слушать на сайте бесплатно в отличном качестве.

«‹ ›» Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий. Пикник на обочине. Ты должна сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать.

Виртуальная выставка одной книги "А. и Б. Стругацкие «Пикник на обочине»"

Аудиокниги слушать онлайн	Концовка "Пикника на обочине" как самого популярного произведения Стругацких [1] вызывает споры среди знатоков творчества знаменитых фантастов.
Появился трейлер сериала по «Пикнику на обочине» братьев Стругацких	Прочитанная мной книга Пикник на обочине, произвела на меня неизгладимое впечатление.

«Пикник на обочине» как учебник о полосе препятствий?

Как вышло, так вышло. А потом парень закономерно погибает. Но успевает крикнуть это свое наивное, в общем-то, детское, внутренне противоречивое желание. Потому что так не бывает, только мальчишка может верить в идеалистические глупости. А Рэд - остается. Он жив, и он идет к шару, отлично понимая, кто он и что он.

Осознает, так сказать, собственные моральные горизонты. И вот эта вот секунда прозрения… Как только Артур погибает, выкрикнув свое «счастье всем», Рэд понимает, что только что убил человека, который действительно хотел счастья всем. Так, чтобы никто не ушел обиженным. Счастья и для него, Рэда, и для Гуты, и для Мартышки. Вот для всех.

Искренне хотел. Потому что был глупый и молодой. Потому что сохранил ту душевную чистоту, которая позволяет хотеть невозможных и наивных вещей. Но глупый и молодой погиб, чтобы к шару мог пройти опытный, озлобленный, расчетливый Рэд. Рэд, который не может хотеть счастья, уже давно не может.

Он может ненавидеть, немного - любить, хорошо умеет выгрызать, вырывать свой кусок у судьбы. А вот хотеть счастья разучился даже для себя. Про счастье для всех и говорить нечего. Тут без вариантов. Короче, нихрена Рэда перед шаром просветление не накрывало.

И пожалуйста. Только без меня. С Зоной ведь так: с хабаром вернулся — чудо; живой вернулся — удача; патрульная пуля мимо — везенье, а всё остальное — судьба… … и побрели мы через весь институтский двор к выходу в Зону. Так здесь у них заведено, чтобы все видели: вот, мол, идут герои науки живот свой класть на алтарь во имя человечества, знания и святого духа, аминь. И точно — во все окна аж до пятнадцатого этажа хайла сочувствующие повыставлялись, только что платочками не машут и оркестра нет. Нет, пришельцы эти всё-таки приличные ребята были.

Нагадили, конечно, много, но сами же своему дерьму обозначили ясную границу. На двадцать метров вверх и сразу вниз — вот мы и у гаража, а? Вверх ему. А долбанёт тебя там на двадцати метрах? Костей ведь не соберёшь. Или «комариная плешь» где-нибудь здесь объявится — тут не то что костей, мокрого места не останется.

Он по скромности замалчивает, а это было наше самое увлекательное приключение. Скуки вашей не видел? День вкалываешь, вечер телевизор смотришь, ночь пришла — к постылой бабе под одеяло, ублюдков плодить. Стачки ваши, демонстрации, политика раздолбанная… В гробу я вашу Европу видел, — говорю, — занюханную. Гуталин совсем раскис — сидит, плачет, течёт у него из глаз, как из водопроводного крана. Ничего, я его знаю.

Это у него стадия такая — обливаться слезами и проповедовать, что Зона, мол, есть дьявольский соблазн, выносить из неё ничего нельзя, а что уже вынесли — вернуть обратно и жить так, будто Зоны вовсе нет. Дьяволово, мол, дьяволу. У него когда деньги есть, он у кого попало хабар скупает, не торгуясь, за сколько спросят, а потом ночью прёт этот хабар обратно, в Зону, и там закапывает… — Так что же ему нужно? Это же раз плюнуть! Похороны за свой счёт. Понял теперь, кто это?

Ничего я не понимал. Он расхохотался, похлопал меня по руке и говорит: — Давай-ка лучше выпьем, простая ты душа! Куда ни пойдёшь, с кем ни заговоришь — Зона, Зона, Зона… Хорошо, конечно, Кириллу рассуждать, что из Зоны проистечёт вечный мир и благорастворение воздухов. Он же представить себе не может, сколько всякой сволочи крутится вокруг Зоны. Рэдрик Шухарт, 28 лет[ править ] Мясник денег не жалел. Он был очень опытным и очень модным хирургом, светилом медицины не только города, но и штата, и со сталкерами он связался, конечно, не из-за денег.

Он тоже брал свою долю с Зоны: брал натурой, разным хабаром, который применял в своей медицине; брал знаниями, изучая на покалеченных сталкерах неизвестные ранее болезни, уродства и повреждения человеческого организма; брал славой, славой первого на планете врача специалиста по нечеловеческим заболеваниям человека. Деньгами он впрочем тоже брал с охотой. Рэдрика затиснули в угол. Он закрыл глаза, чтобы не видеть мальчика, у которого по подбородку текли шоколадные слюни, но личико было свежее, чистое, без единого волоска… не видеть его мамашу, скудный бюст которой украшало ожерелье из крупных «чёрных брызг», оправленных в серебро… и не видеть выкаченных склеротических белков толстяка и устрашающих бородавок на вздутом рыле старухи. Толстяк попытался закурить, но старуха его осадила и продолжала осаживать до пятого этажа, где она выкатилась, а как только она выкатилась, толстяк всё-таки закурил с таким видом, словно отстоял свои гражданские свободы, и тут же принялся кашлять и задыхаться, сипя и хрипя, по-верблюжьи вытягивая губы и толкая Рэдрика в бок мучительно оттопыренным локтем… На восьмом этаже Рэдрик вышел и, чтобы хоть немного разрядиться, громко, старательно произнёс: — В душу твою небритую, карга, старая ты лягва, кашлюном вонючим, полудохлым в бога трахнутая, пополам с сопляком слюнявым, шоколадным… 3. Ричард Г.

