Новости кто автор алые паруса написал

Свою самую знаменитую повесть «Алые паруса» Грин начал писать в 1916 году, и закончил работать над ней в 1922-м. Алые паруса» повесть-феерия Александра Грина о непоколебимой вере в чудо и всепобеждающей, возвышенной мечте, написанная в годах. «Алые паруса» — это история любви, почти за вековое свое существование ставшая такой же классической и известной, как истории Ромео и Джульетты или Орфея и Эвридики.

История создания повести «Алые паруса»

Все последующие 11 лет совместной жизни они не расставались и считали подарком судьбы их встречу. Отвечая на вопрос о том, кто написал «Алые паруса» и кому произведение было посвящено, можно сказать только одно: Грин этот свой литературный шедевр преподнес как подарок 23 ноября 1922 года именно Нине Николаевне Грин. Он будет впервые полностью издан в 1923 году. Кто написал «Алые паруса». Краткое содержание Один из главных героев, хмурый и нелюдимый Лонгрен, жил на то, что занимался изготовлением различных поделок, модельных парусников и пароходов. Местные настороженно относились к этому человеку. А все из-за того случая, когда однажды во время шторма трактирщика Меннерса потащило в открытое море, но Лонгрен и не думал спасать его, хотя слышал, как тот молил о помощи. Ворчливый старик только прокричал напоследок: "Моя жена Мери когда-то также просила тебя о помощи, но ты отказал ей! Ассоль Однако лавочник даже не упомянул о том, что пять лет назад жена Лонгрена, когда ее муж был в плавании, обратилась к Меннерсу, чтобы тот занял ей немного денег. Она совсем недавно родила девочку Ассоль, роды были сложными, все деньги ушли на лечение.

Но Меннерс равнодушно ответил ей, что если бы она не была такой недотрогой, то он смог бы ей помочь. Тогда несчастная женщина решила заложить кольцо и отправилась в город, после чего она сильно простудилась и вскоре умерла от воспаления легких. Вернувшийся ее муж-рыбак Лонгрен остался с малюткой на руках и уже больше никогда не выходил в море. В общем, как бы то ни было, но местные ненавидели отца Ассоль. Их ненависть перекинулась и на саму девочку, которая поэтому и погрузилась в мир своих фантазий и мечтаний, как будто бы и вовсе не нуждалась в общении со сверстниками и друзьями. Отец заменил ей всех. Эгль Как-то раз отец послал восьмилетнюю Ассоль в город продавать новые игрушки. Среди них был миниатюрный парусник с алыми шелковыми парусами. Ассоль спустила в ручей кораблик, и поток воды принес его к устью, где она увидела старого сказочника Эгля, который, держа ее кораблик, сказал, что скоро и за ней приплывет корабль с алыми парусами и с принцем, который заберет ее с собой в его далекую страну.

Вернувшись, Ассоль рассказала обо всем отцу, но оказавшийся рядом нищий случайно подслушал их разговор и разнес историю о корабле с принцем по всей Каперной, после чего девочку стали дразнить и считать сумасшедшей. Артур Грей И принц объявился. Артур Грэй — единственный наследник знатного семейства, живущий в родовом замке, очень решительный и бесстрашный молодой юноша с живой и отзывчивой душой. Он с самого детства любил море и хотел стать капитаном. В 20 лет он купил себе трехмачтовый корабль «Секрет» и стал ходить в плавание.

Пустынный морской берег, тишина, томительное приключение с яхтой, непонятная речь старика с сверкающими глазами, величественность его бороды и волос стали казаться девочке смешением сверхъестественного с действительностью. Сострой теперь Эгль гримасу или закричи что-нибудь — девочка помчалась бы прочь, заплакав и изнемогая от страха.

Но Эгль, заметив, как широко раскрылись ее глаза, сделал крутой вольт. Какой славный сюжет». Я был в той деревне, откуда ты, должно быть, идешь; словом, в Каперне. Я люблю сказки и песни, и просидел я в деревне той целый день, стараясь услышать что-нибудь никем не слышанное. Но у вас не рассказывают сказок. У вас не поют песен. А если рассказывают и поют, то, знаешь, эти истории о хитрых мужиках и солдатах, с вечным восхвалением жульничества, эти грязные, как немытые ноги, грубые, как урчание в животе, коротенькие четверостишия с ужасным мотивом… Стой, я сбился.

Я заговорю снова. Подумав, он продолжал так: — Не знаю, сколько пройдет лет, — только в Каперне расцветет одна сказка, памятная надолго. Ты будешь большой, Ассоль. Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе. Тихо будет плыть этот чудесный корабль, без криков и выстрелов; на берегу много соберется народу, удивляясь и ахая; и ты будешь стоять там. Корабль подойдет величественно к самому берегу под звуки прекрасной музыки; нарядная, в коврах, в золоте и цветах, поплывет от него быстрая лодка.

Кого вы ищете? Тогда ты увидишь храброго красивого принца; он будет стоять и протягивать к тебе руки. Ты будешь там жить со мной в розовой глубокой долине. У тебя будет все, что только ты пожелаешь; жить с тобой мы станем так дружно и весело, что никогда твоя душа не узнает слез и печали». Он посадит тебя в лодку, привезет на корабль, и ты уедешь навсегда в блистательную страну, где всходит солнце и где звезды спустятся с неба, чтобы поздравить тебя с приездом. Ее серьезные глаза, повеселев, просияли доверием. Опасный волшебник, разумеется, не стал бы говорить так; она подошла ближе.

Потом… Что говорить? Что бы ты тогда сделала? Иди, девочка, и не забудь того, что сказал тебе я меж двумя глотками ароматической водки и размышлением о песнях каторжников. Да будет мир пушистой твоей голове! Лонгрен работал в своем маленьком огороде, окапывая картофельные кусты. Подняв голову, он увидел Ассоль, стремглав бежавшую к нему с радостным и нетерпеливым лицом. Горячка мыслей мешала ей плавно передать происшествие.

Далее шло описание наружности волшебника и — в обратном порядке — погоня за упущенной яхтой. Лонгрен выслушал девочку, не перебивая, без улыбки, и, когда она кончила, воображение быстро нарисовало ему неизвестного старика с ароматической водкой в одной руке и игрушкой в другой. Он отвернулся, но, вспомнив, что в великих случаях детской жизни подобает быть человеку серьезным и удивленным, торжественно закивал головой, приговаривая: — Так, так; по всем приметам, некому иначе и быть, как волшебнику. Хотел бы я на него посмотреть… Но ты, когда пойдешь снова, не сворачивай в сторону; заблудиться в лесу нетрудно. Бросив лопату, он сел к низкому хворостяному забору и посадил девочку на колени. Страшно усталая, она пыталась еще прибавить кое-какие подробности, но жара, волнение и слабость клонили ее в сон. Глаза ее слипались, голова опустилась на твердое отцовское плечо, мгновение — и она унеслась бы в страну сновидений, как вдруг, обеспокоенная внезапным сомнением, Ассоль села прямо, с закрытыми глазами и, упираясь кулачками в жилет Лонгрена, громко сказала: — Ты как думаешь, придет волшебный корабль за мной или нет?

Много ведь придется в будущем увидеть тебе не алых, а грязных и хищных парусов; издали нарядных и белых, вблизи — рваных и наглых. Проезжий человек пошутил с моей девочкой. Что ж?! Добрая шутка! Ничего — шутка! Смотри, как сморило тебя, — полдня в лесу, в чаще. А насчет алых парусов думай, как я: будут тебе алые паруса».

