая величайший стыд и боль за своего отца.
Такая история, она одна, но я ее знаю. Такое тоже бывает. История нашей страны фантастически интересна, вот что могу сказать. Детство 45-53: а завтра будет счастье Улицкая Людмила Евгеньевна — Вы, кстати, только что сказали, что раньше не хватило смелости, чтобы написать и опубликовать этот эпизод.
А откуда сейчас появилась эта смелость? Откуда она рождается? Может быть, оттого, что у меня воображения не хватает, я не знаю. Это не мой недостаток.
У меня есть свои недостатки, но, в общем, я не труслива. У меня оба деда сидели, и поэтому в нашей семье тюремная тема была достаточно хорошо разведана. Я думаю, что, скорее, это был страх за семью. Вот что мои родители и бабушка будут очень нервничать по этому поводу.
Нет, у меня не было страха за себя. Может быть, это было связано с каким-то родом цензуры: тогда еще не готовы были об этом говорить. А сегодня об этом очень много написано и сказано. Но, я думаю, что первые люди, которые писали об этом еще до Солженицына, они делали очень трудный для себя шаг.
Всем осмелившимся написать спасибо. Благодаря им мы знаем о тех событиях в деталях, ужасных деталях. Может быть, именно знание нас оградит от повторения этого ужасного витка. Собственно, я думаю, что только знание этой истории и может нас оградить — ничто другое.
И это была, собственно, первая книга, первое произведение, посвященное тем ужасам. Я же человек, который читал самиздат, и это, собственно, было значительной частью моего чтения.
Думая, что разговаривает с главой офиса Зеленского Андреем Ермаком, она заявила, что не считает людьми патриотично настроенных российских журналистов, писателей и общественных деятелей.
Она также согласилась с тем, что Украина имеет право изгнать всех русских из Крыма в случае захвата полуострова. Комментируя сообщения о «преследовании» артистов, которые поддерживают террористический киевский режим, в Министерстве иностранных дел России заявили, что всех, кто его поддерживает, нужно судить. Ранее «ФедералПресс» писал, что грозит правнучке Чкалова за призывы нанести ядерный удар по Москве.