Все новости на →. Главная» Новости» Весь май море было совсем тихое. Морфологический и синтаксический разбор предложения, программа разбирает каждое слово в предложении на морфологические признаки. За один раз вы сможете разобрать текст до 5000 символов. Все новости на →. Морфологический и синтаксический разбор предложения, программа разбирает каждое слово в предложении на морфологические признаки. За один раз вы сможете разобрать текст до 5000 символов.
Подъезжая к дому машина притормозила грамматическая ошибка
Истории из жизни: РиаНовости. Частный планетарий в Петербурге получил предостережение Роспотребнадзора после того, как в шутливой форме заявил, что 5 июня вместе с религиозными храмами, для которых с этого дня было снято ограничение из-за COVID-19. Весь май море было совсем тихое впр 8 класс ответы вариант 1. Все новости на →. Главная» Новости» Весь май море было совсем тихое.
Подъезжая к дому машина притормозила грамматическая ошибка
Слушать везде: Свик и 5УТРА дополнили известный припев своими куплетами, что подарило треку новое атмосферное зву. Все новости на →. Весь май море было совсем тихое. Все новости на →. Текст 1 Весь май море было совсем тихое. Нужно ли отстаивать свое мнение. Каковы особенности наших морей.
Экзаменационный (типовой) материал ВПР / Русский / 8 класс / 01-02 задание / 03
Общая картина снеговой пустыни и таинственного хребта, который впервые предстаёт перед глазами путешественников, просто поразительна. Подъём на этот хребет затруднён из-за сильных трещин толстого льда. С обеих сторон он окаймлён крутыми тёмными откосами. Баловать, жалюзи, квартал, завидно 17 Найдите грамматическую -ие ошибку -и в предложении -ях. Весь май море было совсем тихое.
Может, потому, что дни были теплы и тихи, что у человека весною свежа о земле память, бывало, на пароходе не раз — поднимет от работы какой-нибудь из матросов свою светловолосую голову, уставится в голубую даль и, вспоминая 3 далёкую родину, вдруг задумается. Мы на вахте. Над пароходом и морем ночное лежит небо. Если смотреть на звёзды, кажется, что чуть колышется небо, и в нём, как неподвижная стрелка, стоит точёный, обычно деревянный кружок мачты.
Из трубы в тёмно-синее небо чёрными клубами валит дым. Тихо так, что слышен шелест воды, бегущей за бортом. Я стою под капитанским мостиком, у трапа. Слышно, как над нашими головами ходит взад и вперёд вахтенный штурман.
Соколову-Микитову 22 Выпишите, раскрывая скобки, ряд, в котором все слова с НЕ пишутся раздельно. Перезвонит, оптовый, клала, намерение. Различают обморочную реакцию липотомия и собственно обморок. Липотомия характеризуется внезапным легким затуманиванием сознания, головокружением, звоном в ушах, тошнотой, похолоданием рук и ног.
Объективно отмечаются резкая бледность кожных покровов, легкий цианоз губ, расширение зрачков, малый пульс, снижение артериального давления. Пароксизм липотомии длится несколько секунд. Собственно обморок начинается с симптомов липотомии, за следует потеря сознания. Больной медленно падает оседает.
Пульс малый или совсем не определяется, артериальное давление резко снижено, дыхание поверхностное, сухожильные и кожные рефлексы не вызываются. После обморока некоторое время сохраняются общая слабость, тошнота, дискомфорт в брюшной полости. Самый частый вариант обморока — вазовагальный — провоцируется отрицательными эмоциями и болью, духотой, длительным стоянием, резким переходом из горизонтального положения в вертикальное. Ответ: 125 2 Самостоятельно подберите относительное местоимение, которое должно стоять на месте пропуска в восьмом предложении текста.
Иногда он тихо стучит по медному поручню. Топоча каблуками по пустынной палубе, поспешно бегу на корму, где от уложенных в бухты снастей крепко пахнет смолой и, сгущая синюю темноту ночи, тускло горит под решеткой одинокая лампочка. Когда поднимаюсь на мостик, слева — у невидимого берега — вспыхивает, медленно погасает огонь маяка, на минуту вдруг начинает казаться, что нет парохода, нет ночи и звезд и что все это хороший, молодой, радостный сон. Мой товарищ по вахте — старый матрос Лоновенко, видавший на своем веку виды, такой широкий и круглый, что даже в темноте огромными кажутся его обтянутые белой рубахой грудь и живот. Пользуясь случаем, он лежит, развалясь в забытом на спардеке удобном лонгшезе и, чтобы отогнать сон, рассказывает занятные истории из своей жизни.
