автор романа луна и грош — ответ на кроссворд / сканворд, слово из 4 (четырёх) букв. является ответом на вопрос: "Автор романа Луна и грош" и состоит из 4 букв.
«В поисках потерянного рая»
Стены покрывали причудливые рисунки, при взгляде на которые замирало сердце и захватывало дух. Живопись отражала что-то таинственное, какой-то секрет, который таится в глубине самой природы. Картины художника Чарльза Стрикленда могли бы так и остаться неизвестными и непризнанными произведениями искусства. Но один критик написал о нем статью, после чего Стрикленд получил признание, но уже после смерти. Поль Гоген - прототип героя романа Неудивительно, что Моэм написал роман о персонаже, столь похожем на Поля Гогена. Ведь писатель, как и художник, обожал искусство. Он скупал множество картин для своей коллекции. Среди них были и произведения Гогена. Жизнь Чарльза Стрикленда во многом повторяет события, произошедшие с французским художником.
Страсть Гогена к экзотическим странам зародилась еще в раннем детстве, ведь до 7 лет он прожил с матерью в Перу. Возможно, это и послужило причиной его переезда на Таити ближе к концу жизни. Поль Гоген, как и персонаж романа, оставил жену и пятерых детей ради живописи. После этого он много путешествовал, знакомился с художниками, занимался самосовершенствованием и поисками собственного "Я". Но в отличие от Стрикленда, Гоген все-таки интересовал некоторых художников своего времени.
В 1925 году родился датский гитарист Юрген Ингманн, который стал победителем конкурса «Евровидение» 1963 года в дуэте с женой Гретой. В 1940 году родился итальянский композитор, продюсер Джорджо Мородер, один из «отцов» музыки диско. В 1980 году родился американский актер, продюсер и модель Ченнинг Татум, который снялся в таких фильмах, как «Шаг вперед», «Дорогой Джон», «Клятва» и т.
В 2006 году родилась российская фигуристка, выступающая в одиночном катании Камила Валиева. По состоянию на 3 ноября 2023 года она занимает 31-е место в рейтинге Международного союза конькобежцев. Народные приметы 26 апреля в народе — Фомаида Медуница. Если к этому дню зацвела ива, то холодов больше не будет. О приближении теплых дней говорит и громко и протяжно кричащая кукушка. Вороны на верхушках деревьев сидят — к теплу, посредине дерева — к пасмурной погоде, на земле — к похолоданию, тогда как пасмурный день сулит жаркое лето. Лунный календарь В лунном календаре 26 апреля этого года — 18-й лунный день. Убывающая Луна находится в знаке зодиака Стрелец.
Ночное светило взойдет в 23:45, закатится — в 05:18.
Назад не вернусь. Моё решение непреклонно. Всегда твой Чарльз Стрикленд "Ни слова объясгнений или сожалений. Как вы думаете, не бесчеловечно ли это? Я не знаю той женщины, каторая им завладела, но она превратила его в другого человека. Очевидно, что это на долгое время".
Муж говорил, что три-четыре раза в неделю он ходит в клуб играть в бридж. Фред знал одного из членов клуба и сказал что-то насчёт того, что Стрикленд отличный бриджист. Тот удивился. Он сказал, что никогда даже не видел Чарльза на корте. Сейчас совершенно ясно, когда я думала, что Чарльз в своём клубе, он был с ней". Я помолчал с минуту. Затем подумал о детях.
Видите ли, мы приехали в город лишь за день до того, как им идти в школу. Я нашла в себе присутствие духа сказать, что их отца вызвали по делу". Вряд ли легко было оставаться ровной и беззаботной с этой неожиданной тайной в сердце, или ничего не упустить, чтобы как следует проводить детей. Голос мистрис Стрикленд опять сорвался. Как нам жить? Это было ужасно больно видеть. Он никогда не сможет жениться на той женщине.
Я так же упряма, как он, и я никогда с ним не разведусь. Я должна думать о своих детях". Думаю, она добавила это, чтобы объяснить мне свою позицию, но полагаю, скорее то была вполне естественная ревность, чем материнская забота. Я хочу, чтобы он вернулся. Если он это сделает, то, как говорится, кто старое помянет… Всё-таки мы были женаты семнадцать лет. Я достаточно свободно смотрю на вещи. Я не настаиваю, чтобы за всё время, как я его знаю, ему не иметь чего-нибудь в этом роде.
Он должен знать, его увлечение будет не последним. Если он сейчас вернётся, всё пойдёт гладко, и никто об этом ничего не узнает". Маня слегка расхолодило, что мистрис Стрикленд озабочена разными сплетнями, потому что я тогда не знал, какую огромную роль в жизни женщины играет мнение окружающих. Это сообщает оттенок неискренности проявлениям их самых глубоких чувств. Было известно, где остановился Стрикленд. Его компаньон в энергичном письме, отосланном в свой банк, высмеял его за сокрытие его местонахождения; и Стрикленд в язвительном и остром ответе, точно рассказал компаньону, где его искать. Он открыто проживал в отеле.
Он говорит, это слишком откровенно". Она густо покраснела. Я вообразил, что она видит своего супруга в обрамлении пышной анфилады комнат, обедающего то в одном, то в другом фешенебельном ресторане; и дни свои, как ей рисуется, он проводит на скачках, а ночи — за игрой. Я могу ещё понять это в молодом мужчине, но в его годы, с детьми, которые едва выросли, я думаю — это ужасно. Ему этого никогда не испытать". В её душе боролись страх и страдание. Всё как будто то же, и всё-таки другое.
Я не могу без него жить. Скорее я себя убью. Поговорите с ним о прошлом, и сколько мы вынесли вместе. Что мне сказать детям, когда они спросят о нём? Его комната в точности та же, как он её оставил. Она ждёт его. Мы все ждём его".
Затем она подробно рассказала мне, что мне следует говорить. Она снабдила меня продуманными ответами на всевозможные его замечания. Я видел, она хотела, чтобы я привлёк его сочувствие любыми средствами, что были в моей власти. Она плакала, не сдерживаясь. Я был не на шутку тронут. Меня возмущало холодное бессердечие Стрикленда, и я пообещал сделать всё, что смогу, чтобы вернуть его. Я условился выехать через день и оставаться в Париже, пока чего-нибудь не добьюсь.
Затем, поскольку становилось поздно, и оба мы устали от обилия эмоций, я оставил её. XI О своём поручении во время путешествия я подумывал, испытывая дурные предчувствия. Теперь, когда я освободился от созерцания страданий мистрис Стрикленд, я мог осмыслить дело поспокойнее. Я ломал себе голову над противоречием, которое увидел в её манере. Она была очень несчастна, но чтобы возбудить моё сочувствие была способна создать спектакль из своих несчастий. Было очевидно, что она готовилась плакать, потому что запаслась достаточным количеством платков; я удивлялся её предусмотрительности, но слёзы её от этого оказывались менее трогательными. Я так и не решил, желает ли она возвращения мужа, потому что любит его, или потому что боится злых языков.
