Когда бричка проезжала мимо острога, Егорушка взглянул на часовых, тихо ходивших около высокой белой стены, на маленькие решётчатые окна, на крест, блестевший на крыше, и вспомнил, как неделю тому назад в день Казанской Божией матери. Когда бричка проезжала мимо острога Егорушка взглянул на часовых тихо ходивших около высокой белой стены на маленькие решетчатые окна на крест блестевший на крыше и вспомнил как неделю тому назад в день Казанской божией матери он ходил с мамашей в острожную.
А.П. Чехов - Степь (История одной поездки)
А потом отметить, что вот об этом и размышляет рассуждает автор Ф. Это свяжет вступление с основной частью. Основная часть. Если сделать это трудно самому, то посмотри, как об этом говорит автор. Для этого еще раз прочти текст и прокомментируй проблему в 2-3 предложениях, обратив внимание на абзацы, выделив в них микротемы: найди и выбери главное слово, словосочетание, предложение, подтверждающее основную мысль текста, раскрывающие проблему.
До своей смерти она была жива и носила с базара мягкие бублики, посыпанные маком, теперь же она спит, спит... А за кладбищем дымились кирпичные заводы. Густой, черный дым большими клубами шел из-под длинных камышовых крыш, приплюснутых к земле, и лениво поднимался вверх. Небо над заводами и кладбищем было смугло, и большие тени от клубов дыма ползли по полю и через дорогу. В дыму около крыш двигались люди и лошади, покрытые красной пылью...
За заводами кончался город и начиналось поле. Егорушка в последний раз оглянулся на город, припал лицом к локтю Дениски и горько заплакал... Не хочешь ехать, так оставайся. Никто силой не тянет! Призывай бога... Не за худом едешь, а за добром. Ученье, как говорится, свет, а неученье — тьма... Истинно так. Все равно попусту едешь, за семь верст киселя хлебать.
Ломоносов так же вот с рыбарями ехал, однако из него вышел человек на всю Европу.
Загорелые холмы, буро-зеленые, вдали лиловые, со своими покойными, как тень, тонами, равнина с туманной далью и опрокинутое над ними небо, которое в степи, где нет лесов и высоких гор, кажется страшно глубоким и прозрачным, представлялись теперь бесконечными, оцепеневшими от тоски... Выбрать Загрузить картинку Не нравится ответ? Если ответ на твой вопрос отсутствует, или он не полный, то рекомендуем найти информацию через поиск на сайте.
Мальчик всматривался в знакомые места, а ненавистная бричка бежала мимо и оставляла всJ позади. За острогом промелькнули черные, закопченные кузницы, за ними уютное, зеленое кладбище, обнесенное оградой из булыжника; из-за ограды весело выглядывали белые кресты и памятники, которые прячутся в зелени вишневых деревьев и издали кажутся белыми пятнами. Егорушка вспомнил, что, когда цветет вишня, эти белые пятна мешаются с вишневыми цветами в белое море; а когда она спеет, белые памятники и кресты бывают усыпаны багряными, как кровь, точками. За оградой под вишнями день и ночь спали Егорушкин отец и бабушка Зинаида Даниловна.
Авторизация
- Популярные
- Читать книгу «Степь (История одной поездки)» полностью
- Добро пожаловать!
- Упр.221 Греков Крючков 10-11 класс (Русский язык)
- Даю 35 баллов.Сделать схему предложения.Когда бричка проезжала мимо острога Егорушка посмотрел
- Источники:
Даю 35 баллов?
Когда бричка проезжала мимо острога Егорушка взглянул на часовых тихо ходивших около высокой белой стены на маленькие решетчатые окна на крест блестевший на крыше и вспомнил как неделю тому назад в день Казанской божией матери он ходил с мамашей в острожную. Даю 35 ь схему бричка проезжала мимо острога Егорушка взглянул на часовых. Когда бричка пр езжала мимо острога Егорушка в глянул на часовых тихо ходивших около высокой белой стены на мал нькие решетчатые окна на крест. это придаточное предложение, его заключают в круглые скобки, в скобке пишем союз когда; Егорушка взглянул на часовых. - это главное предложение, его заключают в квадратные скобки. Когда бричка проезжает мимо острога, Егорушка взглянул на часовых и вспомнил, как на прошлой неделе они с матерью ходили в острожную церковь. Когда бричка проезжала мимо острога Егорушка взглянул на часовых тихо ходивших около высокой белой стены на маленькие решетчатые окна на крест блестевший на крыше и вспомнил как неделю тому назад в день Казанской божией матери он ходил с мамашей в острожную.
