Новости золотилось солнце на востоке за туманной

6 янв 2018. Пожаловаться. БЕЗУМНЫЙ ХУДОЖНИК Золотилось солнце на востоке, за туманной синью далеких лесов, за белой снежной низменностью, на которую глядел с невысокого горного берега древний русский город. 1) прилагательное образовано от существительного с основой на Н при помощи суффикса Н: тумаН+ Н → тумаННый; кармаН+Н → кармаННый, картоН+Н → картоННый. Золотилось солнце на востоке. За туманной синью далеких лесов, за белыми невысокими горными берегами глядел древний русский город.

Том 4. Произведения 1914-1931

Официальный сайт. Открытый банк заданий ФИПИ. Ответы на Тесты. Русский язык. Школа России.

Потом и шаги стихли. Свечи пылали, дрожа огнями, отражаясь в зеркале. Лицо художника становилось все болезненнее. Прочь детский страх!

Он наклонился к чемодану, волосы его повисли. Запустив руку под белье, он вытащил большой белый бархатный альбом, сел в кресло у стола. Раскрыв альбом, он решительно и гордо откинул голову назад и замер в созерцании. В альбоме был большой фотографический снимок: внутренность какой-то пустой часовни, со сводами, с блестящими стенами из гладкого камня. Посредине, на возвышении, покрытом траурным сукном, тянулся длинный гроб, в котором лежала худая женщина с сомкнутыми выпуклыми веками. Узкая и красивая голова ее была окружена гирляндой цветов, высоко на груди покоились сложенные руки. В возглавии гроба стояли три церковных свещника, у подножия — крохотный гробик с младенцем, похожим на куклу. Художник напряженно вглядывался в острые черты покойной.

Вдруг лицо его исказилось ужасом. Он кинул альбом на ковер, вскочил, бросился к чемодану. Он перерыл его весь, до дна, разбросал по полу рубашки, носки, галстуки... Нет, того, что он искал, не было! Он отчаянно озирался по сторонам, тер рукою лоб... Ищи же! Сотвори чудо! Но кисти не было.

Он пошарил по карманам, нашел перочинный нож, подбежал к дохе... Разве вырезать клок меху и привязать к перу, к щепке? Но где взять ниток? Ночь, все спят... И он яростно схватил с дивана картон, швырнул его на стол, сбегал в спальню за подушками, положил их на кресло, чтобы было выше сидеть, и, хватая то один, то другой цветной карандаш, с головой ушел в работу. Он трудился без отдыха. Он снял пенсне и низко наклонился к столу, бросал сильные и уверенные удары, откидывался, вперяя взгляд в зеркало, светлый туман которого был полон дрожащими цветистыми огнями. От жара свечей волосы художника на висках смоклись, от напряжения вздулись жилы на шее.

Глаза слезились и горели, черты лица обрезались. Наконец он увидел, что лист картона безнадежно испорчен, — нелепо и ярко загроможден рисунками, совершенно противоположными друг другу по смыслу и по значению их: горячечное вдохновение художника совершенно не повиновалось ему, делало совсем не то, что ему хотелось. Он перевернул картон и, схватив синий карандаш, оцепенел на некоторое время. Раскрытый альбом лежал возле его кресла. Из альбома так и бил в глаза длинный гроб и мертвый лик. Он порывисто захлопнул альбом. В чемодане торчала из белья оплетенная фляжка с одеколоном. Он вскочил, быстро отвинтил ее крышечку и, обжигаясь, стал пить.