Ассоль спала. Лонгрен, достав свободной рукой трубку, закурил, и ветер пронес дым сквозь плетень в куст, росший с внешней стороны огорода. У куста, спиной к забору, прожевывая пирог, сидел молодой нищий. Разговор отца с дочерью привел его в веселое настроение, а запах хорошего табаку настроил добычливо. Мне, видишь, не хочется будить дочку. Проснется, опять уснет, а прохожий человек взял да и покурил. Зайди, если хочешь, попозже.

Нищий презрительно сплюнул, вздел на палку мешок и съязвил: — Принцесса, ясное дело. Вбил ты ей в голову эти заморские корабли! Эх ты, чудак-чудаковский, а еще хозяин! Пошел вон! Через полчаса нищий сидел в трактире за столом с дюжиной рыбаков. Сзади их, то дергая мужей за рукав, то снимая через их плечо стакан с водкой, — для себя, разумеется, — сидели рослые женщины с густыми бровями и руками круглыми, как булыжник. Нищий, вскипая обидой, повествовал: — И не дал мне табаку.

Литературная газета. С 1946 по 1956 г. Критике подвергся даже балет «Алые паруса», который с 1943 г. Возращение Грина к читателю произошло в начале 1960-х гг.

Критики не считают «Алые паруса» лучшим произведением писателя, но читатели иного мнения. Помимо сотни переизданий существует несколько экранизаций, балет, рок-опера, мюзикл, песни в самых разнообразных стилях. Феерия вдохновила и художников, и скульпторов. Алые паруса: литературно-музыкальная композиция по сказке-феерии А.

Суббота, 14 апреля 1945 г. Музыка Б. Исполнитель: Нина Александровна Чернявская. Савельев и А.

Луцива Кокшетау, Казахстан. Мюзикл «Алые паруса» на музыку Максима Дунаевского на сцене театра «Русская песня». Режиссёр-постановщик — Светлана Горшкова.

Премьера 13 февраля 2015 г. Мюзикл «Алые паруса» на музыку Максима Дунаевского в Театре для детей и молодежи «свободное пространство» г. Режиссёр-постановщик — Александр Михайлов.

Мюзикл «Алые паруса» на музыку Максима Дунаевского на сцене Ивановского музыкального театра г. Иваново по мотивам либретто Михаила Бартенева и Андрея Усачёва. Режиссёр — А.

Лободаев, дирижёр — Д. Щудров, художник — засл. Новожилова, балетмейстер — В.

Лисовская, хормейстер — Я. Премьера мюзикла состоялась 22 апреля 2016 года. Музыкальная феерия в Краснодарском академическом театре драмы имени Горького.

Постановщик — Алла Решетникова. Ассоль» по пьесе Павла Морозова в Государственном академическом русском театре драмы им. Горького [25].

Астана, Казахстан. Музыкальный спектакль Алтайского театра музыкальной комедии. Композитор — Максим Дунаевский.

Постановщик — Константин Яковлев. Спектакль «Таптал долгунугар уйдаран» Ассоль. Алые паруса по пьесе Павла Морозова в Саха академическом театре им.

Читать книгу: «Алые паруса»

А пока маленькая девочка Ассоль тоже держала в руках миниатюрную яхту с шёлковыми парусами алого цвета. Именно такую, которой так жаждал обладать молодой юноша. Он стал ими обладать, но только на бумаге. Старик напророчил девочке, что она непременно встретит любовь всей своей жизни. Он должен был приплыть к ней на алых парусах, а она должна была непременно его дождаться. И Ассоль терпеливо ждала. Точно также и Грин ждал свою любовь — женщину всей его жизни.

Мечта про корабль, мелькающий вдалеке и манящий своим алым цветом, не покидала его ни на минуту. И когда он встретил Нину — он посвятил свои «Алые паруса» ей. Не просто посвятил, а преподнёс — так было написано на самой книге. Нине и Александру суждено было быть вместе всего одиннадцать лет до смерти писателя. Действие в «Алых парусах» происходит в несуществующей стране. А разве наши мечты живут в реальности?

Про роман «Золотая цепь» критик высказался куда злее: « …Творчество Грина чуждо нашей современности. В последние годы жизни пожилого Александра Стефановича Грина просто не печатали, считая, что советскому читателю его произведения не нужны, он голодал. Незадолго до смерти Грин писал: «…мне 51 год. Здоровье вдребезги расшатано, материальное положение выражается в нищете, а работоспособность резко упала… Гонораров впереди никаких нет. Доедаем последние 50 рублей». Но брошенный властью и обеспеченными коллегами, он был любим народом, особенно — молодёжью. В 1932-м, после смерти Александра Грина в Крыму стихийно родилась традиция приносить на его могилу маленькие алые паруса. И несли их во множестве: росшее неподалеку дерево алело, будто объятое пламенем. Александр Грин с женой Ниной …А феерия «Алые паруса», задуманная им давно и посвящённая жене Нине, появилась на свет случайно. Вот как свидетельствовал об этом сам автор: «У меня есть «Алые паруса» — повесть о капитане и девочке.

Я разузнал, как это происходило, совершенно случайно: я остановился у витрины с игрушками и увидел лодочку с острым парусом из белого шёлка.

Начало творчества Александр Грин пережил несколько арестов. Однажды чудом спасся от каторги. Писать же начал в 1906 году.

Именно тогда были опубликованы его первые произведения. Псевдоним «Александр Грин» появился чуть позже. В 1910 году в свет вышел второй сборник рассказов, но эти произведения имеют мало общего с повестью «Алые паруса». В большинстве своем они написаны в реалистической манере.

В начале войны некоторые сочинения Грина приобрели антивоенный характер. А в 1916 году писатель вынужден был снова скрываться, теперь уже в Финляндии. Новая власть «Насилие нельзя уничтожить насилием» — слова из заметки Александра Грина, появившейся в одном из журналов в 1918 году. Писатель не принял советскую власть.

Теперь он уже не выступал на собраниях, не присоединялся к литературным группировкам. Используя слова писателя Варламова, можно сказать, что Грин «жил не во лжи». В 1919 году прозаик был призван в Красную армию, но вскоре заболел сыпным тифом. После выздоровления несколько лет прожил на Невском проспекте, в «Доме искусств».

Комнату здесь ему удалось получить при содействии Горького. В этот период писатель вёл отшельнический образ жизни, почти ни с кем не общался. Именно тогда он и создал трогательно поэтическую повесть «Алые паруса», опубликованную в 1923 году. Работа над ней продолжалась шесть лет.

Однажды он проходил мимо витрины с игрушками. Одна из них вызвала неожиданный интерес писателя. Это была маленькая лодочка с парусом, изготовленным из белого шелка. Удивительно, но игрушка стала толчком к написанию произведения о моряке, прибывшем на своём прекрасном корабле к девушке по имени Ассоль.

Только вот паруса стали красным, а вернее, алыми. Именно этот цвет по Грину символизирует прекрасную мечту, которая непременно сбудется, если в неё искренне верить. Ассоль В небольшом городе жили девочка и отец ее — вдовец, зарабатывающий на жизнь изготовлением игрушек из дерева.

Грина, о котором наслышаны даже те, кто его ещё не прочёл. В повести разворачивается история жизни девочки Ассоль, которой странником предсказано, что за нею явится принц на корабле под алыми парусами. Девушка верит в это, что становится предметом насмешек для окружающих.