Произведение было написано братьями Стругацкими в 1971 году первые наброски сделаны с 18 по 27 января в Ленинграде, чистовой вариант закончен с 28 октября по 3 ноября в Комарове. Из воспоминаний Бориса Натановича Стругацкого: «История написания этой повести в отличие, между прочим, от истории ее опубликования не содержит ничего занимательного или, скажем, поучительного. Задумана повесть была в феврале 1970 года, когда мы съехались в ДТ Комарове, чтобы писать «Град обреченный», и между делом, во время вечерних прогулок по пустынным заснеженным улочкам дачного поселка, придумали там несколько новых сюжетов, в том числе сюжеты будущего «Малыша» и будущего «Пикника... Обезьяна и консервная банка.

Через 30 лет после посещения пришельцев остатки хлама, брошенного ими —— предмет охоты и поисков, исследований и несчастий. Рост суеверий, департамент, пытающийся взять власть на основе владения ими, организация, стремящаяся к уничтожению их знание, взятое с неба, бесполезно и вредно; любая находка может принести лишь дурное применение. Старатели, почитаемые за колдунов. Падение авторитета науки.

Вытяни из меня сам, чего же я хочу, — ведь не может же быть, чтобы я хотел плохого!.. Научная фантастика Да-да, именно. Мне понравилось, что писатели создали на Земле такой участок, в котором законы физики не работают.

Эти «комариная плешь», «ведьмин студень», «серебряная паутина» и т. В процессе чтения задумываешься об этих явлениях, появляется желание изучить те или иные законы, явления, исключения. Кроме физики, авторы затрагивают генетику, биологию и даже немного медицины.

Повесть "Пикник на обочине" - прародительница настоящего современного сталкерства. Повесть входит в серию произведений писателей и "Мире Полудня". В эту серию также входят "Обитаемый остров" 1969 , "Малыш" 1971 , "Парень из преисподней" 1974 и др.

По мотивам повести и по сценарию братьев Стругацких режиссером Андреем Тарковским в 1979 году был снят фильм "Сталкер". После Чернобыльской катастрофы по мотивам повести была создана компьютерная игра "S.

ТАЙНА СТАЛКЕРА - ТАРКОВСКИЙ И СТРУГАЦКИЕ

В романе "Пикник на обочине" братья Стругацкие исключительно эффективно использовали стратегию сохранения таинственности; они превзошли канон, заданный Уэллсом, а равно и научно-фантастическую традицию. У братьев Стругацких отлично получается сочетать в одном произведении сложные социально-психологические мотивы и динамичный экшен. В некотором смысле «Пикник на обочине» – это попытка Стругацких переосмыслить собственный рассказ «Забытый эксперимент» (1959 г.), который повествует о строительстве двигателей времени. Прочитанная мной книга Пикник на обочине, произвела на меня неизгладимое впечатление. В интернет выложили трейлер пилотной серии сериала, снятого по мотивам фантастической повести «Пикник на обочине» Аркадия и Бориса Стругацких.

«Пикник на обочине»: восприятие повести Стругацких тогда и сейчас

Он рассказывает Распи, где спрятал слизь, и поручает тому отдать все вырученные от продажи деньги Гуте. Когда Редрик через три года освобождается из тюрьмы, у него и его семьи наконец-то появляется достаточно денег от продажи адской слизи, чтобы Редрик больше никогда не попал в Зону. Однако психологическое состояние его дочери ухудшилось до такой степени, что она существует в полу-животном состоянии. В результате Редрик соглашается участвовать в схеме по доставке Золотого шара из Зоны по воздуху в надежде, что с помощью Шара он сможет пожелать вернуть человечность своей дочери. Чтобы добраться до Золотого шара, необходимо пройти «мясорубку», которая убивает всех, кто приближается к ней, прежде чем отключиться. Для успешного прохождения «мясорубки» необходимо человеческое жертвоприношение, поэтому Редрик планирует использовать взрослого сына Стервятника Артура. Столько счастья, сколько вы захотите! Затем Редрик подходит к Золотому шару, чтобы пожелать Обезьянке снова стать человеком. Однако он не может придумать, что сказать, кроме как повторить желание Артура.

По-над кучей старого мусора, над битым стеклом и тряпьем разным поползло этакое дрожание, трепет какой-то, ну как горячий воздух в полдень над железной крышей, перевалило через бугор и пошло, пошло, пошло нам наперерез, рядом с самой вешкой, над дорогой задержалось, постояло с полсекунды — или это мне показалось только? Мать их, очкариков, в чертову душу, надо же, сообразили, где дорогу провесить: по выемке! Ну, и я тоже хорош — куда это мои глаза дурацкие глядели, когда я ихней картой восхищался? Было — и нету, и слава богу. И заткнись, пожалуйста.

