Новости забытые языки

ЮНЕСКО в Атласе языков мира причислила белорусский язык к группе «уязвимых, ослабленных», т.е. близких к исчезновению. такое заявление сделала правительственная комиссия Японии по вопросам культуры. Книга Виталия Сундакова «Забытые тайны золотого языка» — скачать в fb2, txt, epub, pdf или читать онлайн.

Забытый язык

Судя по всему, родной язык оставляет в мозге неизгладимый след. Исследование, проведенной в Канаде, показало, что дети, забывшие тот язык, который они постоянно слышали в первые месяцы своей жизни, все равно реагируют на него также, как. Даже родной язык можно забыть, если не разговаривать на нём 3–4 года. В статье представлен список из 8 наиболее редких языков, о которых вы скорее всего не слышали. Проведенная в 2021 году перепись населения России указала на пять исчезнувших языков и один заснувший, сообщили ученые РАН по итогам анализа переписи.

Айнский язык (Ainu)

• Уникальные языки
• Идиш — забытый язык Белaруси! — ХАЙФАИНФО
• Похожие темы
• Почему языки исчезают?
• Забытые буквы. Слишком много «и» | Наука и жизнь

Почему люди забывают свой родной язык?

Всего этим орденом было награждено 30 организаций и 139 человек. В центре ордена на фоне белой эмали — накладная шестерня с красной эмалевой пятиконечной звездой и буквами «СССР» в середине. В нижней части звезды изображены топор и серп, справа от шестерни — три колоса пшеницы, слева — красное знамя. Под ними надпись: «Беларуская Сацыялiстычная Савецкая Рэспублiка». Над щитом надписи слева БССР н еврейском вайсруссландише социалистише ратнрепублике , справа то же на польском в то время еврейский и польский языки наряду с русским и белорусским были официальными языками БССР.

Достаточно брать пять карточек в день, чтобы в конце месяца пополнить лексический запас на 150 новых слов и выражений. Покупать карточки или изводить на них пачку бумаги необязательно — уже есть приложения для смартфонов, которые позволяют сделать цифровые карточки и всегда носить их с собой. Пройти краткий курс Если нет желания сидеть в соцсетях или сложно мотивировать себя выполнять ежедневные короткие задания, можно время от времени проходить короткий курс с преподавателем. Он отлично подойдёт, если нужно быстро освежить знания по конкретной теме или отработать навык , который не удаётся поддерживать самостоятельно. Преподаватель поправит произношение, напомнит забытые грамматические правила, поможет вновь сделать активной лексику или выучить новую. А ещё подскажет книги, обучающие сериалы и языковые приложения для смартфона и посоветует, как лучше спланировать самостоятельные занятия после курса.

Стараются, хоть немного, ввести мову в жизнь — через музыку, песни, культурные события. Если мы не будем знать свой родной язык, он просто умрёт, его не будет. Но ведь на нем разговаривали наши предки! Будешь знать белорусский, поймёшь чехов, поляков, украинцев, сербов. Но то, что мы основательно натаскаем и, самое главное, дадим знания, привьем любовь к своему языку, — точно! Занятия проходят по адресу: г. Борисов, ул. Чапаева, д.

Вот и президент страны, уроженец русскоязычного Кривого Рога Владимир Зеленский отметил, что стал забывать язык Тургенева и Достоевского, зато все лучше говорит на соловьиной. Это язык красоты, добра и достоинства. И он никогда не должен стать причиной раздора. Украинский язык должен объединять. Ради одного — светлого будущего Украины и ее граждан» — написал президент на своей странице в Facebook.

Как и зачем возрождают мертвые языки сегодня

Вот и президент страны, уроженец русскоязычного Кривого Рога Владимир Зеленский отметил, что стал забывать язык Тургенева и Достоевского, зато все лучше говорит на соловьиной. Crowd Games и команда энтузиастов добавили в настольную игру «Забытые моря» озвучку на русском языке. Забыть «язык колонистов». В Декларации регламентировалось равноправие четырех государственных языков в БССР — белорусского, русского, польского и еврейского (идиш). Сложно представить, но есть языки, на которых общаются лишь два человека весьма преклонного возраста.

Почему изучая новый язык можно забыть старый?

Он является способом, с помощью которого можно научить уважать себя, других людей, свою историю, свою культуру. В русском фольклоре и произведениях классиков часто встречаются устаревшие слова русского языка, вышедшие из обихода в современном мире. Многие архаизмы кажутся понятными и имеющими очевидный смысл.

Сайт о Здоровье » Статьи о здоровье » Психология » Почему изучая новый язык можно забыть старый?

Почему изучая новый язык можно забыть старый? В то же время, хотя иммерсионный процесс облегчает коммуникацию в разноязычном мире, люди часто удивляются, находя, что они имеют трудность, возвращаясь к своему родному языку. Это явление упоминается как первичное языковое истощение.

Бенджамин Леви, психолог Орегонского Университета, задается вопросом, как же возможно забыть, даже на некоторое время, слова, используемые на протяжении всей жизни.

Вместо этого у него могут появляться определенные языковые пробелы: проблема с подбором нужного слова или ошибки в использовании грамматических структур. Немаловажным фактором является возраст. Покинув страну вашего первого языка уже в зрелом возрасте, вы легко сможете вернуть утерянные разговорные навыки, повторно погрузившись в язык некоторое время спустя. Однако, например, у детей 10-летнего возраста подобной тенденции не наблюдается.