И меня смущало подозрение, что мука отверженной любви в её разбитом сердце смешалась со страданьями ничтожными, на мой молодой взгляд — страданьями оскорблённого тщеславия. Тогда я ещё не знал как противоречива человеческая природа, я не знал, сколько позы в самом искреннем чистосердечии, сколько низости в великодушии или сколько добра в распутстве. Однако, в моей поездке было что-то от приключения. И когда я подъехал к Парижу, моё настроение поднялось. И кроме того, я взглянул на себя в драматическом плане, и мне импонировала роль доверенного друга, возвращающего заблудшего мужа к простившей его жене. Я решил повидаться со Стриклендом завтра вечером, потому что чувствовал инстинктивно, что час должен быть выбран весьма деликатно. Мало подойдёт взывать к чувствам перед ланчем.
В то время мои собственные мысли постоянно были заняты любовью, но я никогда бы не вообразил супружеское блаженство до чая. В своём отеле я расспросил о том, где жил Чарльз Стрикленд. Он звался "Отель де Бельж". Но консьерж, отчасти удивив меня, заявил, что никогда о нём не слышал; я же понял мистрис Стрикленд, что это большое и роскошное здание в глубине рю де Риволи. Мы посмотрели по справочнику. Единственный отель с таким названием был на рю де Муан. Квартал не был фешенебельным, он даже не был респектабельным.
Я покачал головой. Консьерж пожал плечами. Другого отеля с таким названием в Париже не было. Мне пришло в голову, что Стрикленд, чтобы там ни было, утаил свой адрес. Давая своему компаньону тот, который я знал, он, возможно, сыграл с ним трюк. Не знаю, почему-то мне подумалось, что чувство юмора Стрикленда было бы удовлетворено, когда б в Париж принесло разъярённого маклера для бессмысленных поисков дома с дурной репутацией на дрянной улочке. Всё же я решил пойти взглянуть.
На следующий день около шести я взял кэб до рю де Муан, но отпустил его, не доезжая до угла, предпочитая дойти до отеля пешком, чтобы осмотреть его перед тем, как войти. То была улица крохотных лавчонок, рассчитанных на нужды бедняков, и среди них слева, как я шёл, находился Отель де Бельж. Мой собственный отель был достаточно скромным, но по сравнению с этим он был само великолепие. Передо мной высилось крошечное здание, не окрашиваемое в течение ряда лет и настолько запачканное снаружи, что дома по обеим сторонам от него выглядели чистыми и аккуратными. Тусклые окна были сплошь занавешены. Нет, не здесь жив в преступной роскоши Чарльз Стрикленд с неизвестной обольстительницей, ради которой он пренебрёг честью и долгом. Было досадно, я чувствовал, что попал впросак, и едва ни отправился прочь, не наводя справок.
Я вошёл только для того, чтобы иметь право сказать мистрис Стрикленд, что сделал всё возможное. Вход был со стороны лавчонки. Дверь оказалась открыта, и тут же внутри была надпись: Bureau au premier [5]. Я поднялся по узкой лестнице и на площадке обнаружил нечто вроде большого короба, застеклённого, внутри которого находилась конторка и пара стульев. Снаружи находилась скамья, на которой ночной портье мог позволить себе проводить беспокойные ночи. Никого не было, но под кнопкой звонка было написано: Gar;on. Я позвонил, и вскоре появился служитель.
То был молодой человек угрюмой наружности со скрытным взглядом. Руки торчали из коротких рукавов. Он был в ковровых домашних туфлях. Не знаю, почему я постарался задать свой вопрос как можно небрежнее. На шестом этаже". Я был так удивлён, что не отвечал какое-то мгновение. Сходите посмотрите".
Я едва подумал, как задал ещё один вопрос. На ней было темно и душно. Стоял отвратительный затхлый запах. На третьем марше открылась дверь, и, пока я проходил, женщина в халате с беспорядочно уложенными волосами молча смотрела на меня. Наконец, я достиг шестого этажа и постучал в дверь под номером тридцать два. Внутри послышался шум, и дверь приоткрылась. Передо мной стоял Чарльз Стрикленд.
Он не произнёс ни слова. Очевидно, он меня не узнал. Я назвал своё имя. Я из кожи лез, чтобы быть пограциознее. Я имел удовольствие обедать у вас в июле". Я вошёл. Комната, очень маленькая, была загромождена мебелью того стиля, который французы знали как стиль Луи Филиппа.
Стояла огромная деревянная кровать со вздымающимся на ней красным стёганым одеялом, стоял огромный гардероб, круглый стол, очень маленький умывальник и два стула с набивными подушками, укрытыми красным крепом. Всё выглядело грязным и потрёпанным. Не было и следа той преступной роскоши, которую так доверительно описывал Полковник Мак-Эндрью. Стрикленд сбросил на пол с одного из стульев одежду, которая там громоздилась, и я сел. В этой маленькой комнате он выглядел даже крупнее, чем я помнил. Он носил поношенную куртку с широким поясом и не брился несколько дней. Когда я видел его в последний раз, он был достаточно элегантен, но выглядел по меньшей мере нездоровым; теперь, неопрятный и болезненный, он выглядел уж совсем по-домашнему.
Я не знал, как он примет приготовленную мною фразу. Неплохо бы и вам сходить. Вам нравится абсент? Он одел цилиндр, сильно нуждающийся в чистке. Вы мне, знаете ли, должны обед". Вы одни? Три дня я фактически не разговаривал ни с одной душой.
Я владею французским далеко не блестяще". Спускаясь по лестнице вслед за ним, я удивлялся, что могло случиться с маленькой леди из цветочной лавки. Поссорились они уже, или его влюблённость прошла? Не похоже было на то, чтобы он, как представлялось, принимал меры в течение года, чтоб совершить свой безрассудный поступок. Мы пошли на Авеню де Клиши и сели за один из столиков на тротуаре перед большим кафе. XII На авеню де Клиши в этот час было полно народу, и живое воображение могло бы увидеть в прохожих персонажей из расхожих романтических произведений. Здесь были клерки и продавщицы; старые знакомцы, которые будто сошли со страниц Оноре де Бальзака; представители профессий, мужчины и женщины, которые извлекают доход из несовершенств человеческого рода.
И это на улицах беднейших кварталов Парижа, чья толпящаяся энергия возбуждала кровь и подготавливала душу к неожиданному. Приезжали на медовый месяц. С тех пор я не был". Мне нужно было что-нибудь подешевле". Принесли абсент, и мы с должной торжественностью добавили воду в абсент, куда был опущен кусочек сахара. Он заморгал глазами. У меня столько писем от Эми".
Я зажёг сигарету, чтобы выкроить мгновение. Теперь я уж совсем не знал, как приступить к своей миссии. Выразительные фразы, которые я заготовил, патетические или негодующие, на авеню де Клиши казались неуместными. Неожиданно он засмеялся. Я колебался. Я не могу описать, с какой неожиданной жесткостью он бросил эту реплику. Это смутило меня, но я постарался этого не показать.