Ты сейчас не человек, понял? Ты сейчас — машина, рычаг мой, шестерня… Тут я спохватился, что меня, похоже, самого словесный понос одолевать начинает. Хлебнуть бы сейчас! Достать из-за пазухи родимую, свинтить колпачок, не торопясь, горлышко на нижние зубы положить и голову задрать, чтобы само полилось, в самую глотку чтобы, продрало бы, слезу выточило… А потом флягу покачать и еще раз приложиться… Барахло эти скафандры, вот что я вам скажу. Без скафандра я, ей-богу, столько прожил и еще столько же проживу, а без хорошего глотка в такой вот момент… Ну да ладно!

Ветерок вроде бы упал, и ничего дурного вокруг не слышно, только двигатель гудит спокойно так, сонно. А вокруг солнце, а вокруг жара… Над гаражом марево… Все вроде бы нормально, вешки одна за другой мимо проплывают. Тендер молчит, Кирилл молчит — шлифуются новички. Ничего, ребята, в Зоне тоже дышать можно, если умеючи… А вот и двадцать седьмая вешка — железный шест и красный круг на нем с номером 27. Кирилл на меня посмотрел, кивнул я ему, и наша «галоша» остановилась.

Цветочки кончились, пошли ягодки. Теперь самое главное для нас — полнейшее спокойствие. Торопиться некуда, ветра нет, видимость хорошая, все как на ладони. Вон канава проходит, где Слизняк гробанулся, — пестрое там что-то виднеется, может, тряпье его. Паршивый был парень, упокой господи его душу, жадный, глупый, грязный, только такие вот со Стервятником и связываются, таких Стервятник Барбридж за версту видит и под себя подгребает… А вообще-то Зона не спрашивает, плохой ты или хороший, и спасибо тебе, выходит, Слизняк: дурак ты был, даже имени настоящего твоего никто не помнит, а умным людям показал, куда ступать нельзя… Так.

Конечно, лучше всего добраться бы нам теперь до асфальта. Асфальт ровный, на нем все виднее, и трещина там эта знакомая. Только вот не нравятся мне эти бугорочки! Если по прямой к асфальту идти, проходить придется как раз между ними. Ишь стоят, будто ухмыляются, ожидают.

Нет, промежду вами я не пойду. Вторая заповедь сталкера: либо справа, либо слева все должно быть чисто на сто шагов. А вот через левый бугорочек перевалить можно… Правда, не знаю я, что там за ним. На карте как будто ничего не было, но кто же картам верит?.. На двадцать метров вверх и сразу вниз — вот мы и у гаража, а?

Вверх ему. А долбанет тебя там на двадцати метрах? Костей ведь не соберешь. Или «комариная плешь» где-нибудь здесь объявится — тут не то что костей, мокрого места не останется. Ох уж эти мне рисковые, не терпится ему, видишь ты: давай прыгнем… В общем, как до бугра идти — ясно, а там постоим посмотрим.

Сунул я руку в карман, вытащил горсть гаек. Показал их Кириллу на ладони и говорю: — Мальчика-с-пальчик помнишь? Проходили в школе? Так вот сейчас будет все наоборот. Недалеко бросил, как положено.

Метров на десять. Гаечка прошла нормально. Гравиконцентраты ищешь? Подожди, я еще одну брошу. Следи, куда упадет, и глаз с нее больше не спускай.

Бросил я еще одну гайку. Само собой, тоже прошла нормально и легла рядом с первой. Тронул он «галошу». Лицо у него спокойное и ясное сделалось: видно, все понял. Они ведь все, очкарики, такие.

Им главное — название придумать. Пока не придумал, смотреть на него жалко, дурак дураком. Ну а как придумал какой-нибудь гравиконцентратор — тут ему словно все понятно становится, и сразу ему жить легче. Прошли мы первую гайку, прошли вторую, третью. Тендер вздыхает, с ноги на ногу переминается и то и дело зевает от нервности с этаким собачьим прискуливанием — томно ему, бедняге.

Ничего, это ему на пользу. Пяток кило он сегодня скинет, это лучше всякой диеты… Бросил я четвертую гаечку. Как-то она не так прошла. Не могу объяснить, в чем дело, но чувствую — не так, и сразу хвать Кирилла за руку. Вот она, «плешь комариная»!

Гаечка вверх полетела нормально, вниз — тоже вроде нормально было пошла, но на полпути ее словно кто-то вбок дернул, да так дернул, что она в глину ушла и с глаз исчезла. Смех и грех. Да разве здесь одной обойдешься? Эх, наука!.. Ладно, разбросал я еще восемь гаек, пока «плешь» не обозначил.

Честно говоря, и семи хватило бы, но одну я специально для него бросил, в самую середку, пусть полюбуется на свой концентрат. Ахнула она в глину, словно это не гаечка упала, а пятипудовая гиря. Ахнула — и только дырка в глине. Он даже крякнул от удовольствия. Сюда смотри.

Кидаю проходную, глаз с нее не спускай. Короче, обошли мы «комариную плешь» и поднялись на бугорочек. Бугорочек этот — как кот нагадил, я его до сегодняшнего дня вообще не примечал. Да… Ну зависли мы над бугорочком, до асфальта рукой подать, шагов двадцать. Место чистейшее — каждую травинку видно, каждую трещинку.

