Новости меланхоличный терьер

Просмотрите доску «Bedlington terrier» пользователя Viktoria Tsalko в Pinterest.

Sealyham Terrier

ЗаМечтательный паттердейл терьер Монстерс Натива(Шель) Барнаульцев развеселило видео с меланхоличным отбрасыванием снега во дворе.
Питомник – Сотни раз (2023) Indie Rock Легкий и меланхоличный | Музыка | Новости | Хиты Меланхоличный водитель троллейбуса цитирует петрозаводчанам Шекспира. Видео, на котором слышны необычные реплики одного из сотрудников «Городского транспорта».
Меланхоличный мопс покорил Сеть своей желеобразностью — 16.10.2021 — В мире, Lifestyle на РЕН ТВ Родилась Меланхоличный 5 июня 1986.
Меланхоличная «Nostalgic train» выходит на PS4, PS5, 25 ноября Меланхоличный водитель троллейбуса цитирует петрозаводчанам Шекспира. Видео, на котором слышны необычные реплики одного из сотрудников «Городского транспорта».

Меланхоличный терьер

На видео запечатлен медведь, который сидел у кормушки и что-то меланхолично жевал, поглядывая по сторонам. Amon Tobin &Thys меланхоличный EP Ghostcards. Вайт терьер толстый. Терьер 15 см. Всего неделя осталась до выхода второго EP Tara Clerkin Trio "In Spring". Ранее слушатели могли ознакомиться с буколической титульной композицией — следом за ней британцы порадовали. Homeadmin2017-07-27T14:03:10+00:00. Press on the picture and welcome in! A history and description, with reminiscences, of the fox terrier.

Барнаульцев развеселило видео с меланхоличным отбрасыванием снега во дворе

Биография Меланхоличный Терьер, на основе анализа публичных данных страницы в ВК. Страница пользователя Меланхоличный Терьер, полный анализ профиля Вконтакте. Before dog shows were established, a terrier’s primary credential to earn a place to live and regular meals was its ability to dispatch a wide variety of small vermin for work and sport.

Меланхоличный Терьер

Впечатление от альбома это, впрочем, совсем не портит, а даже улучшает. Тут есть и крепкие "качовые" инструменталы, и несколько хитовых песен "Chevroleе" — прямо гигантский дискотечный боевик, привет Энни и Салли Шапиро , а ближе к концу даже запрятана самая настоящая баллада "White Tail".

Пocтepы пpeдcтaвляют coбoй зepкaльнyю пapy: нa пepвoм cкpытa дaтa poждeния гepoини, нa втopoм — дaтa cмepти. Пepвoe coбытиe пpoизoшлo cлишкoм дaвнo, втopoe eщё нe cлyчилocь.

Экpaнизaция oднoимённoгo кoмикca пoвeдaeт o кoмaндe бeccмepтныx вoинoв вo глaвe c Aндpoмaxoй Tepoн из Cкифии.

Показы фильма пройдут на языке оригинала с русскими субтитрами в следующих кинотеатрах: Киномакс-IMAX, г. Казань 11 апреля 19:00 Фильм представит и обсудит кинокритик Адиля Хайбуллина. Она расскажет о современной интерпретации вампирской саги и ромкоме в кино на примере этой ленты.

В армии не служил, что меня напрягает. Никаких у него не было отклонений. Ну, в последнее время выпивал, — отметил Сергей. Он также признался, что с момента развода не поддерживал с ним связь. Политика ему была вообще на тот момент до одного места. Но прошло уже сколько лет, человек меняется.

‘Melancholia’ by Miles Johnston

14.12.2019МОНОПОРОДНАЯ ВЫСТАВКА БОСТОН ТЕРЬЕРОВ РАНГА ЧЕМПИОН КЛУБА НКПЭксперт – Франциско Сальвадор Жанейро (Португалия) /Francisco Salvador Janeiro (Portugal). Меланхолично жующий медведь "поприветствовал" грибников в Тихвинском районе Ленинградской области. Барнаульцев развеселило видео с меланхоличным отбрасыванием снега во дворе.

Меланхоличный Терьер

В полдень 1 апреля Михаил Боярский выпалил из пушки Петропавловской крепости с Нарышкина бастиона. Залп стал сигналом к началу «Смешного фестиваля» Главные организаторы. Легкий и меланхоличный трек-напоминание, что всё обязательно будет хорошо, как бы тяжело ни было сейчас. сведения о семейном положении, увлечения, интересы, хобби, видео и аудиозаписи на её странице. Мягкое, мелодичное и слегка свингованное техно (ну то бишь вполне первозданный Детройт), слегка приджазованный броукен-бит, меланхоличный IDM и мечтательный балеарик. This week we will be releasing the first limited edition print release by Miles Johnston of 2022. ‘Melancholia’ is a 30 x 40cm museum quality giclée on 350gsm cotton paper and comes signed and. Даже после того, как эту заброшенную и больную собаку спасли с улиц Кентукки, пройдут недели, прежде чем она снова научится доверять.

Меланхоличный терьер

Национальный менталитет сказался. Выбрали готовый проект, купили на грош пятаков. Киев ведь известный тропический город. Так что, зимой у нас хорошо.

Летом тоже ничего себе. При утверждении сметы из нее выбросили кондиционеры. Ну, зачем, - решили в УКСе министерства образования, - в корпусах с такими широкими окнами нужны кондиционеры.

Не Куба, какая-нибудь, не Мексика, слава Богу. Станет душно - откроют окошко. Вон оно, какое у них большое...

Внизу серело растрескавшееся дно высохшего фонтана. Мы не стали открывать окна. Зато закрыли на швабру дверь.

Уже во всю шла сессия, заканчивались зачеты, начинались экзамены. Пора было что-то делать. Съезда победителей не получилось.

Победа вроде бы была - мы вышли. И свобода встретила каждого из нас там, где предписывала ей должностная инструкция - у входа, рядом с постом дежурного офицера. Вернее, у выхода.

Допросы остались в прошлом. Глухая тишина коридоров и камер внутренней тюрьмы рассеялась. Так что, победа была.

Но победителей из нас не получилось. Канюка сидел у окна, смотрел на желтый заоконный пейзаж и не видел его, изредка запускал пальцами нервную раскатистую дробь по спинке парты. Коростышевский покачивал ногой, внимательно разглядывал старый кроссовок, выпячивая губы, напевал что-то невнятное.

Они не глядели друг на друга, они не видели друг друга и не хотели видеть. Война трех майоров давно закончилась и осталась в прошлом, Аквилея достался Курочкину. Но не бессовестный захват небольшого приморского городка огорчал Коростышевского.

Он не мог простить Канюке вероломного нападения. Я делал, что мне говорили. Мне говорили, я делал.

Ну, хочет, давайте переиграем. Скажи ему, все скажите ему, что не поздно переиграть, если хочет. Ведь так!?

Курочкин прохаживался вдоль доски. От стены - к окну и назад - к стене. Он молчал, но я знал, что Курочкин рад.

Казалось бы, чему тут радоваться? А Курочкин был рад. Но виду не подавал, ходил, насупившись, от окна к стене и назад.

Человек ты, Вадик, взрослый, совершеннолетний, значит, за свои поступки отвечаешь. Во всяком случае, должен отвечать. Тебе ведь только говорили, а решения ты принимал сам.

Я решал сам! Между собой? Нам сессию надо сдавать.

С деканом договариваться об отдельном графике, нас же не один, не двое. Почти группа. Или срочно идти в академку.

Канюка опять смотрел в окно, Коростышевский качал ногой, Курочкин молча гулял вдоль доски. Что это в сравнении с практикой Пховы? Что вообще, стоит жизнь перед смертью?

Надо учиться переносить сознание в состояние блаженства. В момент смерти. Не получилось - зашился по-быстрому и начал все сначала.

А если не армия, так сессия. Но на заключительном "всё" голос у Вадика сорвался, он пустил неслабого петуха и закашлялся. Они так еще долго могли болтать.

Я решил узнать в деканате, смогут ли нас принять. Если будет декан - декан, если его зам, то зам. Но в деканате не оказалось никого.

В сессию это - редкость. Было пустынно и жарко. Все пространство возле деканата заполняла какая-то инфернальная тишина.

Сухая, раскаленная, со звоном в ушах и ломотой в затылке. Только секретарша в крайней степени возбуждения, в яростном и болезненном исступлении, барабанила за стеной по клавишам электрической печатной машинки "Ятрань". Я взялся читать объявления, вывешенные возле двери.

Расписания, распоряжения, приказы: ".. Это было похоже на сон, в котором за мгновение угадываешь, что должно произойти. Я был один в коридоре, когда дробь "Ятрани" прервалась и тишина стала оглушительной и нестерпимой.

Секретарша вышла из кабинета, и, не обращая на меня внимания, пристроила среди старых объявлений еще одно - новое. В этот же момент из дальнего конца коридора послышались шаги, я обернулся и увидел как медленно, минуя деревянные двери аудиторий и стенды с пыльными обложками книг и пожелтевшими титульными страницами научных статей, идет ко мне Наташа Белокриницкая. Не помню, куда делась секретарша, но я дождался Наташу и только потом уткнулся взглядом в короткий абзац текста.

Это был приказ ректора о нашем отчислении. И ведь не поспоришь. Они разглядывали, крутили в руках, передавали друг другу лист бумаги, снятый мной с доски приказов.

Совсем ещё недавно белый и чистый, переходя из рук в руки, он мялся, ветшал прямо на глазах, но наливался силой, и мы уже едва держали его в руках. Нас отчислили. Наташа стояла у доски и молча смотрела на нас.

Она смотрела на нас, а мы все пытались понять, на кого же именно. И о чем она думает. И что.

Она смотрела, и Коростышевский с Канюкой старались казаться веселыми и беззаботными. Курочкин задумчиво супил брови и подпирал кулаком щеку. Мишка Рейнгартен пытался что-то сказать.

Справки от врача нет? Значит, прогуляли. Вот за прогул нас и выгоняют.

Кстати, может справочку взять? Говорят, в ГБ дают. Кто это тебе сказал такое?

Не помню, растерялся Канюка. И они замолчали. Все и так было понятно.

Нас выгнали, и спасибо, что хоть так - за прогулы. Не захотели раздувать дело, собирать собрания, исключать из комсомола. А ведь могли.

Выгнали тихонько - и ладно, и хорошо. Оставили шанс поступить ещё куда-нибудь. Могло быть и хуже.

Он не смог достучаться до меня по мобильному когда мы говорим о святом - о росте надоев, то есть, о доходах, мобильные велено отключать и взялся набирать номера моих боссов. Давыдова срочно вызывают на заседание комитета". Контора у нас хоть и американская, но менеджеры - отечественные.

Они твердо знают, что с властью лучше не связываться, а ответственность надо вовремя перебросить на руководство. Доложили Малкину. Стивен Малкин, главный в здешнем филиале.