Проводимые исследования среди усыновленных французскими семьями детей из Южной Кореи показали, что в 30-летнем возрасте они полностью утрачивают способность к распознаванию корейского языка.

В числе слов, которые уже почти вышли из употребления, исследователи называют нескладицу беспорядок , лганье вранье , заручку помощь , инфлюэнцу грипп , дрянность мерзость , конфекту конфета , мазурика мошенник , отвычку утрата привычки и нейти не идти. Вы узнали что-то новое из результатов исследования?

Забытые языки: уникальные и исчезающие языковые системы

• Почему изучая новый язык можно забыть старый?
• Забытые буквы. Слишком много «и» | Наука и жизнь
• Язык ючи (Yuchi)
• Почему языки исчезают?
• Забытый язык

Не забывайте родной язык. Редактор мордовской газеты сделала музыкальное обращение

Это уже не простая арифметика. Как считали раньше? Когда нынешние 40-летние станут 60-летними, язык будет едва живой, а когда 60-летними станут нынешние 20-летние, через 40 лет язык умрет. Простая арифметика. Так вот, эта арифметика не работает, потому что там существуют гораздо более тонкие и сложные механизмы этой постепенной передачи языка из поколения в поколение. Этот язык может быть вытеснен в пассивную зону — на нем могут перестать говорить, но продолжают его понимать.

И, если появляется кто-то, кто на этом языке говорить умеет, они будут его понимать. Лет 12 назад одна моя аспирантка занималась мариупольскими греками. Там, как нам казалось, происходил тот самый процесс. Молодое поколение мариупольских греков совершенно не говорит на греческом языке, все говорят только по-русски. Среднее поколение что-то понимает, но не очень, а пожилые люди, конечно, хорошо говорят по-гречески.

И в какой-то момент, опрашивая пожилую женщину, носителя языка, задавая ей строго по нашей методике вопросы: «А как такой-то говорит по-гречески? А потом подпрыгнул я, когда она привезла мне эти материалы, и мы обсуждали ее будущую диссертацию. Бабушка сказала ей: «Молод он еще по-гречески говорить! И с этой бабушкой и со всеми остальными. И выяснилась совершенно фантастическая картина: молодое поколение, пока они «молодеци», находится в подчинении бабушек и слышит этот греческий язык так, как полагается его слышать «молодецам».

Параллельно слышат русский. Маленькими детьми они все понимают по-гречески, потому что бабушки с ними постоянно разговаривают на нем. И они понимают и по-русски. Когда они становятся подростками, в подростковой культуре этих поселков существует большое количество греческих считалок, дразнилок всякого рода, неприличных стишков, которые эти подростки с наслаждением друг другу рассказывают. Думаю, что все присутствующие понимают, о чем я говорю, если вспомнят свои подростковые годы, какие именно малопристойные частушки и стишки, дразнилки, загадки и поговорки сообщали друг другу, будучи подростками.

Оказывается, что этих выученных греческих текстов плюс выученного в детстве естественным путем, немного подзабытого, но тем не менее, греческого языка, вполне достаточно. Молодые пары образуют новые семьи. Обязательным является строительство дома. Они его строят, селятся там — и с этого момента они имеют право говорить по-гречески. А раньше — ни-ни, только по-русски.

У них природное знание греческого языка существовало с рождения, оно в пассиве где-то было, в спящем состоянии. Но его достаточно, чтобы начать говорить. А начав говорить, они становятся тем самым старшим поколением, которое единственное помнит греческий язык. Понятная история, да? Второе обстоятельство, которое нужно учитывать кроме поколенческой психологии, это то, что язык — очень гибкая система, которая постоянно меняется и постоянно адаптируется.

Процесс этого языкового сдвига, наверное, можно представить в виде двух параллельных тенденций. С одной стороны, языковое сообщество сдвигается в своей речи по некоторой шкале языковых вариантов: от более традиционного к слегка англизированному, если речь идет об английском языке, как доминантном, или русифицированном, если речь идет о русском языке. Дальше — к сильно русифицированному. Наконец, к почти стандартному русскому, который мало чем отличается от стандартного русского. Какие-то минимальные элементы традиционного языка он сохраняет.

Эти языковые варианты представляют собой некий континуум, который распределяется по языковым поколенческим группам. Самая традиционная форма — это та форма, на которой говорит старшее поколение. Самая «англизированная» или «русифицированная» — это та, на которой говорит младшее поколение. Сами эти варианты тоже меняются. Вот тут это описано для языка тиви, Австралия.

Автор работы выделяет несколько форм этого языка. Она называет их «традиционный тиви», «менее традиционный тиви», «современный тиви». Довольно красивые грамматические описания того, чем традиционный отличается от современного, не буду останавливаться. Но любопытно то, что каждый следующий вариант, каким бы англизированным он ни был, в сознании носителей будет оставаться языком тиви. Он может уже воспринять очень много из английского.

Он может уже много потерять из традиционного тиви, но, тем не менее, он будет оставаться «нашим языком тиви». Он будет оставаться «языком предков», именно в кавычках. Нашим традиционным языком, не зависимо от того, как далеко он отошел от традиционной нормы. Вот другой язык из Австралии — язык дирбал. Ему повезло, в 1972 году грамматику этого языка опубликовал замечательный австралийский лингвист Роберт Диксон, а в 1985 году Аннет Шмидт поехала туда и описала дирбал молодых людей, дирбал молодого поколения.

