Новости судьба россии

Запад взял курс на разрушение России путем удушения ее экономики.

Пророчества русского Нострадамуса о России 2021-2030 года

Год и судьба. Каким будет второе издание постсоветской России Сейчас решается судьба страны, судьба будущего наших детей. Только сплотившись вокруг Лидера и его курса на суверенитет, мы выстоим и победим!
Please wait while your request is being verified... Руководитель Министерства обороны России заявил, что прямо сейчас решается дальнейшая судьба страны.
"Год судьбы": астролог Татьяна Борщ рассказала, когда и чем закончится СВО Что ждет Россию в ближайшее время: политический прогноз событий в 2023, 2024 году — не предсказания, а мнения экспертов и прогноз что произойдет в РФ.

«Судьба Царя – судьба России»

Он подчеркнул, что судьба России и ее историческая перспектива зависят от того, "сколько нас будет". Главные новости России. Свежие и актуальные новости, происходящие в стране, эксклюзивные материалы и мнения экспертов. Судьба России и ее будущее место в мире решаются в настоящее время, считает директор Службы внешней разведки (СВР) РФ Сергей Нарышкин. Его слова приводит РИА Новости. Россия сегодня — Трамп указал на попытки демократов обвинить его в связях с Россией. Министр обороны Российской Федерации Сергей Шойгу заявил, что именно сейчас решается дальнейшая судьба и определяется геополитическое будущее России.

Открывается «Судьба России»

Программа литературно-музыкального фестиваля «Судьба России»Размер: 1.84 МБОбновлен: 07 марта 2024. Судьба Византии для России – это «Русская Греция» с течением времени и возрожденной новой империей Турана. Руководитель Министерства обороны России заявил, что прямо сейчас решается дальнейшая судьба страны. Как заявил Нарышкин, сейчас страна переживает исторический момент – решается ее судьба. В настоящее время решается судьба нашей страны, определяется геополитическое будущее России. Судьбы России и новый Царь.

Пресс-центр С.М.Миронова

Число рождений вновь падает - вот в чем напряженность демографического периода, через который проходит сегодня Россия. Ключевой показатель как суммарный коэффициент рождаемости, то есть число рождений, приходящихся на одну женщину, в 2019 году составил, по предварительной оценке, 1,5", - рассказал президент. Он подчеркнул, что для нашей страны - это мало. В 1999-м, например, было 1,16 всего - хуже, чем во время Великой Отечественной войны.

В таких вопросах Россия никогда не отступала и не отступит, потому что в противном случае перестанет быть Россией», — сказал Нарышкин. Ранее стало известно, что РФ решила выйти из Совета Европы. При выходе из организации РФ будет вынуждена денонсировать Европейскую конвенцию о правах человека.

Поэтому Соединённые Штаты, считающие Китай «самым мощным геополитическим вызовом» своему доминированию, будут следовать стратегии сдерживания Пекина на глобальном уровне. Прежде всего речь идёт об Индо-Тихоокеанском регионе. Существенные изменения происходят и на глобальном Юге. На фоне российско-украинского конфликта вновь возникла тенденция неприсоединения — многие государства глобального Юга отказываются подчиняться своим патронам. Запад утратил моральный авторитет, правительства и население стран региона отлично помнят, что интервенции под эгидой американцев привели к хаосу во многих уголках мира. Именно поэтому большая часть глобального Юга не встала на ту или иную сторону в конфликте России и Запада, несмотря на давление, оказываемое на многие развивающиеся державы. Давление не даст результатов и в будущем, глобальный Юг будет стремиться в альтернативные объединения — Шанхайскую организацию сотрудничества или БРИКС. Государства глобального Юга продолжат поддерживать хорошие отношения и с Россией, и с Китаем. Буллинг со стороны Запада фактически ускорит присоединение к альтернативным объединениям и дистанцирование от США и их союзников. Новый миропорядок обеспечит консолидацию незападных ценностей и норм, которые сформировались в России, Китае и на глобальном Юге. Именно эти ценности способствовали упадку либерального порядка. Двойные стандарты Запада, преобладавшие в последние годы, должны исчезнуть. Незападные государства, безусловно, станут стремиться к более равноправному миру, где будет меньше несправедливости и патернализма. Они продолжат бороться за независимую внешнюю политику и невмешательство в свои внутренние дела. Они заинтересованы объединяться со странами, которые нацелены на развитие, а не на эксплуатацию природных ресурсов. Африканские державы уже демонстрируют, что не собираются больше терпеть проявления неоколониализма. Тенденция сохранится и в новом многополярном мире. Чтобы сформировался стабильный, менее хаотичный миропорядок, западные страны должны признать: либеральная модель — не единственный возможный путь и её ни в коем случае нельзя навязывать. Какими бы привлекательными ни были западные ценности, нельзя заставить следовать им тех, кто их не разделяет. У каждого государства собственные ценности. Признание нового мироустройства, состоящего из разнообразных компонентов, позволит снизить глобальную напряжённость и укрепить сотрудничество в борьбе с такими глобальными вызовами, как изменение климата, загрязнение окружающей среды, продовольственная безопасность, терроризм и бедность. Рост цен на продовольствие и энергоресурсы, падение уровня жизни и другие проблемы будут провоцировать нестабильность не только на глобальном Юге, но и в развитых странах. Осознание того, что попытки сохранить однополярное доминирование ведут мир к Судному дню, должно побудить к строительству другого миропорядка, в котором будут с уважением относиться к тревогам всех участников по поводу безопасности. Миропорядка, где будет пространство для беспристрастной дипломатии. Возврат к вестфальским принципам и коллективной безопасности — возможно, лучший сценарий. Хамид Дабаши , профессор иранистики и сравнительного литературоведения Колумбийского университета Нью-Йорк. Для моего поколения иранцев две выдающиеся своим многообразием литературные традиции объединились, став источником нашего национального литературного наследия: русская и американская. У нас едва ли развились вкус или привязанность к европейской словесности даже к французским, английским или итальянским шедеврам , если только кто-то не лез из кожи вон ради исследования произведений Золя, Оруэлла или Пиранделло. Однако от Александра Пушкина до Ивана Тургенева в русской литературе и от Марка Твена до Уильяма Фолкнера в американской — эти литературные традиции стали наиболее распространенными и неотъемлемыми источниками формирования нашего вкуса, когда мы исследовали произведения своих писателей, таких как Мохаммед Али Джамалзаде, Садег Хедаят, Эбрахим Голестан или Садек Чубак. Это было справедливо в той части, в которой сформировались наши представления о гуманитарных науках. В области общественных наук мы имеем похожий опыт. На моё раннее образование в колледже в Иране в начале 1970-х гг. Такие имена, как Василий Владимирович Бартольд или Илья Павлович Петрушевский среди бесчисленного множества других стали основой нашего понимания особенностей национальной истории. Я помню появление переводов их работ на фарси: так как написаны они были с твердых марксистских позиций, издатели тревожились, что это может оскорбить чувства некоторых мусульман. Поэтому приглашали учёных-шиитов, чтобы те составляли межстрочные примечания или комментарии к персидским переводам. В итоге мы только выиграли. Выпущенные таким образом тома научили нас контрапунктному или «полифоническому» мышлению. Подобный синкретический склад ума позволяет лучше понимать важнейшие аспекты наших нынешних и будущих затруднений: экологические бедствия и необходимость такого способа познания, который выходит за рамки близорукого своекорыстия. Пример: всякий раз, когда я читаю о российских и иранских экономических интересах в Каспийском море, то невольно представляю себя посреди этого великолепного озера и смотрю на многие вещи глазами его морских обитателей, размышляя о значении кораллового рифа в подводной экосистеме. Между прочим, это пример того, как критическое синкретическое суждение может и должно преодолевать глубоко укоренившийся «племенной» триумфализм. Мы можем мыслить аналогичными категориями, задаваясь вопросом, какие геополитические тенденции станут преобладать в будущем и что они могут означать для международных отношений — точнее, для устойчивого взаимодействия людей за пределами их укоренившихся границ? Оценивая сегодня перспективы нашей хрупкой планеты, растущее истощение материальных ресурсов, вплоть до пригодного для дыхания воздуха и питьевой воды, усугубляемое экологическими бедствиями, я хорошо понимаю, что это приведет к разгулу трайбализма наций, конкурирующих за всё более скудные источники средств к существованию. Это поистине мрачная перспектива. Но на что я надеюсь и чего ожидаю от такого состояния, так это возможностей для перекрестного опыления культур и возникновение питательной среды для такого культурного обмена с целью преодоления точно таких же недружественных границ. Когда Россия начала кампанию против Украины, чтобы защитить свои стратегические интересы, в большинстве американских и европейских СМИ внезапно возродилась классическая русофобия. В статье, написанной мной весной, я обратился к Николаю Гоголю и отметил его украинские и русские корни, чтобы отдать дань литературному гению, победившему и объединившему обе свои родины. В будущем нашу планету, несомненно, ожидает рост международной напряжённости, порождающей всевозможные формы насильственной ксенофобии. Ключевая задача, стоящая перед нами, — двигаться в направлении, прямо противоположном страху перед чужестранцами, перебрасывать мосты и переходить границы, меняющие карту мира. Это не полет фантазии. Речь идёт о реальной географии человеческих контактов, закамуфлированных надуманными противопоставлениями: Восток против Запада, мужчина против женщины, чёрные против белых, Европа против остального мира. Что бы ни было потеряно при переводе с их родных языков, они вдвойне выиграли, приобщившись к языку Фирдоуси, Хафиза Ширази, Форуг Фаррохзад и Ахмада Шамлу. Арвинд Гупта , глава и соучредитель фонда Digital India. Джо Либерман однажды заметил: «Наша национальная безопасность заключается не только в защите границ, но и в преодолении разногласий». Сегодня многосторонняя система, сформировавшаяся в 1990-е гг. Проблемы безопасности, с которыми сталкиваются национальные государства, вытекают из их озабоченности по поводу территориального, технологического и экономического суверенитета. С появлением многополярного мира национальным государствам приходится решать эти проблемы, прокладывая себе путь через творческое сотрудничество, чтобы избежать ненужных конфликтов, преодолеть разногласия и отстоять свои национальные интересы. Путь вперёд во всех этих областях достаточно неопределённый, однако конечный итог — мир, экономический рост и устойчивое развитие — являются общими целями для всех национальных государств. Первый вызов — восприятие размежевания географических территорий, находящихся под контролем национальных государств, и защита установленных физических границ. Этот вызов является продолжением старого мирового порядка, и возникающие в связи с ним споры ставят вопрос о военной готовности, географическом соседстве, балансе сил и политической стабильности в регионе. Путь к решению таких вопросов требует продуманной оборонной стратегии, сотрудничества между союзниками, торговых связей и т. Послужной список многосторонних организаций и партнёров в разрешении сложных пограничных споров едва ли можно считать образцовым. Тем не менее путь вперёд связан с появлением групп единомышленников среди национальных государств с целью недопущения того, чтобы односторонние действия приводили к изменению статус-кво территориальных споров на сухопутных границах и в открытом море.

В Китае тем временем назвали санкции, которые вводятся в отношении России, «солью на рану» для мировой экономики. Ограничения наносят «неоправданный ущерб благосостоянию жителей всех стран», заявили в китайском МИД.

Путин: судьба России зависит от того, сколько нас будет

Запад взял курс на разрушение России путем удушения ее экономики. Министр обороны Российской Федерации Сергей Шойгу заявил, что именно сейчас решается дальнейшая судьба и определяется геополитическое будущее России. Чтобы поколения, которым предстоит жить в эпоху колоссальных технологических и общественных изменений, определять судьбу России в XXI веке, могли в полной мере.

Судьбу России не должны решать ориентированные на Запад люди — Кургинян

Владимир Путин обратился к гражданам России. Чтобы поколения, которым предстоит жить в эпоху колоссальных технологических и общественных изменений, определять судьбу России в XXI веке, могли в полной мере. Руководитель проекта и Генеральный продюсер Литературно-музыкального фестиваля «Судьба России» – Президент Русского ПЕН-центра Владимир Семёнов. Руководитель Министерства обороны России заявил, что прямо сейчас решается дальнейшая судьба страны. Судьбы России и новый Царь. Судьба России выше любви к той или иной действительности», — сказал лидер «Сути времени».

Нарышкин заявил, что сейчас определяется судьба России

То же противоречие, которое мы видим в национальном гении Достоевского, видим мы и в русской народной жизни, в которой всегда видны два образа. Духовная сытость, охранение старого, бытовое и внешне-обрядовое понимание христианства — один образ народной религиозной жизни. Духовный голод, пророческие предчувствия, мистическая углубленность на вершинах православия в иных сторонах нашего сектантства и раскола, в странничестве — другой образ народной религиозной жизни. Русская мистика, русский мессианизм связаны со вторым образом России, с ее духовным голодом и жаждой божественной правды на земле, как и на небе. Апокалиптическая настроенность глубоко отличает русскую мистику от мистики германской, которая есть лишь погружение в глубину духа и которая никогда не была устремлением к Божьему граду, к концу, к преображению мира. Но русская апокалиптическая настроенность имеет сильный уклон к пассивности, к выжидательности, к женственности. В этом сказывается характерная особенность русского духа.

Пророчественная русская душа чувствует себя пронизанной мистическими токами. В народной жизни это принимает форму ужаса от ожидания антихриста. В последнее время эти подлинные народные религиозные переживания проникли и в наши культурные религиозно-философские течения, но уже в отраженной и слишком стилизованной, искусственной форме. Образовался даже эстетический культ религиозных ужасов и страхов, как верный признак мистической настроенности. И в этом опять нет того мужественного, активного и творящего духа, который всего более нужен России для выполнения мировой задачи, к которой она призвана. Россия пророческая должна перейти от ожидания к созиданию, от жуткого ужаса к духовному дерзновению.

Слишком ясно, что Россия не призвана к благополучию, к телесному и духовному благоустройству, к закреплению старой плоти мира. В ней нет дара создания средней культуры, и этим она действительно глубоко отличается от стран Запада, отличается не только по отсталости своей, а по духу своему. Здесь тайна русского духа. Дух этот устремлен к последнему и окончательному, к абсолютному во всем; к абсолютной свободе и к абсолютной любви. Но в природно-историческом процессе царит относительное и среднее. И потому русская жажда абсолютной свободы на практике слишком часто приводит к рабству в относительном и среднем и русская жажда абсолютной любви — к вражде и ненависти [2].

Для русских характерно какое-то бессилие, какая-то бездарность во всем относительном и среднем. А история культуры и общественности вся ведь в среднем и относительном; она не абсолютна и не конечна. Так как царство Божие есть царство абсолютного и конечного, то русские легко отдают все относительное и среднее во власть царства дьявола. Черта эта очень национально-русская. Добыть себе относительную общественную свободу русским трудно не потому только, что в русской природе есть пассивность и подавленность, но и потому, что русский дух жаждет абсолютной Божественной свободы. Поэтому же трудно русским создавать относительную культуру, которая всегда есть дело предпоследнее, а не последнее.

Русские постоянно находятся в рабстве в среднем и в относительном и оправдывают это тем, что в окончательном и абсолютном они свободны. Тут скрыт один из глубочайших мотивов славянофильства. Славянофилы хотели оставить русскому народу свободу религиозной совести, свободу думы, свободу духа, а всю остальную жизнь отдать во власть силы, неограниченно управляющей русским народом. Достоевский в легенде о «Великом Инквизиторе» провозгласил неслыханную свободу духа, абсолютную религиозную свободу во Христе. И Достоевский же готов был не только покорно мириться, но и защищать общественное рабство. По-иному, но та же русская черта сказалась и у наших революционеров-максималистов, требующих абсолютного во всякой относительной общественности и не способных создать свободной общественности.

Тут мы с новой стороны подходим к основным противоречиям России. Это все та же разобщенность мужественного и женственного начала в недрах русской стихии и русского духа. Русский дух, устремленный к абсолютному во всем, не овладевает мужественно сферой относительного и серединного, он отдается во власть внешних сил. Так в серединной культуре он всегда готов отдаться во власть германизма, германской философии и науки. То же и в государственности, по существу серединной и относительной. Русский дух хочет священного государства в абсолютном и готов мириться с звериным государством в относительном.

Он хочет святости в жизни абсолютной, и только святость его пленяет, и он же готов мириться с грязью и низостью в жизни относительной. Поэтому святая Русь имела всегда обратной своей стороной Русь звериную. Россия как бы всегда хотела лишь ангельского и зверского и недостаточно раскрывала в себе человеческое. Ангельская святость и зверская низость — вот вечные колебания русского народа, неведомые более средним западным народам. Русский человек упоен святостью, и он же упоен грехом, низостью. Смиренная греховность, не дерзающая слишком подыматься, так характерна для русской религиозности.

В этом чувствуется упоение от погружения в теплую национальную плоть, в низинную земляную стихию. Так и само пророческое мессианское в русском духе, его жажда абсолютного, жажда преображения, оборачивается какой-то порабощенностью. Я пытался характеризовать все противоречия России и свести их к единству. Это путь к самосознанию, к осознанию того, что нужно России для раскрытия ее великих духовных потенций, для осуществления ее мировых задач. Как человек должен относиться к земле своей, русский человек к русской земле? Вот наша проблема.

Образ родной земли не есть только образ матери, это также образ невесты и жены, которую человек оплодотворяет своим логосом, своим мужественным светоносным и оформляющим началом, и образ дитяти. Прежде всего человек должен любить свою землю, любить во всех ее противоречиях, с ее грехами и недостатками. Без любви к своей земле человек бессилен что-нибудь сотворить, бессилен овладеть землей. Без стихии земли мужественный дух бессилен. Но любовь человека к земле не есть рабство человека у земли, не есть пассивное в нее погружение и растворение в ее стихии. Любовь человека к земле должна быть мужественной.

Мужественная любовь есть выход из натуралистической зависимости, из родовой погруженности в стихийный первородный коллективизм. В России все еще слишком господствует не только натуральное хозяйство в ее материальной жизни, но и натуральное хозяйство в ее духовной жизни. Из этого периода натурального хозяйства в муках выходит русский народ, и процесс этот болезнен и мучителен. Русское отщепенство и скитальчество связано с этим отрыванием от родовой натуралистической зависимости, принятой за высшее состояние. Отрыв этот не есть отрыв от родной земли. И русские отщепенцы и скитальцы остаются русскими, характерно национальными.

Наша любовь к русской земле, многострадальной и жертвенной, превышает все эпохи, все отношения и все идеологические построения. Душа России — не буржуазная душа, — душа, не склоняющаяся перед золотым тельцом, и уже за одно это можно любить ее бесконечно. Россия дорога и любима в самих своих чудовищных противоречиях, в загадочной своей антиномичности, в своей таинственной стихийности. Это все почувствовали, когда началась война. Но русская стихия требует оформляющего и светоносящего логоса. Недостаток мужественного характера и того закала личности, который на Западе вырабатывался рыцарством, — самый опасный недостаток русских, и русского народа и русской интеллигенции.

Сама любовь русского человека к родной земле принимала форму, препятствующую развитию мужественного личного духа. Во имя этой любви, во имя припадания к лону матери отвергалось в России рыцарское начало. Русский дух был окутан плотным покровом национальной материи, он тонул в теплой и влажной плоти. Русская душевность, столь хорошо всем известная, связана с этой теплотой и влажностью; в ней много еще плоти и недостаточно духа. Но плоть и кровь не наследуют вечности, и вечной может быть лишь Россия духа. Россия духа может быть раскрыта лишь путем мужественной жертвы жизнью в животной теплоте коллективной родовой плоти.

Тайна России может быть разгадана лишь освобождением ее от искажающего рабства у темных стихий. В очистительном огне мирового пожара многое сгорит, истлеют ветхие материальные одежды мира и человека. И тогда возрождение России к новой жизни может быть связано лишь с мужественными, активными и творящими путями духа, с раскрытием Христа внутри человека и народа, а не с натуралистической родовой стихией, вечно влекущей и порабощающей. Это — победа огня духа над влагой и теплом душевной плоти. В России в силу религиозного ее характера, всегда устремленного к абсолютному и конечному, человеческое начало не может раскрыться в форме гуманизма, т. И на Западе гуманизм исчерпал, изжил себя, пришел к кризису, из которого мучительно ищет западное человечество выхода.

Повторять с запозданием западный гуманизм Россия не может. В России откровение человека может быть лишь религиозным откровением, лишь раскрытием внутреннего, а не внешнего человека, Христа внутри. Таков абсолютный дух России, в котором все должно идти от внутреннего, а не внешнего. Таково призвание славянства. В него можно только верить, его доказать нельзя. Русский народ нужно более всего призывать к религиозной мужественности не на войне только, но и в жизни мирной, где он должен быть господином своей земли.

Мужественность русского народа не будет отвлеченной, оторванной от женственности, как у германцев. Есть тайна особенной судьбы в том, что Россия с ее аскетической душой должна быть великой и могущественной. Не слабой и маленькой, а сильной и большой победит она соблазн царства этого мира. Лишь жертвенность большого и сильного, лишь свободное его уничтожение в этом мире спасает и искупляет. Русское национальное самосознание должно полностью вместить в себя эту антиномию: русский народ по духу своему и по призванию своему сверхгосударственный и сверхнациональный народ, по идее своей не любящий «мира» и того, что в «мире», но ему дано могущественнейшее национальное государство для того, чтобы жертва его и отречение были вольными, были от силы, а не от бессилия. Но антиномия русского бытия должна быть перенесена внутрь русской души, которая станет мужественно-жертвенной, в себе самой изживающей таинственную свою судьбу.

Раскрытие мужественного духа в России не может быть прививкой к ней серединной западной культуры. Русская культура может быть лишь конечной, лишь выходом за грани культуры. Мужественный дух потенциально заключен в России пророческой, в русском странничестве и русском искании правды. И внутренне он соединится с женственностью русской земли. О «вечно бабьем» в русской душе I Вышла книга В. Розанова «Война 1914 года и русское возрождение».

Книга — блестящая и возмущающая. Розанов — сейчас первый русский стилист, писатель с настоящими проблесками гениальности. Есть у Розанова особенная, таинственная жизнь слов, магия словосочетаний, притягивающая чувственность слов. У него нет слов отвлеченных, мертвых, книжных. Все слова — живые, биологические, полнокровные. Чтение Розанова — чувственное наслаждение.

Трудно передать своими словами мысли Розанова. Да у него и нет никаких мыслей. Все заключено в органической жизни слов и от них не может быть оторвано. Слова у него не символы мысли, а плоть и кровь. Розанов — необыкновенный художник слова, но в том, что он пишет, нет аполлонического претворения и оформления. В ослепительной жизни слов он дает сырье своей души, без всякого выбора, без всякой обработки.

И делает он это с даром единственным и неповторимым. Он презирает всякие «идеи», всякий логос, всякую активность и сопротивляемость духа в отношении к душевному и жизненному процессу. Писательство для него есть биологическое отправление его организма. И он никогда не сопротивляется никаким своим биологическим процессам, он их непосредственно заносит на бумагу, переводит на бумагу жизненный поток. Это делает Розанова совершенно исключительным, небывалым явлением, к которому трудно подойти с обычными критериями. Гениальная физиология розановских писаний поражает своей безыдейностью, беспринципностью, равнодушием к добру и злу, неверностью, полным отсутствием нравственного характера и духовного упора.

Все, что писал Розанов, — писатель богатого дара и большого жизненного значения, — есть огромный биологический поток, к которому невозможно приставать с какими-нибудь критериями и оценками. Розанов — это какая-то первородная биология, переживаемая, как мистика. Розанов не боится противоречий, потому что противоречий не боится биология, их боится лишь логика. Он готов отрицать на следующей странице то, что сказал на предыдущей, и остается в целостности жизненного, а не логического процесса. Розанов не может и не хочет противостоять наплыву и напору жизненных впечатлений, чувственных ощущений. Он совершенно лишен всякой мужественности духа, всякой активной силы сопротивления стихиям ветра, всякой внутренней свободы.

Всякое жизненное дуновение и ощущение превращают его в резервуар, принимающий в себя поток, который потом с необычайной быстротой переливается на бумагу. Такой склад природы принуждает Розанова всегда преклоняться перед фактом, силой и историей. Для него сам жизненный поток в своей мощи и есть Бог. Он не мог противостоять потоку националистической реакции 80-х годов, не мог противостоять потоку декадентства в начале XX века, не мог противостоять революционному потоку 1905 г. Многих пленяет в Розанове то, что в писаниях его, в своеобразной жизни его слов чувствуется как бы сама мать-природа, мать-земля и ее жизненные процессы. Розанова любят потому, что так устали от отвлеченности, книжности, оторванности.

В его книгах как бы чувствуют больше жизни. И готовы простить Розанову его чудовищный цинизм, его писательскую низость, его неправду и предательство. Православные христиане, самые нетерпимые и отлучающие, простили Розанову все, забыли, что он много лет хулил Христа, кощунствовал и внушал отвращение к христианской святыне. Розанов все-таки свой человек, близкий биологически, родственник, дядюшка, вечно упоенный православным бытом. Он, в сущности, всегда любил православие без Христа и всегда оставался верен такому языческому православию, которое ведь много милее и ближе, чем суровый и трагический дух Христов. В Розанове так много характерно-русского, истинно русского.

Он — гениальный выразитель какой-то стороны русской природы, русской стихии. Он возможен только в России. Он зародился в воображении Достоевского и даже превзошел своим неправдоподобием все, что представлялось этому гениальному воображению. А ведь воображение Достоевского было чисто русское, и лишь до глубины русское в нем зарождалось. И если отрадно иметь писателя, столь до конца русского, и поучительно видеть в нем обнаружение русской стихии, то и страшно становится за Россию, жутко становится за судьбу России. В самых недрах русского характера обнаруживается вечно бабье, не вечно женственное, а вечно бабье.

Розанов — гениальная русская баба, мистическая баба. И это «бабье» чувствуется и в самой России. II Книга Розанова о войне заканчивается описанием того потока ощущений, который хлынул в него, когда он однажды шел по улице Петрограда и встретил полк конницы. Малейшая неправильность движения — и я раздавлен… Чувство своей подавленности более и более входило в меня. Произошло странное явление: преувеличенная мужественность того, что было предо мною, как бы изменила структуру моей организации и отбросила, опрокинула эту организацию — в женскую. Суть армии, что она всех нас превращает в женщин, слабых, трепещущих, обнимающих воздух…» с.

Это замечательное описание дает ощущение прикосновения если не к «тайне мира и истории», как претендует Розанов, то к какой-то тайне русской истории и русской души. Женственность Розанова, так художественно переданная, есть также женственность души русского народа. История образования русской государственности, величайшей в мире государственности, столь непостижимая в жизни безгосударственного русского народа, может быть понята из этой тайны. У русского народа есть государственный дар покорности, смирения личности перед коллективом. Русский народ не чувствует себя мужем, он все невестится, чувствует себя женщиной перед колоссом государственности, его покоряет «сила», он ощущает себя розановским «я на тротуаре» в момент прохождения конницы. Сам Розанов на протяжении всей книги остается этим трепещущим «я на тротуаре».

Для Розанова не только суть армии, но и суть государственной власти в том, что она «всех нас превращает в женщин, слабых, трепещущих, обнимающих воздух…». И он хочет показать, что весь русский народ так относится к государственной власти. В книге Розанова есть изумительные, художественные страницы небывалой апологии самодовлеющей силы государственной власти, переходящей в настоящее идолопоклонство. Подобного поклонения государственной силе, как мистическому факту истории, еще не было в русской литературе. И тут вскрывается очень интересное соотношение Розанова со славянофилами. III Книга Розанова свидетельствует о возрождении славянофильства.

Оказывается, что славянофильство возродила война, и в этом — основной смысл войны. Розанов решительно начинает за здравие славянофильства. И сам он повторяет славянофильские зады, давно уже отвергнутые не «западнической» мыслью, а мыслью, продолжавшей дело славянофилов. После В. Соловьева нет уже возврата к старому славянофильству. Но еще более, чем мыслью, опровергнуты славянофильские зады жизнью.

Розанову кажется, что патриотический и национальный подъем, вызванный войною, и есть возрождение славянофильства. Я думаю, что нынешний исторический день совершенно опрокидывает и славянофильские, и западнические платформы и обязывает нас к творчеству нового самосознания и новой жизни. И мучительно видеть, что нас тянут назад, к отживающим формам сознания и жизни. Мировая война, конечно, приведет к преодолению старой постановки вопроса о России и Европе, о Востоке и Западе. Она прекратит внутреннюю распрю славянофилов и западников, упразднив и славянофильство, и западничество, как идеологии провинциальные, с ограниченным горизонтом. Неужели мировые события, исключительные в мировой истории, ничему нас не научат, не приведут к рождению нового сознания и оставят нас в прежних категориях, из которых мы хотели вырваться до войны?

Русское возрождение не может быть возрождением славянофильства, оно будет концом и старого славянофильства и старого западничества, началом новой жизни и нового осознания. Розанова же война вдохновила лишь на повторение в тысячный раз старых слов, потерявших всякий вкус и аромат: вся русская история есть тихая, безбурная; все русское состояние — мирное, безбурное. Русские люди — тихие. В хороших случаях и благоприятной обстановке они неодолимо вырастают в ласковых, приветных, добрых людей. Русские люди — «славные» с. Но с не меньшим основанием можно было бы утверждать, что русская душа — мятежная, ищущая, душа странническая, взыскующая нового Града, никогда не удовлетворяющаяся ничем средним и относительным.

Из этой прославленной и часто фальшиво звучащей «тихости, безбурности и славности» рождается инерция, которая мила вечно бабьему сердцу Розанова, но никогда не рождается новой, лучшей жизни. В розановской стихии есть вечная опасность, вечный соблазн русского народа, источник его бессилия стать народом мужественным, свободным, созревшим для самостоятельной жизни в мире. И ужасно, что не только Розанов, но и другие, призванные быть выразителями нашего национального сознания, тянут нас назад и вниз, отдаются соблазну пассивности, покорности, рабству у национальной стихии, женственной религиозности. Не только вечное, но и слишком временное, старое и устаревшее в славянофильстве хотели бы восстановить С. Булгаков, В. Иванов, В.

Огромной силе, силе национальной стихии, земли не противостоит мужественный, светоносный и твердый дух, который призван овладеть стихиями. Отсюда рождается опасность шовинизма, бахвальство снаружи и рабье смиренье внутри. И мир внутри России, преодоление вражды и злобы делают невозможным именно Розанов и ему подобные. Эти люди странно понимают взаимное примирение и воссоединение враждующих партий и направлений, так понимают, как понимают католики соединение церквей, т. Этот старый способ не замирит исторической распри «правого» и «левого» лагеря. Покаяние должно быть взаимным, и амнистия должна быть взаимной, и согласие на самоограничение и жертву должно быть взаимным.

Верилось, что война приведет к этому, но пока этого нет, и наши националистические идеологи мешают этому. Розановские настроения служат делу злобы, а не мира. Начав за здравие славянофилов, Розанов кончает за упокой. Он отдает решительное предпочтение России официальной и государственной перед Россией народной и общественной, и славянофильству официальному перед славянофильством общественным. Славянофилы считали русский народ — народом безгосударственным, и очень многое на этом строили. Розанов, напротив, считает русский народ народом государственным по преимуществу.

В государственности Розанова, которая для него самого является неожиданностью, ибо в нем самом всего менее было государственности и гражданственности, — он всегда был певцом частного быта, семейного родового уклада, — чувствуется приспособление к духу времени, бабья неспособность противостоять потоку впечатлений нынешнего дня. Мнение славянофилов о безгосударственности русского народа требует больших корректоров, так как оно слишком не согласуется с русской историей, с фактом создания великого русского государства. Но способ, которым Розанов утверждает государственность и поклоняется его силе, совсем не государственный, совсем не гражданский, совсем не мужественный. Розановское отношение к государственной власти есть отношение безгосударственного, женственного народа, для которого эта власть есть всегда начало вне его и над ним находящееся, инородное ему. Розанов, как и наши радикалы, безнадежно смешивает государство с правительством и думает, что государство — это всегда «они», а не «мы». Что-то рабье есть в словах Розанова о государственности, какая-то вековая отчужденность от мужественной власти.

Это какое-то мление, недостойное народа, призванного к существованию совершеннолетнему, мужественно-зрелому. В своем рабьем и бабьем млении перед силой государственности, импонирующей своей далекостью и чуждостью, Розанов доходит до того, что прославляет официальную правительственную власть за ее гонения против славянофилов. Новый поток впечатлений хлынул на Розанова. Славянофилы, которые в начале книги выражали Россию и русский народ, в конце книги оказываются кучкой литераторов, полных самомнения и оторванных от жизни. Истинным выразителем России и русского народа было официальное правительство, которому славянофилы осмеливались оказывать оппозицию. И вот откуда на них гонение, довольно понятное» с.

Возрождение славянофильства оказывается совсем ненужным. Государственная власть и была истинным славянофильством, рядом с которым жалко и не нужно славянофильство литературное, идеологическое. Славянофильство воскреснет лишь под тем условием, что оно покается перед официальным правительством и пойдет за ним. Идолопоклонство перед фактом, как силой, достигло завершения. Славянофилы не были способны на такое идолопоклонство и потому были бессильны. Мундир распахнулся, — и мы увидели сердце, которое всегда болело.

И болело по-своему, никому не подражая, болело из себя» с. Славянофильство оказывается нисколько не лучше западничества, оно — так же отвлеченно, литературно, идеологично, оторвано от подлинной жизни, которая есть Россия «официальная». Славянофилы, действительно, преклонялись больше перед русской «идеей», чем перед фактом и силой. Розанов завершает славянофильство преклонением перед силой и фактом. Презрение Розанова к идеям, мыслям, литературе не имеет пределов. Чиновник для него выше писателя.

Чиновничья служба — дело серьезное, а литература — забава. Русский народ — государственный и серьезный народ. Розанов хочет с художественным совершенством выразить обывательскую точку зрения на мир, тот взгляд старых тетушек и дядюшек, по которому государственная служба есть дело серьезное, а литература, идеи и пр. Но до чего все это литература у самого Розанова.

Это опасно. Это вопрос, который должен волновать европейцев больше, чем нас. Стратегически мы их не понимаем.

Но постепенно мы видим, что эти голоса начинают звучать среди европейских политиков в европейских странах. Я надеюсь, что они найдут решение.

Взвесьте это и поймите, что Советский Союз делает обратное всему этому, что международное наследие России им отвергнуто и поругано. Советская власть презирает права других государств.

Она постоянно и вызывающе попирает их и стремится завладеть их территориями. Она считает, что Советский Союз должен непременно, рано или поздно, экономическим подрывом, революционным разложением или оружием, революцией или оккупацией — завоевать весь мир и превратить его в единую интернационально-мировую тиранию. Советская власть ставит все остальные государства перед выбором: или революционное разложение, революционный грабеж и революционная резня — или же война. Может быть прямое нападение Советов если они будут чувствовать себя лучше вооруженными и подготовленными , но может быть и спровоцированное и вынужденное Советами нападение других держав на Советию — в порядке самообороны от непрерывного революционного нападения Советов...

В последнем случае в Советии поднимется агитационный вопль об интервенции, об «империализме буржуазных государств», об агрессии врагов, о контрреволюционном походе на невинную Россию и т. Вся политика Советов такова: в качестве революционных термитов разъедать и крушить чужие государственные дома и в то же время уверять всех в своем миролюбии; подрывать чужую самооборону и объявлять ее «воинственной агрессией капитализма», а в случае войны поднимать русский народ на врагов, взывая к его патриотизму, к его жертвенности, к его святыням и к его инстинкту национального самосохранения. Советы играют Россией во имя всемирной революции и губят миллионы русских героев, ставя свой Союз в опаснейшие международные положения и выдавая свою опасность за общерусскую. И во всем этом — интересы советского государства прямо противоположны интересам национальной России...

О завоевании мира. Национальная Россия нисколько не заинтересована в том, чтобы вести кровавые войны за не принадлежащие ей территории других государств, или же в том, чтобы завоевать весь мир. Чужие территории России не нужны; наоборот, они ей непосильны хозяйственно и политически, вредны национально, обременительны дипломатически и в высшей степени опасны стратегически. А с другой стороны, русская власть не нужна и не желанна другим народам — ни Польше, ни Чехии, ни Венгрии, ни Румынии, ни Югославии, ни другим.

У других народов своя культура, свое особое чувство права, своя вера и свои национальные идеалы. Исторически и духовно очень важно, чтобы, с одной стороны, они сохраняли свою свободную индивидуальность, и чтобы, с другой стороны, мы, русские, берегли и развивали свою самобытность. Духовно и политически недопустимо и в культурном отношении нецелесообразно, чтобы один народ подминал под себя другие народы, навязывая им свои цели, свои порядки, свой язык, свою веру и свою культуру. Мы с негодованием относились к подобным попыткам со стороны Германии.

Но негодование наше никогда не объяснялось тем, что мы желали занять место национал-социалистов и пустить русский паровой каток по всей Европе и по другим материкам. Мы признаем за другими народами — идейно и принципиально — ту свободу национальной самоорганизации, которая необходима и самой России; мы уверены в том, что наше государство по восстановлении своем не будет повторять своих прошлых ошибок. Мы видели аннексию Польши и ее трагические последствия: Россия приобрела чуждую ей и не сливающуюся с ней враждебную окраину, множество рассеянных по всей стране польских патриотов, ненавидящих Россию недругов и полузаговорщиков , не принимающих своей новой государственной принадлежности; ряд кровавых восстаний, опаснейшего соседа в лице Германии и в довершение всего — репутацию европейского насильника... Зачем нам все это?

Польша не нужна нам как внутренний враг, но она нужна нам как дружелюбный и доверяющий нам сосед, как культурный славянский заслон, как союзник в борьбе против германского империализма и как торговый рынок, а ее суверенная самостоятельность ничем не грозит нам. Грядущая национальная Россия не будет повторять эту ошибку на своих окраинах. Она не будет окружать себя изнасилованными и по существу нелояльными провинциями. Она не будет наводнять свои пространства нелояльными гражданами, заклятыми внутренними врагами.

Что же касается завоевания вселенной, то Россия никогда об этом не помышляла и к этому не стремилась. Она никогда не воображала, будто имеет для всех народов единый «рецепт счастья», единый социально-политический штамп, который она призвана навязать им, или единую властно-спасающую религию. В России никогда не было той безумной самоуверенности, той демонической гордыни, которая присуща необразованным или полуобразованным большевикам. Нам не нужна «мировая власть».

Боже, избави нас от нее! И когда русские цари боролись за доступ к морям, то они добивались только свободного выхода и входа в свой собственный дом. Огромная континентальная страна не может обходиться без моря и мореплавания; и знаменитый план Густава Адольфа — отодвинуть Россию от моря и предоставить ей задохнуться в глубине Азиатского континента — будет неприемлем для всякого русского правительства, республиканского или монархического. России необходим путь к морю — и в этом весь смысл так называемого «русского империализма».

Это есть великая историческая неправда. Международная программа России и международная программа Советов прямо противоположны. И потому патриотически солидаризоваться с одержимыми коммунистами — безумно и безответственно. Все их планы, затеи и войны ничего России не принесут, кроме крови, муки, вымирания, унижений, разорения, всеобщей ненависти и всеобщей мести.

Они не только не возвеличат и не обогатят Россию, но могут привести к ее разделению и распадению, к утрате ею ее исконных, исторически и государственно бесспорных вотчин. Не будем наивны и ребячливы. Завоевание вселенной еще никогда и никому не удавалось: ни фараонам, ни персам, ни грекам, ни римлянам, ни туркам, ни арабам, ни французам, ни германцам... И если советчики-коммунисты могут рассчитывать в этом деле на что-нибудь новое, то разве только на вселенскую деморализацию, на безумие атомных бомби на преступный режим тоталитаризма.

Это разложение духа, это разрушение материи, это извращение политики может дать им первоначальные кратковременные успехи — и тем глубже будет зато последующее отрезвление человечества, и тем ужаснее будет расправа над ними... Но разложение духа не будет ни всеобщим, ни длительным; практика атомных бомб, если она начнется, быстро отрезвит ожесточившееся человечество, а тоталитарный строй весь насыщен собственными противоядиями… Человечество не едино, а, слава Богу, многообразно. И потому оно нуждается не в тоталитарной деспотии, а в правовой организации, свободной и лояльной. Великие факторы пространства, времени, человеческого множества, расы, национальной самобытности, личного инстинкта, стихийного свободолюбия, религиозного разноверия, разноязычия и государственно-патриотического разночувствия не допустят этого универсального порабощения даже и в том случае, если бы моральное разложение народов приняло временно характер «эпидемии».

Тот, кто борется за такое мировое злодейство — какой бы разврат он ни распространял и какую бы партизанщину он ни насаждал по всем лесам и оврагам, — потерпит крушение, сосредоточит на себе всеобщую ненависть и вызовет наконец такую радикальную чистку, память о которой не угаснет в человечестве никогда... Спросим теперь: когда же и где национальная Россия питала такие безумные, такие злодейские планы? Никогда и нигде! Зачем бы ей это нужно было?

Для чего ей вызывать всемирную ненависть и сосредоточивать ее на себе? Нет, она заинтересована как раз в обратном. Она никогда не делала ставки на вселенскую революцию. Не для того она посылала Суворова в Италию; не для того она дралась при Бородине и при Лейпциге против Наполеона; не для того помогала Венгрии в 1849 году.

Она никогда не растила в мире моральное и политическое разложение. Она всегда отстаивала запрещение жестокого оружия, она всегда искала всеобщего замирения и никогда не сулила народам тоталитарного строя... Итак, национальная Россия и Советское государство — суть политические противоположности. Но что может быть наивнее и глупее, как принимать начальные и сравнительно кратковременные успехи коммунистического империализма за действительные и окончательные успехи национальной России?

Что может быть глупее и легкомысленнее, как воображать, будто Советия, превратившая русский народ в орудие и в жертву всемирной революции «погибни, но взбунтуй вселенную! Советский империализм имеет совсем, совсем другой смысл. Выборг, Прибалтика, Бессарабия, Каре, Маньчжурия, проливы — нужны Советам только для дальнейшего завоевания мира, для коммунистической диктатуры над народами. Поэтому они и приобретаются Советами если только действительно «приобретаются»...

Люди катастрофического уклада и образа мыслей, вышвырнутые из последних щелей ада на кратковременное соблазнение, развращение и научение народов, — они никогда не жили в исторических потоках и интересах России, они никогда не знали и не понимали ее истории. Россия для них не более, чем навоз для всемирной революции: истощится он — что же, они отыщут себе другую навозную кучу, Германию или Францию. Они последовательные и безжалостные интернационалисты, доказавшие это недвусмысленно за протекшие тридцать лет. Именно поэтому им совершенно безразлично, что самый порядок их захватов абсолютно вреден Русскому государству.

Этот захват соблазном, разложением, обманом, революцией, насилием и резней вредит всякой будущей национальной русской политике, сеет недоверие, отвращение и ненависть к ни в чем не повинной России и восстанавливает против нее всю вселенную. Ведь нужно быть законченным слепцом, чтобы воображать, будто советская оккупация или инфильтрация сделала Русское национальное государство чтимым или «популярным» в Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве, Польше, Галиции, Австрии, Германии, Чехии, Венгрии, Румынии, Болгарии, Югославии, Албании и Греции; будто солдатские изнасилования женщин, чекистские аресты, увозы и казни, насаждение политического доносительства, избиения и расстрелы лидеров крестьянской и либеральной оппозиции в этих странах, пытки в тюрьмах, концлагеря, фальшивые голосования, а также преднамеренная повсеместная инфляция, все эти имущественные переделы, конфискации и социализации — приветствуются этими несчастными народами, как «заря свободы» или как «истинная демократия», как «желанные дары» «великой России»... На самом же деле в этих странах сеется дьявольское семя и растет ненависть к национальной России. Мировое общественное мнение доселе не научилось отличать советское государство от национальной России и интернационально-коммунистическое правительство от замучиваемого им русского народа.

Все творимое Советами вписывается в воображаемый кондуит России; все «художества» и «качества» Советской власти приписываются ей; и против нее накапливается все негодование других народов. Ея неповинное имя клянут на стогнах всего мира; ее воспринимают ныне, как вселенскую язву; от нее ждут бесчисленных бед и страданий, третьей мировой войны и революционных преобразований. Мы, русские патриоты, скорбим об этом вот уже тридцать лет, разоблачая повсюду эту ошибку и восстанавливая правду: советское государство не есть национальная Россия. А советские патриоты знают эту правду не хуже нас, видят истинное положение вещей и становятся на сторону Советов, помогая им компрометировать, насиловать и губить национальную Россию.

Но они губят не только Россию, они добровольно берутся обслуживать завоевание и погубление остального человечества, стараясь приобщить его на деле к казням и гнету высиженного в России тоталитарного коммунизма. И они могут быть уверены, что история по справедливости оценит все — и их добровольное самопорабощение, и их внезапный восторг перед Советчиной, и их фальшивый «патриотизм», и их предательство по отношению к России, и их коварное и бесчестное пятоколонство в приютивших их демократических государствах, где они сначала долгие годы укрывались от Советчины для того, чтобы стать теперь советскими агентами... О государственной власти. Вторым основным элементом государства является власть.

И вот, Советская власть отнюдь не продолжает дела русского национального правительства: она не приняла ни его наследия, ни его традиций, ни его целей, ни его способов управления. Напротив, она растратила и погубила наследие России, она попрала ее традиции, отреклась от ее целей и ввела свои, неслыханные в истории способы управления. Тот, кто любит Россию, может только с негодованием и отвращением следить за этим управлением и никогда не станет «советским патриотом». Советская власть не приняла государственного наследия императорской России.

Это наследие состояло, во-первых, в обширных кадрах государственно мыслящего, опытного и честного чиновничества; во-вторых, в ясных, зрело продуманных, ищущих справедливости и чтущих личное начало законах; в-третьих, в системе учреждений, строивших русскую национальную жизнь, особенно же в первоклассном суде «скором, гласном и справедливом». Все это достояние веков и десятилетий погублено, поругано, отменено и заменено поистине кошмарными порядками... О русском чиновничестве императорского времени говорилось много ненавистного, вздорного и ложного, может быть верного для эпохи «Мертвых душ» Гоголя, но преодоленного за вторую половину XIX века. Вот несколько доказательств.

В 1911 году немецкое Общество для изучения Восточной Европы испросило согласие министра Кривошеина посетить Россию и ознакомиться на местах с ходом великой аграрной реформы П. Кривошеин сделал непростительную ошибку и разрешил немцам эту глубокую тыловую разведку. Она состоялась. Россия станет великой крестьянской демократией и всякая революция и войны будут ей неопасны.

Тогда в Германии было решено готовить превентивное нападение на Россию к 1914 году, о чем Государственная Дума была предупреждена одним из ее членов в конце 1912 года. В своих докладах берлинский профессор Зеринг один из лучших знатоков аграрного вопроса в Европе писал и говорил между прочим: «Реформа Столыпина проводится таким кадром чиновничества, которому могла бы позавидовать любая европейская держава, это все люди честные, неподкупные, убежденные в пользе реформы, опытные и знающие»... Тот, кто сколько-нибудь понимает в государственных финансах, пусть вспомнит замечательную реформу денежного обращения, столь успешно проведенную Витте — она могла удаться только опытному, образованному и честному кадру российского чиновничества. Все отрасли казенного хозяйства цвели в императорской России; русские казенные железные дороги были образцом для всей Европы; винная монополия оправдала себя; государственное коннозаводство было на значительной высоте; судебные подкупы были неслыханны.

Русская военная разведка, отнюдь не вовлекавшая в свое дело частных лиц и свободных граждан как это делается в Европе , изумляла иностранцев своею осведомленностью: это она подготовила победоносный Галицийский поход 1914 года; это она предупредила лорда Китченера о том, что его ждет гибель в Северном море от немецкой подводной лодки, что и свершилось, и т. А между тем ее ведомственное дело требует, как известно, полной неподкупности и самоотверженного патриотизма. Позорная «сухомлиновщина» была в России скандальным исключением. Где ныне этот драгоценный кадр русской служилой интеллигенции?

Он вымер от голода, расстрелян «чрезвычайной», умучен в концлагерях или же угас в эмиграции. И европейские державы и народы должны помнить, что их интеллигенции готовится та же участь, что теперь уже поняли в Венгрии, Румынии и Югославии... Было бы неумно, неправдиво и государственно вредно идеализировать дореволюционную Россию. Мы этого не делаем, мы ищем для нее только справедливости и исторического понимания.

Ему оставалось еще многое сделать, но это многое от одноверстной сети народных школ для всеобщего образования до планов индустриализации страны и широкого железнодорожного строительства, доселе не осуществленного коммунистами , было уже обдумано или начато, или же находилось в полном развитии... Нам нечего идеализировать. Нам не к чему хвастать. И все это росло и выросло органически, вместе с самим русским народом как его собственная культура, как его собственная жизненная форма, подсказанная ему духом его религиозной веры православие и его национальным самочувствием.

Где ныне все это наследие русской национальной истории? Где эти творческие традиции? Все разрушено, попрано, угашено, поругано. Большевики отвергли все это наследие и погубили его.

Им нужно было другое, совсем другое: антинациональное, интернациональное устройство, превращающее Россию в орудие и в жертву всемирной революции. Им нужно было тоталитарное государство, способное завоевать вселенную для социализма. Им нужно было превратить Россию в арсенал мировой революции, а русский народ в нищее, зависимое, застращенное и обезличенное стадо, готовое, подобно стаду бизонов в прерии, ринуться вперед — на другие народы — и растоптать их некоммунистическую культуру... Но пусть они помнят: это им не удастся, им предстоит великое крушение!

И вот во всей русской истории не было момента, не было такого князя или государя, не было такого политика, который замышлял бы нечто подобное и так определял бы назначение русского народа. Эта чудовищная политика — эти безобразные цели, эти жестокие и губительные средства, — все это впервые всплывает не только в истории России, но и во всемирной истории. И русский народ к этому не причастен и в этом не повинен, он не творец, а жертва этой политики. И самая идея этой всемирной коммунистической революции возникла не в России, а на Западе, она была формулирована Марксом и Энгельсом, не знавшими России; она была придумана в Западной Европе, а Россия имела великое несчастие стать ее первым опытным полем.

И вот эта паника: то посольства западных стран и Австралии собираются своих сотрудников эвакуировать, то какие-то эксперты появляются, которые утверждают, что война неизбежна. Все это составляющие информационной войны, формирующие довольно сложную и непредсказуемую обстановку. По сути дела, то, что сейчас происходит между Россией и Украиной, можно назвать гибридным конфликтом, потому что нестабильность продолжается, люди так или иначе гибнут, хотя формально конфликт купирован. При этом сохраняются дипломатические отношения между странами, посольство России не бежит из Киева, а Украины — из Москвы. При этом в 2021 году объемы взаимной торговли России и Украины выросли, обе страны остаются важными торговыми партнерами друг для друга. Кроме того, существуют взаимные поставки товаров через третьи страны, в обход санкций, их реальные объемы трудно учитывать.

Вряд ли это выгодно, например, России, потому что, в конце концов, ее и так за рубежом называют агрессором. Стране деньги сейчас нужны на развитие. Ну нападет Россия на Украину, захватит, допустим, часть территории, а что потом с ней делать? Вкладывать огромные деньги, результативность чего может быть весьма отрицательной для экономики России, которая откатится назад. Ну и бизнес-элита в этом особо не заинтересована. При этом окончательно придется рассориться со многими зарубежными партнерами.

На самом деле психически полноценные политики войны не хотят.

Судьба России зависит от каждого из нас!

Россия: последние новости 28 апреляФинансы Mail. Как может измениться рынок СПГ? Разбирались Финансы Mail. По его словам, в аэропорту Внуково в зоне временного содержания находятся 954 гражданина Таджикистана, при этом еще 22 уже выдворили из страны. Взрыв прогремел в подконтрольном ВСУ городе Запорожье на фоне воздушной тревоги, сообщает в воскресенье украинский телеканал «Общественное» в Telegram.

Я пытался характеризовать все противоречия России и свести их к единству. Это путь к самосознанию, к осознанию того, что нужно России для раскрытия ее великих духовных потенций, для осуществления ее мировых задач. Как человек должен относиться к земле своей, русский человек к русской земле? Вот наша проблема.

Образ родной земли не есть только образ матери, это также образ невесты и жены, которую человек оплодотворяет своим логосом, своим мужественным светоносным и оформляющим началом, и образ дитяти. Прежде всего человек должен любить свою землю, любить во всех ее противоречиях, с ее грехами и недостатками. Без любви к своей земле человек бессилен что-нибудь сотворить, бессилен овладеть землей. Без стихии земли мужественный дух бессилен. Но любовь человека к земле не есть рабство человека у земли, не есть пассивное в нее погружение и растворение в ее стихии. Любовь человека к земле должна быть мужественной. Мужественная любовь есть выход из натуралистической зависимости, из родовой погруженности в стихийный первородный коллективизм. В России все еще слишком господствует не только натуральное хозяйство в ее материальной жизни, но и натуральное хозяйство в ее духовной жизни.

Из этого периода натурального хозяйства в муках выходит русский народ, и процесс этот болезнен и мучителен. Русское отщепенство и скитальчество связано с этим отрыванием от родовой натуралистической зависимости, принятой за высшее состояние. Отрыв этот не есть отрыв от родной земли. И русские отщепенцы и скитальцы остаются русскими, характерно национальными. Наша любовь к русской земле, многострадальной и жертвенной, превышает все эпохи, все отношения и все идеологические построения. Душа России — не буржуазная душа, — душа, не склоняющаяся перед золотым тельцом, и уже за одно это можно любить ее бесконечно. Россия дорога и любима в самих своих чудовищных противоречиях, в загадочной своей антиномичности, в своей таинственной стихийности. Это все почувствовали, когда началась война.

Но русская стихия требует оформляющего и светоносящего логоса. Недостаток мужественного характера и того закала личности, который на Западе вырабатывался рыцарством, — самый опасный недостаток русских, и русского народа и русской интеллигенции. Сама любовь русского человека к родной земле принимала форму, препятствующую развитию мужественного личного духа. Во имя этой любви, во имя припадания к лону матери отвергалось в России рыцарское начало. Русский дух был окутан плотным покровом национальной материи, он тонул в теплой и влажной плоти. Русская душевность, столь хорошо всем известная, связана с этой теплотой и влажностью; в ней много еще плоти и недостаточно духа. Но плоть и кровь не наследуют вечности, и вечной может быть лишь Россия духа. Россия духа может быть раскрыта лишь путем мужественной жертвы жизнью в животной теплоте коллективной родовой плоти.

Тайна России может быть разгадана лишь освобождением ее от искажающего рабства у темных стихий. В очистительном огне мирового пожара многое сгорит, истлеют ветхие материальные одежды мира и человека. И тогда возрождение России к новой жизни может быть связано лишь с мужественными, активными и творящими путями духа, с раскрытием Христа внутри человека и народа, а не с натуралистической родовой стихией, вечно влекущей и порабощающей. Это — победа огня духа над влагой и теплом душевной плоти. В России в силу религиозного ее характера, всегда устремленного к абсолютному и конечному, человеческое начало не может раскрыться в форме гуманизма, т. И на Западе гуманизм исчерпал, изжил себя, пришел к кризису, из которого мучительно ищет западное человечество выхода. Повторять с запозданием западный гуманизм Россия не может. В России откровение человека может быть лишь религиозным откровением, лишь раскрытием внутреннего, а не внешнего человека, Христа внутри.

Таков абсолютный дух России, в котором все должно идти от внутреннего, а не внешнего. Таково призвание славянства. В него можно только верить, его доказать нельзя. Русский народ нужно более всего призывать к религиозной мужественности не на войне только, но и в жизни мирной, где он должен быть господином своей земли. Мужественность русского народа не будет отвлеченной, оторванной от женственности, как у германцев. Есть тайна особенной судьбы в том, что Россия с ее аскетической душой должна быть великой и могущественной. Не слабой и маленькой, а сильной и большой победит она соблазн царства этого мира. Лишь жертвенность большого и сильного, лишь свободное его уничтожение в этом мире спасает и искупляет.

Русское национальное самосознание должно полностью вместить в себя эту антиномию: русский народ по духу своему и по призванию своему сверхгосударственный и сверхнациональный народ, по идее своей не любящий «мира» и того, что в «мире», но ему дано могущественнейшее национальное государство для того, чтобы жертва его и отречение были вольными, были от силы, а не от бессилия. Но антиномия русского бытия должна быть перенесена внутрь русской души, которая станет мужественно-жертвенной, в себе самой изживающей таинственную свою судьбу. Раскрытие мужественного духа в России не может быть прививкой к ней серединной западной культуры. Русская культура может быть лишь конечной, лишь выходом за грани культуры. Мужественный дух потенциально заключен в России пророческой, в русском странничестве и русском искании правды. И внутренне он соединится с женственностью русской земли. О «вечно бабьем» в русской душе I Вышла книга В. Розанова «Война 1914 года и русское возрождение».

Книга — блестящая и возмущающая. Розанов — сейчас первый русский стилист, писатель с настоящими проблесками гениальности. Есть у Розанова особенная, таинственная жизнь слов, магия словосочетаний, притягивающая чувственность слов. У него нет слов отвлеченных, мертвых, книжных. Все слова — живые, биологические, полнокровные. Чтение Розанова — чувственное наслаждение. Трудно передать своими словами мысли Розанова. Да у него и нет никаких мыслей.

Все заключено в органической жизни слов и от них не может быть оторвано. Слова у него не символы мысли, а плоть и кровь. Розанов — необыкновенный художник слова, но в том, что он пишет, нет аполлонического претворения и оформления. В ослепительной жизни слов он дает сырье своей души, без всякого выбора, без всякой обработки. И делает он это с даром единственным и неповторимым. Он презирает всякие «идеи», всякий логос, всякую активность и сопротивляемость духа в отношении к душевному и жизненному процессу. Писательство для него есть биологическое отправление его организма. И он никогда не сопротивляется никаким своим биологическим процессам, он их непосредственно заносит на бумагу, переводит на бумагу жизненный поток.

Это делает Розанова совершенно исключительным, небывалым явлением, к которому трудно подойти с обычными критериями. Гениальная физиология розановских писаний поражает своей безыдейностью, беспринципностью, равнодушием к добру и злу, неверностью, полным отсутствием нравственного характера и духовного упора. Все, что писал Розанов, — писатель богатого дара и большого жизненного значения, — есть огромный биологический поток, к которому невозможно приставать с какими-нибудь критериями и оценками. Розанов — это какая-то первородная биология, переживаемая, как мистика. Розанов не боится противоречий, потому что противоречий не боится биология, их боится лишь логика. Он готов отрицать на следующей странице то, что сказал на предыдущей, и остается в целостности жизненного, а не логического процесса. Розанов не может и не хочет противостоять наплыву и напору жизненных впечатлений, чувственных ощущений. Он совершенно лишен всякой мужественности духа, всякой активной силы сопротивления стихиям ветра, всякой внутренней свободы.

Всякое жизненное дуновение и ощущение превращают его в резервуар, принимающий в себя поток, который потом с необычайной быстротой переливается на бумагу. Такой склад природы принуждает Розанова всегда преклоняться перед фактом, силой и историей. Для него сам жизненный поток в своей мощи и есть Бог. Он не мог противостоять потоку националистической реакции 80-х годов, не мог противостоять потоку декадентства в начале XX века, не мог противостоять революционному потоку 1905 г. Многих пленяет в Розанове то, что в писаниях его, в своеобразной жизни его слов чувствуется как бы сама мать-природа, мать-земля и ее жизненные процессы. Розанова любят потому, что так устали от отвлеченности, книжности, оторванности. В его книгах как бы чувствуют больше жизни. И готовы простить Розанову его чудовищный цинизм, его писательскую низость, его неправду и предательство.

Православные христиане, самые нетерпимые и отлучающие, простили Розанову все, забыли, что он много лет хулил Христа, кощунствовал и внушал отвращение к христианской святыне. Розанов все-таки свой человек, близкий биологически, родственник, дядюшка, вечно упоенный православным бытом. Он, в сущности, всегда любил православие без Христа и всегда оставался верен такому языческому православию, которое ведь много милее и ближе, чем суровый и трагический дух Христов. В Розанове так много характерно-русского, истинно русского. Он — гениальный выразитель какой-то стороны русской природы, русской стихии. Он возможен только в России. Он зародился в воображении Достоевского и даже превзошел своим неправдоподобием все, что представлялось этому гениальному воображению. А ведь воображение Достоевского было чисто русское, и лишь до глубины русское в нем зарождалось.

И если отрадно иметь писателя, столь до конца русского, и поучительно видеть в нем обнаружение русской стихии, то и страшно становится за Россию, жутко становится за судьбу России. В самых недрах русского характера обнаруживается вечно бабье, не вечно женственное, а вечно бабье. Розанов — гениальная русская баба, мистическая баба. И это «бабье» чувствуется и в самой России. II Книга Розанова о войне заканчивается описанием того потока ощущений, который хлынул в него, когда он однажды шел по улице Петрограда и встретил полк конницы. Малейшая неправильность движения — и я раздавлен… Чувство своей подавленности более и более входило в меня. Произошло странное явление: преувеличенная мужественность того, что было предо мною, как бы изменила структуру моей организации и отбросила, опрокинула эту организацию — в женскую. Суть армии, что она всех нас превращает в женщин, слабых, трепещущих, обнимающих воздух…» с.

Это замечательное описание дает ощущение прикосновения если не к «тайне мира и истории», как претендует Розанов, то к какой-то тайне русской истории и русской души. Женственность Розанова, так художественно переданная, есть также женственность души русского народа. История образования русской государственности, величайшей в мире государственности, столь непостижимая в жизни безгосударственного русского народа, может быть понята из этой тайны. У русского народа есть государственный дар покорности, смирения личности перед коллективом. Русский народ не чувствует себя мужем, он все невестится, чувствует себя женщиной перед колоссом государственности, его покоряет «сила», он ощущает себя розановским «я на тротуаре» в момент прохождения конницы. Сам Розанов на протяжении всей книги остается этим трепещущим «я на тротуаре». Для Розанова не только суть армии, но и суть государственной власти в том, что она «всех нас превращает в женщин, слабых, трепещущих, обнимающих воздух…». И он хочет показать, что весь русский народ так относится к государственной власти.

В книге Розанова есть изумительные, художественные страницы небывалой апологии самодовлеющей силы государственной власти, переходящей в настоящее идолопоклонство. Подобного поклонения государственной силе, как мистическому факту истории, еще не было в русской литературе. И тут вскрывается очень интересное соотношение Розанова со славянофилами. III Книга Розанова свидетельствует о возрождении славянофильства. Оказывается, что славянофильство возродила война, и в этом — основной смысл войны. Розанов решительно начинает за здравие славянофильства. И сам он повторяет славянофильские зады, давно уже отвергнутые не «западнической» мыслью, а мыслью, продолжавшей дело славянофилов. После В.

Соловьева нет уже возврата к старому славянофильству. Но еще более, чем мыслью, опровергнуты славянофильские зады жизнью. Розанову кажется, что патриотический и национальный подъем, вызванный войною, и есть возрождение славянофильства. Я думаю, что нынешний исторический день совершенно опрокидывает и славянофильские, и западнические платформы и обязывает нас к творчеству нового самосознания и новой жизни. И мучительно видеть, что нас тянут назад, к отживающим формам сознания и жизни. Мировая война, конечно, приведет к преодолению старой постановки вопроса о России и Европе, о Востоке и Западе. Она прекратит внутреннюю распрю славянофилов и западников, упразднив и славянофильство, и западничество, как идеологии провинциальные, с ограниченным горизонтом. Неужели мировые события, исключительные в мировой истории, ничему нас не научат, не приведут к рождению нового сознания и оставят нас в прежних категориях, из которых мы хотели вырваться до войны?

Русское возрождение не может быть возрождением славянофильства, оно будет концом и старого славянофильства и старого западничества, началом новой жизни и нового осознания. Розанова же война вдохновила лишь на повторение в тысячный раз старых слов, потерявших всякий вкус и аромат: вся русская история есть тихая, безбурная; все русское состояние — мирное, безбурное. Русские люди — тихие. В хороших случаях и благоприятной обстановке они неодолимо вырастают в ласковых, приветных, добрых людей. Русские люди — «славные» с. Но с не меньшим основанием можно было бы утверждать, что русская душа — мятежная, ищущая, душа странническая, взыскующая нового Града, никогда не удовлетворяющаяся ничем средним и относительным. Из этой прославленной и часто фальшиво звучащей «тихости, безбурности и славности» рождается инерция, которая мила вечно бабьему сердцу Розанова, но никогда не рождается новой, лучшей жизни. В розановской стихии есть вечная опасность, вечный соблазн русского народа, источник его бессилия стать народом мужественным, свободным, созревшим для самостоятельной жизни в мире.

И ужасно, что не только Розанов, но и другие, призванные быть выразителями нашего национального сознания, тянут нас назад и вниз, отдаются соблазну пассивности, покорности, рабству у национальной стихии, женственной религиозности. Не только вечное, но и слишком временное, старое и устаревшее в славянофильстве хотели бы восстановить С. Булгаков, В. Иванов, В. Огромной силе, силе национальной стихии, земли не противостоит мужественный, светоносный и твердый дух, который призван овладеть стихиями. Отсюда рождается опасность шовинизма, бахвальство снаружи и рабье смиренье внутри. И мир внутри России, преодоление вражды и злобы делают невозможным именно Розанов и ему подобные. Эти люди странно понимают взаимное примирение и воссоединение враждующих партий и направлений, так понимают, как понимают католики соединение церквей, т.

Этот старый способ не замирит исторической распри «правого» и «левого» лагеря. Покаяние должно быть взаимным, и амнистия должна быть взаимной, и согласие на самоограничение и жертву должно быть взаимным. Верилось, что война приведет к этому, но пока этого нет, и наши националистические идеологи мешают этому. Розановские настроения служат делу злобы, а не мира. Начав за здравие славянофилов, Розанов кончает за упокой. Он отдает решительное предпочтение России официальной и государственной перед Россией народной и общественной, и славянофильству официальному перед славянофильством общественным. Славянофилы считали русский народ — народом безгосударственным, и очень многое на этом строили. Розанов, напротив, считает русский народ народом государственным по преимуществу.

В государственности Розанова, которая для него самого является неожиданностью, ибо в нем самом всего менее было государственности и гражданственности, — он всегда был певцом частного быта, семейного родового уклада, — чувствуется приспособление к духу времени, бабья неспособность противостоять потоку впечатлений нынешнего дня. Мнение славянофилов о безгосударственности русского народа требует больших корректоров, так как оно слишком не согласуется с русской историей, с фактом создания великого русского государства. Но способ, которым Розанов утверждает государственность и поклоняется его силе, совсем не государственный, совсем не гражданский, совсем не мужественный. Розановское отношение к государственной власти есть отношение безгосударственного, женственного народа, для которого эта власть есть всегда начало вне его и над ним находящееся, инородное ему. Розанов, как и наши радикалы, безнадежно смешивает государство с правительством и думает, что государство — это всегда «они», а не «мы». Что-то рабье есть в словах Розанова о государственности, какая-то вековая отчужденность от мужественной власти. Это какое-то мление, недостойное народа, призванного к существованию совершеннолетнему, мужественно-зрелому. В своем рабьем и бабьем млении перед силой государственности, импонирующей своей далекостью и чуждостью, Розанов доходит до того, что прославляет официальную правительственную власть за ее гонения против славянофилов.

Новый поток впечатлений хлынул на Розанова. Славянофилы, которые в начале книги выражали Россию и русский народ, в конце книги оказываются кучкой литераторов, полных самомнения и оторванных от жизни. Истинным выразителем России и русского народа было официальное правительство, которому славянофилы осмеливались оказывать оппозицию. И вот откуда на них гонение, довольно понятное» с. Возрождение славянофильства оказывается совсем ненужным. Государственная власть и была истинным славянофильством, рядом с которым жалко и не нужно славянофильство литературное, идеологическое. Славянофильство воскреснет лишь под тем условием, что оно покается перед официальным правительством и пойдет за ним. Идолопоклонство перед фактом, как силой, достигло завершения.

Славянофилы не были способны на такое идолопоклонство и потому были бессильны. Мундир распахнулся, — и мы увидели сердце, которое всегда болело. И болело по-своему, никому не подражая, болело из себя» с. Славянофильство оказывается нисколько не лучше западничества, оно — так же отвлеченно, литературно, идеологично, оторвано от подлинной жизни, которая есть Россия «официальная». Славянофилы, действительно, преклонялись больше перед русской «идеей», чем перед фактом и силой. Розанов завершает славянофильство преклонением перед силой и фактом. Презрение Розанова к идеям, мыслям, литературе не имеет пределов. Чиновник для него выше писателя.

Чиновничья служба — дело серьезное, а литература — забава. Русский народ — государственный и серьезный народ. Розанов хочет с художественным совершенством выразить обывательскую точку зрения на мир, тот взгляд старых тетушек и дядюшек, по которому государственная служба есть дело серьезное, а литература, идеи и пр. Но до чего все это литература у самого Розанова. Он сам насквозь литератор, и литератор болтливый. Розанов был когда-то чиновником контрольного ведомства. Но вряд ли он захочет остаться в истории в таком качестве. Он захочет остаться в истории знаменитым литератором и ни от одной строчки, написанной им, не откажется.

Как много литературы в самом чувстве народной жизни у Розанова, как далек он от народной жизни и как мало ее знает. Народ и государственность в ослепительно талантливой литературе Розанова так же отличается от народа и государственности в жизни, как прекраснодушная война его книги отличается от трагической войны, которая идет на берегах Вислы и на Карпатах. Органичность, народность, объективная космичность Розанова лишь кажущиеся. Он совершенно субъективен, импрессионистичен и ничего не знает и не хочет знать, кроме потока своих впечатлений и ощущений. Само преклонение Розанова перед фактом и силой есть лишь перелив на бумагу потока его женственно-бабьих переживаний, почти сексуальных по своему характеру. Он сам изобличил свою психологию в гениальной книге «Уединенное», которая должна была бы быть последней книгой его жизни и которая навсегда останется в русской литературе. Напрасно Розанов взывает к серьезности против игры и забавы. Сам он лишен серьезного нравственного характера, и все, что он пишет о серьезности официальной власти, остается для него безответственной игрой и забавой литературы.

Он никогда не возьмет на себя ответственности за все сказанное им в книге о войне. IV Есть что-то неприятное и мучительное в слишком легком, благодушном, литературно-идеологическом отношении к войне. Мережковский справедливо восстал против «соловьев над кровью». Можно видеть глубокий смысл нынешней войны и нельзя не видеть в ней глубокого духовного смысла. Все, что совершается ныне на войне материально и внешне, — лишь знаки того, что совершается в иной, более глубокой, духовной действительности. Можно чувствовать, что огонь войны очистителен. Но война — явление глубоко трагическое, антиномическое и страшное, а нынешняя война более, чем какая-либо из войн мировой истории. И нужно самому приобщиться к мистерии крови, чтобы иметь право до конца видеть в ней радость, благо, очищение и спасение.

Кабинетное, идеологическое обоготворение стихии войны и литературное прославление войны, как спасительницы от всех бед и зол, нравственно неприятно и религиозно недопустимо. Война есть внутренняя трагедия для каждого существа, она бесконечно серьезна. И мне кажется, что Розанов со слишком большой легкостью и благополучием переживает весну от войны, сидя у себя в кабинете. Он пишет о героическом подъеме, хотя героизм чужд ему окончательно, и он отрицает его каждым своим звуком. Но он так же не может противиться наплыву героизма, как не может противиться разгрому германского посольства, которое старается защитить. Нужно помнить, что природа войны отрицательная, а не положительная, она — великая проявительница и изобличительница. Но война, сама по себе, не творит новой жизни, она — лишь конец старого, рефлексия на зло. Обоготворение войны так же недопустимо, как недопустимо обоготворение революции или государственности.

V Есть в книге Розанова еще одна неприятная и щекотливая для него сторона. Розанов всюду распинается за христианство, за православие, за церковь, всюду выставляет себя верным сыном православной церкви. Он уверяет, что славянофилов не любили потому, что они были христианами. Он повторяет целый ряд общих мест об измене христианству, об отпадении от веры отцов, поминает даже «Бюхнера и Молешотта», о которых не особенно ловко и вспоминать теперь, до того они отошли в небытие. Но я думаю, что христианская религия имела гораздо более опасного, более глубокого противника, чем «Бюхнер и Молешотт», чем наивные русские нигилисты, и противник этот был — В. Кто написал гениальную хулу на Христа «об Иисусе Сладчайшем и о горьких плодах мира», кто почувствовал темное начало в Христе, источник смерти и небытия, истребление жизни, и противопоставил «демонической» христианской религии светлую религию рождения, божественное язычество, утверждение жизни и бытия? Противление Розанова христианству может быть сопоставлено лишь с противлением Ницше, но с той разницей, что в глубине своего духа Ницше ближе ко Христу, чем Розанов, даже в том случае, когда он берет под свою защиту православие. Лучшие, самые яркие, самые гениальные страницы Розанова написаны против Христа и христианства.

Розанов, как явление бытия, есть глубочайшая, полярная противоположность всему Христову. Конечно, с Розановым мог произойти духовный переворот, в нем могло совершиться новое рождение, из язычника он мог стать христианином. Нехорошо попрекать человека тем, что раньше он был другим. Но с Розановым не в этом вопрос. Каждая строка Розанова свидетельствует о том, что в нем не произошло никакого переворота, что он остался таким же язычником, беззащитным против смерти, как и всегда был, столь же полярно противоположным всему Христову. Есть документы его души: «Уединенное» и «Опавшие листья», которые он сам опубликовал для мира. Розанов пережил испуг перед ужасом жизни и смерти. О смерти он раньше не удосуживался подумать, так как исключительно был занят рождением и в нем искал спасение от всего.

И Розанов из страха принял православие, но православие без Христа, — православный быт, всю животную теплоту православной плоти, все языческое в православии.

Решается судьба России, ее будущее место в мире», — заявил глава СВР. По слова Нарышкина, стержнем истории страны был и остается суверенитет — право на самостоятельное, свободное и осознанное определение своей судьбы, «гарантия благополучия и достоинства наших граждан», отмечает телеканал «360».

Запад объявил нам войну на уничтожение. Сейчас решается судьба страны, судьба будущего наших детей. Только сплотившись вокруг Лидера и его курса на суверенитет, мы выстоим и победим!

Судьба России. Вспоминая Николая Бердяева

Арвинд Гупта , глава и соучредитель фонда Digital India. Джо Либерман однажды заметил: «Наша национальная безопасность заключается не только в защите границ, но и в преодолении разногласий». Сегодня многосторонняя система, сформировавшаяся в 1990-е гг. Проблемы безопасности, с которыми сталкиваются национальные государства, вытекают из их озабоченности по поводу территориального, технологического и экономического суверенитета. С появлением многополярного мира национальным государствам приходится решать эти проблемы, прокладывая себе путь через творческое сотрудничество, чтобы избежать ненужных конфликтов, преодолеть разногласия и отстоять свои национальные интересы. Путь вперёд во всех этих областях достаточно неопределённый, однако конечный итог — мир, экономический рост и устойчивое развитие — являются общими целями для всех национальных государств. Первый вызов — восприятие размежевания географических территорий, находящихся под контролем национальных государств, и защита установленных физических границ. Этот вызов является продолжением старого мирового порядка, и возникающие в связи с ним споры ставят вопрос о военной готовности, географическом соседстве, балансе сил и политической стабильности в регионе. Путь к решению таких вопросов требует продуманной оборонной стратегии, сотрудничества между союзниками, торговых связей и т.

Послужной список многосторонних организаций и партнёров в разрешении сложных пограничных споров едва ли можно считать образцовым. Тем не менее путь вперёд связан с появлением групп единомышленников среди национальных государств с целью недопущения того, чтобы односторонние действия приводили к изменению статус-кво территориальных споров на сухопутных границах и в открытом море. Вторая проблема — обеспечение технологического суверенитета. Во время пандемии государственные чиновники и руководители многонациональных корпораций извлекли ценные уроки, когда цепочки поставок сырья для полупроводников и критических технологий серьёзно пострадали из-за зависимости от нескольких производственных центров в мире. В дополнение к этой зависимости отмечены значимые провалы в сфере безопасности данных из-за трансграничных потоков данных и отсутствия подотчетности для установления ответственности за нарушение доверия. Чтобы решить проблемы с цепочкой поставок, национальные государства начали производить критически важное оборудование — полупроводники и электронику — на своих территориях, дабы противостоять потрясениям. Доступ к трансграничным потокам данных становится затруднительным из-за нежелательных случаев подавления геоэкономики, лежащей в основе подобных контактов, и обмена соображениями геополитической целесообразности. Наконец, если и можно указать на проблематику, которая одинаково волнует все страны, то это изменение климата.

Как и при решении любых спорных вопросов, все признают угрозу, но стратегия ответа на вызов столь же различна, как и люди, от которых зависит принятие ключевых решений. Предметом спора является, например, финансирование внедрения устойчивых к климату технологий и постепенного отказа от загрязняющих производств. Страны с развивающейся экономикой поставили амбициозные цели по достижению нулевого уровня выбросов углекислого газа, однако вопрос финансирования обнажил трещины в нынешнем мировом порядке. Правда, на этом фронте наблюдается значительный прогресс. Любое государство хочет защитить свой территориальный суверенитет, использовать технологии для расширения прав и полномочий своих граждан, а также создавать возможности для устойчивой жизнедеятельности. Эти интересы можно обеспечить лишь посредством сотрудничества национальных государств, преодоления разногласий с государствами-единомышленниками и одновременного отстаивания национальных интересов. Международный порядок должен учитывать эти устремления развивающихся стран, чтобы отражать мир таким, каков он есть. Кишор Махбубани , заслуженный научный сотрудник Азиатского исследовательского института при Национальном университете Сингапура.

Изучая наше время, историки будущего с изумлением обнаружат, что Европа когда-то доминировала в мире, особенно в XIX и первой половине XX века. Они будут удивлены, потому что в XXI веке Европа — и в первую очередь Евросоюз — явно сбилась со своего пути. Причина проста. Европейский союз утратил ориентиры, потому что там забыли, что геополитика состоит из двух слов: география и политика. География ЕС, без сомнения, отличается от американской. Тем не менее большинство европейских стратегов уверены в полном совпадении интересов Евросоюза и США. На самом деле существуют различия по трём аспектам. Во-первых, озабоченность США возвращением Китая на лидирующие позиции понятна.

Американцы теряют способность доминировать в Тихоокеанском регионе. У ЕС там нет фундаментальных геополитических интересов. В долгосрочной перспективе основная геополитическая угроза для Европы обусловлена демографическим взрывом в Африке. В 1950 г. Поэтому в интересах Европейского союза способствовать экономическому развитию Африки, чтобы не допустить массовой миграции в Европу. Лучший партнёр в продвижении долгосрочного экономического развития Африки — Китай. Поэтому, когда некоторые страны Европы подписывают заявление НАТО, в котором Китай назван угрозой, они фактически стреляют себе в ногу. Приносят в жертву собственные геополитические интересы.

Во-вторых, будучи постпредом Сингапура при ООН более десяти лет, я видел, что Соединённые Штаты выработали долгосрочную политику ослабления многосторонних организаций — таких как ООН, потому что она сдерживает одностороннее доминирование США. Всё это я зафиксировал в работе «The Great Convergence». Почему Вашингтон это делает — понятно. Непонятно, почему ЕС поддерживает такую американскую линию. В бюджете 2022—2023 гг. Из-за сокращения объёма доступных ресурсов ВОЗ оказалась зависима от прихоти своих преимущественно западных доноров и не может реализовывать долгосрочные планы. Но как показали последние два года, в интересах ЕС именно укреплять, а не ослаблять многосторонние организации. В-третьих, Евросоюз действует неразумно, цепляясь за полномочия, которые были получены, когда доля Европы в глобальном ВВП была значительно выше.

К примеру, ЕС по-прежнему настаивает на давно устаревшем правиле, согласно которому главой МВФ должен быть европеец — в результате более быстро растущие азиатские экономики лишены возможности участвовать в управлении глобальной экономикой. Каким может быть решение? Европейцам нужно научиться быть такими же прагматичными, как азиаты, и попытаться создать более инклюзивные, а не эксклюзивные политические условия. К примеру, в Восточной Азии большинство стран стремятся поддерживать хорошие отношения и с Китаем, и с Соединёнными Штатами, несмотря на растущие между ними противоречия. Иными словами, дальнейший путь для Европы очевиден: извлечь уроки из азиатского прагматизма. Вместо того чтобы пытаться доминировать, европейцам нужно научиться идти на компромисс и делиться властью. Толика скромности тоже может оказаться полезной. Расиган Махарадж , генеральный директор Института экономических исследований в области инноваций при Техническом университете Цване ЮАР.

В середине ноября 2022 г. Организация Объединённых Наций подтвердит, что численность населения нашей планеты достигла восьми миллиардов человек. Это, конечно, статистическое приближение. Как раз к моменту фиксации данного демографического расширения проект доклада «Краткое изложение для политиков: разные ценности и оценка Межправительственной научно-политической платформы по биоразнообразию и экосистемным услугам» IPBES. Summary for Policymakers of the Methodological Assessment Report on the Diverse Values and Valuation of Nature, Intergovernmental Science-Policy Platform on Biodiversity and Ecosystem Services, Bonn сообщает следующее: «Беспрецедентное изменение климата и сокращение биоразнообразия влияют на функционирование экосистем и негативно сказываются на качестве жизни людей».

Строились храмы. Грамоту знали не только правящая элита, но и посадские люди. Западная Европа в это время была в упадке. Известно, что дочь Ярослава Мудрого Анна, после того как стала женой французского короля, оказалась единственной грамотной при дворе.

И эта Великая Русь была раздавлена нашествием Орды. Самое страшное — уничтожена русская письменность. Ученые подсчитали: сохранившиеся древние русские произведения — это сотые доли процента от того, что было. Синявский: — Я добавлю, что татаро-монголы разрушили традиционный уклад жизни не только на Руси, но и у кочевников-половцев. Степная демократия была заменена ханской деспотией — рабским подчинением, которое мы не можем вытравить из себя и сейчас. Разуваев: — Почему мы считаем, что в Европе демократия, а в Азии — деспотия? Это не деспотия. Это авторитарное имперское мышление. Возьмем недавние события в России.

Люди, которые поддержали Путина против оппозиции с Болотной, показали, что хотят жить при имперской власти. Кого-то привлекает цивилизованный вариант Сталина, кто-то чтит адмирала Колчака, третий — Столыпина. Но все они не считают Европу примером для подражания. Они хотят жить в самостийной азиатской империи. Новом СССР. Синявский: — Это самый гнусный миф нашей истории. О том, что Россия якобы только при авторитарном режиме процветает, а демократия ей вредна. Как же надо презирать свой народ, считать его быдлом, чтобы так рассуждать. Это рассуждения немецко-фашистского оккупанта — «эти русские свиньи понимают только палку».

С кем дружить? Аксючиц: — Встретившиеся на своем пути народы дикая Орда либо уничтожала, либо ассимилировала. Единственный субъект, который сопротивлялся, выстоял и сохранился, это русские. Сегодня мы должны вступать в союз только с православными странами. Разуваев: — Действующий на территории империи Чингисидов закон — Ясса очень хорошо ложился на традиционные ислам и православие. И недооценивать его влияние на менталитет россиян и строение государства вряд ли стоит. Это идеология евразийцев. И она проста: не важно, кто ты по крови и по вере. Важно, как ты служишь хану.

Аксючиц: — Империя Чингисидов — что это такое? Аморфное образование, которое очень быстро развалилось. Разуваев: — Она просуществовала несколько столетий. Впрочем, можно считать, что ее следы заметны до сих пор. И еще — я бы не стал говорить о православиии, как об объединяющем факторе. Это католическая Европа была единым целым благодаря влиянию Ватикана. Православие же такой религией не стало. Самый яркий пример — Вторая мировая война. Против нас воевали православные болгары, часть украинцев.

А вот буряты, казахи и прочие степняки клали свои головы за СССР. Памятник российскому историку Льву Гумилеву в Казани с его изречением в защиту татар.

Необходимы творческие усилия национального разума и национальной воли. Для нас самих Россия остается неразгаданной тайной.

Россия — противоречива, антиномична. Душа России не покрывается никакими доктринами. И поистине можно сказать, что Россия непостижима для ума и неизмерима никакими аршинами доктрин и учений. А верит в Россию каждый по-своему, и каждый находит в полном противоречий бытии России факты для подтверждения своей веры.

Подойти к разгадке тайны, сокрытой в душе России, можно, сразу же признав антиномичность России, жуткую ее противоречивость. Тогда русское самосознание освобождается от лживых и фальшивых идеализаций, от отталкивающего бахвальства, равно как и от бесхарактерного космополитического отрицания и иноземного рабства. Противоречия русского бытия всегда находили себе отражение в русской литературе и русской философской мысли. Творчество русского духа так же двоится, как и русское историческое бытие.

Это яснее всего видно на самой характерной нашей национальной идеологии — славянофильстве и на величайшем нашем национальном гении — Достоевском — русском из русских. Вся парадоксальность и антиномичность русской истории отпечатлелась на славянофилах и Достоевском. Лик Достоевского так же двоится, как и лик самой России, и вызывает чувства противоположные. Бездонная глубь и необъятная высь сочетаются с какой-то низостью, неблагородством, отсутствием достоинства, рабством.

Бесконечная любовь к людям, поистине Христова любовь, сочетается с человеконенавистничеством и жестокостью. Жажда абсолютной свободы во Христе Великий Инквизитор мирится с рабьей покорностью. Не такова ли и сама Россия? Россия — самая безгосударственная, самая анархическая страна в мире.

И русский народ — самый аполитический народ, никогда не умевший устраивать свою землю. Все подлинно русские, национальные наши писатели, мыслители, публицисты — все были безгосударственниками, своеобразными анархистами. Анархизм — явление русского духа, он по-разному был присущ и нашим крайним левым, и нашим крайним правым. Славянофилы и Достоевский — такие же в сущности анархисты, как и Михаил Бакунин или Кропоткин.

Эта анархическая русская природа нашла себе типическое выражение в религиозном анархизме Льва Толстого. Русская интеллигенция, хотя и зараженная поверхностными позитивистическими идеями, была чисто русской в своей безгосударственности. В лучшей, героической своей части она стремилась к абсолютной свободе и правде, не вместимой ни в какую государственность. Наше народничество — явление характерно-русское, незнакомое Западной Европе, — есть явление безгосударственного духа.

И русские либералы всегда были скорее гуманистами, чем государственниками. Никто не хотел власти, все боялись власти, как нечистоты. Наша православная идеология самодержавия — такое же явление безгосударственного духа, отказ народа и общества создавать государственную жизнь. Славянофилы сознавали, что их учение о самодержавии было своеобразной формой отрицания государства.

Всякая государственность представлялась позитивистической и рационалистической. Русская душа хочет священной общественности, богоизбранной власти. Природа русского народа сознается, как аскетическая, отрекающаяся от земных дел и земных благ. Наши левые и революционные направления не так уже глубоко отличаются в своем отношении к государству от направлений правых и славянофильских, — в них есть значительная доза славянофильского и аскетического духа.

Такие идеологи государственности, как Катков или Чичерин, всегда казались не русскими, какими-то иностранцами на русской почве, как иностранной, не русской всегда казалась бюрократия, занимавшаяся государственными делами — не русским занятием. В основе русской истории лежит знаменательная легенда о призвании варяг-иностранцев для управления русской землей, так как «земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет». Как характерно это для роковой неспособности и нежелания русского народа самому устраивать порядок в своей земле. Русский народ как будто бы хочет не столько свободного государства, свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот о земном устройстве.

Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его природа определяется как женственная, пассивная и покорная в делах государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властелина. Россия — земля покорная, женственная. Пассивная, рецептивная женственность в отношении государственной власти — так характерна для русского народа и для русской истории [1]. Нет пределов смиренному терпению многострадального русского народа.

Государственная власть всегда была внешним, а не внутренним принципом для безгосударственного русского народа; она не из него созидалась, а приходила как бы извне, как жених приходит к невесте. И потому так часто власть производила впечатление иноземной, какого-то немецкого владычества. Русские радикалы и русские консерваторы одинаково думали, что государство — это «они», а не «мы». Очень характерно, что в русской истории не было рыцарства, этого мужественного начала.

С этим связано недостаточное развитие личного начала в русской жизни. Русский народ всегда любил жить в тепле коллектива, в какой-то растворенности в стихии земли, в лоне матери. Рыцарство кует чувство личного достоинства и чести, создает закал личности. Этого личного закала не создавала русская история.

В русском человеке есть мягкотелость, в русском лице нет вырезанного и выточенного профиля. Платон Каратаев у Толстого — круглый. Русский анархизм — женственный, а не мужественный, пассивный, а не активный. И бунт Бакунина есть погружение в хаотическую русскую стихию.

Русская безгосударственность — не завоевание себе свободы, а отдание себя, свобода от активности. Русский народ хочет быть землей, которая невестится, ждет мужа. Все эти свойства России были положены в основу славянофильской философии истории и славянофильских общественных идеалов. Но славянофильская философия истории не хочет знать антиномичности России, она считается только с одним тезисом русской жизни.

В ней есть антитезис. И Россия не была бы так таинственна, если бы в ней было только то, о чем мы сейчас говорили. Славянофильская философия русской истории не объясняет загадки превращения России в величайшую империю в мире или объясняет слишком упрощенно. И самым коренным грехом славянофильства было то, что природно-исторические черты русской стихии они приняли за христианские добродетели.

Россия — самая государственная и самая бюрократическая страна в мире, все в России превращается в орудие политики. Русский народ создал могущественнейшее в мире государство, величайшую империю. С Ивана Калиты последовательно и упорно собиралась Россия и достигла размеров, потрясающих воображение всех народов мира. Силы народа, о котором не без основания думают, что он устремлен к внутренней духовной жизни, отдаются колоссу государственности, превращающему все в свое орудие.

Интересы созидания, поддержания и охранения огромного государства занимают совершенно исключительное и подавляющее место в русской истории. Почти не оставалось сил у русского народа для свободной творческой жизни, вся кровь шла на укрепление и защиту государства. Классы и сословия слабо были развиты и не играли той роли, какую играли в истории западных стран. Личность была придавлена огромными размерами государства, предъявлявшего непосильные требования.

Бюрократия развилась до размеров чудовищных. Русская государственность занимала положение сторожевое и оборонительное. Она выковывалась в борьбе с татарщиной, в смутную эпоху, в иноземные нашествия. И она превратилась в самодовлеющее отвлеченное начало; она живет своей собственной жизнью, по своему закону, не хочет быть подчиненной функцией народной жизни.

Эта особенность русской истории наложила на русскую жизнь печать безрадостности и придавленности. Невозможна была свободная игра творческих сил человека. Власть бюрократии в русской жизни была внутренним нашествием неметчины. Неметчина как-то органически вошла в русскую государственность и владела женственной и пассивной русской стихией.

Земля русская не того приняла за своего суженого, ошиблась в женихе. Великие жертвы понес русский народ для создания русского государства, много крови пролил, но сам остался безвластным в своем необъятном государстве. Чужд русскому народу империализм в западном и буржуазном смысле слова, но он покорно отдавал свои силы на создание империализма, в котором сердце его не было заинтересовано. Здесь скрыта тайна русской истории и русской души.

Никакая философия истории, славянофильская или западническая, не разгадала еще, почему самый безгосударственный народ создал такую огромную и могущественную государственность, почему самый анархический народ так покорен бюрократии, почему свободный духом народ как будто бы не хочет свободной жизни? Эта тайна связана с особенным соотношением женственного и мужественного начала в русском народном характере. Та же антиномичность проходит через все русское бытие. Таинственное противоречие есть в отношении России и русского сознания к национальности.

Это — вторая антиномия, не меньшая по значению, чем отношение к государству. Россия — самая не шовинистическая страна в мире. Национализм у нас всегда производит впечатление чего-то нерусского, наносного, какой-то неметчины. Немцы, англичане, французы — шовинисты и националисты в массе, они полны национальной самоуверенности и самодовольства.

Русские почти стыдятся того, что они русские; им чужда национальная гордость и часто даже — увы! Русскому народу совсем не свойственен агрессивный национализм, наклонности насильственной русификации. Русский не выдвигается, не выставляется, не презирает других. В русской стихии поистине есть какое-то национальное бескорыстие, жертвенность, неведомая западным народам.

Русская интеллигенция всегда с отвращением относилась к национализму и гнушалась им, как нечистью. Она исповедовала исключительно сверхнациональные идеалы. И как ни поверхностны, как ни банальны были космополитические доктрины интеллигенции, в них все-таки хоть искаженно, но отражался сверхнациональный, всечеловеческий дух русского народа. Интеллигенты-отщепенцы в известном смысле были более национальны, чем наши буржуазные националисты, по выражению лица своего похожие на буржуазных националистов всех стран.

Человек иного, не интеллигентского духа — национальный гений Лев Толстой — был поистине русским в своей религиозной жажде преодолеть всякую национальную ограниченность, всякую тяжесть национальной плоти. И славянофилы не были националистами в обычном смысле этого слова. Они хотели верить, что в русском народе живет всечеловеческий христианский дух, и они возносили русский народ за его смирение. Достоевский прямо провозгласил, что русский человек — всечеловек, что дух России — вселенский дух, и миссию России он понимал не так, как ее понимают националисты.

Национализм новейшей формации есть несомненная европеизация России, консервативное западничество на русской почве. И Катков, идеолог национализма, был западником, никогда не был выразителем русского народного духа. Катков был апологетом и рабом какой-то чуждой государственности, какого-то «отвлеченного начала». Сверхнационализм, универсализм — такое же существенное свойство русского национального духа, как и безгосударственность, анархизм.

Национален в России именно ее сверхнационализм, ее свобода от национализма; в этом самобытна Россия и не похожа ни на одну страну мира. Россия призвана быть освободительницей народов. Эта миссия заложена в ее особенном духе. И справедливость мировых задач России предопределена уже духовными силами истории.

Эта миссия России выявляется в нынешнюю войну. Россия не имеет корыстных стремлений. Таков один тезис о России, который с правом можно было высказать. Но есть и антитезис, который не менее обоснован.

Россия — самая националистическая страна в мире, страна невиданных эксцессов национализма, угнетения подвластных национальностей русификацией, страна национального бахвальства, страна, в которой все национализировано вплоть до вселенской церкви Христовой, страна, почитающая себя единственной призванной и отвергающая всю Европу, как гниль и исчадие дьявола, обреченное на гибель. Обратной стороной русского смирения является необычайное русское самомнение. Самый смиренный и есть самый великий, самый могущественный, единственный призванный. Россия — «святая Русь».

Россия грешна, но и в грехе своем она остается святой страной — страной святых, живущей идеалами святости. Соловьев смеялся над уверенностью русского национального самомнения в том, что все святые говорили по-русски. Тот же Достоевский, который проповедовал всечеловека и призывал к вселенскому духу, проповедовал и самый изуверский национализм, травил поляков и евреев, отрицал за Западом всякие права быть христианским миром. Русское национальное самомнение всегда выражается в том, что Россия почитает себя не только самой христианской, но и единственной христианской страной в мире.

Католичество совсем не признается христианством. И в этом всегда был один из духовных источников ложного отношения к польскому вопросу. Россия, по духу своему призванная быть освободительницей народов, слишком часто бывала угнетательницей, и потому она вызывает к себе вражду и подозрительность, которые мы теперь должны еще победить. Русская история явила совершенно исключительное зрелище — полнейшую национализацию церкви Христовой, которая определяет себя, как вселенскую.

Церковный национализм — характерное русское явление. Им насквозь пропитано наше старообрядчество. Но тот же национализм царит и в господствующей церкви. Тот же национализм проникает и в славянофильскую идеологию, которая всегда подменяла вселенское русским.

Вселенский дух Христов, мужественный вселенский логос пленен женственной национальной стихией, русской землей в ее языческой первородности. Так образовалась религия растворения в матери-земле, в коллективной национальной стихии, в животной теплоте. Русская религиозность — женственная религиозность — религиозность коллективной биологической теплоты, переживаемой, как теплота мистическая. В ней слабо развито личное религиозное начало; она боится выхода из коллективного тепла в холод и огонь личной религиозности.

Такая религиозность отказывается от мужественного, активного духовного пути. Это не столько религия Христа, сколько религия Богородицы, религия матери-земли, женского божества, освещающего плотский быт. Розанов в своем роде гениальный выразитель этой русской религии родовой плоти, религии размножения и уюта. Мать-земля для русского народа есть Россия.

Россия превращается в Богородицу. Россия — страна богоносная. Такая женственная, национально-стихийная религиозность должна возлагаться на мужей, которые берут на себя бремя духовной активности, несут крест, духовно водительствуют. И русский народ в своей религиозной жизни возлагается на святых, на старцев, на мужей, в отношении к которым подобает лишь преклонение, как перед иконой.

Русский народ не дерзает даже думать, что святым можно подражать, что святость есть внутренний путь духа, — это было бы слишком мужественно-дерзновенно. Русский народ хочет не столько святости, сколько преклонения и благоговения перед святостью, подобно тому как он хочет не власти, а отдания себя власти, перенесения на власть всего бремени. Русский народ в массе своей ленив в религиозном восхождении, его религиозность равнинная, а не горная; коллективное смирение дается ему легче, чем религиозный закал личности, чем жертва теплом и уютом национальной стихийной жизни. За смирение свое получает русский народ в награду этот уют и тепло коллективной жизни.

Такова народная почва национализации церкви в России. В этом есть огромная примесь религиозного натурализма, предшествующего христианской религии духа, религии личности и свободы. Сама христианская любовь, которая существенно духовна и противоположна связям по плоти и крови, натурализировалась в этой религиозности, обратилась в любовь к «своему» человеку. Так крепнет религия плоти, а не духа, так охраняется твердыня религиозного материализма.

На необъятной русской равнине возвышаются церкви, подымаются святые и старцы, но почва равнины еще натуралистическая, быт еще языческий. Большое дело, совершенное Владимиром Соловьевым для русского сознания, нужно видеть прежде всего в его беспощадной критике церковного национализма, в его вечном призыве к вселенскому духу Христову, к освобождению Христова духа из плена у национальной стихии, стихии натуралистической. В реакции против церковного национализма Вл. Соловьев слишком склонялся к католичеству, но великая правда его основных стремлений и мотивов несомненна и будет еще признана Россией.

Соловьев есть истинное противоядие против националистического антитезиса русского бытия. Его христианская правда в решении вопроса польского и еврейского всегда должна быть противопоставляема неправде Достоевского. Церковный национализм приводил к государственному порабощению церкви. Церковь, которая есть духовный, мистический организм, пассивно отдавалась синодальной власти немецкого образца.

Загадочная антиномичность России в отношении к национальности связана все с тем же неверным соотношением мужественного и женственного начала, с неразвитостью и нераскрытостью личности, во Христе рожденной и призванной быть женихом своей земли, светоносным мужем женственной национальной стихии, а не рабом ее. Ту же загадочную антиномичность можно проследить в России во всем. Можно установить неисчислимое количество тезисов и антитезисов о русском национальном характере, вскрыть много противоречий в русской душе. Россия — страна безграничной свободы духа, страна странничества и искания Божьей правды.

Россия — самая не буржуазная страна в мире; в ней нет того крепкого мещанства, которое так отталкивает и отвращает русских на Западе. Достоевский, по которому можно изучать душу России, в своей потрясающей легенде о Великом Инквизиторе был провозвестником такой дерзновенной и бесконечной свободы во Христе, какой никто еще в мире не решался утверждать. Утверждение свободы духа, как чего-то характерно-русского, всегда было существенной особенностью славянофильства. Славянофилы и Достоевский всегда противополагали внутреннюю свободу русского народа, его органическую, религиозную свободу, которую он не уступит ни за какие блага мира, внутренней несвободе западных народов, их порабощенности внешним.

В русском народе поистине есть свобода духа, которая дается лишь тому, кто не слишком поглощен жаждой земной прибыли и земного благоустройства. Россия — страна бытовой свободы, неведомой передовым народам Запада, закрепощенным мещанскими нормами. Только в России нет давящей власти буржуазных условностей, нет деспотизма мещанской семьи. Русский человек с большой легкостью духа преодолевает всякую буржуазность, уходит от всякого быта, от всякой нормированной жизни.

Тип странника так характерен для России и так прекрасен. Странник — самый свободный человек на земле. Он ходит по земле, но стихия его воздушная, он не врос в землю, в нем нет приземистости. Странник — свободен от «мира», и вся тяжесть земли и земной жизни свелась для него к небольшой котомке на плечах.

Величие русского народа и призванность его к высшей жизни сосредоточены в типе странника. Русский тип странника нашел себе выражение не только в народной жизни, но и в жизни культурной, в жизни лучшей части интеллигенции. И здесь мы знаем странников, свободных духом, ни к чему не прикрепленных, вечных путников, ищущих невидимого града. Повесть о них можно прочесть в великой русской литературе.

Странников в культурной, интеллигентной жизни называют то скитальцами русской земли, то отщепенцами. Есть они уже у Пушкина и Лермонтова, потом у Толстого и Достоевского. Странники града своего не имеют, они града грядущего ищут. Соловьев всегда чувствовал себя не обывателем и мещанином этой земли, а лишь пришельцем и странником, не имеющим своего дома.

Духовное странствование есть в Лермонтове, в Гоголе, есть в Л. Толстом и Достоевском, а на другом конце — у русских анархистов и революционеров, стремящихся по-своему к абсолютному, выходящему за грани всякой позитивной и зримой жизни. То же есть и в русском сектантстве, в мистической народной жажде, в этом исступленном желании, чтобы «накатил Дух». Россия — фантастическая страна духовного опьянения, страна хлыстов, самосожигателей, духоборов, страна Кондратия Селиванова и Григория Распутина, страна самозванцев и пугачевщины.

Русской душе не сидится на месте, это не мещанская душа, не местная душа. В России, в душе народной есть какое-то бесконечное искание, искание невидимого града Китежа, незримого дома. Перед русской душой открываются дали, и нет очерченного горизонта перед духовными ее очами. Русская душа сгорает в пламенном искании правды, абсолютной, божественной правды и спасения для всего мира и всеобщего воскресения к новой жизни.

Она вечно печалуется о горе и страдании народа и всего мира, и мука ее не знает утоления. Душа эта поглощена решением конечных, проклятых вопросов о смысле жизни. Есть мятежность, непокорность в русской душе, неутолимость и неудовлетворимость ничем временным, относительным и условным. Все дальше и дальше должно идти, к концу, к пределу, к выходу из этого «мира», из этой земли, из всего местного, мещанского, прикрепленного.

Не раз уже указывали на то, что сам русский атеизм религиозен. Героически настроенная интеллигенция шла на смерть во имя материалистических идей. Это странное противоречие будет понято, если увидеть, что под материалистическим обличьем она стремилась к абсолютному. Славянский бунт — пламенная, огненная стихия, неведомая другим расам.

И Бакунин в своей пламенной жажде мирового пожара, в котором все старое должно сгореть, был русским, славянином, был мессианистом. Таков один из тезисов о душе России. Русская народная жизнь с ее мистическими сектами, и русская литература, и русская мысль, и жуткая судьба русских писателей, и судьба русской интеллигенции, оторвавшейся от почвы и в то же время столь характерно национальной, все, все дает нам право утверждать тот тезис, что Россия — страна бесконечной свободы и духовных далей, страна странников, скитальцев и искателей, страна мятежная и жуткая в своей стихийности, в своем народном дионисизме, не желающем знать формы. А вот и антитезис.

Россия — страна неслыханного сервилизма и жуткой покорности, страна, лишенная сознания прав личности и не защищающая достоинства личности, страна инертного консерватизма, порабощения религиозной жизни государством, страна крепкого быта и тяжелой плоти. Россия — страна купцов, погруженных в тяжелую плоть, стяжателей, консервативных до неподвижности, страна чиновников, никогда не переступающих пределов замкнутого и мертвого бюрократического царства, страна крестьян, ничего не желающих, кроме земли, и принимающих христианство совершенно внешне и корыстно, страна духовенства, погруженного в материальный быт, страна обрядоверия, страна интеллигентщины, инертной и консервативной в своей мысли, зараженной самыми поверхностными материалистическими идеями. Россия не любит красоты, боится красоты, как роскоши, не хочет никакой избыточности. Россию почти невозможно сдвинуть с места, так она отяжелела, так инертна, так ленива, так погружена в материю, так покорно мирится со своей жизнью.

Все наши сословия, наши почвенные слои: дворянство, купечество, крестьянство, духовенство, чиновничество, — все не хотят и не любят восхождения; все предпочитают оставаться в низинах, на равнине, быть «как все». Везде личность подавлена в органическом коллективе. Почвенные слои наши лишены правосознания и даже достоинства, не хотят самодеятельности и активности, всегда полагаются на то, что другие все за них сделают. И наш политический революционизм как-то несвободен, бесплоден и инертен мыслью.

Русская радикально-демократическая интеллигенция, как слой кристаллизованный, духовно консервативна и чужда истинной свободе; она захвачена скорее идеей механического равенства, чем свободы. Иным кажется, что Россия обречена на рабство и что нет выхода для нее к свободной жизни. Можно подумать, что личность не проснулась еще не только в России консервативной, но и в России революционной, что Россия все еще остается страной безличного коллектива. Но необходимо понять, что исконный русский коллективизм есть лишь преходящее явление первоначальной стадии натуральной эволюции, а не вечное явление духа.

Как понять эту загадочную противоречивость России, эту одинаковую верность взаимоисключающих о ней тезисов? И здесь, как и везде, в вопросе о свободе и рабстве души России, о ее странничестве и ее неподвижности, мы сталкиваемся с тайной соотношения мужественного и женственного. Корень этих глубоких противоречий — в несоединенности мужественного и женственного в русском духе и русском характере. Безграничная свобода оборачивается безграничным рабством, вечное странничество — вечным застоем, потому что мужественная свобода не овладевает женственной национальной стихией в России изнутри, из глубины.

Мужественное начало всегда ожидается извне, личное начало не раскрывается в самом русском народе. Отсюда вечная зависимость от инородного. В терминах философских это значит, что Россия всегда чувствует мужественное начало себе трансцендентным, а не имманентным, привходящим извне.

Обеспечить бесплатным горячим питанием всех учеников начальной школы с 1-го по 4-й класс. Там, где уже есть техническая возможность для этого, это должно случиться с 1 сентября 2020 года; там, где ее еще нет, — не позднее 1 сентября 2023-го. Сохранить доступность бесплатного очного высшего образования, для чего ежегодно увеличивать количество бюджетных мест в вузах, причем в приоритетном порядке отдавать эти места именно в региональные вузы, на территории, где не хватает врачей, педагогов, инженеров. Три года в регионе идет работа по переводу школьников на односменный режим — и с 2016 года в школах Верхневолжья открыто более 1900 новых учебных мест. В этом учебном году детей приняли две новых школы в Твери и два детских сада в муниципальных образованиях области. В рамках нацпроекта «Образование» в регионе до 2024 года планируется построить 7 новых школ и 13 детских садов. В Твери в прошлом году открыли центр цифрового образования детей «IT-куб».

Принято решение об открытии шести мини-технопарков — филиалов тверского «Кванториума» в муниципалитетах области. Горячее питание для младшеклассников обеспечено во всех школах региона. Кстати, каждый год капитально ремонтируется по 18—20 школьных пищеблоков. Ежегодно в ряде школ проводится капитальный ремонт зданий, обновляется оборудование, много внимания уделяется обеспечению безопасности, в том числе на прилегающей к учебным учреждениям территории. Для здоровья нации Глава государства сказал, что сейчас нужно сконцентрировать усилия на первичном звене здравоохранения, с которым соприкасается каждый человек и каждая семья. Именно здесь у нас больше всего сложных, чувствительных для людей проблем. Завершить развертывание сети фельдшерско-акушерских пунктов. С 1 июля запустить программу модернизации первичного звена здравоохранения: ремонтировать и оборудовать новой техникой поликлиники, районные больницы, станции «Скорой помощи» во всех регионах страны. С этого года поэтапно внедрять новую систему оплаты труда в здравоохранении, с установлением фиксированной доли окладов в заработной плате и единым для всей страны перечнем компенсационных выплат и стимулирующих надбавок. Регионы при этом должны предоставить гарантию трудоустройства будущим выпускникам.

Строим мы и более крупные объекты: в скором времени будет сдана в эксплуатацию новая детская поликлиника в микрорайоне Южный в Твери, в этом году начнется строительство нового здания детской областной клинической больницы — проектная документация утверждена, подрядчик определен, финансирование выделено. Ежегодно направляются средства на проведение капремонтов в районных больницах и приобретение высокотехнологичного медицинского оборудования. Налажена работа санавиации, обновляется парк машин «скорой медицинской помощи». Чтобы дефицит кадров в местных поликлиниках не сказывался на здоровье жителей, в муниципалитеты региона ежемесячно выезжают мобильные бригады врачей и мобильные диагностические комплексы. Уже несколько лет действуют программы «Земский врач» и «Земский фельдшер», осуществляются выплаты ординаторам и студентам, которые обучаются по целевому направлению от муниципалитетов.

Глава СВР Нарышкин заявил, что сейчас решается судьба России и ее место в мире

Об этом заявил глава СВР, председатель Российского исторического общества Сергей Нарышкин на заседании экспертного совета по развитию исторического образования. Он напомнил, что "главным фактором развития России, стержнем ее тысячелетней истории был и остается суверенитет - право самостоятельно, свободно и осознанно определять свою судьбу". Как подчеркнул глава Российского исторического общества, от этого зависит не только нынешнее благополучие граждан, но и судьба будущих поколений.

Понятно, что приоритет сейчас — это геополитика, СВО, победа во что бы то ни стало… Но что дальше? Мне кажется, что настоящие проблемы мы увидим через 2-3, максимум, 4 года. Переход количества в качество, рано или поздно, состоится. Сейчас идет процесс накопления того самого количества изменений не в лучшую сторону во многих сферах нашей жизни.

А вот дальше начнутся настоящие трудности, потому что с точки зрения конкурентоспособности, способности создать условия для развития каждого с точки зрения открытия миру, взаимоотношений с разными странами — мы очень много потеряли. Да, мы приобрели партнерские отношения с Китаем, но роль младшего партнера на будущее с учетом того, что перспективы китайской экономики весьма и весьма проблематичны, — это, наверное, не та роль, которую заслуживает наша великая страна», — подчеркнул он. Говоря о прогнозах на 2024 год, Калачев выделил сокращение горизонта планирования в условиях специальной военной операции. Допустим, что там даже произойдет перелом не в пользу Украины. А что дальше? Встанет вопрос, что нужно вкладывать очень много денег в новые территории, социализировать, трудоустраивать, реабилитировать людей, вернувшихся с фронта.

Сейчас все при деле — СВО наполнила смыслом жизнь многих людей, и ВПК работает на СВО, та часть населения, которая не имела возможности зарабатывать деньги, получает эту возможность пусть даже с автоматом в руках. Но что потом? Не будет ли потом ломки, когда выяснится, что денег этих никто платить не собирается, их просто нет? Сейчас понятно, движение — всё, конечная цель — ничто. Мы в процессе, и он создает смыслы. Но процесс подходит к своему логическому завершению.

С самого начала Запад даже не скрывал, что активно накачивает Украину самым современным и дорогостоящим оружием, а теперь демонстративно направляет туда вооружения на сотни миллионов долларов. Там понимают, что по своей мощности и дальности действия его можно не только использовать на украинской территории, но и наносить удары по мирным городам России», — сказал председатель партии «Справедливая Россия — За правду». Одним словом, если Россия не доведет дело до конца, если мы не покончим с современными бандеровцами и националистической гадиной на Украине, то в обозримом будущем война может прийти и в наш дом», — заключил Сергей Миронов. Поделиться в ВК.

Не погибнет ли новая страна из-за проблем национализма? Аксючиц: — Посмотрите на современную нашу бизнес- и политическую элиту. Это уже готовые евразийцы! Среди них большинство русских, но высок процент татар, башкир, выходцев из Азии. Периферия Советского Союза по-прежнему воспринимает Россию как империю, а Москву и Петербург — как столицы великой страны. Разве у представителей этой современной элиты возникают конфликты на национальной почве? Они невозможны в принципе. Разуваев: — Уже через пару лет. Как только мир оправится от последствий финансового кризиса. У нас появится новая страна, верховным правителем которой станет Путин. Синявский: — Наша политика закручивания гаек и вертикали власти только отпугивает соседей. Будь у нас нормальная демократическая страна, давно бы жили в Евразийском союзе. Надеюсь, точка невозврата еще не пройдена. Будет нормальная власть — сойдемся очень быстро и с Украиной, и с Беларусью, и с Казахстаном. Аксючиц: — Я не верю в идеи евразийства. Новая империя появится только благодаря воле русского народа. Когда это произойдет, сказать сложно. Думаю, «возвращение к корням» в России начнется после 2015 года. Что вы бы написали на гербе Евразийской России? Разуваев: — Мы — одна семья и должны друг за друга биться. Программа минимум — выжить. Максимум — доминировать в Евразии и в мире. По принципу «свой — чужой». Синявский: — Дружба народов и сочетание евразийских ценностей в геополитике с европейской социально-экономической и политической жизнью. В общем: «Стать европейцами, но остаться евразийцами». Аксючиц: — Русский народ умеет проявлять сверхусилия. Но необходимо наличие смертельной угрозы. И ее осознание элитой и культурным слоем. Когда верховная власть обращается: «Братья и сестры! Мы ждем этого призыва. В 1938 году, будучи студентом Ленинградского госуниверситета, был арестован как один из руководителей молодежного крыла мифической партии прогрессистов. Получил 5 лет лагерей. Срок отбывал в Норильске. В 1944 году ушел на фронт. Участвовал во взятии Берлина. В 1949 году опять арестован. Очередной срок, 10 лет, отбывал в лагерях под Карагандой и в Кемеровской области. В 1956 году реабилитирован. Работал в Эрмитаже, в Ленинградском госуниверситете. Автор теории пассионарности, связывавшей эволюцию народов с климатом, геологией и географией региона их проживания. Один из самых ярых приверженцев евразийства — философского течения, согласно которому будущее России — в союзе со странами Центральной Азии. Первые уже лет 20 таким образом незатейливо добывают хлеб, вторым надо чем-то занять свой рот.

Россия – последние новости

Новости Смоленска: В настоящее время решается судьба России, какое место она будет занимать в мире. математик-пророк вычислил, что ждет Россию в 2025 году. Ситуация в мире по-прежнему определяется глобальной напряжённостью между Россией и США при восходящем движении России. Председатель Российского исторического общества, директор Службы внешней разведки РФ Сергей Нарышкин уверен, что в настоящее время решается судьба России и определяется ее. Пророчества и предположения о судьбе страны и русского народа говорят о величии России и падении США. Экстрасенсы рассказали о судьбе Новокузнецка и всей России.

Похожие новости:

Оцените статью
Добавить комментарий