Накануне он вернулся из Мемфиса, штат Теннесси. Там, в штаб-квартире нашего газированного гиганта, проходил великий хурал региональных менеджеров. Главные боссы разъясняли им политику партии по надоям на душу населения.

Политика на моей памяти не менялась: главное - прибыль. Но разъяснять её следовало не реже, чем раз в квартал. А то ведь, быстро забывается.

Малкин привез ящик дисков с записью мемфисского совещания, раздал нам по диску, и теперь пересказывал, как мог, призывы вождей днем и ночью думать, всё ли ты сделал на благо компании. Малкин говорил, мы записывали, вернее, делали вид, что записываем, и при этом всем нам было нечеловечески скучно. Всякий раз, сидя на таком совещании, я с ностальгической дрожью вспоминаю армейскую политподготовку восемнадцатилетней давности.

Дважды в неделю нас собирал комбат, майор Разин, и подолгу диктовал что-то из методички, утвержденной Главпуром. Наш комбат был мал ростом, во рту у него мрачно отсвечивали два десятка железных зубов, а сам он был ярым сталинистом. Обнаружив в утвержденном тексте имя вождя, он необыкновенно возбуждался, забывал и о методичке, и о политзанятиях.

Потому что - голова, за всех, за всю страну один думал. Вот недавно зарплаты подняли. Хорошо, да?

Правильно сделали, да? А Иосиф что делал, а? Он цены снижал.

Вроде, что в лоб, что по лбу. А если присмотреться: подняли зарплату, значит, и налоги вместе с ней выросли. А когда цену?..

Потому что, о людях заботился". Мы любили эти монологи, в них проявлялась слабость сильного человека, а комбата мы считали человеком сильным. Ну, и потом, мы просто отдыхали - монологи конспектировать было не нужно.

О Сталине мы думали меньше всего. Малкин ничем не похож на Разина. Он похож на гамбургер: пышная сдоба, демократичность, широкая улыбка напоказ.

В зеленой американской юности Малкин учился в одном колледже с самим Уильямом Ф. Хьюмом, председателем совета директоров нашей лавочки, и теперь, встречая имя Хьюма в руководящих документах, которые неиссякающим дождем проливаются на нас из Мемфиса штат Теннесси, Малкин возбуждается в точности, как когда-то майор Разин. Он забывает о документах и пускается в многословные воспоминания о простом американском парне Биле, Каким Он Его Помнит.

Мы не в обиде на Малкина. Без его болтовни выносить Важные Совещания было бы намного тяжелее. Не знаю, о чем думают наши ребята, слушая Малкина - сам я давно уже его не слушаю.

Я смотрю на Малкина и жду. Жду, того момента, когда его полимерная улыбка сменится железным разинским оскалом и раздастся бессмертное: "Потому что - голова, за всех один думал". На этот раз Малкина сбили на взлете.

Его взгляд еще не затуманился, не задрожал еще голос, выдавая гордость и волнение. Он успел только торжественно прочесть подпись под руководящим документом, когда в зал, стараясь не отделяться от стены, тихой тенью прокрался один из офис-менеджеров. Малкин дернулся, широко улыбнулся, и глубоко упрятав раздражение, уткнулся взглядом в вошедшего.

Тот ускоренной рысью пересек зал и склонился над ухом шефа. Малкин выслушал парня, и его брови на какую-то секунду изогнулись возмущенно и негодующе. Потом брови распрямились, Малкин надел дежурную улыбку и коротко кивнув, что-то быстро ответил.

Мне разрешили выйти. Минутой позже я говорил по телефону с Курочкиным, а еще через четверть часа поворачивал с Трехсвятительской улицы на Костельную, где он жил. Начинался час пик, центр был забит машинами, но я успел проскочить тихими переулками.

Выбери я Владимирскую или Крещатик - добрался бы только к вечеру. Если народ и дальше будет нищать с такой же скоростью, нам понадобятся двухъярусные дороги... Я живо представил Курочкина на кухне со стаканом крови и коричневой ногой Нестора Летописца на блюде.

Желудок тут же возмутился и забился где-то на подходе к гортани. А мне вот, не шутя, один тип предлагает проект модернизации пещер. Я проект завтра заверну, а еще через день все газетки, сколько их у него есть, начнут аккуратно мазать меня жидким навозом.

Я тут на днях прочитал, что тебя объявили секс-символом украинской власти. А вы не читайте, доктор, перед обедом желтую прессу. Можно, конечно, и не читать, Курочкин от этого хуже выглядеть не станет.

Лет двадцать назад кто-то, скорее всего это был Канюка, назвал Курочкина человеком-единицей. Худой и длинный Курочкин с выдвинутыми вперед носом, подбородком и кадыком, с животом, через который при желании несложно было прощупать позвоночник, вызывал жалость и сочувствие у всех дам постбальзаковских лет. Его прикармливали буфетчицы и вахтерши, мамы и бабушки его друзей и знакомых, и отдельно - моя мама.

Сколько я его помнил, Курочкин отличался всеядностью. С годами он отяжелел. Сквозь чуть подрумяненную искусственным солнцем кожу просвечивает нежный жирок.

Прежней единицы в нем уже не разглядеть, Курочкин гладок, зализан, и если бы не регулярная возня с железом, был бы похож на ноль. Такой поджарый, подтянутый ноль. То есть, ничего серьезного.

Ну, это ты, конечно, помнишь... Он положил передо мной распечатку ультиматума. Сашка Коростышевский.

Римский Император. Этого не могло быть. Курочкин не хуже меня знал, что Коростышевский никакой войны начать не мог.

В первых числах октября 86-го, когда все солдаты срочной службы нашего призыва, переведенные приказом министра обороны СССР из дедушек в дембеля, срочно доклеивали последние фотографии в дембельские альбомы, Сашкин БТР попал в засаду в пригороде Герата, был подбит и сгорел. Тогда сгорел и Сашка, и весь его экипаж. И это точно, абсолютно точно.

Никто из них не спасся. Его тень вчера раздела меня на девяносто миллионов. И это только начало.

Давай, может, подробнее и по порядку. Я тебе сюрприз приготовил. Своим детям, если они у меня есть, я завещаю не пить мою колу и избегать твоих сюрпризов.

Мы вышли во двор. С мокрого фанерного щита у входа в костел, раскрывал нам сырые объятья папа римский. Что за погода?

Третья неделя весны заканчивается, а холодина, как на Новый год. Что за страна?! Ну, едем, что ли?

Я в это время обычно обедаю. Тут недалеко. Обедал Курочкин, как оказалось, возле Золотых ворот.

Пешком мы бы туда дошли минут за пятнадцать. На машине едва за час добрались: весь центр города уже был наглухо закупорен. Есть у тебя мигалка?

Сам, небось, звереешь, когда пижоны с маячками жить мешают, а туда же. Посмотри, пока стоим. Он протянул мне письмо.

Вежливый господин, называя Курочкина "дорогим другом Юрием" писал, что непредвиденные сложности на международных рынках помешают ему в этом году выполнить в полном объеме договоренности, к которым три года назад они пришли на его ранчо. Господин надеялся, что Юрий проявит свойственные ему понимание и государственную мудрость, и заверял в неизменности его дружеских чувств. Автора письма звали Майкл.

Ни тебе фамилии, ни тебе должности. Просто Майкл. Он молча наклонил голову.

Вот это, что? Может вообще ничего не значить, просто сбой принтера. Ценой в девяносто миллионов, да?

Это не "би-икс", Давыдов! Это никакой не "би-икс"! Ну, вспомнил?!...

И я вспомнил. Передвинув войска, атаковав или отступив, в подтверждение того, что решение принято окончательное и меняться не будет, мы писали "ваш ход", а чаще сокращали: "вх". Как странно выглядели эти буквы рядом с письмом незнакомого мне, но, видимо, хорошо знакомого Курочкину Майкла.

Я смотрел на них, и мне казалось, что в мире в это мгновение что-то непоправимо изменилось, сместилась какая-то ось, сдвинулись пласты времени, и даже небо вдруг изменило цвет. Где-то совсем рядом затрубили нетерпеливые трубы... Под гудки и чертыхания соседей по пробке, мы медленно тронулись.

То есть, не мои лично. Эти девяносто лимонов уже пропали, ладно, но следующие пропасть не должны. Детали тебе знать ни к чему, но можешь не сомневаться, за этим проследят.

Кстати, о том, что ты видел письмо, будь добр, не распространяйся. Страшного в том, что ты его читал нет, но и болтать даром тоже не стоит. С человеком, который нас с тобой уже час как ждет в "Рабле", можешь - он в курсе.

Я думал ты письмо имел ввиду... Кстати, кто этот Майкл? Ты что, не видишь, что играет не он.

Компрене ву? А Канюка с Коростышевским ушли в антоновцы. Я видел, как другой усатый садовод читал им лекцию об антоновке. Руки он держал за спиной и, перечисляя - уж не знаю, что он перечислял, - аккуратно загибал пальцы. В антоновцы попала и Наташа Белокриницкая. Мы с Курочкиным сделали вид, что ничего не случилось. Великое Яблоневое было селом двухпартийным. Антоновцы собирали антоновку, мочили ее, возили на кондитерскую фабрику в Житомир, ели мармелад и желе.

Они гордились тем, что их сорт - народной селекции. В саду антоновцы работали тремя бригадами: имени авиаконструктора Антонова, имени демократа Максима Антоновича и имени незаконно репрессированного Антонова-Овсеенко. На выборах председателя, они неизменно выдвигали своего, всячески интриговали против симиренковцев, писали на них жалобы в райком и в обком. Бригаде студентов предложили взять имя художника Федора Антонова, но неожиданную прыть проявили наши барышни. Кандидатуру художника они зарезали и назвали свою бригаду свежо и оригинально: "Антоновка". Антоновцы умилились и назначили бригадиром Канюку. Но и симиренковцы были людьми серьезными. Антоновцам последние сорок лет ни в чем не уступали, и впредь уступать не собирались.

И у них всегда имелся свой кандидат в председатели, свои люди и в районе, и в области. В Великом Яблоневом ходит байка, что Хрущев, прежде чем за кукурузу взяться, собирался всю страну симиренкой засадить. Он ее будто бы с детства любил. Но антоновцы послали в Москву гонца и разъяснили Никите Сергеичу, что ранет Симиренко яблоко, конечно, хорошее, но против парши не устоит. Рекомендовали антоновку. Опять же - народная селекция. Никита Сергеич разбираться не стал, а народные селекционеры ему еще со времен Трофима Денисовича Лысенко поперек пищевода стояли, поэтому послал он в сердцах садоводов трехстопным ямбом и улетел в Америку. А вернулся он, как учит нас история, совсем другим человеком и тут же взялся за кукурузу.