Оказалось, что это два очень непохожих друг на друга языка. Но для самой группы это был тот же самый язык. Как бы далеко ни зашли изменения, группа продолжала трактовать это как свой язык. Что за изменения были? В лингвистике это называется «структурная интерференция» или «выравнивание двух систем».

Что имеется в виду? Например, в рецессивном языке есть три способа выражения одного и того же смысла. Можно сказать «У меня — много детей», можно сказать «Я имею много детей» и можно сказать «Я — многодетный». А в доминантном языке есть только одно выражение этого смысла — второе: «Я имею много детей». Что будет происходить, когда эти два языка столкнутся в одном сознании, человек станет двуязычным и будет постоянно говорить то на одном, то на другом языке?

Постепенно те формы выражения, которые не подкреплены аналогичными формами в доминантном языке, будут уходить у него в пассив. Он будет забывать, что можно сказать «У меня — много детей» и можно сказать «Я — многодетный». Он будет говорить в полном соответствии с грамматикой своего языка и с правилами своей грамматики «Я имею много детей». Что изменится? Изменится разнообразие.

Раньше он мог сказать это тремя способами, а теперь говорит только одним. Так формируется этот «современный тиви», современный язык молодого поколения. Не то чтобы они совершали какие-то ошибки, но в их языке остаются только те элементы, аналогии которым есть в доминантном языке. Это касается не только грамматики, это касается и фонетики. Очень часто получается так, что молодое поколение забывает какие-то особо трудные редкие звуки, которых нет в доминирующем языке, и начинает заменять их другими.

Интонации становятся другими. Очень много слов заимствуются из доминантного языка в рецессивный. И постепенно грамматика рецессивного языка становится не отличимой от грамматики доминантного языка, фонетика у него точно такая же, интонация у него точно такая же. Слова почти все русские, некоторые элементы остаются, но в сознании носителя он по-прежнему остается «нашим традиционным языком». Это интересная лингвистическая проблема, но перед социолингвистикой она ставит очень сложную задачу.

Она ставит задачу ответить на вопрос: тождественен ли язык самому себе в процессе изменений, и если он тождественен, то до какого предела? В какой момент мы уже не можем сказать, что это — язык тиви? Или язык чукчей, чукотский? Это же уже совсем русский язык с какими-то элементами вставки из чукотского. Сколько может пройти?

Ведь языки и в обычной жизни меняются. Без всякого языкового сдвига. Старофранцузский не похож на современный французский, древний английский не похож на современный английский, язык «Повести временных лет» или язык «Слова о полку Игореве» без перевода нам сегодня непонятен, однако мы же знаем, что это русский язык. Где ставить границу, в какой момент говорить, что тождество языка уже нарушено? Под воздействием языкового сдвига изменение языка происходят гораздо быстрее — это не сотни и не тысячи лет, это десятки лет, а то и просто одно поколение.

Но дает ли это нам право считать «современный язык тиви» языком тиви или это какой-то другой язык? Я покажу вам пример из собственного опыта. Я занимался эскимосскими языками на Чукотке много лет, и вот вам история моя, собственная. Сначала — некоторая преамбула. Я работал на этой территории в 70-80-е годы, дети уже по-эскимосски практически не говорили, пользовались, в основном, русским.

В разговорах со своими родственниками, плохо говорящими по-русски, были вынуждены волей-неволей понимать отдельные простейшие высказывания на русском языке. Это иногда приводило и к попыткам этих детей говорить на «бабушкином языке». Как правило, это были очень короткие фразы, обычно просто набор этих высказываний. И вот некоторые из них приведены на слайде. В ряде случаев попытки детей говорить с бабушками на их языке приводили к несколько другому результату.

Вот на календаре 1988 год, я сижу в поселке на Чукотке, разговариваю, собираю вполне лингвистические материалы. Сижу с замечательной женщиной лет 50, хотя тогда она мне казалась старше. Вбегает ее внучка в комнату, где мы сидим, с какой-то миской. И произносит замечательную фразу: «Мама, я это куваю? И ее мама обращается ко мне и с гордостью говорит: «Вот видите, моя дочка говорит по-эскимосски».

Вот до каких пор может дойти это языковое изменение. Это некоторая обратная сторона той истории, которую я вам только что рассказывал. Языки сохраняются, удерживаются с помощью самых разных механизмов передачи между поколениями. И даже когда языки реально вот так вот исчезают, сообщество твердо уверено, что они сохраняются. Это, конечно, такой австралийский «тивизированный английский», достигший предельной стадии.

С точки зрения внешнего наблюдателя девочка явно говорила по-русски, просто заменив два корня. Как мы говорили друг другу в школе «пошли пошпрехать», когда изучали немецкий язык. Или любой школьный язык изучая, почему-то особенно немецкий, видимо, фонетика у него нам близка, мы склонны вставлять какие-то немецкие слова в нашу русскую речь. Но тогда мы на каком языке говорим? Вот здесь происходит то же самое — мать девочки уверена, что она говорит по-эскимосски.

На самом деле, в этом месте мы должны были бы констатировать окончательный языковой сдвиг, окончательное исчезновение эскимосского языка. Но что-то мешает мне это сделать. Мнение общины в данном случае прямо противоположно моему, с точки зрения ее матери, девочка говорит по-эскимосски. Итак, ситуация с малочисленными языками оказывается гораздо сложнее, чем простое «язык либо жив, либо мертв», чем простая арифметика, что «пройдет 20 лет, исчезнет поколение носителей, и язык умрет». Язык — очень гибкая, очень устойчивая система, у которой есть какие-то не понятные нам до конца механизмы самосохранения.