При звездном свете чуть видны его лицо, сложенные на животе руки. В Киеве была со мной история, в городском цирке. Были мы там на борьбе. А борцы все-то народ тощий, ляжками дрыгают. Вот вызывают из публики желающих бороться.
Толкают меня товарищи под бок. Лезу через скамейки с галерки, а публика во все горло орет. Вылез, стою. А он передо мною сучит голыми ляжками. Оглядел он меня с головы до ног.
Очень меня это ободрило. Стали мы в позу, по всему правилу, пожали друг дружке руки—и как ухватил я его поперек, заплакали его косточки! Подбегает ихний, в колокольчик звонит: «Не по правилу! Не по правилу!.. Он долго рассказывает о своей силе: о том, как семерых «соленых» греков один уложил в одесском «Медведе», как, сидя на злом «декохте», таскал в порту кули и удивлял своею силою грузчиков-персов, как в прежнее время бабы драли из-за него друг дружке волосья.
Многое в его рассказах отдает выдумкой, но какое мне до того дело...
Если смотреть на звезды, кажется — чуть колышется небо, и в нем, как неподвижная стрелка, стоит клотик мачты. Из трубы в темно-синее небо черными клубами валит дым, а над ним мигают ясные звезды. Тихо так, что слышен шелест воды, бегущей за бортом. Я стою на спардеке, под капитанским мостиком, у трапа. Слышно, как над нашими головами ходит взад и вперед вахтенный штурман.
Иногда он тихо стучит по медному поручню. Топоча каблуками по пустынной палубе, поспешно бегу на корму, где от уложенных в бухты снастей крепко пахнет смолой и, сгущая синюю темноту ночи, тускло горит под решеткой одинокая лампочка. Когда поднимаюсь на мостик, слева — у невидимого берега — вспыхивает, медленно погасает огонь маяка, на минуту вдруг начинает казаться, что нет парохода, нет ночи и звезд и что все это хороший, молодой, радостный сон. Мой товарищ по вахте — старый матрос Лоновенко, видавший на своем веку виды, такой широкий и круглый, что даже в темноте огромными кажутся его обтянутые белой рубахой грудь и живот. Пользуясь случаем, он лежит, развалясь, в забытом на спардеке удобном лонгшезе и, чтобы отогнать сон, рассказывает занятные истории из своей жизни. При звездном свете чуть видны его лицо, сложенные на животе руки.
В Киеве была со мной история, в городском цирке. Были мы там на борьбе. А борцы всё-то народ тощий, ляжками дрыгают. Вот вызывают из публики желающих бороться. Толкают меня товарищи под бок. Лезу через скамейки с галерки, а публика во все горло орет.
Вылез, стою. А он передо мною сучит голыми ляжками. Оглядел он меня с головы до ног. Очень меня это ободрило. Стали мы в позу, по всему правилу, пожали друг дружке руки — и как ухватил я его поперек, заплакали его косточки!.. Подбегает ихний, в колокольчик звонит: «Не по правилу!
Не по правилу!.. Он долго рассказывает о своей силе: о том, как семерых «соленых» греков один уложил в одесском «Медведе», как, сидя на злом «декохте», таскал в порту кули и удивлял грузчиков-персов. Многое в его рассказах отдает выдумкой, но какое мне до того дело... Ночь идет тихая, чуть колышется пароход, в синем ночном небе широким потоком льется Млечный Путь, а в нем, раскинувши крылья, летит звездный Лебедь. И мертвенно-белый загорается, опять гаснет над морем молчаливый огонь маяка.
Земля у нас сахарная, мужики сытые, бабы круглые. Скотинки худой у нас не найдешь. У нас бык в стаде ходил рога по аршину.
Бывало, мимо идем, он землю роет. Кони у нас — лёт, спина как палуба, шея дугой. Улица в селе светлая, колокольня — шестьдесят сажен, строили выше, да обвалилась. Грачи поле обсядут — как черный снег. У нас петух жил — гребень в ладонь. Речка у нас, Гордота, — ры-бы! Бывало, пойдем верши трясть — суму накладешь, рубаху скинешь — накладешь. Да поболе того — назад в речку… От ягоды, бывало, в глазах рябит.
Девчата наши по ягоду ходят в лес… Ух, и горячи наши бабы и девки песни играть… Теперь мне все это — как давнишний молодой сон. Но как памятна каждая подробность этого далекого сна! И я вижу себя совсем юным и легким, с головокружительным ощущением молодости в сердце, с ненасытной жаждой странствовать… Мы на вахте. Над пароходом и морем ночное лежит небо. Если смотреть на звезды, кажется — чуть колышется небо, и в нем, как неподвижная стрелка, стоит клотик мачты. Из трубы в темно-синее небо черными клубами валит дым, а над ним мигают ясные звезды. Тихо так, что слышен шелест воды, бегущей за бортом. Я стою на спардеке, под капитанским мостиком, у трапа.