Видно, ему все равно было, чем страну засаживать. А тут американцы со своей кукурузой. И никакой тебе народной селекции, никаких Лысенко... Симиренковцы тоже работали тремя бригадами: имени Льва Симиренко называть селекционера Левком Платоновичем запретили бдительные инструкторы из обкома ; имени Платона Симиренко, издавшего в 1860 "Кобзаря", и имени репрессированного Владимира Симиренко, сына Левка Платоновича, первого директора института садоводства. Для нашей бригады они готовы были найти и четвертого Симиренко и пятого, но мы собирались обойтись скромным именем "Ранет". Симиренковцев огорчила наша всеядность - мало ли какой именно ранет из группы благородных ранетов имели мы ввиду. Потому, уступая их пожеланиям, но и не теряя лица, пришлось пойти на компромисс и взять название "Ранет-С". Во главе бригады встал Курочкин.

Общее руководство осталось за доцентом Недремайло. Разделив, наконец, по бригадам, дав бригадам имена, составив графики политинформаций, походов в баню и дежурств по кухне, нас бросили на борьбу с урожаем плодовых семейства розовых... То есть, должны были бросить, но вовсе не спешили это делать. Пришло время теории. Действительно, разве можно собирать яблоки, не умея закладывать сады, прививать и перепрививать, правильно хранить черенки зимой и формировать крону плодового дерева?! На школьной доске теснились рисунки молодых саженцев, схемы верной и неверной посадки, способы подготовки сада к зиме. По стенам желтели картонные плакаты с цитатами из Колумеллы. Время шло, нас кормили, раз в неделю мыли и через день показывали кино.

Но к яблокам не подпускали. Дожди прошли, на дворе стояла середина сентября, время теплое и золотое. С тоской смотрел я на кроны и крыши Великого Яблоневого, и понять не мог, что же происходит. Не то, чтобы я рвался в сад, заполнять деревянные ящики симиренкой. Но во всем должна быть логика. Здесь же, я ее не видел. А, между тем, она была. Антоновку в Великом Яблоневом снимали в конце августа, симиренку - в начале октября.

Студенты были им нужны в августе. И в октябре. В район ушло две заявки, район ответил, что людей пришлет только раз. Либо в августе, либо в октябре. Выбирайте, дескать. Выбирать Яблоневое не умело - интересы антоновцев беспощадно блокировали симиренковцы, а всякое предложение симиренковцев, антоновцы воспринимали как личное оскорбление. Но и отказаться от студентов в Яблоневом не могли - на этот раз откажешься, в следующий вовсе не предложат. Поэтому нас привезли в сентябре.

Так, чтобы антоновцев не обидеть, и симиренковцев не задеть. А в сентябре работы в саду для нас не было. Услышав эту великолепную в своей простоте историю, я тут же понял, почему так и не появился в Великом Яблоневом небольшой консервный заводик, а яблоки на переработку, теряя время, деньги и лицо, как и сорок лет назад, продолжали возить в Житомир. Где я подобрал эту историю, уже не важно, да я толком и не помню. Зато помню ясно и четко, как, изнывая на занятиях от тоски и безделья, Курочкин отправил Коростышевскому пневмопочтой записку. Дошло до нас, что у вас в Коростышевском княжестве до сего дня не научились ветви после обрезания замазывать садовым варом или масляной краской. Дошло до нас также, что вы до сего времени не обучились выполнять летнюю пинцировку. Мы, князь Курожский, Беложский и Красножский, готовы абсолютно бесплатно распространить в вашем отсталом княжестве наши новые технологии.

А поскольку вы ружья по сю пору кирпичом чистите, то обучение ваших садоводов мы поручим батальону курожских стрелков. За кирпичом обращайтесь к нашему поставщику, компании бытовых стройматериалов "Кур и Ко". Коростышевский записку прочитал и затаился. Ответ пришел вечером. И не от него, а от Канюки. Делегация Ордена в количестве 900 рыцарей и 5000 пеших латников пакует чемоданы. Встречу по обмену опытом предлагаем провести на реке Антоновке. С рыцарским приветом, Великий Магистр Ордена К.

Князь Коростышевский шлет вам братский пинок и выделяет для участия в конференции делегацию в составе 800 всадников и 7 штурмовых башен. И я написал. Картошка, селедка и чай за счет принимающей запорожской стороны. Без горилки и медовухи не появляться. Весь Ваш, Каган коша Запорожского, Давыдов". В тот вечер мы составили Яблонецкое Соглашение и поделили все, что могли поделить. Потом было еще несколько соглашений. Мы приняли общий алгоритм расчета армии, прироста населения и развития технологий.

Позже, что-то очень похожее я обнаружил в "Цивилизации". Но какая могла быть "Цивилизация" в 83-м году, в Великом Яблоневом? Мы просто играли. Делать-то все равно было нечего. Не все ж водку пить. Нас было четверо, а голосовать вчетвером - неудобно. Ничейный результат - два-на-два, то и дело загонял нас в тупик. Пятым позвали Рейнгартена.

Не столько для игры, сколько ради нечетного голоса. Он приказал всей Монголии погрузиться в нирванну. Откуда это все? Откуда эти императоры, каганы, халифы?.. Вы же советские студенты!.. Студенты столичного вуза... Кто вам ее подбросил? Говорите все, и никого не бойтесь.

Вы же знаете, со мной можно говорить прямо. Здесь вам ничего не грозит. Что он хотел услышать? Откуда взялась идея? Нам ее подбросил, гражданин начальник, ваш сексот и многолетний стукач, доцент Недремайло. Это я должен ему сказать? А потом и все остальное?.. Идея - оттуда.

Лев Кассиль... Я говорил ему это каждый день. Не меньше пяти раз в день. Мы уезжали из Великого Яблоневного, мордатыми и здоровыми, изучив теорию садоводства и не сняв ни единого яблока. Сентябрь заканчивался. Начинались дожди. Яблоневцы готовились в поход на симиренку. Тусклый сахарный сироп, мутная, приторная жижа, сладкая дрянь, вроде той, которую разливают и продают мои нынешние хозяева - вот что я тут навспоминал.

Все это отличается от того, что было на самом деле, как стакан какой-нибудь коричневой колы с яблочным названием от настоящего яблока, крепкого, душистого, свежего, с желтым боком и красноватым отливом. Во всей этой Яблонецкой истории таилась масса нюансов, тонкостей, не очень важных, слабо уловимых и едва передаваемых. Она пухла, полная деталей, малозначимых, но от того не менее ярких. Ну, вот, к примеру. Нас расселили по хатам. Не в школе, не в каком-нибудь общем бараке, чтобы все вместе и под надзором, но разбросали по селу. Антоновцев - к антоновцам, симиренковцев - к симренковцам. Нам с Курочкиным досталась большая комната и старик-хозяин в зеленой вельветовой рубахе.

Звали его, кажется, Петро. Была у него жена и давно уже взрослые дети, но относился он к ним с язвительной иронией, а они его и вовсе старались не замечать. Что было непросто. Целыми днями Петро шатался по селу в ороговевших штанах, засаленной до зеркального блеска тирольской шляпе, зеленой рубахе и с трубкой в нагрудном кармане. По вечерам мы играли с ним в преферанс по копейке, пили какую-то дрянь и ржали, слушая его выдумки. Давнее неяблонецкое прошлое то и дело проскальзывало в его оценках и замечаниях. Впрочем, его прошлое - его дело. Мы слушали старика и не пытались поймать на вранье.

Зачем портить хороший рассказ. Чуть позже, когда Яблонецкое соглашение было подписано, страны поделены и началась игра, к нам стали заглядывать Коростышевский с Канюкой. Петро не любил антоновцев. И Коростышевского с Канюкой он невзлюбил. Слушая его байки, Канюка то и дело лез с уточнениями, поправками, вопросами и вопросиками. И всего-то, чтобы доказать очевидное. Как-то, крепко обозлившись, Петро усадил их писать пулю и решительно раздел обоих - Коростышевского рублей на семь, а нахального Канюку чуть ли не на все пятнадцать. Петро жульничал, это было понятно, но как и в чем, мы так и не разглядели.

Из всех его детей только младшая дочка не кривила губу и не отворачивалась, когда он входил в дом. Вместе с ним проводила она вечера в нашей комнате, слушала его побрехеньки и молча смотрела на Мишку Рейнгартена. Она смотрела на Мишку, а Мишка, как и все мы - на Наташу Белокриницкую... И о Наташе я должен был рассказать Синевусову? О том, что значил для любого из нас какой-нибудь пустячный, минутный утренний разговор с ней, что значили ее внимание, и ее безразличие. Да, без Наташи, наверное, не было бы игры. То есть, игра так и закончилась бы в Яблонецком. Все, хватит о Яблонецком, а то я никогда с ним не разделаюсь.

Мы объяснили правила... А что еще им было делать? Нас допрашивать? Два месяца долбить одно и тоже? Они и без нас все отлично знали. Ну, разве что, кто-то вдруг ляпнул бы, что правила игры прислал ему двоюродный брат, пять лет назад уехавший в Бостон. К примеру. Тогда бы им было в чем порыться.

А так... Нет, могли, конечно, выдумать какой-нибудь след, который ведет в "Моссад", накормить нас хитрыми таблетками, и мы бы такого наплели... Но, видишь, не захотели. Нас отпустили в конце мая. Сирень уже отцвела, и доцветали свое каштаны. На дворе стояло сочное киевское лето. То есть, так далеко в настоящее осторожный Толочко не заглядывает - ему хватает и Владимира с Ярославом. Мы сидели в высокой траве Замковой горы.

Над нами невесомым парусом вздувалось еще не вылинявшее от летней жары небо, а внизу, под нами, бульдозеры с экскаваторами выскабливали Гончары и Кожемяки, обращали в груды кирпича целые улицы. Кирпич и мусор частью вывозили, а частью просто вдавливали в зыбкую болотистую почву исторических урочищ. Создавая еще один культурный слой. Какая культура, такой и слой. Но нам тогда было не до Гончаров с Кожемяками. Нас отпустили, как и взяли - неожиданно и вдруг. Говорить и думать мы могли только об этом. О том, что было, и о том, что же будет дальше.

Кондиционер бакинского завода мощным потоком гнал в синевусовский кабинет прохладный воздух. Он уже давно называл меня Сашей, и Александра запустил, чтобы отметить важность момента. Я пожал плечами: Вам виднее. Домой-то хочется, а?.. Мы тут с вашей матушкой много общались... Замечательный она у вас человек. Прежде он ничего не говорил мне о том, что встречался с мамой. Вот, скотина плешивая.

Он почувствовал, что не туда заехал со своими разговорами, и тут же взялся выворачивать руль. Мы с вами, Александр, целых два месяца знакомы хорошо и близко. Претензий к вам с нашей стороны нет, возвращайтесь в университет, учитесь, наверстывайте упущенное... Здравствуйте, я тут два месяца в КГБ просидел. Прошу вынужденный прогул считать болезнью. Вот - справка. Два месяца я держал себя в руках, а тут прорвало. Если бы я знал, что мама ходила сюда, в этот дом, выписывала, а потом часами ждала пропуск, о чем-то их просила, приносила, наверное, какие-то передачи...