По правилам, так сказать, многим языкам уже давно пора умереть. Однако этого почему-то не происходит. Процесс языковой смерти, конечно, не линеен. Там происходят какие-то очень интересные, очень ветвящиеся, очень сложные истории. Это не значит, что я очень оптимистичен, но на самом деле, некоторые основания для оптимизма в этой области, как мне кажется, все-таки есть.

Во всяком случае, языковая смерть не идет так быстро и так просто, как об этом писали в 90-е годы. Сейчас мы понимаем, что все достаточно сложно и совсем не всегда понятно. Спасибо большое. Долгин: Спасибо большое, Николай Борисович. Есть ли у кого-то вопросы или могу начать я, чтобы придать смелости?

Вахтин: Вон поднялась рука. Вопрос: Добрый вечер. Вопрос по поводу малых народов: фиксируется ли у малых народов с вымирающими, казалось бы, языками, как у тех же эскимосов, где уже практически русский язык используется, отнесение себя к «большому народу»? Что они сами говорят, что «мы уже часть большого народа, просто немного особенная»? Вахтин: Здесь у вас два вопроса: зафиксирована ли реальная языковая смерть?

И если люди потеряли свой язык, то меняется ли их этническая самоидентификация? Продолжение вопроса: Не то, чтобы меняется, а были ли случаи, когда она поменялась? Вахтин: Да, были случаи, когда она поменялась. Но это совсем не обязательно так, потому что язык — это далеко не единственная опора и далеко не единственный маркер этой самой самоидентификации. Там может быть много другого: особенности культуры, религии, материальных объектов, которые человека окружают.

Место проживания, физический и антропологический тип — да мало ли. Масса вариантов, масса опор, на которых может стоять этническая самоидентификация группы. При этом они могут говорить на одном языке с соседней группой, но различаться этнически. А что касается окончательного исчезновения языка — один хороший пример. Язык флорида в США.

Нетрудно понять, в каком штате он был распространен. Последний носитель этого языка умер в 30-е годы 20-го века. Но, слава богу, лингвисты успели что-то записать. Какие-то тексты, какие-то словари, какие-то минимальные грамматические описания. Уже в 60-е годы на основании этих письменных данных один американский лингвист написал подробную грамматику этого языка, она была опубликована.

В 90-е годы один из представителей этой группы флорида, получив лингвистическое образование, поднял все эти материалы, в том числе и грамматику своего предшественника, выучил язык по этим учебникам, женился. Начал с женой разговаривать на этом языке, вокруг них образовалось некоторое количество семейных пар, 5-6 семей, и они восстановили язык настолько, что их дети выучили язык флорида так, как его положено учить во младенчестве. Вот вам ответ на вопрос «Исчезают ли языки? Долгин: Я задам вопрос. Мы вполне помним разные истории с попытками записи языков, в том числе и в логике фольклорных материалов, почему в истории лингвистики как знак именно статья Сводеша?

Почему именно в лингвистике эта статья стала толчком? Вахтин: Во-первых, языками бесписьменными лингвисты стали заниматься довольно поздно. Работы по этому поводу были в России в 1910-е — 1920-е годы, работы по этому поводу примерно в это время были в США, но, пожалуй, и все. Да, африканисты работали в Африке, но это были экзотические исследования. Лингвистический мейнстрим был совсем другой.

Тогда это грамматика, позже стала формальная грамматика, не важно. Почему Сводеш? Статью Сводеша никто не заметил. Потом, когда уже в 70-е — 90-е годы об этом стали писать широко, ее выкопали. Сказали: а, вон Сводеш еще в 1948 году про это написал!

Это сплошь и рядом бывает в науке — кто-то обращает внимание на какое-то явление, его полностью игнорируют, а оказывается, что он просто опережает свое время. Я бы так ответил. Долгин: То есть, иными словами, исследования были, но они были несколько «не в мейнстриме», но при этом какая-то комплексная «инфекция» началась Сводешем, когда ее заметили, а всерьез стали изучать когда? В 60-е годы? В 70-е?

Вахтин: В 10-е, 20-е, 40-е, 60-е 20-го века. Никому не приходило в голову, что эти языки могут исчезнуть. Какой-нибудь Эдвард Сепир или Владимир Богораз, или кто-то еще ездили к этим племенам и описывали их культуры. Богораз писал прямым текстом, что культура исчезнет, но им не приходило в голову, что исчезнет язык. Сводеш, пожалуй, первый собрал эти восемь кейсов, как бы мы сейчас сказали, и опубликовал их.

Дело не в том, что это стало мейнстримом, дело в том, что эти языки, действительно, стали исчезать. И вот тогда эту проблему заметили, и тогда это стало главным направлением современной лингвистики. Долгин: Понятно. Осенью прошлого года у нас был небольшой цикл по современной исторической лингвистике, была лекция Павла Кошевого по изучению американских языков, он вдохновенно рассказывал о деятельности по их записи. Теперь и русский опыт понятен.

Когда мне было года два, мама стала говорить со мной на тайваньском диалекте китайского. В три года я начал учить английский по аудиокурсу на пластинках. К 10 годам я уже почти разучился говорить на мандаринском. Сейчас лучше всего из этих трех языков я говорю на английском, хотя родственники говорят, большую часть жизни я хорошо говорил на тайваньском.

