Новости рассказы с мамой в бане

Никогда не видела, чтобы мама с папой ходили в баню, с мужем тоже такое не практикуем, потому что родители не поймут (баня у них на даче). — Пап, тебя мама в баню зовёт. Лет до пяти я ходил в баню с мамой. Обидно, брат, на год старше, меня уже ходил с отцом в мужское отделение, а я – с мамой в женское. Вовочка моется с мамой в бане и замечает у нее курчавый треугольник.

Рассказ мама в бане

никак понять не мог, почему с мамой в школьных брюках в баню нельзя? Но самое яркое воспоминание о бане никак с самой баней не связано. Однажды в бане я увидел двух старух лет по 80, которые мылись на верхней полке. Рассказ мыл маму в бане.

Сын с мамой моется в бане.

  • матери и сыновья
  • Семейный банный день в деревне. Рассказ про баню зимой с женщиной. История реальна
  • Леонид Добровольский: В бане без родителей с фото
  • Рассказ мы с сестрой. Мы ходили мыться в баню

матери и сыновья

Сразу же почувствовался удушливый запах дыма и горячего пара. Я огляделся вокруг и увидел большие деревянные полки, на которых люди уже сидели и расслаблялись. Рядом с ними стояли веники — специальные веточки из березы или дуба. Мы нашли свободное место и сняли полотенца. Я сел на одну из полок и сразу почувствовал, как жар и пар охватывают мое тело. Мама с трудом взяла веник и начала пасти меня по спине. Я закрыл глаза и наслаждался приятными ощущениями. Через некоторое время я начал ощущать, что становится труднее дышать. Воздух наполнился паром, и я понял, что в парной достигается очень высокая температура. Я смотрел на других посетителей и видел, что они с трудом дышат и пытаются охладиться, посыпаясь водой.

Я решил попробовать то же самое и сказал маме, что мне нужно охладиться. Она согласилась, и мы смочили полотенца в ведре с холодной водой и обмотали ими свои лица и тела. Парильный зал оказался слишком жарким для меня, и я решил выйти на перила парной. Там было прохладнее, и я мог дышать гораздо свободнее. Я присел на перила и смотрел на других посетителей, которые все еще находились внутри и наслаждались паром. После небольшого отдыха я решил вернуться внутрь и продолжить париться. Мама сказала, что это дело надо делать постепенно, чтобы организм мог привыкнуть к такой высокой температуре. Я согласился с ней и мы продолжили наше знакомство с горячим паром в парильном зале. Это был настоящий опыт, который я никогда не забуду.

Процедуры в бане: польза и удовольствие для организма Парение в парилке Одной из самых известных и распространенных процедур в бане является парение в парилке. Высокая температура и влажность помогают расширить сосуды и улучшить кровообращение. Под воздействием жары, организм активно вырабатывает пот, что помогает вывести токсины из организма.

Ничего не сказала. Ну, да это все дело прошлое. Теперь стала Вера мужняя жена. Она и ходила теперь совсем по-другому, и не смеялась громко, запрокинув голову. Будто боялась чего-то расплескать, спугнуть, расстроить. Тихое достоинство звучало теперь в ее голосе, сдержанность светилась в глазах, скрадывая то, что там неистово блестело и брызгало бы во все стороны, если бы не окорачивать все время себя.

Так тонкие занавески на окне скрывают то, что внутри дома. Там, внутри дома светло, а снаружи ничего не увидишь, и не заглядывай. Эта сдержанность стала теперь ее новой чертой. Ей казалось, что если она, как прежде, захохочет ли заболтается с кем-то, — хотя уже теперь-то с ней куда как много было охотниц поболтать, интересно ведь, как это она корреспондента себе отхватила, да еще и, гляди-ка, пузо себе заимела в сорок-то с лишним, так вот, ей казалось, что если она что-то такое сделает, то завтра же проснется одна за своей ситцевой занавеской. Тем временем положение ее подходило к сроку. И вот однажды ночью, проснувшись от какого-то внутреннего толчка, она почувствовала, что началось. Пока растолкала своего мужика, пока он спросонья сообразил, в чем дело, пока они добрели лесочком, то и дело останавливаясь, до больницы, она уже не видела света Божия от боли и ужаса. Бегала дежурная акушерка, звякали тазы и ведра, охала санитарка, выглядывали из палат испуганные мамаши... Что-то там у нее не получалось.

И раздирающие надвое приступы боли никак не разрешали ее чрева от бремени. Конечно, будут потом ругать врачей: надо было сразу делать кесарево, чего тут ждать, когда бабе за сорок, и первые роды. Да и говорили, что у нее узкий таз. И кости уж закаменели, разве можно... Пока сбегали за хирургом, пока он пришел, то да се... Девочку, беленькую, пухленькую, хорошенькую, достали неживой. Он приносил фотокарточку в редакцию. Как куколка, вся в бантиках, кружевах и цветочках, лежала малютка в крошечном гробике. Все жалели ее и мать.