Словно медленный вентилятор включился у меня за спиной и застучал лопастями, набирая обороты, замелькал серыми тенями. Остро и ясно я понял, до чего ненавижу Синевусова. Кажется, и он что-то почувствовал. Вы что? У нас же все так отлично складывалось. Мы же прекрасно понимали друг друга. Он поелозил по лбу платком, но капли выступили снова. И в ректорате, и в деканате кого надо предупредили.

Вам не станут задавать ненужных вопросов. Синевусов налил мне воды. Это вы от волнения, - он осторожно засмеялся. Давайте покончим с формальностями. И расстанемся... Не знаю, как бы отнесся я к этим "формальностям", если бы он меня так не разозлил. Не знаю. Возможно, я подписал бы все, что он хотел.

Лишь бы выйти из этого кабинета, из этого дома, лишь бы никогда больше не возвращаться в сырую и глухую тишину камеры. Возможно, мы расстались бы "друзьями". А потом встречались, время от времени - он задавал бы мне какие-то вопросы, а я, ну что, наверное, отвечал бы на его вопросы. Сказавший "А", всю жизнь будет говорить "Б". Не знаю, что бы я делал, если бы мы расстались "друзьями". Но невидимый вентилятор у меня за спиной уже во всю гнал длинные серые тени по стене кабинета. И стакана воды было недостаточно, чтобы остановить разошедшуюся машину. Тени бежали у меня перед глазами.

Вентилятор шумел, назойливо и монотонно, до звона сгущая атмосферу в кабинете Синевусова. Оборот за оборотом он нагнетал ярость. В чем меряется ярость? В атмосферах? В паскалях? В миллиметрах ртутного столба?.. Он предупредил меня, что играть нам запрещается, а все документы, не найденные во время обыска, если такие обнаружатся, я обязан сдать на Владимирскую, 33. Ну, и молчать, молчать, не разглашать.

Выпустили меня в тот же день. Но друзьями мы не остались. И вскоре я это почувствовал. Впрочем, не только я. Тогда же вышли и Канюка с Коростышевским, и Курочкин, и Рейнгартен. Позже, найдя на четвертом этаже родного факультета пустую аудиторию, мы собрались вместе. Нам было о чем поговорить. Но с Курочкиным мы увиделись сразу, как только смогли, не дожидаясь общей встречи.

То есть, буквально, на следующий день. Белые, раскабаневшие на казенных харчах - еду нам носили из столовой и не жадничали - мы лежали в уже высокой, но еще сочной и зеленой, некошенной траве Замковой горы, грелись на солнце, смотрели на гору Старокиевскую, куда, по мнению академика Толочко, перекинулся с Замковой а не наоборот примерно в VIII веке древний Киев.

Кушкуль г. Оренбург«Крымско-татарский добровольческий батальон имени Номана Челеджихана» Украинское военизированное националистическое объединение «Азов» другие используемые наименования: батальон «Азов», полк «Азов» Партия исламского возрождения Таджикистана Республика Таджикистан Межрегиональное леворадикальное анархистское движение «Народная самооборона» Террористическое сообщество «Дуббайский джамаат» Террористическое сообщество — «московская ячейка» МТО «ИГ» Боевое крыло группы вирда последователей мюидов, мурдов религиозного течения Батал-Хаджи Белхороева Батал-Хаджи, баталхаджинцев, белхороевцев, тариката шейха овлия устаза Батал-Хаджи Белхороева Международное движение «Маньяки Культ Убийц» другие используемые наименования «Маньяки Культ Убийств», «Молодёжь Которая Улыбается», М. Реалии» Кавказ.

Она жаждет того мимолётного ощущения, когда можно принять себя за каждого прохожего, любое из зданий, случайную кошку в окне. К рассвету она достигает пляжа на городской окраине и смотрит с тоской на горизонт, пока позади неё просыпается город».

Читайте также.

Барнаульцев развеселило видео с меланхоличным отбрасыванием снега во дворе

Julian Fauth - So Far Down 097. Popa Chubby - Equal Opportunity 098. Grainne Duffy - Everyday 101. Deb Ryder - A Storms Coming 103. Low Society - Angel From Montgomery 104. Arsen Shomakhov - Fulltime Lover 105. Laurie Morvan - My Moderation 106. Rich Delgrosso - Baby Do Wrong 107. Damon Fowler - Alafia Moon 108. Johnny Drummer - Star 69 109.

Jo Harrop - The Heart Wants 110. Bey Paule Band - Black Bottom 111. Mark Muleman Massey - Silly Crazy 115. John Mayall - Hungry And Ready 116. Tom Principato - 8 Counts For Rita 117. Suburban Slim - Jumpin With Jimi 119. Eric Hughes Band - Paycheck Boogie 120. John Lisi - Chicken Fried Steak 121. Theodis Ealey - Reconsider Baby 123.

It is a description of a haunted future and the past that took wrong turns on personal and universal levels. This undefined black matter that flows ignoring time and reason is the unwanted entity… Persona non grata. Folklore pt.

Очень нравятся они , в будущем планировала Ответить 31. Средняя продолжительность жизни составляет 13-14 лет[3].

Это ПЛЛ. Все таки собаки близкая родня тем же джекам, и странно было бы если бы это обошло их стороной. Нигде к сожалению такой информации не указывают. Мы все и я и питерцы покупали собак совершенно не зная об этой проблеме. Я узнала об этом случайно в личном общении с немецким заводчиком.

Всем российским собакам тут же были сделаны тесты. Две из 9 протестированных оказались носителями.

Показы фильма пройдут на языке оригинала с русскими субтитрами в следующих кинотеатрах: Киномакс-IMAX, г. Казань 11 апреля 19:00 Фильм представит и обсудит кинокритик Адиля Хайбуллина. Она расскажет о современной интерпретации вампирской саги и ромкоме в кино на примере этой ленты.

меланхоличный терьер: 50 фото и видео

Тот ускоренной рысью пересек зал и склонился над ухом шефа. Малкин выслушал парня, и его брови на какую-то секунду изогнулись возмущенно и негодующе. Потом брови распрямились, Малкин надел дежурную улыбку и коротко кивнув, что-то быстро ответил. Мне разрешили выйти. Минутой позже я говорил по телефону с Курочкиным, а еще через четверть часа поворачивал с Трехсвятительской улицы на Костельную, где он жил. Начинался час пик, центр был забит машинами, но я успел проскочить тихими переулками. Выбери я Владимирскую или Крещатик - добрался бы только к вечеру. Если народ и дальше будет нищать с такой же скоростью, нам понадобятся двухъярусные дороги... Я живо представил Курочкина на кухне со стаканом крови и коричневой ногой Нестора Летописца на блюде.

Желудок тут же возмутился и забился где-то на подходе к гортани. А мне вот, не шутя, один тип предлагает проект модернизации пещер. Я проект завтра заверну, а еще через день все газетки, сколько их у него есть, начнут аккуратно мазать меня жидким навозом. Я тут на днях прочитал, что тебя объявили секс-символом украинской власти. А вы не читайте, доктор, перед обедом желтую прессу. Можно, конечно, и не читать, Курочкин от этого хуже выглядеть не станет. Лет двадцать назад кто-то, скорее всего это был Канюка, назвал Курочкина человеком-единицей. Худой и длинный Курочкин с выдвинутыми вперед носом, подбородком и кадыком, с животом, через который при желании несложно было прощупать позвоночник, вызывал жалость и сочувствие у всех дам постбальзаковских лет.

Его прикармливали буфетчицы и вахтерши, мамы и бабушки его друзей и знакомых, и отдельно - моя мама. Сколько я его помнил, Курочкин отличался всеядностью. С годами он отяжелел. Сквозь чуть подрумяненную искусственным солнцем кожу просвечивает нежный жирок. Прежней единицы в нем уже не разглядеть, Курочкин гладок, зализан, и если бы не регулярная возня с железом, был бы похож на ноль. Такой поджарый, подтянутый ноль. То есть, ничего серьезного. Ну, это ты, конечно, помнишь...

Он положил передо мной распечатку ультиматума. Сашка Коростышевский. Римский Император. Этого не могло быть. Курочкин не хуже меня знал, что Коростышевский никакой войны начать не мог. В первых числах октября 86-го, когда все солдаты срочной службы нашего призыва, переведенные приказом министра обороны СССР из дедушек в дембеля, срочно доклеивали последние фотографии в дембельские альбомы, Сашкин БТР попал в засаду в пригороде Герата, был подбит и сгорел. Тогда сгорел и Сашка, и весь его экипаж. И это точно, абсолютно точно.

Никто из них не спасся. Его тень вчера раздела меня на девяносто миллионов. И это только начало. Давай, может, подробнее и по порядку. Я тебе сюрприз приготовил. Своим детям, если они у меня есть, я завещаю не пить мою колу и избегать твоих сюрпризов. Мы вышли во двор. С мокрого фанерного щита у входа в костел, раскрывал нам сырые объятья папа римский.

Что за погода? Третья неделя весны заканчивается, а холодина, как на Новый год. Что за страна?! Ну, едем, что ли? Я в это время обычно обедаю. Тут недалеко. Обедал Курочкин, как оказалось, возле Золотых ворот. Пешком мы бы туда дошли минут за пятнадцать.

На машине едва за час добрались: весь центр города уже был наглухо закупорен. Есть у тебя мигалка? Сам, небось, звереешь, когда пижоны с маячками жить мешают, а туда же. Посмотри, пока стоим. Он протянул мне письмо. Вежливый господин, называя Курочкина "дорогим другом Юрием" писал, что непредвиденные сложности на международных рынках помешают ему в этом году выполнить в полном объеме договоренности, к которым три года назад они пришли на его ранчо. Господин надеялся, что Юрий проявит свойственные ему понимание и государственную мудрость, и заверял в неизменности его дружеских чувств. Автора письма звали Майкл.

Ни тебе фамилии, ни тебе должности. Просто Майкл. Он молча наклонил голову. Вот это, что? Может вообще ничего не значить, просто сбой принтера. Ценой в девяносто миллионов, да? Это не "би-икс", Давыдов! Это никакой не "би-икс"!

Ну, вспомнил?!... И я вспомнил. Передвинув войска, атаковав или отступив, в подтверждение того, что решение принято окончательное и меняться не будет, мы писали "ваш ход", а чаще сокращали: "вх". Как странно выглядели эти буквы рядом с письмом незнакомого мне, но, видимо, хорошо знакомого Курочкину Майкла. Я смотрел на них, и мне казалось, что в мире в это мгновение что-то непоправимо изменилось, сместилась какая-то ось, сдвинулись пласты времени, и даже небо вдруг изменило цвет. Где-то совсем рядом затрубили нетерпеливые трубы... Под гудки и чертыхания соседей по пробке, мы медленно тронулись. То есть, не мои лично.