Казалось бы, ну что? Кидай гайку, и с богом. Не могу кинуть гайку. Сам не понимаю, что со мной делается, но гайку кинуть никак не решусь. Сейчас, думаю, кину гаечку, спокойненько пройдем, как по маслу проплывем, травинка не шелохнется, — полминуты, а там и асфальт… И тут вдруг потом меня как прошибет!

Даже глаза залило, и уже знаю я, что гаечку туда кидать не буду. Влево — пожалуйста, хоть две. И дорога туда длиннее, и камушки какие-то я там вижу не шибко приятные, но туда я гаечку кинуть берусь, а прямо — ни за что. И кинул я гаечку влево. Кирилл ничего не сказал, повернул «галошу», подвел к гайке и только тогда на меня посмотрел.

И вид у меня, должно быть, был очень нехорош, потому что он тут же отвел глаза. Дальше дело пошло проще. Нашел я свою трещинку, чистая она оказалась, милая моя, никакой дрянью не заросла, цвет не переменила, смотрел я на нее и тихо радовался. И довела она нас до самых ворот гаража лучше всяких вешек. Я приказал Кириллу снизиться до полутора метров, лег на брюхо и стал смотреть в раскрытые ворота.

Сначала с солнца ничего не было видно — черно и черно, потом глаза привыкли, и вижу я, что в гараже с тех пор ничего вроде бы не переменилось. Тот самосвал как стоял на яме, так и стоит, целехонький стоит, без дыр, без пятен, и на цементном полу вокруг все как прежде — потому, наверное, что «ведьмина студня» в яме мало скопилось, не выплескивался он с тех пор ни разу. Одно мне только не понравилось: в самой глубине гаража, где канистры стоят, серебрится что-то. Раньше этого не было. Ну ладно, серебрится так серебрится, не возвращаться же теперь из-за этого!

Ведь не как-нибудь особенно серебрится, а чуть-чуть, самую малость, и спокойно так, вроде бы даже ласково… Поднялся я, отряхнул брюхо и поглядел по сторонам. Вон грузовики на площадке стоят, действительно, как новенькие, — с тех пор как я последний раз здесь был, они, по-моему, еще новее стали, а бензовоз — тот совсем, бедняга, проржавел, скоро разваливаться начнет. Вон и покрышка валяется, которая у них на карте… Не понравилась мне эта покрышка. Тень от нее какая-то ненормальная. Солнце нам в спину, а тень к нам протянулась.

Ну да ладно, до нее далеко. В общем, ничего, работать можно. Только что это там все-таки серебрится? Или это мерещится мне? Сейчас бы закурить, присесть тихонечко и поразмыслить — почему над канистрами серебрится, почему рядом не серебрится… Тень почему такая от покрышки… Стервятник Барбридж про тени что-то рассказывал, диковинное что-то, но безопасное… С тенями здесь бывает.

А вот что это там все-таки серебрится? Ну прямо как паутина в лесу на деревьях. Какой же это паучок ее там сплел? Ох, ни разу я еще жучков-паучков в Зоне не видел. И хуже всего, что «пустышка» моя как раз там, шагах в двух от канистр, валяется.

Надо мне было тогда же ее и упереть, никаких бы забот сейчас не было. Но уж больно тяжелая, стерва, полная ведь — поднять-то я ее мог, но на горбу тащить, да еще ночью, да на карачках… А кто «пустышек» ни разу не таскал, пусть попробует: это все равно что пуд воды без ведер нести… Так идти, что ли? Надо идти. Хлебнуть бы сейчас… Повернулся я к Тендеру и говорю: — Сейчас мы с Кириллом пойдем в гараж. Ты остаешься здесь за водителя.

К управлению без моего приказа не притрагивайся, что бы ни случилось, хоть земля под тобой загорится. Если струсишь — на том свете найду. Он серьезно мне покивал — не струшу, мол. Нос у него — что твоя слива, здорово я ему врезал… Ну, спустил я тихонечко аварийные блок-тросы, посмотрел еще раз на это серебрение, махнул Кириллу и стал спускаться. Встал на асфальт, жду, пока он спустится по другому тросу.

Меньше пыли. Стоим мы на асфальте, «галоша» рядом с нами покачивается, тросы под ногами ерзают. Тендер башку через перила выставил, на нас смотрит, и в глазах у него отчаяние. Я говорю Кириллу: — Иди за мной шаг в шаг, в двух шагах позади, смотри мне в спину, не зевай. И пошел.

На пороге остановился, огляделся. Все-таки до чего же проще работать днем, чем ночью! Помню я, как лежал вот на этом самом пороге. Темно, как у негра в ухе, из ямы «ведьмин студень» языки высовывает, голубые, как спиртовое пламя, и ведь что обидно — ничего, сволочь, не освещает, даже темнее из-за этих языков кажется. А сейчас — что!

Глаза к сумраку привыкли, все как на ладони, даже в самых темных углах пыль видна. И действительно, серебрится там, нити какие-то серебристые тянутся от канистр к потолку — очень на паутину похоже. Может, паутина и есть, но лучше от нее подальше. Вот тут-то я и напортачил. Мне бы Кирилла рядом с собой поставить, подождать, пока и у него глаза к полутьме привыкнут, и показать ему эту паутину, пальцем в нее ткнуть.