Я принял тон, которым мой дядя Генри, священник, просил сделать подписку в подьзу Общества Сверхштатных Приходских Священников. Я взглянул на него с удивлением. Его готовность соглашаться со всем, что я ни говорил, выбивало у меня почву из-под ног. Моё положение становилось сложным, если не сказать - смехотворным. Я готовился убеждать, трогать и увещевать, предостерегать и спорить, если понадобиться даже бранить, быть негодующим и саркастичным; но какого дьявола делать ментору, когда грешник не сморгнув глазом признаёт за собой грех? У меня не было опыта, моя собственная практика заключалась как раз в том, чтобы всегда всё отрицать. Я изобразил на своём лице презрительную улыбку.
Я чувствовал, что не бог с каким искусством осуществил своё посольство. Я был явно уязвлён. Почему бы ей ни начать содержать себя для разнообразия? Конечно, многое я мог бы на это ответить. Я мог сказать об экономическом положении женщины, об обязательствах, явных и неявных, которые принимает на себя мужчина, вступая в брак, и о многом ещё; но я чувствовал, был лишь один действительно существенный момент. Положение было чрезвычайно серьёзно для всех увязанных сторон, но в манере, с которой он отвечал, было столько весёлого нахальства, что мне приходилось прикусывать губу, чтобы не расхохотаться. Я напомнил себе, что поведение его отвратительно.
Я старался привести себя в состояние морального негодования. Да подумайте о детях. Они-то вам не сделали ничего дурного. Они ведь не просились, чтоб их произвели на свет. Если так всем вы будете бросаться, они окажутся на улице". Куда больше, чем большинство других детей. И потом, за ними кто-нибудь присмотрит.
Когда на то пошло, Мак-Эндрью будет платить за школу". Таких милых ребятишек. Не станете же вы говорить, что у вас с ними ничего больше не будет? Я попробовал по-другому. Его короткие ответы звучали настолько насмешливо, что мои вообще-то естественные вопросы казались нелепыми. Я размышлял одну-две минуты. Уверены ли вы, что это не начнёт вас тревожить?
У каждого своя совесть, и рано или поздно она вас отыщет. Предположим, ваша жена умрёт, не будет ли вас мучить раскаянье? Наконец, мне пришлось самому прервать молчание. Во всяком случае, вас могут принудить содержать жену и детей", - воскликнул я, несколько задетый: "Полагаю, у закона есть для них какая-то защита". У меня нет денег. У меня в наличии порядка ста фунтов". Мои недоумения ещё больше увеличились.
Верно, его гостиница свидетельствовала о самых стеснённых обстоятельствах". Он был совершенно спокоен, и в его глазах была та дразнящая улыбка, от которой всё, что бы я ни говорил, начинало казаться довольно глупым. Я остановился на короткое мгновение, чтобы сообразить, что бы сказать. Но он начал первым. Она сравнительно молода, и нельзя сказать, что непривлекательна. Я могу порекомендовать её как отличную жену. Если она захочет развестись со мной, я не против дать соответствующие основания".
Теперь была очередь улыбнуться за мной. Он был очень хитёр, но то, к чему н стремился, было очевидно. У него были некоторые причины умалчивать тот факт, что он бежал с женщиной, и он использовал все меры предосторожности, чтобы скрыть её местопребывание. Я решительно произнёс. Она совершенно решительно настроена. И любые сомнения на этот счёт вы можете выкинуть из головы". Он посмотрел на меня с удивлением, определённо притворным.
Улыбка на губах исчезла, и он заговорил серьёзно. Для меня не имеет ни на чёртов грош значения - так или иначе". Я засмеялся. Мы ведь знаем, что вы уехали с женщиной". Он сделал небольшую выдержку, и вдруг взорвался громким хохотом. Он так отчаянно хохотал, что сидевшие поблизости стали оглядываться, и некоторые тоже стали смеяться. Затем его лицо стало горько презрительным.
Всегда любовь. Они думают, мужчина оставляет их только потому, что ему хочется иметь других. Не думаете ли вы, что я так глуп, чтобы совершить ради женщины то, что я совершил". С моей стороны это было очень простодушно. Долгое время я смотрел на него в полнейшем молчании. Я не понимал. Я подумал, что он сумасшедший.
Напомню, что я был очень молод, а в нём видел мужчину среднего возраста. Я забыл всё на свете, кроме своего изумления. Я начал немного рисовать год назад. В прошлом году я посещал вечерние классы". Но я буду. Потому я и здесь. Я не мог достичь, чего хотел, в Лондоне.
Быть может смогу здесь". Большинство начинает рисовать лет в 18". Его взгляд покоился на проходящих, но не думаю, чтоб он их видел. Его ответ не был ответом. Его глаза содержали в себе что-то странное, так что мне стало слегка не по себе. Двадцать три? Было бы естественно, когда б я рисковал, но его-то молодость была в прошлом, маклер с вполне определённым положением, женой и двумя детьми.
Тот путь, который был бы естественен для меня, был для него абсурден. Я решил быть совершенно беспристрастен. Какое ужасное разочарование, если в итоге вы должны будете узнать, что просчитались". В конце концов, при всяких других занятиях не важно, если вы не слишком подходите; вы можете неплохо устроиться, если вы как-то соответствуете; но другое дело - художник". Я не могу ничего поделать. Когда человек упал в воду, уже неважно как он плавает, плохо или хорошо; он постарается выплыть, или же утонет". В его голосе было неподдельное чувство, и я наперекор себе был им заражён.
Казалось, я чувствовал в нём какую-то неистовую силу, которая старалась вырваться наружу; это давало мне ощущение чего-то очень сильного, властного, удерживающего его, как бы то ни было, против его воли. Я не мог понять. Поистине, он казался одержим дьяволом, и я чувствовал, что это могло неожиданно изменить и растерзать его. Сейчас он выглядел достаточно обыкновенно. Мой взгляд, с удивлением остановившийся на нём, не вызывал в нём смущения. Я удивлялся, что за незнакомец как будто подменил его, сидя в его широкой куртке и начищенном цилиндре; брюки были мешковатыми, руки не чисты, а лицо, с рыжей щетиной небритого подбородка, маленькими глазками и большим агрессивным носом, было грубым и неотёсанным. Крупный рот, губы полные и чувственные.
Нет, я не мог его вместить. Она никогда не сделает вам ни единого упрёка". Вам всё равно, что она и ваши дети должны просить на кусок хлеба? Я помолчал какое-то мгновенье, чтобы вложить всю силу в свою следующую реплику. И произнёс с расстановкой. XIII Что говорить, было б приличнее отказаться от этого предложения. Я бы продемонстрировал возмущение, которое действительно испытывал, и уверен, что наконец Полковник Мак-Эндрью был бы высокого мнения обо мне, когда б я сумел коротко и энергично отказаться сесть за один стол с человеком его репутации.
Следующие пять лет Стрикленд писал картины, живя в нищете и перебиваясь случайными заработками. Посредственный художник Дирк Стрёв, единственный на тот момент, разглядел в нём гения и начал заботиться о Стрикленде, взамен получая только оскорбления. Когда Стрикленд серьёзно заболел, Дирк перенёс больного к себе домой невзирая на возражения своей жены Бланш, ненавидевшей Стрикленда и выходил. Стрикленд отплатил ему тем, что совратил Бланш Стрёв, после чего та заявила, что оставляет Дирка и пойдёт со Стриклендом куда угодно.