Слышно, как над нашими головами ходит взад и вперед вахтенный штурман. Иногда он тихо стучит по медному поручню. Топоча каблуками по пустынной палубе, поспешно бегу на корму, где от уложенных в бухты снастей крепко пахнет смолой и, сгущая синюю темноту ночи, тускло горит под решеткой одинокая лампочка. Когда поднимаюсь на мостик, слева — у невидимого берега — вспыхивает, медленно погасает огонь маяка, на минуту вдруг начинает казаться, что нет парохода, нет ночи и звезд и что все это хороший, молодой, радостный сон. Мой товарищ по вахте — старый матрос Лоновенко, видавший на своем веку виды, такой широкий и круглый, что даже в темноте огромными кажутся его обтянутые белой рубахой грудь и живот. Пользуясь случаем, он лежит, развалясь, в забытом на спардеке удобном лонгшезе и, чтобы отогнать сон, рассказывает занятные истории из своей жизни.
Экзаменационный (типовой) материал ВПР / Русский / 8 класс / 01-02 задание / 03
Кони у нас — лёт, спина как палуба, шея дугой. Улица в селе светлая, колокольня — шестьдесят сажен, строили выше, да обвалилась. Грачи поле обсядут — как черный снег. У нас петух жил — гребень в ладонь. Речка у нас, Гордота, — ры-бы! Бывало, пойдем верши трясть — суму накладешь, рубаху скинешь — накладешь. Да поболе того — назад в речку... От ягоды, бывало, в глазах рябит. Девчата наши по ягоду ходят в лес... Ух, и горячи наши бабы и девки песни играть...
Теперь мне все это — как давнишний молодой сон. Но как памятна каждая подробность этого далекого сна! И я вижу себя совсем юным и легким, с головокружительным ощущением молодости в сердце, с ненасытной жаждой странствовать... Мы на вахте. Над пароходом и морем ночное лежит небо. Если смотреть на звезды, кажется — чуть колышется небо, и в нем, как неподвижная стрелка, стоит клотик мачты. Из трубы в темно-синее небо черными клубами валит дым, а над ним мигают ясные звезды. Тихо так, что слышен шелест воды, бегущей за бортом. Я стою на спардеке, под капитанским мостиком, у трапа.
Слышно, как над нашими головами ходит взад и вперед вахтенный штурман. Иногда он тихо стучит по медному поручню. Топоча каблуками по пустынной палубе, поспешно бегу на корму, где от уложенных в бухты снастей крепко пахнет смолой и, сгущая синюю темноту ночи, тускло горит под решеткой одинокая лампочка. Когда поднимаюсь на мостик, слева — у невидимого берега — вспыхивает, медленно погасает огонь маяка, на минуту вдруг начинает казаться, что нет парохода, нет ночи и звезд и что все это хороший, молодой, радостный сон. Мой товарищ по вахте — старый матрос Лоновенко, видавший на своем веку виды, такой широкий и круглый, что даже в темноте огромными кажутся его обтянутые белой рубахой грудь и живот. Пользуясь случаем, он лежит, развалясь, в забытом на спардеке удобном лонгшезе и, чтобы отогнать сон, рассказывает занятные истории из своей жизни. При звездном свете чуть видны его лицо, сложенные на животе руки. В Киеве была со мной история, в городском цирке. Были мы там на борьбе.
С невыразимым волнением бежали мы с Сашкой к озерку. В руке я сжимал маленькое ружьецо "монтекристо", которое мне подарил отец. Остановившись на краю сада, едва переводя дыхание, Сашка молча показал на заросшее кустами и осокой наше небольшое озерко.
Посреди озерка спокойно плавала дикая утка. Грудь ее была белая, спина темная, а маленькая плоская головка на тонкой шее кончалась клювом, острым, как шило. С бьющимся сердцем я подполз к густому кусту и, раздвинув ветки, стал прицеливаться.
Руки дрожали, стучало в ушах. От волнения я промахнулся, крошечная пулька шлепнулась рядом с птицей. Я перезарядил ружье, выстрелил еще и еще, а птица сидела как заколдованная.
Удачным выстрелом наконец я ее подстрелил. Зашлепав по воде крыльями, раскидывая брызги, она перевернулась вверх брюхом. Черные лапки судорожно двигались.
Сталкиваясь веслами, мы изо всех сил гнали лодку к моей первой в жизни настоящей охотничьей добыче. Я достал утку; с нее скатывались прозрачные капли воды. Добыча показалась тяжелой.