Эти девяносто лимонов уже пропали, ладно, но следующие пропасть не должны. Детали тебе знать ни к чему, но можешь не сомневаться, за этим проследят. Кстати, о том, что ты видел письмо, будь добр, не распространяйся. Страшного в том, что ты его читал нет, но и болтать даром тоже не стоит. С человеком, который нас с тобой уже час как ждет в "Рабле", можешь - он в курсе. Я думал ты письмо имел ввиду... Кстати, кто этот Майкл? Ты что, не видишь, что играет не он.

Это серьезный человек, который на Украине был раза два-три, в общей сложности - часов десять, не больше. Он никогда не слышал о нашей игре и ничего о ней не знает. Но им сумели сделать ход, ты понимаешь, что это значит? Ты только представь, кто бы это мог быть... Для меня слова "серьезный человек" давно уже ничего не значат. Может, Курочкин думает, что это серьезный человек, а он - никто. Я давно уже доверяю только собственному мнению. В заочном презрении к лицам, облеченным властью, наши люди стойки и непоколебимы.

Вот и Курочкин со всем его вице-премьерским прошлым - туда же. Несколько лет назад у меня гостил школьный приятель давно уже, лет двадцать, живущий в Америке. Работал телевизор, и Клинтон, менявший в прямом эфире цвета щек и шеи с натужно-свекольного на мучнисто-белый, а после - снова на цвет спелой свеклы, свидетельствовал что-то о своей частной жизни, а весь мир, миллиарды зрителей, оценивали его хамелеонские таланты. И мне в тот же момент вспомнилось, что во вполне еще благополучные дораспутинские времена Санкт-Петербургская публика называла царя "наш царскосельский полковник" и тоже, верно, кривилась и подмигивала. А стоит этому гражданину и кухонному вольнодумцу лично встретиться со сколько-нибудь крупным чиновником, и тут же наливаются маслом и медом уста, изгибается в прилежном полупоклоне спина. Даже лексикон меняется. В письме его не должно быть. Да, вспомни, за один ход можно было передавать несколько документов, но "вх" ставилось...

Мы ставили "вх" только в меморандумах, когда давался полный список действий, выполненных за один ход... Нет, - перебил он себя и засмеялся, - они все сделали правильно. Если весь ход - одно это письмо, меморандум не нужен. Я приткнул машину на Золотоворотской и, увязая в мартовской грязи, мы направились к "Рабле". Ощущение нереальности, невозможности происходящего, одолевало меня. В ресторане нас ждал Синевусов. С самого начала, едва только Куручкин заговорил о сюрпризе, мне что-то крепко не понравилось. Ну, понятно.

Я ни за что не узнал бы теперь майора, если б не видел его как-то раз, лет двенадцать-тринадцать назад. Было время митингов и очередей. Тогда почему-то считалось правильным разделять: мы, прогрессивные и передовые митингуем, сражаемся за права и свободы, а они, болото, молчаливое большинство, прикормленное с руки бесчеловечным режимом, стоят в это время в очередях за водкой и ливерной колбасой. Хотя митинговавшим водка и ливерная колбаса нужны были не меньше, чем тем, кто узнавал об этих митингах из телевизионных новостей. Дело было осенью, уже холодной и поздней. Я зашел в чайную на Крещатике. В этой чайной и сейчас пекут и продают - прямо из духовки - замечательно вкусные булочки с курагой и черносливом. Но тогда на всём Крещатике больше негде было выпить горячего чаю с булочкой.

Всё какие-то помои предлагали, да бутерброды с окаменевшими обрезками сыра. Стоя в очереди, я грелся, глядел по сторонам, ожидая встретить знакомых - в Киеве знакомых можно встретить везде, надо только головой крутить почаще. Синевусова я заметил не сразу. Очередь змеилась между столиками, и один из изгибов долго прикрывал от меня майора. Я увидел его, подойдя почти вплотную, но не узнал. Он заметно постарел, обвисли щеки, посерело лицо, при этом майор отпустил остатки волос и собирал их теперь в хвост. Такой грязно-серый хвост. А прежде он был молодцеватым блондином, хоть и с проплешинами, и чувствовал себя эдакой белокурой бестией.

Майор беседовал у стойки с высоким толстяком в старой коричневой ветровке. Голос у него не изменился. Вот тут я понял... Бегал в коротких штанишках по Йокнапатофе с нобелевской медалькой на шее и все из-под ладошки поглядывал, как Достоевский... Что вы?.. Толстяк в ветровке что-то тихо пробурчал, видимо не соглашаясь с Синевусовым. Материал - одинаковый, уж верьте мне. И нет, кстати, в людях этих бездн карамазовских.

Карамазовы - фикция, выдумка гениального писателя, все трое... Ну, да. Да, конечно, четверо. Это я, того... Вон, они на площади митингуют. Не желаете пройти взглянуть? Двести метров отсюда... Вот и мне надоели.

Знаю я их, как никто. Капли масла, смешанного с ядом проступили на лбу и верхней губе. Все еще по стойке смирно стояли и рапортовали очередному съезду, а я... Тут толстяк, видимо, поинтересовался, кто же был первым демократом. Синевусов назвал какую-то фамилию. Фамилию эту я слышал впервые, она мне ничего не говорила. Я не подошел к Синевусову в тот раз. Разговаривать с ним и вспоминать прошлое мне не хотелось.

Да и не было у меня с ним общего прошлого. Синевусов ждал нас давно - мы опоздали на час с лишним. Всю жизнь мечтал свидеться. Записав Синевусова в старики, я немного слукавил. Если тогда ему было около сорока, значит сейчас - шестьдесят. Какой же он старик? Да и выглядел нынче мой майор молодцом - хвост не обрезал, наоборот, еще отрастил. Хвост бодро серебрился холодной и ясной сединой у него за плечами, морщины и складки на лице собрались в цельный рисунок, и у Синевусова, наконец, появилось свое лицо.

Не Бог весть какое, но все-таки свое. Обед, а как на мой взгляд, так это уже был ужин, вышел вполне деловым: ни удивления, ни особых эмоций никто не проявлял. Никаких "скольколет-сколькозим", никаких "посто-постой, это же сколько выходит", ни прочих ритуальных глупостей. Коротко пожали руки, словно расстались накануне. И все. Я поймал на себе только один быстрый, косой, оценивающий синевусовский взгляд. Весь вечер Синевусов молчал. Молчал, ел.

Говорил Курочкин. От Курочкина я, оказалось, отвык. А вернее всего, с ним нынешним я и не успел толком познакомиться. Бывает так, что по человеку с детства видно, каким он станет в своей взрослой жизни. Но Курочкин в те времена, когда я знал его хорошо и близко, был другим. Если принять, что человек - это сумма его поступков, то нынешний Курочкин тогда еще не начался. Он ведь единственный из всех нас сумел поступить в университет по новой, после армии. Сашка Коростышевский не вернулся из Афгана, а Мишка Рейнгартен третий год лежал в больнице на улице имени красного командира Фрунзе в сто третьем номере.

Мишка решил откосить от армии по дурке, но врачи при обследовании решили, что он не косит, как все, а есть у него что-то, что и в самом деле следует немедленно вылечить. Лечат, если Мишка жив, и по сей день - последний раз я видел его давно, лет десять назад. Так вот, Курочкин после армии поступил на юридический и окончил его, я сделал глупость, попытавшись второй раз войти в воды родного радиофака. Воды меня отторгли. А Канюка уже ничего не пробовал. Он подзаработал деньжат, купил видеомагнитофон, открыл видеосалон на дому, и с головой ушел в бизнес. С Курочкиным еще в конце 80-х мы общались часто, но отучившись, он вдруг замелькал на телеэкранах в окружении довольно известных фигур, а потом и сам по себе стал интересен журналистам. Начал, одним словом, делать политическую карьеру.

И сделал. Я первый раз наблюдал Курочкина за работой. А то, что этот обед был для него работой, стало ясно сразу. Конечно, на коллегии какого-нибудь министерства он вел бы себя иначе, ну, так там и ф о р м а т другой. Расположившись за столом, Курочкин коротко и деловито описал ситуацию. Он сказал: "по нам ударили", за тем последовало: "нас подставляют", "нас не поймут" и "мне уже задают неприятные вопросы", потом было: "решить проблему и снять этот вопрос", а закончил он простым: "мы должны найти его первыми". Синевусов азартно жевал, не поднимая головы, не отрывая взгляда от тарелки. Ему было все ясно.

Какой вкус неожиданный,... Тут вроде и цитрусы, и рыба, и что-то из наших фруктов, яблоки что ли... Не могу понять. Может, ты знаешь? Синевусов тихо хрюкнул. Первое: с чего это ты Юрка решил, что можешь мне задачи ставить? Я тебе не министр какой-то зачуханный, я тебе не подчиняюсь и под козырек брать по поводу и без не собираюсь... Ненависть мгновенной вспышкой обожгла сознание, выхватив из его глубин тень Истеми.

Я даже слегка растерялся. Ничего такого от себя я не ожидал. Все-таки, я числил Курочкина в друзьях, были случаи, он меня крепко выручал. Но это не давало ему права решать, что мне делать, а что нет. Второе: никого искать я не собираюсь и не стану. Делать мне больше нечего. У меня никаких денег не отнимали. Это ваши дела - откаты, распилы, разводки.

Ваши дела и ваши миллионы. Без меня начинали, без меня и продолжайте. Надо вам таскать каштаны из огня - ищите желающего, я - пас. А с игрой мы покончили в восемьдесят четвертом. Мне хватило. Начинать сначала я не намерен. Спасибо за ужин. Теперь все.

В его тоне было лишь бесконечное терпение. А американцы - это стихия. Так вот, это про них, кормильцев. Они то воют как звери, то ноют, как дети, а понять, почему, и главное - предсказать, что будет завтра невозможно. Но как только выяснится - и мы должны быть к этому готовы - что причина не в американцах, а в нас... Не хочу тебя пугать, но всех, кто имел отношение к игре, ждут большие неприятности. Меня первого, а вас - следом. Если мы на него не успеем выйти.

Это от него идет. Но даже если он тут ни при чем, мы должны выйти на того, кто организовал это письмо. Сейчас наш ход, ты понял? Твой, а не наш. И меня в свои дела не путай. Я часто ошибаюсь. И именно поэтому не хочу добавлять к своим ошибкам твои, к примеру. Мне моих хватает.

Другое дело, что я мог бы тебе помочь...