Написав портрет Бланш Стрёв в обнажённом виде, он бросил её, после чего та покончила с собой, выпив щавелевой кислоты. Стрикленд не выказал никакого раскаяния или сожаления. История переносится на 15 лет вперёд. Стрикленд давно умер, и находящийся на Таити рассказчик пытается из рассказов знавших его людей восстановить последние годы его жизни.
Выясняется, что он вёл жизнь бродяги, спал на улице или в ночлежках для бездомных, но продолжал писать картины. Последние годы жизни Стрикленд провёл на Таити, где женился на туземке и умер от проказы. Шедевр его жизни — роспись на стенах дома — был сожжён после смерти по его завещанию. О названии [ править править код ] Согласно некоторым источникам, название, значение которого в книге явно не раскрывается, было взято из рецензии в The Times Literary Supplement на роман Моэма « Бремя страстей человеческих », в котором главный герой романа, Филип Кэри, описан словами «так занят тоской по луне, что никогда не видел шестипенсовика у своих ног» [1].
Согласно письму Моэма 1956 года: «Если вы смотрите на землю в поисках шестипенсовика, вы не смотрите вверх и упускаете Луну». Название Моэма перекликается с описанием Гогена его современником, биографом Мейером-Грефе 1908 : «Его [Гогена] можно обвинить в том, что он всегда хотел чего-то другого» [2].
Поль Гоген и Чарльз Стрикленд в романе Сомерсета Моэма «Луна и грош»
Интересно, что «Жизнь Арсеньева» и «В поисках…», написанный раньше, устроены по схожей модели: молодой человек, мечтающий стать писателем, создаёт роман, полный воспоминаний, — он-то и оказывается той книгой, которую мы читаем. Уже после публикации Бунин признался, что, прочитав Пруста, он нашёл в «Жизни» «немало мест совсем прустовских». Нечто подобное Тэффи писала о «многословности» Газданова: «Ясно — прустовская школа». Николай Оцуп Николай Авдеевич Оцуп 1894—1958 — поэт, переводчик, издатель. По приглашению Горького работал переводчиком в издательстве «Всемирная литература». Вместе с Гумилёвым и Михаилом Лозинским воссоздал после революции «Цех поэтов». После расстрела Гумилёва Оцуп эмигрировал.
В 1930 году основал в Париже журнал «Числа». Выпустил сборник стихов и роман. Во время войны служил добровольцем во французской армии, полтора года провёл в итальянском плену. Писал исследовательские работы о Гумилёве. В 1950 году выпустил поэму «Дневник в стихах. В 1924 году эмигрировал во Францию, где преподавал в Свято-Сергиевском богословском институте.
Вейдле считал себя консерватором, исповедовал православие, при этом был последовательным сторонником европейского пути России. Он много публиковался в эмигрантской периодике «Последние новости», «Современные записки», «Числа» , писал книги о взаимосвязи искусства и религии, месте России в европейской культуре. Был близким другом Владислава Ходасевича и одним из первых исследователей его творчества. Сам же Газданов утверждал, что не читал «Поиски», когда работал над «Вечером у Клэр». Очевидно, их питал один и тот же источник — «автобиографическая трилогия» Толстого с её мотивами памяти и становления. Владимир Набоков, которого, как и Газданова, называли учеником Пруста, это влияние тоже отрицал, но всё же называл «В поисках утраченного времени» одним из прозаических шедевров ХХ века.
Мотивы воспоминания и творения, связанные между собой, были для Набокова ключевым аспектом. Так, главный герой «Машеньки» Лев Ганин воссоздаёт мир через воспоминания — от истории первой любви до бегства из России; для главного героя «Дара» Годунова-Чердынцева не существует неважных тем, а высшая реальность — это реальность художественная. У писателей, оставшихся в Советском Союзе, отношение к Прусту было разным. Примечательно, что другой узник советского лагеря, польский офицер Юзеф Чапский, читал своим товарищам по несчастью лекции о Прусте. С 1973 года выходит канонический перевод Николая Любимова, а уже в наше время за третий перевод берётся Елена Баевская. Всё заполнила «литература» — её особенные, книжные, глухие к реальной речи элементы… — отмечал Григорий Дашевский.
Это прекрасный перевод, и если переводчица действительно переведёт весь роман, как обещано, то именно этот перевод станет каноническим». Рэй Брэдбери Среди всех зарубежных фантастов, которыми зачитывались в Советском Союзе начиная со времён покорения космоса, Рэй Брэдбери выделялся не только своей непревзойдённой популярностью, уступая, вероятно, только Айзеку Азимову, но и тем фактом, что научной фантастики он, по собственному утверждению, не писал: «У меня есть только одна книга в жанре научной фантастики, и это «451 градус по Фаренгейту», роман, основанный на реальности. Научная фантастика — описание реального. Фэнтези — описание нереального. Так что «Марсианские хроники» — это не научная фантастика, это фэнтези». Несмотря на марсианские пейзажи и космические корабли, технический прогресс в рассказах Брэдбери — скорее угроза, чем благословение.
Появление Брэдбери в России было громким: после нескольких разрозненных рассказов в множившихся оттепельных журналах вышло сразу два сборника — третий том «Библиотеки современной фантастики» включал «451 градус по Фаренгейту» и подборку рассказов, а в серии «Зарубежная фантастика» вышли «Марсианские хроники» и «Вино из одуванчиков». Вино из одуванчиков советские школьники, устраивавшие клубы любителей Брэдбери, даже пытались воспроизводить. Борис Стругацкий вспоминал: «Это был писатель-образец, писатель-эталон. По-моему, это был конец 50-х, самое начало первой оттепели. Книга буквально взорвала моё сознание, я вдруг понял, что такое настоящая современная фантастика, — прикоснулся к огромному, страшному, невозможному миру». При этом в глазах оттепельных критиков Брэдбери проходил по разряду «мудрого сказочника» — в послесловии к сборнику 1982 года переводчица Елена Ванслова писала: «У нас в стране Рэя Брэдбери любят и ценят.
Наш читатель сразу узнаёт проникновенную, взволнованную интонацию Брэдбери, особую, лишь ему присущую тоску по доброму, чистому, сильному человеку. Самому Брэдбери только в начале 60-х годов стало известно, что в России он один из наиболее популярных современных американских писателей». Все христианские, мистические коннотации в его произведениях, естественно, игнорировались. Как и мысль о том, что «451 градус по Фаренгейту», роман, направленный против маккартизма, с тем же успехом можно было применить к тоталитаризму вообще. Герман Гессе Из всех своих современников Герман Гессе, кажется, интересовался Россией меньше всех, с русскими литераторами не дружил и в России не бывал. Но с началом Первой мировой войны и последующих революций он неизбежно был заинтересован происходящим.