КАКОЙ ПУТЬ ПРОШЛИ «АЛЫЕ ПАРУСА»

История «Алых парусов» берет начало в далеком 1968-м. романтический роман с элементами фэнтези 1923 года русского писателя Александра Грина. Автор описал жанр романа как феерия. На тему "Алых парусов" писали песни Владимир Ланцберг, Юрий Чернавский и Алексей Свиридов. В 23-м году были изданы "Алые паруса", феерия в 7 глав, над которой писатель работал 6 лет, оттачивая каждое слово, чтобы и спустя сто лет оно находило отзыв в сердцах читателей.

"Алые паруса": русская феерия с вековой историей

Рассказы» от автора Грин Александр Степанович ISBN: 978-5-699-81799-3, с доставкой и по низкой цене. «А́лые паруса́» — повесть-феерия Александра Грина о непоколебимой вере и всепобеждающей, возвышенной мечте, о том, что каждый может сделать для близкого чудо. слушать онлайн аудиокнигу Александра Грина. Здесь вы можете слушать онлайн аудиокнигу "Алые паруса" Александра Грина с повестью-феерией о девочке Ассоль, которой в детстве кто-то предсказал, что за ней приплывет корабль с алыми парусами. «Алые паруса» — это история любви, почти за вековое свое существование ставшая такой же классической и известной, как истории Ромео и Джульетты или Орфея и Эвридики. «Алые паруса» — повесть-феерия Александра Грина о непоколебимой вере и всепобеждающей, возвышенной мечте, о том, что каждый может сделать для близкого чудо. Написана в 1916—1922 годах. Праздник выпускников "Алые паруса" в Ленинграде оказался необычным и красочным зрелищем, которое привлекло внимание выпускников из других городов.

"Алые паруса": русская феерия с вековой историей

В экспозиции будет представлено первое издание знаменитой повести 1923 года, вышедшее в петроградском частном издательстве Френкеля. Посетители смогут познакомиться с историей создания произведения и прототипами его героев. Среди экспонатов - публикация отрывка повести, главы «Грэй», в газете «Вечерний телеграф» 1922 г. Повесть издавалась и в военное время.

Ассоль спала. Лонгрен, достав свободной рукой трубку, закурил, и ветер пронес дым сквозь плетень, в куст, росший с внешней стороны огорода.

У куста, спиной к забору, прожевывая пирог, сидел молодой нищий. Разговор отца с дочерью привел его в веселое настроение, а запах хорошего табаку настроил добычливо. Мне, видишь, не хочется будить дочку. Проснется, опять уснет, а прохожий человек взял да и покурил. Зайди, если хочешь, попозже.

Нищий презрительно сплюнул, вздел на палку мешок и разъяснил: — Принцесса, ясное дело. Вбил ты ей в голову эти заморские корабли! Эх ты, чудак-чудаковский, а еще хозяин! Пошел вон! Через полчаса нищий сидел в трактире за столом с дюжиной рыбаков.

Сзади их, то дергая мужей за рукав, то снимая через их плечо стакан с водкой, — для себя, разумеется, — сидели рослые женщины с гнутыми бровями и руками круглыми, как булыжник. Нищий, вскипая обидой, повествовал: — И не дал мне табаку. Так как твоя участь выйти за принца. И тому, — говорит, — волшебнику — верь». Но я говорю: — «Буди, буди, мол, табаку-то достать».

Так ведь он за мной полдороги бежал. О чем толкует? Рыбаки, еле поворачивая головы, растолковывали с усмешкой: — Лонгрен с дочерью одичали, а может, повредились в рассудке; вот человек рассказывает. Колдун был у них, так понимать надо. Они ждут — тетки, вам бы не прозевать!

Через три дня, возвращаясь из городской лавки, Ассоль услышала в первый раз: — Эй, висельница! Посмотри-ка сюда! Красные паруса плывут! Девочка, вздрогнув, невольно взглянула из-под руки на разлив моря. Затем обернулась в сторону восклицаний; там, в двадцати шагах от нее, стояла кучка ребят; они гримасничали, высовывая языки.

Вздохнув, девочка побежала домой. Он родился капитаном, хотел быть им и стал им. Огромный дом, в котором родился Грэй, был мрачен внутри и величественен снаружи. К переднему фасаду примыкали цветник и часть парка. Лучшие сорта тюльпанов — серебристо-голубых, фиолетовых и черных с розовой тенью — извивались в газоне линиями прихотливо брошенных ожерелий.

Старые деревья парка дремали в рассеянном полусвете над осокой извилистого ручья. Ограда замка, так как это был настоящий замок, состояла из витых чугунных столбов, соединенных железным узором. Каждый столб оканчивался наверху пышной чугунной лилией; эти чаши по торжественным дням наполнялись маслом, пылая в ночном мраке обширным огненным строем. Отец и мать Грэя были надменные невольники своего положения, богатства и законов того общества, по отношению к которому могли говорить «мы». Часть их души, занятая галереей предков, мало достойна изображения, другая часть — воображаемое продолжение галереи — начиналась маленьким Грэем, обреченным по известному, заранее составленному плану прожить жизнь и умереть так, чтобы его портрет мог быть повешен на стене без ущерба фамильной чести.

В этом плане была допущена небольшая ошибка: Артур Грэй родился с живой душой, совершенно не склонной продолжать линию фамильного начертания. Эта живость, эта совершенная извращенность мальчика начала сказываться на восьмом году его жизни; тип рыцаря причудливых впечатлений, искателя и чудотворца, т. В таком виде он находил картину более сносной. Увлеченный своеобразным занятием, он начал уже замазывать и ноги распятого, но был застигнут отцом. Старик снял мальчика со стула за уши и спросил: — Зачем ты испортил картину?

Я этого не хочу. В ответе сына Лионель Грэй, скрыв под усами улыбку, узнал себя и не наложил наказания. Грэй неутомимо изучал замок, делая поразительные открытия. Так, на чердаке он нашел стальной рыцарский хлам, книги, переплетенные в железо и кожу, истлевшие одежды и полчища голубей. В погребе, где хранилось вино, он получил интересные сведения относительно лафита, мадеры, хереса.

Здесь, в мутном свете остроконечных окон, придавленных косыми треугольниками каменных сводов, стояли маленькие и большие бочки; самая большая, в форме плоского круга, занимала всю поперечную стену погреба, столетний темный дуб бочки лоснился как отшлифованный. Среди бочонков стояли в плетеных корзинках пузатые бутыли зеленого и синего стекла. На камнях и на земляном полу росли серые грибы с тонкими ножками: везде — плесень, мох, сырость, кислый, удушливый запах. Огромная паутина золотилась в дальнем углу, когда, под вечер, солнце высматривало ее последним лучом. В одном месте было зарыто две бочки лучшего Аликанте, какое существовало во время Кромвеля, и погребщик, указывая Грэю на пустой угол, не упускал случая повторить историю знаменитой могилы, в которой лежал мертвец, более живой, чем стая фокстерьеров.

Начиная рассказ, рассказчик не забывал попробовать, действует ли кран большой бочки, и отходил от него, видимо, с облегченным сердцем, так как невольные слезы чересчур креп кой радости блестели в его повеселевших глазах. Там лежит такое вино, за которое не один пьяница дал бы согласие вырезать себе язык, если бы ему позволили хватить небольшой стаканчик. В каждой бочке сто литров вещества, взрывающего душу и превращающего тело в неподвижное тесто. Его цвет темнее вишни, и оно не потечет из бутылки. Оно густо, как хорошие сливки.

Оно заключено в бочки черного дерева, крепкого, как железо. На них двойные обручи красной меди. На обручах латинская надпись: «Меня выпьет Грэй, когда будет в раю». Эта надпись толковалась так пространно и разноречиво, что твой прадедушка, высокородный Симеон Грэй, построил дачу, назвал ее «Рай», и думал таким образом согласить загадочное изречение с действительностью путем невинного остроумия. Но что ты думаешь?