Кушкуль г. Оренбург«Крымско-татарский добровольческий батальон имени Номана Челеджихана» Украинское военизированное националистическое объединение «Азов» другие используемые наименования: батальон «Азов», полк «Азов» Партия исламского возрождения Таджикистана Республика Таджикистан Межрегиональное леворадикальное анархистское движение «Народная самооборона» Террористическое сообщество «Дуббайский джамаат» Террористическое сообщество — «московская ячейка» МТО «ИГ» Боевое крыло группы вирда последователей мюидов, мурдов религиозного течения Батал-Хаджи Белхороева Батал-Хаджи, баталхаджинцев, белхороевцев, тариката шейха овлия устаза Батал-Хаджи Белхороева Международное движение «Маньяки Культ Убийц» другие используемые наименования «Маньяки Культ Убийств», «Молодёжь Которая Улыбается», М. Реалии» Кавказ.

Не помню, растерялся Канюка. И они замолчали.

Все и так было понятно. Нас выгнали, и спасибо, что хоть так - за прогулы. Не захотели раздувать дело, собирать собрания, исключать из комсомола. А ведь могли. Выгнали тихонько - и ладно, и хорошо. Оставили шанс поступить ещё куда-нибудь.

Могло быть и хуже. Он не смог достучаться до меня по мобильному когда мы говорим о святом - о росте надоев, то есть, о доходах, мобильные велено отключать и взялся набирать номера моих боссов. Давыдова срочно вызывают на заседание комитета". Контора у нас хоть и американская, но менеджеры - отечественные. Они твердо знают, что с властью лучше не связываться, а ответственность надо вовремя перебросить на руководство. Доложили Малкину.

Стивен Малкин, главный в здешнем филиале. Накануне он вернулся из Мемфиса, штат Теннесси. Там, в штаб-квартире нашего газированного гиганта, проходил великий хурал региональных менеджеров. Главные боссы разъясняли им политику партии по надоям на душу населения. Политика на моей памяти не менялась: главное - прибыль. Но разъяснять её следовало не реже, чем раз в квартал.

А то ведь, быстро забывается. Малкин привез ящик дисков с записью мемфисского совещания, раздал нам по диску, и теперь пересказывал, как мог, призывы вождей днем и ночью думать, всё ли ты сделал на благо компании. Малкин говорил, мы записывали, вернее, делали вид, что записываем, и при этом всем нам было нечеловечески скучно. Всякий раз, сидя на таком совещании, я с ностальгической дрожью вспоминаю армейскую политподготовку восемнадцатилетней давности. Дважды в неделю нас собирал комбат, майор Разин, и подолгу диктовал что-то из методички, утвержденной Главпуром. Наш комбат был мал ростом, во рту у него мрачно отсвечивали два десятка железных зубов, а сам он был ярым сталинистом.

Обнаружив в утвержденном тексте имя вождя, он необыкновенно возбуждался, забывал и о методичке, и о политзанятиях. Потому что - голова, за всех, за всю страну один думал. Вот недавно зарплаты подняли. Хорошо, да? Правильно сделали, да? А Иосиф что делал, а?

Он цены снижал. Вроде, что в лоб, что по лбу. А если присмотреться: подняли зарплату, значит, и налоги вместе с ней выросли. А когда цену?.. Потому что, о людях заботился". Мы любили эти монологи, в них проявлялась слабость сильного человека, а комбата мы считали человеком сильным.

Ну, и потом, мы просто отдыхали - монологи конспектировать было не нужно. О Сталине мы думали меньше всего. Малкин ничем не похож на Разина. Он похож на гамбургер: пышная сдоба, демократичность, широкая улыбка напоказ. В зеленой американской юности Малкин учился в одном колледже с самим Уильямом Ф. Хьюмом, председателем совета директоров нашей лавочки, и теперь, встречая имя Хьюма в руководящих документах, которые неиссякающим дождем проливаются на нас из Мемфиса штат Теннесси, Малкин возбуждается в точности, как когда-то майор Разин.

Он забывает о документах и пускается в многословные воспоминания о простом американском парне Биле, Каким Он Его Помнит. Мы не в обиде на Малкина. Без его болтовни выносить Важные Совещания было бы намного тяжелее. Не знаю, о чем думают наши ребята, слушая Малкина - сам я давно уже его не слушаю. Я смотрю на Малкина и жду. Жду, того момента, когда его полимерная улыбка сменится железным разинским оскалом и раздастся бессмертное: "Потому что - голова, за всех один думал".

На этот раз Малкина сбили на взлете. Его взгляд еще не затуманился, не задрожал еще голос, выдавая гордость и волнение. Он успел только торжественно прочесть подпись под руководящим документом, когда в зал, стараясь не отделяться от стены, тихой тенью прокрался один из офис-менеджеров. Малкин дернулся, широко улыбнулся, и глубоко упрятав раздражение, уткнулся взглядом в вошедшего. Тот ускоренной рысью пересек зал и склонился над ухом шефа. Малкин выслушал парня, и его брови на какую-то секунду изогнулись возмущенно и негодующе.

Потом брови распрямились, Малкин надел дежурную улыбку и коротко кивнув, что-то быстро ответил. Мне разрешили выйти. Минутой позже я говорил по телефону с Курочкиным, а еще через четверть часа поворачивал с Трехсвятительской улицы на Костельную, где он жил. Начинался час пик, центр был забит машинами, но я успел проскочить тихими переулками. Выбери я Владимирскую или Крещатик - добрался бы только к вечеру. Если народ и дальше будет нищать с такой же скоростью, нам понадобятся двухъярусные дороги...

Я живо представил Курочкина на кухне со стаканом крови и коричневой ногой Нестора Летописца на блюде. Желудок тут же возмутился и забился где-то на подходе к гортани. А мне вот, не шутя, один тип предлагает проект модернизации пещер. Я проект завтра заверну, а еще через день все газетки, сколько их у него есть, начнут аккуратно мазать меня жидким навозом. Я тут на днях прочитал, что тебя объявили секс-символом украинской власти. А вы не читайте, доктор, перед обедом желтую прессу.

Можно, конечно, и не читать, Курочкин от этого хуже выглядеть не станет. Лет двадцать назад кто-то, скорее всего это был Канюка, назвал Курочкина человеком-единицей. Худой и длинный Курочкин с выдвинутыми вперед носом, подбородком и кадыком, с животом, через который при желании несложно было прощупать позвоночник, вызывал жалость и сочувствие у всех дам постбальзаковских лет. Его прикармливали буфетчицы и вахтерши, мамы и бабушки его друзей и знакомых, и отдельно - моя мама. Сколько я его помнил, Курочкин отличался всеядностью. С годами он отяжелел.

Сквозь чуть подрумяненную искусственным солнцем кожу просвечивает нежный жирок. Прежней единицы в нем уже не разглядеть, Курочкин гладок, зализан, и если бы не регулярная возня с железом, был бы похож на ноль. Такой поджарый, подтянутый ноль. То есть, ничего серьезного. Ну, это ты, конечно, помнишь... Он положил передо мной распечатку ультиматума.

Сашка Коростышевский. Римский Император. Этого не могло быть. Курочкин не хуже меня знал, что Коростышевский никакой войны начать не мог. В первых числах октября 86-го, когда все солдаты срочной службы нашего призыва, переведенные приказом министра обороны СССР из дедушек в дембеля, срочно доклеивали последние фотографии в дембельские альбомы, Сашкин БТР попал в засаду в пригороде Герата, был подбит и сгорел. Тогда сгорел и Сашка, и весь его экипаж.

И это точно, абсолютно точно. Никто из них не спасся. Его тень вчера раздела меня на девяносто миллионов. И это только начало. Давай, может, подробнее и по порядку. Я тебе сюрприз приготовил.

Своим детям, если они у меня есть, я завещаю не пить мою колу и избегать твоих сюрпризов. Мы вышли во двор. С мокрого фанерного щита у входа в костел, раскрывал нам сырые объятья папа римский. Что за погода? Третья неделя весны заканчивается, а холодина, как на Новый год. Что за страна?!

Ну, едем, что ли? Я в это время обычно обедаю. Тут недалеко. Обедал Курочкин, как оказалось, возле Золотых ворот. Пешком мы бы туда дошли минут за пятнадцать. На машине едва за час добрались: весь центр города уже был наглухо закупорен.

Есть у тебя мигалка? Сам, небось, звереешь, когда пижоны с маячками жить мешают, а туда же. Посмотри, пока стоим. Он протянул мне письмо. Вежливый господин, называя Курочкина "дорогим другом Юрием" писал, что непредвиденные сложности на международных рынках помешают ему в этом году выполнить в полном объеме договоренности, к которым три года назад они пришли на его ранчо. Господин надеялся, что Юрий проявит свойственные ему понимание и государственную мудрость, и заверял в неизменности его дружеских чувств.

Автора письма звали Майкл. Ни тебе фамилии, ни тебе должности. Просто Майкл. Он молча наклонил голову. Вот это, что? Может вообще ничего не значить, просто сбой принтера.

Ценой в девяносто миллионов, да? Это не "би-икс", Давыдов! Это никакой не "би-икс"! Ну, вспомнил?!... И я вспомнил. Передвинув войска, атаковав или отступив, в подтверждение того, что решение принято окончательное и меняться не будет, мы писали "ваш ход", а чаще сокращали: "вх".

Как странно выглядели эти буквы рядом с письмом незнакомого мне, но, видимо, хорошо знакомого Курочкину Майкла. Я смотрел на них, и мне казалось, что в мире в это мгновение что-то непоправимо изменилось, сместилась какая-то ось, сдвинулись пласты времени, и даже небо вдруг изменило цвет. Где-то совсем рядом затрубили нетерпеливые трубы... Под гудки и чертыхания соседей по пробке, мы медленно тронулись. То есть, не мои лично. Эти девяносто лимонов уже пропали, ладно, но следующие пропасть не должны.

Детали тебе знать ни к чему, но можешь не сомневаться, за этим проследят. Кстати, о том, что ты видел письмо, будь добр, не распространяйся. Страшного в том, что ты его читал нет, но и болтать даром тоже не стоит. С человеком, который нас с тобой уже час как ждет в "Рабле", можешь - он в курсе. Я думал ты письмо имел ввиду... Кстати, кто этот Майкл?

Ты что, не видишь, что играет не он. Это серьезный человек, который на Украине был раза два-три, в общей сложности - часов десять, не больше. Он никогда не слышал о нашей игре и ничего о ней не знает. Но им сумели сделать ход, ты понимаешь, что это значит? Ты только представь, кто бы это мог быть... Для меня слова "серьезный человек" давно уже ничего не значат.

Может, Курочкин думает, что это серьезный человек, а он - никто. Я давно уже доверяю только собственному мнению. В заочном презрении к лицам, облеченным властью, наши люди стойки и непоколебимы. Вот и Курочкин со всем его вице-премьерским прошлым - туда же. Несколько лет назад у меня гостил школьный приятель давно уже, лет двадцать, живущий в Америке. Работал телевизор, и Клинтон, менявший в прямом эфире цвета щек и шеи с натужно-свекольного на мучнисто-белый, а после - снова на цвет спелой свеклы, свидетельствовал что-то о своей частной жизни, а весь мир, миллиарды зрителей, оценивали его хамелеонские таланты.