А я привык один работать — у самого глаза пригляделись, а про Кирилла я и не подумал. Шагнул это я внутрь, и прямо к канистрам. Присел над «пустышкой» на корточки, к ней паутина вроде бы не пристала. Взялся я за один конец и говорю Кириллу: — Ну, берись, да не урони — тяжелая… Поднял я на него глаза, и горло у меня перехватило: ни слова не могу сказать. Хочу крикнуть: стой, мол, замри!

Да и не успел бы, наверное, — слишком уж быстро все получилось. Кирилл шагает через «пустышку», поворачивается задом к канистрам и всей спиной — в это серебрение. Я только глаза закрыл. Все во мне обмерло, ничего не слышу — слышу только, как эта паутина рвется. Со слабым таким сухим треском, словно обыкновенная паутина лопается, но, конечно, погромче.

Сижу я с закрытыми глазами, ни рук, ни ног не чувствую, а Кирилл говорит: — Ну, что? Подняли мы «пустышку» и понесли к выходу, боком идем. Тяжеленная, стерва, даже вдвоем ее тащить нелегко. Вышли мы на солнышко, остановились у «галоши», Тендер к нам уже лапы протянул. Поставим сначала.

Он без единого слова повернулся. Смотрю я — ничего у него на спине нет. Я и так и этак — нет ничего. Тогда я поворачиваюсь и смотрю на канистры. И там ничего нет.

Взвалили мы «пустышку» на «галошу» и поставили ее на попа, чтобы не каталась. Стоит она, голубушка, — новенькая, чистенькая, на меди солнышко играет, и синяя начинка между медными дисками туманно так переливается, струйчато. И видно теперь, что не «пустышка» это, а именно вроде сосуда, вроде стеклянной банки с синим сиропом. Полюбовались мы на нее, вскарабкались на «галошу» сами и без лишних слов — в обратный путь. Лафа этим ученым!

Во-первых, днем работают. А во-вторых, ходить им тяжело только в Зону, а из Зоны «галоша» сама везет — есть у нее такое устройство, курсограф, что ли, которое ведет «галошу» точно по тому же курсу, по какому она сюда шла. Плывем мы обратно, все маневры повторяем, останавливаемся, повисим немного — и дальше, и над всеми моими гайками проходим, хоть собирай их обратно в мешок. Новички мои, конечно, сразу воспрянули духом. Головами вертят вовсю, страха у них почти не осталось — одно любопытство да радость, что все благополучно обошлось.

Принялись болтать. Тендер руками замахал и грозится, что вот сейчас пообедает — и сразу обратно в Зону, дорогу к гаражу провешивать, а Кирилл взял меня за рукав и принялся мне объяснять про этот свой гравиконцентрат, про «комариную плешь» то есть. Ну, я их не сразу, правда, но укоротил. Спокойненько так рассказал им, сколько дураков гробанулись на радостях на обратном пути. Молчите, говорю, и глядите как следует по сторонам, а то будет с вами как с Линдоном-Коротышкой.

Даже не спросили, что случилось с Линдоном-Коротышкой. И хорошо. В Зоне по знакомой дороге сто раз благополучно пройдешь, а на сто первый гробанешься. Плывем в тишине, а я об одном думаю: как буду свинчивать крышечку. Так и этак представляю себе, как первый глоток сделаю, а перед глазами нет-нет да паутинка и блеснет.

Короче говоря, выбрались мы из Зоны, загнали нас с «галошей» вместе в «вошебойку», или, говоря по-научному, в санитарный ангар. Мыли нас там в трех кипятках и трех щелочах, облучали какой-то сволочью, обсыпали чем-то и снова мыли, потом высушили и сказали: «Валяйте, ребята, свободны! Народу набежало смотреть — не протолкнешься, и ведь что характерно: все только смотрят и издают приветственные возгласы, а взяться и помочь усталым людям тащить — ни одного смельчака не нашлось… Ладно, меня это все не касается. Меня теперь ничто не касается… Стянул я с себя спецкостюм, бросил его прямо на пол — холуи-сержанты подберут, — а сам двинул в душевую, потому что мокрый я был весь с головы до ног. Заперся в кабинке, вытащил флягу, отвинтил крышечку и присосался к ней, как клоп.

Сижу на лавочке, в коленках пусто, в голове пусто, в душе пусто, знай себе глотаю крепкое, как воду. Отпустила Зона. Отпустила, поганка. Стерва родимая. Ни хрена новичкам этого не понять.

Никому, кроме сталкера, этого не понять. И текут у меня по щекам слезы — то ли от крепкого, то ли сам не знаю отчего. Высосал флягу досуха — сам мокрый, фляга сухая. Одного последнего глотка, конечно, не хватило. Ну ладно, это поправимо.

Теперь все поправимо. Закурил сигарету, сижу. Чувствую — отходить начал. Премиальные в голову пришли. Это у нас в Институте поставлено отчетливо.

Прямо хоть сейчас иди и получай конвертик. А может, и сюда принесут, прямо в душевую. Стал я потихоньку раздеваться. Снял часы, смотрю — а в Зоне-то мы пробыли пять часов с минутами, господа мои! Пять часов.

Меня аж передернуло. Да, господа мои, в Зоне времени нет. Пять часов… А если разобраться, что такое для сталкера пять часов? Да плюнуть и растереть. А двенадцать часов не хочешь?