Он умер, как только начали сбивать обручи, от разрыва сердца, — так волновался лакомый старичок. С тех пор бочку эту не трогают. Возникло убеждение, что драгоценное вино принесет несчастье. В самом деле, такой загадки не задавал египетский сфинкс. Правда, он спросил одного мудреца: — «Съем ли я тебя, как съедаю всех?

Скажи правду, останешься жив», но и то, по зрелом размышлении… — Кажется, опять каплет из крана, — перебивал сам себя Польдишок, косвенными шагами устремляясь в угол, где, укрепив кран, возвращался с открытым, светлым лицом. Хорошо рассудив, а главное, не торопясь, мудрец мог бы сказать сфинксу: «Пойдем, братец, выпьем, и ты забудешь об этих глупостях». Выпьет, когда умрет, что ли? Следовательно, он святой, следовательно, он не пьет ни вина, ни простой водки. Допустим, что «рай» означает счастье.

Но раз так поставлен вопрос, всякое счастье утратит половину своих блестящих перышек, когда счастливец искренно спросит себя: рай ли оно? Вот то-то и штука. Чтобы с легким сердцем напиться из такой бочки и смеяться, мой мальчик, хорошо смеяться, нужно одной ногой стоять на земле, другой — на небе. Есть еще третье предположение: что когда-нибудь Грэй допьется до блаженно-райского состояния и дерзко опустошит бочечку. Но это, мальчик, было бы не исполнение предсказания, а трактирный дебош.

Убедившись еще раз в исправном состоянии крана большой бочки, Польдишок сосредоточенно и мрачно заканчивал: — Эти бочки привез в 1793 году твой предок, Джон Грэй, из Лиссабона, на корабле «Бигль»; за вино было уплачено две тысячи золотых пиастров. Надпись на бочках сделана оружейным мастером Вениамином Эльяном из Пондишери. Бочки погружены в грунт на шесть футов и засыпаны золой из виноградных стеблей. Этого вина никто не пил, не пробовал и не будет пробовать. Вот рай!..

Он у меня, видишь? Нежная, но твердых очертаний ладонь озарилась солнцем, и мальчик сжал пальцы в кулак. То тут, то опять нет… Говоря это, он то раскрывал, то сжимал руку и наконец, довольный своей шуткой, выбежал, опередив Польдишока, по мрачной лестнице в коридор нижнего этажа. Посещение кухни было строго воспрещено Грэю, но, раз открыв уже этот удивительный, полыхающий огнем очагов мир пара, копоти, шипения, клокотания кипящих жидкостей, стука ножей и вкусных запахов, мальчик усердно навещал огромное помещение. В суровом молчании, как жрецы, двигались повара; их белые колпаки на фоне почерневших стен придавали работе характер торжественного служения; веселые, толстые судомойки у бочек с водой мыли посуду, звеня фарфором и серебром; мальчики, сгибаясь под тяжестью, вносили корзины, полные рыб, устриц, раков и фруктов.

Там на длинном столе лежали радужные фазаны, серые утки, пестрые куры: там свиная туша с коротеньким хвостом и младенчески закрытыми глазами; там — репа, капуста, орехи, синий изюм, загорелые персики. На кухне Грэй немного робел: ему казалось, что здесь всем двигают темные силы, власть которых есть главная пружина жизни замка; окрики звучали как команда и заклинание; движения работающих, благодаря долгому навыку, приобрели ту отчетливую, скупую точность, какая кажется вдохновением. Грэй не был еще так высок, чтобы взглянуть в самую большую кастрюлю, бурлившую подобно Везувию, но чувствовал к ней особенное почтение; он с трепетом смотрел, как ее ворочают две служанки; на плиту выплескивалась тогда дымная пена, и пар, поднимаясь с зашумевшей плиты, волнами наполнял кухню. Раз жидкости выплеснулось так много, что она обварила руку одной девушке. Кожа мгновенно покраснела, даже ногти стали красными от прилива крови, и Бетси так звали служанку , плача, натирала маслом пострадавшие места.

Слезы неудержимо катились по ее круглому перепутанному лицу. Грэй замер. В то время, как другие женщины хлопотали около Бетси, он пережил ощущение острого чужого страдания, которое не мог испытать сам. Нахмурив брови, мальчик вскарабкался на табурет, зачерпнул длинной ложкой горячей жижи сказать кстати, это был суп с бараниной и плеснул на сгиб кисти. Впечатление оказалось не слабым, но слабость от сильной боли заставила его пошатнуться.

Бледный, как мука, Грэй подошел к Бетси, заложив горящую руку в карман штанишек. Пойдем же! Он усердно тянул ее за юбку, в то время как сторонники домашних средств наперерыв давали служанке спасительные рецепты. Но девушка, сильно мучаясь, пошла с Грэем. Врач смягчил боль, наложив перевязку.

Лишь после того, как Бетси ушла, мальчик показал свою руку. Этот незначительный эпизод сделал двадцатилетнюю Бетси и десятилетнего Грэя истинными друзьями. Она набивала его карманы пирожками и яблоками, а он рассказывал ей сказки и другое истории, вычитанные в своих книжках. Однажды он узнал, что Бетси не может выйти замуж за конюха Джима, ибо у них нет денег обзавестись хозяйством. Грэй разбил каминными щипцами свою фарфоровую копилку и вытряхнул оттуда все, что составляло около ста фунтов.

Встав рано. Предводитель шайки разбойников Робин Гуд». Переполох, вызванный на кухне этой историей, принял такие размеры, что Грэй должен был сознаться в подлоге. Он не взял денег назад и не хотел более говорить об этом. Его мать была одною из тех натур, которые жизнь отливает в готовой форме.

Она жила в полусне обеспеченности, предусматривающей всякое желание заурядной души, поэтому ей не оставалось ничего делать, как советоваться с портнихами, доктором и дворецким. Но страстная, почти религиозная привязанность к своему странному ребенку была, надо полагать, единственным клапаном тех ее склонностей, захлороформированных воспитанием и судьбой, которые уже не живут, но смутно бродят, оставляя волю бездейственной. Знатная дама напоминала паву, высидевшую яйцо лебедя. Она болезненно чувствовала прекрасную обособленность сына; грусть, любовь и стеснение наполняли ее, когда она прижимала мальчика к груди, где сердце говорило другое, чем язык, привычно отражающий условные формы отношений и помышлений. Так облачный эффект, причудливо построенный солнечными лучами, проникает в симметрическую обстановку казенного здания, лишая ее банальных достоинств; глаз видит и не узнает помещения: таинственные оттенки света среди убожества творят ослепительную гармонию.

Знатная дама, чье лицо и фигура, казалось, могли отвечать лишь ледяным молчанием огненным голосам жизни, чья тонкая красота скорее отталкивала, чем привлекала, так как в ней чувствовалось надменное усилие воли, лишенное женственного притяжения, — эта Лилиан Грэй, оставаясь наедине с мальчиком, делалась простой мамой, говорившей любящим, кротким тоном те самые сердечные пустяки, какие не передашь на бумаге — их сила в чувстве, не в самих них. Она решительно не могла в чем бы то ни было отказать сыну. Она прощала ему все: пребывание в кухне, отвращение к урокам, непослушание и многочисленные причуды. Если он не хотел, чтобы подстригали деревья, деревья оставались нетронутыми, если он просил простить или наградить кого-либо, заинтересованное лицо знало, что так и будет; он мог ездить на любой лошади, брать в замок любую собаку; рыться в библиотеке, бегать босиком и есть, что ему вздумается. Его отец некоторое время боролся с этим, но уступил — не принципу, а желанию жены.