И мне в тот же момент вспомнилось, что во вполне еще благополучные дораспутинские времена Санкт-Петербургская публика называла царя "наш царскосельский полковник" и тоже, верно, кривилась и подмигивала. А стоит этому гражданину и кухонному вольнодумцу лично встретиться со сколько-нибудь крупным чиновником, и тут же наливаются маслом и медом уста, изгибается в прилежном полупоклоне спина. Даже лексикон меняется. В письме его не должно быть. Да, вспомни, за один ход можно было передавать несколько документов, но "вх" ставилось... Мы ставили "вх" только в меморандумах, когда давался полный список действий, выполненных за один ход...

Нет, - перебил он себя и засмеялся, - они все сделали правильно. Если весь ход - одно это письмо, меморандум не нужен. Я приткнул машину на Золотоворотской и, увязая в мартовской грязи, мы направились к "Рабле". Ощущение нереальности, невозможности происходящего, одолевало меня. В ресторане нас ждал Синевусов. С самого начала, едва только Куручкин заговорил о сюрпризе, мне что-то крепко не понравилось.

Ну, понятно. Я ни за что не узнал бы теперь майора, если б не видел его как-то раз, лет двенадцать-тринадцать назад. Было время митингов и очередей. Тогда почему-то считалось правильным разделять: мы, прогрессивные и передовые митингуем, сражаемся за права и свободы, а они, болото, молчаливое большинство, прикормленное с руки бесчеловечным режимом, стоят в это время в очередях за водкой и ливерной колбасой. Хотя митинговавшим водка и ливерная колбаса нужны были не меньше, чем тем, кто узнавал об этих митингах из телевизионных новостей. Дело было осенью, уже холодной и поздней.

Я зашел в чайную на Крещатике. В этой чайной и сейчас пекут и продают - прямо из духовки - замечательно вкусные булочки с курагой и черносливом. Но тогда на всём Крещатике больше негде было выпить горячего чаю с булочкой. Всё какие-то помои предлагали, да бутерброды с окаменевшими обрезками сыра. Стоя в очереди, я грелся, глядел по сторонам, ожидая встретить знакомых - в Киеве знакомых можно встретить везде, надо только головой крутить почаще. Синевусова я заметил не сразу.

Очередь змеилась между столиками, и один из изгибов долго прикрывал от меня майора. Я увидел его, подойдя почти вплотную, но не узнал. Он заметно постарел, обвисли щеки, посерело лицо, при этом майор отпустил остатки волос и собирал их теперь в хвост. Такой грязно-серый хвост. А прежде он был молодцеватым блондином, хоть и с проплешинами, и чувствовал себя эдакой белокурой бестией. Майор беседовал у стойки с высоким толстяком в старой коричневой ветровке.

Голос у него не изменился. Вот тут я понял... Бегал в коротких штанишках по Йокнапатофе с нобелевской медалькой на шее и все из-под ладошки поглядывал, как Достоевский... Что вы?.. Толстяк в ветровке что-то тихо пробурчал, видимо не соглашаясь с Синевусовым. Материал - одинаковый, уж верьте мне.

И нет, кстати, в людях этих бездн карамазовских. Карамазовы - фикция, выдумка гениального писателя, все трое... Ну, да. Да, конечно, четверо. Это я, того... Вон, они на площади митингуют.

Не желаете пройти взглянуть? Двести метров отсюда... Вот и мне надоели. Знаю я их, как никто. Капли масла, смешанного с ядом проступили на лбу и верхней губе. Все еще по стойке смирно стояли и рапортовали очередному съезду, а я...

Тут толстяк, видимо, поинтересовался, кто же был первым демократом. Синевусов назвал какую-то фамилию. Фамилию эту я слышал впервые, она мне ничего не говорила. Я не подошел к Синевусову в тот раз. Разговаривать с ним и вспоминать прошлое мне не хотелось. Да и не было у меня с ним общего прошлого.

Синевусов ждал нас давно - мы опоздали на час с лишним. Всю жизнь мечтал свидеться. Записав Синевусова в старики, я немного слукавил. Если тогда ему было около сорока, значит сейчас - шестьдесят. Какой же он старик? Да и выглядел нынче мой майор молодцом - хвост не обрезал, наоборот, еще отрастил.

Хвост бодро серебрился холодной и ясной сединой у него за плечами, морщины и складки на лице собрались в цельный рисунок, и у Синевусова, наконец, появилось свое лицо. Не Бог весть какое, но все-таки свое. Обед, а как на мой взгляд, так это уже был ужин, вышел вполне деловым: ни удивления, ни особых эмоций никто не проявлял. Никаких "скольколет-сколькозим", никаких "посто-постой, это же сколько выходит", ни прочих ритуальных глупостей. Коротко пожали руки, словно расстались накануне. И все.

Я поймал на себе только один быстрый, косой, оценивающий синевусовский взгляд. Весь вечер Синевусов молчал. Молчал, ел. Говорил Курочкин. От Курочкина я, оказалось, отвык. А вернее всего, с ним нынешним я и не успел толком познакомиться.

Бывает так, что по человеку с детства видно, каким он станет в своей взрослой жизни. Но Курочкин в те времена, когда я знал его хорошо и близко, был другим. Если принять, что человек - это сумма его поступков, то нынешний Курочкин тогда еще не начался. Он ведь единственный из всех нас сумел поступить в университет по новой, после армии. Сашка Коростышевский не вернулся из Афгана, а Мишка Рейнгартен третий год лежал в больнице на улице имени красного командира Фрунзе в сто третьем номере. Мишка решил откосить от армии по дурке, но врачи при обследовании решили, что он не косит, как все, а есть у него что-то, что и в самом деле следует немедленно вылечить.

Лечат, если Мишка жив, и по сей день - последний раз я видел его давно, лет десять назад. Так вот, Курочкин после армии поступил на юридический и окончил его, я сделал глупость, попытавшись второй раз войти в воды родного радиофака.

А потом поняли, что на самом деле нет ничего.

Да, они и раньше это знали. А тут убедились окончательно... Мне Рыскалов это прямым текстом выдал.

У меня был Синевусов, у Курочкина - Рыскалов. Значит, им просто понравилось играть?! Когда б не это, нас не держали бы два месяца.

У них норма - две недели. Пятнадцать дней покрутили тебя, и если ничего серьезного - пинок под зад и свободен! С высот Замковой недавнее наше узилище виделось чем-то не очень реальным.

Жутковатым, но не реальным. И уже слегка подзабытым. Правила-то - простенькие.

Школьник в полдня обучится. Они же опричники, псы государевы. Они на службе, им держава деньги платит.

Не за игру, как ты понимаешь. Вот, они и придумали - играть с нами. А наверх шел доклад: Все под контролем, ведем контригру.

Вникаем в детали, входим в образ. Я вспомнил, как Синевусов первые дни все толкал меня под руку: Саша, давай вдарим. У нас же бомба есть, давай вдарим.

Когда они себе сделают бомбу - будет поздно, а сейчас - самое время. Синевусов все хотел повоевать с Рыскаловым - они были друзьями. Примерно, как мы с Курочкиным.

Там наши корни, могилы предков. Или вы не русский, Саша. Но я отвертелся.

У меня была своя стратегия, и она работала. Я не воевал, я торговал. Воюют, к примеру, Словеноруссия со Священной Римской Империей.

Одним я продаю танки и зенитки, другим - самолеты и самоходки. Американский подход. На заработанные деньги скупаю весь плутоний на мировом рынке.

И делаю ядерное оружие. Не на продажу - для себя. Чтоб никому не захотелось получить мои зенитки и самолеты бесплатно.

Синевусов скоро понял, что играя в моей команде, повоевать ему не удастся, и подбил следователей Курочкина и Канюки на войну с Коростышевским. У них и договор о дружбе был подписан. Но, видно, следователь смог на него надавить.

Нашел болевые точки. Халифаты напали на Священную Римскую Империю сразу в двух местах - началась война за Ламанчу и Андалузию, и одновременно высадился десант на Сицилии. А потом и Курочкин-Бетанкур двинул двадцать пять танковых дивизий на Герц и Аквилею.

Наши офицеры втянулись в игру не шутя. Синевусов часами сидел за картами, просчитывал на калькуляторе варианты. Его серенький пиджачок Киевской швейной фабрики имени Максима Горького валялся на подоконнике, куда-то делся галстук - темно-синий с морским отливом - подарок коллег.

Синевусов щелкал подтяжками, потел подмышками, вытирал лоб и все допытывался: - А если они так, ты - как? А если так?.. Не знаю, как складывалось у Курочкина с Рыскаловым, но за Каганат играл только я.

То ли опасался Синевусов брать на себя лишнюю ответственность даже в игре, то ли еще что, но дальше советов он не шел. Он советовал - настойчиво, занудно, утомительно. Но решения принимал я.

Я не воевал, но торговал. Всем и со всеми. Каганат богател и развивался.

Кстати, соблюдая привычный нейтралитет в войне со Священной Римской Империей, Коростышевскому я поставлял оружие охотнее, чем Канюке. Я продавал ему свои новые зенитно-ракетные комплексы с условием, что он не станет использовать их против Словеноруссии. Только против Халифатов.

Торговля оружием - дело секретное, но Синевусов для того и сидел при мне, чтобы Рыскалов сотоварищи были в курсе. Тут я уже ничего поделать не мог. Чем смог я помог Коростышевскому, похоже, на него здорово давили.

И не только в игре. В основном, не в игре. Но он держал удар.

А в той войне, захватнической и несправедливой, в войне трех майоров, Коростышевский потерял только Аквилею. Город отошел к Словеноруссии. Канюка же на Пиринейском полуострове лишь людей даром положил.

Да деньги потратил, купив у меня два ракетных крейсера. Тогда, сидя на Замковой горе и глядя на майский Киев, я понимал отчетливо и ясно, что самые серьезные неприятности позади, и хуже чем было - не будет. Может ли быть что-то хуже внутренней тюрьмы КГБ?

Наверное, нет... Значит, будет только лучше, значит, нечего бояться. Но прошла неделя, и я забыл о своей недавней уверенности.

Неделю спустя, я знал, что может быть все. И хуже может быть тоже. С тех пор я не поднимался на Замковую.

Наверное, зря. С нее открывается удивительный вид. Удивительный и очень точный.

Никаких аберраций, никаких искажений. Сейчас, двадцать лет спустя, я понимаю: права тогда была гора, а я ошибался. Но, что теперь с меня возьмешь?

Я всего лишь торговец сладкой водой, даром, что не сам околеваю зимой на морозе в красно-белой торговой палатке, а летом не истекаю в ней же едким трудовым потом. Теперь я торговец водой, и мне больше нечего делать на Замковой. А тогда...

Тогда за мной был Истеми, и мы были равны. Пусть не во всем, но в чем-то были. И Замковая признавала это равенство.