Но на тайваньском я разговаривал только с мамой, а она умерла в 2009 году, и с тех пор я вообще на нем не разговаривал. Какое-то время я вместе с дочерью проходил курс китайского как иностранного, и сейчас говорю на мандаринском лучше, чем на тайванском. Мне жаль терять тайваньский, но, к сожалению, это неизбежно, если только не найти кого-нибудь с кем можно говорить на этом языке. Это непросто, так как сейчас даже многие тайваньцы говорят только на мандаринском.

Alisa Aleksanian, свободно говори на английском, армянском, первый год изучаю латынь. У меня есть молодой двоюродный брат, переехавший в Америку в 9 лет из Армении. Он свободно говорит на армянском и русском, как того требовала школьная система. Ему хотелось влиться в новую среду, и он выучил английский всего за несколько месяцев.

Мы могли разговаривать с ним полностью на английском языке. Недавно, где-то с неделю назад, он был у нас в гостях, и мы попросили его написать что-нибудь на армянском. И он не смог вспомнить. Он почти полностью забыл родной язык, но из-за того, что он еще молод, ему нетрудно будет восстановить знание.

Мой отец помнит родной язык, и хотя он не писал на нем уже лет 40, все еще может рассказать алфавит. Так что да, можно забыть родной язык. Но если вы увидите что-то на родном языке что-то позабытое , вы скорее всего почувствуете сильный прилив ностальгии. Есть вещи, которые никогда не забываются.

Нельзя совершенно полностью забыть то, что вы выучили в детстве. Preman Tilson, музыкант, муж, отец. Возможно, но я хочу рассказать историю, отчасти связанную с вопросом. Моя бабушка выросла в России и переехала в Америку, когда ей было 11 лет, в начале 1900-х.

Она была неграмотной, а ее родным языком был идиш, но она говорила и по-русски. Переехав в США, она выучила английский, хотя и говорила с очень сильным идишским акцентом. В США она в основном говорила на идише и английском, но дома с дедушкой они иногда разговаривали на русском, если хотели, чтобы дети не поняли, о чем они говорят. После смерти дедушки в середине 1950-х ей больше не с кем было говорить по-русски, и она полностью прекратила на нем разговаривать.

Когда ей было уже за 90 где-то в 1988 году , я навестил ее вместе с другом из Чехии, который знал русский язык.

Исчезающие языки представляют собой настоящее лингвистическое сокровище. Они содержат в себе не только знания о культурных традициях, обычаях и истории, но и мудрость, накопленную народами веками. Изучение забытых языков помогает разносторонне и глубоко познать разницу в мировоззрении различных этнических групп, понять причины возникновения языковых различий и исследовать взаимосвязь языка, культуры и идентичности. Забытые языки: уникальные и исчезающие языковые системы Существует огромное количество языков, которые уже давно забыты или находятся на грани исчезновения. Эти уникальные языковые системы имеют огромную ценность для языковой и культурной диверсификации, однако многие из них остались без должного внимания и поддержки. В этом разделе мы рассмотрим некоторые из этих забытых языков.

Одним из таких языков является деревня Пиро, которая расположена в Амазонском бассейне в Бразилии. В этой деревне живут всего около 300 человек, большинство из которых говорят на языке Пиратепуйа. Этот язык является уникальным исключительно для этой местности и очень малоизучен лингвистами. Сегодня все меньше и меньше людей в деревне говорят на Пиратепуйа, и с каждым годом эта языковая система оказывается все ближе к исчезновению. Тупи-гарни — язык, который использовали племена индейцев в Бразилии. Эйпурина — язык, говоримый индейцами Эйпуринана в Бразилии и Перу.