Наблюдая нашу охоту, на берегу стоял отец и улыбался знакомой добродушной улыбкой. Я выскочил из лодки, держа в руках добычу.
На Азовском море обычные лунно-солнечные приливы-отливы не наблюдаются — это так называемое бесприливное море. Зато часто бывают сгонно-нагонные явления, связанные с сильными ветрами или перепадами атмосферного давления, которые могут сгонять или нагонять большие массы воды, существенно изменяя уровень моря, - пишет журнал "Наука и жизнь".
Яркое и высокое солнце, синее море и лиловые над городком горы. Абхазец-колхозник недвижно восседал над корзинами с виноградом.
Огромный буйвол, запряженный в арбу, стоял на дороге; положив на спину толстые рога, лениво жевал. Два мингрела-рабочих, загорелых и черных, сидели на корточках на земле, разговаривали и курили... Охотник Нестор пришел на базар продавать добытую дичь. Неделю назад, когда на побережье высыпали пролетные перепела, он с утра до вечера бродил с легкой палкой в руке, с обученным ястребенком, у которого на левой ноге был привязан маленький колокольчик. Он ходил не торопясь, пошевеливая в кустах палкой, и оттуда дождем вылетали ожиревшие, тяжелые перепелки. Нестор сбрасывал с руки ястребенка, и ястребенок стрелою падал на неповоротливую, летевшую над травою птичку.
По звону колокольчика Нестор отыскивал в кустах добычу, отнимал у ястреба перепелку и, свернув ей голову, подвешивал к своему серебряному пояску. Перепелиный легкий пух плыл за ним по теплому воздуху. Познакомил меня с Нестором знакомый абхазец. Кукурузу сажать не любит, на охоту ходить любит. Ты пойди с ним, он тебе покажет. Вечером мы вместе сидели в духане.
Нестор долго отказывался от предложенного стакана вина. Мне нравилось его лицо, орлиный нос, сдержанная важность. Ястреб по-прежнему сидел на плече его. Соблюдая достоинство, он пил мало, говорил того меньше. Поутру, как было условлено, Нестор явился меня будить. Мы вышли на охоту рано.
Еще лежала на траве и деревьях седая роса, сильно и пряно пахли кипарисы. Сизая дымка висела над морем и над горами. Мы прошли садами по каменной, поросшей травою тропинке. Нестор шел впереди. На его плече качался длинный бамбуковый шест. Другого оружия при нем не было.
Он шел, легко ступая, высоко держа обмотанную башлыком черную голову. Нас, охотников с ружьями, было трое. Мы едва поспевали за быстроногим нашим проводником. Мы шли садами и убранными полями с торчавшими из земли сухими стеблями кукурузы, колючими кустарниками, росшими по закрайкам полей, по местам, где ночью кормились зайцы. Нестор внимательно осматривал и, казалось, обнюхивал каждый куст. Задневавший в долине шакал выскочил из-под наших ног и стрелою помчался в горы.
Нестор пронзительно свистнул ему вслед. У густого, проросшего высокой травою куста провожатый наш остановился и поднял руку. Два раза он обошел куст, точно принюхиваясь, как идущая по следу собака. Потом поставил нас вокруг куста и снял с плеча длинную палку. Лицо его было торжественно. Мы остановились подле куста с приготовленными ружьями, ждали, - я смотрел в лицо Нестора и не мог удержаться от улыбки.
Еще раз обойдя куст, он стал шуровать в траве палкой, совершенно так, как деревенские рыболовы шуруют под берегом, ловя рыбу и раков. Тотчас из куста на меня выскочил крупный заяц-русак и, положив на спину уши, заковылял по чистому полю. Это было так негаданно, что я забыл выстрелить. Нестор свистнул, пощелкал языком и укоризненно покачал головою. Мы проходили все утро. Нестор внимательно осматривал каждый куст.
Иногда он останавливался, поднимал руку, и мы привычно располагались вокруг указанного куста и приготавливали ружья. Мне была непостижима способность Нестора учуивать в кустах затаившихся зайцев. Я внимательно следил за всеми движениями его, стараясь раскрыть занимавший меня секрет Несторова охотничьего чутья. В обед мы подошли к хатенке Нестора. Это была сбитая из тесу, обмазанная известью маленькая избушка. Трудно было представить, как в этой избушке помещается вся многоголовая Несторова семья.
Два дерева с голыми сучьями стояли у "въезда" в Несторово поместье. Узластый стебель виноградной лозы с подсохшими кистями черного винограда обвивал эти деревья и всю ободранную крышу хатенки. На развалине старого дерева были сложены кукурузные листья - заготовленный на зиму корм. Мы восседали на земле вокруг горевшего под котлом огня, пили молодое красное вино и, по обычаю, произносили приветственные речи. Хозяйка угощала нас мамалыгой. Когда мы выпили по стакану, я решил расспросить Нестора о его замечательном уменье находить зайцев.