Он тоже, видно было, жалел, сильно. Вера же сразу, как сказали про девочку, поняла, что все кончилось. Еще она не проснулась одна за занавеской, еще он сидел рядом с ее койкой в больнице и неуклюже гладил сквозь одеяло ее по плечу, и слезы блестели у него на глазах, она все равно знала, что все кончилось. И покорно ждала — когда. Потому что винила во всем себя. Не могла родить. Мужику к пятидесяти, ни семьи, ни детей никогда не было. Он на ней женился, брюхо ей нажил. А она не могла родить.

Лучше бы она в городе легла в больницу до времени. Не хотела его одного оставлять. Вот теперь оставила — и его одного, и себя одну. Он уехал из райцентра так же незаметно, как и появился два года назад. Не сразу уехал. Пока Вера поправилась, пока отошла на опавшем ее лице желтоватая бледность. Все ее очень жалели. Все-таки, как ни говори, была бы жива девочка, все бы легче ей было, хоть и без мужика. Все почему-то были уверены, что корреспондент бы ее все равно бросил рано или поздно.

Никто не думал про корреспондента, что для него эта маленькая девочка, тоже, быть может, была надеждой, последней соломинкой, что с ее рождением он очень надеялся изменить свою жизнь. Никто ведь ничего не знал про него. Вера, и та толком не знала. Вот он упал к ней за занавеску, а откуда — какая разница, наверное, с неба... Редактор знал, откуда. Ведь он его брал на работу. Только говорить про это ни в коем случае было нельзя. Во-первых, стыдно, а во-вторых, в райцентре про такое и не слыхивали, все равно ничего не поняли бы, слишком долго бы пришлось объяснять. Да и человека жалко.

Он ведь и так страдает всю жизнь. А работник-то хороший. Это теперь они свою «особенность» напоказ выставляют, а в то время про такое и говорить стыдились. Ну, в общем, сидел человек. По нехорошей статье. Когда вышел, решил заехать подальше от прежних мест, решил попробовать как все — семья, жена, ребенок. Не получилось. Накануне отъезда он купил бутылку и пошел к редактору. После какой-то там рюмки прошибло мужика — плакал и все повторял: была бы девчонка жива, жил бы ради нее, не молодой ведь.

А так — нет. Вера тут ни при чем, не может он с женщиной, хоть ты что делай. Так вот и огорошил начальника. Тому дивно тоже было — как это так: не может он с женщиной. Ну, по молодости, по глупости — чего не бывает. Теперь уж можно и забыть, не мальчик. Лысый вон уже. Да, видно, не все можно стереть из жизни. Как говорится, рад бы в рай, да грехи не пускают… Ну, и уехал.

Редактор его день в день уволил, месяц отрабатывать не заставил. Такое дело, что ж... Бедная, бедная Вера пошла работать в прачечную — ее как раз недавно отстроили рядом с баней, бревенчатую избу. Поставили машины большие. Вера даже ездила в город учиться на две недели. Но не успел местный люд приучиться носить свое белье в прачечную, как она сгорела однажды ночью вместе с машинами. Вера заподозрила в этом событии какой-то совсем не добрый для себя знак. Но знак был — не сказать, чтобы очень добрый, но и не совсем уж злой. Ирка, та, которую поставили банщицей, пока Вера ходила замуж, загуляла и уехала за кем-то в город.

Вот ведь тоже — рыжая, вся в веснушках, худющая, как доска, с вечно мокрым смеющимся ртом, но все это ничуть не мешает ей гулять — теперь бабы об нее языки чешут. Вот, на тебе, усвистала в город, баню обихаживать некому. Да и когда была, так все равно, что не было. Одни жалобы — и грязно, и грубит, и на работу опаздывает. В общем, баня совсем не та. И позвал Веру начальник коммунхоза: иди-ко, Вера Игнатьевна, опять в баню, у нас тут без тебя проруха. И пошла она в баню. И опять все стало, как было. Она все уберет, намоет, тазики с содой надраит, кипяточком обдаст и сидит у себя в загородке с окошечком, билеты у нее наготове.

И все к ней идут... А замуж-то этот был ли на самом деле, или приснилось ей все? И постоялец этот, и девочка беленькая, вся в цветочках и кружавчиках? Она бы согласилась, что все это был сон. Только вот шрам... Поглядишь и вспомнишь — нет, не сон... Отпуск — он всегда долгожданный — особенно после окончания первого курса военного училища. И подготовка к нему начинается задолго. Все спешат занять очередь в пошивочные и сапожные мастерские.