Введение школьного преподавания, введение письменности, появление телевидения — масса ситуаций возникает, когда группа может оказаться в ситуации, когда она теоретически может перейти на чужой язык. Все эти факторы создают условия для того, чтобы языковой сдвиг стал возможным, но не делают этот сдвиг неизбежным. Чтобы этот сдвиг начался, должно быть выполнено два условия. Первое — языковой контакт, второе — ситуация «престижного неравенства языков». Что это такое? Прежде всего, надеюсь, что все присутствующие понимают, где именно происходит языковой контакт. Где та точка, в которой происходит контакт между языками? Это не точка на карте или плане города. Языковой контакт происходит исключительно в голове человека. Именно там сосуществуют два языка, которые начинают влиять друг на друга, и один из них постепенно может вытеснить другой. А может и не вытеснить, человек может на всю жизнь остаться двуязычным и передать это своим детям и внукам. Для того, чтобы сдвиг все-таки пошел, эти два языка должны быть не равны по престижности. Один должен быть выгодным, престижным, богатым, с большой литературой, экономически выгодный и нужный. А второй должен быть простой, как говорил один житель деревни, где живут мариупольские греки: «Наш греческий язык — он только до асфальта, а после асфальта — уже русский язык». Вот когда возникает ситуация, что без знания доминантного языка я не могу получить хорошую работу, не могу получить образование, не могу сделать никакую карьеру — в этой ситуации возникает «неравенство престижа». И в этой ситуации может начаться сдвиг. Контакт двух языков создает некоторый период двуязычия. Он может быть длинным, может быть покороче, может быть совсем коротким, на протяжении одного поколения. И отсюда темпы этого сдвига могут быть медленные — это сотни лет, именно так происходил сдвиг кельтских языков в Англии, в течение столетий уступавших место английскому, и все-таки уступивших. Это могут быть средние темпы — три-четыре поколения, когда прабабушки стали двуязычными, а уже их правнуки переключились на доминантный язык. И это может быть тем, что называется «катастрофические темпы сдвига», когда родители говорят на одном языке, дети говорят на двух языках, а внуки говорят уже только на доминантном, едва понимая язык бабушек. Вот это называется «катастрофический сдвиг». Приведу примеры таких сдвигов. Вот пример того, как сообщество «само решает», что старый рецессивный язык ему не нужен. Речь идет о Мексике. Языковой сдвиг с языка тектитеко на испанский. Когда исследователи начали наблюдение в этом регионе, они обнаружили такие истории, например: одна из местных женщин рассказывала, как муж ругал ее, если она говорила с детьми на тектитеко. Он считал, что так дети ничего не добьются, и люди будут над ними смеяться, если они не будут говорить по-испански. Школьные учителя в этом сообществе тоже смеялись над этим языком, говоря, что он устарел и никому не нужен, он хуже испанского. Сами носители довольно быстро поверили в то, что их язык не годится для полноценной коммуникации. Пожилые люди, пытавшиеся говорить на этом языке с внуками, сталкивались с насмешками и перестали на нем говорить, молодежь стала говорить по-испански, уходила в город и получала там лучшую работу, благодаря испанскому. Это дополнительно формировало низкий социальный престиж языка тектитеко. Ситуация, когда люди сами реши не говорить на традиционном языке, а говорить по-испански. Пример Аляски, когда языковая политика государства, реализуемая через школу, подталкивает сообщество к отказу от языка. Это 60-е годы, сдвиг с одного из местных языков на английский. Речь идет о маленьком поселке, где есть только начальная школа. Все дети, которые заканчивают ее, должны переезжать в интернат соседнего, более крупного поселения. Либо они ездят в эту школу каждое утро 50-60 километров на автобусе, либо живут в интернате. Для большинства учеников этот переезд в интернат был очень травматичен. Сверстники и учителя потешались над ними из-за того, что дети говорили на непонятном языке, были какими-то смуглыми, странными, азиатского вида. Повторяю, речь идет об Америке 60-х годов. И вот интервью с одним из тех детей в 90-е годы, эта женщина была уже взрослой: «Над нами постоянно потешались из-за того, что мы говорим на своем языке, или просто из-за того, что мы — местные. Мы были молодыми и не умели за себя постоять, и нам приходилось глотать гнев и обиду. Мне много раз бывало стыдно, что я — местная, я не хотела быть местной. Потом мы выросли, многие из нас женились, появились дети. Мы не хотели, чтобы наши дети пережили то же, что пережили мы, когда нас обижали и наказывали за то, что мы говорим на родном языке. Хватит и того, что наши черты лица и цвет кожи всегда с нами». Вот такая цитата взрослой женщины, которая через 40 лет вспоминает свои чувства школьницы. Вы видите мотив этой женщины не учить своих детей своему родному языку — «Я не хочу, чтобы мои дети пережили то, что я пережила в детстве». Тоже в каком-то смысле добровольно человек отказывается от языка, но это уже немного другая добровольность. Или еще один пример, совсем из другого региона. Я сознательно привожу примеры из разных регионов, чтобы вы поняли, что эта ситуация повсеместная. Кения — там мы обнаруживаем ровно тот же самый мотив насмешки, тот же самый мотив издевательств за использование родного языка, который оказывается довольно популярен. Цитата из книги кенийского писателя, который вспоминает свои школьные годы: «Английский язык стал языком моего формального образования. В Кении английский стал больше, чем языком. Он стал главным и единственным языком, и все прочие языки должны были почтительно склониться перед ним. Самое унизительное переживание — это быть застигнутым на территории школы, когда говоришь на кикуйю это его родной язык. Нарушитель подвергался телесному наказанию: от трех до пяти ударов палкой по голым ягодицам или его заставляли носить на шее металлическую бляху с надписью: «Я дурак». Хорошие такие педагогические приемы в цивилизованной Кении! Речь опять идет о 60-х годах 20-го века. Естественно, что дети, прошедшие через этот печальный опыт, становясь взрослыми, стремились оградить своих детей от таких переживаний. Итак, попав в ситуацию «языкового контакта» люди переходят от одноязычия к двуязычию. Если два языка оказываются не равны с точки зрения престижа неважно, какого — культурного, социального или экономического , может начаться языковой сдвиг. Но проблема в том, что он может начаться, а может и не начаться. Беда в том, что мы не умеем его предсказывать. Часто бывает так, что вроде бы все факторы налицо: демографическое давление и «престижное неравенство» есть, и развитие промышленности, и экономическая выгода говорить на другом языке, и люди, конечно, выучивают этот другой, доминантный, язык, но почему-то не отказываются от своего собственного. По всем признакам общность должна перейти на другой язык, но не переходит, остается двуязычной. Эти два разных процесса смешивают те, кто пишет об этом, и смешивают, на мой взгляд, необоснованно. Одно дело — факторы, которые регулируют распространение доминирующего языка. Эти факторы мы знаем. А вот для исчезновения более слабого языка вроде бы те же самые факторы, но почему-то они не всегда работают. Иногда кажется, что языку уже некуда деваться, он должен исчезать, а он не исчезает, люди продолжают на нем разговаривать. До сих пор мы говорили о ситуации, когда выбор, на каком языке говорить, был более-менее свободным. Но существуют такие ситуации в мире, которые иначе, чем «грубым принуждением» назвать невозможно. Хочу подчеркнуть, что довольно трудно провести границу между свободным выбором и принуждением. Если школа изо дня в день и из года в год создает у людей ощущение, что их язык никому не нужен, он плохой и слабый — это свободный выбор или принуждение? Я не возьмусь однозначно определить. То же самое происходит, когда какой-то поселок решили закрыть, а людей из него перевезти в город. И сначала в этом поселке закрывают школу, потом — медицинский пункт, магазин, потом отключают электричество, и люди переезжают в город и оказываются в ситуации, когда их язык — это язык очень маленькой группы, а вокруг все говорят на доминирующем языке, и они переходят на него. Вот это выбор или принуждение? Довольно сложно провести границу. Приведу два примера ситуаций, которые я считаю прямым принуждением, без всяких попыток изобразить хоть какую-то свободу выбора. Один пример — это наш Крайний Север, что называли Советским Севером в 50-60-х годах. Наблюдалась одна и та же картина: местные власти в принудительном порядке забирали детей из семей в интернаты, часто вопреки воле родителей. В этих интернатах учились дети из самых разных этнических групп, поэтому единственным общим языком у них был русский. И язык преподавания у