Читал он в те годы Достоевского, а в 1920 году написал эссе «Братья Карамазовы, или Закат Европы», на русский язык переведённое только в 1981 году Владимиром Бибихиным. Помимо Достоевского, на полках у Гессе стояли книги Толстого, Тургенева, Гоголя и Гончарова, Гессе восхищался каждым из них, о чём он писал в своём эссе «Магия книги» в 1930 году. На русский язык Гессе перевели только много лет спустя. Повесть имела успех, и уже буквально через месяц переводчики рискнули подать в редакцию иностранной литературы Гослитиздата заявку на перевод «Игры в бисер». Работа Розанова и Каравкиной попалась на глаза одному из известнейших переводчиков того времени Соломону Апту, который в дальнейшем не только заново переведёт «Игру в бисер», но и впервые — «Степного волка», а также большинство рассказов и эссе Гессе. Советская критика, по своему обыкновению, пыталась втиснуть Гессе в идеологическое прокрустово ложе, выставляя его леваком.
Например, критик и переводчик Марк Харитонов трактовал «Игру в бисер» как обличение буржуазного капиталистического общества с присущим ему эскапизмом и даже намекал, что сам автор по мере написания романа разочаровывается в собственной утопии, превращая её в антиутопию. С другой стороны, популяризатором Гессе в СССР 1970-х стал Сергей Аверинцев, чья статья «Путь Германа Гессе» вошла в том «Избранного» Гессе, вышедший в 1977 году: благодаря Аверинцеву немецкий нобелевский лауреат пополнил «обязательную полку» советского интеллигента. Джордж Оруэлл Роман-антиутопия Джорджа Оруэлла «1984» — одна из самых продаваемых книг в России за последние десять лет. Актуальность его, к сожалению, растёт с каждым днём. Писатель, в молодости придерживавшийся левых марксистских взглядов, в 1936 году отправился на Гражданскую войну в Испанию: именно встреча с советскими добровольцами на этой войне заставила его разочароваться в прикладных следствиях социалистических революционных идей. Как он писал в 1946 году: «Испанская война и другие события 1936—1937 годов нарушили во мне равновесие; с тех пор я уже знал, где моё место.
Каждая всерьёз написанная мной с 1936 года строка прямо или косвенно была против тоталитаризма…» Повесть-притча «Скотный двор», вышедшая в 1945 году, стала сатирой на русскую революцию и установление сталинского террора. В притче Оруэлла животные на ферме воспроизводят тоталитарный строй: свинья-диктатор, собаки-полицейские, овцы — бесправные граждане и так далее. Любопытно, что тот же приём использовал впоследствии Арт Шпигельман в своём графическом романе о холокосте — «Маус». Годом позже Оруэлл впервые прочтёт антиутопию Евгения Замятина «Мы» и под её впечатлением создаст собственную — роман «1984», опубликованный в 1949-м и прославивший его на весь мир. Всесоюзное общество культурной связи с заграницей ВОКС рекомендовало «организовать через советскую печать резкое выступление кого-либо из советских писателей, разоблачающее клеветнические измышления Оруэлла», но рекомендация выполнена не была: даже имя крамольного писателя нельзя было упоминать в печати. При этом в 1959 году по распоряжению идеологического отдела ЦК КПСС «1984» был переведён на русский ограниченным тиражом с грифом «Рассылается по специальному списку.
Легально советские читатели узнали Оруэлла только с началом перестройки. Нелегально же его книги ходили в самиздате уже с 1960-х годов, несмотря на риск получить за распространение книги срок по статье «антисоветская агитация и пропаганда». В предисловии к биографии писателя «Джордж Оруэлл. Неприступная душа» её автор Вячеслав Недошивин вспоминает, как в 1969 году тайком читал Оруэлла вслух с коллегами в редакции газеты «Смена»: «…Дверь в редакционном кабинете запиралась на ключ, в оттянутый диск телефона вставлялся карандаш так якобы можно было избежать «прослушки» и — начинался вполголоса разговор: невообразимый, запредельный, невозможный до ужаса. Сердце колотилось, когда ты узнавал, что твоя газета — всего лишь часть огромного «Министерства Правды». Что «выключенный» телефон — это защита не от КГБ — от «Большого Брата», который «видит» всех на свете.
Что Сталин, Хрущёв и бессменный уже Брежнев — это «хряки Наполеон и Снежок», а попросту — властолюбивые свиньи тут сердце просто выпрыгивало из груди! Классический перевод «1984» сделал Виктор Голышев, хотя в последнее время появилось ещё несколько. Хулио Кортасар Аргентинский новатор Хулио Кортасар, одним из первых предложивший читателю нелинейное чтение, появляется в Советском Союзе в 1970 году — на волне популярности «Ста лет одиночества» колумбийца Гарсиа Маркеса и почти на два десятилетия раньше своего предшественника и учителя Хорхе Луиса Борхеса, в чьём журнале он когда-то опубликовал свой первый рассказ. Выход рассказов «Южное шоссе» и «Преследователь» в «Иностранной литературе» связан, как нетрудно догадаться, с политическими взглядами писателя: в 1960-х он поддерживает революционную Кубу а позже будет критиковать США за попытки сменить режим в Никарагуа. Советская цензура пропускает писателя, в 1980-х «Игра в классики» и «62. Модель для сборки» издаются стотысячными тиражами — и Хулио Кортасар становится любимым автором нонконформистской молодежи.
В действительности на «прогрессивного западного писателя» в советском понимании Кортасар едва ли похож, а популярность его антироманов доказывает, что с подобным советский читатель прежде не сталкивался. Отказываясь от таких устаревших идей, как роман, сюжет и персонаж, психологизм и когерентность, Кортасар придумывает принципы комбинирования разных языков и оптик и буквально вынуждает читателя вступить в соавторство: «Игру в классики» можно прочесть в двух вариантах — от начала к концу и в нелинейном порядке, а фрагменты «Модели для сборки» переставлять между собой в произвольной последовательности.
Яркие и запоминающиеся мелодии никого не оставят равнодушными, а узнаваемый вокал Ксении сразу предстанет визитной карточкой коллектива, наряду с виртуозной игрой аккордеона и соло-гитары. А в последствии место за ударной установкой перешло к Кириллу Перову.
Переводчица Элла Брагинская вспоминает, что антологию ей предложили составить ещё в середине 1970-х. В ту пору, признаюсь, я имела весьма смутное представление об этом всемирно известном писателе, однако уже хорошо знала, какие именно выпады он допускает против СССР, как общается с Пиночетом тогда это был полный криминал и вообще. Словом, автор непроходной по всем статьям». Всё же Брагинская включила в антологию классический «Сад расходящихся тропок» в переводе Бориса Дубина которого она называет «настоящим открывателем Борхеса в России» — но бдительные цензоры не допустили крамолы, разгорелся скандал, и Борхеса велели выкинуть «и не поминать его имя никогда».
Брагинская провернула целую авантюру — в том числе попросила аргентинского писателя-коммуниста Альфреда Варело, как раз гостившего в СССР, поговорить с «товарищами из ЧК», и публикация состоялась. С перестройкой все запреты на Борхеса были сняты, его книги стали выходить регулярно, а в постсоветское время он окончательно вошёл в «обязательный набор» культурного читателя: упомянем издания «Азбуки-Классики» и «Симпозиума». Борхеса печатали даже как детского автора «Энциклопедия вымышленных существ» — с довольно, надо сказать, фривольными иллюстрациями — вышла под одной обложкой с «Энциклопедией всеобщих заблуждений» чешского фантаста Людвига Соучека , а в 1999-м благодаря серии издательства «Амфора» «Личная библиотека Борхеса» российские читатели смогли познакомиться с теми произведениями, которые особенно выделял сам аргентинский писатель: от «Фантастических историй» Хуана Хосе Арреолы до различных апокрифов и эзотерики Сведенборга. И, конечно, читая «Имя розы» Умберто Эко, подкованный читатель уже понимал, с кого списан слепой монастырский библиотекарь Хорхе Бургосский. Джером Д. Сэлинджер «Недавно богатыми ресурсами речи порадовала читателей Рита Райт-Ковалёва в своём отличном переводе знаменитого романа Джерома Сэлинджера «Над пропастью во ржи» — так писал Корней Чуковский в своём «Высоком искусстве». Для множества читателей перевод Райт-Ковалёвой — текст, вошедший в ткань русской культуры и ставший глотком свежего воздуха в нужный момент, в том числе и в историческом смысле: он был опубликован в «Иностранной литературе» в 1960 году, на пике оттепели. Переводчик и главред «Иностранной литературы» Александр Ливергант называет Сэлинджера «нашим шестидесятником»; восторженные впечатления от чтения можно найти во многих оттепельных дневниках.
Роман, разумеется, вызвал в СССР идеологические споры. Литературовед-функционер Александр Дымшиц Александр Львович Дымшиц 1910—1975 — советский литературовед и театральный критик. Был участником Великой Отечественной войны, после чего служил начальником отдела культуры в управлении пропаганды Советской военной администрации в Берлине, занимаясь судьбами разных деятелей культуры. В 1959 году назначен замглавреда газеты «Литература и жизнь», преподавал в Литинституте им. Горького и ВГИКе. Переводил произведения Бертольда Брехта. Принадлежала к младшему поколению «школы Кашкина». В 1950—60-х годах переводит «Маленького принца» Сент-Экзюпери, рассказы Сэлинджера и повесть Харпер Ли «Убить пересмешника», получает лучшие оценки современников и становится классиком советского перевода.
В 1972 году публикует книгу «Слово живое и мёртвое», в которой формулирует свой переводческий метод. В советское и постсоветской время «Слово живое и мёртвое» было переиздано больше 10 раз. С 1955 по 1961 год работала в журнале «Иностранная литература». В 1980 году Орлова и Копелев эмигрировали в Германию. В эмиграции были изданы их совместная книга воспоминаний «Мы жили в Москве», романы «Двери открываются медленно», «Хемингуэй в России». Посмертно вышла книга мемуаров Орловой «Воспоминания о непрошедшем времени». Он хвалил такие находки Райт-Ковалёвой, как «вся эта петрушка», «поцапаться» и «сплошная липа», отмечая при этом, что переводчица «немного смягчила» жаргон, которым написан роман. Это утверждение — само по себе смягчение: оригинал Сэлинджера изобилует словами вроде goddam, hell, ass, crap — вполне себе крепкими ругательствами в устах 16-летнего подростка 1950-х; есть в романе даже fuck, — правда, Холден Колфилд здесь возмущённо цитирует граффити на стене.
Слово из четырёх букв Райт-Ковалёва перевела как «похабщина». Оба перевода вызвали жёсткую критику Михаил Идов писал о тексте Немцова: «От фразы к фразе, а иногда в пределах одного предложения его Колфилд — перестроечный пэтэушник, дореволюционный крестьянин, послевоенный фраерок и современный двоечник со смартфоном» , но в значительной степени причиной этой критики было то, что перевод Райт-Ковалёвой воспринимался как канонический. На фоне «Над пропастью во ржи» другие вещи Сэлинджера — в том числе цикл рассказов и повестей о семье Гласс — в восприятии русского читателя несколько теряются, хотя тот же рассказ «A Perfect Day for Bananafish» переводили неоднократно, в том числе Райт-Ковалёва и Немцов, а над несколькими рассказами работала такой мастер, как Инна Бернштейн. Литературоведы отмечают влияние Сэлинджера на советских «западников», например Василия Аксёнова; в одной диссертации прослеживается влияние «Над пропастью» на советскую молодёжную прозу, вплоть до «Курьера» Карена Шахназарова. Ну а затворничество Сэлинджера, после 1965 года не опубликовавшего ни одной вещи и почти не дававшего интервью, часто сравнивают с «затворничеством» Виктора Пелевина — который, правда, выдаёт с редкими исключениями по книге в год. Уильям Фолкнер К американскому классику советская критика начала проявлять внимание в 1930-е заочно: его романы, не переводившиеся на русский, называют «литературой распада и гниения», «бессвязным и бессмысленным набором слов», «хаотическим нагромождением ужасов» при этом в 1934 году один рассказ Фолкнера попадает в антологию «Американская новелла XX века». В 1951 году в газете «Советское искусство» детский писатель Лев Кассиль публикует новогодний фельетон, герои которого обсуждают ёлочную игрушку гроб с полуистлевшим скелетом , символизирующую рассказ американского прозаика: «Это знаменитый американский писатель Вильям Фолкнер, автор прославившегося рассказа «Роза для Эмилии». Не читали?
Одна старая дева 40 лет прожила с трупом человека, которого она любила. Фолкнер у нас вообще большой мастак по части всяких трупов. Хорошо удаются ему также дегенераты, калеки, выродки, идиоты. Вы, вероятно, слышали, старина, что уважаемые распределители Нобелевских премий недавно присудили премию именно Фолкнеру за все эти его писания». Рассказ «Дым» в переводе Риты Райт-Ковалёвой публикуется в «Иностранной литературе» в 1957 году — через восемь лет после вручения Фолкнеру Нобелевской премии и через двадцать три года после первого появления его имени в советской критике. В 1958 году Иван Кашкин, основатель советской школы перевода и первооткрыватель Хемингуэя, выпускает сборник «Семь рассказов» с большим послесловием — после этого новые переводы Фолкнера выходят практически каждый год. В 1973-м Осия Сорока переводит «Шум и ярость», в 1975-м том Фолкнера выходит в серии «Библиотека всемирной литературы», в 1977-м литературовед Алексей Зверев составляет «Собрание рассказов» для «Литпамятников». Наконец, публикация шеститомника в «Художественной литературе» с комментариями Александра Долинина в 1985—1987 годах закрепляет признание Фолкнера как важнейшего американского классика.