Он ограничился удалением из замка всех детей служащих, опасаясь, что благодаря низкому обществу прихоти мальчика превратятся в склонности, трудно-искоренимые. В общем, он был всепоглощенно занят бесчисленными фамильными процессами, начало которых терялось в эпохе возникновения бумажных фабрик, а конец — в смерти всех кляузников. Кроме того, государственные дела, дела поместий, диктант мемуаров, выезды парадных охот, чтение газет и сложная переписка держали его в некотором внутреннем отдалении от семьи; сына он видел так редко, что иногда забывал, сколько ему лет. Таким образом, Грэй жил в своем мире. Он играл один — обыкновенно на задних дворах замка, имевших в старину боевое значение.

Эти обширные пустыри, с остатками высоких рвов, с заросшими мхом каменными погребами, были полны бурьяна, крапивы, репейника, терна и скромнопестрых диких цветов. Грэй часами оставался здесь, исследуя норы кротов, сражаясь с бурьяном, подстерегая бабочек и строя из кирпичного лома крепости, которые бомбардировал палками и булыжником. Ему шел уже двенадцатый год, когда все намеки его души, все разрозненные черты духа и оттенки тайных порывов соединились в одном сильном моменте и тем получив стройное выражение стали неукротимым желанием. До этого он как бы находил лишь отдельные части своего сада — просвет, тень, цветок, дремучий и пышный ствол — во множестве садов иных, и вдруг увидел их ясно, все — в прекрасном, поражающем соответствии. Это случилось в библиотеке.

Ее высокая дверь с мутным стеклом вверху была обыкновенно заперта, но защелка замка слабо держалась в гнезде створок; надавленная рукой, дверь отходила, натуживалась и раскрывалась. Когда дух исследования заставил Грэя проникнуть в библиотеку, его поразил пыльный свет, вся сила и особенность которого заключалась в цветном узоре верхней части оконных стекол. Тишина покинутости стояла здесь, как прудовая вода. Темные ряды книжных шкапов местами примыкали к окнам, заслонив их наполовину, между шкапов были проходы, заваленные грудами книг. Там — раскрытый альбом с выскользнувшими внутренними листами, там — свитки, перевязанные золотым шнуром; стопы книг угрюмого вида; толстые пласты рукописей, насыпь миниатюрных томиков, трещавших, как кора, если их раскрывали; здесь — чертежи и таблицы, ряды новых изданий, карты; разнообразие переплетов, грубых, нежных, черных, пестрых, синих, серых, толстых, тонких, шершавых и гладких.

Шкапы были плотно набиты книгами. Они казались стенами, заключившими жизнь в самой толще своей. В отражениях шкапных стекол виднелись другие шкапы, покрытые бесцветно блестящими пятнами. Огромный глобус, заключенный в медный сферический крест экватора и меридиана, стоял на круглом столе. Обернувшись к выходу, Грэй увидел над дверью огромную картину, сразу содержанием своим наполнившую душное оцепенение библиотеки.

Картина изображала корабль, вздымающийся на гребень морского вала. Струи пены стекали по его склону. Он был изображен в последнем моменте взлета. Корабль шел прямо на зрителя. Высоко поднявшийся бугшприт заслонял основание мачт.

Гребень вала, распластанный корабельным килем, напоминал крылья гигантской птицы. Пена неслась в воздух. Паруса, туманно видимые из-за бакборта и выше бугшприта, полные неистовой силы шторма, валились всей громадой назад, чтобы, перейдя вал, выпрямиться, а затем, склоняясь над бездной, мчать судно к новым лавинам. Разорванные облака низко трепетали над океаном. Тусклый свет обреченно боролся с надвигающейся тьмой ночи.

Но всего замечательнее была в этой картине фигура человека, стоящего на баке спиной к зрителю. Она выражала все положение, даже характер момента. Поза человека он расставил ноги, взмахнув руками ничего собственно не говорила о том, чем он занят, но заставляла предполагать крайнюю напряженность внимания, обращенного к чему-то на палубе, невидимой зрителю. Завернутые полы его кафтана трепались ветром; белая коса и черная шпага вытянуто рвались в воздух; богатство костюма выказывало в нем капитана, танцующее положение тела — взмах вала; без шляпы, он был, видимо, поглощен опасным моментом и кричал — но что? Видел ли он, как валится за борт человек, приказывал ли повернуть на другой галс или, заглушая ветер, звал боцмана?

Не мысли, но тени этих мыслей выросли в душе Грэя, пока он смотрел картину. Вдруг показалось ему, что слева подошел, став рядом, неизвестный невидимый; стоило повернуть голову, как причудливое ощущение исчезло бы без следа. Грэй знал это. Но он не погасил воображения, а прислушался. Беззвучный голос выкрикнул несколько отрывистых фраз, непонятных, как малайский язык; раздался шум как бы долгих обвалов; эхо и мрачный ветер наполнили библиотеку.

Все это Грэй слышал внутри себя. Он осмотрелся: мгновенно вставшая тишина рассеяла звучную паутину фантазии; связь с бурей исчезла. Грэй несколько раз приходил смотреть эту картину. Она стала для него тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя. В маленьком мальчике постепенно укладывалось огромное море.

Он сжился с ним, роясь в библиотеке, выискивая и жадно читая те книги, за золотой дверью которых открывалось синее сияние океана. Там, сея за кормой пену, двигались корабли. Часть их теряла паруса, мачты и, захлебываясь волной, опускалась в тьму пучин, где мелькают фосфорические глаза рыб. Другие, схваченные бурунами, бились о рифы; утихающее волнение грозно шатало корпус; обезлюдевший корабль с порванными снастями переживал долгую агонию, пока новый шторм не разносил его в щепки. Третьи благополучно грузились в одном порту и выгружались в другом; экипаж, сидя за трактирным столом, воспевал плавание и любовно пил водку.

Были там еще корабли-пираты, с черным флагом и страшной, размахивающей ножами командой; корабли-призраки, сияющие мертвенным светом синего озарения; военные корабли с солдатами, пушками и музыкой; корабли научных экспедиций, высматривающие вулканы, растения и животных; корабли с мрачной тайной и бунтами; корабли открытий и корабли приключений. В этом мире, естественно, возвышалась над всем фигура капитана. Он был судьбой, душой и разумом корабля. Его характер определял досуга и работу команды. Сама команда подбиралась им лично и во многом отвечала его наклонностям.

Он знал привычки и семейные дела каждого человека. Он обладал в глазах подчиненных магическим знанием, благодаря которому уверенно шел, скажем, из Лиссабона в Шанхай, по необозримым пространствам. Он отражал бурю противодействием системы сложных усилий, убивая панику короткими приказаниями; плавал и останавливался, где хотел; распоряжался отплытием и нагрузкой, ремонтом и отдыхом; большую и разумнейшую власть в живом деле, полном непрерывного движения, трудно было представить. Эта власть замкнутостью и полнотой равнялась власти Орфея. Такое представление о капитане, такой образ и такая истинная действительность его положения заняли, по праву душевных событий, главное место в блистающем сознании Грэя.