них тоже был русским. Кругом них были люди, тоже говорившие по-русски. Когда я изучал на Крайнем Севере эти языки, слушал страшные рассказы о том, как маленького мальчика прятали в стойбище под шкурами, а его все-таки находили и насильно тащили в вертолет, чтобы вести в школу. Или как родители прятали детей в отдаленных стойбищах, а власти вызывали — ни много, ни мало! Мне приходилось слушать печальные истории о том, как детей наказывали, если они говорили на родном языке в школе или где бы то ни было. Читал и слушал такие истории десятки раз. Очень многие дети уезжали из своего родного стойбища навсегда, во всех смыслах слова. Они уже не могли потом вернуться. Мало того, что они уже не владели языком, на котором говорили их родители, они не владели той культурой, которая нужна, чтобы выживать в этих условиях. Не просто выживать, а жить в свое удовольствие в кочевых условиях. Трудно сказать, что это — добровольный выбор. Это насилие чистой воды. Как любое насилие, оно объясняется наилучшими благими намерениями. Всегда хотели «как лучше». Чтобы вы не подумали, что эта ситуация чем-то специфична для СССР — ровно те же самые истории приходилось слышать, записывать и читать и на Аляске, и в Австралии, и так далее. Вот вам австралийский пример. Политика была та же самая в отношении аборигенного населения Австралии. Насильно увозили детей в грузовиках, я видел эти фотографии — страшное впечатление, потому что это такие большие открытые грузовики, у которых в кузове стоит сваренная из толстенных прутьев клетка. Сзади — дверца, она запирается на огромный амбарный замок. И в эти клетки набивали детей, запирали и везли их «к светлому будущему». В школе, естественно, их учили английскому языку, а аборигенные языки были категорически запрещены. Единственное отличие этой истории от нашей отечественной в том, что у нас забирали всех детей без разбору, а в Австралии пошли по совсем чудовищному пути, на мой взгляд: они забирали только полукровок. То есть, только детей, у которых один из родителей был белым, а второй — из австралийских аборигенов. Это поколение в австралийской научной публицистической литературе называется «украденным поколением» stolen generation. Так обозначают тех детей, которые были насильно увезены из своих родных поселков в интернаты. То же самое происходило на Аляске. И что интересно, все эти события происходили примерно в одно и то же время. Я не могу этого объяснить. Почему — не знаю. Вот такое странное время. Такие ситуации, конечно, редки, они происходят не везде. Обычно ситуации прямого насилия не длятся долго. Больше 10 лет не длятся, примеров таких нет, потом власти все же спохватываются, что они делают что-то не то, или начинаются протесты местного населения. Но языки умирают и без прямого насилия. В результате добровольного, так сказать, выбора их носителя. Такая небольшая схема: как происходит языковой сдвиг. Для того, чтобы произошел языковой сдвиг, должно произойти расслоение общности на поколения. Для каждого поколения имеется свой языковой выбор. Для старшего поколения прежний, «рецессивный» язык — родной, они говорят на нем в основном, а новым — «доминантным» — языком владеют очень слабо. Для младшего поколения родным языком уже является «доминантный», а своим прежним «рецессивным» языком они уже почти не владеют. И для среднего поколения характерна ситуация «полуязычия», как она называется в лингвистике, когда свой язык они почти забыли, а новый толком еще не выучили. Как видите, в этой ситуации общение между бабушками и внуками практически исключено. У них нет общего языка. Соответственно, прерывается передача любой традиции, не только языковой. Это поколение мы когда-то назвали «переломным поколением», обычно это группа людей 30-50 лет, в зависимости от конкретного поселка. В пределах этой группы нормальная коммуникация между поколениями полностью разрушена. Среднее поколение может кое-как договориться со своими родителями и со своими детьми. Родители смеются над их искаженным родным языком, «рецессивным», а дети смеются над их «кривым» «доминантным» языком. Оказывается, что эта ситуация — издевательства друг над другом — начинает удваиваться. Вот такая картинка, которая показывает, каким именно образом происходит исчезновение языка. На этом первая половина моей лекции заканчивается. Вывод из нее прост, но не окончателен. Во второй половине я буду показывать, что на самом деле все совсем не так. Есть одна странность. Эти охватившие всю лингвистическую общественность пророчества, что все языки скоро погибнут — эти пророчества загадочным образом не новы. Для простоты я буду говорить сейчас о нашем отечестве, хотя мы знаем, что те же самые проблемы и процессы происходят во всем мире. Изучение языков, изучение этнографии Сибири и Крайнего Севера России началось во второй половине 19-го века. И уже в самых первых публикациях конца 19-го — начала 20-го века, которые посвящены «северным туземцам», мы находим одни и те же пророчества о скором исчезновении всех этих народов и всех этих языков. Это был финский швед или шведский финн, не знаю, как правильно сказать — он был шведом по происхождению, гражданином Финляндии. Как видите, прожил он всего 40 лет, и отчасти причиной его ранней смерти было то, что он больше 10 лет провел в Западной Сибири, в очень тяжелых условиях, изучая местные языки и народы, по поручению российской Академии наук. Так вот, инструкция: «Господину Кастрену поручается все народы в пространстве между Енисеем и Обью точно исследовать в этнографическом и лингвистическом отношении, первобытные жители Сибири находятся в таком состоянии, что не должно упускать время, чтобы ныне спасти об них сколько можно сведений». С оговоркой на некоторые стилистические особенности языка того времени, это примерно та же самая цитата, которую я приводил в самом начале — «языки гибнут, надо срочно их спасать и описывать». Приведу еще два примера «пророчеств». Одно — юкагиры. На карте показан примерный район их расселения. Он пишет: «теперь там живет всего несколько семей, которые, впрочем, теперь уже совершенно забыли свою речь и приняли как язык, так и образ жизни русских». Он опубликовал свои материалы через 30 лет после возвращения. В 1894 году человек пишет о 1860-м, что «они совершенно забыли свою речь». В 1900-м году Владимир Иохельсон пишет: «У тех же самых юкагиров через несколько десятков лет язык может исчезнуть, а само племя прекратит существование частично вымерев, а частично растворившись в окрестных племенах». Прошло 40 лет, а ничего не меняется, языкам начинают пророчить гибель через несколько десятков лет. Через пять лет после этого Елена Маслова, питерский лингвист: «Большинство юкагиров старшей возрастной группы владеет двумя или тремя языками, причем первым является юкагирский. Смотрим на даты. Прошло 135 лет с пророчества Майделя о том, что юкагирский язык уже практически исчез. И каждый следующий исследователь с удивительным упорством пророчит ту же самую гибель. Еще один пример — командорские алеуты. Проходит почти сто лет, мой покойный шеф Георгий Алексеевич Меновщиков, на тех же Алеутских островах в 1965 году записывает материалы этого языка и пишет: «Алеутский язык все еще используется, но только старшим поколением. Молодые алеуты и алеуты среднего возраста почти полностью перешли на русский язык». Прошло 20 лет, и мы с моим коллегой оказались на тех же Командорских островах, записывали тот же самый алеутский язык и застали ровно ту же самую картину: несколько пожилых женщин все еще каким-то чудом помнят свой родной язык. Молодежь уже на нем не говорит, среднее поколение ничего не понимает, и только знание всех этих предыдущих цитат удержало мою руку от того, чтобы написать ту же самую фразу: «Пройдет 20 лет, и алеутский язык исчезнет». Что происходит, собственно? Это нельзя объяснить просто ошибкой, что исследователи невнимательны, что-то не увидели. Откуда такая систематическая ошибка? Век за веком, десятилетие за десятилетием ситуация описывается одним и тем же способом — пожилые люди помнят, молодежь не говорит. Проходит 20, 40, 100 лет — ситуация не меняется. Что происходит? Любопытно, что те же самые люди, этнографы и лингвисты, которые эти самые пророческие цитаты публикуют, они же в тот же самый момент, находясь в тех же самых поселках и стойбищах, записывают замечательные языковые материалы, прекрасные этнографические материалы, публикуют подробные словари, подробные грамматики. Записывают сказки, мифы, легенды, рассказы, этнографические материалы… Как у них в голове это уживается? Вроде как материалы я собираю, но при этом я пророчу этому языку и этому народу гибель. Странным образом культуры и языки оказываются гораздо более живучими, чем ожидалось. Им пророчат гибель, а они все не помирают. И мы постоянно вынуждены подправлять пессимистические прогнозы своих предшественников.