Подгоняется по фигуре парадная форма, хромовые сапоги в голенищах обуживаются — к училищному сапожнику очередь, и работает он в две смены. А у кого родители состоятельные — вообще свою парадную форму шьют из более качественного материала — материи, предназначенной для пошивки формы старшего офицерского состава. И вот экзамены успешно сданы! Проездные документы и отпускные деньги в кармане! И хотя ты уже в вагоне поезда Иркутск-Москва, все равно не верится, что ничего не может помешать попасть в Пермь, а далее и в Краснокамск — домой к маме. Дома я не был почти два года: после окончаний техникума в Перми меня направили в Киров на завод, а там через пару месяцев призвали в армию. Почти месяц нас, новобранцев, в теплушке-телятнике везли в Спасск-Дальний в школу авиационных механиков. А уже там, весной, хлебнув солдатской жизни, — «сосватался» в офицерское училище. У мамы я один — война, еще в 42-м, лишила нас отца.

Мне было тогда шесть лет, и мама учительница , работая в две смены, пожертвовав личной жизнью , в голодные военные годы сумела меня выкормить, воспитать и выучить. И нет более дорогого для меня человека! И вот — я дома! Теплая встреча, прием гостей и наши походы в гости — маме хочется показать подругам, какого она вырастила сына. Я ее хорошо понимаю, но мне скучновато общаться только с ее подругами. Хочется встретить кого-нибудь из сверстников. Мой город — Краснокамск, городок районного значения, — тысяч 50 жителей. Почти все жители работают на целлюлозно-бумажном комбинате или на фабрике ГОСЗНАК — одни бумагу делают, а другие на ней деньги печатают. Прогулялся я по центру города, но, как назло, никого нет — кто в армии, а кто еще где.

Правда, встретил одноклассницу с малышом в коляске и узнал, что Витька-«хромой» так в школе его звали вроде бы в бане работает — в армию не взяли из-за дефекта ноги. В Краснокамске нет воинских частей, и каждый военный на улицах ловит на себе любопытные взгляды. Вот и я взглянул на себя со стороны: вроде бы все неплохо — китель сидит на мне как влитый, бриджи из темно-синего сукна с голубым кантом — отутюжены о «стрелки» можно обрезаться , хромовые сапоги — не такие, что самовары раздувают, а голенища — «бутылочкой», такие, что полковникам да генералам шьют. И сияют сапоги, как лаковые — их, после изрядной порции крема, еще и яичным белком для блеска надраили. Погоны тоже на солнышке поблескивают. О погонах нужно рассказать особо. Нам, курсантам ИВАТУ, выдавали погоны мягкие фланелевые, голубого цвета , окантованные белой тесьмой — они быстро сминались и пачкались. Нам же такие не нравились — в увольнении хотелось выглядеть более круто. И чего мы только не придумывали: кто-то белые полоски из пластмассовых подворотничков приклеивал, кто-то, чтоб погон не сминался, внутрь фанерки вставлял, а кто-то погоны офицерские парчовые, чуть ли не генеральские, переделывал в курсантские.

Конечно, это было нарушение устава, но при увольнении в город за училищной проходной уставные погоны снимались и на их место водружались именно эти — самодельные. Часто — лишь до первого встречного патруля. Вот и у меня на плечах поблескивали погоны курсантские, но переделанные из офицерских. Вместо кителя надел легкий свитерок, а сапоги и бриджи заменить было нечем. В таком виде и отправился к нему в баню. О погонах — ходила в училище такая байка: такой же курсантик, как и мы, приехав в отпуск в отдаленный сибирский колхоз, водрузил на плечи капитанские погоны — пофорсить перед девчатами. А когда родственники ему пожаловались на председателя колхоза — мол, бездельник и пьяница, — собрал колхозное собрание и большинством голосов снял с должности, а на его место продвинул своего старшего брата, хотя брат и председатель были постоянными собутыльниками. После отпуска в училище его ждал сюрприз — благодарные сельчане прислали начальнику училища письмо — спасибо, мол, за направленного к нам капитана — навел он в колхозе порядок! Догадываетесь, что генерал с ним сделал?!

Решил я навестить-таки Витьку «хромого». Я раньше в этой бане бывал: фойе, будка билетерши, раздевалки мужская и женская, шкафчики для одежды — на каждом шкафчике жестяный тазик, бери и иди в моечный зал — мойся. Витьку я нашел быстро, билетерша показала его слесарный закуток. С трудом мы узнали друг друга, но, по законам гостеприимства, он схватил графин и похромал куда-то за пивом. Пришлось остаться в режиме ожидания. Ожидаю, но тут, уже по закону подлости, возникла билетерша и потребовала срочно закрыть заевший кран горячей воды — люди могут ошпариться. Не подводить же друга! Надел я его резиновый фартук, нахлобучил до самых глаз войлочную парильную шляпу, нашел толстые резиновые перчатки и с разводным ключом двинулся за билетершей. Действительно — в женском помывочном отделении, в клубах пара на одном из столбов кран горячей воды был недозакрыт, и кипяток, льющийся веером, согнал с ближайших скамеек моющихся женщин.