А двое суток не хочешь? Когда за ночь не успел, целый день в Зоне лежишь рылом в землю и уже не молишься даже, а вроде бы бредишь, и сам не знаешь, живой ты или мертвый… А во вторую ночь дело сделал, подобрался с хабаром к кордону, а там патрули-пулеметчики, жабы, они же тебя ненавидят, им же тебя арестовывать никакого удовольствия нет, они тебя боятся до смерти, что ты заразный, они тебя шлепнуть стремятся, и все козыри у них на руках; иди потом доказывай, что шлепнули тебя незаконно… И значит, снова рылом в землю — молиться до рассвета и опять до темноты, а хабар рядом лежит, и ты даже не знаешь, то ли он просто лежит, то ли он тебя тихонько убивает. Или как Мослатый Исхак — застрял на рассвете на открытом месте, сбился с дороги и застрял между двумя канавами — ни вправо, ни влево. Два часа по нему стреляли, попасть не могли. Два часа он мертвым притворялся.

Слава богу, надоело им, поверили, ушли наконец. Я его потом увидел — не узнал, сломали его, как не было человека… Отер я слезы и включил воду. Долго мылся. Горячей мылся, холодной мылся, снова горячей. Мыла целый кусок извел.

Потом надоело. Выключил душ и слышу — барабанят в дверь, и Кирилл весело орет: — Эй, сталкер, вылезай! Зелененькими пахнет! Зелененькие — это хорошо. Открыл я дверь, стоит Кирилл голый, в одних трусах, веселый, без никакой меланхолии, и конверт мне протягивает.

Сколько здесь? Так жить можно. Если бы мне здесь за каждую «пустышку» по два оклада платили, я бы Эрнеста давным-давно подальше послал. Он ничего не сказал. Обхватил меня за шею, прижал к потной своей груди, притиснул, оттолкнул и скрылся в соседней кабине.

Подштанники небось стирает? Тендера там корреспонденты окружили, ты бы на него посмотрел, какой он важный… Он им так все компетентно излагает… — Как, — говорю, — излагает? В следующий раз захвачу словарь, сэр. Ну, он вышел. Взял я его за плечи, повернул спиной.

Нет, показалось. Чистая спина. Струйки пота засохли. Отвесил я ему пинка под голую задницу, нырнул к себе в душевую и заперся. Нервы, черт бы их подрал.

Там мерещилось, здесь мерещится… К дьяволу все это! Напьюсь сегодня как зюзя. Ричарда бы ободрать, вот что! Надо же, стервец, как играет… Ну ни с какой картой его не возьмешь. Я уж и передергивать пробовал, и карты под столом крестил, и по-всякому… — Кирилл!

Написано — «Боржч». Ты к нам со своими порядками не суйся. Так придешь или нет? Ричарда бы ободрать… — Ох, не знаю, Рэд. Ты ведь, простая твоя душа, и не понимаешь, какую мы штуку притащили… — А ты-то понимаешь?

Это верно. Но теперь, во-первых, понятно, для чего эти «пустышки» служили, а во-вторых, если одна моя идейка пройдет… Напишу статью и тебе ее персонально посвящу: Рэдрику Шухарту, почетному сталкеру, с благоговением и благодарностью посвящаю. Так эту штуку и будут называть — «банка Шухарта». Пока мы так трепались, я оделся. Сунул пустую флягу в карман, пересчитал зелененькие и пошел себе.

Смотрю — в коридоре господин Тендер собственной персоной, красный весь и надутый, что твой индюк.

Я сосчитал координаты радианта и послал их в «Нэйчур». Помнится, наш брат информатор тогда много напутал… Однако вернёмся к науке. Открытие радианта Пильмана было первым, но, вероятно, не последним вашим вкладом в знания о Посещении? Не так уж важно, кто были эти пришельцы. Неважно, откуда они прибыли, зачем прибыли, почему так недолго пробыли и куда девались потом. Важно то, что теперь человечество твёрдо знает: оно не одиноко во Вселенной. Боюсь, что институту внеземных культур уже никогда больше не повезёт сделать более фундаментальное открытие.

Открытия, которые могла бы использовать наша земная наука и техника. Ведь целый ряд очень видных учёных полагает, что находки в Зонах Посещения способны изменить весь ход нашей истории.

Каждый день он начинает в 5.

Он эффективно управляет как объектами недвижимости делюкс-уровня, так и своей жизнью. А в самых популярных гостиницах мест уже не осталось.

Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис - Пикник на обочине

Пикник на обочине авторы Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий читает Михаил Гульдан. "Пикник на обочине", краткое содержание которого мы расскажем в статье, повествует о событих, которые разворачиваются в конце 20 века. У братьев Стругацких отлично получается сочетать в одном произведении сложные социально-психологические мотивы и динамичный экшен. Не пикник на обочине, не призыв к контакту – вторжение. Студия Ардис представляет аудиоспектакль по мотивам повести братьев Стругацких «Пикник на обочине». Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий ПИКНИК НА ОБОЧИНЕ.

Лучшие цитаты братьев Стругацких, которые научат вас мыслить шире (24 фото)

Действие "Пикника на обочине" разворачивается после внеземного события под названием "Посещение", которое произошло одновременно в нескольких местах по всей Земле в течение двухдневного периода. Повесть «Пикник на обочине» братьев Аркадия и Бориса Стругацких без преувеличения можно считать одним из лучших произведений наследия научной фантастики. Как книга Стругацких «Пикник на обочине» превратилась в убивший создателей проклятый фильм «Сталкер». В 1974 году режиссёр прочитал повесть братьев Стругацких «Пикник на обочине» и предложил фантастам написать сценарий для экранизации. Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий ПИКНИК НА ОБОЧИНЕ. Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать.

4 причины прочитать повесть братьев Аркадия и Бориса Стругацких «Пикник на обочине».

Он эффективно управляет как объектами недвижимости делюкс-уровня, так и своей жизнью. А в самых популярных гостиницах мест уже не осталось. И это не удивительно.

Движения «муляжей» неуклюжие и резкие, напоминают движения механической куклы, интеллект практически на нуле. Пытаются имитировать повседневные действия людей. В книге упоминается, как Рэдрик Шухарт и Стервятник Барбридж видели так называемого «этого», сначала блуждающего среди могил, потом бредущего вдоль дороги. На следующий день этот пришёл к себе домой. Также к Рэдрику Шухарту пришёл домой его отец, умерший задолго до Посещения. Рэдрик пытался воспринимать его как члена семьи и подрался с санитарами, которые собирались увезти его отца для исследований.

Из разговора Рэдрика с Ричардом Нунаном можно заключить, что находиться рядом с мертвецом полезно для здоровья: «…От них здоровье исходит. При попадании в её поле действия предмет или существо моментально скручивает, деформирует и разрывает на части. Внешне почти не заметна. Описана как «прозрачная пустота в тени ковша экскаватора ». За всё время существования Зоны из «мясорубки» живым вышел только один сталкер — Красавчик Диксон, получивший впоследствии кличку «Суслик» его, изуродованного, вытащил из Зоны Барбридж. По наблюдениям сталкеров, после «срабатывания» «мясорубка» на некоторое время становится неактивной [ источник не указан 129 дней ]. Эту особенность использовал сталкер Барбридж, пропуская в мясорубку ничего не подозревающих напарников, чем обеспечивал безопасный проход для себя. Ржавое мочало — что-то похожее на мочало, «растёт» на телевизионных антеннах в Чумном квартале некогда жилой квартал, оказавшийся в Зоне Посещения.

При соприкосновении с металлом моментально вызывает сильную коррозию и постепенно переходит на него. В связи с этим транспортировка «ржавого мочала» затруднительна. Не подлежит исследованию. По непонятной причине не выносится ветром за пределы Зоны. Серебристая паутина — тонкие блестящие нити неизвестного происхождения, замеченные Рэдом в гараже. Прочность нитей небольшая, примерно как у обычной паутины. Описан один случай смерти человека Кирилл Панов от разрыва сердца предположительно после случайного соприкосновения с паутиной через защитный костюм. Смерть наступила внезапно, без каких-либо предшествующих признаков, через некоторое время после выхода из Зоны.

Пастухи — люди-мутанты, живущие в Зоне со дня Посещения. Вскользь упоминаются Рэдриком Шухартом. Какие-то люди. Не пришельцы, а именно люди. Будто Посещение настигло их тут, и они мутировали… приспособились к новым условиям. Вы слыхали об этом, мистер Шухарт? Только это не здесь. На северо-западе.

Пастухи какие-то. Тени — аномальные тени от освещённых предметов в Зоне. Как правило, находятся не с той стороны предметов, часто тень направлена к солнцу. Возможно, это явление безопасно, но сталкеры предпочитают сторониться его. От «плевков» предохраняет ношение защитного костюма. В книге также описано много других явлений, не имеющих названия. Интересно, что влияние Зоны сказалось даже на тех хармонтцах, которые и близко к ней не подходили. С некоторых пор стали замечать, что как только эмигрант из Хармонта, присутствовавший при Посещении, поселяется в другом городе, в этом городе резко увеличивается количество катастроф и несчастных случаев.

После этого эмиграцию из Хармонта запретили. Артефакты Зоны[ править править код ] Предназначение предметов, найденных в Зоне, несмотря на двадцать лет изучения, оставалось неизвестным. Доктор Пильман считал, что человечество, используя некоторые артефакты, просто «забивает гвозди микроскопами». Если насадить его на ось и слегка раскрутить, продолжает движение до тех пор, пока силой не будет остановлено. Первый найденный в Зоне « вечный двигатель ». По ошибке сначала был принят за «браслет» см. В книге упомянут единственный экземпляр этого объекта найден Шухартом. Согласно легендам, обладает способностью исполнять желания, но не любые, а только самые сокровенные.

Однако по утверждению Барбриджа, обнаружившего артефакт, шар может исполнить лишь то, у чего есть хоть крошечная вероятность осуществления например, вечная жизнь не имеет шансов на осуществление, а рождение здоровых детей у сталкера вполне вероятно. Однако ни одна версия работы артефакта в книге не подтверждена. В активном состоянии для инициации достаточно сдавливания между пальцами каким-то образом воздействует на людей и животных, вызывая чувства страха и дискомфорта. По мнению Рэдрика Шухарта, первыми работающую «зуду» чувствуют собаки. В книге упоминаются «малые пустышки» естественно предположить, что есть и большие. Была найдена и отправлена на исследование как минимум одна «пустышка» с содержимым — вязкой жидкостью синего цвета, возможно — ведьминым студнем. В произведении упоминается только рассказ о единственном случае нахождения устройства: Восемь лет назад, — скучным голосом затянул Нунан, — сталкер по имени Стефан Норман и по кличке Очкарик вынес из Зоны некое устройство, представляющее собою, насколько можно судить, нечто вроде системы излучателей, смертоносно действующих на земные организмы. Упомянутый Очкарик торговал этот агрегат Институту.

В цене они не сошлись, Очкарик ушёл в Зону и не вернулся. Где находится агрегат в настоящее время — неизвестно… «Чёрные брызги» «объекты К-23» — небольшие чёрные образования, имеющие форму шарика. Попадающий в них пучок света выходит с задержкой и на более низкой частоте. Применяются в ювелирном деле. Существует также предположение, согласно которому эти образования являются гигантскими областями пространства с иной метрикой, принявшими под воздействием нашего пространства компактную трёхмерную форму. Артефакт нашёл широкое применение в технике и привёл к отказу от углеводородного топлива. При определённых условиях размножается делением.

Настольная ролевая игра Stalker RPG, разработанная Вилле Вуорела с разрешения Бориса Стругацкого, была опубликована в 2008 году издательством Burger Games на финском и в 2012 году — на английском языке. Сценарий « Машина желаний » Цитаты Просто уму непостижимо: такая роскошная женщина, а на самом деле пустышка, обман, кукла неживая, а не женщина.

Как, помнится, пуговицы на кофте у матери, янтарные такие, полупрозрачные, золотистые, так и хочется сунуть в рот и сосать в ожидании какой-то необычайной сладости, и он брал их в рот и сосал, и каждый раз страшно разочаровывался, и каждый раз забывал об этом разочаровании, даже не то чтобы забывал, а просто отказывался верить собственной памяти, стоило ему их снова увидеть. Разум есть способность использовать силы окружающего мира без разрушения этого мира. Все мы в каком-то смысле пещерные люди — ничего страшнее призрака или вурдалака представить себе не можем. А между тем нарушение принципа причинности — гораздо более страшная вещь, чем целые стада привидений… Гипотеза о Боге, например, дает ни с чем не сравнимую возможность абсолютно все понять, абсолютно ничего не узнавая… Дайте человеку крайне упрощенную систему мира и толкуйте всякое событие на базе этой упрощенной модели. Такой подход не требует никаких знаний. Он знал, что миллиарды и миллиарды ничего не знают и ничего не хотят знать, а если и узнают, то поужасаются десять минут и снова вернутся на круги своя. Надо было менять всё. Не одну жизнь и не две жизни, не одну судьбу и не две судьбы — каждый винтик этого смрадного мира надо было менять… Нет на свете ничего такого, чего нельзя было бы исправить. Удивительная, между прочим, вещь: как ни придёшь — вечно эти бармены бокалы протирают, словно у них от этого зависит спасение души.

Каждый за себя, один бог за всех. Человек рожден, чтобы мыслить вот он, Кирилл, наконец-то! Только ведь я в это не верю. И раньше не верил, и сейчас не верю, и для чего человек рожден — не знаю. Родился, вот и рожден. Кормится кто во что горазд. Пусть мы все будем здоровы, а они пускай все подохнут. Кто это — мы? Кто они?

Ничего же не понять. Я иногда спрашиваю себя: какого черта мы так крутимся? Чтобы заработать деньги? Но на кой черт нам деньги, если мы только и делаем, что крутимся? Городишко наш дыра. Всегда дырой был и сейчас дыра. Только сейчас, — говорю, — это дыра в будущее. Через эту дыру мы такое в ваш паршивый мир накачаем, что все переменится. Жизнь будет другая, правильная, у каждого будет все, что надо.

Вот вам и дыра. Через эту дыру знания идут. А когда знание будет, мы и богатыми всех сделаем, и к звездам полетим, и куда хочешь доберемся. Вот такая у нас здесь дыра… После Зоны человеку только одно и остается — за руку девочку подержать. Я животное, ты же видишь, я животное. У меня нет слов, меня не научили словам, я не умею думать, эти гады не дали мне научиться думать.

После трёх долгих лет работы над сценарием, неудачи с черновым вариантом картины и других изматывающих трудностей получился фильм «Сталкер» — одно из лучших произведений Тарковского, с которого начинается поздний этап его творчества. Из книги «Пикник на обочине» были взяты лишь две основные идеи: загадочная аномальная Зона и образ проводника, который живёт походами в это странное место. В повести «Пикник на обочине» действие происходит на вымышленных англоязычных землях. Появление шести Зон, где перестают действовать законы физики, объясняется вмешательством инопланетных цивилизаций. Сталкерами в книге называют людей, которые делают вылазки в Зону и добывают там дорогостоящие артефакты. Эти удивительные предметы могут быть полезными, любопытными или даже опасными, но все без исключения стоят больших денег. Главный герой повести Рэдрик Шухарт — один из таких сталкеров. В конце концов он берёт с собой помощника Артура Барбриджа и отправляется в главное путешествие, чтобы найти легендарный Золотой шар — предмет, способный исполнить любое желание. Картина Андрея Тарковского ни разу не отвечает зрителю на вопрос о том, где происходит её действие. У героев есть только прозвища: Сталкер, Профессор и Писатель.

Новости братья стругацкие пикник на обочине