Упр.221 Греков Крючков 10-11 класс (Русский язык)
Когда бричка проезжала мимо острога, Егорушка взглянул на часовых, тихо ходивших около высокой белой стены, на маленькие решётчатые окна, на крест, блестевший на крыше, и вспомнил, как неделю тому назад в день Казанской Божией матери. Когда бричка проезжает мимо острога, Егорушка взглянул на часовых и вспомнил, как на прошлой неделе они с матерью ходили в острожную церковь. 1) Отец толковал мне, что теперь вся степная птица прячется с молодыми детьми по низким ложбинам. пов невоскл сложное союзное СПП с придаточным изъяснительным [Отец толковал ],(что птица прячется) 2) Когда бричка проезжала мимо острога, Егорушка взглянул на. Когда бричка проезжала мимо острога, Егорушка взглянул на часовых, тихо ходивших около. Когда бричка проезжает мимо острога, Егорушка взглянул на часовых и вспомнил, как на прошлой неделе они с матерью ходили в острожную церковь. когда бричка проезжала мимо острога, егорушка взглянул на часовых, тихо ходивших около высокой белой стены, на маленькие решетчатые окна, на крест, блестевший на крыше, и вспомнил, как неделю тому назад, в день казанской божией матери.
Антон Чехов — Степь
Основная часть Егорушка начинает понимать, что в мире много разных людей. Постепенно он знакомится с интересными персонажами. Герои повести, с которыми ему довелось встретиться: престарелый и безобидный Емельян; степенный старообрядец Пантелей, который ест и пьёт отдельно от всех, используя лампадку и кипарисовую ложечку; молодой холостяк Дымов, посланный отцом в город; бывший певчий Василий с простуженным горлом, лишившийся возможности петь; неприметный мужичок Кирюха. Как следует из повести, все персонажи оказались в обозе в поисках лучшей доли. Когда наступила ночь, путешественники остановились и разожгли костёр. Пантелей начал рассказывать интересные истории, происходившие с ним в то время, когда он служил кучером. Вместе с хозяевами он останавливался на постоялых дворах, где происходили разные приключения. Слушатели понимают, что в рассказах больше выдумки, чем правды, однако делиться реальными подробностями своей жизни Пантелей не желает. В течение своего первого в жизни путешествия мальчик узнаёт, что люди могут обладать удивительными способностями.
Например, Вася умеет есть рыбу живьём, а ещё он способен видеть животных на большом расстоянии и различает, что они делают, когда поблизости нет людей. Дымов — мужик, обладающий недюжинной силой. Он не знает, куда деть энергию, поэтому мучается сам и обижает других. Для Егорушки эти люди чужие, он побаивается всех, кроме Пантелея. Когда бричка проезжает мимо холмов, можно видеть, как тут и там мелькнёт маленькая или большая фигура. Недалеко виднеется сжатая рожь, а из-за холмов выглядывают кусты. В полутьме силуэты кажутся таинственными разбойниками. В эти минуты мозг Егорушки удерживает эти сказочные образы, цепляется за них, хотя мальчику хочется думать о Варламове.
Ребёнку невыносимо видеть приближение всё новых пейзажей. Он наблюдает, как кончается одна картина и начинается другая. Когда бричка проезжает мимо острога, Егорушка взглянул на часовых и вспомнил, как на прошлой неделе они с матерью ходили в острожную церковь. Кульминация и развязка На протяжении повести Чехова «Степь» несколько раз упоминается Варламов — богатый помещик, известный на всю округу. Именно в составе его обоза ехали Егорушка, Пантелей и другие мужики. Приехав в город, мальчик и его спутники наконец увидели купца. Он показался ребёнку значительным и важным, таким же, каким выглядел Кузьмичёв на фоне Моисея Моисеича. В дороге мальчик сильно заболел, и в городе отец Христофор начал заниматься его лечением.