Мозг человека помнит забытый язык, доказали ученые

Древнеегипетский язык считается самым сложным и древнейшим из всех мертвых языков. Древнеегипетский язык считается самым сложным и древнейшим из всех мертвых языков. Как не забывать языки. В теории все звучит замечательно. Житель Калифорнии потерял сознание, а когда очнулся — совершенно забыл родной английский язык. ЮНЕСКО в Атласе языков мира причислила белорусский язык к группе «уязвимых, ослабленных», т.е. близких к исчезновению.

Древние навсегда забытые языки мира ТОП 10 Египетский Коптский Скандинавский Иврит Санскрит Латынь

Самыми распространёнными языками в России по владению оказались русский, английский, татарский, чеченский и башкирский. На главной странице Endangered Languages вы сможете найти карту, которая показывает где и какие языки на стадии вымирания. Языковая регрессия (language attrition) — это явление, когда после переезда человек постепенно начинает забывать свой родной язык. половина всех, ныне существующих. Книга Виталия Сундакова «Забытые тайны золотого языка» — скачать в fb2, txt, epub, pdf или читать онлайн. Исследование, проведенной в Канаде, показало, что дети, забывшие тот язык, который они постоянно слышали в первые месяцы своей жизни, все равно реагируют на него также, как.

Почему аборигены Севера и Дальнего Востока забывают родные языки

Похожие новости: