Новости юдин григорий последнее

Григорий Юдин родился в 1983 году в подмосковном Фрязино (в документах местом рождения указана Москва)[1] в семье философа Бориса Григорьевича Юдина и психолога Елены Георгиевны Юдиной.

Минюст включил в реестр иноагентов социолога Юдина и экоактивистку Чирикову

Последние новости о персоне Григорий Юдин новости личной жизни, карьеры, биография и многое другое. Григорий Юдин. Научный руководитель программы «Политическая философия», Московская высшая школа социальных и экономических наук (Шанинка). Минюст России добавил социолога Григория Юдина и бывшую экоактивистку Евгению Чирикову в реестр иноагентов, говорится на сайте министерства. Григорий Юдин кандидат философских наук, cтарший научный сотрудник лаборатории экономико-социологических исследований Высшей школы экономики, профессор Московской высшей школы социальных и экономических наук. Григорий Юдин о жизни без образа будущего, кризисе левых и усталости от войны.

Его жизнь и научная биография

  • Минюст России признал иноагентом социолога Юдина
  • Минюст РФ признал иноагентами Григория Юдина и Евгению Чирикову
  • Минюст включил в реестр иноагентов социолога Юдина и экоактивистку Чирикову - Российская газета
  • Григорий Юдин - биография, личная жизнь, фото и видео, рост и вес, новости | Радио КП

Григорий Юдин: «Нам еще предстоит определить правильную интонацию для Дня Победы»

Социолог Юдин внесен в реестр иноагентов Григорий Юдин: Я думаю, что сейчас самый главный вопрос — это вопрос о том, как согласовать разные интересы, которые возникают.
Григорий Юдин — последние новости Юдин сформулировал мысль, которая давно бродила на околотках сознания: если не думать об этих новых временах, о России без Путина, то неизбежная трансформация будет происходить дольше и болезненнее.

Минюст РФ признал иноагентом социолога Григория Юдина*

Проживает за пределами РФ. Лекторий «Живое слово» распространял недостоверную информацию о решениях власти РФ и проводимой политике, а также информацию, направленную на формирование негативного отношения к общественно-политической обстановке в России. Активно взаимодействовал с иностранными агентами. Подробнее с причинами внесения Минюстом в реестр иностранных агентов можно ознакомиться на сайте ведомства.

Если дело идет не по плану, то для них естественная реакция — бить. Они уже много дней разгоняют эти протестные акции, устают, раздражаются, поэтому агрессии становится больше, соответственно — больше и насилия. Когда меня задержали , один из сотрудников полиции смотрел в своем телефоне ролик, который распространяется по WhatsApp или другим каналам коммуникации. Длина ролика буквально шесть-семь секунд. Меня удивило, что человек смотрел в свой телефон и раз за разом обновлял его, прокручивал ролик снова. У меня было такое ощущение, что он сам себя зомбирует. Его реальность перед глазами начинает расходиться, он сам себя с помощью этого ролика пытается как-то убедить. Чтобы переломить ситуацию, пока недостаточно. Достаточно ли для того, чтобы сделать голос тех, кто против войны слышимым?

Да, достаточно. Если мы видим ряд мер, направленных на подавление антивоенных движений, то это значит, что оно заметно. Их сдерживает страх или отсутствие организованного протеста? А сейчас это уголовное дело — пара лет в колонии, пытки, жесткие задержания. Но основное все-таки, что многие годы такие акции не приносили ясного результата, поэтому люди не очень верят в свои способности. Третий, тоже достаточно важный фактор — отсутствие организационной структуры. Любая способность организации протеста подавлена. И мы наблюдаем последние два года превентивную атаку на любые горизонтальные организации, которые создавались в России. Без организации и без уверенности, что тебя поддержит много людей, без очевидных лидеров мнений, которые готовы включаться в протесты, — тяжело и делает задачу крайне трудной и грозит, разумеется, большими издержками.

Часть элит, наиболее хорошо осознающих катастрофичность происходящего, должна ответить на возникающее движение, которое довольно очевидно, и громко заявить о себе, рискнуть статусом, например, и тогда к ним могут присоединиться другие. Что мы пока видим в публичной сфере? Есть те, кто просто получает служебные приказы — на них мы не смотрим.

Никаких других вариантов не существует, этот вопрос для него является экзистенциальным. У меня есть несколько суждений, но они не очень обоснованны. Это страна, где, вероятно, были приняты не совсем правильные решения. Но я точно могу сказать, что логика «не надо было злить Путина» — это полный бред. Но какие-то внутренние конфигурации украинской политики могли быть более благоприятными для того, чтобы не сложилась такая ситуация.

Что можно было сделать, чтобы избежать этой войны? Самый простой и честный ответ — не нужно было дезертировать из политической жизни. Не нужно было оставлять принятие принципиальных политических решений Путину и его друзьям, как будто договорившись с ними, что взамен они не будут тебе мешать заниматься своими делами. Это главная вещь. Тогда бы мы увидели, что существуют другие способы решения проблем с соседним государством, а не бомбежка. Я уверен, что все россияне несут ответственность. Но она дифференцирована и качественно разная. Люди, которые считают, что Путин является угрозой для России и для окружающих стран, несут другую ответственность, чем те, кто считал, что у них все хорошо и прекрасная ипотека, а Путин решит все проблемы, и если в Украине засели нацисты, то, значит, пусть он с ними и разбирается.

Это качественно разная ответственность. Вы с этим согласны? Путин движим этой обидой, он разнес ее по всей стране. Эта обида естественная для империи, которая терпит крах своего проекта. В России этот крах был очень спокойным и умеренным, не связанным с военным поражением, это было относительно мирное расхождение стран речь про распад СССР. Но Путин растравил это чувство. И Макрон прав, когда говорит, что президент России опирается на бесконечную обиду, которая горит внутри россиян. Она разрушительна, потому что нет никаких способов ее удовлетворить или компенсировать.

У любого опроса есть граница применимости. Опросы предполагают существование автономного индивида, который вкладывает в себя некие суждения и дальше в ситуации голосования это суждение озвучивает. Опрос — это фактически голосование. Это всегда было проблемой во всех странах, и особенно в таких, как Россия. А сейчас это просто безумие. В России к людям на работе приходят и спрашивают, есть ли у них родственники в Украине. Давая понять, что если да, то человек становится ненадежным. Людям на работе рассказывают, как они должны демонстрировать свою поддержку «специальной военной операции».

А вечером к ним приходит или звонит интервьюер и спрашивает: «А вы поддерживаете операцию в Украине? Только какое-то ослиное упрямство может заставлять нас по-прежнему предполагать, что тот самый автономный индивид голосует за операцию или против. Люди озабочены другими вещами. Им страшно, у них тревога, они пытаются выжить, а мы к ним приходим и говорим: «Представьте себе, что вы сейчас принимаете решение о продолжении военной операции». Все эти числа не имеют никакого значения. Мы почему-то не спрашиваем, какое количество немцев поддерживало «специальную военную операцию» Германии против Польши в 1939 году. Мы понимаем, что это идиотский вопрос. Почему мы сейчас смотрим на эти числа?

Они — инструмент манипуляции, который создает эффект аккламации принятие решения на основе реакции участников, выражаемой эмоциями или аплодисментами. Есть фюрер, который вышел на сцену, и он получает аккламацию от народа для следующих жестоких действий. И есть ли оно? Россияне привыкли, что они охраняют свою частную жизнь, они бегут от вопросов, которые не находятся в зоне их контроля, особенно от вопросов политики. Все прекрасно знают, что за это отвечает Путин и лучше с ним не связываться. Ничего бы не изменилось. Нет оснований искать реальное число. А самый простой способ в этом случае — пассивно принять господствующую интерпретацию, которая предполагает, что все в порядке и все под контролем.

С тех пор ситуация начала плыть в условиях тоталитарного состояния страны, «болото» чувствует, что если ты явно не поддерживаешь военную операцию, то можешь оказаться следующей целью. Граница между агрессивной частью и группой пассивной поддержки меняется. Что происходит на стыке, я не очень сильно понимаю. Но вижу повторяющейся месседж: начало этой операции, возможно, было не самой лучшей идеей, но сейчас ее нужно довести до конца, иначе нам конец.

Согласно уставу публикуемая информация используется исключительно в некоммерческих целях и взята из открытых источников. Что полностью соответствует нормам ст.

Связь с нами: [email protected] 2024 - IZKP.

Социолога Григория Юдина внесли в список иноагентов

Про интервью с Григорием Юдиным и надежду — Блог Артема Краснова Григорий Юдин о жизни без образа будущего, кризисе левых и усталости от войны.
Список иноагентов пополнили бывший депутат, блогер, главный редактор и экоактивистка Григорий Юдин – известный в России ученый, который последние пятнадцать лет (с 2007) преподает социологию в НИУ ВШЭ.

Григорий Юдин — последние новости

Минюст РФ признал иноагентами Григория Юдина и Евгению Чирикову Минюст добавил в реестр иностранных агентов социолога Григория Юдина*, защитницу Химкинского леса Евгению Чирикову*, смоленского депутата Владислава Живицу*, журналистку Лолу Тагаеву*, лекторий «Живое слово»*.
Журналистку Лолу Тагаеву и социолога Григория Юдина признали иноагентами Григорий Юдин – известный в России ученый, который последние пятнадцать лет (с 2007) преподает социологию в НИУ ВШЭ.
Новости про Григорий Юдин | на Григорий Юдин кандидат философских наук, cтарший научный сотрудник лаборатории экономико-социологических исследований Высшей школы экономики, профессор Московской высшей школы социальных и экономических наук.

Григорий Юдин: Общественное мнение, или Власть цифр

Григорий Юдин также рассказал о роли общественной поддержки в деле против Зуева, поблагодарив также председателя «Новых людей» Алексея Нечаева, который накануне поддержал ректора на заседании Госдумы. Григорий Юдин. Цена безразличия большинства. Интервью с протоиереем Николаем Емельяновым и Григорием Юдиным о коллективной монографии «Жизнь в долг: моральная экономика долговых практик в жизни сообществ в России» ЧАСТЬ 2. Социолог Григорий Юдин был одним из немногих российских экспертов, которые в феврале 2022 года не сомневались в том, что военное столкновение России и Украины неизбежно. Григорий Юдин регулярно высказывается на политические темы для издания «Радио Свобода» – иностранного СМИ, выполняющего функции иностранного агента.

Отвечая Григорию Юдину. «Неолиберальный капитализм» и трагедия 24 февраля

В 2004 г. В 2006 г. С 2007 г. В 2012 г.

Они реализуются не одними людьми, так другими. Но в краткосрочной перспективе, когда активисты каких-то сетей солидарности исчезают, конечно, требуется время, чтобы их отсутствие восполнить. По ощущению в российском обществе сейчас «мороз». Не верится, что в нашем городе вообще когда-то были массовые протесты… В России сейчас очень высокий потенциал политизации. Все последние годы мы его видели невооруженным взглядом.

Например, в 2021 году Россия по валовому числу протестующих оказалась в числе мировых лидеров. Хотя у этих протестов были минимальные шансы на успех. А что поменялось с тех пор? Кажется, что все это куда-то делось. Но это иллюзия: эта энергия просто стала невидимой. Для коллективного массового действия нужно несколько условий. Для начала — чтобы людям было понятно, к чему это может привести. Дело даже не в больших издержках: люди часто готовы идти на большие, даже смертельные риски.

Но им нужно представлять путь к успеху и свою роль в достижении этого успеха. Но это будет не зря». Сейчас ни одного из этих условий нет. Но колоссальное количество людей ждут этого момента. Сколько ждать, я не знаю. Но потенциал такого коллективного действия громаден. Как только возникнет минимальный зазор, в котором появление масс на улицах сможет повлиять на развитие событий, эти огромные массы немедленно появятся. Одно из ваших самых известных интервью называется «В России зреет ощущение тупика».

Мне даже кажется, что это не сугубо русское ощущение. Оно нарастает всюду. Особенно это «чувство тупика» сгустилось в конце 2023 года. Настолько, что этот тупик начинает осознаваться как «новая нормальность»? Правильнее говорить не про ощущение, а про осознание тупика. И за прошедший год, как ни странно, дело в этом направлении не сильно продвинулось. До стадии «нужно что-то делать» мы еще не доехали. События последних месяцев, наоборот, дали многим иллюзию, что можно некоторое время вообще не думать об этом.

Во-первых, это неприятная мысль, с ней не хочется иметь дела. А во-вторых, все понимают, что если думать такие неприятные мысли, то можно схлопотать по шее. Вообще никакого профита. И тут важный момент — я согласен с вами — это не чисто российский тупик. Возможно, именно поэтому осознать его так непросто. Российский тупик очень впечатляет, он является одним из наиболее радикальных воплощений общего глобального тупика. Я в этом смысле текущий геополитический конфликт описываю как конфликт между консерваторами и ультраконсерваторами. Ультраконсерваторы хотят вернуться в XIX век и поделить весь мир между «великими державами».

Но противостоят этому совсем не прогрессивные люди, а те, кто цепляется за существующий глобальный порядок, с которым как справедливо говорит тот же Путин существует множество проблем. И эти «просто консерваторы» надеются, что все можно вернуть в 23 февраля, или в 2013 год, или в 2007-й. И пока их вера крепка, мы будем наблюдать эту борьбу нанайских мальчиков. Эта мечта, что все наладится, если Путин «куда-то исчезнет», основана на представлении, что «на самом деле» все хорошо. Просто один человек должен уйти — и все. Никаких общественных противоречий, структурных кризисов, цивилизационных изменений — ничего этого нет и не нужно. Все произошедшее — просто случайная ошибка одного человека. Чтобы все наконец всерьез изменилось, нужно, чтобы эта иллюзия капитально и окончательно треснула.

Чтобы текущая ситуация была всерьез осознана как ситуация серьезного кризиса. Конечно, все возрастающее количество людей это понимает. В тех же США все больше голосов, которые требуют глубоко реформировать существующий порядок. И это гораздо более ответственный подход, чем попытки этот порядок просто сломать без всякой альтернативы. Нужно большое идеологическое решение. Людей, которые это понимают, все больше, но партия ностальгирующих по 23 февраля пока все еще сильнее. И поэтому настоящего запроса на новые решения нет. Он все время гасится как подрывной или даже играющий на руку ультраконсерваторам.

Типа «не раскачивайте лодку». Пока эта борьба «просто консерваторов» и «ультраконсерваторов» кажется бесконечной. Никакой альтернативы этим «партиям» не видно. Да, и она идет во всех сферах. Например, в спорте. Там тоже сформировались две условные партии: сторонники евгеники, которые оправдывают применение допинга во имя все новых рекордов, и консерваторы, которые с этим борются. Но мне кажется, что обе эти партии не решают проблему. Ведь проблема спорта сегодня не в том, что все жрут допинг.

А в том, что потерялась сама идея того, что спортсмены представляют единое сообщество. И в этом смысле для них не может быть приза важнее, чем признание от своих соперников-собратьев по спорту. Какие бы чемпионские титулы я ни выиграл, нажравшись допинга, они ничего не стоят, пока мои конкуренты не скажут «да» этим достижениям. Если вспомнить допинговый скандал с российскими спортсменами, то сразу станет ясно: люди перестали считывать этот глубинный посыл. Допинг стал осмысляться в нигилистском контексте, где каждый должен использовать любые способы, чтобы уничтожать своих врагов. Только одни по «правилам», а другие — без. В итоге получается, что соперники больше не являются братьями по спортивному сообществу. Они — враги, ради победы над которыми применимы любые средства.

Это стало итогом вторжения в спорт государства и капитала. Капитал развращает большими деньгами, а государство вклинивается сюда с логикой почти военной вражды между народами. В результате спорт становится продолжением армии и теряет свою объединяющую функцию. На мой взгляд, решение лежит за пределами двух доминирующих подходов. Оно в том, чтобы вернуться к изначальному смыслу спорта в частности и к социальной коммуникации в целом. Вернуться к опоре на сообщества. Эту мысль можно развернуть на любом материале. Возьмем верховенство права.

Если право просто навязано людям — это чистая власть произвола. Часто говорят, что в России «правовой нигилизм». Ну так вы сперва навязываете людям какую-то ерунду, ни о чем их не спрашиваете, а потом удивляетесь, что они уклоняются от исполнения. Но если законы легитимны в данном сообществе, вырастают из него, то мы чувствуем, что наша жизнь упорядочена нами самими.

Но это в любом случае ещё не вся жизнь. Человек всегда преувеличивает масштаб момента, и сейчас особенно сложно думать о чём-то за пределами СВО. Но и 90-е когда-то казались новой нормой. Юдин сформулировал мысль, которая давно бродила на околотках сознания: если не думать об этих новых временах, о России без Путина, то неизбежная трансформация будет происходить дольше и болезненнее.

Очень важно разбудить в людях понимание, что с нынешней политической и социальной системой мы заходим в тупик. Может быть, не нужно выплёскивать с водой ребёнка, и за 20 лет были и достижения, но всё же нынешний вектор власти держится клещами, которые не вечны: ослабнут клещи — рухнет порядок. Тут принцип такой: чем сильнее пережимаешь в период кризиса, тем мощнее потом рикошет.

Но это всегда ты решаешь. И вот это важная вещь с различением вины и ответственности. И я думаю, что когда мы говорим про проблемы сегодняшней России, она состоит не в том, что россияне как-то тотально поддерживают чудовищную агрессию против Украины. Этого, в общем, нету.

Есть какие-то отдельные милитаризованные слои, но с ними разговор особый. А проблема как раз в том, что они пытаются делать вид, что их это не касается. Что они могут оставаться там в какой-то своей приватной жизни, к которой они привыкли. Которую они вообще выстраивали очень тяжело. И нужно это понимать, что для многих россиян это очень тяжелый опыт. Эта жизнь строилась очень-очень долго, большими усилиями, большими инвестициями. Люди годами вкладывали себя в это, да?

И поэтому они стараются оберегать этот самый мир их. В общем, можно понять. Но если делать это до конца и последовательно, это значит, что ты можешь становиться инструментом для чего угодно. И, как мне кажется, это проблема сегодняшней России. Это очень хорошо видно на контрасте с Беларусью. Потому что, конечно, эта жуткая война, в которой мы оказались — это война, в которую самым непосредственным образом втянута не только Россия и Украина, но и, конечно, Беларусь тоже. И преимущество, да, если можно об этом говорить, белорусов состоит в том, что они, по крайней мере, не пытаются делать вид, что ничего не происходит.

Да, мы видим… К. Потому что у них жизнь была тяжелее и беднее? ЮДИН: Я думаю, что это во многом просто потому, что там был момент солидарности 2020-го года, про который часто говорили, что он не дал соответствующего политического результата. Но дал нечто большее для белорусов в целом. Сейчас они оказались в ситуации, когда они не закрывают глаза, не запирают себя в клетке приватной жизни, когда они, хотя и понимают, что мало что могут сделать, но не делают вид, что они просто инструмент и их это все не касается. И это, мне кажется, очень важный контраст. Это была первая часть истории.

Вторая часть истории, мне кажется, связана с тем, чтобы правильно понять, что происходит сейчас. Это, конечно, не война России с Украиной. Сама по себе идея такая мне кажется абсолютно абсурдной и бредовой. Хотя бы просто потому, что Россия чудовищно проиграет от этой войны, бесконечно проиграет. Это будет катастрофическое поражение в любом случае. Я даже как бы... Россия теряет всех абсолютно ближайших союзников и друзей.

В принципе, на планете. Есть кто-нибудь, с кем можно дружить? Это какой-то загон себя в какой-то бессмысленное, бесконечное одиночество, в которое мы, на самом деле, уходить не хотим. Мы никогда не хотели изолироваться от всего мира и сидеть. Ничего подобного! Чем занимается Россия все последние 20 лет — она бегает за всем миром и говорит: "А вы нам не нужны, мы и без вас обойдемся". Это невротическая реакция, которая сейчас доводит нас просто до катастрофы.

Думаю, что катастрофы, равной этой, в России не было просто никогда. Были идиотские войны, ну, там, самый близкий пример — это, например, Крымская война. Тоже абсолютно абсурдная операция, движимая каким-то бессмысленным империализмом, непродуманная, без всяких шансов на реальный успех, без понимания того, как может этот успех выглядеть, тоже с идиотской милитаристской лихорадкой поначалу, которая заканчивается достаточно тяжелым поражением. Но все-таки не было войны с украинцами... Поэтому то, что мы сейчас переживаем — это катастрофическое поражение. Я даже здесь не говорю про все эти экономические проблемы, это самое последнее, что нас должно сегодня интересовать. Реальная проблема в том, что это тупик с точки зрения того, что мы хотим делать с Россией.

И вообще, через какое-то короткое время нам всем станет понятно, каким чудовищным ударом по России это является. И пропаганда в том числе опирается на эти цифры. ЮДИН: Я часто советую быть аккуратными очень с опросами, с опросами вообще, в России вдвойне, а сегодня вдесятерне. Потому что в России и так-то низкий уровень ответа на опрос, и люди, которые отвечают на опросы, в целом, исходят из того, что они общаются напрямую с государством. А в условиях военных действий, конечно, опасения возрастают многократно. И мы видим по всем исследованиям, которые сейчас проводится, независимым, что падает уровень ответов, что люди рассказывают о страхе. Спрашивают у интервьюеров прямо: "Арестуют ли меня?

Значит, что опросы и в принципе-то всегда подсвечивают то, что в России хотелось бы подсветить "правильность", а сегодня — в гораздо большей степени. Но сказав все это и предостерегая всех от того, чтобы всерьез относиться к этим цифрам, если честно, я считаю, что мы, еще на начальных этапах эти цифры еще имели какой-то смысл, а сейчас я думаю, что, в общем, было бы правильно на самом деле запретить эти опросы. Другое дело, что это не в нашей власти. И от этого, может быть, еще хуже, но я бы не относился к ним всерьез. Я не вижу никакой радикальной разницы. Не нужно задавать людям идиотские вопросы и не нужно всерьез к этому относиться. Но, сказав все это, я думаю, что ключом здесь, конечно, является желание огромного числа наших соотечественников, в общем, продолжать жить в своей спокойной, приватной жизни.

ЮДИН: Ну я на это все равно никак не могу повлиять. Что я могу с этим сделать-то? Меня это не касается. В России, мы сейчас разговариваем, да, родилось то, что я называю "теория двух-трех месяцев". Все вокруг ходят и говорят: "Через 2-3 месяца все нормализуется". Откуда этот бред взялся я не знаю, но это какая-то попытка цепляться за реальность. На самом деле, это продолжается отрицание.

Как работает российская пропаганда… К. ГОРДЕЕВА: Мне интересно, знаешь, в этом смысле, почему пропаганда не смогла убедить людей в том, что ковид существует, но с такой легкостью убедила людей в том, что в Украине существует нацизм? ЮДИН: По очень простой причине. Потому что задача пропаганды состоит не в том, чтобы в чем-то тебя убедить, да. И не в том, чтоб ты принял какую-то точку зрения. А в том, чтобы дать тебе обоснование, по которому не нужно ничего делать. Она объясняет тебе, почему не нужно ничего делать.

Когда она рассказывала о том, что есть ковид и нужно что-то делать, она оказалась бессильной. Потому что человек не хочет ничего делать. Теперь она рассказывает, почему это все короткая операция, она закончится успешной, есть реальная угроза России, значит, все это, конечно, не касается никаких настоящих украинцев... Все в порядке, все решится скоро. Внешнеполитическое руководство знает, что оно делает. Все, этого достаточно, чтобы спокойно продолжать себе жить своей жизнью. Само по себе, честно говоря, это чудовищно.

Потому что, действуя по такой логике, человек может начать смиряться с чем угодно вообще. Сейчас, в последнее время, мы говорим о том, что случилось самое страшное. Откуда мы знаем, что случилось самое страшное? Вполне вероятно, что самое страшное еще впереди. И вот если так относиться к делу, то ты, в принципе, никогда не готов к тому, что может случиться что-то тяжелое. Ты всегда будешь пытаться закрыться в свою скорлупу и так далее. А вот эти безразличие и пассивность, если она превращается в мобилизацию и энтузиазм, тогда мы проваливаемся в тоталитарное состояние.

Пока этого не произошло, мы пока здесь сидим, разговариваем, пьем чай, можем обо всем этом философствовать. В том мире, который я рисую, места для всего этого уже быть не может. ГОРДЕЕВА: То есть ты не относишься к тем людям, которые вот так, сложив два века, как тетрадный листочек, видят сейчас параллели, там, ну с концом двадцатых-началом тридцатых годов в нынешней российской истории. ЮДИН: Ой, я вижу очень много параллелей с концом двадцатых-началом тридцатых годов, только не российской истории, а немецкой. Мы находимся в ситуации, которая во многом напоминает немецкую ситуацию 20—30-х годов. Есть два основных аналога исторических — это режим Наполеона III во Франции в 1748-1780 годы и то, что происходило с Германией после Первой мировой войны. Значит, и в обоих случаях мы имеем резкое введение избирательного права, которое заканчивается тем, что массам предлагается избрать одного сильного лидера, который будет иметь фактически монархические полномочия, и это такая демократическая монархия.

Монархия с опорой на массы. Об этом буквально говорил Наполеон III, да. Он был избран всенародным президентом, первым французским президентом, и это монархия с опорой на массу. Я получаю гарантии того, что"... ЮДИН: "Со мной народ. И что я делаю с этим? Я это показываю элитам, я это показываю бюрократии, я это показываю самому народу.

Рассказываю ему, вот за кем настоящая сила". Он как бы возвышается над всей системой. Вторая важная вещь — это историческое поражение. Ресентимент, реваншизм, обида и злоба в связи с историческим поражением. Это было, естественно, во Франции, где все вполне помнили наполеоновские войны. Почему все люди за Наполеона голосовали? Потому что хотелось снова Наполеона.

Пускай другой Наполеон, но пусть в основе будет Наполеон. Это было, разумеется, в Германии с распространенностью идеи "кинжала в спину", который привел к поражению в Первой мировой войне. И это мы видели в России, где оказалась сильная боль от поражения в холодной войне. И все эти режимы тоже были достаточно... ЮДИН: Я не то чтобы так считаю. Но странно не замечать, что именно эта рамка была в какой-то момент навязана. Она была навязана, в том числе, потому, что...

Здесь господствовала некоторое время такая доктрина модернизация, которая предполагает, что есть один правильный путь развития, и просто страны, которые сошли с него, они должны сесть в школьной комнате, в школьном классе, их будут учить профессора с условного Запада и рассказывать им, как нужно делать. Вот они будут их поучать. И из вполне искренних соображений, желая, чтобы те, наконец, выучились уже, выросли из своих штанишек, и построили себе то же самое. Потому что, на самом деле, правильный путь только один. В любой стране вызывает ощущение, что к тебе относятся как к несовершеннолетнему... То, что сделал Путин в дальнейшем — он бесконечно растравил это чувство. У него были некоторые основания, у этого чувства.

Но сейчас, в общем, это какая-то настолько выжигающая все эмоция в России. И в этом смысле, конечно, параллелей с, не знаю, с Францией второй половины, середины 19 века и с Германией межвоенного периода очень много. И вот в них складываются такие плебисцитарные режимы, которые стабильно занимаются каждый раз одним и тем же — они выжигают внутреннюю политику, в смысле, они исключают самую идею оппозиции. Оппозиции как кого-то, кто находится вместе с тобой в одной стране, искренне желает стране блага и при этом радикально отличается от тебя по своим убеждениям. Вот эта идея им в принципе не близка, потому что они полагают, что это разрушение единства. Никакой оппозиции быть не может. А раз не может быть оппозиции, значит, мы любое политическое противостояние экстранализуем, то есть переписываем его как внешнее противостояние.

Не может быть оппозиции, могут быть только предатели и внутренние враги. Не может быть каких-то, ну, партнерских отношений с другими странами — может быть только какая-то война в тех или иных формах. И все эти режимы, они заканчивали одним и тем же — тем, что они переоценивали серьезно внешнюю угрозу, они считали, что им что-то всерьез угрожает в тот момент, когда им, в общем, ничего, по большому счету, не угрожало, они теряли способность устраивать союзнические отношения с другими странами и они все, конечно, занимались тем, что они создавали против себя мощнейшие военно-экономические альянсы. Они очень быстро сколачивали против себя, объединяли страны, которые имеют, в общем, очень разные интересы, и въезжали в бетонную стену, начиная авантюристические военные кампании с чудовищным количеством жертв. Мы знаем, что методология — это очень важная часть мировоззрения нынешней правящей элиты. И многие из тех, кто сейчас принимают решения, учились и у Щедровицкого, и у Юдина. Как ты себе представляешь, как это вообще все соединилось?

ЮДИН: Ну, небольшая историческая справка: Эрик действительно работал вместе и дружил с Щедровицким, но Эрик просто умер раньше, чем это превратилось действительно в методологическое движение, в том виде, в котором мы его знаем. Какие-то его противоречия такие, или, не знаю, споры с Щедровицким подсказывают, что то, во что это в итоге превратилось, ему, скорее, не было бы близко. Мы не знаем ответ на этот вопрос, да. Но Эрик умер, в следствии того времени, в котором он был вынужден провести в лагерях, он попал в лагерь после венгерских событий и провел несколько лет, которые тяжелейшим образом сказались на его здоровье. Он был таким молодым, перспективным, харизматичным профессором. ЮДИН: Да-да. Вернулся, в общем, в физическом смысле изнуренным стариком.

Это просто по фотографиям видно. Но никогда не терял молодости при этом внутри себя, по тем рассказам, что я знаю от папы своего о дяде. Поэтому я бы здесь это просто разводил. Для меня история с Щедровицким — это очень небольшое счастье, семейная история. Эрик повлиял сильно на моего отца, на Бориса Юдина, который, собственно, вслед за ним пришел в философию, и ему выпала более длинная жизнь, и он защитную ее часть посвятил как раз тому, чтобы идеи развивать и вот про него мы знаем лучше. Он тоже был вовлечен в это движение на ранних стадиях. И есть его текст, который был посвящен Щедровицкому, его публиковали недавно в книжке его.

Статья, в которой он, очень уважительно относясь к такому конструктивистскому подходу Щедровицкого, идея радикального конструирования, возможности беспредельно создавать, пластично работать с материалом, и в то же время предъявляет целый ряд возражений и, я бы даже сказал, претензий к этому подходу. И дистанцирует его от себя. Мне кажется, это очень хороший, убедительный текст, особенно для тех, кому интересен Щедровицкий. Потому что в нем видно и сила этого подхода, и его неизбежные ограничения, причем совершенно таких, вполне поставленных на философские позиции. Назовем это так обтекаемо, чтобы по пальцам не загибать тех чиновников и руководителей, которые считают себя последователями Щедровицкого. ЮДИН: Я не могу сказать, что я большой специалист здесь. Но я это скорее вижу как интеграцию всего этого большого аппарата в общетехнократическое мировоззрение.

ЮДИН: Это понятно. Это в общеизвестной степени, может быть, и правда. Но вопрос же не в этом. Вопрос в том, зачем ты это делаешь. Это вопрос, который Щедровицкий очень любил задавать людям, и выбивал их обычно из колеи. Потому что выяснялось, что любому директору завода можно три раза подряд задать вопрос "зачем" и все, он падает со стула и теряет... Но одно дело, когда ты используешь это как некоторый инструмент правореализации, что хорошо, а другое дело когда ты как бы себе задаешь все-таки этот вопрос.

И спрашиваешь себя, есть ли какие-то, скажем, последовательные этически или политически взгляды, или доктрины, ради которых ты можешь заниматься, в частности, таким радикальным конструированием. И это мне кажется слепым пятном. Вообще, во всей технократии, что она привыкла не задавать лишних вопросов. Я бы хотел специально, наверное, сказать — многие вещи, о которых мы сегодня с тобой говорим, это далеко не только российские проблемы. Чтобы это не звучало так, что это, мол, какой-то филиал Ада открылся в России, а все вокруг такие красивые, хорошие, замечательные. Ничего подобного. Как презрение к политической ответственности, так и технократизм — это не то, что возникло тут в России.

Это вещь, которая Россия, как и многое другое, переняла из других стран. Другое дело, что в России мы имеем много из того, что мы заимствуем, потом радикализируем, доводим до такого состояния, что все вокруг в ужасе — это наша какая-то историческая миссия такая. Но это не только наши проблемы. И технократия, конечно, тоже далеко не только наша проблема. Но — да, Россия здесь ушла далеко вперед. И такой принципиально пластичный взгляд на человека, когда он не основан ни на какой позиции, он приводит к тому, что ты можешь инструментаризировать кого угодно и сам можешь стать инструментом в чьих угодно руках. Ты просто не задаешь никаких вопросов и все.

Смотрим на то, что сейчас делает, не знаю, значительная часть российского правительства — не задают никаких вопросов. Они просто выполняют, делают свою работу. ЮДИН: Каждый делает свою работу, мы делаем свою работу. Каждый занят своим делом, делай свое дело. Вот делай свое дело. Как ты будешь потом объяснять, ради чего это дело было нужно? Следующий вопрос.

Они могут утешать себя тем, что они патриоты. Да, вот я не знаю... Алло, какой страны? У тебя страна сама себе палит в висок прямо сейчас. Зачем патроном выступаешь в этот момент? Ты зачем занимаешься тем, что как бы... Что это за такое странное представление о патриотизме, что все, что начальник сказал, это и есть правильное для страны?

Это большая какая-то болезнь, которой... Это имеет отношение. Хотя я не стал бы возлагать на него ответственность за то, какие технологии реализуются. Хотя бы даже просто потому, что каждый, кто их реализует, реализует их сам. И сам должен отвечать на какие-то вопросы о том, зачем он это делает. ЮДИН: Мне не нравится, что не поставлен вопрос "а когда не нужно делать свою работу? И надо перестать ей быть.

Может, этот момент не наступил, но проблема с таким радикальным технократизмом состоит в том, что там этот вопрос не может быть поставлен. Вообще не может быть поставлен никогда. И здесь мы возвращаемся к Германии 30-ых годов, которая тоже состояла из вполне искренних патриотов, которые делали свое дело. Просто они забыли спросить о том, зачем нужно было строить концлагеря. Хорошо строить, эффективно строить. Хорошо работающие концлагеря. ЮДИН: Это и есть проблема отказа от задавания вопросов.

Принципиальных вопросов. Не технических вопросов, не о том, как лучше построить, а принципиальных вопросов — зачем это надо? Я ей-богу считаю, что таким образом от ответственности уйти никуда нельзя. Даже если ты закрываешь глаза — ты не можешь таким образом от нее уйти, она все равно всегда будет с тобой. Что касается политического руководства, то оно как будто бы не уходит от ответственности. Оно делает для себя некоторый выбор. Если ты меня спрашиваешь о том, зачем принимается решение разрушать Украину...

То есть буквально это то, что угрожает их жизни.

Социолога Григория Юдина внесли в список иноагентов

Как сообщается на сайте ведомства, в реестр иноагентов включены социолог Григорий Юдин, активистка Евгения Чирикова, журналистка Лола Тагаева, бывший смоленский депутат Владислав Живица, блогер Владислав Олейник. Очередным гостем авторской рубрики Виктора Шкуренко «Переход наличности» стал социолог и философ Григорий Юдин. Владелец сайта предпочёл скрыть описание страницы. — Григорий Борисович, можно ли сказать, что очень долгое время победа была предметом консенсуса, объединяющего российское общество, но в последние годы этот консенсус стал распадаться? Очередным гостем авторской рубрики Виктора Шкуренко «Переход наличности» стал социолог и философ Григорий Юдин. Григорий Юдин считает, что причиной этому стал один конкретный человек — знаменитый австрийский экономист Йозеф Шумпетер, который сформулировал теорию минимальной демократии и дал ей следующее определение.

Похожие статьи

  • Григорий Юдин - главные новости
  • Минюст РФ признал иноагентом социолога Григория Юдина
  • Григорий Юдин* • Arzamas
  • Минюст включил в реестр иноагентов социолога Юдина и экоактивистку Чирикову

Григорий Юдин: «Хотим ли мы быть киборгами?»

Материалы предоставляются исключительно в ознакомительных целях и могут не совпадать с мнением администрации сайта, и предназначены для лиц 18 лет и старше. Сайт IZKP. Согласно уставу публикуемая информация используется исключительно в некоммерческих целях и взята из открытых источников.

Москва, ул. Полковая, дом 3 строение 1, помещение I, этаж 2, комната 21.

Ответы на вопрос об уникальности этого метода давались разные: свой у неокантианцев, свой в герменевтике, свой у феноменологов. В целом этот проект оказался успешным. Для этого требовалось показать, что речь идет именно о научном знании — знании воспроизводимом, имеющем понятные критерии и претендующем на общезначимость. Конечно, эта институционализация произошла в разных местах в разной степени.

То есть науке противопоставлено гуманитарное знание, которое смыкается с искусством. Во Франции и Германии это было гораздо более успешное движение: институционально удалось закрепить в рамках университетов научные дисциплины со своими четкими критериями объективного знания, которые никоим образом не сводятся к естественнонаучному методу: историю, социологию, психологию и многие другие. Но если говорить совсем просто, то социальные и гуманитарные науки имеют дело со смыслами. И в области смыслов действуют собственные строгие законы и структурные связи. Они мало напоминают те, с которыми работают естественные науки. Эпистемология — раздел философии, в котором анализируется природа и возможности знания, его границы и условия достоверности. Ru Справка Скажем, если человек все время жалуется на плохое настроение, мы можем сказать ему «Займись спортом! Это будет совет, основанный на естественнонаучном объяснении.

Но если у него тяжелая депрессия, вызванная полученной в детском возрасте травмой, ему наши советы мало помогут — ему нужно к специалисту, который понимает, как насилие меняет мироощущение человека. Точно так же мы можем сколько угодно удивляться тому, что люди сплошь и рядом действуют вопреки собственным прагматичным интересам, и упрекать их в глупости и безграмотности. Чтобы понять, как именно разные элементы связываются в целостное и нередко парадоксальное мировоззрение, нужно исследовать смыслы. Как говорил Вильгельм Дильтей , пока кто-нибудь мне не покажет, как духовная жизнь Гете может быть выведена из того, что происходит с мозгом и телом Гете, я буду считать, что наука о духе — автономная наука, которая видит четкие связи между элементами духовной жизни. Разумеется, и факты естественной науки, в свою очередь, могут быть сведены к человеческой деятельности. Просто потому, что все естественнонаучное мировоззрение является продуктом человеческой духовной жизни. Естествознание возникло в новое время, то есть по историческим меркам относительно недавно, и именно с этого момента мы стали учиться видеть мир через призму «законов природы». У нас нет и не может быть никаких доказательств, что если человек исчезнет, то «законы природы» будут продолжать действовать, просто потому что сами законы являются продуктом синтетической активности человеческого духа.

Оно возникло в определенный момент и в определенный момент исчезнет. Это никак не понижает его статус, нам никуда от него не деться, мы живем в его рамках. Современная наука — одно из величайших творений человека. Но надо понимать, что естественные науки были созданы нашей коллективной духовной жизнью. И попытки «объяснить» духовную жизнь исходя из естественнонаучного мировоззрения, свести ее к телу или мозгу бессмысленны. Почему так? Ведь с тех пор наука сделала много шагов вперед… — Культурная ситуация, в которой мы оказались сегодня, во многом очень напоминает положение дел сто с лишним лет назад. Тогда, с одной стороны, шел бурный научно-технический прогресс, благодаря науке жизнь до неузнаваемости менялась чуть ли не каждый день: телефон, трамвай, канализация, электричество, кинематограф… С другой стороны, выяснилось, что наука способна поменять нашу материальную среду, но не может дать ответы на главные жизненные вопросы.

И поэтому многие стали разочаровываться в науке — до обрядов массового сжигания книг в тридцатые оставалось совсем немного времени... Сегодня мы видим то же самое: биотехнологии, информационные технологии радикально меняют наши возможности. Но делает ли нас это счастливее? Отвечает ли это на вызовы современного мира? И поэтому, например, мы наблюдаем религиозное возрождение в разных частях мира. Люди ищут смысла, и наука не может удовлетворить этот запрос так же, как не могла это сделать в начале прошлого века. В то время наиболее проницательные философы науки, например Макс Вебер и Эдмунд Гуссерль , говорили, что проблема в том, что от науки хотят получить то, на что она в принципе неспособна. От науки напрасно требуют ответов на предельные вопросы жизни, которыми озабочен каждый человек, и потому неизбежно разочаровываются в ней, когда она не дает ответов.

Те, кто сегодня объявляет от имени науки крестовый поход против религии, совершают ту же самую ошибку. Какую альтернативу может предложить наука? Мир, в котором все поведение, вся политика будут выводиться из научного знания? Но это мир, в котором господствуют технократы, в котором человеку предлагается поверить, что ученые лучше знают, как ему обустроить свою жизнь. Именно против этого технократического мира сегодня протестуют люди — и вместе с этим начинается реакция против науки. Удивляет только то, насколько тонкие аргументы использовались в этой полемике век-полтора назад и насколько примитивно спор идет сейчас. Если мы посмотрим, например, полемику Дарвина с французскими метафизиками вроде Поля Жане , то увидим, что Дарвин совершенно не был идиотом, которым его сейчас пытаются представить его последователи, эдаким упертым натуралистом. Он вполне понимал возражения, видел, что есть проблемы, с которыми приходится иметь дело.

Есть некоторые законы развития жизни, а откуда они взялись? Не понадобится ли метафизика, чтобы объяснить происхождение законов эволюции? Откуда они берутся? Есть наблюдаемая реальность, мы ее изучаем и находим закономерности, опираясь на других исследователей… — С этим вряд ли кто будет спорить, если относиться к этому как принципу повседневной научной работы. Если вы эмпирический ученый, у вас есть определенная повестка, конкретные научные проблемы, вы их и решаете. Это более чем достойная деятельность. И вам не нужно, в общем-то, отвечать на вопрос, откуда все взялось.

У кого-то есть возможности для постоянного продления собственной жизни, а у кого-то нет. Кто-то может решать, «улучшать» себя или нет, принимать нейролептики или нет, а для кого-то это будет вопрос выживания, иначе он не сможет достаточно много работать. Как только это становится моральным вопросом, оно перестаёт быть вопросом моего личного выбора. Я начинаю влиять на то, как будет устроено будущее общество». Философ Хабермас убеждён, что самый главный вопрос заключается в том, что человек всегда должен принимать решения самостоятельно, никто не должен решать за него. Родители, решающие за плод, который ещё находится в утробе, с этой точки зрения совершают поступок, на который плод им не давал никаких полномочий. Если ребёнок вырастет с заданными родителями признаками а медицина уже позволяет эти вольности , он может задать им вопрос: «А кто вас просил вообще? Почему вы решили, что я должен иметь такие признаки, а не другие? Они считают, что есть некая важная глухонемая культура, которую необходимо воспроизводить. Как на это отреагирует ребёнок, пока непонятно. У него могут быть разные реакции, — рассуждает философ. А самое главное, что его при этом не спросили: может, он не хотел рождаться глухонемым». Ещё один сильный аргумент высказал американский философ Леон Касс, глава президентского совета США по биоэтике при президенте Буше. Когда мы слышим, что появилась возможность полностью стирать человеческую память или что мужчина может выращивать молочные железы, чтобы кормить ребёнка, у нас возникает некое отвращение. Это, по мнению Касса, сигнал того, что мы переходим границы допустимого и начинаем делать то, на что природа не давала нам никаких полномочий. Но тогда такие качества, их развитие и улучшение приведут к тому, что мы окажемся в популяции людей, которые на самом деле не хотят никакого «улучшения»… Когда я начал этим заниматься, я обнаружил у отца в одной из работ интересное соображение. Когда мы принимаем решение об «улучшении» человека, мы обязаны принимать интересы этого человека в расчёт и не должны относиться к нему как к некоторой игрушке, как к средству, чтобы «улучшить» человечество. Это главный моральный закон. Но ведь слово «цель» на самом деле тоже имеет два смысла. Человек становится для современных биотехнологий как бы и целью, потому что они работают на него, хотят что-то сделать для него, и в то же время мишенью, потому что технологии действуют как будто по своей собственной логике, по своим внутренним законам и начинают менять его так, как им захочется». Гонка за «улучшениями» — Общий изъян обоих подходов — как утилитаристов, так и консерваторов — состоит в том, что они делают акцент на индивидуальной точке зрения, — говорит Григорий Юдин. Давайте представим, что некий спортсмен получает возможность бежать в 10 раз быстрее. Какой для этого существует понятный инструмент? Допинг, конечно. И мы в последние годы видели несколько мощных допинговых скандалов. Так или иначе медицина вторгается в спорт, почему просто не отменить саму идею допинга, пусть едят, что хотят? Если им хочется достигать каких-то результатов, они всё равно будут что-то принимать, будут бесконечные скандалы. Почему не отменить саму по себе идею допинга, пускай они бегают в 10 раз быстрее. Или вот исследователи, учёные. В последнее время нас оценивают по тому, сколько статей мы опубликовали. Представим себе, что мы сможем вывести такого исследователя, который может опубликовать в 10 раз больше статей за единицу времени. В следующем году он опубликует не две статьи, а двадцать и будет при этом бодрый и весёлый. Вопрос: а будут ли эти люди счастливы? Это не такой простой вопрос, как кажется.

Значение имени Григорий

  • Журналистку Лолу Тагаеву и социолога Григория Юдина признали иноагентами
  • Что это за персонаж
  • Министерство юстиции РФ расширило реестр иностранных агентов.
  • григорий юдин ниу вшэ | Дзен
  • Социолога Григория Юдина внесли в список иноагентов
  • Григорий Юдин: «Нам еще предстоит определить правильную интонацию для Дня Победы»

Григорий Юдин Последние Выпуск Скачать mp3

Сайт IZKP. Согласно уставу публикуемая информация используется исключительно в некоммерческих целях и взята из открытых источников. Что полностью соответствует нормам ст.

В связи с ликвидацией из реестра иноагентов исключили некоммерческое партнёрство «Институт развития прессы — Сибирь».

Проживает за пределами РФ. Лекторий «Живое слово» распространял недостоверную информацию о решениях власти РФ и проводимой политике, а также информацию, направленную на формирование негативного отношения к общественно-политической обстановке в России. Активно взаимодействовал с иностранными агентами. Подробнее с причинами внесения Минюстом в реестр иностранных агентов можно ознакомиться на сайте ведомства.

Проживает за пределами РФ. Лекторий «Живое слово» распространял недостоверную информацию о решениях власти РФ и проводимой политике, а также информацию, направленную на формирование негативного отношения к общественно-политической обстановке в России. Активно взаимодействовал с иностранными агентами. Подробнее с причинами внесения Минюстом в реестр иностранных агентов можно ознакомиться на сайте ведомства.

Григорий Юдин - главные новости

Именно к этой традиции относятся и многие славянофилы, и Кропоткин, и Толстой, и многие другие. SciHub сделала простая русская студентка, а не hi-tech корпорации. Может быть, мы не туда смотрим? Нужно вглядываться не в «консерваторов» и «ультраконсерваторов» наверху, а в тех, кто оказался на дне? Может, решение в руках самых бедных, угнетенных, как говорили большевики, в руках «крестьян в солдатских шинелях»? Я думаю, вы правы в том, что не нужно ни на что закрывать глаза.

Альтернатива, когда она дозреет, появится в нескольких местах одновременно. Совершенно не обязательно, что альтернативу принесут какие-то хорошо одетые люди; они могут выглядеть очень по-разному. Но пока я не вижу никакой альтернативы ни в каких окопах, ни в каких низах. Давайте вспомним про одно из самых ярких недавних событий — мятеж Пригожина. Он ведь пытался решать именно эту задачу: выстраивать альтернативу.

И он начал ее формулировать одновременно на нескольких языках. На левопопулистском, консервативно-популистском и оппозиционно-патриотическом. Особенно это хорошо видно в его последних стендапах перед мятежом. Многие из его речевых конструкций просто буквально повторяли риторику российских оппозиционеров. Он это рифмовал с другими запросами, просто игнорируя противоречия между ними.

Но чего-то своего, оригинального Пригожин не предложил, и в этом причина его провала. Так что я не думаю, что вопрос стоит так, как вы его ставите, что с фронта или откуда-то снизу идет какое-то обновление, запрос на него. Но я полагаю, что в момент, когда необходимость в такой альтернативе станет очевидной, слушать нужно будет разных людей. Коалиции перемен могут сформироваться по-разному. Нам всем все время хочется найти какую-то ошибку, исправив которую можно все поменять.

Это характерно для христианизированной культуры. Она предполагает, что, обнаружив в себе «грех» и изменив ход действия, можно добиться искомых изменений — «спасения». Но в политике основная проблема не в наших ошибках, а в том, что просто не пришло время. Оно наступит, когда существующая конструкция будет признана и осознана как тупик. Вместе с ее собственными «бунтарями» и «радикалами».

Этот момент обязательно настанет. И к нему надо готовиться. Искать идеологические ходы, которые могли бы позволить преодолеть эту ложную оппозицию между консерваторами и ультраконсерваторами, и искать слои, которые бы были готовы стать субъектом реализации этой новой идеологической позиции. Нынешняя ситуация непроста для переживания. Просто нет ничего, что каждый из нас неправильно делает, или чего-то такого, что сделать нужно, но никто об этом не догадался.

Как ни странно, отсутствие ошибки оказывается сложнее для индивидуального переживания. Из истории мы знаем, что созревание ситуации происходит очень неожиданно. Не существует способов разглядеть это созревание заранее? Это правда. Ситуация тупика объективна, и осознание его неизбежно.

Но мы не знаем, когда именно оно случится. Накопление противоречий по мере того, как сам тупик отрицается, продолжается. Мы наблюдаем, как этот тупик сказывается на разных слоях, и фиксируем, к чему их это подталкивает. Все, что нам нужно — это внимательность, выдержка и умение ждать. Это должно помочь.

Одним из наиболее популярных терминов в социальных науках стал в последние годы «ресентимент». Вы им часто пользуетесь. Он означает нечто вроде «обиды» и «зависти», которые заставляют людей поддерживать антидемократические политики. Мне кажется, что этот термин превратился в идеологическое клише. Оно как бы подрывает легитимность социального протеста, обвиняет бедное большинство в моральном «грехе».

Термин «ресентимент» появился в середине XIX века. Его трудно перевести на русский или даже английский язык. Но я бы сказал, что оптимальный перевод — «бессильная злоба». Это важно: ресентимент находится на стыке между эмоцией и действием. Злоба — это эмоция.

Она вызвана восприятием ситуации вокруг. Когда же мы говорим «бессильная», то мы указываем на то, что она не переводима в действие. Эмоция такого рода не вызывает никакого трансформирующего политического действия. Обвинение низших классов в том, что они вместо того, чтоб взять на себя личную ответственность, скажем, работать или заниматься бизнесом, испытывают зависть, исторически было довольно популярным. Но оно игнорировало политическое измерение.

Я могу сколько угодно брать лопату и кирку, но это не снизит мой ресентимент. Проблема в том, что нет выхода именно для политической энергии. Вот ситуация с современным американским белым трудовым классом, который во многом действительно одержим ресентиментом. Он не то чтобы бездельничает. Он работает будь здоров.

И эта работа генерирует все больше ресентимента, потому что она не дает возможности перейти к политическому действию. Для меня ценность этого термина именно в указании на эту блокировку. Когда ты ситуацию описываешь как политически — не индивидуально — несправедливую, но сделать ты с ней ничего не можешь. И отсутствие конвертации эмоции в действие приводит к накоплению дурной энергии, создает нигилизм, тупую мстительность и прочее. С моей точки зрения, выход из ситуации — в поиске адекватного политического действия.

Если значительная часть мира чувствует себя незаслуженно проигравшей, можно сколько угодно им объяснять, что они сами в этом виноваты. Но тем самым мы только увеличим этот ресентимент. Потому что объективная реальность состоит в том, что последние десятилетия глобальное неравенство росло, концентрация власти в мире увеличивалась, а никакого особенного счастья от этого не произошло, несмотря на обещания «конца истории». Чем дольше вы будете отрицать это описание происходящего, тем больше у вас вероятность быть поднятым на вилы. Радикальные консерваторы, про которых мы говорили, удачно пользуются этой энергией и этим нигилизмом.

Их тезис звучит примерно так: мир — очень плохое место; он устроен как война всех против всех. Поэтому давайте кого-нибудь убьем. Что еще в мире делать? Только убить кого-то и можно. Решение не в том, чтобы «стыдить» проигравших, а в том, чтобы предложить им коллективный политический проект, направленный на восстановление справедливого устройства мира.

Позвольте мне побыть «адвокатом дьявола». Ведь у правых ультраконсерваторов есть некий проект перемен. Изменим карту мира — это перемены. Изменим мировой порядок с оружием в руках — это тоже перемены. Я не вижу никакого проекта.

Сегодня сложно давать прогнозы, но еще сложнее — их не давать. Как заставить себя не думать о том, каким будет мир после пандемии? Как изменится власть, отношения между странами, экономика, медицина, образование, культура, весь уклад жизни?

В него внесли пять новых имен и две организации. Кроме того, статус иноагента получили тюменский лекторий «Живое слово» и «Комитет ингушской независимости». Исключили из реестра некоммерческое партнерство «Институт развития прессы — Сибирь» — в связи с ликвидацией.

И поэтому настоящего запроса на новые решения нет. Он все время гасится как подрывной или даже играющий на руку ультраконсерваторам. Типа «не раскачивайте лодку». Пока эта борьба «просто консерваторов» и «ультраконсерваторов» кажется бесконечной. Никакой альтернативы этим «партиям» не видно.

Да, и она идет во всех сферах. Например, в спорте. Там тоже сформировались две условные партии: сторонники евгеники, которые оправдывают применение допинга во имя все новых рекордов, и консерваторы, которые с этим борются. Но мне кажется, что обе эти партии не решают проблему. Ведь проблема спорта сегодня не в том, что все жрут допинг. А в том, что потерялась сама идея того, что спортсмены представляют единое сообщество. И в этом смысле для них не может быть приза важнее, чем признание от своих соперников-собратьев по спорту. Какие бы чемпионские титулы я ни выиграл, нажравшись допинга, они ничего не стоят, пока мои конкуренты не скажут «да» этим достижениям.

Если вспомнить допинговый скандал с российскими спортсменами, то сразу станет ясно: люди перестали считывать этот глубинный посыл. Допинг стал осмысляться в нигилистском контексте, где каждый должен использовать любые способы, чтобы уничтожать своих врагов. Только одни по «правилам», а другие — без. В итоге получается, что соперники больше не являются братьями по спортивному сообществу. Они — враги, ради победы над которыми применимы любые средства. Это стало итогом вторжения в спорт государства и капитала. Капитал развращает большими деньгами, а государство вклинивается сюда с логикой почти военной вражды между народами. В результате спорт становится продолжением армии и теряет свою объединяющую функцию.

На мой взгляд, решение лежит за пределами двух доминирующих подходов. Оно в том, чтобы вернуться к изначальному смыслу спорта в частности и к социальной коммуникации в целом. Вернуться к опоре на сообщества. Эту мысль можно развернуть на любом материале. Возьмем верховенство права. Если право просто навязано людям — это чистая власть произвола. Часто говорят, что в России «правовой нигилизм». Ну так вы сперва навязываете людям какую-то ерунду, ни о чем их не спрашиваете, а потом удивляетесь, что они уклоняются от исполнения.

Но если законы легитимны в данном сообществе, вырастают из него, то мы чувствуем, что наша жизнь упорядочена нами самими. Законы соблюдаются не из страха наказания, а потому что мы сами их вырабатываем. Поэтому любое решение о совместной жизни должно покоиться на сообществе. Это и есть основа коммунитаризма. Я думаю, что с этих позиций возможна и наиболее глубокая критика либерализма. Американский философ Патрик Денин в своей книге «Почему либерализм провалился? Это могут быть локальные сообщества. Но могут быть и, например, виртуальные.

Однако общая идея состоит в том, что в современном мире структуры среднего уровня — классы и даже нации — испытывают кризис. Чтобы не оказаться в одиночку перед лицом громадных государственных или транснациональных структур, нужно преодолеть атомизацию, вернуть социальную плотность. В нашей стране это особенно актуально: она стала чемпионом по атомизации. Я думаю, что у коммунитарного проекта есть перспективы. Мы видим по всему миру запрос на обновление левой идеи. Причем повсюду этот запрос пересекается не только с либеральным индивидуализмом, но и с консервативным стремлением к солидарности, к повышенной социальной плотности. В общем, это запрос на такую модель, которая бы отвечала на проблему одиночества, которую испытывает современный человек. Коммунитарный проект откликается на этот запрос и опирается на синтез как левых, так и консервативных подходов.

В его основе идея баланса, как ее сформулировал экономист Карл Поланьи. Он писал, что самое глупое, что можно сделать, это противопоставить рыночному фундаментализму государственнический. Ведь исторически именно государства и создают рынки. Везде, где мы видим агрессивные, жестокие рынки, их создает небольшая верхушка, используя государство и насилие. Поланьи предложил создавать баланс, опирающийся на человеческие сообщества. Когда о сообществах писали Прудон, Кропоткин или Букчин, они могли указать пальцем: вот кооперативы, вот крестьянская община, вот социальные движения. А на какие сообщества можно указать сейчас? Сегодня тоже есть мощные структуры, которые не сдались.

Например, профессиональные сообщества. В той степени, в которой они выдерживают давление, они показывают себя с неплохой стороны. Потому что они в себе содержат смысл того, что они делают. Ты не можешь быть медиком, или ученым, или учителем, или психологом без того, чтобы не принадлежать к этому сообществу. Поэтому в них содержатся мощные зачатки самоуправления. На следующем этапе они смогут взять на себя массу полномочий, которые захватило себе государство. Например, большую часть того, что делает государство в области науки, нужно немедленно передать вниз, и ученые с этим справятся лучше. Такие сообщества пересобираются благодаря новым технологиям.

Сегодня больше не нужно съезжаться в один город, чтобы структурироваться и выбирать правление. Люди в повседневном режиме выстраивают сети, в которых затем коммуницируют. Некоторые коммунитарные структуры связаны с обменом информацией. Классический пример — торренты. Они возникли как инструмент цеховой солидарности хакеров. Но потом они распространились за пределы хакерского мира как инструменты шеринга. Делиться оказалось выгодно и удобно. И это создает особую экономику.

И сегодня многие из нас участвуют в таких структурах. Они помогают нам восполнять свои потребности в новой информации с помощью горизонтальных коммуникаций. Мой любимый пример — сервис SciHub, который создала Александра Элбакян. Он дает ученым бесплатный доступ к научным статьям. Это стало катастрофой для издательств и других академических капиталистов, которые занимаются тем, что продают ученым тексты, которые для них написали другие ученые. На этом никто не получает никаких денег, кроме этих жутких посредников. В любом случае структуры, которые предлагают другой механизм коммуникаций, продолжают существовать и появляться. Конечно, дальше в рамках конкуренции эти структуры пытаются «угнать».

И в этом нет ничего страшного. Мы не ждем, когда коммунитарный принцип истребит все рыночные или государственные институты. Политика баланса, о которой писал Поланьи, состоит в том, чтобы поддерживать компромисс между ними. В этом случае сообщества порождают все новые и новые интересные инициативы.

Похожие новости:

Оцените статью
Добавить комментарий