Иван Иванович Кузьмичёв из-за этого сердился, и к его недовольству добавлялось сожаление о шерсти, проданной ещё дома слишком дёшево. Однако в городе они сбыли товар с выгодой, и теперь Кузьмичёв думал только о деньгах. Деловая хватка и практичность отличают его от о. Христофора, в котором сочетается несколько качеств: отеческая нежность по отношению к Егорушке; любовь к жизни; духовные устремления; способность сохранять мир в душе.
Одна баба поднимается и, взявшись обеими руками за измученную спину, провожает глазами кумачовую рубаху Егорушки. Красный ли цвет ей понравился, или вспомнила она про своих детей, только долго стоит она неподвижно и смотрит вслед… Но вот промелькнула и пшеница.
Опять тянется выжженная равнина, загорелые холмы, знойное небо, опять носится над землею коршун. Вдали по-прежнему машет крыльями мельница и всё еще она похожа на маленького человечка, размахивающего руками. Надоело глядеть на нее и кажется, что до нее никогда не доедешь, что она бежит от брички. Христофор и Кузьмичов молчали. Дениска стегал по гнедым и покрикивал, а Егорушка уж не плакал, а равнодушно глядел по сторонам. Зной и степная скука утомили его.
Ему казалось, что он давно уже едет и подпрыгивает, что солнце давно уже печет ему в спину. Не проехали еще и десяти верст, а он уже думал: «Пора бы отдохнуть! Отец же Христофор не переставал удивленно глядеть на мир божий и улыбаться. Молча, он думал о чем-то хорошем и веселом, и добрая, благодушная улыбка застыла на его лице. Казалось, что и хорошая, веселая мысль застыла в его мозгу от жары… — А что, Дениска, догоним нынче обозы? Дениска поглядел на небо, приподнялся, стегнул по лошадям и потом уже ответил: — К ночи, бог даст, догоним… Послышался собачий лай.
Штук шесть громадных степных овчарок вдруг, выскочив точно из засады, с свирепым воющим лаем бросились навстречу бричке. Все они, необыкновенно злые, с мохнатыми паучьими мордами и с красными от злобы глазами, окружили бричку и, ревниво толкая друг друга, подняли хриплый рев. Они ненавидели страстно и, кажется, готовы были изорвать в клочья и лошадей, и бричку, и людей… Дениска, любивший дразнить и стегать, обрадовался случаю и, придав своему лицу злорадное выражение, перегнулся и хлестнул кнутом по овчарке. Псы пуще захрипели, лошади понесли; и Егорушка, еле державшийся на передке, глядя на глаза и зубы собак, понимал, что, свались он, его моментально разнесут в клочья, но страха не чувствовал, а глядел так же злорадно, как Дениска, и жалел, что у него в руках нет кнута. Бричка поравнялась с отарой овец. Тпрр… Дениска подался всем туловищем назад и осадил гнедых.
Бричка остановилась. Старик-чебан, оборванный и босой, в теплой шапке, с грязным мешком у бедра и с крючком на длинной палке — совсем ветхозаветная фигура — унял собак и, снявши шапку, подошел к бричке. Точно такая же ветхозаветная фигура стояла, не шевелясь, на другом краю отары и равнодушно глядела на проезжих. Бричка покатила дальше, и чебаны со своими злыми собаками остались позади.
Христофор сделали серьезные лица и одновременно кашлянули.
Дениска, прислушивавшийся к их разговору и ничего не понявший, встряхнул головой и, приподнявшись, стегнул по обеим гнедым. Наступило молчание. Между тем перед глазами ехавших расстилалась уже широкая, бесконечная равнина, перехваченная цепью холмов. Теснясь и выглядывая друг из-за друга, эти холмы сливаются в возвышенность, которая тянется вправо от дороги до самого горизонта и исчезает в лиловой дали; едешь-едешь и никак не разберешь, где она начинается и где кончается... Солнце уже выглянуло сзади из-за города и тихо, без хлопот принялось за свою работу.
Сначала, далеко впереди, где небо сходится с землею, около курганчиков и ветряной мельницы, которая издали похожа на маленького человечка, размахивающего руками, поползла по земле широкая ярко-желтая полоса; через минуту такая же полоса засветилась несколько ближе, поползла вправо и охватила холмы; что-то теплое коснулось Егорушкиной спины, полоса света, подкравшись сзади, шмыгнула через бричку и лошадей, понеслась навстречу другим полосам, и вдруг вся широкая степь сбросила с себя утреннюю полутень, улыбнулась и засверкала росой. Сжатая рожь, бурьян, молочай, дикая конопля - все, побуревшее от зноя, рыжее и полумертвое, теперь омытое росою и обласканное солнцем, оживало, чтоб вновь зацвести. Над дорогой с веселым криком носились старички, в траве перекликались суслики, где-то далеко влево плакали чибисы. Стадо куропаток, испуганное бричкой, вспорхнуло и со своим мягким "тррр" полетело к холмам. Кузнечики, сверчки, скрипачи и медведки затянули в траве свою скрипучую монотонную музыку.
Но прошло немного времени, роса испарилась, воздух застыл, и обманутая степь приняла свой унылый июльский вид. Трава поникла, жизнь замерла. Загорелые холмы, буро-зеленые, вдали лиловые, со своими покойными, как тень, тонами, равнина с туманной далью и опрокинутое над ними небо, которое в степи, где нет лесов и высоких гор, кажется страшно глубоким и прозрачным, представлялись теперь бесконечными, оцепеневшими от тоски... Как душно и уныло! Бричка бежит, а Егорушка видит все одно и то же - небо, равнину, холмы...
Музыка в траве приутихла. Старички улетели, куропаток не видно. Над поблекшей травой, от нечего делать, носятся грачи; все они похожи друг на друга и делают степь еще более однообразной. Летит коршун над самой землей, плавно взмахивая крыльями, и вдруг останавливается в воздухе, точно задумавшись о скуке жизни, потом встряхивает крыльями и стрелою несется над степью, и непонятно, зачем он летает и что ему нужно. А вдали машет крыльями мельница...
Для разнообразия мелькнет в бурьяне белый череп или булыжник; вырастет на мгновение серая каменная баба или высохшая ветла с синей ракшей на верхней ветке, перебежит дорогу суслик, и - опять бегут мимо глаз бурьян, холмы, грачи... Но вот, слава богу, навстречу едет воз со снопами. На самом верху лежит девка. Сонная, изморенная зноем, поднимает она голову и глядит на встречных. Дениска зазевался на нее, гнедые протягивают морды к снопам, бричка, взвизгнув, целуется с возом, и колючие колосья, как веником, проезжают по цилиндру о.
Девка сонно улыбается и, пошевелив губами, опять ложится... А вот на холме показывается одинокий тополь; кто его посадил и зачем он здесь - бог его знает. От его стройной фигуры и зеленой одежды трудно оторвать глаза. Счастлив ли этот красавец? Летом зной, зимой стужа и метели, осенью страшные ночи, когда видишь только тьму и не слышишь ничего, кроме беспутного, сердито воющего ветра, а главное - всю жизнь один, один...
За тополем ярко-желтым ковром, от верхушки холма до самой дороги, тянутся полосы пшеницы. На холме хлеб уже скошен и убран в копны, а внизу еще только косят... Шесть косарей стоят рядом и взмахивают косами, а косы весело сверкают и в такт, все вместе издают звук: "Вжжи, вжжи! Черная собака с высунутым языком бежит от косарей навстречу к бричке, вероятно, с намерением залаять, но останавливается на полдороге и равнодушно глядит на Дениску, грозящего ей кнутом: жарко лаять! Одна баба поднимается и, взявшись обеими руками за измученную спину, провожает глазами кумачовую рубаху Егорушки.
Красный ли цвет ей понравился или вспомнила она про своих детей, только долго стоит она неподвижно и смотрит вслед... Но вот промелькнула и пшеница. Опять тянется выжженная равнина, загорелые холмы, знойное небо, опять носится над землею коршун. Вдали по-прежнему машет крыльями мельница, и все еще она похожа на маленького человечка, размахивающего руками. Надоело глядеть на нее, и кажется, что до нее никогда не доедешь, что она бежит от брички.
Отец Христофор и Кузьмичов молчали. Дениска стегал по гнедым и покрикивал, а Егорушка уж не плакал, а равнодушно глядел по сторонам. Зной и степная скука утомили его. Ему казалось, что он давно уже едет и подпрыгивает, что солнце давно уже печет ему в спину. Не проехали еще и десяти верст, а он уже думал: "Пора бы отдохнуть!