А еще ни разу не встречал такого, чтобы сам мог чуять дичь и находить зайцев, как это делаешь ты. Я здесь человек новый и хочу все знать: скажи мне, пожалуйста, как узнаешь ты, под каким кустом лежит заяц? Нестор покрутил усы, важно ответил: - Ты русский охотник? Кавказский охотник и русский охотник - теперь браты. Слушай: есть ваш русский заяц и есть наш заяц, кавказский. Наш кавказский заяц ночь туды-сюды ходит, потом идет спать и делает в кусту норку.
Если есть в кусту одна норка - лежит один заяц, если две норки два зайца. Кавказский охотник берет ружье, а другой пугает зайца. Так можно убить много зайцев... Я сообразил не сразу - так был прост охотничий секрет Нестора. Потом мне все стало понятно. Кусты на Кавказе очень частые и густые, в них всегда растет густая жесткая трава.
Ложась на дневку, заяц, как крот, точится в сухую траву, а за ним остается заметный охотнику лаз. Если внимательно осматривать каждый куст, можно найти заячьи ходы и по расположению примятых травинок наверное знать, в котором кусте лежит заяц. Не знакомому с такой охотой охотнику может показаться чудесным, как находит кавказский охотник "по чутью" зайцев. А все же и самому опытному охотнику не так просто находить в кустах заячьи ходы. Нужно примечать зорко, уметь хорошо читать живую и сложную книгу природы. Мы сидели у него долго.
Со свойственным кавказцам гостеприимством он угощал нас чем мог и с гордостью показывал все свое семейное богатство. Потом он провожал нас до города. Я еще несколько раз виделся с ним и ходил на охоту, а в конце месяца мы расстались большими друзьями. Летчики рассказывали, как доводилось им наблюдать зверей в тайге. На лесном аэродроме мне показали маленького медвежонка. Доставленный из тайги на самолете, лохматый авиатор чувствовал себя с людьми прекрасно.
Он жил в клетке, устроенной на аэродроме. Иногда мишку выпускали гулять, и, смешно переваливаясь, как бы выполняя роль строгой охраны, он гонялся за козами, забиравшимися в запрещенную для посторонних посетителей зону... Кроме авиатора-мишки жила в штате лесного отряда, пользуясь общим дружеским расположением, маленькая белочка Дуся, пойманная летчиками в реке белки во время своих кочевок нередко переплывают широкие реки. Но самой большой любовью и почтением пользовался в авиационном отряде ручной журавль Василий Иванович. Важно, точно распорядитель-диспетчер, ходил он по аэродрому. Казалось, он наблюдал за общим порядком, и можно было подумать, что без Василия Ивановича не может отправиться ни один самолет.
Денно и нощно присутствовал он на аэродроме, и странно было видеть ночью в свете фар въезжавшей на аэродром машины стоявшую на одной ноге его высокую, сторожевую фигуру. Однажды летчику Ермакову пришлось лететь над лесами. Над тайгой мотор закапризничал, летчику пришлось спускаться на лес. Садиться в сплошном лесу особенно трудно и опасно. С высоты летчик разглядел внизу большое открытое болото и стал планировать. С остановившимся мотором он скользил по воздуху все ниже и ниже...
В болоте ему удалось благополучно сесть между деревьями, не повредив машины. При посадке самолет зарылся в болото и "скапотировал" перевернулся вверх колесами. Летчик благополучно выбрался из перевернувшейся машины и огляделся. Болото было большое, чистое - на много десятков километров. На карте летчик определил место и, отправив за помощью бортмеханика, решил терпеливо дожидаться людей, не покидая своей машины. К своей неудаче летчик отнесся спокойно.
Он хорошо знал, что товарищи его не оставят и непременно скоро разыщут. Провизии с ним было немного, но у летчика было с собой охотничье ружье и патроны. Он не боялся погибнуть. На болоте летчику пришлось прожить больше недели. Каждый день он ходил на охоту, а ночью спал на крыле самолета. Бродя по болоту, он однажды поймал журавленка.
Это был длинноногий, уже оперившийся птенец, не умевший хорошо летать. Пойманного журавленка летчик привязал за ногу к опрокинутому самолету. Больше недели летчик и журавль жили одни в лесу. А через несколько дней летчика нашли. Прилетевший самолет сбросил ему записку, пакет с продовольствием и ружейными патронами. Скоро к самолету вместе с бортмехаником пришли люди.
Работы было много. Нужно было расчистить в болоте место для взлета, сделать настил из бревен, чтобы не завязла машина. Когда все было готово, летчик посадил в кабину своего журавленка, дал газ и благополучно взлетел. С ближайшего пункта, где ему пришлось заправлять бензином машину, он послал в свой отряд такую телеграмму: "Все благополучно, вылетаю журавлем. Непонятная телеграмма наделала много хлопот в штабе лесного авиационного отряда. Там никто не знал Журавлева на телеграфе переделали слово "журавлем" в "Журавлева".
Самолет летчика Ермакова на аэродроме встречали по форме. Едва показалась в небе машина, на аэродром вышел дежурный начальник. Почтительно подбежал он к приземлившейся у старта, еще катившейся по земле машине. Из кабины виднелось знакомое лицо Ермакова. Пассажиров в самолете не было видно. Закинув на лоб очки, Ермаков приветливо улыбался.
Держа под козырек, дежурный начальник осторожно спросил: - А где же товарищ Журавлев? Товарищ Журавлев со мной, в кабине. Дежурный осведомился тревожно: - Может быть, товарищу Журавлеву дурно? Лицо летчика сияло. Обеспокоенный дежурный заботливо заглянул в кабину. Там, на сиденье наблюдателя, прихлестнутый поясным ремнем, спокойно сидел...
Увидев нежданного гостя, дежурный рассмеялся: - Так вот ты какого нам Журавлева доставил! А мы тут головы ломали думали, новое наше начальство летит. Прибывшего журавля поселили на аэродроме. Скоро он привык к людям и, важно выступая, ходил возле поднимавшихся и садившихся крылатых машин. На аэродроме новый гость чувствовал себя как дома. Новая жизнь очень понравилась журавлю.
Он стал брать из рук угощение и совсем перестал бояться людей. Днем и ночью он был с людьми, работавшими на аэродроме. Осенью, в положенный срок, журавль начал учиться летать. Вытянув шею, он брал разбег против ветра и, как разбежавшийся самолет, отделялся от земли. Сделав круг над аэродромом, журавль благополучно и аккуратно приземлялся. Следя за его полетом, летчики с уважением говорили: - Здорово летает наш Василий Иванович!
Однажды, особенно увлекшись, Василий Иванович улетел на соседнее болото и пробыл там почти весь день. Под вечер, когда в отряде начинались учебные полеты, он услыхал звук запускаемых моторов и тотчас вернулся. С тех пор он часто улетал на болото, но каждый раз возвращался на звук мотора. Присутствовать на аэродроме при вылете самолета он как бы считал своей служебной обязанностью. Поздней осенью, когда потянули на юг журавли, Василий Иванович, говорят, порядочно заскучал. Курлыкавшим в небе крылатым землякам он отвечал своим журавлиным приветствием и, подняв крылья, тревожно носился по аэродрому.
Иногда, заслышав печальный голос отбившегося земляка, дикие журавли, разбив строй, долго кружили над аэродромом, как бы приглашая с собой в долгий полет; но подниматься высоко в небо Василий Иванович не решался. Два охотника пошли порошею тропить белок. День был мягкий, туманный, охотничий. Охотники шли по лесу, искали белок и напали негаданно на медвежьи следы. Один след был крупный, величиною в лапоть, а рядом два маленьких, точно напечатанных на мокром снегу. Это прошла медведица с двумя медвежатами-лончаками.
Охотникам хотелось выследить берлогу, и они пошли по следу. Скоро маленькие следы пропали, а крупный уходил в лес. Охотники стали оглядываться, осматривать ближние деревья. На одной густой елке, вытянувшись по сучьям и затаившись, сидели два медвежонка. Один охотник прислонил ружье и, подтянув пояс, полез на елку. Медвежата зашевелились и, продираясь по сучьям, забрались от охотника под самую макушу.
Одного медвежонка охотник схватил за заднюю лапу, стал отдирать от елки. Медвежонок кусался, отчаянно скулил. Охотнику было трудно поворачиваться на дереве, он отодрал медвежонка и бросил вниз. Падая, медвежонок напоролся глазом на сук и свалился на землю мертвый. Другого медвежонка охотник с большим трудом живьем снял с дерева. Этого медвежонка охотники положили в мешок и принесли на деревню.
Около медвежонка собралась вся деревня - малые и большие. Медвежонок был косматый, очень смешной. Около него толпились колхозные ребята и смеялись. Вечером охотники пошли в лес. По следам было видно, что медведица ходила кругами, но к самой елке не приближалась. Охотники сделали на елке из кольев "сижу" и привязали под елкой медвежонка.
Ночь была темная. Медвежонок рвался внизу, жалобно скулил. Всю ночь охотники слышали, как вокруг ходила медведица, подзывала медвежонка. Под утро она подошла под дерево и стала кормить. На дереве, было слышно, как сосет и чмокает внизу медвежонок. Охотники просидели на дереве до самого света, а когда рассвело, увидели, что старой медведицы уже нет, под деревом спокойно спит накормленный матерью медвежонок.
Они тихо спустились, посадили спящего медвежонка в мешок и принесли в деревню. Целый год после этого он жил на колхозной мельнице, и колхозники поили его молоком, угощали медом. Он брал в лапы бутылку, опрокидывался на спину и сосал из горлышка, как сосут грудные ребята соску. Сладкий мед ему очень пришелся по вкусу, и он на мельнице стал сладкоежкой. Лес еще не успел одеться. С ружьем за плечами я тихо шел по знакомой глухой тропинке, покрытой опавшей хвоею.
Вдруг впереди послышались тихие, необыкновенно приятные звуки. Мне показалось, что здесь собрались настоящие музыканты, играют на флейтах, свирелях и еще на каких-то мне неведомых инструментах. Прислушиваясь к незнакомым звукам, я стал осторожно подкрадываться. Прячась за деревьями, я скоро увидел над самой тропинкой около двух десятков соек. Рассевшись на сучках соседних деревьев, сойки приятно пели и как-то особенно весело щебетали. Можно было подумать, что я попал на самый настоящий лесной концерт.
Сойки - веселые, общительные и самые беспокойные птицы в лесу. Их обычно можно видеть на глухих лесных дорогах и на опушках. Заметив собаку или человека, они перелетают с сучка на сучок, издавая резкий, тревожный крик. По этому крику звери и птицы узнают о близкой опасности, стараются хорошенько укрыться. Раньше я не знал и ни от кого не слышал, что крикливые, беспокойные сойки умеют так красиво петь и даже устраивают концерты. Присев на пенек под елкой, я закурил трубочку и с удовольствием стал слушать лесную музыку, любоваться веселыми, разнаряженными в весенний, праздничный наряд музыкантами, распевавшими над моей головой.
Неожиданно лесной весенний концерт был испорчен. По моим следам вдруг примчался мой охотничий пес, которого я нарочно оставил дома, отправляясь на тетеревиный ток. С высунутым языком, громко хахая, он стал носиться, нюхать под деревьями и, разумеется, все испортил. С тревожным некрасивым криком, оповещавшим птиц и зверей о появлении собаки, сойки разлетелись во все стороны. Я очень рассердился на мою собаку, испортившую лесной концерт. Услышать поющих соек больше никогда мне не удавалось.
Свистят в небе крылья или это лопнула над моей головой дубовая почка? И откуда этот крепкий ветровой над землею дух? Смеется, играет на позеленевшем небе весеннее солнце. Бегут, звенят по береговым глинистым скатам ручьи... Я сижу на берегу под большим деревом, смотрю на реку, кругами уплывающую в синеву. На дубу надо мною поет дрозд.
Высоко над землею, свистя крыльями, пролетают дикие утки, а за рекою в деревне ревет на дворах бык. И вдруг с такою силою охватывает меня неудержимое желание странствовать, что я крепко сжимаю руки, щурюсь и смеюсь, глядя, как подо мною уплывает река... Нужно ли знать? Спрашивают разве друг у дружки птицы? Конечно к морю, куда бегут все реки, текут все ручьи. К морю!
И я вижу себя у вагонного окна. Что-то очень веселое выбивают колеса. Я неотрывно смотрю на черные, точно смазанные маслом, поднятые плугами поля. Легкой паутинкой взлетает и опускается над полями стая грачей. Ласковая старушка - моя вагонная спутница - заглядывает в окно через мое плечо, крестится на дальнюю белую церковь. Как славно выбежать из вагона на остановке, полной грудью вдохнуть легкий тополевый воздух, перемахнуть через круглую лужицу, в которой, как в оброненном зеркале, отражается пухлый край белого облака, сорвать под насыпью первый весенний цветок и вскочить в вагон на ходу!
Опять сидеть у окна и ожидать неотрывно, когда за полями широкое заблестит море, у большой станции остановится поезд и ласково скажет старушка: - Помоги-ка мне, милый... Я с утра в порту, где один к одному стоят пароходы, пропахшие краской, дымом, морскими ветрами. Грохот лебедок, свист и шипение пара, скрип деревянной эстакады, по которой медленно движется поезд, стук молотков, трепетание флагов, смешение наречий и языков - и над всем этим соленое и кроткое дыхание морского ветра. В конце эстакады, у мола, уходящего далеко в море, разгружается большой, только что прибывший из дальнего плавания пароход. Костлявые длинноносые персы, с выкрашенными в огненный цвет ладонями и ногтями рук, ходко бегают взад-вперед по перекинутым с берега сходням, а на каменном берегу растет высокая гора ящиков и мешков. Я стою долго, смотрю на пароход, недавно переплывший океан, на старого кочегара в синей куртке с засученными рукавами, стоящего над трапом с трубкою во рту и спокойно поплевывающего в воду.
Как памятен мне этот день поступления на "Ольгу"! Вот я медленно поднимаюсь по скрипучему высокому трапу, ступаю на чистую палубу. Тяжелый краснолицый человек сидит за дверью открытой каюты. Мне виден его затылок, въевшийся в красную шею воротник белого кителя, редкие, коротко обстриженные волосы и толстые, прижатые к голове уши. Он взглядывает на меня мельком, не меняя позы, продолжает набивать над столом папиросы. Я смотрю на его локти, на большие руки, берущие из коробки папиросные гильзы, на внутренность каюты: фотографии над покрытой коричневым одеялом койкой, японский веер, стеклянный аквариум с зелеными водорослями и маленькими рыбками.
И, тяжело повернувшись на складной табуретке, смотрит в упор своими опухшими глазами. С каким неподкупным весельем проводим мы последний тот вечер!.. А через день пароход уходит в море. Как всегда перед отходом, на палубе шумно и толкотно. Играет на берегу оркестр. Чиновники в белых кителях и фуражках с белыми верхами важно стоят в толпе.
Плотно теснятся на краю серой каменной пристани женщины со смеющимися и заплаканными лицами, машут платками. Ревет третий гудок, от которого вздрагивает, глубоко дрожит железное нутро парохода, а женщины, морщась и смеясь, закрывают уши... Когда отрываюсь от работы, пристань уже далеко, уплывают крыши пакгаузов, белые кителя, блеск труб оркестра, тоненькая полоска толпы, над которой все еще трепещет белая пена платков. А ночью я на вахте. Над морем, над пароходом глубокое, запорошенное звездами, темно-синее небо. Я стою один на баке, смотрю на небо, на море, на кипящую, горою встающую под носом парохода воду, в которой все время загораются, гаснут голубые холодные искры, и при свете их мне видны веретенообразные гибкие спины дельфинов, играющих у самого пароходного носа.
Сменяюсь, когда на востоке чуть зеленеет заря, а над самым морем ярко сияет одинокая звезда. Засыпая, думаю о завтрашнем дне, а будят меня, когда над морем уже встает-подымается большое горячее солнце... Мы возим старых седых евреев, молчаливых турок, ленивых персов, говорливых греков, красивых болгар, огненноглазых итальянцев, каменноспокойных англичан, стройных и легких арабов. Помню вечерние матросские разговоры; голопузых порт-саидских ребят-арабчонков; фокусников феллахов в голубых капотах. Помню поразившую меня своею красотою, как бы летящую над синим морем мраморную гору, древний Атос Афон... Как сон, помню кирпично-красный, покрытый садами берег, узкую, груженную ярко-желтыми лимонами барку, нахлест прибоя...
Я один ухожу за город по каменной стежке, справа и слева огороженной каменным валом. За мною, ломаясь на камнях, катится прозрачная лиловая тень. Под ногами по каменному желобу бежит нагретая солнцем вода.
Иван Сергеевич СОКОЛОВ-МИКИТОВ
это социальная сеть, где вы можете найти своих старых друзей. Общение, онлайн игры, подарки и открытки для друзей. Приходите в ОК, делитесь своими эмоциями с друзьями, коллегами и одноклассниками. Бондареву Весь май море было совсем тихое. Власти Саратовской области запретили привлекать иностранцев для работы с 1 мая. Луна тихо смотрела на беспокойную, но покорную ей стихию, и я мог различить при свете ее, далеко от берега, два корабля, которых черные снасти, подобно паутине, неподвижно рисовались на бледной черте небосклона. Последние новости по теме Водоходъ: СМИ: канадская Davie намерена купить финскую верфь владельцев "Водохода".
Подъезжая к дому машина притормозила грамматическая ошибка
Морфологический и синтаксический разбор предложения, программа разбирает каждое слово в предложении на морфологические признаки. За один раз вы сможете разобрать текст до 5000 символов. это социальная сеть, где вы можете найти своих старых друзей. Общение, онлайн игры, подарки и открытки для друзей. Приходите в ОК, делитесь своими эмоциями с друзьями, коллегами и одноклассниками. Слушать везде: Свик и 5УТРА дополнили известный припев своими куплетами, что подарило треку новое атмосферное зву. Весь май море было совсем тихое ответ. Весь май море было совсем тихое ВПР 8 класс ответы.