Для советского читателя Фолкнер был проводником в западный модернизм: Вирджинию Вулф тогда ещё не перевели, полный «Улисс» тоже ещё не вышел. Фолкнер пришёл в ауре экзистенциалистской философии, философии личности, предоставленной самой себе, брошенной в бездну отчаяния, когда единственным принципом становится вот это — выстоять, выдержать», — рассказывал поэт Лев Лосев. Не случайно Фолкнер оказался любимым писателем таких разных авторов, как Бродский и Довлатов. Альбер Камю Французский писатель и философ, лауреат Нобелевской премии по литературе Альбер Камю, которого при жизни называли «совестью Запада», неожиданно тесно связан с Россией. Он высоко ценил Достоевского и Толстого «Я ставлю «Бесов» в один ряд с тремя или четырьмя творениями, которые венчают собой работу человеческого духа, такими как «Одиссея», «Война и мир» , «Дон Кихот» и театр Шекспира» , портреты обоих писателей висели в его кабинете. Он восхищался романом Пастернака «Доктор Живаго» «исключительная книга, которая намного превосходит уровень мировой литературы» — и выдвинул его на Нобелевскую премию. Занимаясь в послевоенные годы метафизикой революционного насилия, Камю изучал русских революционеров и террористов Бакунина, Каляева, Нечаева, которых называл «разборчивыми убийцами», читал Бердяева и Ленина. Наконец, гибель Камю в автокатастрофе 4 января 1960 года многие считают убийством, подстроенным агентами КГБ.
Философская повесть «Бунтующий человек», в основу которой легли размышления о революционерах, поссорила Камю с его ближайшим другом и учителем Сартром: тот считал, что насилие в интересах революции может быть оправдано, а Камю его полностью отвергал. За это он получил клеймо антикоммуниста и надолго рассорился с марксистами и другими левыми европейцами, симпатизировавшими СССР. Впервые роман «Чума» стараниями переводчицы Нины Бруни попытались опубликовать в журнале «Новый мир» уже после смерти автора, в начале 1960-х годов. Публикации обещал добиться сам Твардовский — и её пропустили, однако, когда перевод был уже готов к печати, Твардовский решил заказать предисловие Луи Арагону. Это стало роковой ошибкой: Арагон не просто отказался писать предисловие, но и сообщил в КПСС о планах опубликовать в советском журнале произведение антисоветски настроенного автора-троцкиста. В итоге эта публикация так и не увидела свет, но в конце 1960-х годов другое произведение Камю, «Посторонний», появилось в переводе Норы Галь в журнале «Иностранная литература», а через год после этого вышел сборник избранных произведений писателя, который был принят критикой в штыки. В 1983 году это издание было ненадолго запрещено цензурой. Томас Манн Томас Манн очень интересовался Россией и её культурой, в интервью венгерскому журналисту в 1913 году он признавался, что хотел бы изучить русский язык и что русские классики значительно на него повлияли.
Так, к примеру, он читал своим детям перед сном «Казаков» Толстого, повести Гоголя и Достоевского. Русские читатели платили Манну ответным вниманием. Первый роман Манна «Будденброки», хроника упадка буржуазной семьи из Любека во многом основанная на истории семьи самого писателя , вышел в 1901 году. Спустя два года роман вышел на русском языке, правда в урезанном виде, в журнале «Вестник Европы». После этого российские переводчики взялись за Манна охотно: в 1910—1915 годах в «Современных проблемах» вышло пятитомное собрание его сочинений. Следующее большое собрание, шеститомное, под редакцией поэта Вильгельма Зоргенфрея, вышло в Ленинграде в 1930-е: сюда уже попал один из важнейших манновских романов — «Волшебная гора». Например, «Будденброки» были переведены и изданы полностью в 1953 году; в аннотации написали, что творчество Манна отличает «осуждение нацистского варварства, осуждение политики разжигания новой мировой войны». Позже настала очередь и тетралогии «Иосиф и его братья», которую Манн писал почти семнадцать лет, — роман вышел в СССР в 1968-м переводе Соломона Апта.
Популярности Манна не вредило то, что это писатель, как говорится, не для всех. Сергей Довлатов в «Соло на ундервуде» оставил такое свидетельство своеобразной популярности Томаса Манна в Советском Союзе эпохи застоя с его книжным дефицитом: Подходит ко мне в Доме творчества Александр Бек: — Я слышал, вы приобрели роман «Иосиф и его братья» Томаса Манна? Я скоро уезжаю. Я дал. Затем подходит Горышин: — Дайте Томаса Манна почитать. Я возьму у Бека, ладно? Затем подходит Раевский.
Книжный интернет-магазин «Читай-город» «Читай-город» — сеть книжных магазинов, успешно работающих в Москве и других регионах России. А ещё это — крупный интернет-магазин книг. В нём вы можете заказывать книги в любое время 24 часа в сутки.
Ответы на сканворд дня из "Одноклассников" номер 22428
Ответ на вопрос кроссворда или сканворда: "Луна и грош" (автор), 4 буквы, первая буква М. Найдено альтернативных определений — 6 вариантов. Луна и грош автор 4. Роман театр Сомерсет Моэм русская версия. В книжном интернет-магазине «Читай-город» вы можете заказать книгу Луна и грош: роман от автора Уильям Сомерсет Моэм (ISBN: 978-5-17-063038-7) по низкой цене.
Луна и грош (The moon and sixpence. 1919)
"Луна и грош" слушать бесплатно. Главная» Новости» Писатели юбиляры 2024 года для библиотек по месяцам. Во вступительном очерке к роману повествуется о родном городе автора — Сейлеме, о его предках — пуританах-фанатиках, о его работе в сейлемской таможне и о людях, с которыми ему пришлось там столкнуться. Уильям Сомерсет Моэм Собрание сочинений Том второй Луна и грош Роман Пироги и пиво, или Скелет в шкафу Роман Театр Роман. "Луна и грош" слушать бесплатно. Английский режиссёр из 4 букв: НАНН.
Поль Гоген и Чарльз Стрикленд в романе Сомерсета Моэма «Луна и грош»
Ощущение родства приводит к тому, что в какой-то момент ты начинаешь думать, что все, что ты читаешь, написано самим тобой. Оценка произведения в итоге зависит от степени твоего самолюбия, ибо некоторые обожают заниматься самобичеванием и могут в праведном гневе низко оценить свой смысловой аналог. Так, например, Лев Толстой не любил Шекспира. Когда произведение тебе кажется идеальным, то ты начинаешь задумываться - почему это так, ведь ты ничего для этого сам не делал. Не сравнивал, не пытался ощутить автора с его биографией в пространстве, не вспоминал о традициях того временного периода, не думал о глубинном смысле. Все слишком органично и непроизвольно пришло само. В этом и есть недостаток подобного субъективного идеального восприятия. Перед тобой автор, в котором ты растворился, тебе нечего с ним обсуждать и делить. Хорошо, если ты с ним еще мало знаком и есть чему поучиться. А во все другое время тебе остается только его благоговейно поцеловать.
Музыка Калевалы - задорный и разудалый фолк-метал. Яркие и запоминающиеся мелодии никого не оставят равнодушными, а узнаваемый вокал Ксении сразу предстанет визитной карточкой коллектива, наряду с виртуозной игрой аккордеона и соло-гитары.