Отец же Христофор не переставал удивленно глядеть на мир божий и улыбаться. Молча он думал о чем-то хорошем и веселом, и добрая, благодушная улыбка застыла на его лице. Казалось, что и хорошая, веселая мысль застыла в его мозгу от жары... Дениска поглядел на небо, приподнялся, стегнул по лошадям и потом уже ответил: - К ночи, бог даст, догоним. Послышался собачий лай.
Штук шесть громадных степных овчарок вдруг, выскочив точно из засады, с свирепым воющим лаем бросились навстречу бричке. Все они, необыкновенно злые, с мохнатыми паучьими мордами и с красными от злобы глазами, окружили бричку и, ревниво толкая друг друга, подняли хриплый рев. Они ненавидели страстно и, кажется, готовы были изорвать в клочья и лошадей, и бричку, и людей... Дениска, любивший дразнить и стегать, обрадовался случаю и, придав своему лицу злорадное выражение, перегнулся и хлестнул кнутом по овчарке. Псы пуще захрипели, лошади понесли; и Егорушка, еле державшийся на передке, глядя на глаза и зубы собак, понимал, что, свались он, его моментально разнесут в клочья, но страха не чувствовал, а глядел так же злорадно, как Дениска, и жалел, что у него в руках нет кнута.
Бричка поравнялась с отарой овец. Дениска подался всем туловищем назад и осадил гнедых. Бричка остановилась. Старик чебан, оборванный и босой, в теплой шапке, с грязным мешком у бедра и с крючком на длинной палке - совсем ветхозаветная фигура - унял собак и, снявши шапку, подошел к бричке. Точно такая же ветхозаветная фигура стояла, не шевелясь, на другом краю отары и равнодушно глядела на проезжих.
Приказчик ихний проезжали, это точно... Бричка покатила дальше, и чебаны со своими злыми собаками остались позади. Егорушка нехотя глядел вперед на лиловую даль, и ему уже начинало казаться, что мельница, машущая крыльями, приближается. Она становилась все больше и больше, совсем выросла, и уж можно было отчетливо разглядеть ее два крыла. Одно крыло было старое, заплатанное, другое только недавно сделано из нового дерева и лоснилось на солнце.
Бричка ехала прямо, а мельница почему-то стала уходить влево. Ехали, ехали, а она все уходила влево и не исчезала из глаз. Скоро показался и хутор Болтвы, а ветряк все еще не уходил назад, не отставал, глядел на Егорушку своим лоснящимся крылом и махал. Какой колдун! II Около полудня бричка свернула с дороги вправо, проехала немного шагом и остановилась.
Егорушка услышал тихое, очень ласковое журчанье и почувствовал, что к его лицу прохладным бархатом прикоснулся какой-то другой воздух. Из холма, склеенного природой из громадных, уродливых камней, сквозь трубочку из болиголова, вставленную каким-то неведомым благодетелем, тонкой струйкой бежала вода. Она падала на землю и, прозрачная, веселая, сверкающая на солнце и тихо ворча, точно воображая себя сильным и бурным потоком, быстро бежала куда-то влево. Недалеко от холма маленькая речка расползалась в лужицу; горячие лучи и раскаленная почва, жадно выпивая ее, отнимали у нее силу; но немножко далее она, вероятно, сливалась с другой такою же речонкой, потому что шагах в ста от холма по ее течению зеленела густая, пышная осока, из которой, когда подъезжала бричка, с криком вылетело три бекаса. Путники расположились у ручья отдыхать и кормить лошадей.
Кузьмичов, о. Христофор и Егорушка сели в жидкой тени, бросаемой бричкою и распряженными лошадьми, на разостланном войлоке и стали закусывать. Хорошая, веселая мысль, застывшая от жары в мозгу о. Христофора, после того как он напился воды и съел одно печеное яйцо, запросилась наружу. Он ласково взглянул на Егорушку, пожевал и начал: - Я сам, брат, учился.
С самого раннего возраста бог вложил в меня смысл и понятие, так что я не в пример прочим, будучи еще таким, как ты, утешал родителей и наставников своим разумением. Пятнадцати лет мне еще не было, а я уж говорил и стихи сочинял по-латынски все равно как по-русски. Помню, был я жезлоносцем у преосвященного Христофора. Раз после обедни, как теперь помню, в день тезоименитства благочестивейшего государя Александра Павловича Благословенного он разоблачался в алтаре, поглядел на меня ласково и спрашивает: "Puer bone, quam appellaris? А я отвечаю: "Christophorus sum" Христофор лат.
А он: "Ergo connominati summus", то есть мы, значит, тезки... Потом спрашивает по-латынски: "Чей ты? Видя такую мою скороспешность и ясность ответов, преосвященный благословил меня и сказал: "Напиши отцу, что я его не оставлю, а тебя буду иметь в виду". Протоиереи и священники, которые в алтаре были, слушая латинский диспут, тоже не мало удивлялись, и каждый в похвалу мне изъявил свое удовольствие. Еще у меня усов не было, а я уж, брат, читал и по-латынски, и по-гречески, и по-французски, знал философию, математику, гражданскую историю и все науки.
Память мне бог дал на удивление. Бывало, которое прочту раза два, наизусть помню. Наставники и благодетели мои удивлялись и так предполагали, что из меня выйдет ученейший муж, светильник церкви. Я и сам думал в Киев ехать, науки продолжать, да родители не благословили. Оно, конечно, ученый из меня не вышел, да зато я родителей не ослушался, старость их успокоил, похоронил с честью.
Послушание паче поста и молитвы! Слава богу, уж восьмой десяток пошел! Из философии и риторики кое-что еще помню, а языки и математику совсем забыл. Отец Христофор зажмурил глаза, подумал и сказал вполголоса: - Что такое существо? Существо есть вещь самобытна, не требуя иного ко своему исполнению.
Он покрутил головой и засмеялся от умиления. Он теперь в этих местах кружится. Над осокой пролетели знакомые три бекаса, и в их писке слышались тревога и досада, что их согнали с ручья. Лошади степенно жевали и пофыркивали; Дениска ходил около них и, стараясь показать, что он совершенно равнодушен к огурцам, пирогам и яйцам, которые ели хозяева, весь погрузился в избиение слепней и мух, облеплявших лошадиные животы и спины. Он апатично, издавая горлом какой-то особенный, ехидно-победный звук, хлопал по своим жертвам, а в случае неудачи досадливо крякал и провожал глазами всякого счастливца, избежавшего смерти.
Поди ешь! Дениска несмело подошел к войлоку и выбрал себе пять крупных и желтых огурцов, так называемых "желтяков" выбрать помельче и посвежее он посовестился , взял два печеных яйца, черных и с трещинами, потом нерешительно, точно боясь, чтобы его не ударили по протянутой руке, коснулся пальцем пирожка. Дениска решительно взял пирог и, отойдя далеко в сторону, сел на земле, спиной к бричке. Тотчас же послышалось такое громкое жеванье, что даже лошади обернулись и подозрительно поглядели на Дениску. Закусивши, Кузьмичов достал из брички мешок с чем-то и сказал Егорушке: - Я буду спать, а ты поглядывай, чтобы у меня из-под головы этого мешка не вытащили.
Отец Христофор снял рясу, пояс и кафтан, и Егорушка, взглянув на него, замер от удивления. Он никак не предполагал, что священники носят брюки, а на о. Христофоре были настоящие парусинковые брюки, засунутые в высокие сапоги, и кургузая пестрядинная курточка. Глядя на него, Егорушка нашел, что в этом неподобающем его сану костюме он, со своими длинными волосами и бородой, очень похож на Робинзона Крузе. Разоблачившись, о.
Христофор и Кузьмичов легли в тень под бричкой, лицом друг к другу, и закрыли глаза. Дениска, кончив жевать, растянулся на припеке животом вверх и тоже закрыл глаза. Наступила тишина. Слышно было только, как фыркали и жевали лошади да похрапывали спящие; где-то не близко плакал один чибис и изредка раздавался писк трех бекасов, прилетавших поглядеть, не уехали ли непрошеные гости; мягко картавя, журчал ручеек, но все эти звуки не нарушали тишины, не будили застывшего воздуха, а, напротив, вгоняли природу в дремоту. Егорушка, задыхаясь от зноя, который особенно чувствовался теперь, после еды, побежал к осоке и отсюда оглядел местность.
Увидел он то же самое, что видел и до полудня: равнину, холмы, небо, лиловую даль; только холмы стояли поближе да не было мельницы, которая осталась далеко назади. Из-за скалистого холма, где тек ручей, возвышался другой, поглаже и пошире; на нем лепился небольшой поселок из пяти-шести дворов. Около изб не было видно ни людей, ни деревьев, ни теней, точно поселок задохнулся в горячем воздухе и высох. От нечего делать Егорушка поймал в траве скрипача, поднес его в кулаке к уху и долго слушал, как тот играл на своей скрипке. Когда надоела музыка, он погнался за толпой желтых бабочек, прилетавших к осоке на водопой, и сам не заметил, как очутился опять возле брички.
Дядя и о. Христофор крепко спали; сон их должен был продолжаться часа два-три, пока не отдохнут лошади... Как же убить это длинное время и куда деваться от зноя? Задача мудреная... Машинально Егорушка подставил рот под струйку, бежавшую из трубочки; во рту его стало холодно и запахло болиголовом; пил он сначала с охотой, потом через силу и до тех пор, пока острый холод изо рта не побежал по всему телу и пока вода не полилась по сорочке.
Настроение духа у обоих было прекрасное. Кроме только что описанных двух и кучера Дениски, неутомимо стегавшего по паре шустрых гнедых лошадок, в бричке находился еще один пассажир — мальчик лет девяти, с темным от загара и мокрым от слез лицом. Это был Егорушка, племянник Кузьмичова. С разрешения дяди и с благословения о. Христофора, он ехал куда-то поступать в гимназию.
Упр.221,сделайте,хотя бы что-нибудь!
Когда бричка проезжала мимо острога, Егорушка взглянул на часовых, тихо ходивших около. Когда бричка проезжала мимо острога, Егорушка взглянул на часовых, тихо ходивших около высокой белой стены, на маленькие решетчатые окна, на крест, блестевший на крыше, и вспомнил, как неделю тому назад, в день Казанской божией матери, он ходил с мамашей в. Когда бричка проезжала мимо острога, Егорушка взглянул на часовых, тихо ходивших около высокой белой стены, на маленькие решетчатые окна, на крест, блестевший н. это придаточное предложение, его заключают в круглые скобки, в скобке пишем союз когда; Егорушка взглянул на часовых. - это главное предложение, его заключают в квадратные скобки.
Чехов - Степь
Загорелые холмы, буро-зеленые, вдали лиловые, со своими покойными, как тень, тонами, равнина с туманной далью и опрокинутое над ними небо, которое в степи, где нет лесов и высоких гор, кажется страшно глубоким и прозрачным, представлялись теперь бесконечными, оцепеневшими от тоски. Микротемы — Воспоминания Егорушки, проезжавшего мимо острога на бричке. Морфологический разбор Белой стены -имя прилагательное, какой? В предложении выполняет роль определения. Ветряной мельницы -имя прилагательное, какой?
Дениска весело свистнулъ и стегнулъ по лошадямъ. Христофоръ и Кузьмичовъ, придерживая свои шляпы, устремили глаза на холмы... Хорошо, если бы брызнулъ дождь! Иванъ Иванычъ!
Отецъ Христофоръ! Ахъ, Боже мой! Это былъ Соломонъ, братъ Мойсея Мойсеича. Ну, бери, Соломонъ, вещи! Немного погодя, Кузьмичовъ, о. Комната казалась мрачной. Значитъ, мы сейчасъ догонимъ обозы, а потомъ и къ молокану. Извините, Мойсей Мойсеичъ, въ другой разъ какъ-нибудь, а теперь не время.
Вы меня заставите, чтобъ я ваши шапки спряталъ и заперъ на замокъ дверь! Вы хоть закусите и чаю покушайте! Давай самоваръ! Черезъ минуту отворилась дверь, и въ комнату съ большимъ подносомъ въ рукахъ вошелъ Соломонъ. Года два назадъ, что отлично помнилъ и Егорушка, Соломонъ въ N. Чай да сахаръ! О, это хорошо! Матернее молоко на губахъ еще не обсохло.
Какъ что, такъ сейчасъ и папаша, а прежде и безъ папаши можно было. Когда покупалъ, не спрашивался, а теперь, какъ приспичило, такъ и папаша. А что папаша? Хлопоты съ ними! Христофоръ, задумчиво глядя на стаканъ. Чего хочешь? Все у меня есть и все слава Богу. Восьмой десятокъ!