Опорожнив фляжку почти до дна и отдуваясь от душистого пламени, с пылающим горлом, он опять пошел шагать по комнате. Вскоре юношеская сила овладела им — дерзкая решительность, уверенность в каждой своей мысли, в каждом своем чувстве, сознание, что он все может, все смеет, что нет более для него сомнений, нет преград. Он исполнился надежд и радости. Ему казалось, что мрачные, дьявольские наваждения жизни, черными волнами заливавшие его воображение, отступают от него. Благословен грядый во имя господне! Теперь перед его умственным взором, с потрясающей, с небывалой доселе ясностью, стояло лишь то, чего жаждало его сердце, сердце не раба жизни, а творца ее, как мысленно говорил он себе. Небеса, преисполненные вечного света, млеющие эдемской лазурью и клубящиеся дивными, хотя и смутными облаками, грезились ему; светозарные лики и крылья несметных ликующих серафимов проступали в жуткой литургической красоте небес; бог-отец, грозный и радостный, благий и торжествующий, как в дни творения, высился среди них радужным исполинским видением; дева неизреченной прелести, с очами, полными блаженства счастливой матери, стоя на облачных клубах, сквозящих синью земных далей, простертых под нею, являла миру, высоко поднимала на божественных руках своих младенца, блистающего, как солнце, и дикий, могучий Иоанн, препоясанный звериной шкурою, на коленях стоял возле ее ног, в исступлении любви, нежности и благодарности целуя край ее одежды... И художник снова кинулся к своей работе.

Он ломал и с лихорадочной поспешностью, трясущимися руками вновь острил ножом карандаши. Догоравшие свечи, оплывшие, текущие по раскаленным подсвечникам, еще жарче пылали возле его лица, завешанного вдоль щек мокрыми волосами. В шесть часов он бешено давил кнопку звонка: он кончил, кончил! Затем побежал к столу и стоя, с бьющимся сердцем, стал ждать коридорного. Теперь он был бледен такой бледностью, что губы у него казались черными. Вся куртка его была осыпана разноцветной пылью карандашей. Темные глаза горели нечеловеческим страданием и вместе с тем каким-то свирепым восторгом.

Я наконец воплощу все то, что сводило меня с ума целых два года, а потом так дивно преобразилось в Стокгольме! Говоря и отчеканивая слова, художник в упор смотрел через пенсне на своего собеседника. Весь мир! Художник снова надел доху и направился к двери. Коридорный со всех ног кинулся отворять ее. Художник важно кивнул ему и зашагал по коридору. На площадке лестницы он приостановился и добавил: — В мире, мой друг, нет праздника выше Рождества. Нет таинства, равного рождению человека. Последний миг кровавого, старого мира! Рождается новый человек! На улице совсем ободнялось, стало совсем солнечно. Иней на телеграфных проволоках рисовался по голубому небу нежно и сизо и уже крошился, осыпался. На площади толпился целый лес густых темно-зеленых елок. У мясных лавок стояли мерзлые белые туши голых свиней с глубокими разрезами на толстых загривках, висели серые рябчики, ощипанные гуси, индейки, жирные и застывшие. Прохожие, переговариваясь, спешили, извозчики стегали лохматых лошадей, подреза визжали. Он подозвал свободного извозчика и велел ехать ему на главную улицу. Извозчик мотнул шапкой и быстро понес его на своем сытом меринке по блестящей, накатанной дороге. В двенадцать самый полный свет солнца. Как называется эта пьяцца? Зачем ты привез меня к часовне? Я боюсь церквей и часовен! Ты знаешь, что один финн привез меня к кладбищу, и я тотчас же написал письма к королю и к папе, и он был приговорен к смертной казни! Вези назад! Извозчик осадил разбежавшуюся лошадь и взглянул на седока с недоумением: — Куда же прикажете? Вы сказали, на главную улицу… — Я сказал тебе — в художественный магазин! Вот тебе твои сребреники! И художник неловко вылез из саней, бросил извозчику трехрублевку и пошел прочь, назад, посередине улицы. Доха его распахнулась, волочилась по снегу, глаза страдальчески и растерянно блуждали по сторонам. Увидав в окне магазина золоченые багеты, он поспешно вошел в магазин. Но едва он заговорило красках, румяная барышня в шубке, сидевшая за кассой, тотчас же перебила его: — Ах, нет, у нас красками не торгуют. У нас только рамы, багеты и обои. Да и вообще вряд ли вы найдете у нас в городе холст и масляные краски. Художник с непритворным отчаянием схватился за голову. Ах, как это ужасно! Сейчас и именно сейчас краски для меня вопрос жизни и смерти! Идея моя совершенно созрела еще в Стокгольме и, будучи воплощенной, должна произвести неслыханное впечатление. Я должен написать вифлеемскую пещеру, написать Рождество и залить всю картину, — и эти ясли, и младенца, и мадонну, и льва, и ягненка, возлежащих рядом, — именно рядом! Только у меня это будет в Испании, стране нашего первого, брачного путешествия. Вдали — синие горы, на холмах цветущие деревья, в раскрытых небесах… — Извиняюсь, господин, — сказала барышня с испугом, — здесь могут покупатели прийти. У нас только рамы, багеты и шпалеры… Художник встрепенулся и с преувеличенной вежливостью поднял свой берет: — Ах, простите ради бога! Вы правы, тысячу раз правы! И поспешно вышел. Через несколько домов, в магазине «Знание», он купил очень большой лист шершавого картона, цветных карандашей и акварельные краски на бумажной палитре. Затем опять вскочил на извозчика и погнал его в гостиницу. В гостинице он тотчас позвонил. Явился тот же коридорный. Художник держал в руках паспорт. А затем, любезный, ты должен принести мне стакан воды для акварели. Масляных красок, увы, нигде нет.

Одной рукой она держала дверь, а второй подпирала пышный бок. Темные волосы выбились из-под яркого платка и налипли на мясистую розовую шею. Сесилия раздраженно уставилась на посетителя, но заметив золотые нити по черному вороту, смягчилась: — Зачем пожаловали, ваше лекарство? Она отступила, пропуская его внутрь. Хозяйка нервно хохотнула: — Не до хвороб нам нынче. Опосля налечитесь. И она по-домашнему, уверенной рукой подхватила его под локоть и повела широким коридором. Хозяйка удивленно уставилась на гостя. Затем перевела взгляд на тонкую полосу золотых символов, вышитых по вороту балахона, и ахнула, разглядев в золоте другую вышивку — черным по черному слева от тесьмы, слегка поблескивая, в золотой рисунок вплетались две крохотные ладони, державшие черную сферу. Она вывела лекаря в уютный сад, высаженный прямо под городскими стенами и обнесенный плотным дощатым забором. Под раскидистыми яблонями стояли простые деревянные столы и разномастные стулья, принесенные, как видно, отовсюду, где только нашлись: красивые резные стульчики, грубые табуреты, ящики, длинные лавки и просто широкие доски, перекинутые между колодами. Все стояло вперемешку, но людей было много и все, казалось, были довольны обстановкой и угощением. Сесилия усадила гостя на табурет под старой яблоней и решительно направилась к дому на ходу раздавая указания расторопной ребятне, сновавшей между столами. Тамаш вздохнул и с наслаждением вытянулся. Ноги гудели, голова слегка кружилась, но в тени было прохладно, на столе вкусно пахло едой, а перед ним уже стояла большая кружка холодного темного пива.

Читать онлайн «Собрание сочинений в четырех томах. Том 3»

Гостей не ждали. Но вот к крыльцу подъехал господин в пенсне, с изумленными глазами, в черном бархатном берете, из-под которого падали зеленоватые кудри, и в длинной дохе блестящего каштанового меха. Рыжий бородач на козлах притворно крякал, желая показать, что он промерз, что следует набавить ему. Седок не обратил на него внимания, предоставив расплатиться с ним гостинице. Отнюдь нет! Коридорный распахнул дверь в номер первый, самый почетный, состоявший из прихожей и двух обширных комнат, где окна были однако невелики и очень глубоки, по причине толстых стен. В комнатах было тепло, уютно и спокойно, янтарно от солнца, смягченного инеем на нижних стеклах. Осторожно опустив чемодан на ковер посередине приемной, коридорный, молодой малый с умными веселыми глазами, остановился в ожидании паспорта и приказаний. Художник, ростом невысокий, юношески легкий вопреки своему возрасту, в берете и бархатной куртке, прошелся из угла в угол и, сронив движением бровей пенсне, потер белыми, точно алебастровыми руками свое бледное, измученное лицо.

Потом странно посмотрел на слугу невидящим взором очень близорукого и рассеянного человека. Художник вынул из бокового кармана куртки золотые часы, мельком, прищурив один глаз, взглянул на них. Слава в вышних Богу и на земле мир, в человецех благоволение! Паспорт я тебе дам, не беспокойся, но сейчас мне не до паспорта. У меня нет ни одной свободной минуты. Сейчас я спешу в город, чтобы вернуться ровно в одиннадцать. Я должен завершить дело всей моей жизни. Мой молодой друг, — сказал он, протягивая к коридорному руку и показывая ему два обручальных кольца, из которых одно, на мизинце, было женское: — это кольцо — предсмертный завет!

И я подарю ее — тебе. Я надеюсь достать их здесь. Я наконец воплощу все то, что сводило меня с ума целых два года, а потом так дивно преобразилось в Стокгольме! Говоря и отчеканивая слова, художник в упор смотрел через пенсне на своего собеседника. Весь мир! Художник снова надел доху и направился к двери. Коридорный со всех ног кинулся отворять ее. Художник важно кивнул ему и зашагал по коридору.

На площадке лестницы он приостановился и добавил: — В мире, мой друг, нет праздника выше Рождества. Нет таинства, равного рождению человека. Последний миг кровавого, старого мира! Рождается новый человек! На улице совсем обеднялось, стало совсем солнечно. Иней на телеграфных проволоках рисовался по голубому небу нежно и сизо и уже крошился, осыпался. На площади толпился целый лес густых темно-зеленых елок. У мясных лавок стояли мерзлые белые туши голых свиней с глубокими разрезами на толстых загривках, висели серые рябчики, ощипанные гуси, индейки, жирные и застывшие.

Прохожие, переговариваясь, спешили, извозчики стегали лохматых лошадей, подреза визжали. Он подозвал свободного извозчика и велел ехать ему на главную улицу. Извозчик мотнул шапкой и быстро понес его на своем сытом меренке по блестящей, накатанной дороге. В двенадцать самый полный свет солнца. Как называется эта пьяцца? Зачем ты привез меня к часовне? Я боюсь церквей и часовен! Ты знаешь, что один финн привез меня к кладбищу, и я тотчас же написал письма к королю и к папе и он был приговорен к смертной казни!

Вези назад! Извозчик осадил разбежавшуюся лошадь и взглянул на седока с недоумением: — Куда же прикажете? Вы сказали, на главную улицу… — Я сказал тебе — в художественный магазин! Вот тебе твои сребреники! И художник неловко вылез из саней, бросил извозчику трехрублевку и пошел прочь, назад, посередине улицы. Доха его распахнулась, волочилась по снегу, глаза страдальчески и растерянно блуждали по сторонам. Увидав в окне магазина золоченые багеты, он поспешно вошел в магазин. Но едва он заговорил о красках, румяная барышня в шубке, сидевшая за кассой, тотчас же перебила его: — Ах нет, у нас красками не торгуют.

У нас только рамы, багеты и обои.

Русский язык. Школа России. ГДЗ и Решебник для помощи ученикам и учителям. Здесь, на страничке для школьников 9 класса, мы предлагаем вам прочитать или бесплатно скачать оригинальный текст и задания с ответами по Русскому языку из Открытого банка заданий ФИПИ ГИА. С помощью этих заданий с решением и ответами вы можете в спокойной обстановке пройти тесты, написать эссэ, приготовиться реальному экзамену ОГЭ в школе и решить все задачи на 5-ку!

Несоответствие написанной в финале апокалиптичной картины тому рождественскому образу, что лелеял он в своей голове, - лишь выражение неосознанного горя, того, что не выпускал художник из собственного бессознательного. Творческий человек всегда не таков как все, но не всегда сумасшедш. Он часто одиозен, нередко экзальтирован, порой одержим, ведь первостепенно для него творчество. Связывать ли с таким человеком свою судьбу - это дело каждого, но его не изменить - можно лишь смириться.

Как дождевая капля с тугого листа лотоса, скатывается с меня Желание! Но победно, в ливне сыплющихся листьев, мчится вихрь несметных огненных глаз, озаряя под черным лесным навесом как бы исполинское изваяние: сидящего на земле, главой своей возвышающегося до самых верхушек пальм. Ноги его скрещены. От шеи до чресл увит он серыми кольцами змея, раздувшего свое розовое горло, простершего свою плоскую, косоглазую голову над его главой. Невзирая на безмерную тяжесть змеиных колец, сидящий свободен и статен, величав и прям. Божественный нарост, острый бугор на его темени. Черно-синие, курчавые, но короткие волосы — как синева в хвосте павлина.

Анастасия Якушева - Печать Аваима. Забытый во Мраке

В комнатах было тепло, уютно и спокойно, янтарно от солнца, смягчённого инеем на нижних стёклах. Золотилось солнце на востоке, за туманной синью далеких лесов, за белой снежной низменностью, на которую глядел с невысокого горного берега древний русский город. Золотилось Солнце на востоке за туманной синью далёких лесов, за белой снежной низменностью, куда пришло утро, на которую глядел с невысокого горного берега древний русский город.

Золотилось солнце на востоке за туманной синью отдаленных лесов за белой снежной низменностью егэ

Наслаждайтесь любимой книгой вместе с нами! Информация о книге:.

Я наконец воплощу все то, что сводило меня с ума целых два года, а потом так дивно преобразилось в Стокгольме! Говоря и отчеканивая слова, художник в упор смотрел через пенсне на своего собеседника. Весь мир! Художник снова надел доху и направился к двери. Коридорный со всех ног кинулся отворять ее.

Художник важно кивнул ему и зашагал по коридору. На площадке лестницы он приостановился и добавил: — В мире, мой друг, нет праздника выше Рождества. Нет таинства, равного рождению человека. Последний миг кровавого, старого мира! Рождается новый человек! На улице совсем ободнялось, стало совсем солнечно.

Марк Григорян Ученик 99 , на голосовании 1 год назад Спишите.

Вставьте буквы и расставьте знаки препинания. Обозначьте грамматические основы в сложноподчиненных предложениях. Указать средства связи частей СПП. Определить вид придаточных предложений. Составьте схемы СПП. Был канун Рождества когда утро бодрит ле..

Вихрем несутся вместе с ураганом, в черной лесной тьме, мириады как бы огненных глаз. И восторженно звучит голос человека, стоящего на берегу: — Тщетно, Мара! Тщетно, Тысячеглазый, искушаешь ты, проносясь над землей животворящими ураганами и ливнями, тучным и уже вновь благовонным тлением могил, рождающих новую жизнь из гнили и праха! Отступись, Мара! Как дождевая капля с тугого листа лотоса, скатывается с меня Желание! Но победно, в ливне сыплющихся листьев, мчится вихрь несметных огненных глаз, озаряя под черным лесным навесом как бы исполинское изваяние: сидящего на земле, главой своей возвышающегося до самых верхушек пальм. Ноги его скрещены. От шеи до чресл увит он серыми кольцами змея, раздувшего свое розовое горло, простершего свою плоскую, косоглазую голову над его главой. Невзирая на безмерную тяжесть змеиных колец, сидящий свободен и статен, величав и прям.

Золотилось солнце на востоке за туманной

6 янв 2018. Пожаловаться. БЕЗУМНЫЙ ХУДОЖНИК Золотилось солнце на востоке, за туманной синью далеких лесов, за белой снежной низменностью, на которую глядел с невысокого горного берега древний русский город. Укажите все цифры, на месте которых пишется НН Золотилось солнце на востоке, за тума(1)ой синью отдалё(2)ых лесов, за белой снежной низме(3)остью, на которую глядел с невысокого берега древний русский город. Золотилось солнце на востоке, за тумаННой синью отдалёННых лесов, за белой снежной низмеННостью, на которую глядел с невысокого берега древний русский город. Запишите полученные лось солнце на востоке. и -нн. егэ по русскому укажите цифру-ы, на месте которой-ых пишется лось солнце на востоке, за. Один из неизменных рассветов природы – золотая заря на востоке за туманной полосой зеленых лесов за широкой низменностью на которую.

Золотилось солнце на востоке за туманной

Это отглагольные прилагательные! Исключениями эти слова являются потому, что они несовершенного вида, а пишутся с двумя Н. Сравните: раненный в бою две Н, потому что появилось зависимое слово или израненный, вид совершенный. НО: как только у этих слов- прилагательных появляется зависимое слово, они тут же переходят в разряд причастий и пишутся с двумя Н.

В составе сложного слова написание отглагольного прилагательного также не меняется: гладкокрашеный красить , горячекатаный ткать , холоднокатаный, цельнокатаный, цельнокроеный кроить , домотканый, пестротканый, златотканый, златокованый, малоезженый ездить , малохоженый ходить , малоношеный, малосолёный солить , мелкодроблёный, свежегашёный, свежемороженый морозить и др.

Художник горько и театрально усмехнулся: — Дитя! Он воображает, что я могу в такую минуту есть! Иди с миром, друг мой. Ты свободен теперь до утра. И коридорный осторожно вышел вон.

Часы текли. Художник ходил из угла в угол. Он сказал себе: «Надо приготовиться». За окнами чернела зимняя морозная ночь. Он опустил на них шторы. В гостинице все молчало.

За дверью в коридоре слышались осторожные, воровские шаги, — за художником подсматривали в замочную скважину, подслушивали. Потом и шаги стихли. Свечи пылали, дрожа огнями, отражаясь в зеркале. Лицо художника становилось все болезненнее. Прочь детский страх! Он наклонился к чемодану, волосы его повисли.

Запустив руку под белье, он вытащил большой белый бархатный альбом, сел в кресло у стола. Раскрыв альбом, он решительно и гордо откинул голову назад и замер в созерцании. В альбоме был большой фотографический снимок: внутренность какой-то пустой часовни, со сводами, с блестящими стенами из гладкого камня. Посредине, на возвышении, покрытом траурным сукном, тянулся длинный гроб, в котором лежала худая женщина с сомкнутыми выпуклыми веками. Узкая и красивая голова ее была окружена гирляндой цветов, высоко на груди покоились сложенные руки. В возглавии гроба стояли три церковных свещника, у подножия — крохотный гробик с младенцем, похожим на куклу.

Художник напряженно вглядывался в острые черты покойной. Вдруг лицо его исказилось ужасом. Он кинул альбом на ковер, вскочил, бросился к чемодану. Он перерыл его весь, до дна, разбросал по полу рубашки, носки, галстуки... Нет, того, что он искал, не было! Он отчаянно озирался по сторонам, тер рукою лоб...

Ищи же! Сотвори чудо! Но кисти не было. Он пошарил по карманам, нашел перочинный нож, подбежал к дохе... Разве вырезать клок меху и привязать к перу, к щепке? Но где взять ниток?

Ночь, все спят... И он яростно схватил с дивана картон, швырнул его на стол, сбегал в спальню за подушками, положил их на кресло, чтобы было выше сидеть, и, хватая то один, то другой цветной карандаш, с головой ушел в работу. Он трудился без отдыха. Он снял пенсне и низко наклонился к столу, бросал сильные и уверенные удары, откидывался, вперяя взгляд в зеркало, светлый туман которого был полон дрожащими цветистыми огнями. От жара свечей волосы художника на висках смоклись, от напряжения вздулись жилы на шее. Глаза слезились и горели, черты лица обрезались.

Наконец он увидел, что лист картона безнадежно испорчен, — нелепо и ярко загроможден рисунками, совершенно противоположными друг другу по смыслу и по значению их: горячечное вдохновение художника совершенно не повиновалось ему, делало совсем не то, что ему хотелось. Он перевернул картон и, схватив синий карандаш, оцепенел на некоторое время. Раскрытый альбом лежал возле его кресла. Из альбома так и бил в глаза длинный гроб и мертвый лик. Он порывисто захлопнул альбом. В чемодане торчала из белья оплетенная фляжка с одеколоном.

Он вскочил, быстро отвинтил ее крышечку и, обжигаясь, стал пить. Опорожнив фляжку почти до дна и отдуваясь от душистого пламени, с пылающим горлом, он опять пошел шагать по комнате. Вскоре юношеская сила овладела им — дерзкая решительность, уверенность в каждой своей мысли, в каждом своем чувстве, сознание, что он все может, все смеет, что нет более для него сомнений, нет преград. Он исполнился надежд и радости.

Я надеюсь достать их здесь.

Я наконец воплощу все то, что сводило меня с ума целых два года, а потом так дивно преобразилось в Стокгольме! Говоря и отчеканивая слова, художник в упор смотрел через пенсне на своего собеседника. Весь мир! Художник снова надел доху и направился к двери. Коридорный со всех ног кинулся отворять ее.

Художник важно кивнул ему и зашагал по коридору. На площадке лестницы он приостановился и добавил: — В мире, мой друг, нет праздника выше Рождества. Нет таинства, равного рождению человека. Последний миг кровавого, старого мира! Рождается новый человек!

На улице совсем ободнялось, стало совсем солнечно.

Тщетно, Тысячеглазый, искушаешь ты, проносясь над землей животворящими ураганами и ливнями, тучным и уже вновь благовонным тлением могил, рождающих новую жизнь из гнили и праха! Отступись, Мара! Как дождевая капля с тугого листа лотоса, скатывается с меня Желание! Но победно, в ливне сыплющихся листьев, мчится вихрь несметных огненных глаз, озаряя под черным лесным навесом как бы исполинское изваяние: сидящего на земле, главой своей возвышающегося до самых верхушек пальм. Ноги его скрещены.

От шеи до чресл увит он серыми кольцами змея, раздувшего свое розовое горло, простершего свою плоскую, косоглазую голову над его главой. Невзирая на безмерную тяжесть змеиных колец, сидящий свободен и статен, величав и прям. Божественный нарост, острый бугор на его темени. Черно-синие, курчавые, но короткие волосы — как синева в хвосте павлина.

Выделить окончания у существительных прилагательных золотилось солнце на востоке .за туманной си…

Золотилось солнце (сущ., окончание “Е”) на востоке (сущ., окончание “Е”); За туманной (прил., окончание “Ой”) синью (сущ., окончание “Ю”) далеких (прил., окончание “Их”) лесов (сущ., окончание “Ов”); За белой (прил., окончание “Ой”) снежной низменностью с невысокого. Золотилось солнце на востоке, за туманной синью далеких лесов, за белой снежной низменностью, на которую глядел с невысокого горного берега древний русский город. Выделить окончания у существительных прилагательных золотилось солнце на туманной синью далёких лесов,за белой снежной неизменностью с невысокого горного берега глядел древний русский народ (20б). Золотилось Солнце на востоке за туманной синью далёких лесов, за белой снежной низменностью, куда пришло утро, на которую глядел с невысокого горного берега древний русский город. 1) прилагательное образовано от существительного с основой на Н при помощи суффикса Н: тумаН+ Н → тумаННый; кармаН+Н → кармаННый, картоН+Н → картоННый. Укажите все цифры, на месте которых пишется НН Золотилось солнце на востоке, за тума(1)ой синью отдалё(2)ых лесов, за белой снежной низме(3)остью, на которую глядел с невысокого берега древний русский город.

Безумный художник

Я должен завершить дело всей моей жизни. Мой молодой друг, — сказал он, протягивая к коридорному руку и показывая ему два обручальных кольца, из которых одно, на мизинце, было женское, — это кольцо — предсмертный завет! И я подарю ее — тебе. Я надеюсь достать их здесь. Я наконец воплощу все то, что сводило меня с ума целых два года, а потом так дивно преобразилось в Стокгольме! Говоря и отчеканивая слова, художник в упор смотрел через пенсне на своего собеседника. Весь мир! Художник снова надел доху и направился к двери. Коридорный со всех ног кинулся отворять ее.

Художник вынул из бокового кармана куртки золотые часы, мельком, прищурив один глаз, взглянул на них. Слава в вышних богу и на земле мир, в человецех благоволение! Паспорт я тебе дам, не беспокойся, но сейчас мне не до паспорта. У меня нет ни одной свободной минуты. Сейчас я спешу в город, чтобы вернуться ровно в одиннадцать. Я должен завершить дело всей моей жизни. Мой молодой друг, — сказал он, протягивая к коридорному руку и показывая ему два обручальных кольца, из которых одно, на мизинце, было женское, — это кольцо — предсмертный завет! И я подарю ее — тебе.

Я надеюсь достать их здесь.

Вы правы, тысячу раз правы! И поспешно вышел. Через несколько домов, в магазине «Знание», он купил очень большой лист шершавого картона, цветных карандашей и акварельные краски на бумажной палитре. Затем опять вскочил на извозчика и погнал его в гостиницу. В гостинице он тотчас позвонил.

Явился тот же коридорный. Художник держал в руках паспорт. А затем, любезный, ты должен принести мне стакан воды для акварели. Масляных красок, увы, нигде нет. Железный век! Пещерный век!

И, подумав, внезапно просиял восторгом: — А какой день! Боже, какой день! Розно в полночь рождается спаситель! Спаситель мира! Я так и подпишу под картиной: «Рождение Нового Человека! Я воскрешу ее, убитую злой силой вместе с новой жизнью, выношенной ею под сердцем!

Коридорный опять выразил свою неизменную готовность на услуги и опять ушел. Но когда, через несколько минут, он принес стакан и графин свежей воды, художник крепко спал. Бледное и худое лицо его было похоже на алебастровую маску. Он высоко, навзничь лежал на подушках на кровати в спальне, закинув голову, разметав свои длинные серо-зеленые волосы, и не было слышно даже дыхания его. Коридорный удалился на цыпочках и за дверью столкнулся с хозяином, приземистым человеком с бобриком на темени и острыми глазами. Только отмечено, что жена померла.

Иван Матвеич звонил из полиции, велел присматривать. Ты того, держи ухо востро. Время, брат, военное. Но за дверью было тихо, и только чувствовалась та грусть, что всегда бывает в комнате спящего человека. Солнце медленно уходило из номера. Потом и совсем ушло.

Иней на окнах посерел, стал скучный. В сумерки художник внезапно проснулся и тотчас кинулся к звонку. А меж тем именно из-за этого дня мы и предприняли нашу страшную Одиссею. Представь же себе, каково было ей, беременной на восьмом месяце! Мы прошли через тысячу всяческих рогаток, не спали, не ели почти шесть недель. А море!

А бешеные качки! А этот непрестанный страх, что, того гляди, взлетишь на воздух! Готовь спасательные пояса! Первому, кто кинется к шлюпке без команды, размозжу череп! Но что ж делать! Буду работать всю ночь.

Только помоги мне кое-что приготовить. Стол этот, пожалуй, годится... Он подошел к преддиванному столу, стащил с него бархатную скатерть, покачал его: — Стоит довольно твердо. Но вот что: у вас здесь всего две свечи. Надо принести еще восемь, иначе я не могу писать. Мне нужна бездна света!

Коридорный опять вышел и долго спустя принес семь свечей в разных подсвечниках. Художник опять заволновался, опять закричал: — Ах, как это досадно! Десять, десять нужно было! На всяком шагу преграды, низости! Помоги мне, по крайней мере, поставить стол как раз посередине комнаты. Мы увеличим свет отражениями в зеркале...

Сейчас я спешу в город, чтобы вернуться ровно в одиннадцать. Я должен завершить дело всей моей жизни. Мой молодой друг, — сказал он, протягивая к коридорному руку и показывая ему два обручальных кольца, из которых одно, на мизинце, было женское, — это кольцо — предсмертный завет!

И я подарю ее — тебе. Я надеюсь достать их здесь. Я наконец воплощу все то, что сводило меня с ума целых два года, а потом так дивно преобразилось в Стокгольме!

Говоря и отчеканивая слова, художник в упор смотрел через пенсне на своего собеседника. Весь мир!

Похожие новости:

Оцените статью
Добавить комментарий