Она объясняет это тем, что «по-видимому, чувство к ней должно показать умалчиваемое благопристойными романистами нерассуждающее физическое влечение, более могущественное, чем интеллект и благородство. Здесь Моэм показывает себя человеком нового, «фрейдовского» поколения с его уверенностью в приоритете подсознания над сознанием или, говоря языком старой трагедии, с уверенностью победы страсти над долгом» [17]. Вряд ли с этим можно согласиться: образ Милдред очень живой и, скорее всего, списан с натуры. Герой сам не понимает своего выбора: «он вспомнил свои мальчишеские мечты, и ему казалось невероятным, что он влюбился в Милдред Роджерс. Даже имя ее было уродливо. Он вовсе не считал ее красивой, ему не нравилась ее худоба — сегодня вечером он заметил, как торчат ключицы в вырезе ее вечернего платья, он перебрал в памяти одну за другой ее черты; у нее был неприятный рот и противный, болезненный цвет лица.
Она была вульгарна. Ее речь, грубая и бедная, отражала скудость мысли; он вспомнил ее резкий смех в театре, претенциозно отставленный мизинец, когда она подносила ко рту бокал; ее манеры, так же как и ее слова, были полны отвратительного жеманства. Он вспомнил ее заносчивость — часто его так и подмывало отвесить ей пощечину; и вдруг — неизвестно почему, то ли при мысли, что ее можно ударить, то ли при воспоминании о ее крошечных красивых ушах — его охватило глубокое волнение. Он томился по ней» [18]. Страсть Филиппа к Милдред заставляла его совершать множество безумств, но сама Милдред, не ценящая то, что ее любят, идущая на поводу своих страстей, скатывалась все ниже, навстречу гибели. Не раз предпочтя Кэрри других, она рожает ребенка от одного из них, потом и вовсе становится проституткой. Филипп же, встретив ее, предлагает ей с ребенком пожить у него, без близких отношений, чтобы она могла выбраться из болота, в которое попала. Но в итоге она все равно уходит от него, и как?
Все, что в ней находилось, было намеренно уничтожено. Вне себя от ярости он бросился в комнату Милдред. Там было темно и пусто. Все вещи на умывальнике были разбиты, сиденья обоих стульев разрезаны крест-накрест ножом, подушка вспорота, в простынях и одеяле прорваны огромные дыры, зеркало, по-видимому, расколото молотком. Филипп был потрясен. Он еще раз встречает ее, больную венерической болезнью. Он помогает ей лечиться. Наконец, она сама сказала: — Знаешь, девочка прошлым летом умерла.
В этом эпизоде писатель замечательно показал, что есть вещи худшие, чем смерть. Но стоило Милдред немного подлечиться, как она вновь вернулась к проституции. Филипп пытался ее остановить: «— Я отведу тебя домой!
Это же не научный или исторический труд, а роман. В Мартине Идене Лондона герой, матрос, также за экстремально короткий срок самообразования достигает и превосходит знания сверстников из высшего общества, обучавшихся в лучших университетах страны. Хотя изначально уже во взрослом возрасте и читать то не умел. Так не бывает? Ну и что!
Многие прочитав воодушевились на обучение, на чтение. Мне такие истории, приукрашены ли они или же нет, нужны. Добавляют красок, будоражат волю. Без них жизнь уныла. Хотя и кем только в жизни люди не становятся. Этому массы примеров. Даже глухо-слепо-немая с младенчества девушка в 19веке, когда еще не было техник обучения подобных людей, будучи уже подростком, когда, как думается, всеп поезда уже ушли, смогла научиться читать и написала книгу! Право же, иногда кажется, что границ возможностей человека не знаешь.
Луна и грош (The moon and sixpence. 1919)
Луна и грош автор 4. Роман театр Сомерсет Моэм русская версия. Луна и грош автор Сомерсет Моэм (1874—1965), пер. Сергей Николаевич Семёнов. Читайте лучшие рецензии и отзывы читателей ЛитРес на книгу «Луна и грош» Уильяма Сомерсета Моэма. Спасибо, что посетили нашу страницу, чтобы найти ответ на кодикросс Писатель, автор романов "Театр" и "Луна и грош". 'Английский писатель, автор романа «Луна и грош»': ответы и похожие вопросы из кроссвордов и сканвордов.
Автор романа "Луна и грош" — 4 буквы, кроссворд
Всё это будет доступно в ближайшее время. Посмотреть ответ — Автор романа Луна и грош. Происхождение слова Посмотреть ответ.
Моэм Луна и грош 1980. Моэм Луна и грош книга. Моэм Сомерсет лучшие произведения. Сомерсета Моэма «театр» книга. Сомерсет Моэм Луна и грош театр.
Моэм Сомерсет Уильям "театр". Моэм Уильям Сомерсет собрание сочинений. Моэм с Луна и грош Москва металлургия 1980. Эмиль Золя доктор Паскаль Новосибирск 1955 г.. Эмиль Золя доктор Паскаль краткое содержание. Сомерсет Луна и грош театр эксклюзивная классика. Луна и грош Фейхтвангер.
Луна и грош краткое содержание. Луна и грош. Сомерсет Моэм Издательство Москва. Произведение Уильяма Сомерсета Моэма «Луна и грош». Луна и грош обложка книги. Реклама книги о художнике. Книги где есть работы знаменитых художников.
Книги о художнике в. Чарльз Стрикленд Луна и грош. Луна и грош Гоген. Луна и грош персонажи. Стрикленд Чарльз иллюстрация Луна и грош. The Moon and Sixpence w. Моэм - the Moon and Sixpence.
William Somerset Maugham Moon and Sixpence. Somerset Maugham - the Moon and Sixpence. Сомерсет Моэм Луна и грош театр 1983.
Хлынул поток статей о Стрикленде и его картинах, но вместе с тем выяснились скандальные подробности его жизни. Дальше начинаются собственно воспоминания. Знакомство рассказчика со Стриклендом произошло на светском приёме; тот производил впечатление доброго и честного, но скучного человека.
Через несколько месяцев рассказчик узнал, что Стрикленд бросил жену и детей, сбежав с какой-то женщиной, и живёт с ней в роскошном дорогом отеле. Жена попросила рассказчика встретиться со Стриклендом, чтобы убедить его вернуться в семью. Выяснилось, что отель — грязный и дешёвый, никакой женщины нет, а Стрикленд бросил семью ради живописи. Судьба жены и детей ему безразлична, и к ним он не вернётся. Также ему безразлично материальное положение или слава. Он пишет картины, потому что «должен писать».
Следующие пять лет Стрикленд писал картины, живя в нищете и перебиваясь случайными заработками. Посредственный художник Дирк Стрёв, единственный на тот момент, разглядел в нём гения и начал заботиться о Стрикленде, взамен получая только оскорбления. Когда Стрикленд серьёзно заболел, Дирк перенёс больного к себе домой невзирая на возражения своей жены Бланш, ненавидевшей Стрикленда и выходил.
С юности жаждущий заниматься живописью, он предается своей страсти с настойчивостью одержимого, не обращая внимания на голод и лишения, не считаясь с правами и чувствами людей, предлагающих ему свою дружбу, и стремление к совершенству в искусстве неумолимо ведет его к трагическому финалу. Рассказ ведётся от лица случайного знакомого Стрикленда, писателя Джеффри Вулфа, пытающего разгадать тайну личности гениального художника.