Христофоръ и махнулъ рукой. Я ему и говорю: «Вотъ, говорю, одышка, то да се... Христофоръ захохоталъ судорожно, до слезъ и поднялся. Христофоръ, хохоча. Христофоръ, посчитаемъ, — сказалъ Кузьмичовъ. Въ трехрублевыхъ по девяносто... Четвертныя и сторублевыя по тысячамъ сложены. Вы отсчитайте семь тысячъ восемьсотъ для Варламова, а я буду считать для Гусевича.
Да глядите, не просчитайте... Его голову тянуло внизъ, глаза слипались и мысли путались, какъ нитки. Христофоръ, улыбаясь. Теперь мой Михайло, небось, спитъ и видитъ, что я ему такую кучу привезу. Вошелъ на цыпочкахъ Мойссй Мойсеичъ. Такой страшный, сердитый! Какъ же она будетъ скучать и плакать! Черезъ годъ мы тоже повеземъ въ ученье своего Наума!
Егорушка сунулъ въ карманъ пряникъ и попятился къ двери, такъ какъ былъ уже не въ силахъ дышать затхлымъ и кислымъ воздухомъ, въ которомъ жили хозяева. Вы видите: я лакей. Христофоръ и Кузьмичовъ переглянулись. Ни тотъ, ни другой не поняли Соломона. Чудакъ, право... Вошелъ Мойсей Мойсеичъ. Кузьмичовъ сердито нахмурился. И онъ прибавилъ еще что-то по-еврейски.
Боже мой! Никого онъ не любитъ, никого не почитаетъ, никого не боится... А мене за что? Прошло минутъ десять, а Мойсей Мойсеичъ все еще бормоталъ вполголоса и вздыхалъ: — Ночью онъ не спитъ и все думаетъ, думаетъ, думаетъ, а о чемъ онъ думаетъ, Богъ его знаетъ. Онъ и меня не любитъ... И ничего онъ не хочетъ! Такъ жалко, такъ жалко! Онъ открылъ глаза...
Христофоръ, держа широкополый цилиндръ, кому-то кланялся и улыбался не мягко и не умиленно, какъ всегда, а почтительно и натянуто, что очень не шло къ его лицу. Одинъ только Соломонъ, какъ ни въ чемъ не бывало, стоялъ въ углу, скрестивъ руки, и попрежнему презрительно улыбался. Егорушка протеръ глаза. Казимиръ Михайловичъ, посмотрите, какая прелесть! Боже мой, онъ спитъ! Бутузъ ты мой милый... Дверной блокъ завизжалъ и послышались торопливые шаги: кто-то входилъ и выходилъ. Она стояла посреди комнаты и, глядя, какъ онъ уходилъ, улыбалась и дружелюбно кивала ему головой.
Должно-быть, это былъ провожатый дамы. Сказано, молодая да глупая. Не разбойникъ ли это? Мглы какъ не бывало. На далекое пространство видны черепа и камни. Чаще и чаще среди монотонной трескотни, тревожа неподвижный воздухъ, раздается чье-то удивленное «а-а! Немножко жутко. Здорово, Пантелей!
Все благополучно? Егорушка проснулся и открылъ глаза. Бричка стояла. Съ Богомъ! Что ему съ нами зря болтаться? Ступай, Егоръ! Иди, ничего!.. Теперь ему казалось, что небо было близко къ нему, а земля далеко.
Но вотъ впереди обоза кто-то крикнулъ: — Кирюха, тро-о-гай!
Опять вернись к проблеме и назови ее, сделай вывод в 1-2 предложениях. Если вас не устраивает ответ или его нет, то попробуйте воспользоваться поиском на сайте и найти похожие ответы по предмету школьной программы: алгебра. На сегодняшний день 26. Возможно среди них вы найдете подходящий ответ на свой вопрос. Нажимая на кнопку "Ответить на вопрос", я даю согласие на обработку персональных данных Ответить на вопрос Последние опубликованные вопросы.
За оградой под вишнями день и ночь спали Егорушкин отец и бабушка Зинаида Даниловна. Когда бабушка умерла, ее положили в длинный, узкий гроб и прикрыли двумя пятаками ее глаза, которые не хотели закрываться. До своей смерти она была жива и носила с базара мягкие бублики, посыпанные маком, теперь же она спит, спит... А за кладбищем дымились кирпичные заводы.