Глаза мои невольно зафиксировали ее гибкий стан, стройные ноги, мокрые вьющиеся волосы до самой талии, струящиеся по спине. Одним ударом ключа я поставил кран на место и поспешил ретироваться. Должен признаться, был очень смущен, да и вид распаренных, мыльных, почти бесформенных, в основном уже не молодых, обнаженных женских тел не вызвал у меня каких-либо эмоций. Хотелось как можно быстрее оказаться за дверью. Однако уже у самого выхода в поле зрения оказалась стройная девичья фигура. Она стояла ко мне спиной, вполоборота. Она, подняв тазик над головой, медленно ополаскивала свое тело. Уже держась за ручку двери, я заметил, как на мгновение она обернулась, и взгляд ее задержался не на мне, а на моих блестящих сапогах — явно не принадлежащих слесарю. А за спасительной дверью меня ждал Витька и холодное пиво.

Витька поведал мне, где теперь в городе любит собираться молодежь, в каком дворце культуры бывают танцевальные вечера и кого из старых знакомых я возможно еще встречу. Так в одну из суббот решил я сходить на танцы, вернее мама с подругами настояли — хватит, мол, с нами вечера коротать да в их любимого джокера поигрывать! Встал вопрос — что одеть? В форме идти не хотелось, — если б в компании друзей, а так, быть «белой вороной» — увольте!

Закончив хлопоты, решила она присоединиться к мужу, откинула одеяло, а там такое — розовое, пушистое! Скандалили всю ночь, а с утра пораньше пошли к Светлане и Игорю. К счастью, Света опознала свои панталоны, и конфликт был исчерпан. В сауну приезжают не менее крутые посетители. Выпивка, девушки. Заказали они напитки, закуски.

Служащая при бане, новенькая, принесла клиентам заказ, а потом сообразила, что курицу подала целиком, а про ножницы для разделки забыла! За такое упущение можно и выговор схлопотать. Через некоторое время выходит распаренный молодой человек и спрашивает: «А у вас, случайно, нет…» Договорить не успевает. Парень с явным недоумением на лице берет ножницы и уходит обратно. Когда клиенты начали расходиться, служащая заметила, что все они, глядя на нее, подозрительно подхихикивают. А знакомый уже парень, покидая баню, торжественно вручил ей ножницы со словами: «Вообще-то я хотел попросить у вас презервативы... Два мужика, пришедшие в баню и сильно набравшиеся, еле выползают из парной.

Но подумала, что надо у папы поинтересоваться - нравятся ли ему пауки? Мне дали два веника и шапочку, бывшую мужскую, у которой отрезали поля.

И мы вошли в зал, в котором стоял густой белый и горячий туман. Такой густой, что я невольно в нем задохнулась. К тому же пол, по которому текла мыльная вода, оказался ужасно скользким. Я рванула назад. Но бабушка Галя крепко взяла меня за руку, и мы стали искать свободное место и ничейные пустые тазики, которые почему-то назывались шайками. Я достала ужасно горячую, лохматую мочалку и стала искать глазами гель. Что ты там застряла? Мылом намыль! Я намылила эту странную мочалку большим куском мыла и стала старательно мыть тебашину спину.

Не своими руками мылишь? Шибче три. До красноты! До скрипу! Я разозлилась ужасно. И стала тереть шибче. Настолько шибче, что уже через минуту ее спина стала красной, как у вареного рака. Мне казалось, что кожа на этой спине сейчас треснет. Давай и я тебе потру!

Сначала в парилку! Она напялила мне на голову шапо из шляпы и как-то быстренько втолкнула еще куда-то, где дышать было ну совсем невозможно! В ответ что-зашипело, а дышать стало просто невмоготу. Сквозь этот горячий туман я с трудом разглядела полки, на которых, свесив босые ноги, как в аттракционе, сидели люди. Только уже не красные. А малиново-бордовые. Некоторые хлопали себя вениками по плечам и спине. Помогите ребенку! Но я от них увернулась и поскользнувшись на полу босыми ногами, выплеснулась в обычный зал.

Здесь теперь показалось прохладно и приятно. А прямо напротив двери были души! Нормальные человеческие души! И под ними никто не мылся, а все плескались в своих тазиках-шайках! Возле нашей полки никого не было. Наверно, баба Галя тоже пошла париться. Я взяла свой пакет с гелем и шампунем, и помчалась под теплую струю воды... День удался! Правда обратно пришлось идти в мокрых трусах.

Но солнце припекало изрядно, и я быстро высохла. Две недели промчались незаметно. Мыться мы с мамой теперь ходили в квартиру к ее подруге, где была ванна. В баню я больше не пошла. И Тебаша по этому поводу сильно огорчалась и даже сделала вывод, "что настоящие русские люди уже повыродились. А в Москве то уж точно". Случился со мною единожды детский грех. А может, и не грех. Или грех, но не детский.

В общем, судить читателям... Сам я родился и вырос в городе, а мои родители родом из деревни, в которой у нас осталась куча родственников, которых мы время от времени навещали. И как-то в очередной приезд выяснилось, что один из родственников, народный умелец, поставил в огороде небольшую баньку и в один из дней пригласил нас "на баню". Надо заметить, что эта банька была первой на всю деревню, где все традиционно мылись в тазиках и корытах, поэтому считалась по тем временам крутизной неимоверной. Мы собрались и пошли. У них там оказалось что-то типа местного клуба. Родни собралось выше крыши. Мужики резались в карты, изредка прерываясь, чтобы пропустить по стопочке местного озверина. Женщины смотрели по телевизору очередную серию про "красную Марью", бурно обсуждая загибы сюжета, а детвора развлекалась как могла.

В баню отправлялись посемейно, вместе со всеми детьми. Правда, дети были все моложе меня, поэтому всё это не казалось таким уж большим грехом. Мне же в ту пору было 13 лет, ростом я был почти с отца, регулярно вполне "по-взрослому" дрочил других определений этого слова тогда не знал , а член уже был очень даже "мужским". Поэтому я никак не рассчитывал, что родители возьмут меня с собой за компанию. Скорей всего, отправят с кем-нибудь из более старших парней. Каково же было мое удивление, когда мы отправились в баню втроем. Видимо, родители не захотели выпендриваться перед родней и решили соответствовать местным традициям, считая меня если и не маленьким, то не особо и большим. Пока шли к бане, я всё гадал, рискнет ли мать, которой в ту пору было 32 года и которая была в самом женском соку, раздеться полностью или будет мыться в белье. Ну, или хотя бы в трусах, наконец.

Я быстренько разделся в предбаннике и заскочил в парилку, забравшись на полок. Следом зашел отец. Я с нетерпением ждал: рискнет она или нет? Наконец открылась дверь и появилась мать. В чем мать родила! Она слегка настороженно покосилась на меня, не очень уверенно прикрывая рукою лобок. Ну, так ведь в бане особо не поприкрываешься, надо же еще и мыться. И процесс пошел! Все ее выпуклости, впадинки и округлости в капельках пота, воды и мыльной пены калейдоскопом закрутились у меня перед носом и назойливо лезли в глаза.

Больше всего почему-то запомнилась родинка прямо под левым соском. Как-нибудь отодвинуться от нее в этой маленькой баньке не было никакой возможности. Она время от времени касалась меня бедром или грудью. И бушующие подростковые гормоны начали давить на мозги. Член стал предательски припухать. Напрасно я пытался себя убеждать, что это же моя мама, что вот этой вот грудью она меня выкормила, что она в принципе не может быть объектом моего сексуального желания. Ничего не помогало. Я продолжал видеть перед собой Женщину, красивую и соблазнительную в своей наготе, а гормоны продолжали делать свое подлое дело, поднимая член, пока он не встал во всей красе, горделиво выставив головку. Я от стыда готов был провалиться сквозь землю.

На опешивший взгляд матери я что-то промямлил про жару и духоту и, неуклюже прикрываясь, выскочил из парилки в предбанник. Наскоро вытерся, оделся и убежал за огород, к речке. Там долго сидел, чтобы охолонуть и прийти в себя. Да и стыдно было возвращаться, хоть и надо. Когда совсем уже стемнело, я в конце концов пошел обратно, потому как родители должны были давно уже выйти и начать меня искать. В окошке бани горел свет. Проходя мимо, я заметил, что шторка на окошке прикрыта неплотно. Сразу вспомнилась недавняя картина, и бешено заколотилось сердце. Кто там сейчас мог быть?

Я осторожно подкрался к окну и заглянул. Там был мой дядька со своей молодой черноглазой женой. Она стояла ко мне боком, слегка наклонившись и упираясь в стенку руками, а он тер ей спину мочалкой. Со стороны это очень походило на секс сзади, так как он ритмично касался своим передом ее выставленной задницы, а ее груди качались в такт его движениям. Я еще удивился, почему у него не стоит, потому что я бы на его месте кончил, наверное, от одних лишь таких прикосновений. Член сразу налился пудовой тяжестью, а в голове у меня забухало так, как будто по ней застучали молотком. Ведь никогда раньше я и близко не видел ничего подобного. Стало наплевать, что меня могут застукать. Я достал член и начал лихорадочно дрочить, мысленно представляя себя на месте дядьки.

Кончив раз, я тут же пошел на второй. Они уже закончили тереть спину и обмывались. Я сосредоточенно продолжал свое дело. В своих фантазиях "я имел ее стоя, я имел ее лежа и на подоконнике я имел ее тоже", как пела впоследствии группа "Мальчишник". И только когда они собрались завершать помывку, я кончил во второй раз и, застегнув штаны и немного отдышавшись, вернулся в дом. На вопрос родителей, где меня носило, сказал, что играл с пацанами у речки. Я возбужденно ожидал, когда вернутся те самые дядька с теткой, но они так и не появились, уйдя, видимо, сразу домой... Подсматривать я больше не рисковал, слишком большой была опасность. Насчет того, что я в тот раз маленько облажался, все сделали вид, что ничего не было.

Да, по сути, так оно и было. Или я чего-то недопонимаю? Продавала в окошечко розовые билеты и, кому надо, мыло, мочалку, веник. И мать Веры, Настасья, тоже когда-то служила в бане. Это у них семейное было. Жила Вера с матерью на главной улице райцентра. Домик их наивно глазел на проезжую и прохожую часть тремя маленькими окошками, заставленными геранями. Многим казалось, что мужики чаще, чем на другие, заглядывались на эти окошки. Ну, да это неизбежно при одиноком бабьем житье.

Никто не помнил, откуда у Настасьи в свое время появилась Вера, никто не заметил, как она стала взрослой. И теперь каждого проходившего мимо мужика людская молва заводила к ней в избу. Неизвестно, сколько в этой молве было правды, сколько выдумки, рожденной бабьей ревностью, у которой, как и у страха, глаза велики. Были мать с дочерью похожи как две капли. И,взглянув на Веру, можно было представить, какой была Настасья двадцать пять лет назад. И по мере того, как Настасьины годочки катились к закату, Вера тоже входила в пору бабьего лета, постепенно переставая быть предметом мужского интереса, а стало быть, и женского опасения. В селе подрастали новые объекты бабьих пересудов — это место, как известно, пусто не бывает. В бане Вера была хорошей хозяйкой. Обихаживала поздней ночью, после длинного помывочного дня, два общих отделения — мужское и женское, две парилки, и два «нумера» - отдельные кабинки с ваннами.

Кабинки, к слову сказать, были холодные и неуютные, но в них, как ни странно, все же ходили, особенно приехавшие по распределению специалисты. Им было дико при всем честном народе, при потенциальных клиентах и пациентах, оголяться и полоскаться в оцинкованном тазике, в котором до тебя кто только не мылся. В нумере, в ванне, правда, тоже, но все-таки не столько. Им не понять было всей прелести общего мытия, этого нетерпения и радости, с которой все село устремлялось в баню по субботам. Большая серая каменная баня стояла на окраине, у самого леса. Дорога к ней пролегала через низинку, поросшую чернопалками, поэтому деревянные тротуары пришлось поднять на сваи. И вот этой тропой с утра в субботу, чем дальше к вечеру, тем гуще, двигался людской поток. С ребятишками. С сумками и корзинами, где на всю семью уложено чистое белье, в реке полосканное, на ветру просушенное - сама свежесть.

Нет, не понять было всего этого залетным городским специалистам. Для нас же это был ритуал, священнодействие, высшее наслаждение. Вот ты все в своем доме помыл, начистил и протер. Последним взглядом блистающую чистотой комнату окинул и удостоверился, что единственный немытый предмет в ней — это ты сам. И побрел — на полусогнутых, по трапам на сваях, может статься, и в дождь, и в пургу — неважно, побрел в баню, каждой клеткой ощущая единственное желание — скорее окунуться в белый пар, пахнущий и березовым листом, и пихтовой лапой, и шампунем, и немного уксусом... И ухватить свободный тазик, и пристроиться где-нибудь на широкой деревянной скамье, гладкой и отмытой добела, если повезет — в уголочке, а не повезет — и так хорошо, много ли голому человеку надо, в тепле, в пару, среди неспешно двигающихся таких же голых, розовых, разнеженных тел. Вот этот тазик, малая толика скамейки, чтобы разложить на клееночке мыло-мочалку,— вот и все, что тебе нужно для полного счастья, намывайся себе, плещи воду, сколько хочешь— вон кран, не на колодец идти. Ополоснувшись первой водой, притерпевшись к жару, придышавшись, начинаешь различать тех, кто рядом. Сунешь намыленную мочалку тому, кто поближе — потри, дескать.

Без звука тут же так надраят подставленную спину — не чувствуешь ее, будто смыли вместе с пеной. Потом так же молча примешь соседскую мочалку и постараешься в ответ на чужой спине. В бане все равны. Райповский грузчик вполне мог потереть спинку первому секретарю, ничего страшного. А потом он, секретарь, грузчику. Баня есть баня. Тут удостоверение некуда положить. Содрав первый слой, можешь заглянуть в парилку.

Рассказ мальчик с мамой в бане

Мама и сама рассказывала в бане о своём далёком и трудном детстве. На этом канале вы услышите много интересных рассказов про тещу и зятя, неве. с мамой в баню не ходил но подглядывал когда она мылась в ванной. Расскажу историю о нашем совместном походе с кумовьями в сауну.

Рассказ мы с сестрой. Мы ходили мыться в баню

И тут я почувствовал характерный хлопок по затылку, и последующий за ним приход — угарный газ пожаловал. По всему телу хлынула слабость вперемешку с расслаблением. В этой ситуации мой мозг был не на моей стороне, и находился немного поодаль от черепной коробочки. Мысли терялись, одна идея резко заменялась другой. Сразу вспомнил, что в угарном газе человек может находиться не более 15 минут… «Еще есть время помыться!

Трясущейся рукой взял кусок мыла, непонятной геометрической формы, намылил мочалку и ей начал тереть другую руку. Меня постепенно накрывало все сильней и сильней — времени все-таки мало, нужно выбираться! Но сперва нужно одеться, а это оказалось не таким простым занятием… Трусы! На них уже нет времени!

Каждая секунда дорога, я кое-как натянул растянутые временем гамаши. С титаническим трудом снял дубленку с крючка, попытался достать шапку из рукава — не получилось, тогда я пожалел об этой привычке, к черту шапку — так пойду. Первый надел по ГОСТу, на второй сил не хватило — накинул как тапочек. Иду, нет, ковыляю к двери и… ее заклинило.

Тут я вспомнил, про первую фатальную ошибку, а именно: Когда я топил баню, я заметил, что дверь плохо работает, но под правильным углом и некоторым усилием она открывается — и я твердо положил болт на это… Вот этого усилия мне и не хватило. Мозг сразу сгенерировал десяток матерных выражений, с одинаковой смысловой нагрузкой. Среди этого потока мыслей нашлась одна стоящая, а именно угол, под которым дверь открылась.

Кто в печке мылся, кто к соседям просился. А тут на тебе! В первую субботу месяца прадед затопил новую баню, сам напарился, а у дверей уже мужики толпятся. У всех узелки с чистым бельем, веники березовые наломаны, мыло самоварное в тряпицу завёрнуто.

С тех пор и повелось:как суббота, сельчане идут в баню, мужики с утра, бабы с ребятишками после обеда. А для проезжающих баню топили во вторник. На станции даже объявление висело. И цену Северин назначил божескую. У кого денег не было, тот дрова таскал или воду качал. Недовольных не было. Катерина работала при бане.

Мыла полы, скребла лавки и стены. Продавла мыло и веники, которые муж припасал, следила за порядком. За отдельную пла ту стирала бельё, пока человек моется. Выходит гражданин, а оно уже высохнуть успело. Уходит во всём чистом. Со временем прожарочную для одежды пристроил хозяин, чтоб вшей из одежды выводить. Может поэтому эпидемия тифа миновала Узловую станцию.

Прабабушка отвела беду своим тяжким трудом, на благо гигиены. Вскоре началась Гражданская война. И снова эшелоны, раненые, болезни. Половину вокзала отдали под госпиталь. Катерина Игнатьевна и там работала санитаркой. Благодаря её неусыпной заботе раненые лежали в чистоте, а болезни обходили стороной вымытые карболкой полы и стены. В лето тридцатого года Катерина овдовела.

Сыну её десять годков только было. Северина Кондратьевича убили бандиты, когда рано утром он шел топить свою баню. Видимо следили за ним, ограбить хотели. Всю котельную перерыли, думали у него там денег напрятано. Не знали они, что прадед все деньги тратил на баню, на уголь, на воду, на трубы,котлы новые. Уже не банька это была, а комбинат чистоты, кторый работал каждый день. Зима 1932 года была очень страшной.

Голод прокатился по молодой советской республике.

Даже если ты трахаешь жену трахателя при этом. И не набить морду трахателя твоей? Если прада- пей гормоны, автор.. Потому что мне тоже пришлось с поличным свою поймать как сосала не видел, а вот как подмахивала в дровяном сарайчике пришлось понаблюдать. Мог бы и навалять этому охотнику за чужим добром но вокруг народу куча, а это извините на обсуждение выносить не хочется. Чувство я вам скажу не из приятных.

Прогулялся я по центру города, но, как назло, никого нет — кто в армии, а кто еще где. Правда, встретил одноклассницу с малышом в коляске и узнал, что Витька-«хромой» так в школе его звали вроде бы в бане работает — в армию не взяли из-за дефекта ноги. В Краснокамске нет воинских частей, и каждый военный на улицах ловит на себе любопытные взгляды. Вот и я взглянул на себя со стороны: вроде бы все неплохо — китель сидит на мне как влитый, бриджи из темно-синего сукна с голубым кантом — отутюжены о «стрелки» можно обрезаться , хромовые сапоги — не такие, что самовары раздувают, а голенища — «бутылочкой», такие, что полковникам да генералам шьют. И сияют сапоги, как лаковые — их, после изрядной порции крема, еще и яичным белком для блеска надраили. Погоны тоже на солнышке поблескивают. О погонах нужно рассказать особо. Нам, курсантам ИВАТУ, выдавали погоны мягкие фланелевые, голубого цвета, окантованные белой тесьмой — они быстро сминались и пачкались. Нам же такие не нравились — в увольнении хотелось выглядеть более круто. И чего мы только не придумывали: кто-то белые полоски из пластмассовых подворотничков приклеивал, кто-то, чтоб погон не сминался, внутрь фанерки вставлял, а кто-то погоны офицерские парчовые, чуть ли не генеральские, переделывал в курсантские. Конечно, это было нарушение устава, но при увольнении в город за училищной проходной уставные погоны снимались и на их место водружались именно эти — самодельные. Часто — лишь до первого встречного патруля. Вот и у меня на плечах поблескивали погоны курсантские, но переделанные из офицерских. Вместо кителя надел легкий свитерок, а сапоги и бриджи заменить было нечем. В таком виде и отправился к нему в баню. О погонах — ходила в училище такая байка: такой же курсантик, как и мы, приехав в отпуск в отдаленный сибирский колхоз, водрузил на плечи капитанские погоны — пофорсить перед девчатами. А когда родственники ему пожаловались на председателя колхоза — мол, бездельник и пьяница, — собрал колхозное собрание и большинством голосов снял с должности, а на его место продвинул своего старшего брата, хотя брат и председатель были постоянными собутыльниками. После отпуска в училище его ждал сюрприз — благодарные сельчане прислали начальнику училища письмо — спасибо, мол, за направленного к нам капитана — навел он в колхозе порядок! Догадываетесь, что генерал с ним сделал?! Решил я навестить-таки Витьку «хромого». Я раньше в этой бане бывал: фойе, будка билетерши, раздевалки мужская и женская, шкафчики для одежды — на каждом шкафчике жестяный тазик, бери и иди в моечный зал — мойся. Витьку я нашел быстро, билетерша показала его слесарный закуток. С трудом мы узнали друг друга, но, по законам гостеприимства, он схватил графин и похромал куда-то за пивом.

Мальчик в женской бане

  • Детство в деревне. История первая. Баня. | Пикабу
  • История о моем походе в баню с мамой
  • Рассказ мальчик с мамой в бане
  • Подготовка к походу: выбор дня и подготовка

С родителями в бане рассказ

Реальные рассказы о посещении бани семьей. Как мы в баню ходили Затем мама опустилась передо мной на корточки и язычком облизала головку, я почувствовал невероятное удовольствие и вдруг у меня толчками стала выстреливать сперма.
Баня. рассказ Ее мать познакомилась с мужчиной, они полюбили друг друга, и он предложил жить всем вместе в его квартире.
История о моем походе в баню с мамой Рассказ подростки мама баня. Взрослые девушки в бане.
История о моем походе в баню с мамой Лет до пяти я ходил в баню с мамой.
Читать рассказы мама с сыном в бане Её мохнатый лобок, двумя половинкими уходящий в промежность и торчащий между ними клит (в детстве, моясь в бане, я помню гордился, что у мамы писюн как у меня).

С мамой бане истории - 88 фото

Нас 9-12 летних мальчишек загоняли в баню греться,а потом приходила чья нибудь мама или старшая сестра лет 16-18 в халате, и мыла нас по очереди. История №893083 Ребёнком я посещал женскую баню. Как только мы решили с мамой отправиться в баню, первым делом мы выбрали подходящий день. Мы ходили мыться в баню Истории из жизни с мамой в бане.

Общая женская баня в деревне рассказы. Банные истории

После мытья, униженные и обожжённые, мы с мамой шли к коричневой старухе за ключом от шкафчика. Мальчонка пристально разглядывает, что там у мамы внизу, потом смотрит, что у него внизу, и задаёт ей вопрос: Мама, почему у тебя внизу так, а у меня вот так? История №893083 Ребёнком я посещал женскую баню. Одна баня на две семьи рассказ. Затем мама опустилась передо мной на корточки и язычком облизала головку, я почувствовал невероятное удовольствие и вдруг у меня толчками стала выстреливать сперма.

Как я мылся в женской бане

Мама с маленьким сыном моются в бане. Рассказ1 в баньке с мамой. будучи в гостях, у моей сестры, не по своей воле, попали с мамой в баню.
Рассказ мальчик с мамой в бане Граматика и образование на.
ДЕЛО БЫЛО В БАНЕ... Мою, значит, я своего сынулю в бане. Он тычет мне пальцем ниже пояса, "Мама хали" (значит-смотри) и хихикает, лицо руками прикрывает.
Как Маму я в баню общую водил... – Мам, а баня похожа на ад? Взвалив опять корзину на плечо, мать без разговоров, сурово берет Антошку за руку, и они продолжают спускаться.
Рассказ матери как она показывала себя сыновьям в бане Как только мы решили с мамой отправиться в баню, первым делом мы выбрали подходящий день.

Похожие новости:

Оцените статью
Добавить комментарий