Никакая профессия, кроме этой, не могла бы так удачно сплавить в одно целое все сокровища жизни, сохранив неприкосновенным тончайший узор каждого отдельного счастья. Опасность, риск, власть природы, свет далекой страны, чудесная неизвестность, мелькающая любовь, цветущая свиданием и разлукой; увлекательное кипение встреч, лиц, событий; безмерное разнообразие жизни, между тем как высоко в небе то Южный Крест, то Медведица, и все материки — в зорких глазах, хотя твоя каюта полна непокидающей родины с ее книгами, картинами, письмами и сухими цветами, обвитыми шелковистым локоном в замшевой ладанке на твердой груди. Осенью, на пятнадцатом году жизни, Артур Грэй тайно покинул дом и проник за золотые ворота моря. Вскорости из порта Дубельт вышла в Марсель шхуна «Ансельм», увозя юнгу с маленькими руками и внешностью переодетой девочки. Этот юнга был Грэй, обладатель изящного саквояжа, тонких, как перчатка, лакированных сапожков и батистового белья с вытканными коронами.

В течение года, пока «Ансельм» посещал Францию, Америку и Испанию, Грэй промотал часть своего имущества на пирожном, отдавая этим дань прошлому, а остальную часть — для настоящего и будущего — проиграл в карты. Он хотел быть «дьявольским» моряком. Он, задыхаясь, пил водку, а на купаньи, с замирающим сердцем, прыгал в воду головой вниз с двухсаженной высоты. По-немногу он потерял все, кроме главного — своей странной летящей души; он потерял слабость, став широк костью и крепок мускулами, бледность заменил темным загаром, изысканную беспечность движений отдал за уверенную меткость работающей руки, а в его думающих глазах отразился блеск, как у человека, смотрящего на огонь. И его речь, утратив неравномерную, надменно застенчивую текучесть, стала краткой и точной, как удар чайки в струю за трепетным серебром рыб.

Капитан «Ансельма» был добрый человек, но суровый моряк, взявший мальчика из некоего злорадства. В отчаянном желании Грэя он видел лишь эксцентрическую прихоть и заранее торжествовал, представляя, как месяца через два Грэй скажет ему, избегая смотреть в глаза: — «Капитан Гоп, я ободрал локти, ползая по снастям; у меня болят бока и спина, пальцы не разгибаются, голова трещит, а ноги трясутся. Все эти мокрые канаты в два пуда на весу рук; все эти леера, ванты, брашпили, тросы, стеньги и саллинги созданы на мучение моему нежному телу. Я хочу к маме». Выслушав мысленно такое заявление, капитан Гоп держал, мысленно же, следующую речь: — «Отправляйтесь куда хотите, мой птенчик.

Этот выдуманный Гопом одеколон более всего радовал капитана и, закончив воображенную отповедь, он вслух повторял: — Да. Между тем внушительный диалог приходил на ум капитану все реже и реже, так как Грэй шел к цели с стиснутыми зубами и побледневшим лицом. Он выносил беспокойный труд с решительным напряжением воли, чувствуя, что ему становится все легче и легче по мере того, как суровый корабль вламывался в его организм, а неумение заменялось привычкой. Случалось, что петлей якорной цепи его сшибало с ног, ударяя о палубу, что непридержанный у кнека канат вырывался из рук, сдирая с ладоней кожу, что ветер бил его по лицу мокрым углом паруса с вшитым в него железным кольцом, и, короче сказать, вся работа являлась пыткой, требующей пристального внимания, но, как ни тяжело он дышал, с трудом разгибая спину, улыбка презрения не оставляла его лица. Он молча сносил насмешки, издевательства и неизбежную брань, до тех пор пока не стал в новой сфере «своим», но с этого времени неизменно отвечал боксом на всякое оскорбление.

Однажды капитан Гоп, увидев, как он мастерски вяжет на рею парус, сказал себе: «Победа на твоей стороне, плут». Когда Грэй спустился на палубу, Гоп вызвал его в каюту и, раскрыв истрепанную книгу, сказал: — Слушай внимательно! Брось курить! Начинается отделка щенка под капитана. И он стал читать — вернее, говорить и кричать — по книге древние слова моря.

Это был первый урок Грэя. В течение года он познакомился с навигацией, практикой, кораблестроением, морским правом, лоцией и бухгалтерией. Капитан Гоп подавал ему руку и говорил: «Мы». В Ванкувере Грэя поймало письмо матери, полное слез и страха. Он ответил: «Я знаю.

Но если бы ты видела, как я; посмотри моими глазами. Все было то же кругом; так же нерушимо в подробностях и в общем впечатлении, как пять лет назад, лишь гуще стала листва молодых вязов; ее узор на фасаде здания сдвинулся и разросся. Слуги, сбежавшиеся к нему, обрадовались, встрепенулись и замерли в той же почтительности, с какой, как бы не далее как вчера, встречали этого Грэя. Ему сказали, где мать; он прошел в высокое помещение и, тихо прикрыв дверь, неслышно остановился, смотря на поседевшую женщину в черном платье. Она стояла перед распятием: ее страстный шепот был звучен, как полное биение сердца.

Затем было сказано: — «и мальчику моему…» Тогда он сказал: — «Я …» Но больше не мог ничего выговорить. Мать обернулась. Она похудела: в надменности ее тонкого лица светилось новое выражение, подобное возвращенной юности. Она стремительно подошла к сыну; короткий грудной смех, сдержанное восклицание и слезы в глазах — вот все. Но в эту минуту она жила сильнее и лучше, чем за всю жизнь.

Он выслушал о смерти отца, затем рассказал о себе. Она внимала без упреков и возражений, но про себя — во всем, что он утверждал, как истину своей жизни, — видела лишь игрушки, которыми забавляется ее мальчик. Такими игрушками были материки, океаны и корабли. Грэй пробыл в замке семь дней; на восьмой день, взяв крупную сумму денег, он вернулся в Дубельт и сказал капитану Гопу: «Благодарю. Вы были добрым товарищем.

Прощай же, старший товарищ, — здесь он закрепил истинное значение этого слова жутким, как тиски, рукопожатием, — теперь я буду плавать отдельно, на собственном корабле». Гоп вспыхнул, плюнул, вырвал руку и пошел прочь, но Грэй, догнав, обнял его. И они уселись в гостинице, все вместе, двадцать четыре человека с командой, и пили, и кричали, и пели, и выпили и съели все, что было на буфете и в кухне. Прошло еще мало времени, и в порте Дубельт вечерняя звезда сверкнула над черной линией новой мачты. То был «Секрет», купленный Грэем; трехмачтовый галиот в двести шестьдесят тонн.

Так, капитаном и собственником корабля Артур Грэй плавал еще четыре года, пока судьба не привела его в Лисе. Но он уже навсегда запомнил тот короткий грудной смех, полный сердечной музыки, каким встретили его дома, и раза два в год посещал замок, оставляя женщине с серебряными волосами нетвердую уверенность в том, что такой большой мальчик, пожалуй, справится с своими игрушками. Корабль встал на рейде недалеко от маяка. Десять дней «Секрет» выгружал чесучу, кофе и чай, одиннадцатый день команда провела на берегу, в отдыхе и винных парах; на двенадцатый день Грэй глухо затосковал, без всякой причины, не понимая тоски. Еще утром, едва проснувшись, он уже почувствовал, что этот день начался в черных лучах.

Он мрачно оделся, неохотно позавтракал, забыл прочитать газету и долго курил, погруженный в невыразимый мир бесцельного напряжения; среди смутно возникающих слов бродили непризнанные желания, взаимно уничтожая себя равным усилием. Тогда он занялся делом. В сопровождении боцмана Грэй осмотрел корабль, велел подтянуть ванты, ослабить штуртрос, почистить клюзы, переменить кливер, просмолить палубу, вычистить компас, открыть, проветрить и вымести трюм. Но дело не развлекало Грэя. Полный тревожного внимания к тоскливости дня, он прожил его раздражительно и печально: его как бы позвал кто-то, но он забыл, кто и куда.