Может быть, только благодаря Истеми, мне удалось уйти из мрачного, облицованного серым гранитом, здания на Владимирской улице, так, что тяжелая его тень не накрыла всю мою жизнь. Это он подмял Синевусова, это он отказался с ними работать, это его они выпустили. Прижав носы к дверным косякам, следили они, как он выходит на Владимирскую, как стоит, привыкая к майскому солнцу, решая, куда свернуть - налево, к Оперному, или направо - к Владимирской горке.

Они следили за его первыми шагами на свободе, и масло, смешанное с ядом, стекало у них по щекам и капало с подбородков. А когда он дошел до Малоподвальной и скрылся, они осторожно перевели дух и вытерли масло и яд. Они отпустили его, а с ним вышел и я.

Окна огромные - во всю стену, никаких батарей не хватит, чтобы компенсировать широту души архитекторов. Батареи, кстати, не слишком и усердствуют, стоят чуть теплые. Да и архитекторы, если подумать, ну в чем они виноваты?

Новые корпуса выстроены по отличному проекту. Проект занял второе место на конкурсе. Конкурс проводился в Мексике.

Или в Колумбии. Одним словом, какая-то из карибских стран, может, даже Куба, решила построить университет. Провела конкурс.

Победителю досталось все, а серебряному призеру - Киев. Потому что киевские власти на организации конкурса надумали сэкономить. Национальный менталитет сказался.

Выбрали готовый проект, купили на грош пятаков. Киев ведь известный тропический город. Так что, зимой у нас хорошо.

Летом тоже ничего себе. При утверждении сметы из нее выбросили кондиционеры. Ну, зачем, - решили в УКСе министерства образования, - в корпусах с такими широкими окнами нужны кондиционеры.

Не Куба, какая-нибудь, не Мексика, слава Богу. Станет душно - откроют окошко. Вон оно, какое у них большое...

Внизу серело растрескавшееся дно высохшего фонтана. Мы не стали открывать окна. Зато закрыли на швабру дверь.

Уже во всю шла сессия, заканчивались зачеты, начинались экзамены. Пора было что-то делать. Съезда победителей не получилось.

Победа вроде бы была - мы вышли. И свобода встретила каждого из нас там, где предписывала ей должностная инструкция - у входа, рядом с постом дежурного офицера. Вернее, у выхода.

Допросы остались в прошлом. Глухая тишина коридоров и камер внутренней тюрьмы рассеялась. Так что, победа была.

Но победителей из нас не получилось. Канюка сидел у окна, смотрел на желтый заоконный пейзаж и не видел его, изредка запускал пальцами нервную раскатистую дробь по спинке парты. Коростышевский покачивал ногой, внимательно разглядывал старый кроссовок, выпячивая губы, напевал что-то невнятное.

Они не глядели друг на друга, они не видели друг друга и не хотели видеть. Война трех майоров давно закончилась и осталась в прошлом, Аквилея достался Курочкину. Но не бессовестный захват небольшого приморского городка огорчал Коростышевского.

Он не мог простить Канюке вероломного нападения. Я делал, что мне говорили. Мне говорили, я делал.

Ну, хочет, давайте переиграем. Скажи ему, все скажите ему, что не поздно переиграть, если хочет. Ведь так!?

Курочкин прохаживался вдоль доски. От стены - к окну и назад - к стене. Он молчал, но я знал, что Курочкин рад.

Казалось бы, чему тут радоваться? А Курочкин был рад. Но виду не подавал, ходил, насупившись, от окна к стене и назад.

Человек ты, Вадик, взрослый, совершеннолетний, значит, за свои поступки отвечаешь. Во всяком случае, должен отвечать. Тебе ведь только говорили, а решения ты принимал сам.

Я решал сам! Между собой? Нам сессию надо сдавать.

С деканом договариваться об отдельном графике, нас же не один, не двое. Почти группа. Или срочно идти в академку.

Канюка опять смотрел в окно, Коростышевский качал ногой, Курочкин молча гулял вдоль доски. Что это в сравнении с практикой Пховы? Что вообще, стоит жизнь перед смертью?

Надо учиться переносить сознание в состояние блаженства. В момент смерти. Не получилось - зашился по-быстрому и начал все сначала.

А если не армия, так сессия. Но на заключительном "всё" голос у Вадика сорвался, он пустил неслабого петуха и закашлялся. Они так еще долго могли болтать.

Я решил узнать в деканате, смогут ли нас принять. Если будет декан - декан, если его зам, то зам. Но в деканате не оказалось никого.

В сессию это - редкость. Было пустынно и жарко. Все пространство возле деканата заполняла какая-то инфернальная тишина.

Сухая, раскаленная, со звоном в ушах и ломотой в затылке. Только секретарша в крайней степени возбуждения, в яростном и болезненном исступлении, барабанила за стеной по клавишам электрической печатной машинки "Ятрань". Я взялся читать объявления, вывешенные возле двери.

Расписания, распоряжения, приказы: ".. Это было похоже на сон, в котором за мгновение угадываешь, что должно произойти. Я был один в коридоре, когда дробь "Ятрани" прервалась и тишина стала оглушительной и нестерпимой.

Секретарша вышла из кабинета, и, не обращая на меня внимания, пристроила среди старых объявлений еще одно - новое. В этот же момент из дальнего конца коридора послышались шаги, я обернулся и увидел как медленно, минуя деревянные двери аудиторий и стенды с пыльными обложками книг и пожелтевшими титульными страницами научных статей, идет ко мне Наташа Белокриницкая. Не помню, куда делась секретарша, но я дождался Наташу и только потом уткнулся взглядом в короткий абзац текста.

Это был приказ ректора о нашем отчислении. И ведь не поспоришь. Они разглядывали, крутили в руках, передавали друг другу лист бумаги, снятый мной с доски приказов.

Совсем ещё недавно белый и чистый, переходя из рук в руки, он мялся, ветшал прямо на глазах, но наливался силой, и мы уже едва держали его в руках. Нас отчислили. Наташа стояла у доски и молча смотрела на нас.

Она смотрела на нас, а мы все пытались понять, на кого же именно. И о чем она думает. И что.

Она смотрела, и Коростышевский с Канюкой старались казаться веселыми и беззаботными. Курочкин задумчиво супил брови и подпирал кулаком щеку. Мишка Рейнгартен пытался что-то сказать.

Справки от врача нет? Значит, прогуляли. Вот за прогул нас и выгоняют.

Кстати, может справочку взять? Говорят, в ГБ дают. Кто это тебе сказал такое?

Не помню, растерялся Канюка. И они замолчали. Все и так было понятно.

Нас выгнали, и спасибо, что хоть так - за прогулы. Не захотели раздувать дело, собирать собрания, исключать из комсомола. А ведь могли.

Выгнали тихонько - и ладно, и хорошо. Оставили шанс поступить ещё куда-нибудь. Могло быть и хуже.

Он не смог достучаться до меня по мобильному когда мы говорим о святом - о росте надоев, то есть, о доходах, мобильные велено отключать и взялся набирать номера моих боссов. Давыдова срочно вызывают на заседание комитета". Контора у нас хоть и американская, но менеджеры - отечественные.

Они твердо знают, что с властью лучше не связываться, а ответственность надо вовремя перебросить на руководство. Доложили Малкину. Стивен Малкин, главный в здешнем филиале.

Накануне он вернулся из Мемфиса, штат Теннесси. Там, в штаб-квартире нашего газированного гиганта, проходил великий хурал региональных менеджеров. Главные боссы разъясняли им политику партии по надоям на душу населения.

Политика на моей памяти не менялась: главное - прибыль. Но разъяснять её следовало не реже, чем раз в квартал. А то ведь, быстро забывается.

Малкин привез ящик дисков с записью мемфисского совещания, раздал нам по диску, и теперь пересказывал, как мог, призывы вождей днем и ночью думать, всё ли ты сделал на благо компании. Малкин говорил, мы записывали, вернее, делали вид, что записываем, и при этом всем нам было нечеловечески скучно. Всякий раз, сидя на таком совещании, я с ностальгической дрожью вспоминаю армейскую политподготовку восемнадцатилетней давности.

Дважды в неделю нас собирал комбат, майор Разин, и подолгу диктовал что-то из методички, утвержденной Главпуром. Наш комбат был мал ростом, во рту у него мрачно отсвечивали два десятка железных зубов, а сам он был ярым сталинистом. Обнаружив в утвержденном тексте имя вождя, он необыкновенно возбуждался, забывал и о методичке, и о политзанятиях.

Потому что - голова, за всех, за всю страну один думал. Вот недавно зарплаты подняли. Хорошо, да?

Melancholy Trolley Finds Home in Surprisingly Emotional Jurys Inn Ad

Могут ли кошки и собаки понимать происходящее на экране телевизора? Кошки Кошки воспринимают ограниченный спектр цветов, но обладают превосходным ночным зрением. Они четко видят объекты на расстоянии от 1 до 7 метров, но испытывают трудности с фокусировкой на дальних предметах. Современные телевизоры с высокой частотой обновления 100 Гц обеспечивают кошкам более четкое изображение. Кошки проявляют интерес к передачам о животных, особенно к птицам, львам и леопардам.

Сайт Vklook. После чего Ваша страница будет удалена с нашего сервиса. Информация О себе: скрыта или не указана День рождения: 5 Июня 1986 По гороскопу: Близнецы Проживает: скрыт или не указан скрыта или не указана Отчество: не указано Последний визит: 55 минут назад Пол: женский Сайт: скрыт или не указан Телефон: Скрыт или не указан Религиозные взгляды: скрыты или не указаны Политические взгляды: скрыты или не указаны В социальных сетях:.

Она жаждет того мимолётного ощущения, когда можно принять себя за каждого прохожего, любое из зданий, случайную кошку в окне. К рассвету она достигает пляжа на городской окраине и смотрит с тоской на горизонт, пока позади неё просыпается город». Читайте также.

Пocтepы пpeдcтaвляют coбoй зepкaльнyю пapy: нa пepвoм cкpытa дaтa poждeния гepoини, нa втopoм — дaтa cмepти. Пepвoe coбытиe пpoизoшлo cлишкoм дaвнo, втopoe eщё нe cлyчилocь. Экpaнизaция oднoимённoгo кoмикca пoвeдaeт o кoмaндe бeccмepтныx вoинoв вo глaвe c Aндpoмaxoй Tepoн из Cкифии.

Анатолий Ярышкин меланхоличные и мечтательные коты.

Турники навесные для шведской стенки москва. Меланхоличная музыка. Меланхоличный водитель троллейбуса цитирует петрозаводчанам Шекспира. Видео, на котором слышны необычные реплики одного из сотрудников «Городского транспорта». В социальных сетях набирает бешеную популярность ролик с крайне меланхоличным мопсом. Вайт терьер толстый. Терьер 15 см.

Похожие новости:

Оцените статью
Добавить комментарий