Под вечер он уселся в каюте, взял книгу и долго возражал автору, делая на полях заметки парадоксального свойства. Некоторое время его забавляла эта игра, эта беседа с властвующим из гроба мертвым. Затем, взяв трубку, он утонул в синем дыме, живя среди призрачных арабесок, возникающих в его зыбких слоях. Табак страшно могуч; как масло, вылитое в скачущий разрыв волн, смиряет их бешенство, так и табак: смягчая раздражение чувств, он сводит их несколькими тонами ниже; они звучат плавнее и музыкальнее.

Жили отец с дочерью замкнуто, в стороне от всех. Однажды лодка с Меннерсом попала в шторм. Трактирщик просил о помощи, но стоящий на берегу Лонгрен сделал вид, что не слышит.

Он отомстил за умершую жену. Нашедшим его людям умирающий Меннерс рассказал, что Лонгрен не захотел его спасти. Жители Каперны отвернулись от него и стали презирать маленькую Ассоль. Девочке приходилось идти через лес. Однажды по дороге в Лисс она остановилась передохнуть, решила поиграть кораблём с алыми парусами и пустила его по ручью. Ручей отнёс кораблик в чащу леса, где девочка встретила старика Эгля. Он был очарован девочкой, не спрашивал о её жизни, оставив всё в «Прекрасной Неизвестности».

Ассоль была совсем непохожа на жителей Каперны, где «не рассказывают сказок… не поют песен». Эгль зародил в её душе мечту, что когда она вырастет, за ней на яхте с алыми парусами приедет красивый принц. Ты будешь там жить со мной в розовой глубокой долине. У тебя будет всё, что только ты пожелаешь; жить с тобой мы станем так дружно и весело, что никогда твоя душа не узнает слёз и печали. Реклама Вернувшись домой, Ассоль рассказала о предсказании отцу. Он не стал разубеждать дочь, поддержал её мечту. Их разговор случайно услышал проходящий мимо нищий и рассказал об этом местным жителям, которые начали высмеивать девочку.

Глава 2. Чтобы сын не общался с нижестоящими, отец удалил из замка детей служащих, и мальчик рос один. Как-то играя в замке, юный Грэй забрёл в библиотеку, заполненную пыльным светом и шкафами, заваленными грудами книг. Над дверью он увидел картину, на которой был изображён корабль во время шторма. Мальчик решил стать моряком, в 15 лет сбежал из дома и поступил юнгой на корабль. Капитан, суровый, но добрый человек, опекал юношу. Преодолевая трудности, изнеженный Грэй добился своего.

Через 5 лет Грэй навестил родителей.

Наверное, не напиши он «Алые паруса», мы — «массовый читатель» — не знали бы о таком писателе, как не знаем о сотнях достаточно талантливых его современников. Но «Алые паруса» — произведение уникальное, может быть, и вечное, и оно тянет за собой и «Бегущую по волнам», и «Блистающий мир», и десятки других его произведений... Не случись Октябрьская революция, Грин, скорее всего, остался бы писателем пресловутого второго ряда. Все они начали печататься в начале века, имели известность и даже популярность, но на прижизненное, а тем более на посмертное восхождение на литературный Олимп ничто не указывало.

Революция и Гражданская война не только породили плеяду талантливейших «мальчиков» вроде Гайдара, Платонова, Шолохова, явившихся со своим языком, со своей динамикой, но и «дореволюционным» словно бы дали новое дыхание. И Александр Грин «Алых парусов», литератор со вроде бы давно сложившейся репутацией, — не тот Александр Грин, что написал «Зурбаганского стрелка», «Дьявола оранжевых вод»... Историки литературы говорят, что сюжет «Алых парусов» пришел к нему еще в 1916 году. К счастью, в то время замысел не превратился в произведение — это наверняка получилась бы одна из гриновских повестей. Судьбе угодно было помучить автора, загнать в угол, извести несчастной любовью к юной девушке его, сорокалетнего испитого человека, чтобы получилось настоящее, единственное в своем роде.

Суровый и подчас жестокий критик, автор романа «Восстание мизантропов» Сергей Бобров так отозвался на публикацию «Алых парусов»: «Видно, как автора перемолола революция, — как автор уходит в удивительное подполье, как исчезает красивость, мелкая рябь излишества, как она подменяется глубоким тоном к миру, как описание уходит от эффектов и трюков, — к единственному трюку, забытому нашими точных дел мастерами, — к искусству... По-моему, ни до, ни после Грину не удалось достичь такой лаконичности, точности и остроты слов, поэтичности слога. Вот как начинается написанный в одно время с «Алыми парусами» рассказ «Корабли в Лиссе», который сам Грин считал одним из самых удачных своих произведений: «Есть люди, напоминающие старомодную табакерку. Взяв в руки такую вещь, смотришь на нее с плодотворной задумчивостью. Она — целое поколение, и мы ей чужие.

Табакерку помещают среди иных подходящих вещиц и показывают гостям, но редко случится, что ее собственник воспользуется ею как обиходным предметом. Столетия остановят его? Или формы иного времени, так обманчиво схожие — геометрически — с формами новыми, настолько различны по существу, что видеть их постоянно, постоянно входить с ними в прикосновение — значит незаметно жить прошлым? Может быть, мелкая мысль о сложном несоответствии? Трудно сказать.

Раз и навсегда, в детстве ли или в одном из тех жизненных поворотов, когда, складываясь, характер как бы подобен насыщенной минеральным раствором жидкости: легко возмути ее — и вся она в молниеносно возникших кристаллах застыла неизгладимо... Ее требования наивны и поэтичны: цельность, законченность, обаяние привычного, где так ясно и удобно живется грезам, свободным от придирок момента. Такой человек предпочтет лошадей — вагону; свечу — электрической груше; пушистую косу девушки — ее же хитрой прическе, пахнущей горелым и мускусным; розу — хризантеме; неуклюжий парусник с возвышенной громадой белых парусов, напоминающий лицо с тяжелой челюстью и ясным лбом над синими глазами, предпочтет он игрушечно-красивому пароходу. Внутренняя его жизнь по необходимости замкнута, а внешняя состоит во взаимном отталкивании». Глубокие наблюдения, сильные образы, очевиден писательский ум, а не только талант.

Но читать, вникать в суть — трудно. Текст как спрессованная глина... Это произошло так. В одно из его редких возвращений домой, он не увидел, как всегда еще издали, на пороге дома свою жену Мери, всплескивающую руками, а затем бегущую навстречу до потери дыхания. Вместо нее, у детской кроватки — нового предмета в маленьком доме Лонгрена — стояла взволнованная соседка.

Мертвея, Лонгрен наклонился и увидел восьмимесячное существо, сосредоточенно взиравшее на его длинную бороду, затем сел, потупился и стал крутить ус. Ус был мокрый, как от дождя».

Грин Александр - Алые паруса

это повесть-феерия писателя Александра Грина. Работу над этим произведением автор начал в 1916 году. В одной из черновых тетрадей писателя, заметки которой можно отнести к концу 1917 года 3, Грин приводит список тех произведений, которые хотел бы написать, среди них и «Алые паруса». "Алые паруса" подверглись критике: в газетах писали, что советскому читателю не нужны истории о полуфантастическом мире с благополучным концом. Тегиалые паруса художник а игошин, андрей платонов алые паруса, грин где написал алые паруса.

Где в повести «Алые паруса» описан Севастополь

Совершенно открытые пути для молодёжи, которая в это время осваивала науки, целину, мечтали освоить огромнейшие пространства космоса, морей, неизведанных стран, и Грин, конечно, был спутником в этом. Потому что кто ещё, как не Грин, может укрепить романтическую направленность юности на свершения? В год 100-летия «Алых парусов» готовится к выходу новое издание с иллюстрациями севастопольского художника Владимира Адеева. Часть рисунков из будущей книги можно увидеть на выставке в центральной городской библиотеке.

С 14 лет Адеев иллюстрирует Грина в разных техниках, но повесть-феерию — впервые в акварели. И Грэй у него с усами. Все мужские герои в произведениях Грина — это сам автор, поэтому все они с усами», — отметил член Союза художников России, основатель музейной комнаты Грина в Севастополе Владимир Адеев.

Вчитываясь в описание природы и выдуманных Грином городов, Владимир Адеев находил в них черты разных районов Севастополя, к примеру, Лисс — это Аполлонова балка, а перемещения героев даже можно проследить по карте. Здесь 19 городов и населённых пунктов, которые я расшифровал. Наша Чёрная речка — это Лилиана, там меняет паруса «Секрет», останавливается он возле первого створного маяка, рыбу ловят они с обрыва Аполлоновой балки», — заявил Владимир Адеев.

Каперна, где жила Ассоль, это Килен-бухта, считает Владимир Адеев, а лес, в котором, ещё будучи маленькой девочкой, она побежала за игрушечной яхтой и повстречала волшебника Эгля — Ушакова балка.

Девушку стали считать безумной. Через три дня, возвращаясь из городской лавки, Ассоль услышала в первый раз: — Эй, висельница! Посмотри-ка сюда! Красные паруса плывут! Девочка, вздрогнув, невольно взглянула из-под руки на разлив моря. Затем обернулась в сторону восклицаний; там, в двадцати шагах от нее, стояла кучка ребят; они гримасничали, высовывая языки. Вздохнув, девочка побежала домой. Глава 2. Грэй Артур Грэй был потомком уважаемой семьи и жил в богатом родовом поместье.

Мальчику было неуютно в рамках семейного этикета и скучного дома. Как-то мальчик зарисовал краской руки распятого Христа на картине, объяснив свой поступок нежеланием того, «что в его доме течет кровь». В восемь лет он начал изучать закоулки замка и зашел в винный погреб, где хранилось вино, со зловещей надписью «Меня выпьет Грэй, когда будет в Раю». Юный Артур возмутился нелогичности надписи и сказал, что выпьет его когда-нибудь. Я этого не хочу. Артур рос необычным ребенком. В замке больше не было детей, и он играл один, часто на задних дворах замка, в зарослях бурьяна и старых оборонных рвах. Когда мальчику было двенадцать, он забрел в пыльную библиотеку и увидел картину, что изображала корабль в бурю с капитаном, стоящим на носу. Картина, а особенно фигура капитана, поразила Грэя. С того момента море стало для него смыслом жизни, мечтой, которую он мог пока всего лишь изучать по книгам.

Но Артур за время плаванья превратился из маленького принца в настоящего крепкого моряка, из прошлой жизни он сберег только свою свободную, парящую душу. Капитан, видя, как изменился мальчик, как-то сказал ему: «Победа на твоей стороне, плут». С этого момента Гоп начал учить Грэя всему, что знал сам. Осенью, на пятнадцатом году жизни, Артур Грэй тайно покинул дом и проник за золотые ворота моря. Этот юнга был Грэй, обладатель изящного саквояжа, тонких, как перчатка, лакированных сапожков и батистового белья с вытканными коронами. В Ванкувере Грэй получил письмо от матери, она просила его вернуться домой, но Артур ответил, что и ей нужно понять его: он не представляет свою жизнь без моря. Через пять лет плаванья Грэй приехал навестить замок. Здесь он узнал, что его старый отец умер. Через неделю с крупной суммой денег он встретился с капитаном Гопом, которому сообщил, что будет теперь капитаном уже своего корабля. Сначала Гоп оттолкнул юного Артура и хотел уйти, но тот догнал и искренне обнял его, после чего пригласил капитана и команду в ближайший трактир, где они пировали всю ночь.

Вскоре в порту Дубельт стоял «Секрет» — громадный трехмачтовый корабль Грэя. На нем он плавал около трех лет, занимаясь купеческими делами, пока по воле судьбы не оказался в Лиссе. Глава 3. Рассвет На двенадцатый день пребывания в Лиссе, Грэй затосковал и пошел осмотреть корабль перед отправлением. Ему захотелось порыбачить. С матросом Летикой они поплыли в шлюпке вдоль ночного берега. Так медленно они добрались до Каперны и остановился там. Бродя по ночному лесу, он увидел спящую на траве Ассоль. Девушка спала сладким безмятежным сном и показалась Артуру воплощением красоты и нежности.

Как-то раз маленькая Ассоль играет с корабликом с алыми парусами. К девочке подходит старый сказочник. Он заверяет её, что в будущем Ассоль увидит в море точно такой же корабль. На нём приплывёт прекрасный принц, который увезёт девушку в чудесную страну. Дочь Лонгрена верит сказочнику. С тех пор она каждый день приходит к берегу, чтобы узнать, виднеются ли на горизонте обещанные ей алые паруса. Вскоре мечта Ассоль становится известна всем местным. Они только смеются и издеваются над девочкой. Спустя годы повзрослевшую Ассоль встречает юный капитан Грэй, который влюбляется в неё с первого взгляда.

Вскоре был пойман, но бежал. Бунтарский дух молодого человека не остался незамеченным эсеровскими пропагандистами. Они и помогли бывшему матросу скрыться в Симбирске. Эсеровская деятельность В обществе революционеров Грину удалось сделать небольшую карьеру. Вскоре у него даже появилась партийная кличка. Хотя писатель с ранних лет и испытывал ненавистные чувства по отношению к существующему общественному строю, в террористических актах участвовать отказывался. Пропаганда среди солдат и рабочих — это и была сфера его деятельности. Впоследствии вспоминать об эсеровских годах Грин не любил. Начало творчества Александр Грин пережил несколько арестов. Однажды чудом спасся от каторги. Писать же начал в 1906 году. Именно тогда были опубликованы его первые произведения. Псевдоним «Александр Грин» появился чуть позже. В 1910 году в свет вышел второй сборник рассказов, но эти произведения имеют мало общего с повестью «Алые паруса». В большинстве своем они написаны в реалистической манере. В начале войны некоторые сочинения Грина приобрели антивоенный характер. А в 1916 году писатель вынужден был снова скрываться, теперь уже в Финляндии. Новая власть «Насилие нельзя уничтожить насилием» — слова из заметки Александра Грина, появившейся в одном из журналов в 1918 году. Писатель не принял советскую власть. Теперь он уже не выступал на собраниях, не присоединялся к литературным группировкам. Используя слова писателя Варламова, можно сказать, что Грин «жил не во лжи». В 1919 году прозаик был призван в Красную армию, но вскоре заболел сыпным тифом. После выздоровления несколько лет прожил на Невском проспекте, в «Доме искусств». Комнату здесь ему удалось получить при содействии Горького. В этот период писатель вёл отшельнический образ жизни, почти ни с кем не общался. Именно тогда он и создал трогательно поэтическую повесть «Алые паруса», опубликованную в 1923 году.

Похожие новости:

Оцените статью
Добавить комментарий